В год столетнего юбилея Транссибирской магистрали уместно вспомнить первого начальника Красноярской железной дороги Ария Мирского. Он прожил бурную жизнь и был участником многих событий, сотрясавших Россию.
На
самом деле его звали Юрий (Акакий) Кабахидзе. Он
родился в 1890 году в семье князя из Зугдиди. Отец
был мировым судьей и своей справедливостью
заслужил уважение народа. Позднее он вместе с
сыновьями воевал против меньшевистского
правительства, сохранив авторитет и судейскую
должность при большевиках.
В 1912 году Юрий поступил на математический факультет Московского университета. Во время войны он перешел на медицинский и стал подрабатывать в Екатерининском госпитале. Там студент связался с земляками меньшевиками-интернационалистами, а в мае 1917 года вместе с ними перешел к большевикам. Молодого кавказца увлекла профсоюзная борьба. Его избрали в правление Центросоюза московских рабочих. Там он быстро проявил себя страстным организатором и выдвинулся в Моссовет.
Вскоре профсоюзного активиста подхватили вихри гражданской войны. В июле 1918 года он подался на красновский фронт. Осенью князь уже заправлял Тамбовским губкомом партии, ЧК и карательными войсками, наводя ужас на бунтовавших крестьян. В начале 1919 года он попросился на Восточный фронт. Михаил Фрунзе назначил партийца в реввоенсовет Туркестанской армии. После взятия Уфы он с 1-й армией повернул на Актюбинск.
В конце 1919 года комиссар по совету Елены Стасовой нелегально выехал в Грузию. По пути подбивал петлюровцев ударить по белым тылам, но помешал мятеж галицийских войск. Дальше он через Польшу пробрался в Вену. Там с Отто Бауэром умолял председателя рейхстага защитить пленных венгерских комиссаров.
Через Болгарию, Сербию и Турцию большевик проник в Грузию. Пытался оживить Тифлисское подполье, но оказался в Метехском замке. Весной 1920 года арестант завязал переговоры с грузинским правительством.
Меньшевики искали соглашения с Россией. Мирский взялся проводить делегацию в Москву. Они добрались до Новороссийска по забитому бегущими беляками Черноморскому тракту. В Ростове ходоков встретил Серго Орджоникидзе и спешно отправил в столицу, а Иосиф Сталин передал земляков в НКИД. В мае 1920 года Россия заключила с Грузией выгодный, но фальшивый мирный договор.
После авантюрного вояжа Мирский сдал экзамен и получил диплом врача. Но лечить больных мешала живость характера. В составе Русско–Украинской делегации он поехал в Варшаву. Там собрал группу агентов влияния и распространил газету “Ворошиловский стрелок”. По возвращении его назначили помощником начальника бронесил республики. В 1922 году военного отправили на курсы комсостава РККА, а затем отозвали на железнодорожный транспорт.
Крах блестящей карьеры Мирского был связан с “Грузинским делом”. Осенью 1922 года Буду Мдивани, Филипп Махарадзе и другие грузинские коммунисты приветствовали решение об образовании Союза, но мечтали сохранить независимость своей богатой республики в его составе. Иосиф Сталин и Серго Ордженикидзе напротив хотели подчинить Грузию Закавказской федерации. Политическая борьба быстро обернулась мелкими интригами и личными оскорблениями. На мужской вечеринке Акакий Кабахидзе обозвал Серго “сталинским ишаком”, а тот ударил его кулаком по лицу.
Кабахидзе пожаловался в ЦКК, тогда в Грузию выехала специальная комиссия ЦК большевиков под руководством Феликса Дзержинского. Но он встал на сторону Ордженикидзе, не обратив внимания на рукоприкладство. 12 декабря Владимир Ульянов с огорочением выслушал доклад “обрусевшего поляка”, а на следующий день у него случились два тяжелейших припадка.
Ленин смог вернуться к “грузинскому делу” только 30 декабря 1922 года. По злой иронии судьбы, он продиктовал статью “К вопросу о национальностях или об “автономизации”” против Сталина и Орджоникидзе, в день и час торжественного открытия Первого Всесоюзного съезда Советов, где провозгласили образование СССР. Не приглашенный на праздник Ульянов горько писал, что казенного рукоприкладства нельзя оправдать никаким оскорблением или провокацией.
Больной Ульянов хотел внимательно познакомиться с заявлением Кабахидзе, но его “затеряли” в ЦКК, председателем которого вскоре стал Ордженикидзе. Тогда вождь попросил передать всем обиженным грузинам, что целиком стоит на их стороне. Он надеялся, что разбором конфликта займется Лев Троцкий, а тот отказался, сославшись на болезнь.
Только в марте 1923 года Троцкий взялся резко критиковать “великорусских” централизаторов в статье “Нициональный вопрос и воспитание партийной молодежи”. Эта статья лишь подлила масла в огонь партийной дискуссии, за фасадом которой шла ожесточенная борьба за ленинское наследие власти.
В это время Мирский связался Троцким и его видными сторонниками Александром Серебряковым, Иваном Смирновым и Христианом Раковским. Он подписал заявления “46-ти”, “83-х” и “13-ти”. Летом 1925 года его исключили из партии и уволили с должности зампреда Московско–Курской дороги. Формальным предлогом стало устройство родича на “хлебную” должность. Однако Московская контрольная комиссия заменила исключение на строгий выговор, а Воровский и Авель Енукидзе погасили этот выговор в ЦКК.
Мирский активно участвовал в предсъездовских баталиях и левацкой демонстрации на десятилетие Октября. После разгрома оппозиции на XY партсъезде он решил порвать с Троцким. В январе 1928 года Мирского сослали директором на Забайкальскую дорогу. В апреле он каялся в Читинском окружкоме, а в июле снял подписи с программных документов. В августе секретарь партколлегии ЦКК Емельян Ярославский простил ему грехи молодости.
До 1930 года опального продержали в Чите, потом на два года перевели начальником Северо–Кавказской дороги в Ростов и на год задержали в Ленинграде. Но в 1933 году он вновь оказался на Забайкальской дороге. Затем кто–то из покровителей зачислил командира слушателем Военно–транспортной академии. В апреле 1934 года Мирский появился в Москве. Там он учился до февраля 1936 года, получив назначение в Красноярск.
На берегах Енисея грузинский князь не прижился. Первый удар получил на собрании управления дороги, где перед зиновьевским процессом читали закрытое письмо. Машинист Очередько заметил, что начальник окружил себя подхалимами. Он клялся в любви к Сталину и Орджоникидзе, а сам собрал 27 подписей под платформой “83-х”, за что его хвалил злейший враг Лев Троцкий.
Машинист потребовал исключить двурушника из партии. Парторг Коновалов напомнил, что Мирский пьянствовал в своем вагоне и не явился на собрания первички 16 и 22 августа. Еще пригрозил, что “вы меня критиковать собрались, я прислан ЦК”. Этот держиморда не разоружился и считал всех мелкотой. Партийцы дружно голосовали за исключение начальника.
В это время в Москве прогремел процесс “16-ти”. 25 августа приговорили к смерти и немедленно казнили Зиновьева, Каменева, Смирнова, Мрачковского и других старых большевиков. Параллельно в красноярском доме Красной армии бушевали кровавые страсти на собрании городского актива. Мирскому пришлось каяться во весь голос. Да, он был не последним в оппозиции, но уже 9 лет готов грызть зубами горло любой троцкистской сволочи.
Из зала деловито спросили “Кому перегрыз”? Мирский пояснил, что на Забайкальской дороге провалил несколько троцкистских групп и ему доверяет “железный нарком” Лазарь Каганович. Но активисты припомнили “их сиятельству” барские замашки. Строгий начальник всех обзывал сволочами, крыл матом и распускал руки. В зале сильно зашумели и кто–то крикнул “а еще орден на груди носит”. Водник Руковишников подозревал, что Мирский сдаст дорогу японским интервентам. Тот закричал “всему есть предел” и гордо удалился. Активисты громко хлопали и свистели ему в спину.
На следующий день Мирский прочитал в газете жестокий приговор бывшим товарищам и бегом вернулся на затянувшееся собрание. От него уже шарахались знакомые. Старого благодетеля предал управленец Сурвилло. Он раньше служил комиссаром на Московско–Киевско–Воронежской дороге, а Мирский был замом уполномоченного НКПС. В 1926 году начальник позвонил из Курска и передал трубку “сестре”, которая оказалась артисткой Шишковой. Она пригласила Сурвилло на оперу “Чио–чио–сан”. Он будто–бы стал отнекиваться, но Мирский велел оформить командировку. На Масленицу комиссар послушал певичек, вечером они крепко выпили и разъехались без особых безобразий.
Сурвилло якобы не знал о подрывной деятельности Мирского. Но после его пылких речей с балкона “Националя” на демонстрации и с перрона Казанского вокзала на проводах ссыльного Троцкого в управление прибыли сталинские эмиссары. 27 работников дороги сразу потребовали от Курского обкома убрать начальника. Тогда Мирского отправили почетным ссыльным в Сибирь.
Теперь Сурвилло подозревал, что пьяные актриски вербовали его в троцкистскую банду. Затем признался, что начальник политуправления НКПС Росов и сам Лазарь Каганович поручили ему следить за Мирским. Тот предупредил доносчика, что за такие слова прийдется отвечать.
Мирского
выгнали из партии, но в конце августа ЦК запретил
самовольно исключать номенклатурных работников.
Тогда секретарь крайкома Акулинушкин собрал на
начальника дороги дополнительный компромат.
Мирский был вхож в элитную компанию краевой верхушки. После заседаний пленума крайкома всех участников возили в образцовый пионерский лагерь Красмаша. Там на базаихском бережку холуи быстро отбирали “чистых“ от “нечистых” для интимной вечеринки. Князь часто напивался и лихо плясал чечетку на столе. Затем директор Красторга Шелок и крайкомовец Чулков ловко списывали водку и закуски на питание актива.
Однако Акулинушкин был опытным чистильщиком и не стал покрывать бывшего оппозиционера. Ему не пришлось далеко ходить за компроматом. Жилье и продукты дорожали, а вместо зарплаты сували авансы и пайки. Ремонтники нагло вымогали выпивку и подарки у поездных бригад, а отказникам могли навредить.
В одном отремонтированном паровозе нашли лишнюю шпильку. Другой локомотив вернулся из пробных испытаний с разбитым штуцером и протечкой дымогарных труб. Паровоз № 9046 продержали в цехе лишний месяц. Но на обкатке едва избежали аварии, обнаружив в золотниковых окнах зубило. Вредители Гудин, Костин, Колегов и Янко на холодную клепали оси колес.
Политотделы и трибуналы не могли удержать трудовую дисциплину. Во дворе депо среди белого дня валялись пьяные. Хмельные аварийщики только за июнь поставили под забор 50 паровозов. Летом 1936 года машинист Гаврилов прогулял ночную ездку. Утром дежурный вызвал в рейс похмельного машиниста и утомленную ночной сменой бригаду. В дороге машинист уснул, помощник закусывал, а кочегар помахивал лопатой. На полустанке Вагино они врезались в другой поезд. Разбили локомотив, 13 вагонов и полотно дороги на 58 тыс. рублей.
Многие железнодорожники ругали
сталинский режим за ложь и нищету. Из партии
выгнали почти всех машинистов пассажирских
составов. Помощник машиниста Васильев мечтал
читать не только официальную, но и троцкистскую
литературу. Монтер электроцеха Чабан не
голосовал за расстрел зиновьевцев и ответил
парторгу “ты видимо фашист, поэтому крови
хочешь”. Слесарь Богдашин предупредил “вот
начнется война, станете вы, коммунисты, вперед, а
мы в вас стрелять будем”. Сын парторга
стрелковой охраны Романова хвалился в
педтехникуме “возьму у отца наган, поеду в
Москву и убью Сталина – сразу стану героем и
получу мировую известность”.
Поэтому Мирского обвинили во всех грехах. 7 сентября политбюро отстранило его от должности, а в декабре на учетном листке написали жирным карандашом “Расформировать, как исключенного из партии за троцкизм”. При аресте отобрали маузер, подаренный командиром Забайкальскими войсками ОКВД.
Это был не первый арест на транспорте. В 1932 году чекисты раскрыли подпольную группу из 13 человек и успокоились. Но в январе 1936 года Лазарь Каганович приказал считать всех аварийщиков вражескими диверсантами. Немедленно ликвидировали конспиративную сеть и 3 боевки.
В июле разоблачили банду Осташенко, Рубчевского, Ксензюк, а в сентябре нашли целую подрывную организацию. К началу 1937 года только на ПВРЗ арестовали 82 троцкиста и вычистили 118 антисоветчиков. Служба безопасности считала руководителем подполья младшего брата члена политбюро, ссыльного редактора “Труда” Владимира Косиора.
Сурвилло вряд ли предательством выправил себе индульгенцию. В конце 1936 года редакция многотиражки “Красноярский железнодорожник” строго спрашивала “до каких пор Сурвилло будет барски–пренебрежительно относиться к жалобам трудящихся”.
Арий Мирский пал жертвой режима, который строил собственными руками. Оскорбленная гордость привела его в ряды левой оппозиции. Троцкисты мечтали о мировом господстве коммунизма, но проиграли борьбу за власть сталинской группировке, которая присваоила больштнство их програмных установок. Однако скатившися в оппозицию многие троцкисты проявили мужество и прозорливость в критике казенной “Генеральной линии”.
Сталинская администрация хотела остановить кризис и подкрепить дисциплину. Но властям не удалось одним страхом повысить профессиональные и культурные стандарты работников. Под нажимом властей производственная община, скрытая под именем трудового коллектива, скинула нестандартных членов. Затем погромная волна переросла в “Кадровую революцию”. Эта резня укрепила серое общинное большинство и заморозила корни многих современных болезней транспорта.
Анатолий Ильин
Авантюрный князь на большой дороге
// Красноярский рабочий. 1997. 2 февраля. С.13.
День и ночь 4-5 1998