Шестьдесят четыре года назад советскую деревню потрясла первая волна реформаторства, которая прошла, прежде всего, через души крестьян, а потому была самой болезненной.
Параллельно с коллективизацией хозяйств шла чистка от "классового врага", "мироеда", "эксплуататора", "враждебного элемента", то есть более или менее по тем понятиям зажиточного мужика. С деревни, как среды безнаказанно доступной для политических экспериментов, и началась Сталинская эпоха репрессий.
Раскулачивание (в некоторых документах "закулачивание", и это вернее) шло не изнутри крестьянства. Это была идея партии и правительства, навязанная деревне под флагом борьбы с классовым врагом.
Начиналось закулачивание в нашем районе как-то робко. В 1931 году закулачили 18 хозяйств, в 1932 – 16. Сердца закулачивающих еще, видимо, не ожесточились. Было по-человечески жалко выгонять семьи из их домов, лишать нажитого потом и кровью скарба. Однако "прижим" сверху привел в служебное чувство исполнительные власти на местах. В 1933 году закулачили уже около 90 семей. Теперь механизм борьбы с кулаком был отлажен на всех уровнях и во всех ведомствах. Особенно заинтересованно участвовал в раскулачивании Наркомфин. Все изъятое у кулаков имущество было подвластно и подконтрольно именно финансовым органам.
В 34-м году, когда, казалось, и раскулачивать больше некого, Наркомфин требовал с мест активизации по чистке деклассированных элементов, призывал не терять бдительности в борьбе с кулаком, разъяснял, что это хитрый и коварный враг, что он затаился, а потому нужны решительные действия. Когда к 1934 году зажиточных мужиков в деревнях не осталось, а сверху требовали новых и новых жертв, началась уже открытая фальсификация в оформлении дел по закулачиванию. Это наглядно видно и по документам, хранящимся в Казачинском архиве.
Доведенные до отчаяния "кулаки" никак не желали быть отнесенными к "нетрудовым" хозяйствам. Ибо слово "нетрудовое" означало "бесправное". Прежде всего "подносили" такие кабальные налоги (сельхозналог, самообложение, культсбор, страховой сбор), что для уплаты не хватало всего изъятого при закулачивании имущества, скота и построек. Вдобавок изымали даже трудодни, заработанные раскулаченной семьей в колхозе. Кое-кто шел на поджег из принципа "не мне - и не вам", кто-то брался за оружие и мстил ярым активистам закулачивания.
Сначала не стало настоящего крестьянина, потом резко на убыль пошли и сами деревни-кормильцы.
Сегодня, через 60 лет после коллективизации уже, наверное, не будет горем-злосчастьем исключение чьей-то семьи из колхоза. Не станут по этому поводу истошно причитать и рвать на себе волосы бабы, беспокоить жалобой президента как было тогда, когда новоиспеченный "кулак" мыкался в поисках справедливости, писал во все концы прошения, в том числе и всесоюзному старосте М.И.Калинину, и просил его посодействовать в восстановлении в колхозе.
Документы тех лет красноречиво говорят о происходивших событиях. В бюрократических директивах и отписках даже есть логика действий и последовательность в реализации политики того времени. Нужно было как можно больше врагов и нужно было, чтобы период борьбы с ними не затухал как можно дольше. Этот период нужно было оставить для истории как событие яркое и политически важное. И ерунда, что десятки семей в районе безвинно были растоптаны этой безжалостной машиной.
В 1931-1932 гг. в Казачинско-Енисейском районе насчитывалось 34 хозяйства, подведенных под раскулачивание. Через несколько лет таких жертв стало больше. Из письма Восточно-Сибирского крайфинуправления от 7 октября 1934 года № 43-78 председателю Казачинско-Енисейского райисполкома: "Данные сельхозналоговой кампании текущего года свидетельствуют о совершенно неудовлетворительной работе ряда районов (в том числе и вашего) по выявлению кулаков, подлежащих индивидуальному обложению. По вашему району в прошлую налоговую кампанию было выявлено и обложено в индивидуальном порядке 86 кулаков, а в текущую кампанию - ни одного. Такое состояние говорит за то, что этот участок работы на местах почти забыт и никаких реальных мер, обеспечивающих полноту выявления кулаков, районные организации не принимают.
...То обстоятельство, что в текущем году не привлекаются к индивидуальному обложению хозяйства, злостно не выполняющие государственных обязательств, не может служить основанием к тому, что кулаков в районе нет...
Я прошу вас в самое ближайшее время проверить состояние работы по выявлению кулаков в каждом сельсовете и обсудить этот вопрос на Президиуме РИКа, проведя практические мероприятия, обеспечивающие полное выявление кулаков..."
И пошла соответствующая депеша за подписью заведующего райфо во все сельские Советы. На местах вновь началась работа по раскулачиванию и передаче имущества "кулаков" в райкоммунхозы. Только признак, по которому ранее производилось "закулачивание" - эксплуатация чужого труда, сменился на новый - спекуляция.
Массовая чистка деревни от кулака в 1933 году привела к тому, что под ее горячую десницу попало немало хозяйств, которые по установленным меркам никак не должны были быть закулаченными. Пострадавшие пытались восстановить свои права, направляя жалобы в исполком Восточно-Сибирского краевого Совета. Жалоб поступало так много, что их не успевали рассматривать. В "разгромном" постановлении президиума Восточно-Сибирского краевого исполкома от 26 декабря 1933 г. отмечалось, что из 654 жалоб, поступивших в январе 1933 года, на декабрь оставалось не рассмотренных 358. В архивном деле много подобных жалоб с просьбой о восстановлении в трудовое хозяйство. После долгих мытарств, собирания справок, обсуждений на собраниях о "неправильном раскулачивании", кое-кому удавалось выпутаться из удавки. Помилованным опять удавалось стать колхозниками. Они мало-помалу обзаводились трудовыми хозяйствами и усредненно, как все, стали работать и жить на трудодни, без паспортов, без права выхода из колхоза, без права на пенсию. Дети колхозников при рождении обретали статус члена колхоза и становились с пеленок столь же бесправными, как и родители. Всего в 1934 году по Казачинско-Енисейскому району было восстановлено в избирательных правах 25 кулацких хозяйств.
Архивный фонд Красноярского края: вопросы научного и практического использования
документов.
Тезисы докладов научно-практической конференции г.Красноярск, 20 октября 1995 г.
Красноярск, 1995 г.