Даже в совершенно секретных отчетах о работе Норильского комбината за 1953 год писалось о восстании заключенных глухо и невнятно, ясным лишь для посвященных языком. Например, в “Годовом отчете по капитальным вложениям”, который хранится в Норильском городском государственном архиве, отмечено: “Начиная с 26 мая по август месяц 1953 года в силу ряда обстоятельств, не зависящих от комбината, строительство оказалось в крайне тяжелом положении как с обеспечением рабочей силой, так и с подачей стройматериалов. По условиям лагерного режима в Горных лагерях, начиная с 26 мая до конца июля, на строительство города Норильска, всех важнейших объектов — никелевого завода, никелевых рудников, завода № 25 и на ряд других объектов основная рабочая сила не выводилась вовсе либо выводилась с большими перебоями и неполным составом. Это обстоятельство парализовало также работу всех основных предприятий по производству стройматериалов... Все это привело к тому, что строительство города Норильска и важнейших промышленных объектов в течение значительного отрезка времени и в самый лучший летний период года было остановлено полностью либо производилось очень замедленными темпами и на ограниченном количестве участков. План по капиталовложениям выполнен за второй квартал на 95,2 процента, а за III квартал — на 73,4 процента...” [Норильский городской государственный архив. Фонд № р-11, опись № 1, дело № 345. Годовой отчет по капвложениям. 1953 г., на 91 л.]
Цифра убытков, понесенных комбинатом из-за забастовки заключенных, кочует из отчета в отчет. Чаще всего называется 6 миллионов рублей. Но относятся они иногда только к строительству, иногда же — в целом к комбинату, виновниками этого убытка оказываются то все лаготделения, то одни каторжане, как это записано в приговоре Красноярского краевого суда по делу группы Б.А.Шамаева. А заместитель прокурора Норильлага Е.В.Павловский, который вел следствие по делу каторжан (члена комитета Александра Анисимовича Гуля и др.), помнит цифру убытков в 2-2,5 миллиона рублей. По всему видно, что комбинат действительно на время лишился привычно дешевой рабсилы и провалил план, но очевидно и стремление списать на забастовку толком не подсчитанный ущерб.
Для подавления норильского восстания были сосредоточены немалые силы и средства: объединили свои усилия “краснопогонники” и “синепогонники” — охрана исправтрудлагеря и Горного лагеря, есть сведения, что специально для этой акции были привезены в Норильск, как пишет Г.С.Климович, “доставленные по Енисею два полка краснопогонников”, которые заменили местных [Г.С.Климович. Воспоминания (копия рукописи в Норильском музее).]
На штурм каторжанского лагеря (3-е лаготделение) были мобилизованы также гражданские лица — коммунисты и комсомольцы Норильска, руководители предприятий и цехов. По воспоминаниям С.Г.Головко, они шли вслед за двумя цепочками солдат третьей цепочкой. По свидетельству бывшего цензора 6-го лаготделения Горлага И.И.Киселева, к участию в подавлении восстания заключенных приглашали всех работников управления лагерей, но участвовали в акции только по желанию [И.И.Киселев. Воспоминания (записаны А.Б.Макаровой в 1992 г.).].
Методы расправы с бастующими были относительно однообразны: вначале уговоры и призывы выходить из лагеря, обращенные к малосрочникам и ко всем желающим, обещания частично ослабить режим, затем угрозы и использование военной силы и техники. Для того чтобы принудить к послушанию не вышедших из зоны заключенных, в нескольких местах прорезалась проволока, через эти прорезы въезжали на машинах или входили автоматчики, делившие лагерь на сектора и занимавшие один за другим бараки, где прятались лагерники. Тут же заключенных выгоняли за зону — по приказу “бегом, руки за голову” (по воспоминаниям А.М.Любченко, в некоторых лаготделениях приказано было через “коридор” вооруженных автоматами солдат к вахте ползти на коленях) [ А.М.Любченко. Воспоминания (записаны А.Б.Макаровой в 1991 г.).]. Широко использовались услуги уголовников при подавлении восстания: например, в 3-м лаготделении, по воспоминаниям Б.А.Шамаева, “...избиения заключенных во время подавления протеста носили массовый характер. Старшим оперуполномоченным Егоровым была организована специальная группа из бандитствующих элементов. Руководил этой группой заключенный К.К.Борисенко, убивший в 1952 году старшего нарядчика Кучеревского. Избиение проходило следующим образом. Все население лагеря было выведено за зону, а затем поодиночке каждый подходил к вахте, где у стола производилась сверка личности заключенного по формуляру. После этой проверки заключенных пропускали обратно в зону. И здесь у самого входа, по личному указанию старшего лейтенанта Егорова, эта группа бандитов Борисенко избивала заключенных...” [ Б.А.Шамаев. Письма А.Б.Макаровой.]. Избиения продолжались в изоляторах, куда отправили наиболее активную часть лагерников, особенно жестокие — в центральном ШИЗО Горлага, где к этому времени уже работал старший лейтенант Ширяев (тот, что на Медвежке убил одного верующего и тяжело ранил другого). Среди заключенных эта тюрьма недаром получила название “мясокомбинат имени Ширяева”. Вспоминает И.С.Касилов: “4 августа 1953 года было избито 85 человек, с переломом конечностей и ребер, а также повреждением внутренних органов почти у каждого избитого. Под окном моей камеры непрерывно в течение 18 часов раздавались страшные крики и стоны. Особенно громко кричащих били досками по головам. Операцией руководил старший лейтенант Ширяев. Исполнители — старшина Бейнер, старший сержант Воробьёв, завхоз Грошев (разжалованный офицер) и еще около 10 человек — младших сержантов и рядовых” [И.С.Касилов. Жалоба в Верховный суд РСФСР. Красноярский крайгосархив. Фонд № 2041, опись № 1, дело № 3, том III.].
Дополняет эту картину попавший в “мясокомбинат имени Ширяева” как раз 4 августа Б.А.Шамаев: “Потеряв много крови, я ослаб и забылся, а пришел в себя и встал, когда почувствовал, что меня избивают. Бил меня оперуполномоченный старшина Калашников, в присутствии капитана Тархова. После того как я попросил не допускать такого зверства — избиения раненого, Калашников стал меня бить с еще большим ожесточением, и я потерял сознание. В таком состоянии меня, как рассказывали товарищи, бросили в “воронок” и увезли в центральный изолятор (ШИЗО) Горлага. Двое суток я находился без сознания, а перевязку мне сделали лишь через 5 дней... Заключенный А.А.Гуль, которого привезли в изолятор на одной со мной автомашине, видел, как там поступили со мной, находившимся без памяти, после ранения и зверского избиения Калашниковым. Он рассказывал, что, когда меня привезли в штрафной изолятор, то буквально выбросили из машины на землю, а затем мне на грудь вскочил какой-то надзиратель и стал бить ногами, подпрыгивая на мне. Избиениями занимались старший лейтенант Никифоров, старшины Калашников, Ларин, Бейнер, надзиратели Воробьёв, Шниперов и другие” [Б.А.Шамаев. Письма А.Б.Макаровой.].
Норильское восстание озлобило и страшно напугало работников управления лагерей. Страх, например, перед каторжанами в канун штурма был таков, что борта автомашин на всякий случай были усилены бронированными плитами, как сообщил начальник транспортного отдела Горлага Б.Н.Каширинв [Б.Н.Каширин. Воспоминания (записаны А.Б.Макаровой в 1991 г.).]. Предосторожность была излишней — сопротивления солдатам практически не было, лагерь спал, абсолютное большинство убитых и раненых пали жертвами в помещениях, между нарами и т.д., как свидетельствовали об этом фотографии в уголовном деле. Лишь небольшая группа каторжан пыталась защищаться с помощью пик и кипятка, но против пуль и взрывпакетов это “оружие” было явно неподходящим. Среди штурмовавших 3-е лаготделение потерь практически не было, ни в одном из 13 томов уголовного дела группы Б.А.Шамаева не названо ни одной фамилия раненых или убитых, явно никто из них не успел получить ни царапины.
Жертвы же среди заключенных все еще уточняются, их почти невозможно подсчитать. На сегодня известны цифры официального акта, составленного в 3-м лаготделении после “усмирения”: убито 57 и ранено 98 человек, а также цифры потерь, подсчитанных при инвентаризации 5-го лаготделения: убито 58, ранено 128 человек. Необходимо присоединить к этим цифрам жертвы, появившиеся в мае-июне, накануне забастовки застреленные солдатами. Это 1 убитый и 1 раненый в 1-м лаготделении, неизвестно количество жертв во 2-м лаготделении, в 3-м лаготделении — 6 убитых и умерших от ран (плюс умерший от перитонита Андреюк) и 15 раненых, убитый в 4-м лаготделении Софроник, до десятка жертв — в 5-м лаготделении и убитая в 6-м лаготделении женщина, чье имя неизвестно. В кладбищенской книге, где обычно поименно записываются все похороненные, есть строка, относящаяся к 1953 году, о захороненных в общей могиле 150 безымянных мертвецах. Как сообщила К.И.Колесникова, работавшая в 1953 году на кладбище под Шмидтихой, именно там похоронены эти жертвы восстания, на месте, где сейчас находится часовня и крест, воздвигнутый “Мемориалом”, с надписью “Мир праху, честь имени невинно репрессированных, вечная память и скорбь о прошедших ГУЛАГ” над братской могилой (перезахоронение останков проведено 1 июля 1990 года) [К.И.Колесникова. Воспоминания (записаны А.Б.Макаровой в 1990 г.).]
Наказания за эти убийства безоружных людей не понес почти никто. Был, правда, вновь судим В.И.Цыганков, убивший заключенного Софроника, и приговорен к 3 годам лишения свободы и 2 годам поражения в правах. Был суд над Полстяным, отдавшим приказ о расстреле каторжан 4 июня 1953 года. По воспоминаниям С.Г.Головко, вызванного на этот суд в качестве свидетеля вместе с еще тремя заключенными, к ним бросилась жена Полстяного, уговаривая их простить майора ради его больных детей, стоявших тут же в зале. И заключенные-свидетели заявили на суде, что прощают, поскольку мертвых уже не вернешь. После суда, где Полстяной получил условный срок, он был разжалован, отстранен от должности и выехал с семьей из Норильска. Горный лагерь в 1954 году перестал существовать как самостоятельный, его объединили с исправительно-трудовым. Пришлось снять с работы начальника политотдела, начальника оперативного отдела и еще некоторых работников бывшего УГЛ, часть из них уволили из органов МВД, как сообщил в ответе на одну из жалоб заместитель прокурора Красноярского края по спецделам А.Соловьёв [Красноярский крайгосархив. Фонд № 2041, опись № 1, дело № 3, том IV.].
Первые результаты норильского восстания заключенные ощутили еще в 1953 году. Они заключались в смягчении режима, возвращении им прав, отобранных в Горном лагере. Затем в 1954 году был ликвидирован и сам Горный лагерь, в Норильск приехала из Москвы комиссия по пересмотру дел политзаключенных, а после ее отъезда на месте создан ликвидком Норильского ИТЛ. Если в 1953-1954 гг. освобождение коснулось лишь самых “крупных величин” (известных ученых, партийных и комсомольских функционеров, крупных хозяйственников), то в 1955-1956 гг. освобождение пришло к абсолютному большинству бывших узников Горлага. А в годы после XX съезда КПСС процесс этот был завершен, Норильский комбинат перешел на вольнонаемную рабочую силу.
Это и был главный результат норильского восстания, подорвавшего непоколебимый до того фундамент лагерной системы. Не стало рабского труда многих тысяч заключенных, за счет которого процветала, создавая новостройки за новостройками Страна Советов.
Если экономические требования заключенных были выполнены сразу и полностью, то политические — лишь частично и далеко не тотчас (полгода спустя было ликвидировано Особое Совещание, начался пересмотр дел политзаключенных, собраны для отправки за границу иностранцы, вывезены инвалиды и т.д.). Некоторые пункты, как, например, требование писать о жизни заключенных в прессе, снять паспортные ограничения и поражения прав освободившимся из лагеря политзаключенным, предоставлять более широкие права, равные с остальными гражданами страны, семьям заключенных и другие, осуществляются лишь в наше время — в 80-90-е годы, а некоторые в полной мере и сейчас не выполнены (например, требование наказать бывших работников НКВД-МВД-МГБ за совершенные преступления, судить их всенародно). Демократическая программа преобразования советского общества, в том числе его пенитенциарной системы, заложенная в требованиях заключенных Горлага, опередила свое время. Смелость ее поразительна, ведь комитеты при написании требований имели перед собой очень сложную задачу: они должны были и соответствовать принципам социалистической революции, и, не осуждая основных устоев тоталитарного режима, выражать волю и решимость масс — при этом тоже в рамках советской законности.
Значение норильского восстания, возможно, полностью еще не оценено. Оно не только в том, что было первым после смерти Сталина протестом заключенных против созданной им системы подавления личности, но и в том, что было подлинно массовым: в норильском восстании участвовали около 30 тысяч человек. Такого масштаба прежде не знала лагерная система. С этим нельзя было не считаться.
Норильское восстание доказало, что даже в самых тяжелых условиях угнетения можно бороться с тоталитарным режимом, причем не методами террора, противными человеческой природе и законам демократического общества, а легальными методами коллективного протеста. Для этого идеи восстания должны были поддержать массы, отбросившие многолетний страх перед системой. Тут куда нужнее было не оружие, а слово пропагандистов и агитаторов, обращение к широкой общественности. Как известно, именно неустанное разъяснение целей норильского восстания с помощью листовок, писем, обращений обеспечило ему поддержку, пусть ненадолго, некоторых лаготделений ИТЛ (бастовали в 9-м лаготделении, в 20-м и других), сочувствие части вольнонаемного населения (в результате часть документов все же была передана в Москву, а информация о норильском восстании появилась в зарубежной прессе и прозвучала по американскому радио — радиостанция “Голос Америки” сообщила, что в Норильске бастуют до 20 тысяч политзаключенных). Глубочайшего уважения и восхищения потомков достойны руководители норильского восстания. Беспримерны их мужество, смелость, организаторский талант. В центре покрытого лагерями Таймыра, в режимных зонах, окруженных автоматчиками, под прицелом пулеметов, они создали “республику заключенных”, вступили в единоборство с огромной системой насилия и угнетения, с бездушной машиной террора. Это, безусловно, героизм, не меньший, чем на фронте.
Отдельная, все еще мало изученная тема для нас — судьбы руководителей норильского восстания. Сейчас мы знаем десятки имен, а были их — сотни. За участие в норильском восстании каждый из них получил новый срок. Большинство до сих пор не реабилитировано. Норильский “Мемориал” ведет переписку с Б.А.Шамаевым, Л.В.Коваленко, Е.С.Грицяком, Г.С.Климовичем, И.Сметонене и другими руководителями норильского восстания, председателями и членами комитетов. Но остаются неизвестными дальнейшие судьбы Павла Френкеля, Ивана Касилова, Владимира Недоросткова, Павла Фильнева и многих других. Наши поиски и исследования продолжаются.
Если, по Димитрию Панину, “мир заключенных отображает советскую действительность, она же повторяет во многом жизнь за колючей проволокой”, то перемены в зонах возможны лишь при изменении самого общества. Сейчас многое меняется в России. Не забудем же о тех, кто положил начало этому обновлению 40 лет назад лагерными восстаниями. Пророческий итог подведен строками “Гимна норильских заключенных”:
Из тьмы встает свободная держава.
Огни Норильска не погаснут в ней!