Горячее лето 1937 года

Сегодня газета, продолжая начатую тему, предлагает документальный очерк историка Анатолия Ильина, повествующий о “Великой чистке” в Красноярье.

16 июня арестовали директора Красмаша Александра Субботина, а на следующий день “Правда” опубликовала статью “Странная позиция Красноярского крайкома”. По мнению журналиста Синцова партийцы восприняли арест нескольких аппаратчиков как гром среди ясного неба. Но его разбирало любопытство, кого в горкоме больше всего, ротозеев или право–троцкистских выродков?

К тому времени следственные органы сорвали маску с помощника секретаря горкома Зубанова. Секретной частью горкома заведовал Дашков, который приехал к брату, отбывавшему в Красноярске срок за бандитизм. Сам секретарь Степанов часто выступал адвокатом врагов народа, а в марте заткнул рты коммунистам, которые требовали расследовать преступления Бухарина и Рыкова.

Грязные вражьи следы вели в краевой комитет партии. Второй секретарь Голюдов не донес на инструктора Диктовича, которого в Чите уже однажды исключали за троцкизм. Заведующий отделом Савкевич покрывал главаря минусинских подпольщиков Саламатова. Журналист недоумевал, почему секретарь крайкома Акулинушкин так слепо доверял многим врагам.

В середине июня в Красноярск нагрянули председатель Комиссии партийного контроля Матвей Шкирятов и ленинградец Сергей Соболев. Прямо с вокзала они поехали в управление НКВД к новому начальнику Леонюку. Тот не смог опереться на местное начальство и сигнализировал в центральный аппарат. До него взяли всего двух инструкторов горкома и партизанского командарма Буду. Приезжий чекист хотел арестовать секретаря горкома Степанова, но Акулинушкин потащил его к себе в крайком и отправил документы на согласование в ЦК.

В тот же день Соболев протянул секретарю ордер на арест горкомовца. Акулинушкин замешкался, вздыхал, вздыхал, но потом подписал. На второй день заключения Степанов признался во всех грехах и клубок связей быстро размотался до самого Акулинушкина.

Органы быстро раскусили тактику врагов и кинулись громить команды Голюдова и Акулинушкина. Раньше местные вожди защищали провалившиеся кадры или переводили их в другие места. Если им это не удавалось, то они громче всех кричали о разоблачении троцкиста. Враги усердно обрабатывали, обхаживали и вербовали новых подпольщиков. Строптивых служак - сначала били по брюху, потом по ногам, а если не помогало, то по башке. Так на аппаратном жаргоне называлось лишить казенного обеда, машины, или квартиры.

Теперь они не могли защитить самих себя. Из НКВД Шкирятов перебрался на заседание бюро крайкома, где Семен Голюдов более двух часов яростно обличал врагов народа. Партийный контролер внимательно слушал его и думал “во болтает, борется герой, свою шкуру закрывает”.

Далее события развивались с поразительной скоростью, отсчитывая последние денечки смертельно испуганных администраторов. Все протоколы и выписки бюро крайкома изрезаны, подклеены и переправлены разными чернилами. 17 июня Акулинушкин задним числом исключил из партии врага народа Степанова и председателя горисполкома Балахонова. Горкомовца Морозова арестовали немного раньше. Из-за кровавой страды Акулинушкин видимо пропустил роковой пленум ЦК.

С 23 по 29 июня в Кремле вертелась смертельная карусель. Николай Ежов напугал цекистов гигантским заговором, который завел страну к порогу гражданской войны и потребовал себе чрезвычайных полномочий. Против вакханалии террора выступили старый коминтерновец Осип Пятницкий и молодой нарком здравоохранения Григорий Каминский. Обреченные назвали главных чекистов Ежова и Берию провокаторами и убийцами. Остальные функционеры припомнили друг другу все старые грешки. Только в первый день этого трагичного фарса из состава ЦК исключили 26 человек, а к концу заседаний еще пятерых. Нарком Ежов вырвал себе диктаторские права, включая индульгенцию политбюро на пытки подозреваемых.

Секретарь Акулинушкин из последних сил пытался удержаться на плаву. 25 июня он сообщил поредевшей краевой верхушке об аресте правого заговорщика Семена Голюдова и четверых его доверенных сотрудников. На следующий день он сдал временного зампреда крайисполкома Лютина, который покровительствовал врагам в крайЗО.

Некогда могущественные чиновники покорно ждали своей участи. Только отчаянный райкомовец Искра ударился в бега, да председатель крайплана Орлов слезно просился отпустить его из края.

По вечерам 26 и 27 июня Павел Акулинушкин собирал городских парторгов и рассказывал им о разоблачении новых врагов, вскользь поминая собственные промахи. Но партийцев возмутила заносчивость секретаря, который плохо каялся перед ними. На их глазах секретарь окружил себя врагами и подхалимами, а когда ЦК потребовал выбить задолженность из 11 районов, взялся манипулировать отчетностью.

Крепко влетело уполномоченному КПК Хавкину. Его сотрудники успокоились после обмена документов и вернули в партию махровых врагов. Не разжалобили товарищей зампред крайисполкома Горчаев и начальник подора Юдельзон. Совещание закрыл Матвей Шкирятов, которого раздражала беспечность коммунистов, которые год назад радушно принимали матерого врага Рыкова. Им надо было сразу искать, не оставил ли враг грязных следов.

Между заседаниями Хавкин рассказал последним членам бюро, что на железной дороге медленно ликвидируют последствия вредительства. Ответственные работники не проверили кадры, не обследовали аварийных участков и не установили контроля за правилами эксплуатации. Все это потому, что в марте бывший секретарь Голюдов произнес антипартийную речь перед дорожными активистами, а Акулинушкин не одернул врага народа.

Через день из аппарата крайкома изъяли еще 10 инструкторов, делопроизводителей и машинисток. Технический персонал быстро пополнился случайными людьми и в документах появилась масса грубых опечаток. В стенограмме пленума крайкома вместо “пролетарский” напечатали “предательский суд”.

Затем пришел черед отправиться по крестному пути самому партийному наместнику. 2 июля анонимное бюро разрешило Павлу Акулинушкину выехать в Москву для доклада в ЦК ВКП(б). Но уже 11 июля корреспондент “Правды” Синцов поведал стране, как тот покрывал врагов народа.

Рядовые партийцы разоблачили директора Субботина, который хотел замять дело об отравлении рабочих. Крайком помог вредителям замести следы, а честных коммунистов выставил склочниками.

Затем Акулинушкин двинул своих людей в бюро нового Сталинского райкома, но партийцы провалили их тайным голосованием. Тогда секретарь послал группу Коновалова, а их арестовало НКВД. Когда в горкоме провалился Морозов, на его место назначили врага Степанова. В крайЗО вредителя Лютина заменили на врага Думченко. Руководители крайкома явно потеряли доверие и сошли с партийных рельсов.

21 июля в Красноярске открылся YII пленум крайкома. Страсти закипели уже при выборах рабочего президиума. Из зала закричали, что не доверяют шайке врагов из бюро и потребовали выбирать персонально. Хавкин перехватил инициативу, добавив к остаткам бюро Соболева и Шкирятова. Члены президиума заняли свои места и передали слово главе партийных контролеров.

Сталинский опричник Матвей Шкирятов сразу сбился на славянофильский лад. Он восхищался умом и хитростью русского мужика. Мужичек сразу почувствует, как к нему относится и чем дышит приезжее начальство. Этот народ сделал революцию под руководством партии Ленина–Сталина.

Ему вторил бывший питерский пролетарий Сергей Соболев. Он напомнил всем знакомую картинку, как шпингалет–уполномоченный кричит на пожилого колхозника, что немедленно его оштрафует. Колхозник молча ухмыляется в бороду, так администрировать каждый может, а из них надо воспитывать хозяев.

Соболев приехал возглавить краевую организацию. Он с 15 лет работал в литейке Балтийского завода. Потом был организатором Петроградского комсомола, служил комиссаром в Красной армии. Год руководил сибирским комсомолом, откуда забрали в аппарат ЦК ВЛКСМ. На XIY съезде партии Соболев примкнул к сталинцам и с командой Кирова выехал громить зиновьевцев в Ленинграде. Там он захватил Северо–Западное бюро ЦК и Ленинградский обком комсомола. За беспощадность к оппозиции его поставили заведовать отделом кадров Ленинградского горкома партии, выбрали в ЦК ВКП(б) и ВЦИК РСФСР

Новый секретарь сразу перешел к злободневной теме кадровой революции. Он пояснил сибирским партийцам, что теперь все враги слились в одну банду. Между собой сговорились троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы, рыковцы, эсеры, шпионы, японо–германские фашисты и кулацкие партизаны. Они напоминали питерцу змей в мешке.

Враги проникли на все руководящие посты и поставили край под удар. Они полностью разложили партийную организацию - одних подкупив, других - подпоив, а третьих заманив должностью.

Даже на обувной фабрике “Спартак” подпольщики готовили забастовку, лишив работников сырья и заработной платы. Поэтому всем надо бдительно следить за всеми.

Опытный Шкирятов научил активистов засекать врагов по критическим речам. О своих недостатках кричит только враг или шляпа. Настоящий большевик сначала разобьет врагов, а потом молча исправит недостатки.

Соболев передал совет Андрея Жданова искать врагов по распущенности, спайке и артельности. Коварные враги прячутся там, где развалена работа, где на лицо политическая беспечность, разнузданность и разгильдяйство. Сам секретарь приладился разоблачать врагов по глазам. Раз глянул на секретаря крайкома комсомола Большакова и сразу окрестил его “подходящей тварью”.

Партийцу Кубеко тоже хотелось казаться посвященным. Он влез с рассказом, как их натаскивал “железный нарком” Лазарь Коганович. Тот учил заходить к врагам не с переду и смотреть на его рожу и подкрашенные губки, а сзаду. Там правда так и попахивает, но ее лучше видно.

Между тем, низовые аппаратчики уже догадались, что всех врагов не переловить. Они открыто заговорили о потере контроля над населением. Погромная кампания смыла остатки авторитета чиновников и притупила суеверный ужас перед тайной власти. Крестьяне без энтузиазма встретили нового секретаря райкома Орлова. Выступая на сельском сходе, он свалил мизерный доход по трудодням на разоблаченных вредителей, а из толпы закричали “сейчас вас много присылают, вы тут наболтаете целую бочку арестантов...”.

В другом случае, крестьяне пригородней Березовки молча выслушали доклад о восеми шпионах в РККА. Затем местный фельдшер степенно заявил “все партийцы жулики, в горкоме и крайкоме одни враги, а мы на них всех горбаться, корми их”. Следом загалдели остальные мужики “куда ни кинь, везде клин. На Красмаше, ПВРЗ и горкоме одни вредители. Вот мы днем и ночью спину гнем, а субботины расхищают по 145 тыс. рублей”.

В тревожной атмосфере сдавали нервы у молодых администраторов. Кадровая революция открыла Чулкову двери в крайком, но с первых шагов у него вышла неприятная история. В Ачинске он зачитал 22 фамилии врагов из крайкома, а затем перешел к задачам уборочной страды.

Докладчика перебил начальник политотдела МТС Башаров. Он посоветовал ловить предателей не на селе, а в городских кабинетах. Крайкомовский одернул комиссара и велел хорошенько поискать у себя осиные гнезда врагов.

Башаров вернулся в свою деревню и переполошил трактористов, что кругом полно восставших врагов. Для подавления бунта он вооружил активистов тозовкой и пулеметом. Сам забрал наган с 36-ю патронами и уехал в Ачинск. Там бросил автомобиль, добрался поездом до Новосибирска и явился в приемную секретаря обкома Роберта Эйхе. Его канцеляристам Башаров назвался представителем ЦК и рассказал, что весь юг края охвачен крестьянским восстанием. Бойкие секретарши не растерялись, схватили политотделеца и под конвоем отправили в Красноярск. По дороге отчаянный комиссар выпрыгнул из поезда.

Теперь Чулков мучительно сомневался, толи провокатор хотел застрелить кандидата в члены политбюро Эйхе, толи парню зашла дурь в голову насчет восстания, хотя народ спокойно работал на полях.

Ошалелая от запаха крови номенклатура не смогла сразу применить советы великих инквизиторов и скатилась на разговор о мелком грешке. Секретарь Березовского райкома Гнусин посчитался с политотдельцем Вишняковым. Тот наушничал Акулинушкину, как райкомовский пьет с рядовыми партийцами.

Исидор твердо объявил, что пил и будет организованно пить с народом. Вот только многие колхозники напивались по случаю и без него, особенно в христианские праздники. Правленцы одного хозяйства не побоялись выделить из кассы 3500 рублей на праздник Троицы.

Сорокин из Хакассии вспомнил, как много пили на пленумах. После одного заседания секретарей повезли в пионерский лагерь. Там холуи Акулинушкина и Рещикова отобрали “чистых” от “нечистых”, чтобы пьянствовать с врагом народа Субботиным. А пьяный матерый враг начальник Красноярской железной дороги Мирский плясал чечетку на столе.

Работник торговли Коган подтвердил, что враги пропивали сотни тысяч рублей, но бывший директор Красторга Шелок и Чулков ловко списывали убытки на питание актива. Осведомленность рассказчика легко объяснима, поскольку враги ему доверяли таскать корзины с водкой и деликатесами.

Вопрос о пьянстве вдруг разрешился скорым и трагикомическим образом. Шкирятов тыкнул пальцем в зал “вот здесь вчера пьяный сидел, его надо исключить из партии. Кругом враги, а он приехал на пленум и вот возьми его”.

На трибуну вытолкнули секретаря Тюхтетского райкома Терентьева. Он запричитал, как 20 лет чистил врагов, не примыкая к оппозициям. К ним прибыл “импортный продукт” ленинградец Максимов. В день Парижской коммуны ссыльный вздохнул “все узники и политические эмигранты наши” и клеветал на Генеральную линию, увидев силу партии в отсутствии единого мышления. Терентьев передал эту крамолу в НКВД.

Теперь райкомовский звал свидетелей, что он совсем больной выпил пива, а в душном зале его развезло. Но товарищ Щенников не стал покрывать пьяницу, который еще до обеда выпил мерзавчик вина. Под дружный смех зала Терентьев отпирался, что пил обыкновенную наливку.

Тогда райкомовец Петров пожаловался, что тюхтетец напивался как свинья на каждом пленуме. В марте Терентьев вернулся в гостиницу под утро и справил малую нужду в его сапог. Тот отчаянно закричал “ой, ты врешь нахально, ты спал и не видел этого”. Но райкомовец Иршков подтвердил, что Терентьев весело гуляет третий год и по пьянке выгнал жену. Весной он так набедокурил в городе, что секретари до сих пор стесняются показаться на улице.

Тут в дискуссию вмешался главный дирижер Матвей Шкирятов. Он не встречал совсем не пьющих мужчин. Но одно дело выпить дома с товарищами и совершенно другое пьянствовать на глазах у народа. Люди только посмеются над пьяным рабочим, а на партийного сразу пальцем укажут “коммунист напился”. Терентьеву нельзя доверять, раз он хотел обмануть партию в малом.

Терентьев умолял товарищей не ломать его судьбу. Он сутками боролся с контрреволюционной сволочью, а жена спуталась с заезжим инструктором. Выпив пива и наливки, он, конечно, совершил тяжкое преступление, но уже раскаялся и больше не повторит. А в сапоги Петрова мог помочиться кто угодно. Тут Соболев оборвал причитания и предложил исключить алкоголика из состава пленума. Сразу после дружного голосования, у райкомовского отобрали мандат.

Новый секретарь передал сталинскую установку выдвигать кадры из маленьких людей, придавленных сапогом мерзавца Акулинушкина. Они без политических горизонтов, не станут ораторами и плохо разбираются в цифрах. Да сам черт не разберется в тех же цифрах крайплана. Зато эти люди будут честно работать и не подведут.

Маленькие люди болеют душой за каждое зернышко, за каждый болтик. Они по ночам будут думать, как дошла та гаечка до места. Такие люди укрепят край, расположенный на границе с самым сволочным государством. С такими выдвиженцами легче управляться, чем с образованными врагами.

Дальше Соболев критиковал управленцев, которые ходили как Николай–Чудотворец или сидя ковырялись в носу как турецкий царь. Такие деятели могли приказом запретить дождь или снег. Если на небе существует святое лицо, то оно только посмеется над такими большими начальниками. Например, докладчик вспомнил работника крайЗО, который отворачивался, подавая сводку. Секретарь сразу догадался, что ему суют фальшивый документ. Ему не пришло в голову, что смотреть в глаза упырю отваживался далеко не каждый мужчина.

Потом новый секретарь закрыл пленум на мажорной ноте. К 20-й годовщине революции все будут в праздничном убранстве и местным партийцам тоже надо подтянуться, чтобы в общем торжестве услышали их победный голос. Из зала деловито поинтересовались отпусками. Докладчик поморщился и напомнил о необходимости полного напряжения. Злые враги еще постараются всем отомстить. Нужно скорее разгромить эту тварь и расчистить дорогу к процветанию края. Поэтому отпуск заменили месячным окладом.

Из участников этого зловещего пленума мало кто выжил в вихре кадровой революции. За короткие предвоенные годы сменились трое первых секретарей крайкома.

Горчаев не долго просидел в заветном кресле председателя крайисполкома и куда-то пропал.

В августе 1937 года председателем назначили Хавкина, но в октябре забрали в центральный аппарат КПК, где его следы затерялись.

Соболев был близок к Сергею Кирову, который перед гибелью откровенно высказал ему опасения за свою жизнь. Такие свидетели редко доживали до старости, но ему удалось случайно уцелеть.

Матвей Шкирятов на год пережил своего господина. После смерти Сталина он сжег все бумаги и ушел на заслуженный отдых, считая себя верным солдатом партии, но о подвигах не распространялся.

Анатолий Ильин
Горячее лето 1937 года //
Вечерний Красноярск. 1937. 28 июня.