Владимир Воробьёв. Поздний реабилитанс
Находясь в это время дома, я часто участвовал в художественной самодеятельности, в пьесах, в хоре, пел новые песни, которые село не знало, привезенные из города. Молодежи я нравился, особенно ребятам из детского дома, многие из которых меня знали еще по тем временам, когда там работал отец. Отец предложил мне поступить воспитателем. Я поехал в район и получил назначение. Когда показал документы Лашкевичу, он рассердился, позвонил в район и потребовал, чтобы меня направили в другой детдом. Я был вынужден снова ехать в район, объясняться, и меня снова направили к Лашкевичу. Скрипя зубами, он согласился принять меня, но не воспитателем на группу, а воспитателем- руководителем кружков. И вот стали у нас работать кружки: драматический, хорового пения, физкультурный, вышивания, юных натуралистов и художественный. В то время в материальном отношении детдомовцы жили неплохо, они одевались намного лучше сельских ребят, что особенно было видно в классах, где они учились вместе. Питание тоже было неплохое, хотя ребятишки все же недоедали, поэтому летом часто лазили по сельским огородам. Дисциплины, в общем, почти не было. Старшие издевались над младшими. Директор провинившихся садил в карцер, наказывая трудом, например, чисткой уборных. Зачастую из детприемников поступали уже испорченные дети, они в основном и разлагали дисциплину. Дети были от 7 до 18, а то и 20 лет. Лучшим детям позволяли окончить 10 классов, остальных трудоустраивали, многих направляли в ФЗУ.
Я в то время очень увлекался педагогикой Макаренко. Мне не нравилась система административного принуждения воспитанников. А основной стержень педагогики Макаренко - самоуправление, самовоспитание, самодисциплина. Я присматривался к воспитанникам и старался выделить из них самых авторитетных и в то же время не испорченных. Один из самых "старых", даже старше меня самого - воспитателя, был Митя Медведев. С него я решил начать. Я с ним посоветовался, и мы однажды собрали отдельно человек пятнадцать воспитанников и организовали дисциплинарную дружину "Юные ленинцы". Акцию по укреплению дисциплины мы проводили в виде военной игры. Был организован штаб, куда вошли все члены дружины. На день выставлялись часовые, и никто без разрешения не мог выйти за территорию детдома. Если где-либо возникал конфликт или если кто-нибудь из испорченных ребят начинал "качать права", сразу же несколько человек из дружины подходили и восстанавливали порядок. Были отменены телесные и трудовые наказания. Наоборот, провинившийся наказывался бездельем. Через месяц детдом нельзя было узнать, это был тесный, спаянный коллектив. Ребята все делали сами от себя. Председателем совета коллектива был Митя Медведев.
Однако зачастую возникали конфликты с директором, были случаи, когда совет коллектива решал одно, директор - другое. Бывали своеобразные референдумы, когда Митя выносил оба решения на общей линейке на обсуждение и общим голосованием принималось то решение, которое предлагал не директор, а коллектив. Это все, конечно, не нравилось Лашкевичу. В то время он сожительствовал с Гильдой, одной из воспитанниц детдома, приворовывал продукты. Коллектив воспитателей даже хотел написать по этому поводу письмо прокурору. Но Лашкевич вовремя сделал контрход.
Придравшись к тому, что воспитанники слушались только меня, он созвал педсовет, и там мне предъявили обвинение в том, что я противопоставляю себя коллективу, что все успехи, достигнутые в улучшении жизни в детдоме, я приписываю якобы только себе, что воспитанники не выполняют требований администрации, т.е. его - директора.
А поводом к педсовету послужили предыдущие события. Мы проводили тайное заседание дружины в одной из комнат, примыкавшей к пионерской комнате. Оказалось, что Лашкевич находился в этой комнате и подслушал, что мы говорили. А говорили мы, конечно, не лестное для него. Почти в конце нашего собрания он вошел к нам, попросил воспитанников выйти, остался со мной наедине и вдруг заявил, что я, видимо, те люблю Советскую власть, что создал в детдоме антисоветскую организацию, и что он примет меры, чтобы пресечь мою антигосударственную деятельность,
На педсовете меня отстранили от работы, я возмущался, звонил в район, просил разобраться. Но к этому времени были приведены в действие, видимо, другие силы, о чем я, кажется, подозревал. Я просидел дома без работы почти весь октябрь. Лашкевич за это время восстановил против меня воспитанников, некоторые при встрече всячески обзывали меня, издевались. Конечно, не те, что были в дружине, они жалели о моем уходе, а в основном те, кому не нравились наши порядки.
И вот в конце октября, когда я позвонил в район, мне сказали, чтобы я пришел в районе, где мне дадут работу. Все это было уже, по-видимому, согласовано с органами МГБ. Я отправился пешком в районный центр, дошел уже до села Луговое, и тут мне навстречу попались два милиционера на лошади. Они спросили мою фамилию. Когда я ответил, они предложили сесть к ним и сказали, что специально выехали разобраться в моем конфликте с директором, разберутся, а потом подбросят меня на лошади в район. Я сел с ними, и мы поехали в Кортуз. Там меня довели до сельсовета и в кабинете председателя предъявили ордер на арест. Взяли двух понятых, приехали к нам домой, сделали обыск и забрали меня. До околицы деревни меня провожала мать. Она плакала, я успокаивал ее, говоря, что разберутся. Она долго махала мне рукой, я смотрел на нее и не знал, что вижу ее в последний раз.
Предыдущая глава Оглавление Следующая глава