Имя Григория Орджоникидзе крепко связано с Красноярским машиностроительным заводом, а обстоятельства его смерти до сих пор не прояснились. 61 год назад правительство объявило, что 18 февраля в 17 часов 30 минут в кремлевской квартире скоропостижно скончался Народный комиссар тяжелой промышленности, член политбюро Григорий Константинович Орджоникидзе.
Врачи сообщили, что покойный 8 лет жил без левой почки, страдал от приступов стенокардии и тихо умер во время дневного отдыха. Под заключением подписались нарком здравоохранения Григорий Каминский, доктор медицинских наук Левин и дежурный врач Кремлевки Менц. Врачи покривили совестью и профессиональной честью, за что вскоре заплатили жизнью.
“Он был рожден для бурь и гроз”
акын Сулейман Стальский
Согласно официальной биографии Григорий родился 28 (15) октября 1886 года в деревушке Гореша в Западной Грузии. Отец владел клочком земли и подрабатывал извозом на руднике в Читауре (по другой версии он был дворянином).
После 2-х классов народной школы мальчик год учился в железнодорожном училище, которое бросил из-за бедности. В 1905 году он окончил Тифлисское фельдшерское училище.Подросток рано потянулся за правдой в нелегальный социал-демократический кружок, а в 1903 году записался в РСДРП. Фельдшер более 15 лет боролся с династией Романовых, половину этих лет его как зверя держали за решеткой.
Впервые он попался в январе 1906 года и после недолгой отсидки стал лечить рабочих Бакинских нефтепромыслов. Там подружился с Иосифом Джугашвили и вместе со Степаном Шаумяном, Алешей Джапаридзе и Спандаряном заправлял подпольным комитетом.
В конце 1907 года, после восстания в Гудаутах, казаки захватили подпольщика с баркасом оружия. Отчаянного боевика год продержали в крепости, лишили всех прав и весной 1909 года отправили в Енисейскую губернию. Через пару месяцев ссыльный удрал из ангарской деревни с грустным названием. Потоскуй.
Осенью беглец оказался среди иранских повстанцев. С их помощью он доставил в Баку транспорт запрещенной литературы и поехал к Ленину в Париж. Тот определил боевика учиться в партийную школу в местечке Лонжюмо.
Однако живость характера увлекла его из-за парты на российские явочные квартиры. Большевистскому эмиссару удалось связать нелегальную сеть, которая в январе 1912 года собрала в Праге общероссийскую конференцию. Там 26-летний конспиратор стал членом ЦК РСДРП.
Весной 1912 года Орджоникидзе отправился в новый вояж. Сначала он помог Сталину бежать из вологодской ссылки. Затем посетил Баку и Тифлис, но попался в столице с фальшивым паспортом и 3 года гремел кандалами в Шлиссенбургской крепости. Оттуда его навечно сослали в Якутию, но в мае 1917 года ссыльный вернулся в столицу и окунулся в смертельную борьбу.
Ненависть и отвага сделали кавказца вождем гражданской войны. Уже в декабре 1917 года чрезвычайный комиссар прибыл на Украину, а в апреле 1918 года ему подчинился весь Юг России. Но в мае наместник бежал из Ростова от немцев с последним эшелоном.
Потом Серго возглавил оборону Северного Кавказа и сколотил 11-ю армию, с которой перенес весь ужас зимнего отступления на Астрахань.
Через год, в начале 1920 года председатель РВС Кавказского фронта с той же 11-й армией освободил Азербайджан и Армению. Пока кремлевские вожди спорили между собой об допустимости силового решения национального вопроса, Серго повел Красную армию на Грузию и выкликнул там Советскую власть.
После войны наркомнац Сталин руками Орджоникидзе навязал кавказским народам особую Федерацию. Однако, грузинские большевики Буду Мдивани и Филипп Махарадзе мечтали о самостоятельной республике в составе СССР.
Горячий спор скатился до личных разборок. Акакий Кабашидзе (будущий начальник Красноярской железной дороги) при людях обозвал Серго сталинским ослом, а тот сорвался на мордобой. Пострадавший заявил на обидчика в Центральную контрольную комиссию. В грузинский инцидент вмешалась кремлевская элита. Дзержинский заступился за Орджоникидзе.
К тому времени Владимир Ульянов, пережив ужасы междоусобицы, заговорил такими чужими марксизму словами, как “биополитика” и “биотехника”. Первый термин означал физическое уничтожение врагов, а второй указывал подходящие средства.
В день и час провозглашения Советского Союза больной вождь продиктовал тезисы “К вопросу о национальностях или об “автономизации””, где обвинил поляка и грузина в великодержавном шовинизме. Ульянов попросил Льва Троцкого прижать зарвавшихся державников, но Сталин обыграл их, протащив имперский принцип устройства страны.
Затем Серго беспощадно расправился с кавказскими меньшевиками, дашнаками, мусаватистами и коммунистическими национал-уклонистами. Многие партийцы хвалили его за то, что воды Аракса и Куры не закрасились кровью, а колодцы Карабаха не забились трупами женщин и детей.
Позднее жизнь вернула национальные республики, в перестроечное время их потянуло на самостийность, а за ней вспыхнула резня.
Ленин хотел выгнать Орджоникидзе из партии за интриги, а Сталин в ноябре 1926 года сделал его председателем ЦКК и наркомом Рабоче-крестьянской инспекции. Новый цензор взялся чистить коррумпированных бюрократов и яростно травить оппозицию. На ХY съезде он пригрозил левакам, что партия многих ставила на колени и поставит еще не раз.
К декабрю 1929 года он помог Сталину расправиться с соперниками и закатить пышное торжество на его 50-летие, которое многие приняли за коронацию.
Однако в народной памяти Орджоникидзе сохранился как отец советской индустрии. В ноябре 1930 года он возглавил Высший совет народного хозяйства, а в 1932 году Наркомат тяжелой промышленности. Серго считал себя хозяином гигантской фирмы, которая вырвалась на первое место в Европе и второе в мире. Нарком надеялся быстро догнать и обогнать Америку.
Он буквально на своих плечах поднимал производительность труда. Нарком постоянно посещал предприятия, говорил с людьми, следил за ежедневными рапортами и сводками. Начальник строго “нажимал” на красных директоров за малейший срыв программы.
Дерзкий администратор ненавидел застой и делячество, презирал обывателей, цеплявшихся за вчерашний день. Он покровительствовал новым отраслям промышленности.
Однажды ведомственная комиссия из 25 человек изругала первые 25 тонн синтетического каучука за плохое качество и дороговизну. Но Серго одобрил материал, поскольку такого стратегического заменителя еще не имела Германия. Это был главный мотив его кипучей деятельности.
Орджоникидзе
породил военно-промышленный комплекс. Он двинул
индустрию на восток и построл заводы-оборотни не
считаясь с расходами. Нарком увлекался техникой,
сам водил автомобиль, а на полигонных испытаниях
любил управлять бронетехникой. Новые танки были
его болезненной страстью.
В июне 1932 года Серго запретил допускать к агрегатам и машинам неграмотных работников, а через два года заставил их сдавать госэкзамен на знание технического минимума. Так сложилась сеть профессиональных курсов и миллионы людей сели за парты. Менее успешно нарком пытался стандартизировать отечественное производство.
Однако он находил деньги на парки культуры с помпезным алебастровым ампиром, строил амбулатории и санатории для ударников.
Ночью 17 февраля, уже в дверях наркомата, он завещал коллегам смелее выдвигать молодые кадры. Нарком верил, что они овладеют техникой и станут основным капиталом индустрии, который надо будет тщательно беречь и умножать.
Между тем, Сталин требовал разоблачить какое-нибудь вредительство в тяжелой промышленности. Нарком противился репрессиям и пытался сохранить свои кадры. Он заверял капитанов индустрии: “ваш нарком вам всегда поможет”.
Орджоникидзе единственный из цекистов смело возражал Сталину и его временщику Николаю Ежову, когда тот рвался к диктаторским полномочиям. В начале февраля 1937 года Серго послал авторитетные комиссии на крупные заводы, в том числе и на Красмаш, которые не обнаружили саботажа. Этот доклад он хотел использовать против спецслужб на ближайшем пленуме ЦК.
Всего три месяца назад, в октябре 1936 года Сталин поздравил Орджоникидзе с 50-летием и пожелал еще много лет быть в первых рядах строителей коммунизма. Лаврентий Берия льстиво величал наркома непоколебимым партийным борцом, а сам уже бросил за решетку его старшего брата.
Коварный земляк нашептывал Хозяину всякие гадости на Серго и рассорил старых друзей. Орджоникидзе жаловался Анастасу Микояну, что бороться с Сосо невозможно, но и терпеть его надоело. Старый большевик уже не сомневался, что тот своей жестокостью сломает партию и заведет страну в тупик.
Накануне смерти, днем 17 февраля Орджоникидзе заседал в политбюро, а вечером поехал к себе в Наркомтяж. В это время чекисты обыскали его квартиру. Серго немедленно позвонил Сталину, но тот отшутился, что органы могут обыскать и самого генсека.
Утром 18 февраля они крупно поговорили без свидетелей. Нарком вернулся домой и еще раз говорил с Кобой по телефону. Его близкие слышали из-за двери кабинета крики и грузинскую брань. Затем раздался выстрел...
Сталин пустил слух, что Серго сильно огорчился предательством Пятакова, Ратайчака и других недавно казненных помощников. Вот благородное сердце наркома и не выдержало. Фашистские диверсанты добили его с того света. Передовица “Правды” подтвердила, что троцкисты уже извели злобой Феликса Дзержинского, который в июле 1926 года умер от инфаркта после доклада на пленуме.
Сталин часто перекладывал ответственность за свои преступления на чужие плечи. Фрейд называл эту болезненную психическую уловку переносом собственных дурных качеств на других людей.
Родственники и доверенные сотрудники не верят в самоубийство наркома. Он готовился к схватке на роковом февральско-мартовском (1937 г.) пленуме ЦК. Но после его телефонного разговора со Сталиным в квартире появился чужой человек. Он хотел лично передать Серго документы политбюро. Через несколько минут в кабинете прозвучал выстрел, а неизвестный выскочил и скрылся (по другой версии молодой деревенский родственник). Архив покойного немедленно захватила комиссия Микояна-Мехлиса-Берии.
22 февраля Красную площадь накрыла густая пурга. Погребальную урну усыпали цветами, перед ней несли 5 орденов, почетный эскорт замыкал кавалерийский эскадрон с гаубичной батареей. По площади катились автомобили и танки, а над головами пронеслись боевые самолеты. Под залпы прощального салюта и пение “Интернационала” прах большевика замуровали в Кремлевскую стену.
От имени партии и правительства на траурном митинге выступил Вячеслав Молотов. От наркомтяжа говорил вскоре казненный командир оборонки Моисей Рухимович. Скорбь трудящихся Закавказья передал Лаврентий Берия (спустя 17 лет его имя вымарали из репортажа).
Сирота Алексей Стаханов даже назвался сыном Серго, без которого стало некому бичевать саботажников ударного движения. Будущий строитель Норильска Авраам Завенягин, спутав похороны с юбилеем, даже выкрикнул славу верному соратнику Ленина и Сталина.
Советские трудящиеся почему-то несли соболезнования не семье покойного, а Сталину и Молотову. Траурные заседания и митинги докатились до Красноярска.
Секретарь Кировского райкома Андрей Губин зачитал правительственное сообщение красмашевцам. Всего три месяца назад они рапортовали своему наркому, что в честь его 50-летия подняли производительность, перевыполнили планы и радостная жизнь воодушевила их на дальнейшие победы.
Теперь токарь Бурлакин, технолог Гусев и шлифовальщик Чукасов клялись покойному ликвидировать последствия гнусного вредительства. Секретный информатор внимательно разглядывал приметы скорби на лицах заводчан, поскольку ликовать могли только разоблаченные троцкисты и их пособники.
В этом аноним сильно ошибался. Жена бывшего главы правительства Алексея Рыкова свалилась в обморок. Николай Бухарин держал сухую голодовку, когда услышал траурную музыку, но не посмел зайти в соседний подъезд чтобы проститься с другом. Он даже сочинил мемориальную поэму, но отправил ее Сталину.
Потерял
надежного заступника и директор Красмаша
Александр Субботин. Во время вредительского
процесса Пятакова-Радека райкомовцы выгнали его
из партии за покровительство врагам народа.
Серго успокоил бывшего матроса и помог вернуть
партбилет. Теперь последнюю надежду замуровали в
толстую стену.
На следующий день открылся февральско-мартовский пленум ЦК, где Сталин объявил “Кадровую революцию”, обернувшуюся новым витком массовых репрессий.
Орджоникидзе положил всю свою жизнь на завоевание власти и создание великой индустриальной державы. На его волевой энергии отечественная промышленность стала вырабатывать 18 млн. тонн стали. За годы войны оборонка обогнала фашистскую коалицию на 57 тыс. танков и самоходок, на 22 тыс. самолетов и 162 тыс. орудий.
Но народу пришлось воевать всего с 8-10 млн. тонн металла, который давала молодая индустрия Урала и Сибири. Этого потенциала можно было достичь без штурмовщины и репрессий, а уничтоженные специалисты могли более эффективно им распорядиться.
Серго бросил гордый вызов природным Богам и стал главным строителем “Вавилонской башни” коммунизма. В этом столпотворении смешались языки и нравы, народы перестали понимать друг друга. В распрях и усобицах дружная работа встала, а башня начала осыпаться. Однако за полвека на стройках пятилетки выросли несколько поколений советских людей.
После войны Сталин вычеркнул его фамилию из очереди на гранитный монумент в столице. Поэтому памятниками наркому стали советские “гнилые местечки”. По сей день, из ветхих корпусов торчат трубы гигантов первых пятилеток, а вокруг засохших фонтанов с пузатыми бетонными малышами стоят обшарпанные стены сталинских домов.
На пьедестале лежит колючий букет структурных, социальных и экологических болезней. Мертвым заводским гудкам больше не созвать к проходным толпу усатых пролетариев. Помянем их молча...
Анатолий Ильин
Памяти Серго
// Вечерний Краснярск. 1998. 18 февраля.