За последние годы в
ленинградских журналах и в нашей краевой печати
печатались публикации о поэте и прозаике А.Д.
Клещенко. Это имя обросло легендой, вымыслы
иногда доходили до нелепостей. Причина искажений
кроется в том, что авторы публикаций не всегда
имели достаточных материалов.
Недавно в Красноярский Литературный музей поступила ценная коллекция - материалы об А.Д. Клещенко. Их передала супруга Анатолия Дмитриевича - Ильина Лиана Львовна, прожившая с Клещенко самые трудные годы в его жизни. В коллекции представлены воспоминания Клещенко и Ильиной о периоде жизни в Сибири, переписка этого времени, личные вещи. Хочется надеяться, что у читателей после знакомства с достоверными материалами сложится свое восприятие личности Клещенко А.Д.
Родился Анатолий Дмитриевич Клещенко в д. Поройки Ярославской губернии, рос в Ленинграде, куда позже переехала семья. По воспоминаниям Ильиной Л.Л. "ему никогда не хотелось стать ни летчиком, ни капитаном дальнего плавания, только поэтом".
В конце 30-х годов А. Клещенко стал членом литературной группы при г. "Смена", затем литературного объединения при Ленинградском отделении Союза писателей СССР, которым руководил Гитович А.И. Летом 1940 г. в "Литературном современнике" публикуется первое стихотворение А. Клещенко "Вийон" читает стихи". Живет он поэзией, встречается с друзьями. На вечеринках друзья "читают стихи Есенина и свои", ведут разговоры на запретные темы об эмигрировавших Бунине, Ходасевиче, Вертинском и бравируют этим.
В феврале 1941 г. Анатолий Клещенко, Михаил Майсаков, Николай Мартыненко и Виктор Мартынов были арестованы. Клещенко обвинили в "создании контрреволюционной молодежной организации фашистского толка и связи с троцкистско-зиновьевским подпольем".
"Сосед по камере, инженер-механик с забытой теперь украинской фамилией, посоветовал мне во избежание некоторых неприятностей ни в чем не перечить следователю: он, помнится, этих неприятностей не избежал". (Из воспоминаний Клещенко А.Д.).
Клещенко подписал все обвинения еще на предварительном следствии: "Я получил пару первых (и последних, правда) тумаков и решил, во избежание повторения таковых подписывать что угодно: в конце концов, думал я, просеивать всю эту чепуху, решать будет не следователь, а суд".
В воспоминаниях А. Клещенко писал, "Трибуналу я, прежде всего, заявил о том, что большинство подписанных мною показаний является сущей ересью и объяснил причины, побудившие подписать эту ересь.
Мне ответили совершенно серьезно, что кандидатуру мою в руководители террористов считают подходящей, что попытки реабилитировать однодельцев является попыткой сохранить контрреволюционные кадры, и что я продолжаю активно бороться против Советской власти и даже перед лицом Трибунала, злобно клевеща на следственные органы".
Приговорены А. Клещенко и В. Мартынов к 10 годам, М. Майсаков и Н. Мартыненко к 8 годам ИТЛ. 20 мая 1941 г. Клещенко А.Д. этапирован на Урал, позже переведен в иркутский особый лагерь № 7, 20 февраля 1950 г. освобожден и отправлен в ссылку в Удерейский район (Мотыгинский) Красноярского края.
Местом ссылки для А.Д. Клещенко был определен п. Раздольное. Хотя в поселке были шахты и строился электролизный завод для получения чистой сурьмы, найти работу ссыльным было нелегко. Трудно было выжить в суровых климатических условиях.
В первый год ссылки Клещенко работал в клубе художником, "грамотно" рисовал, но, по словам Ильиной, не любил это ремесло. Умению рисовать он обязан отцу-художнику, который, стремясь научить полезному делу, "усаживал непоседливого мальчишку за мольберт, пытаясь отвлечь от дурной компании во дворе дома". И это умение не только пригодилось в жизни, но и помогло выжить. Живя на р. Черной в 25 км от п. Раздольное, где сторожил сено и охотился, А. Клещенко зарабатывал на хлеб рисованием "ковров" на сюжеты из русских народных сказок.
Из писем Анатолия Дмитриевича Лиане Львовне становится понятной причина, по которой он от постоянного заработка клубного художника ушел в тайгу. Жил на дальних еланях, искал одиночества, необходимого ему для претворения творческих замыслов. Приходил в Раздольное раз в месяц отмечаться в комендатуре, запасался провизией, покупал соль, муку. В тайге он добывал себе еду охотой. Иметь охотничье ружье ссыльным не запрещалось, в тайге без него трудно было выжить. Клещенко обычно ходил зимой в бушлате, летом в старой гимнастерке, подпоясанной широким офицерским ремнем. Многие принимали его за бывшего фронтовика. Укрепляло людей в этом мнении его умелое обращение с оружием.
Так описывает Анатолия Клещенко Лиана Ильина: "Смеялся Клещенко по-мальчишески открыто и заразительно. В такие моменты всегда настороженно хмурое выражение его лица исчезало, оно становилось привлекательным. Перемена бывала столь быстрой и разительной, что, казалось, сдергивается маска. Этому странному парню нельзя было отказать в известном обаянии, хотя внешность его не вызывала симпатии. Клещенко был чуть выше среднего роста, узкоплеч и по-блатному щеголеват. Беспокойно убегающий, прячущийся взгляд и маленький, скошенный подбородок делали его похожим на дикого зверька. В беседе он тоже не всегда был приятен, становясь без видимых причин то вдруг заносчиво язвительным и злым, то неуемно, насмешливо льстивым. Скоморошество это воспринималось людьми весьма своеобразно. То, что собеседникам Клещенко в его речах не нравилось, они обычно почитали пустым ерничеством, а то, что хоть как-то задевало сокровенные струны души, - расценивалось как откровенность.
Он быстро и легко, если хотел, становился своим везде. С местными охотниками мог увлеченно часами говорить о собаках и ружьях, с рыбаками - о рыболовных снастях, а с теми, кто любил слово, - о книгах. Я удивлялась и завидовала тому, как много он успел прочесть. Нас разделяло всего около трех с половиной лет, но мне тогда имена А. Белого, А. Платонова и Кафки не говорили ничего..." (Из воспоминания Ильиной Л.Л. о Клещенко А.Д.).
Л. Ильиной вверял А. Клещенко сокровенные мысли, ей первой читал свои стихи. По ее воспоминаниям Клещенко сформировался как поэт в лагере, в ссылке тетради со стихами прятал среди кистей и красок, в сторожке на р. Черной - в сене.
В апреле 1953 г. Ильина Л.Л. уехала в Ленинград, Анатолий Дмитриевич остался в Удерейском районе. Письма из Ленинграда связывали его с волей, рождение дочери вселило в душу веру в будущее.
"...Я хотел бы, чтобы и ты как можно дольше сохранила в памяти все наиболее светлое и хорошее, что было в нашей жизни. В этом залог нашего будущего, того будущего, которого мы ждем оба, которое нужно нам обоим как единственно возможная разумная и необходимая основа жизни...
...Я еще раз убедился в том, что основной силой моей жизни была моя очень большая любовь к тебе, доверие к тебе, вера в твою чистоту и цельность...
...Я хочу, чтобы ты, уехав отсюда, увезла с собой уверенность во мне, в себе и в нашем будущем. Я хочу, чтобы та же уверенность была бы во мне самом. В этом залог нашей жизни...
Пусть доверие, ясность отношений, любовь, искренность, правдивость и простота лягут в основу наших отношений друг к другу. Пусть ожидание будущего будет главным стимулом нашей жизни на ближайший период. Пусть память об очень большом светлом прошлом дает нам обоим уверенность в будущем.
Вот это основное, что я должен был тебе сказать в день твоих именин; вот основные положения, которые должны лечь в основу нашего будущего..." (Письмо А. Клещенко Л. Ильиной от 2.06.53 г., Раздольное).
Надежды на скорое освобождение сменялись приступами безысходности.
"...Знаю, что не должен писать тебе минорных писем. Но прости меня, выдумывать воздушные замки, когда опереться не на что, пожалуй еще жестче..." (А. Клещенко Л. Ильиной, 3.08.54, г. Мотыгино).
Заботы о хлебе насущном заставляли искать выход. Случайные заработки не спасали его незавидное положение. Надеяться на местное население не приходилось. Людям самим жилось туго. Добывал себе на пропитание охотой. И ждал, ждал писем от жены, хороших вестей о судьбе своих творений. Ильина безуспешно пыталась печатать его стихи в ленинградских и московских журналах.
"...Я вечно живу неоправдывающимися надеждами, невыполняемыми замыслами. Сейчас мне кажется, что имей я возможность сделать "Равновесие", для этого, увы, нужно время, место и деньги (хотя бы на хлеб, чай и табак!) - все было бы хорошо у нас". (А. Клещенко Л. Ильиной, 17.09.54 г., п. Раздольное).
"..."Пиковость" положения заставляет опять просить Вас о помощи. У меня есть несколько последних стихотворений, которые, кажется, можно было бы напечатать, во всяком случае, я пытался их сделать такими. Это "На перевале", "Сенокос", "Когда ложится первый мокрый снег", "Странная осень"..." (А. Клещенко А.И. Гитовичу, 18.11.54 г.).
Друзья не могли помочь издаваться, хотя и ценили художественные достоинства его произведений ("Гитович и Чивилихин телеграфировали только, что поэма хорошая"). Не увенчались успехом попытки издать стихи в красноярских изданиях.
...Черт с ней, с гордостью, начну с газетных стихов, с местных альманахов, все-таки, когда-то в Ленинграде печатали; теперь повзрослел, может быть, Красноярск напечатает?" (А. Клещенко Л. Ильиной, 5.05.54 г., р. Черная).
Когда пришло понимание того, что ссыльного поэта боятся печатать, решено было напечатать стихи под авторством Л.Л. Ильиной.
"...Надо заботиться теперь не о разрешении мне печататься, а проталкивать твои стихи - это важнее, это единственный выход". (А. Клещенко Л. Ильиной, 17.03.54 г., п. Раздольное.).
После многократных неудач в издании стихов, поэм, после бытовых неурядиц, безуспешных попыток застрелить рябчика или достать провизию в письмах появляются такие фразы: "...у меня больше не хватает ни мужества, ни актерства, чтобы продолжать петушиться. Короче, я ни на что не надеюсь и ни на что не рассчитываю в будущем, даже не строю никаких волшебных замков: все равно у меня ничего не получится. Я обречен, кажется, жить так, как течет вода, если только не хочу сойти с ума". (Апрель, вокруг пасхи, 1954 г.).
"Отныне я плевал на настойчивость и трудолюбие. Клянусь, что никогда ни на что не буду рассчитывать, ничего не стану добиваться, буду жить только "куда кривая вывезет". Думай об этом, что хочешь и как хочешь, принимай. Можешь считать меня сумасшедшим, но есть вещи сильнее моего разума". (1.05.54 г., р. Черная).
"Итак, сижу у моря, жду погоды.
...Очень хочется осесть, писать..." (9.09.54 г., Пасека).
Бесконечные ожидания издания своих стихов и поэм, приезда жены с маленькой дочерью, освобождения и разрешения на выезд.
В одном из писем Клещенко пишет о том, что если бы он задумал побег, то не сумел бы осуществить его хотя бы по причине того, что не имел сменной одежды, была одна форма - штаны, превратившиеся в лохмотья, и телогрейка. Надежды возлагались на охоту, на вырученное можно было бы купить провизию, кое-что из одежды, отправить на дорогу жене с дочерью. Для Клещенко настали трудные дни: "хлеба осталось граммов триста", "ни денег, ни рябчиков", "табак пока есть, есть соль и патроны", "стараюсь не ужинать там, где обедал", "на последние рубли купил четыре конверта: все ресурсы, в том числе и рябчиковые, иссякли. Посему скоро писем не жди. Этим же объясняется то, что не ответил Вале. Что касается вас, продолжайте писать, встреча откладывается".
А. Клещенко чувствовал себя чужеродным телом в окружающем мире.
Здесь смотрят на меня, как на сумасшедшего, живу в тайге один. Хозяйством не обзавожусь, вдов с коровами и поросятами не обхаживаю, на животрепещущие темы (перетрясание чужого грязного белья) разговоров не разговариваю, одним словом, одичал, опустился, даже в рваных штанах хожу!
...Никак не могу подняться до уровня окружающих, такая гадкая белая ворона.
В общем, жить тошновато немного. Теперь, вдобавок, выкурили даже из тайги с насиженного места. Оказывается, там можно сажать картошку, держать борова и корову, косить на продажу сено. Одним словом, золотое дно для хорошего человека, и некий хороший человек постарался занять мое место!!! (А. Клещенко А.И. Гитовичу, 18.11.54 г., п. Раздольное).
Условий для претворения творческих замыслов не было. В ноябре 1954 г. Анатолий Дмитриевич пишет Лиане Львовне: "...Обстановка нерабочая: вместе со мной живут четыре плотника; послезавтра добавятся еще двое конюхов. Кошмарно весело...".
После отъезда из Раздольного "повторников" Клещенко воспрял духом, стал ждать своего освобождения. Но проходил день за днем, подкрадывалось отчаяние и чувство бессилия перед обстоятельствами. Не оставалось места даже гневу и злости, лишь тупое, немое безразличие в душе. Поддерживали его в такие минуты письма из Ленинграда, мысли о жене и маленькой дочурке. "Если бы не вы (чего не дай Бог!), я не стал бы пытаться вынырнуть". (3.08.54 г., Мотыгино).
Семья и литературное творчество спасли Клещенко А.Д. в это трудное время.
"Я не могу принудить себя ни к какому труду, требующему усидчивости. Абсолютно ни к какому, кроме литературного, потому что он, как это ни парадоксально, усидчивости особой от меня не требует еще потому, что захватывает меня" (5.05.54 г., р. Черная).
"Мне очень хочется еще жить, работать, писать хорошие стихи, нужные для моего народа. И мне кажется, что я смог бы быть полезным народу, вернувшись..." (Воспоминания Клещенко А.Д., август 1954 г., Мотыгино).
Летом 1955 г. Ильина Л.Л. с дочкой Таней едет к Анатолию Дмитриевичу; и в последний год ссылки семья Клещенко живет в Мотыгино.
Освобождается он от ссылки 5 мая 1956 г. Осенью 1956 г. семья возвращается в Ленинград. В 1957 г. выходит первый сборник стихов поэта А. Клещенко "Гуси летят на север" (Ленинград, "Советский писатель"). В него вошли стихи, написанные в годы ссылки в Сибири. В 1958 г. издан второй сборник стихов "Добрая зависть". В 1958 г. А.Д. Клещенко приняли в Союз писателей СССР. Это открыло ему возможность печататься в литературных журналах.
В 1961 г. вышел первый сборник рассказов А. Клещенко "Избушка под лиственницами", в 1964 г. - сборник рассказов "Дело прекратить нельзя", в 1966 г. - сборник повестей "Сила слабости".
После ссылки семья Клещенко с трудом привыкала к другой жизни. Бывшие ссыльнопоселенцы чувствовали себя чужими среди людей, не испытавших репрессий. Казалось, это чувство неуверенности и скованности довлело над всеми остальными. Вернуться к нормальной жизни мешала и бытовая неустроенность. Не имея своего угла, они жили в разных местах: в деревне на Валдае, Комарове, Приозерске. Только с получением квартиры в 1961 г. семья стала жить в Ленинграде.
Стараясь вырваться из этого круга, Клещенко совершает поездку в Сибирь, посещает места, где отбывал ссылку. В 1969 г. А. Клещенко едет к школьному другу Б. Странатковскому в Петропавловск-Камчатский.
К этому времени он был женат на Белле Генкиной. С Л. Ильиной А. Клещенко развелся в 1967 г. Общие воспоминания о прошлом тяготили их. Люди, прошедшие через тяжкие испытания, старались забыть о прошлом, начать новую жизнь. По замечанию Ильиной Л.Л., ни один брак, заключенный в ссылке, на воле не сохранился.
В 70-е годы А.Д. Клещенко работал на Камчатке охотинспектором. Осенью 1974 года с тяжелой простудой он попадает в больницу. Местные врачи не смогли спасти Клещенко, не имея нужных препаратов, в Петропавловск-Камчатский вертолет не смог его доставить из-за нелетной погоды.
Похоронен А.Д. Клещенко в Комарово.
Февраль 1997 г.
А.Д. КЛЕЩЕНКО
***
Дожди, дожди идут над Ангарой,
Не стало красок голубых и алых,
Насыщен воздух влагой, мошкарой,
И тучи виснут клочьями на скалах.
В соцветьях поздних лилий, как в бокалах,
Стоит вода. Ползет туман сырой.
Отныне на охотничьих привалах
Костер - сам первый, котелок - второй!
Еще ведь только август на дворе,
Еще купаться б надо в Ангаре
И восторгаться гладью голубою,
Еще воды немного утекло
С тех пор, как ты ушла и все тепло
Зачем-то унесла с собою!
***
Костер погас.
В сухие дни летучий,
Сегодня пепел, черный и сырой,
Лежит в кострище неподвижной кучей.
Курлычут журавли над Ангарой.
На желтых травах стынут капли влаги,
Не согревает крепкий чай души,
Сухие листья, как листы бумаги,
Все шелестят...
Хоть изредка пиши!
О том, что в Летнем, на большой аллее,
Желтеют липы...
Жизнь шумна, пестра...
О чем-нибудь, но так, чтобы теплее
Мне было у остывшего костра!
ДАЛЬ
Сядь, успокойся и глаза закрой.
Пускай бегут в чужую даль дороги,
Поблескивая глиною сырой...
Дождь перестал.
В лиловые отроги
Хребтов за посветлевшей Ангарой,
В склон каменистой и крутой разлоги
Ударил луч, пробившийся сквозь строй
Лохматых туч, и разогнал тревоги:
С тобой и здесь он делится теплом.
Тогда зачем тебе махать веслом,
Зачем сбивать о камни трактов ноги?
Нет!
Только в даль!
Сквозь дебри, напролом,
Пусть - птицей с перешибленным крылом,
Пусть - зверем, не имеющим берлоги!
***
Отсвечивает новый снег эмалью.
Над крышей дым стоит прямым столбом.
Душа полна неясною печалью,
Мечтой о южном небе голубом...
К холодному стеклу прижавшись лбом,
Я вижу: облака одели шалью
Луну над сопкой, выгнутой горбом.
И ночь.
И даль.
И даль за этой далью.
Пусть будет так же далеко до лета,
Луна вот так же тучами одета -
Все, как и здесь...
Но окна - на Неву!
***
Мы язык научились держать за зубами,
а стихи - не стараться продвинуть в печать.
В темняках,
в Магадане,
в Тайшете,
на БАМе -
проходили мы Школу Уменья Молчать.
Мы навечно останемся пылью и шлаком
для завязших у нас в неоплатном долгу,
Но сказать, что согласья является знаком
даже наше молчание - я не могу!