(Норильск, 19.07.04 в Совете ветеранов г. Норильска, 26.07.04 дома у Нардиной).
1927 года рождения, родилась в селе Иннокентьевка под Красноярском. Первый раз в Норильске жила с отцом (1936-1938), инструктор райкома комсомола на Таймыре (1942-1945), работала в Управлении Норильского Комбината (1945-1963), член партии (с 1947), член Правления Совета ветеранов г. Норильска.
Мне сказали в Совете ветеранов, что на сегодняшний день Вы раньше всех приехали в Норильск.
– Я жила в этих местах, в Норильске, Дудинке, еще в Волочанке, Хатанге.
А где вы родились?
– Я родилась в Красноярском крае, село Иннокентьевка, Красноярский район. Отец был коммунистом, его вызвали и направили сюда для строительства в 1936 году. В 1936 году мы приехали в Игарку.
А как отца звали?
– Огнев Яков Иванович, 1905 года рождения.
Отец служил в НКВД, да?
– Нет, он был мастером по продольной пиле, у него была бригада. Тогда же не было ничего. Вот его вызвали в край как коммуниста.
Приехали в Норильск из Игарки?
– Приехали. Папину бригаду, 13 человек, направили в Игарку. Они в Игарке напилили лесу, их отправил в Дудинку. Только он нас вызвал, мы на пароходе «Мария Ульянова» приехали в Игарку, папу направили в Дудинку. В Дудинке снова они напилили леса, их направили сюда в Норильск. Мы приехали в Дудинку, в Дудинке жили год, там учиться мы пошли. Я была маленькая. Считайте, в 1936 году мне было 8 лет, когда я приехала. После этого направили сюда. Мы приехали в Норильск. В Норильске мы жили до 1938 года. Жили в бараках, это было в старом городе, где этот домик стоял у геологов. А внизу было четыре барака, и пятый барак. Там школа была, пекарня была, и все там было, и больница, все было в этом пятом бараке. А мы жили – общий барак, двери у нас всех, ни у кого, ничего не закрывалось. Кто к кому заходил, никто никогда ни о чем не думал.
А много у вас было детей в семье?
– 12 семей было в бараке.
А в вашей семье, сколько было детей?
– Пятеро. Я была самая старшая. Когда здесь напилили лесу, достаточно было на восстановления советской власти, и его отправили в Волочанку, папа уехал вперед. Они построили там несколько домиков. После этого мы ехали в Волочанку 4 месяца иргишом. (Что такое иргиш?) Иргиш – это олени. Запрягали оленей, и мы двигались.
А мама не работала?
– Мама с нами сидела, папа один работал. Но учились. Я там закончила учебу и начала работать. Работала вначале, как мне было 14,5 лет, а там русских было мало, в русский садик я пошла, воспитателем работать. Потом у нас построили клуб, и меня комсомол направил массовиком клуба работать, проработала год, меня направили в райком комсомола инструктором по культурно-массовой работе. Нас было всего только трое, четвертым человеком была техничка. Приходилось ездить по точкам. Зимой на оленях так же ездили, а летом ездили на лодках.
И в чем заключалась эта ваша работа?
– Пропаганда была, агитация. Очень много помогали фронту: сушили ягоду, грибы, вялили рыбу, мясо, и всё это отправляли. Девочки-националки вязали, шили унты, чуни, рукавицы, носки. Я тогда и говорила по-ихнему хорошо, на долганском и на ненецком языке говорила, только нганасанский язык я не могла никак. Тяжеловатый язык – нганасанский. Нганасане вообще очень против были настроены русских.
Почему?
– Когда мы приехали, их же стали с чумов… Строили дома, условия им стали ставить, они никак не хотели, они эти дома и поджигали вначале, и гадили там, и всё на свете. Я ходила, девчоночкой была еще, в школе училась, с пионерами идем и говорим: - Вот зачем вы это делаете, некрасиво. Вам же тепло будет, хорошо, вам можно будет раздеться. Вы ляжете, поспите, встанете – умоетесь. Умывальники. Первое время они очень сопротивлялись. В 1938 году самолет первый прилетел в Волочанку. Они кричали: «Черная птица летит!» Забегали в свои чума, всё. На 5-6 раз когда прилетели, они стали к самолету подходить. Мы вели пропаганду, агитацию, что это хорошая «птица».
В 1945 году приехали в Дудинку, устроилась работать в Управлении комбината в оптовую контору, подчинялись непосредственно Норильску. Сразу избрали секретарем комсомольской организации. Постоянно ездила сюда в Норильск на собрания, конференции. Так и проработала 47 лет в управлении торговли Норильского комбината.
А где отец умер?
– Отец умер в Кольчугино. Владимирская область. Он на пенсии был, они переехали туда, и там он умер. Но заболел он здесь. Трудная работа была, он все-таки все время по тундрам.
А вы сюда приехали все-таки временно, или вы приехали сюда жить надолго?
– Я приехала сюда маленьким ребенком, сюда приехал отец.
Вы пожили во многих местах, какое место Вы считаете родным?
– Я приехала с 1936 года и до сих пор я живу. Рождены здесь все мои дети, внуки и правнуки. Все мы норильчане.
А дети у вас в каком году здесь родились?
– Начиная с 1950 года, дети рождалися. У меня трое детей, шестеро внуков, шестеро правнуков. Отработала в комбинате, раньше назывался Комбинат имени Заменягина. Работала всю жизнь на руководящей работе в управлении. Работала по приемке, отправке контейнеров. В Дудинке работала за прилавком, директором комбинатского магазина была. Не на плохом счету была.
А муж кто?
– А муж у меня умер рано, в 1980 году. Он по связи работал, радист. Он был членом комитета комсомола, там познакомились. Потом в партию вступили, он и я. У него отец партийный, у меня отец партийный.
Кому вы подчинялись?
– Мы подчинялись комбинату. А комбинат, не знаю, кому подчинялся.
Может быть, вы мне объясните, те люди, которые работали на комбинате, считались сотрудниками НКВД или нет?
– Мы не сотрудниками НКВД, мы просто подчинялись НКВД. Мы не сотрудники НКВД, мы вольнонаемные все были. А подчинялся комбинат только Москве.
И муж ваш тоже был вольнонаемным?
– Вольнонаемным. Да. Только заключенные были и вольно наемные. Все мы были вольнонаемные.
В комсомольской и партийной организации вы состояли при комбинате?
– Да. Мы подчинялись политотделу Норильского комбината.
Когда комбинат перестал быть в подчинении НКВД?
– Нет, он подчинялся вначале НКВД. В Дудинке все организации торгово-закупочные подчинялись комбинату.
Вы любите Норильск? Чем вы гордитесь?
– Сейчас Норильск, конечно, не сравнить с теми годами. Жили мы в бараках, балки кто-то строил. Норильск стал красивый город. Как вам сказать? Всё хорошо. Конечно, при советской власти мы жили очень хорошо. Но и сказать, что мы сейчас обижены, - это единицы. Мы не обижены, я не считаю, что мы обижены. Нам все-таки помогают, ветеранам.
Вы сказали «при советской власти жили хорошо», а сейчас разве хуже?
– Как закончилась советская власть все, стали друг на друга, прямо готовы разорвать. Это дикий ужас стал, я не знаю. И стало плохо, что мира и дружбы не стало между людьми, какое-то презрение стало. Бывший ты заключенный, ты сосланный, ты так-то и так-то. А раньше почему-то не было этого, и никогда никто не говорил против друг друга, ни заключенные, ни вольнонаемные. И мир и дружба была. Вот сейчас плохо с этим и плохо с тем, что дети никуда не могут устроиться. Хотелось бы, чтобы дети наши, рожденные здесь, внуки, рожденные здесь, все получили высшее образование, а устроиться никто, никуда не может. Вот это разделение: комбинат, не комбинат, это стало плохо. Если сейчас торговля, всю жизнь проработала в комбинате, торговля считалась комбинатовской. Сейчас - нет, Комбинатом сейчас считаются только металлурги, шахтеры, вот и все. Уже детей мне устроить на работу, хотя я ветеран комбината. Очень плохо стало.
А скажите, нет у вас знакомых, тех людей, которые работали или могли работать в лагере, пусть даже вольнонаемными или охранниками?
– Они сейчас почти что все уехали. С лагеря люди уехали на материк, я со многими переписываюсь, с грузинами, с армянами. Я очень много переписываюсь. В лагере ведь не все сидели враги народа, не все. Очень хорошие люди сидели в лагере, просто не по правилу, не по закону сидели. Выходили они на волю, они в тюрьме работали очень добросовестно и хорошо. Все люди в лагере работали на подотчетах, все у них всегда было хорошо. Я работала в управлении торговли, работала товароведом на складах, так они были завскладами. Освободившись из лагеря, люди очень много дали комбинату полезного.
А вы воспринимаете Норильск как город, построенный все-таки руками заключенных?
– Да.
Но отец же ваш тоже строил, и не был заключенным?
– Нет.
Отец так и не был арестован?
– Нет, не. Конечно, строили больше всего заключенные. Первоначальный город и старый город, конечно, был построен больше всего заключенными. Тогда было много и вольнонаемных, и ехали сюда люди. Но основное, эти красивые здания, первые, это вход в Норильск, это построено заключенными. Не знаю, у нас дружно было. Конечно, преследовалось, что мы с заключенными не имели права ни разговаривать, ничего. Но на работе все равно уже общались. Но я никогда не слышала никаких слов против советской власти от заключенных.
А вашему отцу тоже приходилось довольно часто работать вместе с заключенными?
– Как же, конечно. Он же был бригадиром, у него же бригада была, люди строили. Он же находился на этих участках. Не знаю, отец никогда не жаловался, что что-то плохо было.
Среди ветеранов из вашего общества, есть люди, которые считают, что так и должно быть, правильно, что использовали труд заключенных?
– Но ведь они были сюда сосланы. Их наказали, их наказание, и они же должны были работать. Вот они и работали. Я, например, не знаю того, что не слышала ни от каких заключенных, что над ними издевались или что-то им было плохо. Я не слышала. Работала среди заключенных, но я не слышала. Например, к нам ходит Ромашкин. Он в заключении был. Его посадили еще комсомольцем. Но здесь он был исключительным работником. Здесь у него такая характеристика хорошая. Очень добрый человек. Если честно сказать, предприятие очень его ценит.
Вы жили рядом с заключенными?
– Вы знаете, мы жили рядом с заключенными, и у нас все время были двери открытыми. Не знаю, мы их не боялися. Мы все время беспрестанно ездили, мы не боялись ни заключенных, ни националов, ни эвенков. Мы никого не боялись. Двери все время были открытыми.
А сейчас?
– А сейчас страшно жить.
Что произошло с людьми?
– Не знаю, потому что работать людям негде, вот люди по этому и воруют, и убивают. Чем-то жить людям надо. Почему так сделали? Почему стали платить за безработицу, когда раньше за безработицу судили? Раньше не хватало рабочих рук, сейчас они стали лишними. А сейчас мои дети и внуки позаканчивали вузы – им нет работы. Они идут работать то техничками. Банкроты мы. Не знаю, в чем дело?
Хотите вы уехать сейчас?
– У меня если дети уедут, и я уеду.
А дети хотят?
– Дети хотят. Дети сейчас будут уезжать, несчастье случилось. Муж умер у дочери, она выехала, вывезла его тоже в Кольчугино, где папа у нас умер. И туда сын же будет уезжать, и внучка уже туда переехала, с Ленинграда. Потому что в Ленинграде не можем купить квартиру, у нас нет денег, ни с его стороны, ни с нашей стороны.
А вот сюда к вам люди приходят, они же как-то общаются?
– Люди приходят отдыхать, всегда очень довольны. У нас очень добрая Голубятникова Наталия Николаевна, она для нас готова, не знаю, что. У нас общественная организация, мы же не получаем ни зарплату, ничего. Мы работаем, у нас очень много пенсионеров сейчас, ветеранов войны и ветеранов труда. Очень много лежачих. Мы все время ходим, посещаем их. Так что, я считаю, вот эти встречи – это наша отдушина.
Вы сказали, что вы вступили в партию сразу после войны?
– Нет. В 1947 году я вступила в партию.
А сейчас как?
– Никак. Билеты тот [мужа] и другой у меня.
А в каком году это все закончилось совсем?
– Трудно сказать. Когда Ельцин-то нас… По-моему, в 1992 году закончилось все это. Все равно здесь партия есть, но не все же туда ходят. Это просто из-за всяких неприятностей, из-за всяких лишних разговоров. (Вздыхает). Не стала ходить, и всё.
А скажите, пожалуйста, как вы относитесь сегодня к советским идеалам?
– Я очень жалею, я очень жалею. Я раньше жила и дети мои жили. Я знала, что я денежки накопила. Я знала, что дети мои выучатся, пойдут работать по специальности. Я знала, что каждый год я поехала в отпуск, мне оплатили дорогу. Я побывала в Сочи, я полечилась в санатории. А сейчас я сколько лет на пенсии, я не могу съездить никуда на свою пенсию. Сейчас, если только поехать в одну сторону, мне надо 5 месяцев ничего не кушать и собирать пенсию. Вот в этом отношении очень плохо сделали там, конечно.
Я очень тоскую по старому. А так, конечно, Норильск город красивый, вы сами видите. Город у нас преображен, просто второй Ленинград. (Смеется) Мне кажется. Если бы еще и отношение хорошее было к нашим детям, тогда бы вообще было изумительно.
Как вы сегодня относитесь к Сталину?
– Очень жалею. Очень уважаю. Как раньше, как всегда.
Интервью записано НИЦ «Мемориал», Санкт-Петербург