(расшифровка беседы)

Зеленская Лэся, это по-украински, она из Волынской области, а год рождения я ее не знаю, такая беленькая пухленькая, в то время она (я) девочкой еще была и мы рядом спали на нарах, ну как обычно встали, пошли в столовую на завтрак (6 ГУЛАГ женский) и когда мы пошли, а еще с высылки, потому что меня брали с высылки и мы шли, была такая Кузь Катя, она тоже была намного старше, она всегда ходила за мою, всегда под ручку на развод, мы стояли все бригадами перед воротами, там уже выпускали, считали и там уже конвой под ружьем с собаками, это утром.

Вечером нас так же охраняли с собаками со всем и вели нас на работу, после работы то же самое было. Ну вот, и когда мы дошли до этих ворот и вдруг не доходя до ворот прибегает такая здоровенная женщина и кулаком мне как дала по голове ! И я летела , там у нас были как сказать рвы с одной стороны, шоссе и с другой стороны и я в этот ров упала и мы не ожидали,

- Вы говорит куда идете? Все люди бастуют

- А я-то откуда знаю? Кто ее организовал, эту забастовку ?

- Лэся Зеленская, - сказала она

Она организатор первый, там у нее много были кто ее поддерживали ,но я не знаю их фамилий, не помню в то время я знала конечно. Ее забрали когда приехала комиссия после забастовки, потому что неделю не должны были принимать пищу объявили, что не будем принимать пищу , в лагере столовая была открыта сутки и там варили эти каши несчастные, но никто не шел, 3 дня я ничего не ела, а потом я была дистрофиком у меня просто не было сил, я бы умерла если бы не ела, я пошла и поела и меня опять побили, но я поела и потом увидела эту Лэсю, она уже со мной не спала, уже было видно их барак, где они организовали все это, она ушла от меня и значит я ей сказала: ты меня не трогай, я не буду кушать - я умру, понимаешь, это никому не надо и потом, я уже не всегда ходила, когда утром, когда в обед немножко поем в этой столовой.

А потом, значит, приехала через семь дней приехала комиссия Красноярская и был представитель московских кто-то, но до того прежде чем эта комиссия приехала, вы знаете, сам начальник был Кузнецов нашего этого отделения, и он встал перед нами на колени и говорит: пожалейте меня, выйдете на работу, я же расстрел получу, не шутите с этим. Факт тот, что никто его не расстрелял, люди не повиновались, никто не пошел никуда. 7 июля 1953 года нас оцепили, весь лагерь, укрепили охрану, обвели кругом, радио такое подключали и охрану поставили с собаками, и пулеметы на ножках, весь лагерь был оцеплен и все просили выходите за зону, выходите за зону, никто не шел, а потом сделали 2 пропускных пункта с разных сторон и во время забастовки следили и писали мы уже там не пофамильно шли, а по номерам шли, потом когда нас стали бить, напротив меня стоял молоденький офицер и он мне говорит: ты то что делаешь, ты ведь такая худенькая, малюсенькая, ты то что делаешь.

Я говорю: что я делаю, я не знаю о чем вы, я не знаю, а что я вам делаю, он говорит: выходи, я говорю: что будет сил то будет у меня, а такие крепкие женщины: одна за одну руку держит, а другая за другую, а потом когда была дана им команда бить, этот офицер взял такую крепкую доску и мне как дал по голове, этой доской мене по голове, а те меня держали и так крепко держали и они меня не отпускают и они меня так сильно молотили по всему лагерю, пока видимо от этого страха или от этого шока, потому что приехали пожарные машины и включили брандспойт и поливали водой, а кто сопротивлялся, тому топориком по голове и будь здоров.

Это длилось не один день, а знаете сколько, часа два они нас били а потом открыли, там был такой проход из лагеря куда мы ходили на цементный завод и в этот проход нас выпускали и в тот центральный куда нас выводили на работы. Меня направили туда, куда мы ходили на цементный завод и значит идешь и все должны идти попарно, шли и сразу сидит комиссия из этих, которые потом в нашу зону влились, эти «жучки», это прозвище быковиков, они имели свой один барак и они там жили , до забастовки, вот эти «жучки» были в комиссии, потому что они не политические, им больше доверия, вот они стояли в комиссии и вот когда проходишь этот проход, «жучки» сильно били, политических били чем могли, потому что они на работу ходили и им было больше доверия их стояло человек 5 с каждой стороны, тут проход и тут каждого били сколько могли и пока идешь через этот проход били и потом пройдешь вот это, что тебя побьют потом дальше идешь, а там дальше метров 300 сидит комиссия НКВД, охрана лагерная стол стоит и сразу спрашивают номер х-401, они по спискам сразу ищут, тут нету, тогда иди, тот кто возвратится обратно в лагерь, те шли прямо, там номер где-то был записанный, те шли направо, на две группы делили и потом, те у которых номера были записаны, им сделали новый лагерь, селили их совершенно отдельно, сейчас в настоящее время там мужской лагерь, а там значит, селили тех, кто был замешан, их номер был записан, когда всех разогнали вечером, пригнали, мы пошли в свой барак и потом начали организовывать новые бригады, уже те замеченные, пошли туда, они касательства не имеют и через день организовали бригаду и повели уже на работу, 9 июля опять вышли на работу.

Вы знаете это что-то, было во-первых для того, что бы имели связь женский лагерь с мужским, писали записки, в эти записки вкладывался камушек и обматывали и этот камушек кидали, потому что, например, ГОРСТРОЙ, его строили и женщины и мужчины, для того, что бы попасть к мужчине, понаделают записок и кидают на сторону мужскую, мужчины поднимали и читали. И еще зависело от конвоя, потому что конвой были люди порядочные и добрые, не все же были такие вредные: вот там грузины были ужасные и жестокие. А Зеленскую, после разу кто был в комиссии, комиссия состояла из двенадцати человек, говорили, что никто не будет наказан, выступайте. Руководила этим Зеленская и все, кто принимал участие, командующие, все, пошли, сели за стол с одной стороны, а представительство с другой, ну и дали слово, а на следующий день арестовали и всех в карцер а потом увезли в другие лагеря на материк, их больше не выпустили, что бы больше не повадно было. Я не знаю, где Зеленская, я слышала разговор, что через пять лет ее выпустили, что ее тоже реабилитировали и выпустили.

Мы узнали, что Сталин умер, потому что все плакали, и мы узнали по радио, специально нас никто не собирал, иду и думаю, вот все плачут а одна я иду и думаю, слава богу одного зверюги не стало, бандит же он, одна я радовалась. Радио было только в больнице и у этих женщин обслуга была, вот у них в комнате и когда они по радио узнали все криком кричали, жаль им всех, но специально нас никто не собирал. Вот так только со слов и узнали.

Нельзя было никакой переписи, а если посылку присылают, то они ее высыпают и самое лучшее себе забирают и никто ничего не скажет, это не провокация, это все люди делали. И что меня сильно удивляет, то, что вся Россия поднялась в один момент все политзаключенные поднялись. А когда я работала на Овощел……. (неразобр)

Так вот с этой мостовой, когда я говорю, меня так оберегала, меня фотографировали иностранные корреспонденты сколько хотели, я стояла на этой высоте и идет одетый, крепкий красивый на лыжах, фотоаппаратами обвешенный, там на спине еще, добротное кожаное, не российское, он стоял еще…. Это было еще до забастовки, он шел из тундры, не из города, там же нигде ничего не было и он от туда шел. И спросил номер, говорит повернись-ка.

Француза Жака не встречала? Он был здесь заключенный, в Норильске.

А вот встречаться я с ним не встречалась. Ромашкина знаю, он же в списках моих, его знает Ольга Владимировна, она ему симпатизирует до сих пор . Было такое время, что у тех, у кого оставалось мало до конца срока, к ним выезжали специальные суды, они давали разрешение, освобождали из под стражи и люди ходили на работу как вольнонаемные. Зверев был директор, он его же отпускал, может быть потому что специалистов было мало, было доверие тем людям кого отпускали. Он правильно вам говорил.

Я родилась в Польше, город Ярослав – это восточная часть Польши, потому что в 1939 году когда началась война, когда Гитлер пошел, они разделили город пополам, по реке Сан и мы остались на восточной стороне, вся наша родня осталась у немцев, а мы у русских. Меня арестовали 21 марта 1952 года это уже высылка, это уже под надзором, мы уже не свободные были с 1946 года, как отец мой приехал так и попал в рай этот.

Жили в 1946 около города Тернополя, город Хоростков, вот оттуда нас и забрали потом, на Урал. С Урала сюда, западная Украина 29 декабря, мне 16 лет исполнилось 1930 года. Мы там были под строжайшим режимом, под росписи и жили в лесу прямо, тайга и как бы окно прорублено в лесу и там несколько бараков, а дальше был лагерь мужской и вот туда нас привезли, кинули нас там. Ближайший город Чусовая Пермской. В 1951 году меня взяли учеником бухгалтера управления урал-алмаз, я сделала на отлично экзамен и меня оставили при этом управлении в бухгалтерии, но я не долго радовалась, на 3 месяца меня забрали, арестовали на Урале.

Привезли меня в особую тюрьму для политических при строгом режиме, там кровати были железные и пол то же и кровати прикручены к ним, днем лечь нельзя было и сесть то же, только ходить, на допросы вызывали только ночами. 58 статья. Предъявили мне обвинение в антисоветской пропаганде и дело в том, что я написала своей подруге письмо, в котором были такие слова: Маруся не плачь, и для нас солнце взойдет, этого было достаточно. И там все приукрасили, судил меня военный трибунал: 10 лет, с поражением в правах 5 лет. И потом этап в Красноярск и так из города в город. Из Перми в Свердловск, из него в Красноярск и почему-то меня везде люди жалели. Когда я была в тюрьме, когда были допросы, ходил повар, разносил кушать, вы знаете, он меня так кормил и говорил: ешь доченька, ешь, он так старался, что если была рыба вареная или жареная то он давал много, а я говорила: что вы зачем мне столько, я столько не могу съесть и когда меня привезли на суд, он ждал, он так ждал, что меня выпустят, этот пожилой человек. Когда я приехала, говорит: ну что тебя выпустят?. Я говорю мне 10 лет дали, он чуть в обморок не упал.

По Енисею не на барже , а на пароходе «Марии Ульяновой», в трюме, нам дали по четыре селедки и сухарей распределили, потому что больше нам ничего не дадут до самого места. До Дудинки, но и там нас никто не кормил. На Енисее мы были не меньше 8 суток, а потом еще 6 часов, узенькой шла сюда железная дорога, она идет идет, встанет, можно было выскочить, мы так ехали очень очень долго. Мы приехали в Норильск 30-го октября 1952 году и все говорили, что как приедешь так и умрешь в Норильске, там все сразу умирают. Повели в баню, и я думаю почему я не умираю, все говорят, что сразу умрешь, а я не умираю. Ну и помню только потом, эта страшная еда, не могла я питаться этим, давали конское мясо, вонючее вонючее и треска, мы уходили утром и на весь день выдавали кусочек трески маленький и кусочек хлеба. А водили на работу далеко, копали котлованы под склады нефтебазы. Все было пешком, это все 6 ГУЛАГ. Где был он, там построили дома, жилые, улица Ветеранов. Освободили в 1955 году 8 марта и меня амнистировали, у меня брат учился в Казанском университете и он писал в Верховный суд СССР, в то время был Хрущев. Мой дядя, брат уехали после войны в Америку и до сих пор живут и прекрасно, я не знаю в каком штате.

Потому что ехать некуда было, вся Россия в то время была в лагерях и там ни квартиры и не было, что и где-то наработать. Я писала заявление Ворошилову, что бы разобрались в чем дело, почему нас выслали, и, вы знаете, как приехали, какие господа, какие генералы, да с какими погонами, золотые звезды, с кулак, крупные руководители, кто они такие, я не помню, они всех встречных, соседей спрашивали, что мы за люди, спрашивали за отца, за мать, за всех. Это было в 1957 году, после освобождения, я приехала к ним в отпуск и начала от них же заявления и они сразу реабилитацию. Мои родители получили реабилитацию в 1957 и я была включена в списке, но только по высылке, а по своим делам только 1997.

Как-то люди ко мне очень были склонны, я жила в общежитии и там пришел к знакомой женщине начальник жилищно-коммунального управления, и она сказала ему Андрей Андреевич возьми эту девушку к себе на работу, он сказал: хорошо и взял заведующей общежитием. У меня было подотчетно 3 общежития на строительной площадке завода "Стройдетали". Я крутилась, там же мебель воровали, тащили все что могли, вахты не было, очень трудно работать, но тем не менее я отчиталась и все сдала как положено, на этом месте я работала 2 года. Потом пошла в бухгалтерию, закончила годовые курсы старших бухгалтеров на комбинате. И тогда меня направили в жилищно-коммунальное управление бухгалтером. Там проработала 40 лет на одном месте.

л его сильно прижимать, он наглый, бестыжий. Получает начальник новое оборудование како-то, что-то там поломалось у сына моего на участке и он ему доказывает, что выдай мне то-то, а он ему, бесполезно. Он не мог найти контакта с ним и вот из-за этого он, не посоветовавшись со мной, уволился. Он женат, но попалась гулящая, и она как 3 ночи не пришла ночевать, он сразу развелся, он не такой, не мягкого характера, и детей не осталось, это у меня беда. У меня дочь есть, замужем, внучке 16 лет, нас всех столько много, а она на всех одна. Дочь у меня врач в Ивано-Франковске работает, заведует терапевтическим отделением, на Украине. Она поехала в институт, а потом замуж ее отдала и все и она там и осталась. Она вернулась на родину. Муж работал начальником по добыче газа и нефти, а так как теперь все ликвидировалось, поэтому он работает на телестудии на объявлениями, это зять мой.

Когда приватизация была, я акции комбината получила, у меня сколько-то есть, но те акции которые Митрофан Петрович получил, но те акции которые он на нас всех, реабилитированных, он никому не дал. Это был председатель над всеми реабилитированными. Сколько акций получил никто, не знает. А теперь мне, знаете, какие палки ставят в колеса, мне никто ничего не помогает. Я получила как работник 23 привилегированные, 10 таких, простых и я уже года три к ним не хожу. Я не продавала их. Мой бывший муж продал, а у меня все на месте. Не ходила в банк по Ленина 16, туда пойти, там на компьютере наберут и все скажут. Бывший муж уже не в Норильске. Этот человек был гулящий и пьющий и нашел себе женщину моложе себя на 15 лет, а она колдунья. Она сделала из него идиота, все что было в нем ничего не осталось, они уехали в Калининград.

Он был начальником конвоя. Его надо хвалить, а мне не хочется, он был очень добрым человеком, когда он вел бригады, то там можно было и посылки получать от мужчин и передавать им, он все разрешал, он был такой, очень положительный добрый человек. А потом распустился, стал гулять. Когда мы жили на Урале, на высылке, мы совсем там очень бедовали, очень бедно жили и была соседка, Попова тетя Сима, и как-то зашла к нам и говорит, как вы тут живете, может вы в чем нуждаетесь и она нам принесла 4 пары старых валенок, приехали в туфельках да босоножечках ,телогрейки дала потому, что у нас ничего такого не было одеть, и дала мешок картошки.