Новокшонов В. Крестьянская ссылка в Сибири. 1930-е годы

Тегульдетский район Томской области в первой половине тридцатых годов в обиходе назывался Тутало-Чулымским краем и до 1936 года входил в состав сначала Сусловского, а затем Тяжинского районов Западно-Сибирского края. История края богата событиями, о которых в годы сталинизма, годы застоя предпочитали умалчивать или преподносили в искаженном виде.

I

Годы сталинского правления тяжелым бременем легли на плечи нашего народа. Миллионы искалеченных судеб, неисчислимые материальные и духовные потери, понесенные нашей страной, стали результатом извращения демократических начал во внутренней политике, провозглашенных первыми декретами Советской власти, в частности декретом «О земле». Искажение ленинских идей коллективного землепользования привело в ходе коллективизации к массовым репрессиям, обоснованием которых Сталину послужила теория обострения классовой борьбы в ходе строительства социализма. Не сумев в 1928 — 1929 годах заинтересовать крестьянство экономически в сдаче государству хлеба, Сталин взял на вооружение насильственные методы, спровоцировав таким образом сопротивление самых широких крестьянских масс. Именно так понимал Сталин обострение классовой борьбы.

Недовольство сибирского крестьянства выразилось в поддержке бандформирований, а также в неорганизованных формах вооруженного сопротивления Советской власти. В архивах сохранились документы тех лет, дающие представление о трагических событиях, сопутствовавших коллективизации сельского хозяйства в Сибири. Так, в 1929 году Ачинский окрисполком сообщал, что «в целях усиления борьбы с развивающимся за последние месяцы на территории Сибирского края бандитизмом, вооруженными грабежами. Совет народных комиссаров РСФСР 1 ноября  1929 года постановил: «Объявить территорию Сибирского края неблагополучной по бандитизму сроком на три месяца»[1]. Были созданы особые тройки для внесудебного рас­смотрения дел. Неблагополучной была обстановка и в 1930 году. Теория вроде бы подтверждалась практикой.

Вот что говорил Сталин на активе московской организации ВКП (б) в апреле 1928 года: «...кулак получил в этом году возможность использовать трудности для того, чтобы взвинтить цены на хлеб, повести атаку против советской политики цен цен и затормозить нашу заготовительную работу... Заготовительный криз выражает собой серьезное выступление капиталистических элементов деревни против Советской власти... Мы имеем врагов внутренних. Об этом нельзя забывать ни на минуту. Мы имеем заготовительный кризис... Это есть экономическая диверсия в наши внутренние дела. Нечего говорить, что эти и подобные им выступления как то линии внутренней, так и внешней могут, пожалуй, и будут повторяться»[2]. Здесь еще Сталин употребляет слово «пожалуй, но уже утверждает, что все недостатка, просчеты, аварии, крушения являются не итогом пло­хой политики и хозяйственной работы, а результатом выступления капиталистических элементов.

В стране осуществлялась коллективизация, но пока на добровольных началах. В 1928 году, например, не было речи о сплошной коллективизации, о ликвидации кулачества как класса. В газете «Ачинский крестьянин» за 28 февраля 1928 года давались такие «шапки»: «Побьем кулака коллективным культурным хозяйством», «Путь освобождения от кулацкой кабалы — путь организации колхозов».

На III окружном съезде Советов в г. Ачинске в апреле 1929 года шла речь об индустриализации страны, коллективизации, обороне страны, культурной революции. В деревне намечалось «в ближайшее время произвести... довыявление всех кулаков и лишить их избирательных прав». Борьба с «кулачеством» пока еще велась без оружия. Шла психологическая обработка. В рабочем классе, в бедняках, батраках воспитывалась и возбуждалась ненависть к зажиточному крестьянству. Тех кулаков, которые были до революции, давно не стало. Новый зажиточный слой крестьянства поднялся на дрожжах революционных завоеваний. Но тогда, в апреле 1929 года, и речи не было о ликвидации кулачества. Съезд признавал, что «индивидуальный сектор сельского хозяйства еще продолжительное время будет играть главную роль в производстве товарной продукции в сельском хозяйстве, поэтому необходимо всячески стимулировать развитие и повышение товарности в основной массе крестьянских хозяйств, бедноты и середняков путем оказания помощи им землеустройством, кредитом, машинами, прокатпунктами, контрактацией, семеноснабжением, ветеринарным и агрономическим обслуживанием»[3].

Интересен такой факт. В 1925 году на заседании Сибирского крайкома ВКП(б) рассматривался вопрос «О продаже тракторов единоличникам». Крайисполкому поручалось «обеспечить завоз в Сибирь и финансирование 500 тракторов»[4]. Кто мог купить тракторы? Конечно, тракторы могли купить крепкие крестьяне. Власть тогда на это шла, не боялась. Но все обернулось по- другому.

Грянул 1930 год. Уже в первом номере газеты «Советская Сибирь» была опубликована статья «От политики ограничения к политике ликвидации кулачества как класса». Появилось прямое указание Сталина. В речи на конференции аграрников 27 декабря 1929 года он сказал: «...теперь раскулачивание в районах сплошной коллективизации не есть уже простая административная мера. Теперь раскулачивание представляет там составную часть образования и развития колхозов... Не менее смешным кажется другой вопрос: можно ли пустить кулака в колхоз. Нельзя, ибо он является заклятым врагом колхозного движения. Кажется ясно!»[5] Сталин понимал, что у колхозов можно будет без труда забрать хлеб, надеялся таким способом решить хлебную проблему. Хлебная проблема не решилась, хотя хлеб в колхозах выгребали подчистую, что привело к массовому голоду в 1932—1933 годах.

Наконец началась сплошная коллективизация. В районы, в сельсоветы поехали уполномоченные. Задача: в кратчайший срок добиться как можно большего процента коллективизации. Не желавшие вступать в колхозы середняки, даже бедняки назывались подкулачниками, подпевалами и часто выселялись из деревни вместе с раскулаченными.

Психологическая обработка набирала силу. В сознание людей вбивалась мысль, что кулаки — это враги народа, что с ними необходимо вести беспощадную борьбу.

Газеты пестрели цитатами, вырванными из работ Ленина. В газете «Советская Сибирь» 22 января 1930 года появилась большая статья «Ленин о борьбе с кулаком и об уничтожении классов». В этой статье на основе выдержек из ленинских работ утверждалось, что «путь Ленина — через ожесточенную, упорную и решительную классовую борьбу пролетариата — к ликвидации кулачества как класса, к уничтожению классов». В обоснование такого вывода приводилась ленинская цитата: «кулаки самые зверские, самые дикие эксплоататоры, не раз восстанавливавшие в истории других стран власть помещиков, царей, попов, капиталиcтов. Но все же кулаки меньшинство в на­роде...

Эти кровопийцы нажились на народной нужде во время войны, они скопили тысячи и сотни тысяч денег, повышая цены на хлеб и другие продукты. Эти пауки жирели за счет разоренных войной крестьян, за счет голодных рабочих. Эти пиявки пили кровь из трудящихся, богатея тем более, чем больше голодал рабочий в городах, на фабриках. Эти вампиры подбирали и подбирают себе в руки помещичьи земли, они снова кабалят бедных крестьян»[5].

Очень жесткие слова говорил В. И. Ленин, они не могли не воздействовать на рабочих, на бедноту, а у действительных кулаков вызывали содрогание. Но ни слова не было в статье о времени, в котором написаны Лениным эти суровые и жестокие слова. А было это в августе 1918 года, когда молодая советская республика билась в кольце врагов. И статья была названа: «Товарищи рабочие! Идем в последний, решительный бой!» Действительно, в годы гражданской войны кулачество выступало на стороне контрреволюции, и Ленин призывал к беспощадной борьбе с кулаками. К слову сказать, эта статья Ленина впервые была опубликована 17 января 1925 года в газете «Рабочая Москва». [6]

Но В. И. Ленин всегда действовал в зависимости от конкретной обстановки. Этому подтверждением новая экономическая политика, когда все решалось в борьбе экономической. Не случайно в работе «Первоначальный набросок тезисов по аграрному вопросу» для второго съезда Коммунистического Интернационала В. И. Ленин писал: «Опыт российской пролетарской ре­волюции, в которой борьба против крупного крестьянства усложнилась и затянулась в силу ряда условий, показал все же, что, получив хороший урок за малейшие попытки сопротивления, этот слой способен лояльно выполнять задания пролетарского государства и начинает даже проникаться, хотя и с чрезвычайной медлительностью, уважением к власти, защищающей всякого труженика и беспощадной к тунеядцам-богачам»[7]

Ленинские установки пытался осуществить Н. И. Бухарин. Он видел ошибки Сталина. Как отмечалось на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), Бухарин обвинил Сталина в подрыве нэпа и установлении «чудовищно односторонних» отношений с крестьянством, которые разрушают «смычку рабочего класса и крестьянства». Он заявил, что такая политика означает полную капитуляцию перед троцкизмом... Бухарин обвинил Сталина в создании чиновничьего государства и в ограблении крестьянства, при этом осудил сталинский тезис о непрерывном обострении классовой борьбы по мере продвижения СССР к социализму: «Эта странная теория возводит самый факт теперешнего обострения классовой борьбы в какой-то неизбежный закон нашего развития. По этой странной теории выходит, что чем дальше мы идем вперед в деле продвижения к социализму, тем больше обостряется классовая борьба и у самых ворот социализма мы, очевидно, должны или открыть гражданскую войну, или подохнуть с голоду и лечь костьми».

Н. И. Бухарин в своей статье «Политическое завещание Ленина» писал, что для победы революции в борьбе против контрреволюционных западно-европейских правительств нужна величайшая осторожность в тех пунктах политики, которые касаются отношений рабочей власти к крестьянству, что Ленин кратко это сформулировал так: «Мы должны постараться построить государство, в котором сохранили бы свое руководство над крестьянами, доверие крестьян по отношению к себе и с величайшей экономией изгнали бы из своих общественных отношений всякие следы каких бы то ни было излишеств. Мы должны свести наш госаппарат до максимальной экономии». Н. И. Бухарин приводил ленинские слова о кооперации, что поголовное коопе­рирование населения в наших условиях — это есть социализм и что нам нужно «только» это. «Никакие другие премудрости нам не нужны теперь для того, чтобы перейти к социализму, но для того, чтобы свершить «только», нужен переворот, целая полоса культурного развития всей народной массы. Поэтому нашим правилом должно быть: как можно меньше мудрствования и как можно меньше выкрутас. Нэп в этом отношении представляет из себя в том отношении прогресс, что он приноравливается к уровню самого обыкновенного крестьянина, что он не требует от него ничего высшего»[8].

Но Бухарин не смог отстоять свои воззрения на крестьянский вопрос. Он и его сторонники были обвинены в правом уклоне, в защите кулачества. Начались гоне­ния, а затем и репрессии.

После статьи «Головокружение от успехов», в которой Сталин с явным торжеством, вызванным успехами коллективизации, критиковал местных руководителей за ошибки, в апреле вышла его статья «Ответ товарищам колхозникам». В «Советской Сибири» она опубликована 4 апреля 1930 года. В статье даны ответы на девять вопросов и всюду — опора на цитаты из ленинских работ. Об ошибках он говорит, что «они возникли на основе наших быстрых успехов в области колхозного движения». Какие это успехи, показало время. В ответ на вопрос «Как быть с кулачеством?» Сталин писал: «Кулак есть враг советской власти. С ним у нас нет и не может быть мира. Наша политика в отношении кулачества есть политика его ликвидации как класса». Сталин приводил ленинские слова о кулаках, сказанные в августе 1918 года. И делал вывод: «Поэтому политика ликвидации как класса должна проводиться со всей той настойчивостью и последовательностью, на которую только способны большевики»[9]. Так теория обострения классовой борьбы помогла Сталину развязать кампанию отторжения от земли 4 — 5 процентов самого предприимчивого, самого умелого крестьянства.

II

Указания Сталина и его приверженцев были восприняты на местах как руководство к действию. Все было приведено в движение, и в первую очередь печать. Быстро подхватила сталинские лозунги, повела борьбу за «ликвидацию кулачества как класса» газета «Советская Сибирь». Например, 29 января 1930 года через всю первую полосу была напечатана «шапка»: «Кулака, пусть даже раскулаченного, в колхоз не пускать!» Далее шли такие кричащие лозунги: «Немедленно очистить местные организации от тех, кто еще не воспитал в себе классовую ненависть к кулаку. Решительно проводить ликвидацию кулачества и беспощадно гнать из партии правых оппортунистов, помогающих кулаку и тормозящих ход строительства социализма в СССР». А 8 февраля газета призывала: «Выгнать из сельсоветов и райисполкомов всех кулаков и подкулачников, срывающих коллективизацию». Резко сменила тон вы­ступлений окружная газета «Ачинский крестьянин». Вот заголовки из номера за 29 января 1930 года: «Выселяют кулаков из села», «Сокрушительный удар по кулаку», «Ни одного кулака и его единомышленников не пускать в колхозы». На другой день вновь «шапка»: «Ликвидируют кулачество как класс».

Некоторые сельсоветы, райисполкомы, райкомы партии пытались противостоять беззаконию, поступать без особой жестокости, но поплатились за это. В газете «Ачинский крестьянин» за 11 марта в статье под заголовком «Усть-березовские сельсоветчики отдаются под суд за подрыв коллективизации и весеннего сева» писалось: «Этот букет подкулачников на заседании сельсовета вынес постановление следующего содержания: «Ввиду того, что усть-березовские кулаки проведению сплошной коллективизации не вредят, от выселения их из пределов села воздержаться». Учитывая факты вредительства усть-березовских сельсоветчиков, комиссия по чистке соваппарата постановила сельсовет совсем распустить и несколько человек от­дать под суд».

В этом же номере сообщалось, что «распущен Бирилюсский райком ВКП(б) за правооппортунистическую работу». Писалось, что «из-за отрыва от батрацко-бедняцких масс, бюрократического руководства, аполитичности во всей работе—кампания по коллективизации и весеннему севу в районе поставлена под угрозу срыва. Количество выявленных кулаков далеко не соответствует действительному наличию их в районе».

В 1930 году Сибирский краевой Совет общества «Долой неграмотность» стал издавать газету для начинающих читать «За грамоту». Уже в первом номере «шапка» первой полосы газеты за 25 февраля 1930 года гласила: «Чтобы кулак не стоял на нашем пути, в районах сплошного перехода в колхозы идет раскулачивание». Вот «шапка» второй полосы: «Заменим кулацкие хозяйства колхозами и совхозами. Уничтожим кулаков — класс тунеядцев и кровопийц. Создадим районы сплошной коллективизации! Вперед к лучшей жизни!»

Во втором номере за 5 марта 1930 года в заметке «Как идет раскулачивание» говорилось: «Раскулачивание надо проводить быстро и решительно. С кулаками нечего нянчиться. В некоторых местах кулаки оказывают большое сопротивление коллективизации. Злостных кулаков надо выселять в отдаленные районы. Тогда вся ра­бота пойдет лучше».

Воздействие печатного слова на сознание впервые научившихся читать людей было велико. Печатью возвеличивался Сталин, подчеркивалась мудрость сталинской политики, утверждалось, что классовая борьба обостряется, что кулаки — злейшие враги советской власти. И люди верили.

Находились те, кто не только охотно выполнял указания Сталина, но и те, которые спешили подтвердить свою верность. Так, в 50-летяе Сталина от имени объединенного пленума Ачинского окружкома партии и контрольной комиссии «верному соратнику Ленина, непримиримому борцу с врагами рабочего класса» была послана телеграмма, в которой после слов восхваления сообщалось, что принято решение о «сплошной коллективизации трех районов округа» и что вопреки «панике, шатаниям правых оппортунистов-троцкистов» это решение будет выполнено.

В борьбу против кулачества вовлекались и дети. О классовой борьбе детей говорилось, например, в отчетном докладе Ачинского окружного бюро юных пионеров на окружной конференции комсомола в мае 1929 года. Внимание комсомольских работников направлялось «на усиление руководства и втягивание пионерских организаций во всю общественно-политическую работу города и деревни». В докладе утверждалось, что среди детей есть также классовая борьба. Приводился пример, как пионеры отряда из Нижней Козульки исключили из пионеров всех детей лишенцев[10] только за то, что те «не выполнили некоторые задания и потому, что их родители «лишенцы»[11]».

Коллективизация, особенно принудительная, привела к массовому уничтожению скота. Прежде чем войти в колхоз, крестьяне, даже бедняки, предпочитали заколоть свою животину на мясо, съесть, продать, но не сдавать в колхоз. Краевой прокурор Сибири Бурмистров выступил в первом номере газеты «Советская Сибирь» с призывом: «Дать сокрушительный отпор новому кулацкому маневру». Был опубликован его приказ «всем прокурорам, народным и старшим следователям», в котором назывались статьи УК за умышленное уничтожение скота, а также говорилось: «Кулацкую агитацию за уничтожение животных, в каких бы формах она ни проводилась, считать контрреволюционным выступлением и виовных в нем предавать суду по 58 —10 ст. УК». Но уничтожение скота продолжалось.

Удивительная «забота» проявлялась о социальной чистоте колхозов. Для этого в начале 1930 года проводилась одна из чисток. В директиве указывалось: «При чистке безусловному исключению из колхозов подлежат: индивидуально обложенные или облагавшиеся до вступления в колхоз или простейшее объединение; лишенные избирательных прав; отнесенные на основании налоговых признаков к группе явно кулацких хозяйств, хотя бы и индиви­дуально не обложенные; уличенные в соц. вредительстве и весь чуждый антисоветский элемент» [12]. Паевые взносы и обобществленное имущество исключенным из колхозов предполагалось возвратить не раньше чем через год в размере, не превышающем среднего размера пая обобществленного имущества.

В деревне, как тогда писалось, для кулацко-зажиточной части населения места не оказывалось. Завершением всего явилась ссылка. Слово «кулак» на долгие годы стало синонимом слова «враг». Оправданными по отношению к раскулаченному считались любые беззакония. Сбежавших с мест ссылки, лишенных избирательных прав третировали всюду.

Газета «Советская Сибирь» сообщала 22 мая 1930 года, что «кулаки, бежавшие из ссылки, будут водворяться в лагери особого назначения». Об этом была беседа с окружным прокурором Стариковым. Прокурор говорил, что «милиции дано задание — всех, незаконно возвратившихся, немедленно арестовывать и направлять не к месту ссылки, а в лагеря особого назначения... Кулаки сейчас настолько обнаглели, что ходят даже по городским учреждениям в Новосибирске, заходят и в РКИ и в прокуратуру и требуют восстановления их в правах».

Нельзя было принимать «кулаков» на стройки фабрик и заводов. Но ссыльные бежали и всякими обходными путями устраивались: шла индустриализация, и всюду требовались рабочие руки. Но спокойной жизни не было, «кулака» всюду преследовал страх. Например, газета «Советская Сибирь» за 9 января 1930 года писала: «На постройке Кузнецкого металлургического завода идет ожесточенная классовая борьба. Кулаки пробираются в ряды рабочих. Однако деляги из стройконторы и профорганизаций не ведут борьбы с кулаками». А это, писалось, опасно, ибо «кулак идет на производство не для того, чтобы раскаяться, сделаться пролетарием и «врасти в социализм». Он идет с прямым намерением вредить, разложить рабочий коллектив, сорвать социалистическую стройку, замедлить победоносное наступление на кулака и еще хоть на миг оттянуть свою гибель».

Как пример упоминался «бойкотированный кулак, лишенец из Томского округа Алешин, который явился летом на заводскую площадку в обличье каменщика. Теперь он перетянул на строительство трех сыновей, распродав в деревне все свое имущество».

Психологическую обработку продолжали вести с большой последовательностью и упорством. В «Советской Сибири», например, в номере за 29 января 1930 года, кроме уже упоминавшейся мною здесь «шапки», был и такой «боевой» лозунг: «Решительно проводить ликвидацию кулачества и беспощадно гнать помогающих кулаку и тормозящих ход строительства в СССР».

Оппозиционеров тогда преследовали, хотя в их позиции было много верного. Вот что говорил Эйхе на краевой партийной конференции в июне 1930 года: «Правые элементы... говорят, что в ЦК Ленина вспоминают таким образом, что «выдергивают отдельные цитаты», а все учение Ленина не усваивают. Говорят, что наступление на кулака было не подготовлено, что вся работа партии по коллективизации — это «эксперимент» 1930 года, эксперимент, который стоит очень дорого. Говорят, что темпы взяты непосильные, говорят о «сво­одном развитии деревни».

А ведь правильно говорили правые, сейчас это совершенно ясно.

Годы перед массовым выселением кресть­ян из постоянных мест жительства полны фактов критической оценки действий ор­ганов власти. Вот что, например, говорила одна из представительниц зажиточной части крестьян: «Вы утверждаете, что советская власть стоит за крестьянство, а на деле крестьянину нельзя ничего высказать, сразу в контрреволюционеры произведут».

Еще острее оценивал обстановку крестьянин из села Николаевка Сусловского района: «Есть военная опасность, а советская власть обостряет отношение с крестьянством, делит их на кулаков, середняков и бедняков, в то время когда надо быть сплоченными и готовиться к войне. Значит, советская власть не думает об этом! Надо укреплять союз с рабочими и крестьянами, а этого нет»[13].

Один из комсомольцев так высказался: «Говорят, что власть наша, а нас жмут». Речь шла о вступлении в колхоз.

Был в жизни и такой из ряда вон выходящий факт. Уполномоченный по хлебозаготовкам в Бирилюсском районе Селиванов стращал председателя Ивановского сельсовета, что если за 10 дней не будет заготовлено 3 тысячи пудов хлеба, то председателя сельсовета посадят на 10 лет. Председатель сельсовета Трофимов не вынес травли. Он увел сыновей в лес, старшего отослал к матери, а младших убил и сам повесился[14].

Уже тогда теория обострения классовой борьбы давала свои горькие плоды, когда вместо улучшения экономической, хозяйственной работы все срывы, аварии, недостатки относили на счет вредительства кулаков и буржуазных элементов. А. И. Микоян, выступая на краевой партийной конференции в июне 1930 года, говорил: «За истекший период были вскрыты в наших аппаратах гнезда агентов буржуазных правительств, вредительство которых приняло широкий характер. Началось это с Шахтинского процесса. Вначале казалось, что вредительство охватило немного отраслей, а оказалось, товарищи, что вредительская организация — это многочисленная шайка, которая имела свою разветвленную сеть во всех отраслях народного хозяйства. Мы пока обнаружили, что угольная промышленность руководилась организованными вредителями, с определенной программой, с единым штабом. Металлургия руководилась вредителями, которые не давали ей развиваться и сознательно разрушали ее. Были вредители и в военной промышленности... И в телефонное дело, как имеющее громадное военное значение, тоже забрались вредители, они теперь арестованы и признались во всем» [15].

Такое нагнетание атмосферы недоверия и подозрения, провоцирование классовой борьбы привело к тяжелым последствиям. Невольно у каждого зарождалось мнение, что он живет в окружении врагов. Каждый, считая себя честным и настоящим борцом за советскую власть, приглядывался к окружающим и выискивал факты вредительства. Появились доносчики, появились секретные сотрудники и многое другое. К 1937 году люди психологически были готовы к репрессиям, их убедили, что идет избавление страны от врагов советской власти.

Не сразу пришло осознание того, что творится великая несправедливость. Об этом писалось не раз.

Ill

12 февраля 1930 года Сибирский краевой исполнительный комитет принял по­тановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации» [16]. Постановление с таким позитивным названием открывало кампанию по выселению кулаков из родных мест. Предполагалось, что в среднем будет конфисковано имущество у 4—5 процентов крестьянских хозяйств. В постановлении указывалось, что «при проведении раскулачивания конфискуется следующее имущество и ценности: рабочий и продуктивный скот, жилье и хозяйственные построй­ки; сложный и простой сельскохозяйствен­ный инвентарь, оборудование и постройки промышленных заведений, транспортный инвентарь, зернопродукты, фураж, масляничные семена и волокно; промышленное сырье (кожи, шерсть и т. п.); торговые здания, склады и всякого рода товары; произведенный озимый посев; всякое огне­стрельное оружие; денежные вклады, паи, ценные бумаги и ценности, находящиеся на хранении в государственных, кооперативных и общественных организациях».

Что же оставалось? «Должны быть оставлены лишь самые необходимые предметы домашнего обихода, некоторые элементарные средства производства в соответствии с характером их работы на новом месте и необходимый на первое время минимум продовольственных запасов».

За счет конфискации имущества ссылаемых крестьян предполагалось укрепить создаваемые колхозы. Было сказано: «Конфискованное у кулаков имущество и средства производства немедленно передавать по соответствующей оценке колхозам в качестве взносов батрачества и бедноты в неделимый фонд с предварительным полным погашением за счет конфискованного имущества причитающихся с кулацких хозяйств обязательств государственным и кооперативным органам».

Днем раньше (11 февраля 1930 г.) Президиум Сибкрайисполкома определил контрольные цифры выселения «кулацких хозяйств» второй категории. На Васюган было намечено отправить 10495 семей из округов: Омского — 4630, Славгородского — 2916, Бийского — 1727, Томского — 1222 хозяйства. В Тутало-Чулымский край (ныне Тегульдетский район) планировалось отправить 4543 семьи из округов: Барабинского — 1532, Рубцовского — 2702, Ойротского — 309 хозяйств. Кроме того, местами расселения назывались Приангарье Канского округа, северные части Иркутского округа и Красноярского края. Всего по Сибири предназначалось на первых порах к выселению 30 тысяч «кулацких хозяйств второй категории»[17].

Было четко записано, что «контрольные цифры не подлежат превышению и изменению без разрешения полномочного представительства государственного политического управления» (ПП ОГПУ).

Питание в дороге — за счет ссыльных. Из конфискованного у ссыльных продовольствия и фуража создавался продовольственный фонд, который поступал в распоряжение ПП ОГПУ. Округам разрешалось на расходы по переселению изыскивать у ссыльных по 25 рублей на каждую семью. Постановление разрешало семьям ссыльных иметь с собой до 500 рублей.

Срок начала переселения назначался на 25 февраля 1930 года. Кулацкие хозяйства делились на три категории. Первая категория — контрреволюционный кулацкий актив, который к тому времени в основном был арестован и отправлен в концлагеря. Вторую категорию должны были составить отдельные элементы кулацкого актива, особенно из наиболее богатых кулаков и полупомещиков, которые подлежали высылке в отдаленные местности страны и в отдален­ные районы края.

Третью категорию, то есть остальных, не вошедших в первые две, предполагалось расселить на участках за пределами колхозных хозяйств, но в пределах района коллективизации. Однако на деле все хозяйства этой категории тоже были сосланы. Да и где было найти эту грань между второй и третьей категориями?!

В районах, в сельсоветах устанавливалось количество кулацких хозяйств; данные отсылались в округ, откуда поступали контрольные цифры. Так, в Сусловском районе кулацкими было признано 261 крестьянское хозяйство: 28 кулацких хозяйств первой категории, 60 хозяйств второй категории и 173 третьей.

Странные вещи случались в период раскулачивания. Кто сегодня определял, кого нужно раскулачивать, и осуществлял намеченное, завтра сам оказывался в списках подлежащих высылке. Так, Сусловским райисполкомом в начале марта 1930 года в бригаду по раскулачиванию был выдвинут гражданин Вшивков. Не успел он приступить к работе, как в тот же вечер Сусловский сельсовет наметил его к раскулачиванию [18]. И это, видимо, не единичный слу­чай. Многое зависело от отношения к коллективизации. Идешь в колхоз — остаешься в деревне. Не идешь — кулак или подкулачник, в лучшем случае — кулацкий подпевала. Таких строптивых отправляли в ссылку.

После появления статьи Сталина «Головокружение от успехов» в районах нача­лось исправление линии по сплошной коллективизации. В Сусловском районе из 277 (задание все же было перевыполнено) экспроприированных хозяйств было признано, что 12 середняцким хозяйствам необходимо возвратить имущество. Когда такое решение состоялось, вдруг обнаружили, что трем хозяйствам зря возвращается имущество, так как это были бывшие торговцы. Такое шарахание из одной крайности в другую не осталось незамеченным. В окружной газете «Ачинский крестьянин» 12 мая, а в краевой газете «Советская Сибирь» 16 мая 1930 года появились статьи на одну тему. Статья в «Советской Сибири» называлась «Сдали позиции кулаку». В ней говорилось, что «Сусловский райком отменяет решение о ликвидации кулацких хозяйств, даже не проверив правильности этих решений. Получив разрешение на возврат имущества, кулаки осаждают сельсоветы и колхозы, требуя возвращения того, что у них даже не брали. Примеру этого райкома начали следовать и ячейки. Тегульдетская ячейка восстановила в правах 10 кулаков своего села».

Сусловцам пришлось защищаться, доказывать, что они не «шарахались», признавать, что тегульдетская ячейка проявила недомыслие, что райисполком отменил неправильное решение, а тегульдетцы поправили дела и выявили дополнительно пять кулацких хозяйств.

Заслуживают интереса документы заседания партячейки и объединенного бедняцкого собрания деревень Язовки и Тегульдета за 25 апреля[19]. 15 семей, лишенных избирательных прав, обложенных индивидуальным налогом, были представлены на пересмотр как середняцкие. 10 из них было решено восстановить в избирательных правах и не считать кулаками. Это М. Т. Ша­тунов, Ф. Е. Малышев, Е. И. Лодягин, М. Д. Русинов, Е. Бачурин, Сафронов, Блинов, Ефим Харин. А вот из двух братьев Тимофеевых одного, Афанасия Евдокимовича, все же решили считать кулаком, а Леонтия восстановить в правах. Почему? В протоколе об этом не говорится, как не говорится, почему решили считать кулацкими семьи М. П. Новоселова, А. И. Шумилова, П. Упорова. Отдельное решение было по Е. П. Агузанову, который уехал из района. Хозяйство его передали в колхоз.

Старожилы и сейчас помнят, как район­ные власти не посчитались с тегульдетцами и отменили принятое решение.

При высылке из родных мест многодетные семьи старались оставить самых маленьких и слабых родственникам или просто знакомым, сердобольным людям. И люди из жалости соглашались. Но это не все­да удавалось осуществить, и потребовалось руководящее указание властей: «Совершенно ненормален тот факт, что в ряде сел разных районов запрещается середнякам и родственникам брать на прокорм или в приемыши кулацких детей младшего возраста. Середняков, берущих детей, считают кулацкими пособниками, подпевалами и т. д., что категорически неправильно»[20].

Некоторые хорошо жившие крестьяне, чувствуя, что близится раскулачивание, бросали хозяйство или перевозили на новые места. Устремлялись в бега главы семейств. Но это не помогало: семью все же «раскулачивали». Архив сохранил письмо такого беглеца Г. О. Лазунова. Он писал: «Здравствуйте, дорогая супруга, Лукерья Дмитриевна, а также и дети, зять Витя, дочь Елена, Кланя и сынок Толя... сообщаю, что из Новосибирска выезжаю в Кузнецк на работы, домой считаю ехать бесполезным, так как хозяйство разорено. Я здесь хотя и страдаю и частенько бываю голодным, но один, даже иногда осмеливаюсь и выпросить кусок хлеба... Дорогое мое семейство, страдаем мы за свои честные труды, не знали ни дня, ни ночи, работали не положа рук и за что остались виновны, растрепали наше хозяйство, которое наживали веками своими мозолистыми руками... Буду работать... тогда приедете ко мне»[21].

Раскулачивание и высылку предлагалось провести планомерно и организованно. Был такой план и у Сусловского райисполкома. В сельсоветы были спущены указания; там действовали уполномоченные и работники милиции. Для доставки имущества к железной дороге, а затем от места высадки до места расселения давалась на семью одна подвода. Хочешь — вези стариков и детей, хочешь — вещи. От каждого хозяйства в сельскохозяйственный банк переводили 50 рублей, видимо, для возмещения расходов по высылке. Местные власти могли собирать еще по 25 рублей с хозяйства для погашения местных расходов.

Каждое село составляло списки раскулаченных в трех экземплярах. Один из них отправлялся в округ, а после осени 1930 года — в краевые органы. Два — под расписку вручались начальнику эшелона, принимавшего спецпереселенцев.

IV

Для расселения спецпереселенцев предназначалась территория почти всей То­ской области в ее нынешнем составе, которая называлась обобщенно: Нарымский край. В тридцатые годы еще сохранился Нарымский округ, хотя южные районы с осени 1930 года входили в Западно-Сибирский край. Томский округ был ликвидирован. Переселением крестьянских хозяйств и их устройством занимались также земельные органы во главе с краевым земельным управлением. В начале 1930 года Сибирское краевое земельное управление сообщало Томскому окружному земельному управлению, что необходимо подготовиться к «переселению кулаков» [22]. Были установлены пункты разгрузки спецпереселенцев: Томск и Мариинск. Определены маршруты следования. На север: Томск — Зоркальцево — Богородское (ныне Мельникове) — Казулино — Никольское — Кривошеино —   Молчаново — Могочино — Коломино — Тискино — Бараново — Колпашево. Из Мариинска обозы шли на Суслово — Рубино —      Кугарт — Тонгул — Крутой — Усть-Сырая — Тегульдет.

Спецпереселенцев решили использовать для различных целей. Предполагалось, что в Шерстобитовской, Чаинской, Галкинской, Кулайской, Кето-Чулымской, Шегарской комендатурах ссыльные будут заниматься земледелием. Систему Сиблестреста должны были обслуживать Ново-Кусковская, Нарымская, Колпашевская, Молчановская комендатуры. 868 одиночек-украинцев были отправлены на Енисей в распоряжение Комсеверпути.

По линии Комсеверпути в Туруханском крае были организованы комендатуры в Ярцеве и Игарке. Две комендатуры для обеспечения горноприисковых работ по линии Союззолото были организованы в бывших Минусинском и Хакасском округах: Саралинская и Ольховская [23].

Некоторые руководители северных сибирских организаций увидели в крестьянской ссылке возможность получить необходимую рабочую силу. Так, председатель правления Комсеверпути Б.Лавров писал в ОГПУ края: «...основное переселение необходимо иметь на Игарку для работ на лесопильных заводах и перегрузки морских и речных пароходов, в Усть-Порт — для рыбной ловли и охоты, на р. Курейку — в графитовые рудники, в Норильск к р. Пясиной —   для организации каменноугольных работ и рыболовства. Последнее место совершенно не обжитое и даже мало исследованное. Надо предвидеть колоссальные затруднения в переброске людей и стройматериалов и годового запаса продовольствия... При помощи переселенцев будет построена и пущена в ход графитово-размольная фабрика производительностью в 8 тыс. тонн. Из них до 3 тыс. пойдет на внутренний рынок и остальное на внешний... Переселенцы на Игарке будут работать на постройке четырехрамного лесопильного завода и зимой дадут нужный кадр рабочих для шести рам. Прошу также учесть чрезвычайную нужду севера в технических кадрах... нежелание ехать туда добровольно».

Во второй половине 1930 года в Западно-Сибирский край было сослано 1500 семей с запада, в основном с Украины. Как писал в пояснительной записке начальник административного управления края Скрипко, «спецпереселенцы в количестве 1500 семей не входили в расчет при подготовке операции принятия западных семей спецпереселенцев и переданы распоряжением ГПУ через ПП по Западно-Сибирскому краю в ведение ЗСКАУ (Западно-Сибирское краевое административное управление) после окончания общей операции принятия семей».

Отмечалось, что «главы этих семей частично находятся на ссылке на северном Урале, на Соловках и большей частью не­известно где»[24].

Запсибкрайисполкомом были установлены нормы путевого довольствия и снабжения на местах расселения. Нормы таковы: мука — 300 г, сахар взрослому — 6 г, детям 9 г, подболтка — 2 г, соль—15 г, крупа— 20 г, лук — 15 г, чай — 3 г, картошка —   195 г, капуста — 100 г, рыба — 75 г, растительное масло — 7 г. Перец и лавровый лист были исключены, растительное масло полагалось только детям, животное масло не полагалось ни взрослым, ни детям. Даже этого питания хватило бы, чтобы выжить, но и эту норму выдавали не всегда.

Была составлена смета по доставке и содержанию людей. Все спецпереселенцы с запада были доставлены в Томск. Дорога до Пудина исчислялась в 16 суток. Туда направлялись 500 взрослых и с ними 1000 детей. В Парбиг направляли 166 взрослых и 334 ребенка. 2500 человек, в том числе 1666 детей, отправлялись в Тегульдет на Чулым [25].

Людей с Украины забирали летом, долго держали в Томске и на Чулым везли уже зимой, в морозы. Старожилы еще помнят, какую печальную картину представляли их обозы. Медленно плетутся лошади, стараясь подобрать на дороге каждый клочок сена, каждую соломинку, худые, голодные, в санях сидят дети, накрытые всем, что можно было найти и набросить на них, прижавшихся друг к другу. А за санями плетутся взрослые. Ноги и головы их закутаны тряпками. Обувь изношена. Люди рады бы лаптям, да где раздобыть?

На Чулым доставляли ссыльных из Бердичевского, Коростыневского, Апостоловского, Слаутского, Михайловского, Чудновского, Анопольского и других районов Украины [26].

В ноябре 1930 года представитель За­падно-Сибирского крайисполкома Зуев- Ратников сообщал в Москву: «Размещение прибывающих кулаков будет нами проведено в Томске следующим порядком: для приемки из эшелона и пропуска через баню нами строится 10 бараков на Томске первом — на 1000 человек, баня с пропускной способностью 100 человек за 10 рабочих часов, хлебопекарня на 1000 человек, прачечная, кухня и складочное помещение на 30 тысяч пудов. Начата постройка 10 октября, будет закончена 5 ноября. Для размещения же всего количества прибывающих комендантский отдел арендует у Томского горсовета дачные поселки Басандайку в 6 км от города и Дачный городок, находящийся на левом берегу р. Томи с общей вместимостью 10—12 тыс. человек. Все прибывающие семьи предположено забросить зимой до Нарыма гужом, а на Каргасок, Тым будут заброшены первым пароходом из Томска» [27].

В 1930 году Сибкрайисполком принимал решение приостановить на летний период переселение «кулаков» третьей категории, чтобы они смогли посеять хлеб, и возобновить в ноябре, когда закончится уборка и установится санный путь. Но расселение спецпереселенцев практически не прекращалось, ибо надо было разместить тех, кто был выселен из родных мест весной, создать хотя бы минимальные условия для выживания.

Положение было серьезным. Фракция ВКП(б) Западно-Сибирского крайисполкома на своем собрании 22 октября 1930 года вынуждена была рассмотреть вопрос «О расселении и устройстве спецпереселенцев». В постановлении было записано: «Признать совершенно неудовлетворительным состояние хозяйственного устройства, жилищного строительства, медицинского обслуживания и товарного обеспечения спецпереселенцев, размещенных в комендатурах СК.АО, что продолжает иметь последствием массовое бегство и хозяйственное неосвоение ими тех районов, куда они вселены, а также рай­онов лесозаготовок» [28].

Особенно тяжелым было положение спец­переселенцев в Кулайской комендатуре. Спецпереселенцы там были поселены по реке Ягыл-Яг за болотами, в семидесяти с лишним километрах от последнего хутора Каун Тарского района. Вот что записано в протоколе заседания комиссии по хозяйственному устройству 19 августа 1930 го­да: «К расселению кулаков предназнача­лось 11600, прибыло 8891 человек, сбежали 6622 человека, померло 80, освобождены — 208 и осталось на месте к моменту обследования 1607 человек... старые, малые, больные и те, которые предполагают, что они будут освобождены, на что имеют сведения о восстановлении в правах» [29]. Ко­миссия пришла к выводу, что нужно искать новое место для ссыльных Кулайской комендатуры.

V

В связи с «ликвидацией кулачества как класса» было разработано положение «Об управлении кулацкими поселками»[30], утверждены соответствующие инструкции. Создавались комендатуры. Во главе комендатуры был комендант с двумя заместителями, один по хозяйственной части, другой по административной. Коменданту на территории комендатуры были даны права райисполкома. В положении говорилось, что он ведет учет населения, организует «наблюдение, охрану, контроль» в целях недопущения побегов и самовольных отлучек.

Указывалось, что «расселенцами могут организовываться на добровольных началах трудовые группы, артели, товарищества, ра­бочие бригады и прочие в составе 10—20 человек с выбором преимущественно из их среды старшего».

В спецпереселенческие поселки назначались комендатурой уполномоченные или поселковые коменданты. Им давались права сельского Совета. Для удобства управления поселковый комендант мог разбить поселок на участки по десять дворов и из числа лояльных поселенцев назначить старших звеньевых. Была разработана и инструкция «О мерах воздействия за самовольные отлучки с работ, поселков и побеги с мест расселения». Самовольный уход с работы или из поселка без разрешения, продолжавшийся до одних суток, рассмат­ривался как отлучка, свыше одних суток — как побег с места высылки. Самовольная отлучка, совершенная повторно, рассматривалась также как побег.

За самовольные отлучки могло последовать наказание: предупреждение, занесение факта в личное дело, зачисление в штрафные команды бригады на срок от 3 до 5 суток с обязательным вычетом 25 процентов заработка. Рабочий день увеличивался с 8 до 10 часов. При повторной отлучке нахождение в штрафной команде назначалось до 10 суток. За побеги, систематические отлучки возбуждалось уголовное преследование по 82-й статье УК. Матери­алом, достаточным для возбуждения уголовного преследования, являлся акт ко­менданта или уполномоченного, представляемый в СКАУ (Сибирское краевое административное управление). Инструкция гласила: «После вынесения судебного решения все осужденные снимаются с работ и направляются этапным порядком на дальний север—в Туруханский край (Игарка)».

Инструкция указывала, что к убегавшим старикам, инвалидам, женщинам с малолетними детьми в возрасте до 12 лет, к не достигшим 18-летнего возраста уголовное преследование можно не применять. Даже по решению местных Советов можно оставлять на месте, не возвращать в ссылку. Не подлежали возвращению после побега дети до 14 лет, «жены кулаков, выходившие замуж в батрацко-бедняцкие семьи, прожившие со старой семьей не больше двух лет, если категорически не желают жить с мужьями-кулаками» (!).

Конфискованное имущество во всех случаях возвращению не подлежало.

23 октября 1931 года ЦИК СССР принял постановление «Об организации в спецпоселках столов ЗАГС»[31]. Столы записей актов гражданского состояния организовы­вались в основном при комендатурах. «В тех же местах работы спецпереселенцев, где имеются сельсоветы или горсоветы, регистрация актов гражданского состояния должна производиться наравне со всеми гражданами, то есть в органах ЗАГС при этих учреждениях».

Инженеры комендантского отдела административного управления Западно-Сибирского края спроектировали и постройки для спецпереселенцев[32]. Бараки временного типа были спроектированы на 100 человек каждый с нарами по обеим сторонам из расчета 2,5 кв. метра пола на человека. Для экономии материалов и тепла баракам придавался вид землянок, с углублением в землю на метр пять — метр десять сантиметров. Пол глинобитный, то есть пола не было в обычном понимании. Двери ставились размером метр на 85 сантиметров. В примечаниях инженер Грессеров указывал, что нары можно делать в два яруса, тогда длина барака сократится до 26 метров, а стоимость уменьшится на 20 процентов. Инженер оговорил, что это можно признать как крайность, что будет противоречить постановлению НКТ (народный комиссариат труда). Но на деле такая «крайность» стала правилом, и бараки стро­ились двухъярусные с расчетом поселить в каждом не менее 200 человек.

Предполагалось строить для спецпереселенцев и отдельные дома, но упрощенного типа, с полезной площадью 24,2 кв. метра. Изба должна состоять из комнаты с двумя окнами, кухни с одним окном и сенями. В перегородке между комнатой и кухней проектировалась русская печь с шестком. Для больших семей такие избы были малы. Как только спецпереселенцы обжились, где позволяли условия, они строили для себя просторные дома и все необходимые постройки. Но это могли только семьи, где были мужчины.

Вскоре было получено и официальное разрешение. Совет народных комиссаров 16 августа 1931 года принял постановление о спецпереселенцах, в котором говорилось о выделении земель, завозе на места поселений семян, сельхозинвентаря, коров и другого скота, а также птицы. Назывались цифры: 20 тысяч лошадей, 33 тысячи коров. В третьем пункте говорилось: «разрешить каждому спецпереселенцу приобретать за свой счет или из специально отпускаемых кредитов лошадь, корову, овец, свиней, коз, птицу» [33].

Спецпереселенцам разрешалось строить себе индивидуальные жилища не обязательно установленного размера, а по своему усмотрению. По сведениям на сентябрь 1932 года, в северных районах у работающих в сельском хозяйстве было 10193 дома с 13935 комнатами площадью 247665 кв. метров. Был 1821 барак площадью 69273 кв. метров и 2642 землянки площадью 49294 кв. метра. Если принять официальную норму на одного человека 2,5 кв. метра площади, то получается, что в бараках и землянках жило не менее 47,5 тыс. человек.

Казалось, что лучше с жильем должно быть в системе лесного треста, но и там при 125 домах было 40 бараков и 32 землянки. На более чем 350 спецпереселенческих поселков к 1 сентября 1932 года было построено 12 больниц, 17 клубов. Ускоренными темпами строились детские дома. Их было построено 17, на пять больше плана. К это­му вынуждала жизнь: появилось много сирот[34]

В начале 1932 года СНК СССР поставил перед Западно-Сибирскими организациями задачу «в ближайшие два года освободиться от завоза в Нарымский край хлеба, фуража и овощей для снабжения спецпереселенцев [35]. Для осуществления этой программы было отпущено 12764 тыс. рублей, из них 6649 тыс. безвозвратных и 6115 тыс. рублей на ссуды. Деньги отпускались для раскорчевки земель, на приобретение сельскохозяйственного и транспортного инвентаря, рабочего скота, коров, коз, свиней, семенного материала, на строительство сельскохозяйственных построек в коллективных хозяйствах, на содержание агрономов, зоотехников, ветеринарных работников.

В сентябре 1932 года составлялась ориентировочная ведомость движения спецпере­селенцев в Нарымском крае [36]. В ней указывалось, что всего в Нарымском крае на 1 января 1932 года было спецпереселенцев 183908 человек. Передавались в Кузбасс и Сахаротрест более 15 тысяч человек. В графе «естественная убыль» стоит цифра 8250 человек. Это, видимо, количество сбежавших и умерших за 8 месяцев 1932 го­да. На 1 января 1933 года должно было остаться 160015 человек, в том числе у лестреста 32098 человек, у рыбтреста — 4 тысячи, в сельскохозяйственном и кустарном производстве — 123917 человек.

В Александро-Ваховской комендатуре, например, на 1 января 1933 года оставались у рыбтреста 1696 человек, в сельско­хозяйственном и кустарном производстве. 891 человек.

Нельзя не обратить внимание на то, что почти в каждом из документов назы­ваются различные числа спецпереселенцев. Это говорит о плохом учете, о постоянном перемещении больших масс людей, о том, что многие находились в бегах, о высокой смертности. И, видимо, цифра в 215,9 тыс. человек, вытекающая из постановления СНК СССР от 28 декабря 1931 года, не была преувеличенной.

На совещании при управлении Сиблага ОГПУ 16 декабря 1932 года рассматривались контрольные цифры по сельскому хозяйству спецпереселенцев ,на 1933 год[37]. Бы­ло определено, что сельским хозяйством занимается 122758 человек (без занятых на рыбных промыслах и в лесной промышленности). Предполагалось раскорчевать 126859 гектаров, провести землеустройство на 376400 гектарах, проложить 500 км дорог, освоить на мелиорации 182,4 тыс. руб­лей. Посевная площадь должна была сос­тавить 75782 гектара.

А итоги 1932 года были такими. Вместе с озимыми в 1932 году подлежали уборке 41600 гектаров , по одному гектару на че­ловека, — против одного гектара на 6 человек в 1931 году. Озимыми культурами в 1932 году были засеяны 22252 гектара. Было заготовлено 88669 тонн сена, заложено 4254 тонны силоса, раскорчеван 11931 гектар. Прокладывались дороги, копались ко­лодцы, строились скотные дворы, зернохра­нилища. Всего в северных комендатурах имелось 14 тысяч лошадей, 5917 коров, 2253 головы молодняка, 2170 овец, 358 свиней. Собрано было осенью 1932 года около 10 тысяч тонн зерна. Для прокорма надо было добавлять, как подсчитали, 2500 тонн хлеба. К тому времени в неуставных артелях было 50 процентов спецпереселенцев. В артелях появились доходы, которые собирались распределять по трудодням.

Спецпереселенцы умели работать. Этому не стоит удивляться, ведь в Нарымский край были сосланы самые работящие, самые трудолюбивые крестьяне, самые умелые, самые инициативные. И там, где создавались условия для нормальной жизни, спецпереселенцы быстро осваивались, заводили свое хозяйство, добивались успехов. Руководитель сектора севера краевого земельного управления Прескальский писал в сектор севера крайкома ВКП(б) о том, что в Ново-Кусковской комендатуре «получилось довольно интересное политически важное положение: бывшие спецпереселенцы, которые сейчас восстановлены в правах, настолько хозяйственно освоились, что, получив восстановление, решают там остаться, но из неуставной артели просят превращения их в нормальную уставную артель. Сиблаг не возражает против этого» [38]. Разрешил это сделать и крайком партии.

В сентябре — октябре 1932 года в Нарымском округе побы ал начальник ко­мендантского отдела краевого админист­ративного управления И. И. Долгих. Он писал: «... на Галке... сельхозартели... настолько хозяйственно окрепли, что члены артели сейчас уже живут зачастую лучше, нежели колхозники окружающих колхозов. Дальнейшее развертывание сельскохозяйственной деятельности спецпереселенцев в индивидуальном секторе немедленно при­ведет в ближайшей перспективе к нарастанию у них накопления в размерах, какие могут повлечь перерастание хозяйств в капиталистические формы. Тенденции имеют место, хотя не проявляются открыто в виде найма рабочей силы или сдачи в аренду машин».

Долгих сетует, что «Парабельская опытная станция не проявила своей заинтересованности в вопросах сельскохозяйственного освоения земель спецпереселенцами». Обратила на себя внимание инициатива ссыльного агронома, работающего в Парабельской комендатуре, Алфимова, который «на основе изучения климатических условий Парабели предложил календарь посе­ва яровых и озимых хлебов, использование в качестве удобрения почвы залежей перегноя» [39]. Даже в трудных условиях ссылки люди стремились проявить себя на земле.

Но так было не везде. Во многих поселках спецпереселенцам жилось очень и очень трудно. Не было хороших земель, воды, плохо был устроен быт. Высокой была смертность.

Особенно страдали дети. В канун Нового, 1933 года при Сиблаге ОГПУ состоялось совещание, рассмотревшее вопрос о дополнительном питании в комендатурах. В постановлении говорилось: «В связи с высокими показателями детской смертности в спецпоселках, значительно превышающими общую детскую смертность по Западно-Сибирскому краю, и на основании полученных от ГУЛАГа указаний, признать необходимым продолжать дополнительное дет питание в 1933 году сроком на 6 месяцев»[40]. Всего было выделено 7300 пайков (вместо 11300 в 1932 г.), из них для северных комендатур — 600 и для промышленных — 1300.

Пайки делились на платные, бесплатные и удешевленные. Дополнительное питание осуществлялось при яслях, дошкольных учреждениях и в специально организованных детских столовых. Выдачу пайков на руки разрешалось делать в исключительных случаях, например кормящей матери при болезни ребенка.

Совещание обращалось к обществам «Друг детей» и РОКК увеличить на 1933 год взносы на бесплатные и удешевленные пайки. Конечно, это была помощь, но она была мизерной в сравнении с потребностями. К тому же вряд ли все пайки доходили до детей.

Между тем практика выселения людей из родных мест продолжалась. Сталин и его окружение, видимо, считали, что таким об­разом можно избавиться от неугодных, строптивых, от «преступников». 20 апреля 1933 года СНК СССР принимает постановление «Об организации трудовых поселений» [41]. Главное управление ОГПУ становится главным управлением лагерей и трудовых поселений ОГПУ. Кого же решили выселять в 1933 году, когда, казалось бы, кулачество ликвидировано, деревни очистились от кулаков? Но оказалось, что «кулацкие» хозяйства появляются вновь и вновь. Предлагалось переселять за срыв и саботаж хлебозаготовок и других кампаний; городской элемент, отказавшийся в связи с паспортизацией выезжать из Москвы и Ленинграда; бежавших из деревень кулаков, снимаемых с промышленного производства; выселяемых в порядке очистки государственных границ (За­пада и.Украины); осужденных органами ОГПУ и судами на срок от 3 до 5 лет включительно, кроме социально опасных из них.

Трижды руководители Сиблага ОГПУ в 1933 году составляли дислокации расселе­ния нового контингента ссыльных [42]. В первый раз указывалось, что прибудут 340 тысяч человек, во второй — 281 тысяча, и 21 июня 1933 года краевому земельному управлению была послана дислокация расселения на 248 тысяч человек. Основная часть спецпереселенцев вновь направлялась во все районы Нарымского края, а также на Чулым, на Четь и в другие места. Предусматривались три очереди завоза ссыльных. Так, в Александровском районе намечалось поселить 1600 человек на протоке Паня, 800 человек на участке «Ачкар», 750 человек в Аленкином Егане и во вторую очередь 2850 человек намечали завезти в уже с­ществующие поселки спецпереселенцев.

Везли людей в Александровский, Каргасокский, Парабельский, Колпашевский, Чаинский, Бакчарский, Кривошеинский, Первомайский, Зырянский, Тегульдетский, Бирилюсский, Колыванский, Тевризский, Тарский районы. Из 248 тысяч около 90 тысяч были выходцами из районов Красноярского края и нынешней Новосибирской области. В районы нынешней Томской области предназначалось завезти около 150 тысяч человек. Действительно ли было доставлено столько людей? Факты подтверждают, что было [43]. Много легенд, слухов в народе ходит о Назинском «острове смерти». На Назинскую речку в 1933 году запланировано привезти 6 тысяч человек. Их доставили на остров Назинский в апреле, на баржах, вслед за ледоходом. О трагедии, разыгравшейся на этом острове, рассказал автору И. Уваров. В те годы судьба привела его в Александровский район, он работал статистиком в комендатуре. 30 ап­реля 1933 года к острову подошел караван из нескольких барж, набитых людьми. На острове — лишь тальник да осинник. Пища — мука. Давали утром на день 500 граммов на человека.

Первый караван барж привез три тысячи человек, а через неделю еще три тысячи. Остров кишел людьми. Началась эпидемия дизентерии. Умирали десятками.

В июле с острова забрали оставшихся в живых и увезли в другие места. Из 6000 осталось 28562 [44].

Но репрессии по отношению к крестьянам на этом не закончились. В 1935 году из 55 районов Западно-Сибирского края выселено в Нарымский 591 «саботажническое хозяйство». В каждом из 55 районов выселены от 4 до 20 семей, в том числе из Кожевниковского района—15, Мариинского—10, Новосибирского — 8, Тяжинского— 18, Болотнинского — 9, Кыштовского—11, Алейского - 14, Каргатского — 20, Бийского — 15, Топкинского—12. В Кожевниковском районе, например, вопрос «О применении репрессий к кулацко-саботажническим элементам, проникшим в колхозы, за организацию саботажа в выполнении плана хлебозаготовок» был рассмотрен на заседании президиума райис­полкома 20 сентября 1935 года. В постановлении утверждалось, что «поименованные ниже лица ...обманным путем пробравшиеся в колхозы, скрыв свое кулацкое саботажническое лицо, своей саботажнической и контрреволюционной деятельностью организованно проводили работу, направленную на срыв зернопоставок путем организации расхищения колхозной собственности, разложения трудовой дисциплины, распространением антисоветской агитации вели к развалу изнутри колхоза»[45].

К тому времени эти люди были исключены из колхозов, теперь же было решено подвергнуть их «выселению вместе с семьями из пределов Кожевниковского района на север». В списках значились Д. Г. Моисеев, В. С. Болдырев, М. С. и П. С. Лещенко, Филипп и Александр Жарковы и другие.

Можно вполне определенно сказать, что в северные края, в районы, которые входят ныне в Томскую область, за 1930—1935 годы было сослано около 350 тысяч человек, в основном состоятельных крестьян из Западной, частью Восточной Сибири, с Украины, Молдавии и других краев страны.

Многие из них погибли, особенно в первые годы ссылки, многие сбежали и сумели где-то устроиться, многие были пойманы и отправлены на Соловки, в Игарку и другие места.

Для расселения спецпереселенцев еще в 1929 году предназначался Кето-Чулымский район. Он располагается между реками Кетью и Чулымом и больше тяготеет к Чулыму. До 1925 года здесь была Тутало-Чулымская волость с центром в с. Туталы. В 1925 году часть волости отошла к Зырянскому району, а большая часть — к Сусловскому. До 1930 года Сусловский край ­ он входил в состав Ачинского округа, и таежные чулымские места называли Тутало-Чулымским краем. В 1928 году сельсовет перебазировали в село Тегульдет, и село Туталы потеряло свое значение, а позже и совсем перестало существовать. Одна из причин — затопление села во время частых половодий. Но долго еще сельсовет назывался Тутальским, а край — Тутало-Чулымским.

Добраться до Тегульдета, который к тридцатым годам стал центром Тутало-Чулымского края, можно было по Чулыму со стороны Зырянки, а с востока — со стороны Ачинска. Зимой главной дорогой становился Сусловский тракт. Он был построен в 1913— 1925 годы строительным отделом Томского переселенческого управления и соединял Тутало-Чулымскую волость с железной дорогой и Мариинском — центром уезда. К 1930 году по тракту летом было трудно ездить, так как мосты обветшали, а в ненастье дорога превращалась в месиво.

Вот сюда, как говорили, в медвежий угол решено было направить спецпереселенцев. Были намечены Чулымо-Чичкаюльский, Пуштаковский, Чернореченский и Ворожанско-Мендельский массивы, Шишкинская гарь.

Тутало-Чулымский край расположен в 140 километрах от железнодорожной станции Мариинск. До намеченных массивов еще от 30 до 80 километров по таежному бездорожью.

Первый комендант переселенцев (Кето-Чулымской комендатуры с центром в с. Тегульдет) Савицкий писал: «Сообщение между северной частью Чулымо-Чичкаюльского и Чернореченским массивами и обжитым районом (селения по р. Чулыму) в летнее время имеется по верховой тропе... Наиболее доступным в смысле заселения является Чулымо-Чичкаюльский... В северной части этого массива имеются две сравнительно крупные заимки: Новая заимка в количестве 25 дворов по трассе Томско-Енисейской железной дороги (которая тог­да проектировалась,— В. Н.) и Чичкаюльская заимка в количестве 15 дворов по Чичкаюлу. Кроме этих, имеется ряд одиночных заимок (Власовская, Подгорная, Нагорная, Санникова и др.), расположенных по тропе Тегульдет — Новая заимка»[46].

В первую очередь предполагалось заселить три первых массива. По обследованию 1929 года общая площадь земли исчислялась в 143727 гектаров, из них ««удобной — 128993 га. Получалось, что при норме на душу 4 га можно было расселить более 32 тысяч человек. Удобными считались земли, занятые гарями и лесом, которые после раскорчевки можно было использовать под пашню. В Мариинске из предназначавшихся к ссылке семей комендант отобрал 80 мужчин, умеющих плотничать. Надо было строить бараки и амбары, чтобы хоть что-то подготовить к прибытию спецпереселенцев: в таежных массивах планировалось разместить 22250 человек. К началу доставки переселенцев плотники сумели построить 6 бараков и несколько амбаров для зерна. Что же это были за бараки? Строились они из сырого, неошкуренного леса и не на мху, а на соломе, на сене. Нары были двухэтажные.

К началу апреля из Мариинска доставили десять эшелонов ссыльных, всего около 11500 человек. Количество ссыльных более чем в два раза превышало численность местного населения. В марте еще были сильные морозы, особенно по ночам, и спецпереселенцев на первое время поместили в деревнях. Но разместили не всех.

В апреле 1930 года на месте ссылки побывал уполномоченный Ачинского окрисполкома Захаров. Что же он увидел, о чем писал в своем обширном рапорте? Он отметил, что не везде есть списки, а имеющиеся не точны. Ссыльные были размещены в населенных пунктах по 5 — 6 семей в од­ном доме: нормальная жизнь местных жителей была нарушена. На всех домов не хватало, пришлось вселять в бараки, в балаганы. Люди неохотно шли туда. «Имел место случай вселения в барак силой». На Пуштаковской гари... в бараках вследствие тесноты свирепствуют болезни детей (корь) и смертность 2 — 3 в день».

Уполномоченный упрекает работников комендатуры: дают неправильную информацию о смертности людей и падеже лошадей. «По сведениям комендатуры, умерло 25 человек и пало 33 лошади, тогда как по тракту мною подсчитано до 85 лошадей».

Уполномоченный сообщает и о плохом медицинском обслуживании, о необходимости занять людей трудом и считает, что «сей­ас необходимо послать из Сибулона необходимое количество техников-строителей, 2—3 агрономов и специалистов по уста­новке пихтовых заводов». Он предлагает в крае создать районную комендатуру [47].

Уже первые дни показали, что перед спецпереселенцами стоит масса проблем. Страдания, начавшиеся в тяжкой дороге по Сусловскому тракту, были только прелюдией. Ссыльным практически на голом месте, среди гарей и тайги надо было заново устраивать жизнь: строить жилье, корчевать лес, создавать пашни, пахать, сеять. Со всей трагической серьезностью вставала проблема снабжения людей пищей, товарами первой необходимости. В местном интегральном товариществе, кроме спичек, соли, дорогого туалетного мыла, почти ничего не было. Не заготовили и муки. Завезенные рожь, пшеницу, овес везли на мельницы, размалывали в муку. На каждую семью были заведены карточки-аттестаты. Местные органы установили норму выдачи муки: 30 фунтов на главу семьи (это 12 кг) и 1® фунтов на едока на месяц. Пайка не хватало. В первые месяцы работали только плотники, строившие на местах поселения бараки, амбары, затем и дома. Остальные бродили в поисках пищи.

Спецпереселенцы просили милостыню, несли на базар последние вещи и отдавали за бесценок, чтобы получить что-то съестное, а когда не удавалось ни то, ни другое, воровали с огородов, с полей. Однажды, когда крестьяне взялись обмолачивать хлеб из суслонов, оказалось, что снопы уже обмолочены. Голод толкал на самые рискованные поступки. Коренные жители из-за этого покидали деревни. На это настраивала и местная власть. Так, на хуторе Отрепинском из 28 хозяйств осталось 8 (сейчас здесь село Луговое).

Тутало-Чулымский край не раз принимал ссыльных. Только в марте 1930 года было доставлено десять эшелонов, более 11500 человек. Были среди них и люди с Алтая. В Ойротии в начале 1930 года местные власти спешили доказать свою преданность Сталину и к марту вовлекли в колхозы 90 процентов сельского населения. Раскулаченных привезли на Чулым. Тяжелой оказалась их судьба. Большинство из них не знало русского языка, их обворовывали, обижали. Они часто болели и умирали. Руководители Ойротии торопились. Еще в декабре 1929 года президиум Ойротского облисполкома принял постановление «О темпах коллективизации Ойротии», проникнутое стремлением быть в передовиках и быстрее других рапортовать Сталину об успехах. Была подведена соответствующая теоретическая база. Так, в постановлении говорилось: «Исходя из того, в национальных регионах, где еще в деревне (аиле) сильны остатки феодальных родовых отношений, где происходит процесс перехода от кочевого и полукочевого хозяйства к оседанию, к земледельческому освоению з­мель, коллективизация с внедрением передовой машинной техники в сельском хозяйстве играет решающую роль в деле подъема материального и культурного уровня масс и вовлечения их в социалистическое строительство»[48]. Было предложено «Аймак- исполкомам и сельсоветам еще более усилить работу по втягиванию в колхозное движение широчайших бедняцко-середняцких масс урочища и деревни, добившись вовлечения в колхозы весной 1930 года не менее 25 процентов всех крестьянских хозяйств».

Задание было намного перевыполнено, но с такими перегибами, что крайкому партии пришлось снять с работы секретаря обкома партии и редактора ойротской областной газеты.

Во второй половине 1930 года в Западно-Сибирский край было выслано 1500 семей в основном с Украины. 2500 человек направлялось в Тутало-Чулымский край [49]. Сметой расходов предусматривалась дос­тавка спецпереселенцев из Томска по же­лезной дороге до станции Суслово, а далее на лошадях. 834 человека взрослых и 1666 детей. Билет третьим классом для взрослого — 3 р. 12 коп. и для ребенка — 1 р. 56 коп. Всего 5201 рубль. Да за 10 охранников 31 р. 20 коп. Оплачивался провоз центнера багажа. От Суслова до Тегульдета и далее рассчитывали доставить за 7 дней, делать ежедневно по 25 километров. Рассчитали, что надо 444 подводы, на подводу: или 500 кг груза, или 6 детей. Взрослые должны были идти пешком. Везли на Чулым зимой, в конце 1930 и начале 1931 года.

«Помню, как их гнали. Зима, мороз. Лошади еле идут, а за санями люди плетут­ся. Головы замотаны, на ногах тряпки наверчены»,— говорила мне старожил Анна Даниловна Баранова.— Развезли их по заселявшимся массивам, а там — по баракам».

Через пять лет после начала ссылки восстанавливали права гражданства тех, кто послушно вел себя и хорошо трудился. Коменданты составляли списки, представляли их в район. Списки после утверждения исполкомом райсовета отсылались в крайис­полком. Списки в архивах сохранились. В них указаны полностью фамилии, имена, время рождения, годы ссылки и места, откуда люди выселены [50]. Так, в артели «Новый путь» жили в 1936 году крестьяне из нескольких районов Западно-Сибирского края: Быстроистоцкого, Бийского, Старо-Бардинского, Мариинского: из многих районов Украины: Бердичевского, Коростыневского, Апостоловского, Слаутского, Михай­ловского, Чудновского, Анопольского и других. А. С. Майковский был, например, из Дубосарского района автономной Марий­ской ССР, А. П. Хитрина — из Ермаковского района Красноярского края. В комендатурских поселках на Чулыме оказались семьи из Бейского, Ужурского, Абаканского, Березовского, Минусинского районов Красноярского края, Троицкого района Одесской области.

Среди восстановленных в правах прези­диумом Запсибкрайисполкома — 202 человека (14 сентября 1936 г.) — была одна представительница Ойротии: Ерошина-Тырышкина Ефимия Семеновна из Нижне-Уйманского района. На Среднем Чулыме оказалась Н. Д. Архатова из Александровского района Томской области Были ссыльные из Зырянского района [51].

Чрезвычайные меры принимались руководителями Сусловского района, Тутальского и Тюзюнского сельсоветов, чтобы в мае 1931 года, когда было половодье и широ­ко разлились Четь и Чулым, принять очередную партию ссыльных крестьян. Оказывается, как рассказывают старожилы, это были сибиряки из Сусловского, Мариинского районов, Верх-Чебулинского, Тисульского и, может быть, других районов Западно-Сибирского края, сосланные весной 1930 года в тайгу за 75 километров от Мариинска в Кузуюл. В мае 1931 года их решили переселить в Тутало-Чулымский край. Причины переселения не названы, но документы говорят о том, что перебазировка была осуществлена успешно. Все же это были сибиряки, знавшие местные условия, имевшие опыт жизни в тайге.

Летом 1930 года из Мариинска привезли на барже оставленные ссыльными вещи. По р. Кии баржа спускалась в Чулым, а затем буксировалась по Чулыму до Тегульдета. Привезли в основном хлам, многое сгнило, хорошее растащили.

23 октября 1931 года ЦИК СССР принял постановление «Об организации в спецпоселках столов записей актов гражданского состояния», которое вызвало большую переписку. Органы ОГПУ должны были дать необходимые сведения о поселках. Столы ЗАГС организовывались в основном при комендатурах. «В тех же местах работы спецпереселенцев, где имеются сельсоветы или горсоветы, регистрация актов гражданского состояния должна производиться наравне со всеми гражданами, то есть в органах ЗАГС при этих учреждениях» [52]. По Запсибкраю получалось, что ссыльные 207 поселков могли обращаться в сельсоветы, а ссыльные 167 поселков — в комендатуры.

В конце 1931 года существовало множество поселков, которых сейчас ни на карте, ни на земле не найдешь; они так же быстро исчезли, как и возникли. Но они были.

Первая поселковая комендатура: поселки Киселевка, Верхне-Речинское, Лазарево, Заря, Агуйдат с центром в поселке Фокино. Здесь жило, по данным комендатур, 3320 человек.

Вторая поселковая комендатура: с поселками Быстрый, Центральная Гарь, Ягод­ный, Заречный, Безводный, Высокий, Шалаево, Степаново, Ергоза, Светлый, Новый Труд, Ключи с центром в поселке Заречный имела население более 7,5 тысячи человек.

Третья поселковая комендатура с посел­ками Сибиряк, Ураган, Интернационал, Красный Яр с центром в Сибиряке имела население 3746 человек.

Четвертая поселковая комендатура: поселки Хакас, Обрыв, Изорга,  Центральный Полигон, Тарлаганы, Тайга с центром в Центральном Полигоне, с населением более двух тысяч человек.

Пятая поселковая комендатура: поселки Озерный, Любино, Верхне-Скоблино, Сосновка, Кожаново, Северный Гигант с центром в поселке Сосновка с населением около 3 тысяч человек.

Всего по этим, не отличающимся особой точностью, данным в пяти комендатурах было около двадцати тысяч человек. Фак­тически в комендатурах находилось меньше людей, потому что ссыльные постоянно сбе­гали, умирали, и численность постепенно сокращалась.

С каждым разом все сложнее было ездить по Сусловскому тракту. Одолевала бескормица. Все чаще от истощения подыхали лошади, умирали люди. Старожил Александр Михайлович Рыжаков летом 1931 года возвращался с курсов счетных работников. Шел пешком. Страшную картину представлял Сусловский тракт. То и дело попадались скелеты лошадей, наскоро оборудованные могилы умерших людей, изуродованные сани, телеги.

«Иду и вижу, что кусты шевелятся. Страх берет, думаю, что сейчас выскочит медведь, в лучшем случае лось. А выходит на дорогу лошадь»,— рассказывал мне ветеран. Это искали в тайге пищу брошенные лошади.

По сторонам тракта в то время были утоптанные тропы, их проложили беженцы. К лету 1931 года сбежало или умерло почти 50 процентов (!) ссыльных. Было указание ловить убегающих спецпереселенцев и отправлять в лагеря. Но поток бежавших был велик, выловить всех не удавалось.

Сусловский тракт. Много видел он горя и слез. Ссыльных везли обозами. В обозе до 130 лошадей. Малых детей, хилых стариков и вещи везли в санях, а все, кто мог идти, плелись за санями или уходили вперед. По этому тракту шли тегульдетцы, арестованные «по линии НКВД» в 1937 году. По этому тракту вели заключенных в организованные на Чети исправительно-трудовые лагеря. По нему уезжали на фронт защищать Родину и коренные жители, и спецпереселенцы, которым доверили оружие.

После 1944 года, когда Тегульдетский район вошел в состав Томской области, тракт был запущен и потерял свое значение. Пути в Томск вели через Асино. Но Сусловский тракт заметен еще и теперь. Забыть, чему он был свидетелем, невозможно.

VII

В Тутало-Чулымском крае в конце 1928 года были созданы два товарищества по совместной обработке земли. Они появи­лись в деревнях Ново-Шумилово и Малая Речка. Товарищество в Ново-Шумилово стало затем колхозом «Завет Ильича». Стало сельхозартелью и товарищество в Малой Речке. В 1930 году организовались сельхозартели «Заря тайги» в Тегульдете, «Красный Калгач» в деревне Калгач и «Таежник» в Байгалах. Коллективизация в основном закончилась в 1932 году, но отдельные колхозы создавались еще и в 1935 году. Местных кулаков сначала прижимали налогами, заданиями по сдаче скота. На 1929— 1930 годы в Тутальском и Тюзюнском сельсоветах было около двадца­ти хозяйств, признанных кулацкими [53]. В По­кровском Яру зажиточно жили, например, братья Тимофеевы, Афанасий и Леонтий. Леонтий Тимофеев в 1920 году избирался секретарем Покровоярского сельсовета. В его хозяйстве на десять едоков с четырьмя трудоспособными было девять десятин пашни, 13 пчелосемей, 4 взрослых лошади и одна молодая, было четыре коровы, два бычка, две свиньи. Взрослые, как и большинство жителей Тутало-Чулымского края, кроме земледелия, занимались охотой, ры­балкой, извозом. И в семье Афанасия Тимофеева было 10 едоков и четверо работа­ющих. По доходности хозяйства братьев находились на одном уровне. Это были рачительные хозяева. Чувствуя неизбежность выселения, братья Тимофеевы уехали из Покровского Яра.

Вот что, например, имел Шатунов Савелий Максимович на 7 едоков при 2 трудо­способных: 8 пчелосемей, две рабочие ло­шади, жеребенок, две коровы, бычок, во­семь овец, одна свинья да земли пахотной три десятины. Что тут кулацкого? Успели мужики выбраться из нужды после переселения в 1913 году, только и всего. Грамотно, умело вел свое хозяйство Андрон Иванович Шумилов из Ново-Шумилова. Он знал много народных легенд, был знаком с агрономией, понимал значение машин и завел их в своем хозяйстве одним из первых на Среднем Чулыме. Во время сенокосной и хлебной страды у него работали по найму местные жители. Семья состояла из одиннадцати человек при трех трудоспособных. Было хорошее, большое хозяйство: 7 десятин земли, 16 пчелосемей, пять лошадей, восемь коров, 15 овец, две свиньи, шерстобитка и молотилка. Так выглядело хозяйство самого богатого человека в Тюзюнском сельсовете.

Раскулачивание предполагало высылку кулацких семей и конфискацию имущества. Куда же высылать чулымских жителей, если они живут в этом краю, где ссыльные со всего Союза?! Выход был найден. Решением сусловских районных властей, а может быть, и не только районных, правая сторона Чулыма отводилась для расселения ссыльных крестьян, а левая — для вольных жителей. Многие коренные жители переселялись на левую сторону: из Кожанова — в Будеево и Старо-Туталы, из Отрепина — в Тутальскую Горку, из Центрального Полигона — в Куяновскую гарь.

А тегульдетцы своих раскулаченных ссылали на Чючкаюл. В списках кулацких хозяйств на 1929 — 1930 годы были Митрофан Петрович Новоселов, Федор Ефимович Малышев, Дмитрий Михайлович Вохминцев, Ефим Харин, Александр Сметанин, Ефим Лодягин, Кузьма Кузнецов, Федор Сафронов, Андрей Сафронов, Максим Русинов, Григорий Блинов, Архип Прохоров, Ефим Бачурин, Иван Крайнев.

В 1930 году на «кулацко-зажиточную» часть населения доводились твердые задания по сдаче государству скота. Задание включало 1 — 2 головы крупного рогатого скота, 2 — 4 овцы; если имелись, то включались в задание 1 — 2 свиньи. В Тюзюнском сельсовете это относилось к таким, как Антон Дмитриев, Александр Шумилов, Игнат Шумилов; по Пуштаковскому сельсовету — к Якову Валекжанину, Константину Валекжанину, Федору Скоблину, Федору Решетникову, Тимофею Видякину, Ивану Ивакову; по Тутальскому сельсове­ту — Федору Сафронову, Петру Сарафанникову, Серафиму Серкову, Ефиму Лодягину, Николаю Серкову, Сергею Серкову.

Судя по документам, все хозяйства выполняли доведенные задания, своевременно выплачивали налоги и подчинялись советской власти. Но под давлением начальства большинство из названных хозяйств было конфисковано, а хозяйства сосланы на пра­вую сторону Чулыма. Там оказались семьи Вохминцевых, Серковых, Лодягиных и другие. Андрона Ивановича Шумилова из Ново-Шумилово выселили в Центральный Полигон, на правую сторону Чулыма.

Сложнее получилось в деревне Кожаново. Она находилась на правой стороне Чу­лыма. На левую сторону в Будеево и Ста­ро-Туталы переселились не все старожилы, так и оставались рядом жить ссыльные и коренные жители. Куда же высылать местных раскулаченных крестьян? Выход и тут нашелся. Так, например, были раскулачены братья Валекжанины. Их дома и имущество конфисковали. Ивану Евдокимовичу раз­решили взять из своей усадьбы амбар и поставить в переулок. Павлу с семьей поз­волили поселиться в собственной бане, стоявшей в конце усадьбы. Константину Валекжанину повезло больше. Он держал па­секу, был хорошим пчеловодом и вступил в колхоз в деревне Будеево на левой стороне Чулыма. Комендатура по ходатайству колхоза отпустила его из Кожанова. Не стал дожидаться выселения Федор Решет­ников. Он отдал свой дом под школу, а сам уехал в другое село.

Серафим Романович Серков пытался доказать, что он не кулак [54]. Его обвинили в том, что он восемь месяцев держал батрач­ку Ефросинью Лобанову, записал ее в свою семью. Посевов он имел три десятины, ло­шадей — две, коров — три, овец — пять, свиней — четыре, имел доходов от сель­ского хозяйства на 317 рублей. Серков представил от соседей справку, что «все работы по сельскому хозяйству выполняет силами своей семьи, к найму прибегает только в исключительных случаях, во время страдных полевых работ, не более 10 — 12 поденщин в год, сельхозмашин не имеет». И еще одну справку представил Серков, что «он действительно состоял членом драматического кружка». Но все оказалось напрасным. Семья Серковых была сослана за Чулым, в поселок Заря.

Местные ссыльные легче одолевали беду, у них были закалка, опыт. Но и они были подавлены морально, ибо втаптывался в грязь их авторитет, позорилось доброе имя. Долгие годы, как и всех ссыльных, их преследовали слова «кулак», «раскулаченный», «лишенец».

VIII

Что переживало население Тутало-Чулымского края, как оно относилось к спецпереселенцам? Мало хорошего ожидали местные жители, когда ссыльные буквально наводнили деревни. Но они не могли без жалости, без сострадания видеть оторванных от родных мест, лишенных самого необходимого людей.

Местные жители на себе испытали трудности обживания таежного края. Заселе­ние края добровольными переселенцами из России началось в 1911 году. Все после­дующие годы сюда ехали и ехали переселенцы то в организованном порядке, то стихийно. В 1929 году и в начале 1930 года в Тутало-Чулымский край потянулись семьи из соседних районов Сибири, чтобы избежать насильственного раскулачивания и ссылки.

Партийные, комсомольские, торговые организации Тутало-Чулымского края с самого начала были вынуждены заниматься вопросами устройства ссыльных, обеспеч­ния продуктами питания, фуражом, семенами [55]. Комсомольцы мобилизовывались для охраны ссыльных, для сопровождения на места расселения. Все это оправдывалось политикой «ликвидации кулачества как класса». Так, один из первых комсомольцев района Александр Михайлович Рыжа ков рассказывал, что им тогда выдали винтовки и боевые патроны. На его долю выпало охранять плотников в поселке Сибиряк и сопровождать обозы со ссыльными по району.

«Это очень тяготило меня. Тяжело было на все смотреть. И когда меня послали на курсы счетоводов, я был очень рад», — говорил ветеран.

Не раз приходилось коммунистам и ком­сомольцам участвовать в работе по дос­тавке грузов для комендатуры. Рассматривались вопросы работы комендатуры на пленумах Сусловского райкома партии, на заседаниях бюро. Много проблем встало весной 1930 года. Не было готовых земель для посева, семян, не хватало лошадей. Райком партии рекомендовал комендатуре «взять особенно курс посевной кампании на развитие огородного дела (картошка, капуста и т. д.), что на первый год даст возможность обеспечить кулаков продовольствием». Чтобы прокормить лошадей, комендатура вела закупку сена и соломы у местного населения. Были и столкнове­ния интересов. Они возникали при отведении для ссыльных поселян сенокосов, пахотных земель. Чулымские татары-охотники «предпочитали уйти в тайгу, бросая обжитые места»[56]. Так говорится в одном из документов.

Положение усугублялось тем, что только осенью районным организациям было пред­ложено решать вопросы по устройству жизни спецпереселенцев. Нужны были шко­лы, избы-читальни, ликпункты, агрономи­ческая служба, связь, улучшение медицин­ского обслуживания. Но все затягивалось.

Тутало-Чулымская партийная ячейка те­перь постоянно рассматривала вопросы, касающиеся работы комендатуры, ибо жизнь края связалась с жизнью спецпереселенцев в тугой узел. Как ни было тяжко, а надо было что-то делать, чтобы чем-то облегчить их участь. Это — завоз продуктов, обеспе­чение семенами, это — заготовка кормов для лошадей. В октябре 1930 года на собрании партийной ячейки отмечалось, что бегут до 45 процентов ссыльных, что эти побеги вызваны нехваткой продуктов, жилья [57]. Рекомендовалось налаживать хозяйство, развивать животноводство, расширять посевные площади. Но была уже осень, убирать спецпереселенцам нечего, расчет лишь на следующий хозяйственный год.

В сентябре 1931 года райком партии вновь заслушал коменданта Бочарникова. Проблемы все те же: жилье, побеги ссыльных, развитие школьной сети, медицинское обслуживание. Медленно идет улучшение. Бытуют психология враждебности к «врагам советской власти», убеждение, что «ничего не будет» за невыполнение заданий по обустройству спецпереселенцев.

На весь Тутало-Чулымский край существовал всего один врачебно-амбулаторный пункт. Несколько лет он находился в Центральном Полигоне, а в 1927 году был переведен в Тегульдет. При нем — лечебная палата на пять коек. В марте 1930 года в штате состояло лишь два фельдшера, акушерка и три сиделки. Возглавлял пункт фельдшер Григорий Иванович Лущенко, работавший на Чулыме с 1914 года. Сохранились ежемесячные отчеты пункта[58]. В них нет общей оценки положения, но цифры говорят сами за себя. С появлением в крае спецпереселенцев в десятки раз увеличилось количество заболеваний. При этом болезни охватывали как коренное население, так и ссыльное. И все же в июне 1930 года, через два с половиной месяца после расселения спецпереселенцев, болезни чаще косили ссыльных. В отчетах зафиксированы только обращения во врачебно-амбулаторный пункт да посещение больных фельдшером. За медицинской помощью в июне обратились 1474 переселенца, 89 колхозников, 23 лесоруба и 154 коренных жителя — чулымские татары. Согласно отчетам, корью болело 80 детей, 53 были из семей спецпереселенцев; 17 детей болело скарлатиной. Статистика смертности при этих болезнях такова: от кори умирал каждый пятый ребенок, от скарлатины — каждый третий. Дети умирали от дифтерии, коклюша, дизентерии, были все разновидности тифа: сыпной, брюшной, возвратный и неопределенный. В пункт обратились 34 человека, больных тифом. В Тегульдете отвели для лечения тифозных больных специальный, как его называли «заразный» дом. Многие болели туберкулезом, сифилисом. Страшным бедствием была малярия. В 1925 году в крае работала Томская малярийная экспедиция. Ею были обследованы 1153 жителя, из которых 832 оказались с увеличенными селезенками, то есть неизлеченные. В отчете экспедиции говорилось, что «малярия в крае засела крепко, приняла эпидемический характер и угрожает всему краю». 75 человек, болевших малярией, обратились в июне за помощью.

Отчет можно считать лишь бледным от­ражением настоящего положения вещей, ибо не все имели возможность обратиться за медицинской помощью, а многие не пытались этого делать.

Ко всему прочему во врачебном пункте ощущалась острая нехватка лекарств. Так, ни в мае, ни в июне не было хинина для лечения малярии, и людям давали общеукрепляющие средства. Хинин привезли лишь 8 июля 1930 года. Не было противостолбнячной сыворотки, и в июне охотник, доставленный с огнестрельной раной, умер. Очень медленно улучшалось медицинское обслуживание в крае. Лишь в 1933 году была открыта в Центральном Полигоне насто­ящая больница.

В 1933 году в крайисполкоме была составлена «Докладная записка об организа­ции Тегульдетского административного рай­на в Тутало-Чулымской тайге, северной части Тяжинского района» [59] . В ней имеются итоговые оценки положения дел спецпереселенцев, находящихся под управлением комендатуры. И даже необходимость орга­низации района обосновывалась тем, что «спецпереселенцы не чувствуют руководст­ва районных организаций» и в их умах «создалось мнение, что они здесь временно, после пяти лет могут уехать», хотя «сделано много в части поднятия экономической мощи спецпереселенцев с расчетом закре­пить их на местах расселения». В докладной отмечено, что с организацией района появится возможность «приблизить все население к районному руководству и этим самым усилить хозяйственно-экономическое и политическое развитие этой части района».

Практика выселения неугодных людей из родных мест продолжалась. В 1933 году Сиблаг ОГПУ расселял новый контингент; в Западно-Сибирский край ссылалось 248 тысяч человек [60]. Десять тысяч четыреста че­ловек поступило в Тутало-Чулымский край в первую очередь и 1600 человек — во вторую. Так, в 1933 году возник поселок и колхоз «Красная Четь». Тогда же появились поселки Тимофеевка, Володарка и другие в западной части нынешнего Тегульдетского района, в то время относившиеся к Зы­рянскому району.

Ссыльные продолжали убегать из Тутало-Чулымского края и в 1936 году, хотя шло восстановление спецпереселенцев в из­бирательных правах.

«Люди из кулаков все же воспитываются»,— говорил комендант Кий. Он планировал за период посевной и уборочной добиться «воспитания» не менее 60 — 65 процентов спецпереселенцев[61]. Наверное, работники комендатуры верили, что ссылкой воспитывают людей. Мало кто понимал, что допущена огромная социальная несправедливость. Восстановление в избирательных правах еще не означало, что дано право на возвращение в родные места. За 1932 год в артелях комендатуры пало 360 лошадей и 100 голов крупного рогатого скота. Падеж вновь объяснили «вредительской политикой кулачества, которое все еще проявляет свою борьбу» [62]. Прорехи в организации дела по-прежнему списывались на классовую борьбу.

Не все спецпереселенцы отличались смирением и покорностью, В марте 1931 года Тегульдетская ячейка ВКП(б) собралась на внеочередное заседание. Слушали информацию о том, что в пределах Кето-Чулымского района действует бандитская группа [63]. По сути, это была вспышка возмущения, вызванная тяжелейшими условиями существования. Комендатура не допустила развития событий.

Еще один факт. В июне 1930 года банда в 6 человек из Бирилюсского района вовалась в Кожаново и арестовала коменданта Рябинина. Рябинин сумел убежать, а банда была почти вся перебита отрядом во главе с начальником Бирилюсского отделения милиции А. Пульциным. Ссыльные из Сосновки, Пуштаковской Гари, Любина не поддержали банду, хотя поп Уткин из Поваренкина, возглавлявший банду, очень на это надеялся. Не верили спецпереселенцы, что так можно добиться избавления от бед. Появление банды между тем произвело переполох, очень напугало руководителей комендатуры и района.

Можно сказать, что ссылка начала тридцатых годов была воспринята народом как общая беда и оставила в душах тяжелую горькую память на всю жизнь. И не только у взрослых, но и у детей, внуков.

IX

Описывая прошлое, ловлю себя на мысли, что очень мало знал о спецпереселенцах, хотя учился вместе с их детьми, родился и рос в Тутало-Чулымском крае. В печати об этом периоде говорилось односторонне, слово «кулак» употреблялось как ругательное. А спецпереселенцы молчали, ибо не надеялись на сочувствие. Дети же предпочитали не афишировать, что они «кулацкие». До XX съезда дети еще отвечали за отцов. Могли не дать возможности учиться в учебном заведении, не пустить в большой город. Я закончил в 1950 году Томский лесотехнический техникум. 15 лучших учеников распределили в Ленинград. Дали нап­равления. И вдруг кто-то очень бдительный спохватился, что среди нас много «кулацких сынков». Отобрали направления, на всю жизнь оставили в душах горькую отраву несправедливости.

Даже сейчас старые люди не сразу вступают в разговор о пережитом, прежний страх сковывает души.

Многое сохранила память ветерана Великой Отечественной войны Ивана Григорьевича Ачкасова. В их семье было 22 человека: отец, мать, братья с семьями и 7 сестер. Старший брат Федор служил во флоте, в 1916 году вернулся. Вступил в партию большевиков, участвовал в восстании, чу­дом не был расстрелян колчаковцами.

В 1927 году братья Федор и Алексей отделились, стали жить самостоятельно, а Иван и Василий остались с родителями. В 1930 году две из трех семей были признаны кулацкими, назначены к выселению в Тутало-Чулымский край. Жили тогда в селе Чумай Мариинского района. В феврале комендант Савицкий собрал в Мариинске мужиков, умеющих плотничать, и отправил в Тегульдет. Среди них оказались братья Федор и Василий Ачкасовы. Их увезли в Сосновку строить бараки, а позже перевели в Кожаново. В середине марта привезли семьи. В Мариинске всех местных присоединили к эшелону, пришедшему из Бийска. Образовался обоз около 130 подвод. Ивану Ачкасову только что исполнилось 18 лет. Все для него было необычным и врезалось в память. Сколько горя и слез увидел он!

Вещи бийских семей не умещались на одном возу. Люди клали, перекладывали, хотели взять больше, взять нужное. Лошади были худые и слабые. Конвоиры велели сложить вещи на пакгаузном дворе.

— Весной на барже привезут. Складывайте узлами! — приказали они. Трое суток добирались до Тегульдета. Ехали сравнительно быстро. Первая ночевка — в Рубине, вторая — в Тонгуле. Третья ночевка была в лесу. Очищали землю от снега, жгли костры. Днем уже чувствовались запахи весны, обочины дороги подтаивали, а ночами хозяйничал мороз.

В Тегульдете чумайцы Ачкасовы, Рева, Крамаренко, Матренины упросили коменданта Савицкого отправить их в Кожаново, где работали братья Ачкасовы. Жили в пятистенке у старожила Николая Андриановича Попова. У хозяев было четверо детей, у Федора Ачкасова семья из 7 человек, у Василия — четверо, у Ивана — пятеро, да еще Ковины — 5 человек, да Парфеновы четверо. 31 человек в небольшом пятистенке. Так и жили до тепла. Кто последним приходил к ночи в дом, закрывал дверь и ложился у порога. Так во всех домах.

Хуже было на Пуштаковской Гари. Ачкасов весной находился в поселке Ягодном. Там люди жили в балаганах, в землянках, в бараках. Также было и в Сосновке. В срубленных наскоро бараках было тесно, грязно и холодно, свирепствовали болезни.

Трудная была судьба у Ачкасовых. Когда раскулаченных везли в Тутало-Чулымский край, выявление кулаков еще не закончилось. В апреле сослали в Кузуюл много семей, в том числе семью Тимофея Пересыпкина. Замужем за ним была сестра братьев Ачкасовых Феоктиста. Она только что родила восьмого ребенка. Старшему было 14 лет. И вот она заболела и умерла. Иван Ачкасов отпрашивался у коменданта и ездил хоронить сестру. А в мае 1931 года всех из Кузуюла переселили в Тутало-Чулымский край. Пересыпкин с детьми попал в поселок Ягодный. Здесь у него умер младшенький. Ачкасовы упросили коменданта увезти родственников в Кожаново и тем спасли остальных детей.

Завязались у Ачкасовых родственные отношения и с украинцами. В Любине вместе с другими оказалась Мария Ларионовна Забродская с дочерью Анютой. Глава семьи Иосиф Забродский отбывал наказание в другом месте. Освободившись, получив документы, он приехал в Любино. Жил год, добивался, чтобы отпустили семью. Не добился и уехал, семья распалась. Вскоре сын Федора Ачкасова Михаил женился на Анюте.

Федора Ачкасова в 1937 году забрали в НКВД. На севере Якутии он строил дороги, мосты и, может быть, поэтому остался жив, вдали от жестокой лагерной обстановки. Вернулся в 1949 году. Долго не мог найти пристанища. В Томске не прописывали. Устроился в Дачном городке. Так жил Федор Ачкасов и умер четыре года назад. Сын Федора Ачкасова Михаил был учи­телем в Центральном Полигоне, служил в Красной Армии, в августе 1941 года уехал на фронт и, как говорят, пропал без вести.

Сын Михаила, Юрий Михайлович Ачкасов, окончил Томский политехнический институт. С 1977 года работал директором Томского специального конструкторско-технологического бюро геофизической техники. Долгие годы он являлся научным руководителем работ по автоматизации про­цессов добычи нефти и газа. Умер в декабре 1987 года.

Иван Григорьевич Ачкасов ушел на фронт в июле 1941 года, был разведчиком. 17 февраля 1942 года его ранили. За добытого в разведке важного языка уже в 1977 году его нашла награда: орден Славы.

Я рассказал о семьях, которым повезло больше, чем остальным. У них судьбы сложились чуть лучше, чем у других. Они с первых дней ссылки оказались среди коренных сибиряков и сами были закаленные Сибирью. Это помогло им выстоять, хотя не обошлось и без потерь.

Зачем я пишу? Мне хочется сказать, что ссыльные — это большие труженики, любившие свою Родину, несмотря на то, что она обернулась к ним мачехой, исковеркала судьбы, нанесла моральный и материальный ущерб. С какой горечью говорил один из ссыльных: «Я же выполнял задание Ленина. Он говорил: «Сейте хлеб, снабжайте хлебом Советскую власть». Я и снабжал хлебом, старался сеять побольше. Почему же меня ссылают как врага Советской власти?» Была доля правды и в другом крике души: «Раньше за грабеж судили, а сейчас грабит сама Советская власть».

Много прошло времени с тех пор. Ничем не загладишь урон, нанесенный людям, не поправишь изломанные судьбы, но сказать во всеуслышанье, что свершены были тяжкая несправедливость, преступление, мы обязаны. Очень важны сейчас слова правды.

[1] ПАКК.- Ф. 59 – Оп. 1, - Д.510-Л.103                    
[2] Знамя, - 1989. - №1. С. 197           
[3] ГАКК. Ачинский филиал,—Ф. 290.—Оп. 1,— Д. 502,—Л. 124—125.
[4]  ПАНО,— Ф. 2 — Оп. 4,—Д. 62 —Л. 57—58.
[5] Газета «Советская Сибирь».— 1930,— 1 января.
[6] В. И. Ленин. Поли. собр. соч.— Т. 37,— С. 40—41.
[7] В. И Ленин. Поли. собр. соч — Т. 41. —С. 175-176.
[8] Н. И. Бухарин. Избранные произведения,— М. Политиздат, 1988,—С. 426 и 429.
[9] Знамя, - 1989. - №1. С. 193
[10]   Лишенец — в СССР до введения сталинской конституции — человек, лишавшийся избирательных и других прав по социальным признакам.
[11]  ПАКК —Ф. 99,—Оп. 1 —Д. 391,—Л. 153.
[12] ПАКК.— Ф. 59,— On. 1.—Д. 628,—Л. 182
[13] ПАКК-— Ф. 59 —Оп. 1 —Д. 272,—Л. 53.
[14] ПАКК.-Ф. 59-Оп. 1.-Д. 587,-Л. 218.
[15]  Газета «Советская Сибирь».— 1930,— 5 июня.
[16]  Газета «Советская Сибирь».— 1930,—13 февраля.
[17]  ГАНО,—Ф. 1072.--On. 1 —Д. 3116,—Л. 9—11.
[18]  ГАКК, Ачинский филиал.— Ф. 290,— Оп. 1,— Д. 573,—Л. 13.
[19]  ПАКО.— Ф. 30.-Оп. 1.-Д. 111,-Л. 97, 98.
[20]  ПАКК.— Ф. 59 —Оп. 1,—Д. 510,—Л. 70.
[21]  ГАКК. Ачинский филиал —Ф. 290. On. 1,—Д. 521,— Л. 93.
[22]  ГАНО,—Ф. 1072,—Оп. 1,—Д. 312,—Л. 10.
[23]  ГАНО—Ф. 47 —Оп. 1,—Д. 1068,—Л. 45.
[24]  ГАНО,— Ф. 47,— On. I,—Д. 1068 —Л. 138.
[25]  ГАНО.— Ф. 47 —Оп 1,—Д. 1068,—Л. 25—26.
[26[  ГАНО — Ф. 47,— Оп. 3 — Д. 2500,— Л. 1—6.
[27]  ГАНО —Ф. 47,—Оп. 1,— Д. 1068,—Л. 62.
[28]  ГАНО,—Ф. 1072,—Оп. 1 —Д. 3116 —Л. 103— 104.
[29] ГАНО —Ф. 1072 —On 1.—Д. 323а.—Л. 116— 117.
[30] ГАНО.— Ф. 1072,—Оп. 1,— Д. 306 —Л. 119, 120—124.
[31] ГАНО. Ф. 47,— Оп. 1,—Д. 1853,—Л. 225—226.
[32] ГАНО.— Ф. 47,— On. 1.— Д. 1068 — Л. 28.
[33] ГАНО,—Ф. 1072—Оп. 1,—Д. 356,—Л. 53—55.
[34] ГАНО.—Ф. 1072,—Оп. 1,—Д. 363,—Л. 222.
[35]  ГАНО,— Ф. 1072 —Оп. 1,— Д. 363,—Л. 36—40.
[36]  ГАНО,—Ф. 1072,—Оп. 1,—Д. 363,—Л. 257—259.
[37]  ГАНО.-  Ф. 1072 —Оп. 1 — Д. 363,—Л. 257— 259.
[38] ГАНО —Ф.     1072,—Оп. 1,—Д. 363 —Л. 192.
[39]  ГАНО —Ф.     1072,—Оп. 1 —Д. 363 —Л. 257— 259.
[40] ГАНО.— Ф     1072—Оп. I — Д. 397,—Л. 2.
[41] ГАНО,—Ф. 1072 —Оп. 1,—Д. 397,—Л. 112.
[42]  ГАНО.—Ф 1072.—On. I— Д. 397,—Л. 91—93, 96. 107.
[43]  Газета ТГУ «За советскую науку».— 1989.— 6. IV — № 13.
[44]  ГАНО —Ф. 47 —Оп. 1,—Д 2764,—Л. 2.
[45]  ГАНО —Ф. 47.—Оп. 1 — Д. 2754 —Л. 4.
[46] ПАКК.— Ф. 59.—Оп. 1— Д. 745._ Л. 171, 177.
[47] ГАКК. Ачинский филиал.-Ф,, 290,—Оп.1.— Д. 528.- Л. 234—238.
[48] ГАНО —Ф. 47,—Оп. 1.— Д. 799 —Л. 92.
[49] ГАНО,—Ф, 47.— Оп. 1—Д. 1068 —Л. 25-26.
[50] ГАНО,—Ф. 47.—Оп. 3.—Д 2498 —Л. 1.
[51] ГАНО.- Ф. 47.- Оп. 3.- Д. 2500 - Л. 1-6.
[52] ГАНО,—Ф. 47.— Оп. 1—Д. 1853 —Л. 225-226
[53] ПАКО —Ф. 30.—Оп. 1,—Д. 56,—Л. 21—24.
[54]  ГАТО — Ф. 812.— Оп 1.—Д. 41.
[55]  ПАКО.— Ф. 30 — Оп 1.—Д. 85а,—Л. 132.
[56] ПАКО — Ф 30 — Оп 1,—Д. 99.—Л. 229.
[57] ПАКО.— Ф. 30.—Оп. 1,— Д. 11.—Л. 123.
[58] ГАКК. Ачинский филиал.—Ф. 348,—Оп. 1,— Л. 198.
[59] ГАНО,— Ф. 47,—Оп. 1.—Д. 2027.—Л. 5-61.
[60] ГАНО,— Ф. 1072,—Оп. 1.—Д. 397.—Л. 112.
[61] ПАКО —Ф. 115,-Оп. 1—Д. 22 — Л. 1—4.
[62] ПАКО,— Ф. 115 —Оп. 1.—Д. 8.—Л 17—19.
[63] ПАКО,— Ф. 30 — Оп. 1,—Д. 112,—Л. 14.

Василий Андреевич Новокшонов родился в 1927 году в деревне Луговое Тегульдетского района Томской области. Окончил Томский лесотехнический техникум и Новосибирскую Высшую партийную школу. Работал лесоустроителем, редактором многотиражной и районной газет.
Член Союза журналистов. Живет в Томске.

Новокшонов В. Крестьянская ссылка в Сибири. 1930-е годы // Сибирские огни. 1989. N 12. С. 100-118.