Министерство образования Российской Федерации
Красноярский государственный педагогический университет
Исторический факультет
Дипломная работа
Выполнил: Полушин Д.В.
студент V курса исторического факультета.
Научный руководитель: Яблоков Ю.Н.
профессор, д. и. н.
Красноярск
2001 г.
Проблема взаимоотношения интеллигенции и власти всегда остро стояла в истории, она остается не решенной и сегодня. Проблема насильственного подавления интеллигенции остается открытой, поскольку многие архивные документы до конца не изучены, находятся под секретом. Свидетельства репрессий скрывались до конца 1980-х гг., историки к ним не допускались. А между тем остается неизученным, документально не подтвержденным, факт творческой деятельности заключенных в лагере, т.е. там, где проблема физического выживания стояла намного острее процесса интеллектуального развития. Остается неизученным значение для культуры страны трудов, разработок, произведений, а также условий их написания в Норильлаге, а также влияние непосредственного пребывания в лагере на мировоззрение деятелей культуры.
Такой аспект, как исследование культуры заключенных Норильлага ранее не поднимался и требует рассмотрения, тем более что в Норильлаге отбывали срок, жили на поселении многие выдающиеся деятели культуры страны. В работе впервые раскрываются биографические данные о людях, сведения о которых в публикациях очевидцев и исследователей проблемы крайне узки, фрагментарны, представляющие собой, зачастую, только упоминание фамилии. Большая часть материала по биографиям деятелей культуры и искусства Норильлага получена при содействии Информационного центра ГУВД, а также архива ФСБ Красноярского края и впервые вводится в научный оборот. При отсутствии работ, посвященных культуре Норильлага, сделана попытка собрать весь имеющийся материал в г. Красноярске по проблеме и представить его в последовательном, систематическом виде: по истории и структуре Норильлага, по культурной жизни в лагере, по биографиям и творчеству заключенных деятелей культуры и искусства. В главе “Норильский исправительно-трудовой лагерь в системе Главного Управления Лагерей” сделана попытка представить информацию по истории Норильлага, ранее в исследованиях не встречающаяся в таком объеме.
Данные по истории, культуре, персоналиям заключенных Норильлага, полученные из архивов УВД и ФСБ Красноярского края, из последних публикаций документов ГА РФ историками Кокуриным А., Петровым Н. (1), дополняют и уточняют информацию по теме, и могут быть использованы в сборниках по истории и культуре Красноярского края, биографиям выдающихся деятелей, чья жизнь связана с Красноярским краем. Краеведческая, региональная тематика работы, позволяет использовать материал в курсе преподавания истории Красноярского края и России (период 1930 - начало 1950-х гг.) при освещении темы “Репрессивная политика”, в филологических науках - в освещении биографий поэтов, писателей, в религиоведении - по репрессиям против священников и др.
Ограничения свободы слова и печати в годы советской власти наложили запрет на исследование проблемы взаимоотношений тоталитарной власти и интеллигенции в период 1930-1940-х и первой половине 1950-х гг. Ни в годы “оттепели”, ни в годы “застоя” в отечественной историографии не появились исследования, где бы хоть одним словом изобличались сталинские преступления. Более того, еще при Хрущеве из библиотек были изъяты все книги, в которых были опубликованы смелые негативные оценки вождей, властвующих структур, а также общественных отношений, т.е. литературы, несущей “вредное” воспитательное воздействие на читателей.
Однако нельзя не отметить появления художественных произведений, в которых прямо или закамуфлировано отражались свидетельства произвола советской власти. “Один день Ивана Денисовича” Солженицына А.И., опубликованный в 1962 г., своим сюжетом выходит далеко за идеологические рамки ЦК, и среди этих произведений является самым выдающимся. Но публиковались литературные произведения, и только.
В историографии вопроса можно условно выделить 2 крупных периода:
I. Середина 1970-х — первая половина 1980-х гг. — период зарубежной (эмигрантской) историографии.
II. Вторая половина 1980- х — 2001 гг. — снятие запретов в отечественной историографии и активное исследование проблемы отечественными авторами.
Еще до 1974 г. на Западе выходят книги, как правило, иностранцев, побывавших в СССР, чаще всего, в качестве заключенных тюрем и лагерей (Лендел Й. и др.). Их работы, в целом, носят мемуарный, описательный характер, содержат элементы анализа политического режима. Однако первым крупным исследованием является “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицына А.И., вышедшее на Западе в 1974 г. Аналога этому произведению, по научной значимости, не появилось до конца 1980-х гг. Это, безусловно, литературное произведение. Но, вместе с тем, и труд, в котором на первом месте стоят аналитический подход, личные впечатления, привлечение большого количества свидетельств очевидцев и других источников. Это новый, по тем временам, взгляд на проблему создания исправительно-трудовых лагерей и репрессий 1930-1950-х гг., которая до него, по существу, не поднималась. В 1974 г. появляется сборник статей “Из-под глыб”(2), имеющий все ту же политическую окраску. В 1975 г. опубликованы “Американские речи” Солженицына, в 1979 г. — “Сквозь чад…”. А в начале 1980-х “Красное колесо”. Вместе эти произведения дополняют сюжет “Архипелага ГУЛАГа”, но в отдельности претендовать на место исследования не могут.
Осмыслению проблемы культа личности, репрессий, условий заключения в ИТЛ в СССР, их анализу, дополненному собственными воспоминаниями, посвящена книга Е. Гинзбург “Крутой маршрут”, вышедшая в 1985 г. в Нью-Йорке (3). Авторы-эмигранты активно публикуют свои произведения, но многие из них изданы столь маленьким тиражом, что не получили широкого распространения в России, и дать какой-либо анализ по этим книгам не представляется возможным.
Характерно, что в этот период сами зарубежные интеллектуалы — Арон Р., Ростоу У., Бжезинский З., Карр Э., Даниэльс Р., Баккингем У. и др. — видимо, ввиду отсутствия материала и по идейным соображениям, проблеме репрессий и тоталитаризму в своих работах места практически не отводят, предпочитая исследовать вопросы экономической истории коммунизма, рассуждать по поводу значения революции 1917 г.
Если 1-й период историографии проблемы сопровождается многочисленными оговорками, касающихся научности работ, то во 2-й период появляются работы, безусловно, научные, как ученых-историков, так и историков - ”подпольщиков”, исследования которых были написаны “в стол”, и, дополненные документами архивов, вышли в свет практически сразу же после разрешения свободы слова и печати.
Открылись архивы. В отечественной историографии появились принципиально новые исследования: по тематике репрессий, сталинской идеологии и др. Не касаясь крупных, фундаментальных работ по истории отечества, в которых некоторые главы имели прямое отношение к проблеме, а также художественных произведений, можно отметить, что первые исследования были публицистического характера.
В сборнике публицистических статей “Возвращенные имена” в 2-х книгах (1989 г.) делается попытка обобщения истории репрессий в 1930-1940-х и нач. 1950-х гг. в СССР. (4)
Разоблачению и доказательству культа личности Сталина, государственных преступлений, изучению репрессий, посвящены публицистические заметки Волобуева О.В. и Кулешова С.В.(5)
В работе Гордона Л.А. и Клопова Э.В.(6), опубликованной в 1989 г. рассматриваются предпосылки и итоги сталинских репрессий, их воздействие на советское общество.
Пожалуй, самым емким исследованием конца 1980-х гг. является работа Медведева Р.А. Он в нескольких номерах журнала “Знамя” за 1989 г. помимо анализа и оценки событий, опубликовал не менее тысячи фамилий представителей научно-технической, военной, гуманитарной, медицинской и иной интеллигенции, ученых с мировым именем, репрессированных в 1930-е годы.
В 1990-е гг. о репрессиях писали практически все ученые-предметники. Продолжаются публикации сборников статей исследователей и очевидцев. Добавляется тема реабилитации (после указа президента о реабилитации, 1990 г.) жертв политических репрессий. В этих исследованиях публикуются документы НКВД о политических процессах 1930-1950-х гг., приводятся имена пострадавших.(7)
Под углом зрения, когда репрессии являются закономерным результатом взаимодействия власти и интеллигенции, написана книга Алексеева В. (8): о взаимоотношениях Советского государства и религии. Это одно из первых исследований о репрессиях против священников.
В 1992 г. появляется работа Л.М. Алексеевой (9) — исследование истории инакомыслия в СССР, доказывается, что именно инакомыслие стало причиной репрессий.
В 1996 г. под редакцией Сахарова А.Н. увидела свет крупная работа о судьбе исторической науки в ХХ веке, о репрессиях против гуманитариев и других ученых (10)
Платонов О.А. в работе 1997 г. продолжает изучение “тайной истории России”, эпохи Сталина, политики репрессий. В работах появляется анализ не только анализ событий сталинских времен, но и книг, вышедших в 1-й и 2-й период изучения проблемы (11).
К концу десятилетия появляются исследования с современным взглядом на историю и структуру ГУЛАГа, основанные на документах ГА РФ. Это исследования Кожинова В.В. (1999 г.) (12), рассматривающего историю ГУЛАГа до 1939 г., Кокурина А., Петрова Н. (2000 г.), охватывающая весь период существования ГУЛАГа (с 1917 по 1960 г.)(13).
Все эти исследования создают целостную картину политической и идеологической атмосферы в обществе 1930-1950-х гг., взаимоотношения Сталина и интеллигенции. Но вместе с тем, эти работы, применительно к теме “Культура Норильлага”, играют косвенную роль, поскольку большей частью не содержат даже упоминаний о Норильлаге. Они носят обобщенный характер, рассматривающих творческую жизнь заключенных в целом. О творчестве заключенных, отбывавших свой срок заключения в европейской части России, а также в восточносибирских лагерях (Колыма, Воркута и др.) опубликованы такие работы, как “Искусство ГУЛАГа”, “Фольклор ГУЛАГа” и т.п. В них собраны образцы тюремной, лагерной поэтики, письма, рассказы бывших заключенных, касающиеся этих мест лишения свободы. До сих пор нет книги, посвященной изучению творчества заключенных в Красноярском крае, и тем более культуры Норильлага, охватывающей разные стороны культурной жизни заключенных. Большая часть существующих работ лишь частично затрагивает данную проблему.
При изучении жизни и творчества деятелей культуры, искусства, науки, отбывающих заключение в Норильлаге может помочь работа А.А. Львова “Норильск”(1985 г.), где в осторожной форме изложено творчество бывших заключенных (Снегова С. и др.) в послесталинский период. Более поздняя работа Львова А.А. “Норильские судьбы: 1815-1995 гг.”(1995 г., 1998 г.) посвящена изучению вопросов истории Норильска и освоения норильских месторождений, рассмотрению биографий и творчества бывших заключенных и др. В ней автор поднимает вопрос о роли интеллигенции в освоении региона и связанной с ним жизни заключенных, рассматривается проблема творческой деятельности в условиях заключения. Круг изучаемых вопросов в его работах выходит далеко за рамки изучения политики репрессий. Это и история освоения норильских месторождений, и широкий круг персоналий выдающихся людей, бывших заключенных, анализ книг, событий и т. д. В его публикациях в качестве первоисточников используются беседы с очевидцами, документы архивов, мемуары бывших заключенных.
Большой резонанс в науке произвела книга бывшего заключенного, француза Жака Росси “Справочник по ГУЛАГу”, вышедшая небольшим тиражом на рубеже 1980-1990-х гг. на русском языке, включающая словарь, описывающая многие детали из жизни заключенных. “Справочник” создает, по словам рецензента Ломинадзе С.В., “ни с чем не сравнимый эффект присутствия”, воссоздает трагическую судьбу народа.
Бунич И. в книге “Золото партии” (1992 г.) связывает создание Норильского ИТЛ с разработкой месторождений, строительством норильского обогатительного комбината. Он полагает, что добыча норильской руды, необходимой для получения иностранной валюты, в первые годы существования лагеря сопровождались огромными людскими потерями. Автор отмечает сходства Норильлага и Колымы.
Во 2-м выпуске серии книг “Репрессированная наука”(1993 г.) под ред. Ярошевского М.Г. идет речь о процессах в советской науке, происходивших в 1930-1960-х гг. под влиянием административно-командной системы управления государством, освещаются судьбы отдельных ученых, репрессированных по идеологическим или политическим мотивам. Годлевская Н.Ю. и Крейтер И.В. в статье “Красноярское дело” геологов” приводят факты из жизни нескольких ученых, отбывавших заключение в Норильлаге.
При изучении истории, структуры, персоналий Норильлага может помочь крупная коллективная работа: “Енисейский энциклопедический словарь”(1998 г.) под ред. Дроздова Н.И. Это труд содержит данные по разным отраслям знаний, в том числе в него включены основные факты, даты, цифры в виде краткой справки по истории и структуре Норильлага (Бахмутов В.И.), а также краткие сведения по персоналиям.
В книге “Красноярский материк. Времена. Люди. Документы” под редакцией составителей Карловой О.А., Солнцева Р.Х., Чмыхало Б.А. (1999 г.) помимо обширной информации о природе, промышленности, литературе Красноярского края рассматривается творчество бывших репрессированных, в том числе и заключенных Норильлага, опубликованы главы из книг, письма, воспоминания, стихи периода заключения или ссылки.
Трофименко И.Н., опираясь на документы отдела специальных фондов архива УВД Красноярского края, в сборнике материалов краеведческих чтений за 1998 г. поэтапно излагает процесс формирования аппарата управления Норильлага и Комбината, рассматривает и анализирует проблему организации структуры управления лагерно-производственным комплексом, выделяет сходства и особенности систем управления лагерями.
На сегодняшний день для объяснения проблемы творчества заключенных в Норильлаге недостаточно существующих трудов. Это объясняется тем, что большинство исследователей рассматривают проблему под несколько иным углом зрения, не ставят перед собой задачу широкого, углубленного изучения и освещения вопроса о культуре Норильлага. Основная часть материалов опубликована в периодической печати. В связи с этим возникает необходимость в уточнении специфики данных публикаций.
Большое значение в изучении проблемы играют опубликованные и неопубликованные источники. Опубликованные источники по проблеме в СССР стали появляться с конца 1980-х гг. Это сборники документов, научные статьи, в которых авторы на основе статистических и иных данных архива дают возможность проанализировать ту или иную проблему. Проблемы неизученных вопросов истории, структуры и культуры Норильлага поднимаются, в многочисленных публикациях: в журналах “Свободная мысль”, “Отечественная история” (“История СССР”), “Знамя”, “Енисей”, “Нева”, “Литературное обозрение” и др., в газетах “Заполярная правда”, “Красноярский рабочий”, “Советский Таймыр”, “Сибирская газета”, “Красноярский комсомолец” и др.
Общие сведения по проблемам репрессированных в 1930-е гг. излагает кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН Земсков В.Н. В статьях исторических журналов в масштабе всей страны рассматривает социально-демографические проблемы в лагерях и тюрьмах НКВД СССР, статистико-географический аспект проблемы заключенных, ссыльных, спецпоселенцев, высланных и др. Автор приводит цифры по смертности в Норильлаге и других лагерях Красноярского края. Автор использует документы ГА РФ, характеризует и подвергает анализу систему тюрем и лагерей.
Наиболее значимыми при изучении структуры ГУЛАГа и всех вопросов, касающихся его истории, структуры, кадровой политики являются публикации Кокурина А., Петрова Н., Морукова Ю. в журнале “Свободная мысль” (1999-2001 гг.). Вся история ГУЛАГа выстроена в последовательной системе указов, приказов, постановлений, начиная с установления советской власти. Авторы, используя документы НКВД ГА РФ, подробно рассматривают и анализируют постановления за каждый год работы органов НКВД. Публикуемые материалы позволяют детально изучить многие вопросы истории, структуры, культуры Норильлага с момента его создания, а также сопоставить с другими лагерями НКВД СССР.
Значительная часть опубликованных источников представлена мемуарной литературой, т.е. воспоминаниями очевидцев, бывших заключенных и поселенцев: Гумилева Л.Н., Жженова Г.С., Кугультинова Д., Штейна (Снегова) С.А., Быстролетова Д.А., Норильского (Щеглова) С., Керсновской Е. и многих других.
Быстролетов Д.А., бывший заключенный Норильлага, разведчик, написал 12 книг воспоминаний (по другим сведениям 11) под названием “Пир бессмертных”(в первых публикациях “Как я умер”, “Записки из живого дома”). По мнению автора, “эта рукопись - обстоятельное и честное свидетельское показание о пережитом в годы “культа личности” с ноября 1938 г. по февраль 1956 г.”
В результате беседы корреспондента Канчукова Е. с Гумилевым Л.Н., в 1990 г. в 3-м номере журнала “Литературное обозрение” вышли в свет воспоминания Гумилева о Норильлаге под названием “Довоенный Норильск”, в которых автор со всей глубиной знания рассмотрел вопросы географии, этнографии, социологии Норильлага в период его заключения.
В числе многочисленных публикаций бывшего заключенного Норильлага, журналиста, Норильского (Щеглова) С. в книге “Правда о ГУЛАГе: свидетельствуют очевидцы” (составители Меситов А.А., Москалева Л.А.) в главе под названием “Сталинская премия” он излагает автобиографию, приводит уникальные сведения о настроениях, быте заключенных, о своей писательской деятельности в лагере, размышляет о жизни заключенных. В прессе Норильский публикует свои рецензии на новые книги о репрессиях (Аграновского В. “Последний долг” и др.), пишет статьи о судьбах и деятельности в лагере репрессированных ( об Аграновском В. и др. ).
Снегов(Штейн) С., бывший заключенный Норильлага, писатель-фантаст помимо произведений, не касающихся Норильлага, Севера опубликовал книги-воспоминания “Язык, который ненавидит”(1991 г) а также статьи “Норильск: и ненавижу и люблю!” и др., содержащие подробные биографические данные, факты из жизни заключенных и общения с ними (с Гумилевым Л.Н. и др.).
Необходимо проявить осторожность в отношении мемуарных данных, как источников, в научных работах, поскольку не исключена вероятность использования автором таких источников информации, как лагерные сплетни или даже собственное воображение. В настоящее время для объективного описания культурной жизни заключенных необходимо опираться на подлинные письменные записи не одного, а нескольких заключенных в период отбывания наказания в лагере. Однако письменные источники при обнаружении у заключенных изымались, а после освобождения ему не возвращались, поскольку разглашение какой-либо информации о лагере запрещалось даже в устной форме. И даже если удавалось вынести записи за пределы лагеря, в подлинном состоянии они хранились у автора или его родственников до определенного времени, поскольку, публикуя их, автор имеет возможность подвергнуть текст редакции, убрать на его взгляд “лишнее”, нередко искажая действительность, загоняя материал под определенную точку зрения. Поэтому мемуары даже самого авторитетного деятеля культуры, искусства, науки не могут претендовать на полную безоговорочную достоверность. К существующим воспоминаниям необходимо относится с критичностью, допуская возможность внесения автором субъективного видения явления, факта, преувеличения или даже вымысла.
Таким примером могут стать воспоминания Джорогова Ю. “Перекосы”, опубликованные во 2-м номере журнала “Нева” за 1998 год. В них, повествуя о лагерном театре и театральной жизни заключенных, он допустил грубую ошибку, объединив Смоктуновского И., Жженова Г.С. и его жену Воронцову Л. в ряд “отбывавших срок” в Норильлаге артистов. В действительности, Жженов и Воронцова жили на поселении, а Смоктуновский был вольнонаемным артистом Заполярного театра.
Воспоминания о Норильлаге в местной прессе публикуются, начиная с конца 1980-х гг. Большая заслуга в изучении воспоминаний бывших заключенных, сборе материалов и их публикации принадлежит норильским и красноярским исследователям.
Помимо А.А. Львова, норильского исследователя, большую работу по сбору информации о репрессированных, по истории и структуре строек, тюрем, лагерей на территории Красноярского края проделал председатель Красноярского общества “Мемориал” В.Г. Сиротинин. В числе его публикаций, главным образом, статьи в местных газетах, журналах и специальных изданиях. Это и информационная поддержка книг, энциклопедий и т. п. В результате сбора материала из архивов УВД, ФСБ Красноярского края в архиве “Мемориала” содержится обширная информация о сталинской национальной политике, составлена картотека персоналий заключенных, библиотека, а также кино- и фото- документы. Ценность архива “Мемориала” в том, что многие сведения получены и проверены Сиротининым в результате неоднократных экспедиций в места дислокации лаготделений Норильлага, непосредственного общения, бесед с бывшими узниками лагерей.
Н. Дзюбенко, член городского правления общества “Мемориал” г. Норильска, в местной прессе публикует исследования о бывших заключенных, их биографии, мемуары и мн. др. Эти данные представлены не только комментариями автора, но и отрывками из воспоминаний заключенных, объяснительных записок, что позволяют увидеть глазами очевидца некоторые аспекты быта, условий, культуры и пр. в уголовной среде. В статьях Дзюбенко использует документы Центрального государственного архива Октябрьской революции (ЦГАОР), архива МВД, норильского городского архива, тем самым предоставляет возможность сопоставить данные других исследователей. Статьи посвящены изучению динамики численности заключенных, выяснению количества жертв репрессий 1930-1950-х гг., расстрелов, проводятся параллели Норильск-Соловки, исследуются последствия национальной политики и др.
Г. Кродерс, спецпереселенец из Латвии, редактор газеты “Горняк”, член художественного совета театра, в числе первых поднял вопрос о необходимости создания памятника узникам Норильлага. Опубликовал воспоминания первого театрального администратора в Норильске Бороденко Г.А. о создании и деятельности театра. По сравнению с публикацией тех же фактов главным режиссером по литературной части Ковцур В. (письмо Бороденко), публикация Кродерса отличается ярким, живым языком, более подробными фактами из жизни труппы театра.
С момента создания Всероссийского общества “Мемориал” (1988 г.) в Норильске издается журнал “Норильский мемориал”, в спецвыпусках которого содержится информация о жизни и творчестве репрессированных, рассматриваются различные аспекты лагерной жизни, в том числе и культурной. К изданию журнала привлечены как члены общества “Мемориал”, так и учащиеся старших классов, которые под контролем специалистов собирают и публикуют материалы архивов комбината, бесед с очевидцами и т.п.
Если сопоставить ранние (конец 1980-х - начало 1990-х гг.) работы отечественных авторов с работами зарубежных авторов, то для последних чаще всего характерен более объективный подход к описанию и изучению проблемы. Многие их работы написаны сразу после возвращения на родину задолго до разрешения свободы печати в СССР. В их работах прослеживается меньшая тенденциозность и менее ярко выраженное желание клеймить все советское, что появилось в конце 1980-х гг. не только в общественных настроениях советских граждан, но и в работах отечественных авторов, и на этой волне развивается до сих пор. Многие отечественные авторы, в целом, пишут по схеме: “Коммунистический режим создал изощренную систему подавления, унижения и погубления миллионов. Ничего подобного по размаху, людоедской регламентированности и жестокой эффективности человечество не знало”. При поверхностном подходе в изучении проблемы от подобного заявления не застрахован никто. Как известно, число жертв политических репрессий в литературе конца 1980-х гг. преувеличивалось примерно в 10 раз. Это было следствием халатного пренебрежения документами архивов. Документы также доказывают вину и чрезмерное рвение местных органов НКВД и отдельных сотрудников в жестоком обращении с осужденными, а не всей системы.
Наиболее достоверные источники - архивные документы, т.е. неопубликованные источники. В них возможно лишь намеренное искажение информации органами НКВД, что не поддается проверке, а также могут возникнуть определенные трудности в изучении документов. На точность полученных из архива данных могут повлиять: небрежность заполнителя, неразборчивый почерк, повреждения на документах и др. В данной работе использованы следующие документы: учетные карточки ИЦ УВД (на 17 человек) личные дела ИЦ УВД, копии выписок, протоколов, приказов, писем и т.п. из личных дел архива ФСБ Красноярского края.
В работе использованы данные архива Красноярского отделения Всероссийского общества “Мемориал” при содействии его председателя В.Г. Сиротинина: картотека персоналий деятелей культуры Норильлага, монографии, редкие специализированные выпуски журнала “Норильский Мемориал”, текстовое сопровождение видеофильма “Норильлаг-65”, данные экспозиций музея (КИЦ) и др.
Кроме того, при сопоставлении и проверке данных в работе использованы материалы архива красноярского литературного музея: письма, записи бесед с очевидцами, копии личных дел, монографии, предметы быта и культурной жизни заключенных, фотографии и другие неопубликованные источники по вышеприведенным деятелям культуры, составляющие большую ценность для исследователя проблемы. Таким образом, были изучены фонды четырех архивохранилищ.
При изучении фондов библиотек, музеев и архивов, автор работы пришел к выводу, что многие факты культурной жизни заключенных утрачены навсегда. При многократных запросах в архивы ФСБ и УВД оказалось, что информация, которой располагают эти структуры, сводится к справочно-учетному материалу, некоторым личным делам заключенных. Прямые же свидетельства культурно-воспитательной работы в лагере — отчеты КВО, КВЧ Норильлага и вся документация, касающаяся данной проблемы, — уничтожена. Т.о. круг неопубликованных источников сводится к уцелевшим в архивах, музеях и на руках (“в частных архивах”) документам, которые создают весьма фрагментарную картину культуры Норильлага.
Цель исследования состоит в том, чтобы с учетом степени разработанности проблемы показать формы и особенности творческой деятельности интеллигенции в условиях заключения, определить ее значение в развитии интеллектуального и нравственного потенциала заключенных.
Задачи исследования
1. Рассмотреть взаимоотношения творческой интеллигенции и тоталитарной власти в
СССР в первые десятилетия существования советской власти.
2. Исходя из имеющейся источниковой базы изложить историю и структуру
Норильлага, определить его место системе ГУЛАГа.
3. Показать творчество заключенных в различных сферах культурной жизни лагеря.
Рассмотреть биографии писателей, историков, поэтов, корреспондентов, артистов, музыкантов, священников, отбывавших наказание в Норильске в качестве заключенных или спецпоселенцев, т.е. ссыльных.
Поскольку большая часть информации остается засекреченной и закрытой, а большей частью просто уничтоженной, автор работы не претендует на исчерпывающее раскрытие темы. Биографии некоторых выдающихся деятелей культуры и искусства могут быть в работе не затронуты. Некоторых личностей можно отнести одновременно к нескольким сферам культуры и искусства, автор работы определил их принадлежность по степени наибольшей активности в этих сферах. С целью широкого освещения проблемы в работу включены данные о жизни и творчестве деятелей культуры, не отбывавших заключение в Норильлаге: это заключенные Горлага, лагеря политзаключенных, созданного на базе лагерных строений Норильлага, отпочковавшегося от него в 1948 г. С этой же целью в исследование включены сведения об известных писателях и киноактерах, служителях культа и др., находящиеся на поселении в Норильске или вольнонаемные. В работе отводится место только ученым гуманитарной науки — историкам, в виду того, что эта наука близка культуре, а также потому, что люди, ее представляющие в Норильлаге широко известны. Представители других наук затрагиваются лишь в контексте.
Хронологические рамки охватывают период существования Норильского ИТЛ: с 25 июля 1935 г. по 22 августа 1956 г.
Географические рамки. Норильлаг изначально дислоцировался в пос. Норильск Красноярского края. Ко 2-ой половине 1940-1950-х гг. Норильский ИТЛ занимал площадь на протяжении 3500 км. от Минусинска до Карского моря. На этой территории были размещены лагерные подразделения. По состоянию на апрель 1948 г. Норильлаг объединял 10 лагерных отделений с рядом лагпунктов (8 в Норильске, 1 в Красноярске, 1 в Дудинке) и 18 отдельных лагерных пунктов (13 в Норильске, по одному в Красноярске, Игарке, п. Каеркан, сс. Шушенском и Атаманово). Последние обеспечивали Норильлаг сельско-хозяйственной продукцией. К 1950-м гг. в южных районах Красноярского края был сформирован ряд подразделений, считавшихся Красноярским портом Норильлага: 8-е лаготделение (Красноярск), 25 -е (совхоз “Таежный”, в 100 км. от Красноярска), Шушенское (2 лагерных пункта), Маклаковское (600 км. севернее Красноярска), Подтесовский ОЛП (650 км. севернее Красноярска). На июль 1955 г. в Норильлаге насчиталось 14 лагерных отделений, объединивших 29 лагерных пунктов.
Предмет исследования — история противостояния творческой интеллигенции и государственной машины тоталитарной власти в СССР в 1930-1940-е и первой половине 1950-х гг.
Объект исследования — культурная жизнь заключенных Норильского исправительно-трудового лагеря в 1935-1956 гг.
Интеллигенты, от которых еще Петр I стремился очистить Русь, всегда мешали стройному строгому режиму. После октябрьского переворота 1917 г. Ленин В.И. провозгласил общую единую цель “очистки земли русской от всяких насекомых”. И под насекомыми он понимал не только всех классово-чуждых, но также и “рабочих, отлынивающих от работы”. А также: “… В каком квартале большого города, на какой фабрике, в какой деревне… нет… саботажников, называющих себя интеллигентами?” Формы очистки от насекомых Ленин в этой статье предвидел разнообразные: где посадят, где поставят чистить сортиры, где по “отбытии карцера выдадут желтые билеты”, где расстреляют тунеядца; тут на выбор — тюрьма “или наказание на принудительных работах тягчайшего вида”. Именно в этом Солженицын видит корень преследований и гонений на интеллигенцию (отмечая это уже на первых страницах книги “Архипелаг ГУЛАГ”) в течение ленинского и сталинского правления.
В 1919 г. тюрьмы были заполнены “околокадетской” интеллигенцией, т.е. не монархической, но и не социалистической: это все научные круги, все университетские, художественные, литературные и вся инженерия. Кроме крайних писателей, кроме богословов и теоретиков социализма, вся остальная интеллигенция, 80 % ее, и была “околокадетской”. К ней по мнению Ленина относился, например, Короленко — “жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками”, “таким “талантам” не грех посидеть недельки в тюрьме”. Об отдельных арестованных группах мы узнаем из протестов Горького. 15 сентября 1919 г. Ленин отвечает ему: “… Для нас ясно, что и тут ошибки были”, но — “Какое бедствие, подумаешь! Какая несправедливость!”, и советует Горькому не “тратить себя на хныкание сгнивших интеллигентов”.
В 1920-е гг. “лились потоки” “за сокрытие происхождения”, за “бывшее соцположение”. Это понималось широко. Брали дворян по сословному признаку, брали и личных дворян, т.е. окончивших когда-то университет. При всяких волнениях и напряжениях сажали “бывших”, сажали анархистов, эсеров, меньшевиков, и просто интеллигенцию.
После “околокадетской” тряски (с 1919 г.) начали трясти интеллигенцию, которая считала себя передовой.
Социальная профилактика — удобный термин для репрессий против “интеллигентской шатии и гнили”, набрал обороты именно в канун войны за мировую революцию(1). Власти не нужна была думающая интеллигенция. Для осуществления поставленных задач требовалось лишь полное подчинение и послушание народа, и следование бухаринскому лозунгу “организованного понижения культуры”, т.е. ее упрощения. Культура и искусство по установке Сталина должны быть понятны рабочему классу. Более того, именно для него культура должна существовать и развиваться. Стремление к доступности, а отсюда — пренебрежение творческими достижениями отечественных (и тем более, зарубежных) классиков и насаждение в советский обиход понятных, а точнее — примитивных и порой безвкусных произведений. Так как проблемы экономики стояли намного острее вопросов культуры, то с целью получения золота и валюты (“Золотая кампания”) Сталин настоял на продаже за границу многих знаменитых полотен, выставленных или хранившихся в Эрмитаже, в Музее имени Пушкина в Москве и некоторых других музеях. Богатым коллекционерам, главным образом в США, были проданы картины Тициана, Рафаэля, Рубенса, Веласкеса, Рембрандта, Ватто, а также часть мебели и предметов убранства царских дворцов.
Сталину И.В. были близки антиинтеллигентские настроения, широко охватившие страну после революции: “Мы университетов не кончали”, “… Мы диалектику учили не по Гегелю”. Интеллигенция выставлялась Сталиным из жизни и заменялась “красной профессурой”, “призванными в литературу ударниками” и другими “образованцами”. Не обладая высокой культурой и болезненно ощущая свою культурную неполноценность, Сталин не ценил интеллигентность. Еще в 1907 г., вернувшись с Пятого съезда партии, он сказал: “В Лондон слетелось воронье — интеллигенты-литераторы, а не партийные бойцы”(2).
Светочами науки для него были такие авантюристы, как Лысенко, а подлинные гении, биолог Вавилов или ученый-энциклопедист Флоренский объявлялись лжеучеными.
В конце концов интеллигент в империи Сталина стал “белой вороной”. Впрочем, и сам Сталин имел свои прозвища. Среди лояльной интеллигенции конца 1930-х-1950-х гг. кличка Сталина — Хозяин. Среди лояльной еврейской интеллигенции — Балабуст (большой начальник, строгий хозяин). Ироническая кличка среди интеллигенции — Отец родной, Отец народов. (3)
Социальное мышление Сталина феодально-бюрократично: жители сталинской империи являлись для ее главы крепостными или винтиками большого государственного механизма. Интеллигенции особого места в этой стране не отводилось. Как всякий крепостник, Сталин считал себя вправе распоряжаться жизнью своих подданных.
Есть мнение, что возлагать на одного Сталина ответственность за репрессии было бы неверно. К его курсу стоит присоединить деятельность других политических деятелей: это Троцкий (Бронштейн), Урицкий, Каменев (Розенфельд), Зиновьев (Апфельбаум). Из-за репрессий были вынуждены покинуть Россию писатели Бунин, Куприн, Алексей Толстой, композитор Рахманинов, скульптор Коненков, конструктор самолетов Сикорский, изобретатель телевизионной трубки Зворыкин, ученый-механик Тимошенко, певец Шаляпин и многие другие выдающиеся люди России. Это была первая волна эмигрантов(1917-1929 гг.)(4)
Политические процессы конца 1920-х-начала1930-х гг. послужили поводом для массовых репрессий против старой “буржуазной” интеллигенции, представители которой работали в различных наркоматах, учебных заведениях, в Академии наук, в музеях, кооперативных организациях, а также в армии. Среди них было немало бывших членов кадетской партии, даже умеренных монархистов, участников националистических движений, а также бывших меньшевиков, эсеров, народных социалистов. Только очень немногие из них в 1920-е гг. примкнули к большевикам. Большинство же вообще не занималось политикой. В целом все старые специалисты относились вполне лояльно к советской власти и приносили ей немалую пользу своими знаниями и опытом.
Основной удар карательные органы наносили в 1929-1932 гг. по технической интеллигенции — “спецам”, считавшие на себя незаменимыми и не привыкшие подхватывать приказания на лету. Выискивалась вредительская сущность старого инженерства, его неискренность, хитрость и продажность. Газеты писали, что вредительство под руководством “спецов” проникло повсюду, что на судебных процессах была раскрыта только “головка” вредительских организаций, а не широкие слои их участников. Утверждалось, что “старое инженерство нужно безусловно считать настроенным контрреволюционно на 90-95 %”. Тюрьмы были забиты до отказа. В то время остряки их называли “домами отдыха инженеров и техников”.
Среди арестованных в 1929-1931 гг. “буржуазных” специалистов оказались также выдающиеся ученые и инженеры, как Ладыженский Н.И., главный инженер Ижевского оружейного завода; Величко А.Ф., крупнейший специалист по железнодорожному строительству и перевозкам, в прошлом генерал царской армии; Лорх А.Г., один из крупнейших специалистов по селекции картофеля. Был арестован и выслан крупнейший русский физик академик Лазарев П.П.
По клеветническому обвинению в создании монархической контрреволюционной организации арестовали большое количество честных и заслуженных военных командиров и специалистов. Среди них и такие видные деятели военной науки, как Какурин Н.Е., Снесарев А.Е., бывший начальник Академии Генерального штаба, которому ЦИК СССР только что присвоил звание Героя Труда.
Волна арестов не миновала и ученых-гуманитариев. В тюрьму попали академики Платонов С.Ф., Тарле Е.В., Лихачев Д.П., Бахрушин С.В., Тхоржевский С.И., Виноградов В.В., один из основателей сортоиспытательной системы в СССР селекционер Таланов В.В., крупный специалист истории естествознания профессор Райков Б.Е. Аресту или высылке подверглись философ Мейер А.А., историк Бахтин В.В., историк Гревс И.М., литературовед Бахтин М.М. и десятки других известных в то время ученых.
Судьба этих людей в дальнейшем сложилась по-разному. Многие из них были через несколько лет освобождены и сделали блестящую научную карьеру, к примеру, Тарле Е.В., Лорх А.Г., Виноградов В.В., Таланов В.В. В 1940-1950-е гг. они возглавляли важнейшие научные учреждения, пользовались почетом, получали ордена и звания. Иные же — Какурин Н.Е., Снесарев А.Е., Лазарев П.П., Платонов С.Ф. — умерли в заключении и реабилитированы лишь посмертно. А многие ученые, арестованные в 1929-1931 гг., не реабилитированы до сих пор, причем о некоторых просто забыли. Число жертв политических репрессий в 1930-1940 г. представлено в данных справки от 20 декабря 1940 г., подписанной Берией Л.П.:
“… Органами ОГПУ-НКВД было привлечено к уголовной ответственности по ст. 58 УК РСФСР 1300949 чел. Из них расстреляно по приговорам судов — 892985 чел. Продолжают отбывать наказание 407964 чел.
В том числе:
… — по делу врачей-вредителей осуждено 3959 чел., расстреляно 1780 чел., продолжает отбывать наказание 2066 чел.;
— по делу писателей -“гуманистов” осуждено 39870 чел, расстреляно 33000 чел., продолжает отбывать наказание 6870 чел.;
— из числа военнослужащих и вольнонаемных РККА осуждено за измену Родине шпионов и врагов народа 76634 чел., расстреляно 35000 человек, продолжает отбывать наказание 37568 чел;
… Из всех осужденных врагов народа — 90 % лица еврейской национальности. данные приведены без учета смертности в лагерях". (5)
Историки-антисемиты особое внимание уделяют тому, что, если первая волна эмигрантов состояла исключительно из русских, то вторая волна (с 1937 г.) состояла из евреев. Именно евреи, получив убежище в США, и писали книги о сталинских репрессиях, приписывая их “массовость”. Слухи о массовых сталинских репрессиях распространялись еще во 2-ой половине 1930-х гг. На открытые процессы “мировое еврейство” посылало известного еврейского писателя Лиона Фейхтвангера — автора книги о судебных процессах “Москва. 1937 год”, вышедшей в тоже время, но изъятая впоследствии из библиотек по распоряжению Хрущева. (6)
Очевидцы помнят, что в беседе с известным дирижером Самуилом Абрамовичем Самосудом Сталин сказал: “Вы должны присмотреться к евреям в театре. Эта часть нашей интеллигенции не выражает народное сознание, оторвана от народа.”(7)
Действительно, несмотря на то, что большинство членов партии и правительства были евреями, отношение к евреям было нетерпимое, и именно еврейской интеллигенции доставалось больше других.
1933-1935 гг., по мнению иностранных корреспондентов, для интеллигенции были достаточно спокойными. Хиной М., сотрудник нью-йоркской газеты “Форвертс”, после 5-недельного пребывания в СССР в 1934 г. рассказывал о некотором смягчении репрессивной политики. “… Должен отметить еще одну черту, которая бросается в глаза: исчезновение страха. Прежнего кошмарного страха нет ни перед ГПУ, ни тем меньше перед милицией. Это исчезновение страха наблюдается прежде всего среди интеллигенции и прежних нэпманов и кустарей. Не видно его и среди широкой массы обывателей. Исключение в этом отношении составляют коммунисты, еще не прошедшие чистки. Но после чистки и коммунисты становятся откровеннее. Бросается в глаза изменение отношения к интеллигенции как к социальному слою. За ней ухаживают, ее обхаживают, ее подкупают. Она нужна.”(8)
Американский корреспондент совершенно справедливо отметил время, когда в меньших масштабах, чем в предшествующие годы производились аресты по политическим мотивам. 1934 г. является “золотой серединой” лояльной политики партии. Властями были приняты меры, нацеленные на защиту технической интеллигенции, специалистов, хозяйственных руководителей от произвола в ведении расследования. Принятое постановление ЦИК СССР от 10 июля 1934 г. об образовании общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел было воспринято как новый знак перемен, свидетельство намерений руководства отказаться от прежней политики репрессий. Однако большинство мер были направлены не на гуманизацию и демократизацию жизни, а на создание дисциплины на производстве, и менее болезненных для индустриального процесса методов ареста (запрещения арестов на производстве, отрыва от дела в интересах следствия и т.п.).
Все эти перемены преподносились пропагандой, и воспринимались народом, как знак определенной демократизации, гарантии укрепления закона. Однако смягчение политического курса партии не устраивало Сталина. Он ждал повода для резкой смены курса, завершения последнего этапа своей, сталинской, революции сверху, создания единовластия. По аргументированной оценке Хлевнюка О.В., именно Сталин в одном лице представлял собой и “радикальную” и “умеренную” фракции в политбюро, на счет которых российские и зарубежные историки зачастую относили решения политбюро о поворотах “генеральной линии” партии. Именно Сталин был инициатором различных акций, предопределявших направление политического курса, в том числе государственные террористические меры и разного рода “реформы”. Пока не обнаружено ни одно принятое в 1930-е гг. принципиальное решение политбюро помимо или тем более вопреки воле Сталина. Но это не дает оснований утверждать, что вся советская история того периода предопределялась исключительно личными пристрастиями и представлениями первого человека в партии и государстве, поскольку, судя по документам, он не был абсолютно свободен в своем выборе. (9)
Однако с начала 1935 г., после постепенного изменения системы взаимоотношений в политбюро, фактической ликвидации поста 2-го секретаря ЦК и разделения его обязанностей между членами политбюро, выдвижения молодых Жданова и Ежова, частых нарушений традиционной процедуры деятельности политбюро (реже проводились заседания, решение многих вопросов допускалось путем опросов), обрушившихся репрессий на нескольких членов политбюро и их родственников, сталинскому ближнему окружению стало почти невозможно защищать претензии своих “вотчин”. После “большого террора” в решения, принимавшиеся единолично Сталиным, посвящались только избираемые им члены Политбюро.
“Большим террором” в отечественной и зарубежной литературе названы годы кровавой сталинщины накануне Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. До сих пор историки не единогласны в причине столь активного уничтожения советских граждан. Расправы не избежали все социальные группы общества, граждане разных национальностей, профессий и возрастов. Послужило ли поводом для репрессий убийство Кирова в декабре 1934 г., или же это ответ на “чрезмерную” свободу слова, относительную гласность; бескомпромиссное стремление к полной, единоличной власти в стране, где решающим мотивом послушания будет всеобщий страх или мания преследования, паранойя генсека.
Большой террор предвоенных лет начался с Пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. В зловещей повестке первым стоял вопрос “Дело тт. Бухарина и Рыкова”. Затем были рассмотрены “Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистких агентов по народным комиссариатам тяжелой промышленности и путей сообщения” и “Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистких агентов по НКВД”. Началась всеобщая или, как принято называть, “большая” кадровая и социальная чистка. Практически каждая кампания, которую организовывали власти для упрочнения политики репрессий, наталкивалась на определенное противодействие, сопровождалась проявлениями независимости, несогласия и скептицизма, прозванных инакомыслием.
Едва ли будет справедливым утверждение, что только интеллигенция была выразителем общественного мнения, только она видела правду, только она за нее и страдала. Представители всех социальных слоев имели чувство собственного достоинства, обостренное чувство справедливости и с осознанным самопожертвованием боролись не только за жизни людей, но и за идею, за правду. А не это ли характерная черта интеллигентности?..
Поскольку недовольство сфабрикованными делами (против Каменева, Зиновьева, Троцкого и др.) высказывалось прежде всего самими коммунистами, знавшими историю партии не по фальсифицированным сталинским учебникам, они в первую очередь объявлялись единомышленниками врагов народа. Так, по обвинениям в троцкизме Четкин Г.И., в контрреволюционной речи Тыдман В.П., в клевете Портнягин М.Д. и многие другие коммунисты были лишены партбилетов. Случалось, что торжество обличительных кампаний нарушали люди, которые не слишком разбирались в политических тонкостях внутрипартийной борьбы, но придерживались собственных убеждений по поводу недопустимости жестокости и насилия, напоминали окружающим о человечности и гуманизме. Нетрудно заметить, что в выступлениях такого рода присутствовало не только сочувствие к расстрелянным оппозиционерам, но даже в большей степени, осуждение сталинского режима и его репрессивной политики.
Недовольство существующими порядками, несмотря на жестокие преследования, в той или иной форме проявлялось постоянно и накануне февральско - мартовского Пленума. Немало выступлений было зафиксировано в связи с обсуждением новой Конституции СССР, которая, по замыслу сталинской пропаганды, должна была смягчить отрицательные впечатления в обществе от усиливающегося террора. И действительно, многие воспринимали появление Конституции как многообещающее начало, сигнал благоприятных перемен. Конституция отменяла категории лишенцев, что, по существу, являлось уничтожением классового подхода. Кто-то запомнил 1937 г. как переломный год, заканчивающий период революций. Шли массовые чистки ленинской партии, репрессировали старых большевиков, но именно для детей лишенцев, уцелевших дворян и бывших буржуев после принятия конституции, стали открыты двери во все институты. Все вузы были переполнены устремленными в будущее студентами, и именно в эти годы, как вспоминают старые ученые, после всех революционных катастроек и переделок, стали вновь набирать силу русские физики, химики, математики… Все граждане получили единые права. Многие уцелевшие дворяне вздохнули с облегчением. Не они одни стали бояться ночных звонков, но и те, кто их затравливал ежедневно с первого дня существования советской власти. Репрессии стали не избирательными для отдельного класса, а массовыми. Сталин в очередной раз продемонстрировал ликвидацию классового подхода по отношению к событиям и людям, решив опереться не на касту революционеров, а на единое государство. Можно согласиться с Вадимом Кожиновым, что 1937 г. оказался годом “грандиозного исторического поворота”. Но прав и споривший с ним Игорь Шафаревич, который считает, что в те годы “страх стал постоянным фактором управления жизнью”. Контрреволюционные меры в те годы были еще грубо перетасованы с самыми революционными. Тенденции, господствовавшие двадцать лет, с 1917 г., не могли исчезнуть мгновенно даже по приказу Сталина. Одни начинали арестовывать старых революционеров, другие продолжали расстреливать монархистов. Поэта Николая Клюева арестовали как монархиста, а хотели судить как троцкиста. Шли потоком в лагеря воинствующие безбожники… а заодно в том же 1937 г. были арестованы 50 епископов Православной Церкви…
Свобода слова и печати не уживалась с диктатом Сталина, и оставалась только на бумаге. В связи с новым ожесточением политического курса в конце 1936 — начале 1937 г. властям вновь пришлось столкнуться со случаями проявления человеческой солидарности, сострадания к жертвам произвола. Осознавая, какую угрозу подобные настроения могут представлять для репрессивного курса, государство с удвоенной энергией принялось бороться с пособниками “врагов”.
Массовые репрессии были тяжелейшим испытанием для страны. Не все выдерживали испытание произволом. Многие окончательно опускались, и, спасая себя, совершали подлости. Органам НКВД помогали добровольные помощники, доносчики, так называемые сексоты (“секретные сотрудники”). С их помощью жертве можно было предъявить любые обвинения, лишь бы они отвечало задачам следствия. Большинство, стиснув зубы, молчали, не понимали или делали вид, что не понимают происходящего. Сложилась обстановка всеобщей подозрительности, страха перед доносом соседа и, как следствия, появления “ночных гостей” с ожидающим “воронком” у подъезда.
Несмотря на многолетние усилия в воспитании ненависти и полного безразличия к тем, кто попадал в жернова НКВД, в обществе сохранялся заряд сострадания. Перед лицом государственного террора, несмотря на угрозу жестоких наказаний, люди оказывали друг другу помощь. Во многих случаях руководствуясь не какими-то идейными соображениями, а простыми человеческими чувствами, понимая, что неправедные аресты в любой момент могут задеть каждого. Широкое распространение получили тогда коллективные ходатайства за арестованных, попытки противопоставить НКВД силу общественности. Как правило, все они заканчивались плачевно. Не единичными в этот период были случаи, когда отдельные должностные лица пытались воспрепятствовать репрессиям, укротить не в меру бдительных разоблачителей. Противостояние было достаточно упорным, однако, как правило, заканчивалось в пользу ревнителей бдительности, опиравшихся на всемерную поддержку сил, олицетворявших “генеральную линию”.
Горький М. приносил немало хлопот власти своим заступничеством за арестованных интеллигентов, просьбами о помощи деятелям культуры, несвоевременными мыслями. Он был признанным основоположником новой культуры и литературы, привлекался в решении кардинальных вопросов, был приглашенным на приемах Сталина. Едва ли можно назвать более авторитетную фигуру в среде писателей того времени. Однако влияние его на власть, в конце концов, стало ослабевать и довело его до домашнего ареста, осуществляемого с помощью особо полномочного секретаря Крючкова.
Людей настойчиво воспитывали на таких кинокартинах, как “Комсомольск”, “Партийный билет” (в гл. роли — Абрикосов), в которых, по сюжету, подло, из-за угла действовали “враги народа”, мешавшие победоносному движению страны вперед, по пути социализма.
Художественная литература (Бруно Ясенский “Человек меняет кожу” и др.) и пресса внушала читателям засилие классовых врагов, агентов империалистической разведки. Вывод было сделать нетрудно: враги — повсюду, не доверяй даже самым близким людям — ни жене, ни брату, ни отцу.
И эта агитация действовала. Сколько людей, отрекшихся от родных, сколько грязных и низких поступков совершено людьми не столько для спасения “собственной шкуры”, сколько из старой мести и подлости? Не явился ли террор столь массовым по причине предательства человека человеком? Где же тогда воспеваемый в советское время дух товарищества, коллективизма, дружбы и солидарности? Стоит ли пенять на деспотию Сталина, коль само общество подливало масло в огонь?
Инквизиция в 1415 г. приговорила к сожжению идеолога Реформации, ректора Пражского университета Яна Гуса, боровшегося за воцарение раннехристианского принципа равенства мирян и духовенства. Вскоре, как загорелся костер под ногами, привязанного к столбу Яна Гуса, к костру подошла старушка и бросила в него вязанку хвороста. В этой вязанке хвороста увязаны в один пучок все проблемы взаимоотношений интеллигенции и власти в сталинскую эпоху. Отечественная интеллигенция на костре сталинских репрессий, и обманутый пропагандой народ в святой простоте подбрасывал в этот костер хворост.
Впрочем, о “святости” русского народа есть и иная точка зрения. Горький М. в эмоциональном порыве бичевал народ: “Мы, Русь, — анархисты по натуре, мы жестокое зверье, в наших жилах все еще течет темная и рабья кровь — ядовитое наследие татарского и крепостного ига — что тоже правда. Нет слов, которыми нельзя было бы обругать русского человека, — кровью плачешь, а ругаешь”. Вывод его прост: “иным он не мог быть.” (10)
Философ и искусствовед Лифшиц М.А. рассказывал о междоусобных схватках среди интеллигенции в 1930-1940-х гг. Политические ярлыки были метательными снарядами этой борьбы, а доносы, или как тогда выражались, “своевременные сигналы” — ее орудиями. “Участвовал ли я в этом?” - спрашивал он себя и отвечал: “Все участвовали, и я тоже. Иначе нельзя было ни писать, ни печататься, ни существовать в литературе. Ну, например, Кусинов выступает в прессе и обвиняет меня в том, что я искажаю марксизм, отрицаю роль мировоззрения в творчестве или не признаю сталинское учение о культуре. В его своевременном сигнале дан набор поступков, тянущий на 58-ю статью. Если я промолчу, вполне возможно, что меня посадят. Чтобы избежать этого, я публикую статью, в которой доказываю, что Кусинов не признает диктатуру пролетариата или отрицает лозунг: “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” Я даю шанс сесть в тюрьму и моему оппоненту. Я такой же доносчик, как и Кусинов, а то, что сажают его, а не меня — это уж или лотерея, или убедительность аргументов и искусство полемики. Впрочем, сажали и вне зависимости от убедительности доводов в споре.(11)
Террор выкашивал именно тех, кто пытался жить по совести. В годы произвола была практически истреблена научная и техническая интеллигенция. Погибли тысячи ученых, инженеров, хозяйственников. Споры и обсуждения, начинавшиеся на конференциях или на страницах печати, заканчивались нередко пытками и расстрелами в застенках НКВД.
Трагически завершилась дискуссия в исторической науке, длившаяся несколько лет. Критика отдельных ошибок Покровского М.Н. и его школы переросла в погромную кампанию. Многие последователи и ученики Покровского были арестованы.
Жертвой террора стал Стеклов Ю.М., видный историк и революционер, один из первых редакторов газеты “Известия”. Погиб известный историк Сорин В.Г., автор биографии Ленина, редактор первых Собраний сочинений Ленина, заместитель директора Института Маркса-Энгельса-Ленина. Был расстрелян член ЦК ВКП(б), деятель международного рабочего движения, директор Института красной профессуры Кнорин В.Г. Еще в 1936 г. был арестован и погиб директор Институт истории АН СССР академик Лукин Н.М. Погибли академик Савельев М.А., активный участник революционного движения, редактор журнала “Пролетарская революция”, председатель президиума Коммунистической академии, историки Попов Н.Н. (секретарь ЦК КП(б) Украины), Ванаг Н.Н., Пионтковский С.А., Бантке С., Фридлянд Г.С., Вейс Э., Далин В.М., Тевосян Ю.Т., Коршунов С.П. Были арестованы, но дожили до реабилитации историки Лотте С., Дубровский С.М., Преображенский П.Ф.
“Непримиримой борьбе с буржуазным космополитизмом и с другими враждебными, антимарксисткими, антиленинскими, антипатриотическими извращениями” в исторической науке было посвящено расширенное объединенное заседание кафедр истории СССР, всеобщей истории и истории международных отношений, состоявшееся 11-14-16 марта 1949 г. в Академии общественных наук при ЦК ВКП(б). На заседании было установлено, что в работе некоторых советских историков были допущены серьезные ошибки космополитического, т.е. антипатриотического характера. В этих ошибках упрекался академик Минц И.И. “Вспомнили” о постановлении Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 1936 г., где указывалось, что он “развивал антимарксисткие, антиленинские, по сути дела, ликвидаторские взгляды на историческую науку”.
На заседании были отмечены ошибки профессора Разгона И.М., который “извратил действительную историю взаимоотношений русского народа с народами Северного Кавказа”. (За аналогичную ошибку была осуждена и снята с постановки Центральным Комитетом ВКП(б) опера Мурадели “Великая дружба”, как формалистическая и извращающая действительную историю.)
На заседании была отмечена вина Рубинштейна Н.Л., проф. Лурье, Вайнштейн О.Л. в буржуазном космополитизме, а проф. Лан, проф. Зубок, проф. Деборин Г.А., проф. Звавич И.С. выставлялись как апологеты американского империализма. Отмечались ошибки, допущенные проф. Ерусалимским А.С. в вопросах внешней политики Германии.
Резкой критике на объединенном заседании кафедр были подвергнуты руководящие научно-исследовательские учреждения, научные институты АН СССР, редакция журнала “Вопросы истории” и работа самих исторических кафедр АОН при ЦК ВКП(б).
Таким образом, передовые историки СССР, обозванные “разоблаченными буржуазными космополитами” были вынуждены “проявить бдительность в борьбе за чистоту марксистко-ленинского мировоззрения, за чистоту советской исторической науки” и считаться с установленной схемой. В научных изысканиях для “правильного” исторического видения (и собственного благополучия) от них требовалось “показать авангардную роль русского рабочего класса в мировом рабочем движении и строительстве социалистического общества”, “Великая Октябрьская социалистическая революция как скачок в новое качество, как начало новой эпохи во всемирной истории и базы мировой пролетарской революции”, “СССР как отечество пролетариата всего мира” и т.п. (12)
Медведев Р. считает, что крайне уродливые формы приняла борьба на философском фронте. Основные дискуссии между различными группами и течениями в философии закончились еще в 1931-1932 гг. Тогда группа сравнительно молодых философов - сталинистов оттеснила на второй план другие течения, демагогически обозначенные как группы “меньшевиствующих идеалистов” и “механицистов”, или “вульгарных механистов”. В 1936-1937 гг. “победители”, занявшие ведущие места в философской печати и в научных учреждениях, решили использовать обстановку в стране для физического уничтожения своих недавних оппонентов. Обвинения в тех или иных философских ошибках сменились на страницах журнала “Под знаменем марксизма” обвинениями во вредительстве и даже террористической деятельности. Погромная кампания, активными организаторами которой были Митин М.Б., Юдин П.Ф., Константинов Ф.В., Чагин Б.А., привела к тому, что в тюремном заключении оказались Варьяш А.И., Луппол И.К., Милютин В., Разумовский И., Карев Н., Рудаш В., Пичугин С., Тымянский Г., Фурщик М., Дмитриев Г. и многие другие философы. В 1937 г. был арестован и расстрелян в Лефортовской тюрьме по прямому указанию Сталина его учитель, крупнейший марксисткий философ того времени Ян Стэн.
Драматическая обстановка сложилась в педагогической науке и в области народного образования. После ареста Бубнова погибли многие его заместители и члены коллегии, в том числе Эпштейн М.С. и Алексинский М.А., крупные методисты, ученые организаторы народного образования Пинкевич А.П., Каменев С.М., Шохин А.П., Пистрак М.М., Гайсинович С.А., Крупенинина М.В. В 1937-1938 гг. были разгромлены наркомпросы во всех почти союзных и автономных республиках. Арестовали не только работников наркоматов, но и десятки тысяч рядовых учителей.
Был арестован и погиб Гастев Алексей Капитонович — профессиональный революционер, поэт, ученый. После революции он занялся организацией новой в России отрасли знаний — педагогики профессионального образования и научной, организации труда. После ареста Гастева и его ближайших помощников созданный им Институт труда (ЦИТ) был закрыт и сколько-нибудь серьезная научная работа в этой области приостановлена.
Большие потери понесли лингвистика и филология. Погиб директор Лингвистического института в Киеве Сияк Н.М., за которого в 1919 г. при вступлении его в партию поручился Ленин В.И. Арестованы выдающийся ученый Поливанов Е.Д. и крупный лингвист и востоковед Невский Н.А., расшифровавший тунгусские иероглифы. (Его монография, посвященная этой теме, была издана посмертно в 1960 г. и удостоена Ленинской премии.)
Многих талантливых ученых недосчитались другие науки. Были арестованы секретарь Академии наук СССР академик Горбунов Н.П., в прошлом личный секретарь Ленина, управляющий делами СНК и СТО; президент АН БССР Сурта И.З.; ученый секретарь Всесоюзного географического общества Богданов Н.Ф.; один из редакторов БСЭ, экономист Крумин Г.И.; экономист Барханов И.Н.; крупный химик Юшкевич Н.Ф.; организатор Всесоюзного арктического института Самойлович Р.Л. Погибли видный ученый-аграрник, староста Общества ссыльных и политкаторжан Теодорович И.А.; экономист и государственный деятель Одинцов А.В.; экономист-международник Канторович А.Я.; специалист по НОТу Ерманский О.А. Был закрыт Аграрный институт, а его руководители репрессированы.
Репрессии, или, как писал журнал “Советская наука”, “обостренные классовые бои”, затронули все науки о природе. Многие физики, в том числе будущие академики Берг А.М., Ландау Л.Д., Лукирский П.И. и Фок В.А., были арестованы (правда, они провели в заключении сравнительно недолгое время). В возрасте 32-х лет погиб выдающийся физик-теоретик Бронштейн М.П. Арестован академик Некрасов А.И., специалист по механике, такие крупные физики как Фредерикс В.К., Крутков Ю.А., Шубин С.П., Витт А.А., Шпильрейн И.П.
Выдающиеся химики Чичибабин А.Е. и Ипатьев Н.Н., генетик Тимофеев-Ресовский Н.В. и другие, опасаясь репрессий, отказались вернуться в СССР из заграничных командировок.
В особенно тяжелом положении оказались в годы террора биологическая и агрономическая науки. Еще в 1936 г. по ложному обвинению в шпионаже был арестован известный генетик Агол И.И., академик-секретарь АН УССР. Погиб крупнейший специалист по медицинской генетике Левит С.Г., а руководимый им Медико-генетический институт был закрыт. Был арестован известный дарвинист Урановский Я.М. Выдвинувшийся в это время молодой агроном Лысенко Т.Д. развернул шумную клеветническую кампанию против многих деятелей биологической и сельскохозяйственной наук. Репрессии приняли широкий размах. Был расстрелян президент ВАСХНИЛ академик Муралов А.И. Погиб академик Мейстер Г.К., лишь недавно награжденный за заслуги в науке орденом Ленина. Был ошельмован, отстранен от работы и вскоре умер академик Кольцов Н.К. Разгромлено как “вредительское” руководство институтов хлопководства, животноводства, агрохимии, защиты растений и других.
В 1940 г. был арестован и в 1943 г умер в заключении один из наиболее крупных советских ученых, селекционер, генетик и географ, организатор сельскохозяйственной науки в стране, академик Вавилов Н.И. Одновременно были арестованы и в большинстве погибли его ученики — Карпеченко Г.Д., Левитский Г.А., Говоров Л.И., Ковалев Н.В. и другие.
Такую же погромную кампанию организовали в агрономической науке Вильямс В.Р. и его последователи. Это привело к аресту противников системы Вильямса в Наркомате земледелия, Госплане СССР, Всесоюзном институте удобрений. За выступления против травопольной системы Вильямса был арестован и умер в лагере академик Тулайков Н.М. Погиб академик Цинцадзе Ш.Р.
Арестован академик Здродовский П.Ф. и его коллеги Барыкина В.А., Гартоха О.О., Кричевского И.Л., Шустера М.И., Зильбера Л.А., Шеболдаеву А.Д., Сафронову Г.И. Почти все они погибли. Погибли 73-летний академик-микробиолог Надсон Г.А., директор Института океанографии и рыбного хозяйства Мехоношин К.А., активный участник гражданской войны, биологи Филипьев И.Н., Знаменский А.В., Троицкий Н.Н. На Колыме охрана до смерти избила известного ботаника Михеева А.А.
Не избежали общей судьбы и ученые-медики. Погиб директор Центрального института по проблемам туберкулеза Хольцман В.С. На Колыме за невыполнение плана добычи золота расстрелян известный хирург Кох К.Х.
Вновь тяжелые репрессии обрушились на техническую интеллигенцию. В отличие от начала 1930-х гг. органы НКВД наносили главный удар не по “буржуазным” спецам, а по наиболее видным представителям новой советской интеллигенции (членам партии); их научно-техническая или хозяйственная карьера сложилась уже после революции.
Арестовали большую группу работников ЦАГИ во главе с одним из руководителей этого института Харламовым Н.М.. По клеветническим обвинениям были брошены в тюрьму авиаконструкторы Туполев А.Н., Петляков В.М., Мясищев В.М., Томашевич Д.Л., Бартини Р., Сциллард К., Неман И.Г. — тогда цвет советской авиационной мысли. Чтобы как-то продолжать производство новых самолетов, в рамках НКВД была создана специальная тюрьма-институт (ЦКБ-29), где работали в другие известные инженеры и авиаконструкторы — Александров В.Л., Вахмистров Б.С., Енгибарян А.А., Изаксон А.М., Качкарян М.М., Марков С.М., Меерсон С.М., Надашкевич А.В., Путилов А.И., Чижевский В.А., Черемухин А.М., а также специалисты смежных дисциплин — Файштейн А.С., Базенков Н.Н., Саукке Б.А., Нуров Н.Г., Бобин А.Р., Корнев Ю.В., Озеров Г.А., Калганов Ю.В. Часть этих инженеров и ученых освободили в 1940-1942 гг., других — вскоре после войны, но многих реабилитировали лишь посмертно — в 1956 г.
Были арестованы известные градостроители Тер-Аствацатарян И., Чичинадзе В., крупный специалист по мостостроению Джорджавадзе А. Погибли в заключении многие ракетчики, в том числе руководители немногочисленной группы энтузиастов ракетного дела, создатели первых ракетных двигателей — начальник реактивного НИИ Клейменов И.Т. и его заместитель Лангемак Г.Э., один из действительных изобретателей знаменитой “Катюши”. Был арестован и будущий Главный конструктор советских ракет Королев С.П. Следователь заявил Королеву: “Нашей стране вся ваша пиротехника и фейерверки не нужны и даже опасны”. Вначале Королев попал на общие работы и лишь позднее его перевели а ЦКБ-29. Он был освобожден только в конце войны, когда его “пиротехника” стала крайне важной для страны.
Репрессии затронули и конструкторов оружия — погибли создатель его новых видов Бекаури В.И., конструктор танков Заславский В.И., создатель безоткатной пушки Курчевский Л. В 1937 г. были арестованы создатель первых радиолокационных устройств Ощепков П.К. и руководитель работ в этой области Смирнов Н., а также многие их сотрудники. В результате советская армия встретила Отечественную войну без радиолокаторов, их пришлось закупать в США и Англии. Был арестован основатель общества межпланетных путешествий при Военно-воздушной инженерной академии Лейтензен М.
Первая волна репрессий против писателей прокатилась в 1936 г., когда “врагами народа” и “троцкистами” объявили Пильняка Б.А. и Серебрякову Галину. Никто не мог поручиться за то, что среди писательской интеллигенции нет “заклятых врагов рабочего класса”, и аресты писателей стали принимать все более широкий размах.
Погиб Бабель И.Э. Умер в заключении Бруно Ясенский. В 1938 г. был арестован вторично и умер от голода Мандельштам О. Погибли Артем Веселый, Нарбут В.И., Третьяков С.М., Зорич А., Катаев И.И., Беспалов И.М., Корнилов В.П., Никифоров Г.К., Клюев Н.А., Кин В.П., Тарасов-Родионов А.И., Лоскутов М.П., Вольф Эрлих, Куклин Г.О., Герасимов М.П., Губер Н.К., Кириллов В.Т., Зарудин Н.Н., Васильев П.Н., Горбачев Г.Е., Киршон В.М., Авербах Л.Л., Аросев А.Я., Воронский А.К. Были арестованы, но пережили тяжелые многолетние испытания Лебеденко А.К., Костерин А., Горелов А.С., Спасский С.Д., Заболоцкий Н.А., Гронский И.М., Шаламов В.Т., Драбкина Е.Я., Гумилев Л.Н., литературовед Оксман Ю.Г. Около двух лет держали в тюрьме Берггольц О. В декабре 1938 г. после возвращения из Испании был расстрелян Михаил Кольцов.
Не миновали репрессий и писательские организации в союзных и автономных республиках. На Украине погибли Микитенко И.К., Эпик Г.Д., Бобинский В.П., Кулиш М. и другие. В Белоруссии были арестованы Таубин Ю., Платон Головач, Гартный Т., Голубок В.И. В Армении погибли Егише Чаренц и Аксель Бакунц, арестованы Гурген Маари, Ваан Тотовенц, Ваграм Алазан, Норенц В., Мкртич Армен. В Грузии погибли Тициан Табидзе, Джавахишвили М., Мицишвили Н., Кикодзе П., Бенито Буачидзе. После нескольких вызовов в НКВД застрелился Паоло Яшвили. В Азербайджане были арестованы Шахбази Т., Хулуфлу В., Ахундов Р., Гусейн Джавид, Сейд Гусейн. В Казахстане погибли основоположник казахской советской литературы Сакен Сейфуллин, Джансугуров И., Майлин Б. Погибли деятели татарской советской культуры Галимджан Ибрагимов, Тинчурин К., Наджми К. Погибли зачинатели удмуртской литературы Дмитрий Корепанов-Кедра и Михаил Коновалов, первый черкесский прозаик Магомет Дышеков, первый нанайский писатель Ходжер Б., марийские литераторы Ипай Олык и Чавайн С.Г., первые бурятские писатели Дон Ц. и Дамбинов И., первый чеченский писатель Саид Бадуев, башкирские писатели Амантай А.Г., Галимов С., Давлетшин Г., Насыри И., хакасский писатель Кобяков В. В заключении окончил жизнь родоначальник якутской литературы и председатель ЦИК Якутской АССР Платон Ойунский.
Самым громким “разоблачением” 1940-х гг. стало постановление ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и “Ленинград” от 14 августа 1946 г. “Неудовлетворительность” ведения журналов заключалась в то, что в них “появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений”. Шельмованию подверглись Зощенко и Ахматова.
Зощенко, как писатель “пустых, безсодержательных и пошлых вещей”, по мнению ЦК рассчитывал на то, “чтобы дезориентировать молодежь и отравить ее сознание”. В его произведении “Приключения обезьяны” обнаружены “антисоветские выпады”, а “Перед восходом солнца” и вовсе обозвали “омерзительной вещью”.
Ахматова, по мнению ЦК, — “типичная представительница чуждой нашему народу безыдейной поэзии”, стихи которой ”пропитаны духом пессимизма и упадничества” и т.п. Публикации стихов Садофьева и Комиссаровой, так же проникнутые пессимизмом, разочарованием в жизни, тоской также признавалось ошибкой журнала “Звезда”.
Усугубляло положение и то, что “в журнале стали появляться произведения, культивирующие несвойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада”.
За проникновение в журнал “Звезда” и “ “Ленинград” чуждых в идейном отношении и ошибочных произведений (“Случай над Берлином” Варшавского и Реста, “На заставе” Слонимского и т.д.), “малохудожественных” пьес и рассказов (“Дорога времени” Ягдфельда, “Лебединое озеро” Штейна и т.д.), и фактическую клевету, издание журнала “Ленинград” прекращено, а доступ в журнал произведений Зощенко, Ахматовой “и им подобных” прекращен.
Для писательской интеллигенции были тяжелые времена. Ограниченность творческих возможностей заключалась в том, что содержание журналов, а значит и произведений, не должно было быть аполитичным. “Журналы — могучее средство Советского государства в деле воспитания советских людей”. Причины этих и других аналогичных “разоблачений” заключаются в стереотипном подходе к творчеству, отраженном в постановлении: “Сила советской литературы, самой передовой литературы в мире, состоит в том, что она является литературой, у которой нет, и не может быть других интересов, кроме интересов народа, интересов государства. Задача советской литературы состоит в том, чтобы помочь государству правильно воспитать молодежь, ответить на ее запросы, воспитать новое поколение бодрым, верящим свое дело, не боящимся препятствий, готовым преодолеть всякие препятствия. Поэтому всякая проповедь безыдейности, аполитичности, “искусства для искусства” чужда советской литературе, вредна для интересов советского народа и государства и не должна иметь места в наших журналах.” (13)
От репрессии 1937-1938 гг. пострадали и другие творческие организации, коллективы и деятели. Так, была расстреляна художественный руководитель Мосфильма Соколовская Елена, возглавлявшая в годы гражданской войны одесское подполье. В Ленинграде погиб руководитель сценарного отдела Ленфильма Пиоткровский А.И. Был арестован известный кино- и фотодокументалист Дорн А.Ф., создавший фотолетопись революции. Погиб Мейерхольд В.Э.
Были арестованы выдающийся украинский режиссер Лесь Курбас, театральные деятели и артисты Сандро Ахметели, Терентьев И., Эггерт К., Правов И., Варпаховский Л., Рафальский М., Сац Наталья, Щербинская О., Смирнова З., дирижер Микеладзе Е. Арестовали также артиста Алексея Дикого, но в 1941 г. освободили: позднее он играл в театре и кино самого Сталина.
Был арестован вернувшийся из-за границы художник Шухаев В.И. Погиб замечательный театральный художник Никитин Л. Арестовали Ленинградского художника-портретиста Шарапова. Он был вызван в Москву, Чтобы написать портрет вождя. После двух сеансов работа прекратилась: вероятно, Сталину не понравились первые же наброски, отразившие его сухорукость, которую он тщательно скрывал всю жизнь.
В 1937-1938 гг. погибли редакторы большинства центральных, республиканских и областных газет — Цыпин Г.Е. (“Вечная Москва”), Антошкин Д.В. (“Рабочая Москва”), Болотников (“Литературная газета”),Закс С.М. (“Ленинградская правда”), Брагинский Д. (“Заря Востока”), Смирнов Н.И. (“БЕДНОТА”), Кусильман Е.С. (“Пролетарская правда”), Модонов С. (“Красный Крым”), Швер А.В. (“Тихоокеанская правда”) и многие другие. Были арестованы сотни журналистов центральной и местной печати.
Большой урон наносили внезапные обыски у “врагов народа”. Забирали бумаги из письменного стола, но их, по существу, никто не анализировал. Изъятые материалы и документы в НКВД никто не считал уликами, с помощью которых можно было бы “изобличать” преступника. После беглого просмотра их чаще всего сжигали. По свидетельству драматурга Гладкова А.К., у одного писателя изъяли три подлинных письма великого философа Канта, представлявшие большую историко-культурную ценность. Казалось бы, письма на немецком языке должны были привлечь особое внимание следователей. Однако их даже не перевели на русский язык и сожгли вместе с другими материалами. В акте, который показали писателю после реабилитации, они числятся как “письма неизвестного автора на иностранном языке”. Бесследно исчезли все бумаги Вавилова и других ученых, рукописи сотен писателей и поэтов, воспоминания, дневники и письма многих выдающихся деятелей партии и государства.
На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. нарком НКВД заявил, что Бухарин вместе с местными “врагами” подготавливал восстание в Сибири и якобы заявлял, что “если бы успешно удалось организовать восстание, то не исключена возможность, что можно было бы там организовать известную автономию — Сибирского государство, которое бы давило на сталинский режим”. Предстояло подтвердить, что в Сибири действительно существовала повстанческая организация.(14)
Центр ждал громких разоблачений местных заговорщиков, а при известном энтузиазме сотрудников НКВД репрессии просто не могли обойти стороной интеллигенцию Красноярского края.
В 1930-е гг. в Красноярске было немало музыкально одаренных людей, которые работали в профессиональных коллективах или выступали в художественной самодеятельности.
2 июля 1937 г. по делу “краевого бюро” арестован и 23 августа расстрелян человек большой музыкальной культуры и эрудиции, хормейстер, один из организаторов филармонического общества Абаянцев С.Ф.
10-15 февраля 1938 г. в городском драматическом театре им. А. С. Пушкина были арестованы 9 музыкантов оркестра во главе с дирижером Марксоном А.Л. Они обвинялись в активном участии в контрреволюционной белогвардейско-повстанческой организации, ставящей целью свержение Советской власти; что собирались в репетиционной комнате и клеветали на Советскую власть. 26 февраля все музыканты были расстреляны.
16 октября 1937 г. был арестован судоводитель, спортсмен, руководитель
драматическим коллективом водников при клубе “Красный Бурлак”, режиссер в Доме
учителей, поэт, актер, постановщик спектакля “Столбы” Лисовский М.В. Обвинялся в
идеологическом разложении советских граждан постановкой антисоветских пьес. 13
ноября расстрелян.
Арестован в 1937 г. и больше не вернулся Окнинский М.Г. — яркая личность на
музыкальном небосклоне Красноярска. Свободно играл на нескольких инструментах,
был известным в городе аккомпаниатором, солист на концертах и радио.
16 августа 1937 г. арестован виртуоз-исполнитель, солист-инструктор
великорусского оркестра под руководством Авксеньева Б.Е., руководитель оркестра
при клубе “Красный Октябрь” Трошин Г.И. 26 октября расстрелян.
Летом 1937 г. начались аресты врачей в Красноярском военном госпиталей. Было сфальцифицировано дело, по которому проходило 7 человек, являвшиеся якобы членами одной военно-террористической организации: Роскин Я.И., Агишев Н.И., Антропов П.А., Протопопов В.Н., Гойхлернер З.М., батальонный комиссар военного госпиталя Покатило В.А.
Одним из первых в 1937 г. был арестован и 13 июля 1938 г. расстрелян заведующий
хирургическим отделением больницы “Красмашстроя” Олофинский А.Е., в прошлом —
блестящий военный хирург, награжденный орденами Анны 3-й ст. и Станислава 2-й
ст. с мечами и бантами.
29 апреля 1938 г. арестован Кусков С.К., заведующий терапевтическим отделением
больницы водников. Приговорен к 10 годам лишения свободы, срок отбывал в лагере
на станции Минино, где работал врачом. Покончил собой, не дождавшись
освобождения.
Гольденберг М.Г., врач по внутренним и нервным болезням санчасти Красноярского УНКВД, арестованный в 1937 г., по слухам, во время следствия перерезал себе вены стеклами от очков.
В июне 1937 г. был арестован врач-бактериолог Абакумов П.А. Он обвинялся в том, что состоял в контрреволюционной организации, руководимой Косовановым В.П., и по его заданию рассылал в районы края непригодные вакцины. Осужден по ст. 58-7, 58-8, 58-11 УК РСФСР. Дальнейшая судьба не известна.
В 1937 г. был арестован и 21 июля 1938 г. расстрелян руководитель здравоохранением Енисейской губернии (в прошлом), врач Ширшов. Обвинялся в том, что завербовал в диверсионно-террористическую организацию 16 медработников, с которыми готовил бактериологические и прочие диверсии.
Всего в те годы в Красноярске было репрессировано не менее 30-ти врачей.
Репрессии в Красноярском крае распространились и на писательскую интеллигенцию.
19 августа 1937 г. в Нижнеингашском районе был арестован писатель, “сибирский
Пришвин”, член СП СССР Устинович Н.С. и осужден на 10 лет лагерей за “сочинение
антисоветской литературы, направленной на дискредитацию мероприятий, проводимых
партией и правительством”. В ноябре 1942 г. был досрочно освобожден.
16 апреля 1938 г. в Хабаровске арестован уроженец г. Красноярска, писатель, член СП СССР, корреспондент газеты “Красноярский рабочий” Кулыгин П.Г. За “шпионаж в пользу японской разведки” расстрелян 7 августа 1938 г.
15 декабря 1937 г. был арестован писатель, скульптор, художник-самоучка, член СП
СССР, уроженец с. Лебяжье Минусинского района Красноярского края Ошаров М.И. Он,
как участник “кадетско-монархической контрреволюционной организации”, за
офицерский чин в прошлом 24 декабря был расстрелян (в Новосибирске).
9 апреля 1937 г. арестован уроженец с. Перовское Канского района,
писатель-самоучка Петров П.П. 23 октября 1941 г. расстрелян на Дальнем Востоке.
13 июля 1938 г. в Красноярске расстрелян уроженец с. Лугавское Минусинского округа, ученый-экономист, географ, топограф, краевед, председатель Среднесибирского отделения Русского географического общества, автор 25 монографий и 4-х томной “Библиографии Приенисейского края” Косованов В.П.
22 сентября 1938 г. арестован ученый-ботаник, проводивший научную работу в
заповеднике “Столбы”, автор нескольких литературных трудов Яворский А.Л.
Спустя десятилетие Красноярск услышал о громком процессе — “Красноярском деле
геологов” (1949 г.), которые якобы пытались навредить советской власти, ставя
под сомнения наличие на севере Красноярского края определенных месторождений.
Газеты пестрели не только воспеваниями великих строек, но и анонсами о громких политических процессах, разоблачениях производственных вредителей, злоумышленников и т.п. Властью поощрялась работа по выискиванию заговоров, подпольных антисоветских объединений и отдельных “врагов” в честных, патриотических кругах. И газетчики старались изо всех сил… Энергия и энтузиазм молодых талантов определяли это время. Все ли они фальшивили? Почитайте яркие, звонкие стихи Михаила Кульчицкого, Павла Когана. “Я патриот, я воздух русский, я землю русскую люблю… “ или знаменитое “Есть в наших днях такая точность…” Под пыткой писали? “Ода Сталину” Мандельштама, при всех дискуссиях о мотивах создания этого произведения, написана все в том же 1937 г. Нельзя отрицать: было еще одно восприятие искренне верящих и восхищавшихся советской властью писателей, поэтов, как правило, представителей молодого поколения.
Владимир Бондаренко имеет все основания сделать вывод о том, что 1937-1938 гг. — время мощного пассионарного взрыва народной энергии, заполнившей все пространство советской державы. Сам феномен небывалой энергетичности того времени зафиксирован реальными деяниями. Папанинцы высадились на Северном полюсе. В Париже мир восхищался знаменитой скульптурой Веры Мухиной “Рабочий и колхозница”… Это был первый год единого советского народа. С 1937 г. начинают выходить книги по русской истории, еще недавно запрещенные. Памятником 1937 г. навсегда останется знаменитый академический шеститомник, полное собрание сочинений Пушкина А.С. Современникам запомнился этот год как пушкинский год. Кинофильмы о великих полководцах, великих открытиях. С точки зрения последовательного ленинизма началась контрреволюция, замеченная и Троцким, и русскими эмигрантами.
Нельзя обойти стороной письмо скульптора Мухиной В.И. Молотову В.М. (1953 г.), в котором автор размышляет о причинах отставания искусства, рассматривает некоторые вопросы жизни художников, так называемое “завещание в искусстве”. Одной из основных причин, мешающих развитию искусства, по мнению Мухиной, является “часто встречающееся непонимание его специфики”. “Искусство… является выражением эмоционального отношения автора…” “Между тем к произведениям искусства у нас зачастую предъявляются требования документальности, достойные для научного исследования. Всякая свобода художника в создании психологической коллизии… порицается, произведения выколачиваются, и под видом реализма получается теория бесконфликтности со всеми последствиями. Важно заметить, что неудачи в построении “конфликтных” произведений искусства, обнаружившиеся за последний год, происходят потому, что конфликт носит в них внешний логический, а не эмоциональный характер… Положение в изобразительном искусстве, особенно в скульптуре, особенно трудное. Единственной темой скульптора является человек, как правило, лишенный фона и аксессуаров и призванный воплотить содержание через свое “физическое действие” — через позу его тела и выражение лица… В последнее время “психологизм” в искусстве считается грехом… Скульптору остается только нагружать свое произведение аксессуарами, часто антискульптурными по своей форме, но долженствующими разъяснить зрителям содержание произведения… У нас забыли о праве художника творить действительность, забыли о том, что не само событие, а его эмоциональное освещение, так сказать, симпатия художника является главным содержанием произведения”. (15)
Кто же был интеллигентом в советской стране?
Писатель Демидов Г., отбывавший 14 лет на Колыме, в рассказе “Интеллектуал” пишет, что образованного, многостороннего человека чаще всего называли “рафинированным интеллигентом” — комплимент для советского человека более чем сомнительный. Прилагательное “рафинированный” не только не исключало, но скорее даже подчеркивало другое прилагательное, считавшееся почти неотторжимым от понятия “интеллигент”, — эпитета “мягкотелый”. Предполагалось, и не без известного резона, что избыток образованности опасен для дела революции. В отличие от пролетариата, не отягощенного никакими сомнениями относительно его исторической оправданности, русская интеллигенция даже в лице новых своих представителей все еще несла на себе груз политических, этических и иных сомнений. И хотя обычно это никак не отражалось ни на практической деятельности интеллигентов, ни на их гражданской честности, угрюмо-подозрительное отношение к ним особо трагическим образом сказалось на судьбе советской интеллигенции в черном 1937 г. Тогда погибли многие, если не все, из числа лучших ее представителей.(16)
Философ Оруэлл открыл феномен двоемыслия. “В одной личности уживаются, соседствуют, сосуществуют два сознания. Прежде всего, это рабски смиренное, официозно открытое, пафосно-восторженное приятие тоталитарной системы как наиболее прогрессивной и рациональной формы организации общества. В то же время в том же сознании живет и прячется от самого себя, не признаваясь в своей реальности, критическое понимание противочеловечности и социальной неплодотворности сталинизма. Это двоемыслие было органически присуще интеллигенции. Ниже, на уровне, например, образованцев, двоемыслия не существовало. Они лишь послушно и радостно принимали существующее. Это была дурная цельность сознания.
Двоемыслящий интеллигент — преданнейший раб системы, сознающий себя ее частью, ее винтиком. Лишь историческое расстояние или бдительные усилия госбезопасности могут обнаружить на дне такого сознания критический пафос по отношению к системе, даже не осознаваемый самой личностью…
Интеллигенция — вершина айсберга жизни народного духа. 9/10 айсберга находятся под водой и не видны. Точно также не видно и находится под поверхностью жизни народное сознание, составляющее основание всей духовной жизни общества, в том числе и интеллигентского сознания.”(17)
Мыслитель и культуролог советской эпохи, Кормер В., сосредоточился на изучении парадоксальной алогичной советского сознания, а точнее, на том явлении, которое он назвал “двойным мышлением”. Речь идет о том, что советский человек приучен — очевидно, самим способом своего бытия — забывать о логике, о здравом смысле, о “практическом разуме” и ориентироваться на идеи и понятия, которые исключают друг друга. Например, как утверждал Кормер В., советская интеллигенция чаще всего относилась резко негативно к политической и общественной системе своей страны, что не мешало ей в основном поддерживать эту систему.(18)
Такое “двойное мышление”, по-видимому, означает, что для его носителя различие между “плохим” и “хорошим” не представляется чем-то важным.
Демидов Г. писал Шаламову В.: “… Писатели — судьи времени” — выражение, требующее уточнения. Не всякий писатель может претендовать на такой титул. Я считал бы свою жизнь прожитой не зря, если бы был уверен, что буду одним из свидетелей на суде будущего над прошедшим…”(19)
Астафьев В.П. пишет, что становление писателя происходило одновременно со становлением человека и гражданина, но в мирных условиях, нормальных государствах все это происходило естественно, без судорог, переворотов в сознании и жизни, без искажения понятий в восприятии действительности, как показало время, для граждан наших, и в немалом количестве, обернувшееся неисправимым моральным уродством. Часть из них (граждан - Д.В.) так и не решилась расстаться с привычными им вроде оспы жизненными постулатами, с навязанной идеологией, понятиями чести, совести, принципов, точнее, беспринципности. Человек “… обязан был подняться над всем этим, нравственно превзойти быдло, претендующее направлять жизнь и ставить тебя по команде смирно”.(20)
Сталинское воспитание и лагерные порядки гасят добро и выращивают зло в человек. Развитие комплекса неполноценности и создание кадров убийц — государственная политика. И результат — порабощенное сознание миллионов.
Двадцать лет провел писатель Варлам Шаламов в советских тюрьмах, лагерях и ссылках, где уголовники постоянно привлекались властью к усмирению политических заключенных. “Добро и зло — достаточно наивные категории, когда речь идет о преступной, хорошо организованной системе”. Читая колымские рассказы, нетрудно заметить, что Шаламов безжалостно сталкивает романтическую интеллигентскую жажду добра и свободы с миром блатарей. Интеллигенция сама несет вину за то, что произошло с ней и с русским народом, нередко не отделявшая демократию от социализма, совесть от общественного долга, веру в идеалы от социальной практики. Колыма — это ад на зле, построенный не руками одного кого-нибудь злодея, а, по сути, коллективной волей, железной логикой исторического безумия.(21)
В любом словаре слово “репрессия” (лат. repressio — подавление) обозначает карательную меру, наказание, имеющие целью подавить, пресечь что-либо. Следовательно, говоря о репрессированной политике в 1930-1950-е гг., следует иметь в виду, что в их числе находились репрессированные, как по политическим, так и уголовным делам. В числе арестованных в 1937-1938 гг. были, разумеется, и обычные уголовники, и арестованные по печально известной ст. 58 УК РСФСР. Нередко для выполнения поставленного сверху “плана” и “контрольных цифр”, для раскрытия дел о несуществующих заговорах, диверсиях, терроризме органы НКВД к прочим уголовным статьям обыкновенных уголовников приплюсовывали и 58-ю статью, и арестованный уже назывался не просто уголовником, а политическим заключенным. Что, впрочем, особой честью для них не являлось: зачастую “политических” отделяли от остальных заключенных и уголовники попадали в чуждое ему “общество” достаточно образованных людей; да и сами уголовники часто не принимали к себе зэка с репутацией врага народа, тем самым уравнивая свои и народные идеалы. Следует учитывать, что большая часть репрессированных по 58-й статье были далеки по социальному происхождению, мировоззрению и образу жизни от интеллигенции. Социальный состав политзаключенных был разнообразен. В конце 1940-х годов были созданы особые и специальные лагеря, изолирующие осужденных по 58-й статье от общей уголовной массы. Этот жест, в целом, можно расценивать в пользу заключенной интеллигенции, ее интеллектуального самовыражения, несмотря на более тяжелые условия труда и содержания, поскольку, судя по воспоминаниям очевидцев, в среде единомышленников часто создавались подпольные кружки.
В марте 1935 г., арестованная Анна Баркова пишет наркому Ягоде: “В силу моего болезненного состояния и моей полной беспомощности в практической жизни наказание, в виде ссылки, например, будет для меня медленной смертью. Прошу подвергнуть меня высшей мере наказания…“ Она все же была отправлена в Карлаг. Баркова писала: “Пожалей меня — пристрели!” - если враги не добьют. Это было для нее наказание — жизнью. Лагерь для нее оказался домом творчества.(22) Для многих творческих людей смерть была не самым страшным, их воля не выдерживала под тяжестью насилия, унижений, клеветы, позора, поэтому так часты были случаи самоубийств.
Многие из тех, чьи воспоминания мы читаем сегодня, если и не точно знали, что их возьмут все-таки, допуская и такой поворот судьбы, внутренне, загодя готовились к нему. Жигулин А. почти с вызовом шел на погибель. Даже Шаламов В., при всей его интеллигентности, беззащитным - себя не чувствовал, гордясь похвалой бывалого политкаторжанина: “Ну, Варлам Тихонович… вы можете сидеть в тюрьме”. (23)
Шаламов проклял лагерь, считал бросовым лагерный опыт. Он в леденящих подробностях описал каторгу. Это и было первым планом и главным смыслом его жизни.(24)
Многие (в том числе и Шаламов В., и Гинзбург Е., и Солженицын А.) с удивлением отмечают то обстоятельство, что для воров и бандитов в лагерях были созданы более мягкие условия, чем для “политических”. Эти преимущества предоставлялись блатным и уркам, так как они считались “социальному близким элементами”, а “политические” квалифицировались как СОЭ (социально-опасные элементы) или как социально враждебные. Такова была сталинская концепция зазеркалья общества, структура низших его слоев, состоящих из его отверженных сынов… Сталин ощущал себя паханов, стоящим во главе банды, дорвавшейся до большой власти над фраерами, т.е. народом.(25)
Режим личной власти не признавал никакого свободомыслия, самостоятельности в творчестве, в суждениях, нивелировал личность до положения “винтика”.
Гроссман В. в романе “Жизнь и судьба” написал: “Во имя добра, столь же прекрасного и человечного, как идеал христианства, уничтожались люди. Идея была прекрасна и велика, но она беспощадно убивала одних, исковеркала жизнь другим. Она отрывала жен от мужей, детей от отцов”.(26)
Доцент кафедры гуманитарных наук НИИ, кандидат исторических наук Хакимулина О.Н. считает: “Можно согласиться с рассуждениями современных философов, что тоталитаризм стал определяющим фактором жизни нашего общества и что главная его черта — это исчезновение разницы между преступлением и невинностью. Но когда в полемическом задоре высказывается мнение, что “тоталитаризм снял те ценности, моральные ориентиры, которые заставляют людей различать правду и ложь, преступление и порядочность, благородство и низость“ и что “эти градации стали не важны”, — с этим согласиться не хочу и не могу”.(27)
Многие очевидцы, люди, прошедшие через ужасы фашистких и сталинских лагерей соотносят СССР и Германию 1930-1940-х гг. “Сталинизм — такая же или еще худшая система уничтожения нежелательных и неудобных людей”.(28)
Абсурдность обвинений интеллигенции не имела границ. Достаточно было студенческого доноса, что их вузовский лектор цитирует все больше Ленина и Маркса, а Сталина не цитирует — и лектор уже не приходит на очередную лекцию. Для видных интеллигентов в 1930-е гг. для разнообразия считалось более изящным “подстряпать” какую-нибудь постыдную статейку: например, будто бы профессор Плетнев, оставаясь с пациенткой наедине, кусал ей грудь… Нередки были обвинения в мужеложестве, или зоофильстве (такой сюжет описан в романе Юза Алешковского “Кенгуру”).
Солженицын А.И. в труде “Архипелаг ГУЛАГ” пишет, что политические аресты нескольких десятилетий отличались у нас именно тем, что схватывались люди ни в чем не виноватые, а потому и не подготовленные ни к какому сопротивлению. Создавалось общее чувство обреченности, представление, что от ГПУ НКВД убежать невозможно. И даже в разгар арестных эпидемий, когда люди, уходя на работу, всякий раз прощались с семьей, ибо не могли быть уверены, что вернутся вечером, — даже тогда они почти не бежали (в редких случаях кончали собой).
Условно, по Солженицыну, можно выделить следующие причины молчания и бездействия людей в ответ на беззаконие:
1. Воспитанная “покорность размягчила наши мозги”;
2. “Некоторые еще не дозрели до тех понятий, чтобы с криком, обращенным к толпе,
начать борьбу”;
3. Некоторые слишком много знают и видели;
4. Сознание своей невиновности не побуждало к сопротивлению, к бегству;
5. Некоторые еще надеются на благополучный исход.
Список психологичесих причин молчания общества можно было бы продолжить, однако налицо факт того, что бездействие советских граждан было на руку репрессивной машине. Как пишет Солженицын, он молчал, потому что ему “было мало толпы москвичей в метро и крик” его “услышали ли бы “двести, дважды двести человек — а как же с двустами миллионами?”(29)
Таким образом, характер отношений определялся глубоким идейным противостоянием, борьбой интеллигенции за иной, демократический путь развития России, сопротивлением административному и идеологическому давлению. Вместо развития подлинного самостоятельного творчества и партнерских отношений утвердились отношения зависимости, подчинения, маскируемые “отеческой заботой”.
В конце 1920-х-начале1930-х гг. концлагерная система, олицетворявшаяся до этого знаменитым Соловецким лагерем особого назначения (СЛОН, в обиходе просто “Соловки”), стала стремительно распространяться по стране. В 1932 г. в СССР насчитывалось 11 исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) ГУЛАГа: Белбалтлаг, “Соловки”, Свирлаг, Ухтпечлаг, Темлаг, Вишлаг, Сиблаг, Дальлаг, Сазлаг (Среднеазиатский лагерь), Балахлаг и Карлаг (Карагандинский лагерь). В 1933 г число лагерей возросло до 14. К указанным добавились Бамлаг (трасса БАМа), Дмитровлаг (канал “Волга-Москва”) и астраханский Прорвлаг. Ежегодно в стране продолжали организовываться новые лагеря. Если в начале 1935 г. в системе НКВД имелось 15 лагуправлений, то в начале 1939 г. уже 42. (1)
На территории Красноярского края лагеря появляются почти сразу же после прихода к власти большевиков. Первый красноярский концентрационный лагерь, “вотчина” Енгубчека, открывается 25 мая 1920 г. Основной контингент лагеря: иностранные военнопленные, белогвардейцы и противники Советской власти. С середины 1930-х гг., вместе с активным строительством ИТЛ по стране, начинается строительство лагерей в Красноярском крае: Норильлаг, Краслаг, СибУЛОН, Строительство № 503… На них возлагались следующие задачи: Краслаг — вырубка леса; Строительство № 503 — строительство ж/д Салехард-Игарка (2); СибУЛОН — Собирательное управление лагерей особого назначения (высокий уровнем смертности). Особое место среди лагерей и строек Красноярского края занимал Норильский ИТЛ (НИТЛ).
Из постановления СНК СССР № 1275-198 сс от 23 июня 1935 г. “О строительстве Норильского никелевого комбината” (3) следует, что это строительство признается ударным, и Главное управление лагерями Наркомвнудела обязано для этой цели организовать специальный лагерь. Данная задача была осуществлена 25 июня 1935 г. приказом НКВД № 00239 “Об организации строительства Норильского никелевого комбината” с назначением на место начальника Норильского строительства и лагеря Матвеева В.З. (прежде руководил Ахунским лагерем), на место главного инженера Воронцова А.Е. (из системы “Союззолота”). Норильский ИТЛ был подчинен непосредственно начальнику ГУЛАГа Берману М.Д. На Норильский ИТЛ возлагались обязанности:
1. Строительство никелевого комбината;
2. Освоение района расположения комбината и его предприятий.
Приказывалось производить зачет рабочих дней по сверхударным нормам. А также “в виде особого поощрения за хорошую работу заключенным, проявившим себя в течение года в Норильске ударниками, предоставить право привезти туда свои семьи за счет НКВД и колонизоваться там”. (4)
По данным Красноярского отделения Всероссийского общества “Мемориал” за 1935-1955 гг., т.е. годы существования ИТЛ, Норильлагом и строительством руководили:
25.06.35 - 13.04.38. Матвеев В.З.
08.04.38 - 29.03.41. Завенягин А.П.(начальник строительства)
26.04.38 - 21.08.38. Цуринов Н.С. (начальник ИТЛ, арестован)
15.09.38 - янв.39. Валик В.С.
02.04.41 - 08.07.48. Панюков А.А.
08.07.48 - 01.04.53. Зверев В.С.
с 01.04.53. Морозов Н.В. (начальник ИТЛ)
18.01.54 - 12.03.55. Кузнецов П.И.
Формирование аппарата управления НИТЛ и Комбината НКВД/МВД СССР проходило в несколько этапов, каждый из которых имел свои характерные особенности. Аналогом этому послужила система вертикального подчинения внутри ГУЛАГа НКВД/МВД СССР. Из входящих в воссозданный в 1934 г. НКВД Главного управления исправительно-трудовых лагерей, трудовых мест и мест заключения выделяются управления, отвечающие за определенные отрасли народного хозяйства, где применение труда заключенных признавалось наиболее целесообразным. Одним из них, на которое замыкалось Управление НИТЛ и Комбината по своим функциям и задачам, являлось Главное Управление Лагерей Горно-Металлургической промышленности, возникшее, как и около полутора десятков других, на рубеже 1930-х-1940-х гг.
До передачи Норильстроя (официальное название строительства в документации 1930-х-начале 1940-х гг.) ГУЛГМП организовывало геологические исследования в районе освоения, внутрихозяйственную жизнь курировало Главное Управление Северного Морского Пути. С принятием постановления СНК о возведении Норильского полиметаллического комбината за № 1275-198 /сс от 23 июня 1935 г. вся деятельность Норильстроя завязывается параллельно на ГУСМП и НКВД СССР. Впоследствии в ведении ГУСМП оставлены службы и подразделения, обязанные обеспечивать бесперебойное функционирование Северного Морского Пути. В соответствии с приказом № 212 от 4 мая 1938 г. начальника ИТЛ и Комбината предусматривается организация Управления Норильского лагеря, с выделением его на самостоятельный баланс, при этом начальник Управления лагерем является заместителем начальника Норильского Комбината: организуются 8 специальных отделов. Расходы лагеря покрываются за счет накладных расходов строительства по особой смете. На местах производства организуются лагерные отделения, по вопросам лагерного распорядка и хозяйства начальники подразделений лагеря подчиняются только вышестоящему начальствующему составу лагеря; в соответствии с приказом территориальными единицами строительства в составе лагеря выделяются соответствующие подразделения. Внутренняя жизнь Управления в дополнение к вышеприведенному приказу “реорганизуется на основе полного единоначалия, проходящего через всю структуру построения, начиная от руководства, кончая каждым отдельным строительным участком и прорабством, десятником и бригадиром.
Дешевому строительству комбината способствовало развитие стахановских методов в работе (поощрявшие з/к увеличенной пайкой, грамотами и т.п.) и твердого производственного режима, а также жесткий финансовый контроль за расходованием финансовых средств.
В основу новой структуры Управления и ИТЛ положен принцип построения организации работ по территориальному производственному признаку с делением на районы, а последних на участки с возложением на их начальников всей ответственности за выполнение порученной им производственной программы и образцовое состояние лагеря. Функционирующие отделы, бюро и инспекторы остаются непосредственно в аппарате Управления, и в их задачи входит организация оперативной помощи в деле выполнения последними производственных планов и контроля за их выполнением”.
В соответствии с вышеизложенным предлагается разделить строительство и лагерь на три района: первый - горный, второй - строительный, третий - транспортный и непосредственно подчиняющиеся начальнику управления НИТЛ и Комбината лагерные подразделения Дудинской и “Лама”.
В послевоенный период, с постановкой новых задач и увеличением объема строительства и производства, происходит разукрупнение управление. С этого времени структура лагерно-производственного комплекса принимает форму, неизменную до частичного реформирования лагерной системы в середине и второй половине 1950-х гг., включающей в себя 4 подведомственных комбинату управления, 8 контор и хозрасчетных отделов, а также перевалочные базы в Красноярске, Мурманске, Архангельске, Игарке и Маклаковская контора. Аппарат управления комбината включает в себя семь отделов.
Ко второй половине 1940-1950-х гг. НИТЛ занимает площадь на протяжении 3500 км. от Минусинска до Карского моря. На всей этой территории размещены лагерные подразделения. (5) По состоянию на апрель 1948 г. Норильлаг объединял 10 лагерных отделений с целым рядом лагерных пунктов (8 в Норильске, 1 в Красноярске, 1 в Дудинке) и 18 отдельных лагерных пунктов (13 в Норильске, по одному в Красноярске, Игарке, в п. Кайеркан, сс. Шушенском и Атаманово). Последние обеспечивали Норильлаг сельскохозяйственной продукцией. К 1950-ым гг. в южных районах Красноярского края сформирован ряд подразделений, считавшихся Красноярским портом Норильлага. На 1 июня 1952 г. в составе Красноярского порта 6 лагерных подразделений, в которых содержалось 3726 заключенных ( 3089 мужчин и 637 женщин): 8-е лаготделение (Красноярск), 25-е (совхоз “Таежный” в 100 км. от Красноярска), Шушенское (2 лагерных пункта), Маклаковское (600 км. севернее Красноярска), Подтесовский ОЛП (650 км. севернее Красноярска). На июля 1955 г. В Норильлаге 14 лагерных отделений, объединивших 29 лагерных пунктов (не считая 30-го л/о, являвшегося центральной больницей лагеря), в 6 из которых содержались осужденные “за контрреволюционные преступления”. Помимо этого в 1950 г. созданы 3 спецлагпункта для не желающих работать, объединяющихся в уголовно-бандитские группировки, ведущих паразитический образ жизни. (6)
Каждое л/о и лагерная командировка задействованы на выпонение, в первую очередь, конкретных хозяйственных нужд, в зависимости от территориально-производственных факторов.
Внутрихозяйственная и производственная жизнь Управления регламентировалась рядом секретных положений и инструкций, что объяснялось особенностями положения не только ИТЛ и Комбината, но и функционированием самой системы НКВД/МВД - ГУЛАГа, максимально закрытой для сторонних лиц и ведомств. С ростом лагеря и Комбината эти меры приобретают все более обязательный характер. В целях изживания халатности в использовании секретной документации в 1938 г. создается Инспекция режима для поддержания установленного порядка отправки корреспонденции спецконтингентом, в годы войны увеличивается цензорский отдел для соблюдения более строгого режима секретности. В соответствии с приказом МВД за № 87 от 22 февраля 1947 г. вводится запрет на посещение производственных и строительных объектов Комбината и подразделений Норильлага представителями прессы, кино и фотохроники, опубликование в прессе и во всей печатной продукции, выходящей из местной типографии, материалов и фото о работах, осваиваемых Комбинатом, его объектах и строительствах. Периодически назначаемые комиссии уничтожали секретные и совершенно секретные документы, не требующихся в повседневной работе. Подводила базу под все это “инструкция по обеспечению и сохранению государственной тайны в учреждениях и предприятиях СССР”, утвержденная Советом Министров 17/7 1948 г. за № 535/204/сс.
Постоянная нехватка квалифицированных, подготовленных кадров сказывалась на штате личного состава всех уровней Управления НИТЛ и Комбината. Для низовых звеньев был выработан свой типовой штат обслуги из вольнонаемных (в/н) и заключенных (з/к). При отсутствии подготовленных кадров управленческие структуры зачастую вынуждены были использовать знания и опыт осужденных по политическим мотивам, а также освободившихся после отбытия срока наказания з/к. Кадровая проблема является слабым местом в работе Управления в рассматриваемый период.
С организацией “Енисейстроя” в 1949-1950 гг. часть л/о и л/п-ов, а также отдельные л/п-ты передаются от НИТЛ этому лагерному комплексу. Общесоюзная лагерная система в 1950 г. вступила в период основательной перестройки:
1. Перевод производительных мощностей из ведомства гулаговских управлений под
эгиду общесоюзных гражданских министерств;
2. Частичная реабилитация и освобождение з/к по самым разным мотивам.
Эти преобразования не прошли бесследно для лагерно-производственных комплексов, в число которых входил и Норильский Комбинат с ИТЛ.
Сложившаяся система Управления НИТЛ и Комбината с подведомственным аппаратом во многом была сходна с подобными в других лагерно-производственных комплексах, но и имела свои особенности: большой территориальный охват, замыкание на себя всей хозяйственно-бытовой и социально-производственной деятельности — в том числе в силу специфических условий региона, относительная неподконтрольность от краевых властей в принятии решений, определенная самостоятельность в выборе приоритетов и осуществлении задач первоочередных. (7)
Еще одной особенностью Норильлага было то, что, согласно приказу № 009 от 7 января 1936 г., он был в первой тройке лагерей, наряду с Ухтпечлагом (Воркута) и Севвостлагом (Колыма), куда вывозились осужденные за бандитизм и за разбой “в целях обеспечения должной охраны и изоляции осужденных”. Осужденные по ст. 59-3, п. “а” и “б”, ст. 167-3 УК с этого момента не отправлялись в лагеря НКВД по общим нарядам, а по мере накопления в тюрьмах этой категории осужденных ОМЗ НКВД запрашивает ГУЛАГ НКВД с выдачей нарядов на вывоз их в лагеря. (8)
Кроме того, Норильлаг оказался в числе лагерей, в которых по совершенно секретному приказу № 00968 от 11 июля 1943 г. “Об организации отделений каторжных работ при ИТЛ НКВД” нарком Берия распорядился выделить л/о для каторжан. Берия приказал начальнику Норильского ИТЛ Панюкову А.А. сформировать л/о “на 10 тыс. человек для работы на рудниках, шахтах, карьерах и кирпичных заводах”, и распорядился направлять осужденных к каторжным работам в первую очередь в Норильлаг до конца навигации (на ст. Красноярск до 1 сентября). (9)
Бунич И.Л. описывает картину жесточайшего использования труда заключенных в первые годы строительства Норильского обогатительного комбината. Норильская руда, необходимая для получения твердой валюты, доставалась ценой гибели осужденных людей. (10) Тем не менее, Комбинат постоянно был нацелен на увеличение плановых показателей, а значит и выпуска продукции. 16 мая 1945 г. Берия направил на имя Сталина ходатайства, где говорилось, что “Норильский комбинат увеличил выпуск никеля с 500 т. в 1942 г. до 3850 т. в 1944 г., выплавку меди с 450 т. до 3610 т., добычу угля с 475 тыс.т. до 690 тыс.т.” (11)
По официальным данным САНО и УРО уровень смертности в Норильлаге (как и в других ИТЛ горнометаллургической промышленности) в целом, был ниже, чем в ИТЛ, где основной труд заключенных — лесоповал. (12) Но следует учитывать немаловажный факт засекреченности многих документов, утаивание действительных цифр погибших (начальники получали выговор за высокий уровень смертности и произвол, с ним связанный, в ИТЛ, поэтому есть т.з., что не исключена вероятность фальсификации данных), а также периодическое уничтожение документов для предотвращения утечки информации и, тем самым, разглашения государственной тайны.
К примеру, на основании постановления СНК СССР № 2628-713 сс от 13 октября 1945 г. и приказа НКВД № 001297 от 29 октября “Об организации геологоразведочных и геологопоисковых работ на А-9 и Б-9 в районах деятельности предприятий НКВД СССР” на начальника Норильского комбината Панюкова возлагалось производство геологоразведовательных работ на А-9 (уран) и Б-9 (торий). (13) И другой пример. В конце 1940-х в горах Пясинского побережья открылся новый арктический лагпункт. Заключенные Норильлага начали строить там урановый рудник. (Рудные проявления обнаружил главный геолог Норильского комбината расконвоированный з/к Урванцев Н.Н. (л/п “Рыбак”)). В 1949 г. началась добыча урановой руды, заработала небольшая обогатительная фабрика. Первые ящики с добытым сырьем для первой советской атомной бомбы довелось вывозить оттуда на самолете начальнику полярной авиации генерал-майору Мазуруку И.П. Арктический урановый рудник вскоре закрыли, поскольку были найдены более ближние месторождения.
Если даже информация о существовании Норильлага находилась под строжайшим секретом, и большая часть документации о его функционировании уничтожена, то о деятельности лагпунктов особого государственного значения по разработке радиоактивных металлов неизвестно до сих пор ничего, поскольку документация о них уничтожалась в первую очередь. А с ней и правда о реальных жертвах урановых и ториевых разработок.
Тем не менее, о численности заключенных Норильлага можно судить по следующей таблице, данные которой проверены красноярским отделением Всероссийского общества “Мемориал”:
Дата Численность заключенных
01.10.35. 1200
01.01.36. 1251
01.01.37. 9139
01.01.38. 7927
01.01.39. 11560
01.01.40. 19500
01.01.41. 20535
15.06.41. 17491
01.01.42. 23779
01.01.43. 30757
01.01.44. 34570
январь 45. 31822
01.01.46. 33797
01.01.47. 37443
01.01.48. 47732
01.01.49. 57463
01.01.50. 58651
01.01.51. 72490
01.01.52. 68849
01.01.53. 67889
01.01.54. 36734
01.07.55. 21214
01.01.56. 13629
сентябрь 56. 69
По данным ГУ МВД по Красноярскому краю через Норильлаг прошло 274109 человек. Закрыт Норильлаг приказом МВД СССР № 0348 от 22 августа 1956 г.
Резонно выделить некоторые нюансы и уточнения в вопросах, касающихся истории и структуры норильских лагерей, вокруг которых обычно возникают дискуссии. Помимо Норильлага на территории современного Норильска и его окрестностей в конце 1940-х гг. были организованы особый лагерь и специальные лагерные подразделения.
Еще 27 января 1948 г. министр госбезопасности СССР Абакумов В.С. и министр внутренних дел СССР Круглов С.Н. в соответствии с указанием Сталина представили на его имя проект постановления ЦК ВКП (б) об организации лагерей и тюрем со строгим режимом для содержания особо опасных государственных преступников и о направлении их по отбытии наказания на поселение в отдаленные местности СССР. Через месяц этот проект был оформлен в виде постановления Совета Министров СССР № 416-159 сс от 21 февраля 1948 г.:
1. “Обязать МВД СССР:
а) в 6-месячный срок организовать для содержания осужденных к лишению свободы агентов иностранных разведок, диверсантов, террористов, троцкистов, правых, меньшевиков, эсеров, анархистов, националистов, белоэмигрантов и др. участников антисоветских организаций и групп, а также лиц, представляющих опасность по своим антисоветским связям и вражеской деятельности:
— особые лагеря, общей численностью на 100000 человек в том числе в районах Колымы на Дальнем Севере на 30000 человек, в Норильске - на 6000 человек…
б) всех осужденных перечисленных категорий, отбывающих в настоящее время наказание в общих ИТЛ и тюрьмах МВД, в 6-месячный срок перевести в указанные выше особые лагеря и тюрьмы, кроме тяжелобольных, неизлечимых хроников и беспомощных инвалидов;
… — содержание в особых лагерях и тюрьмах осужденных за другие преступления запретить;
… 2. Установить в особых лагерях и тюрьмах строгий режим, запретив применение к осужденным, содержащимся в этих лагерях и тюрьмах, сокращение сроков наказания и др. льгот. Трудоспособных заключенных использовать преимущественно на тяжелой физической работе.
… 6. Освобождаемых из особых лагерей и тюрем… направлять в ссылку на поселение”. (14)
Категории заключенных, перечисленные в приказе, согласно УК РСФСР проходили во время следствия по 58-й статье. Поэтому не будет преувеличением, если сказать, что особые лагеря создавались для политзаключенных.
Видимо, спустя какое-то время начальство сочло запланированные 6 тыс. мест недостаточным для распределения всех политзаключенных. Приказом № 00219 предписывалось организовать в системе ГУЛАГа особлаг: в районе Норильска — особый лагерь № 2 на базе лагерных помещений Норильлага МВД, на 15 тыс. заключенных. 28 февраля 1948 г. в Норильске организовался особый лагерь. Он охранялся 427-м отдельным конвойным полком с дислокацией в Норильске.
10 мая 1948 г. приказом № 00508 для соблюдения конспирации в работе особым лагерям присваивались условные наименования: особому лагерю №1 — Минерального, №2 — Горного, №3 — Дубравного, №4 — Степного, №5 — Берегового лагеря МВД. (15) Впоследствии многие заключенные и исследователи проблемы обратили внимание на поэтичность этих названий, не характерных, по логике, для лагерей с особенно тяжелыми, строгими условиями содержания заключенных.
С этого момента в документах особлаг №2 стал именоваться Горным лагерем или сокращенно — Горлаг.
Красноярское отделение “Мемориала” приводит следующие данные, касающиеся деятельности заключенных Горлага: “использование заключенных на шахтах № 11, 13, 15/18, на рудниках № 1 и 7, карьерных работах, земляных работах по отсыпке дорог, работа на руднике “Медвежий ручей”, на кирпичных заводах № 2 и 3, на угольной шахте Кайеркан, на строительстве медеплавильного завода”.
За время существования Горлага им руководили четыре начальника:
27.04.48 - 05.04.49. Гончаров Г.Я.
05.04.49 - 03.04.50. Колосков А.Г.
с 03.04.50 Зверев В.С.
30.05.53 - 17.04.54. Царев В.С.
Численность заключенных Горлага.
Дата Количество заключенных
01.01.49 14936
01.01.50 17424
01.01.51 19186
01.01.52 20218
01.01.53 20167
01.01.54 15061
01.08.54 15082
Справка
о численности и составе заключенных по
Горному лагерю МВД на 16 июля 1953 г.
1 лаготделение 2636
2 л/о 2739
3л/о 4051
4л/о 2966
5 л/о 1520
6 л/о 2901
7 л/о 2
8 л/о 1362
Лагпункт “Купец” 72
Лагпункт “Косой” 301
Шизо Норильского ИТЛ 15
Центр. штрафной барак 18
Центр. больница НИТЛ 9
Справка подготовлена начальником спецотдела Управления Горного лагеря капитаном Горбиным и была выставлена в экспозиции, посвященной жертвам политических репрессий в ККИМКе г. Красноярска.
Закрыт Горлаг 25 июня 1954 г. Влит в Норильлаг.
А между тем помимо вышеперечисленных Норильлага и Горлага в конце 1940-х годов появляются специальные л/п. 31 декабря 1948 г. министр внутренние дел Круглов С.Н. подписал приказ № 001516 “об организации специальных лагерных подразделений строгого режима в ИТЛ МВД и УИТЛК” (16), которым “в целях укрепления режима и усиления борьбы с преступностью заключенных в ИТЛ и НТК” организовывались специальные лагерные подразделения (л/о, л/п) строгого режима, содержанию в которых подлежали: все заключенные, осужденные за бандитизм, вооруженный разбой, умышленное убийство, побеги, а также неисправимые рецидивисты, неоднократно судимые, осужденные на срок от 3-х лет и выше.
На основании приказа № 001816 от 31 декабря 1948 г. специальные лагерные подразделения строгого режима организовывались и в Норильском ИТЛ на 10000 человек. (17)
И подобно тому, как в Горлаг отбирались политзаключенные, в специальные л/о собирали наиболее опасных преступников. Тем самым приказ Круглова сделал систему распределения и содержания заключенных более справедливой: места заключения соответствовали характеру совершенного преступления.
Необходимость в подробном рассмотрении системы подчинения и управления норильскими лагерями вызвана существующей путаницей в вопросах, касающихся структуры Норильлага, Горлага и специальных п/о. Ошибки возникали у самих сотудников НКВД при заполнении учетных карточек, да и сейчас у историков немало вопросов… Автор работы в свете вышеприведенных фактов считает допустимым рассматривать творчество не только заключенных Норильлага, но и Горлага.
В известном смысле историю русской литературы можно назвать историей уничтожения русских писателей. Побои, солдатчина, тюрьма, ссылка, изгнание, каторга, пуля беззаботного дуэлянта, не знающего, на что он поднимает руку, эшафот и петля — вот краткий перечень, венчающий чело русского писателя. Мысль Владислава Ходасевича можно продолжить словами Горького М. Он считал, что старая (т.е. монархическая) власть “была бездарна, но инстинкт самосохранения подсказывал ей, что самым опасным врагом ее является человеческий мозг… и вот, всеми доступными ей средствами, она старается затруднить или исказить рост интеллектуальных сил страны… Всюду, внутри и вне человека, опустошение, расшатанность, хаос и следы какого-то длительного Мамаева побоища…” (1)
Горький совершенно точно определил инстинкты власти. Правда, когда он писал эти слова, наверняка и не думал, что спустя десятилетия их можно будет с полной уверенностью отнести и к советской власти. Борьба с вольнодумием в новейшее время приобрела куда более уродливые формы, чем до революции.
Можно сказать, что в 1930-1940-е и первой половине 1950-х гг. властью были предприняты все возможные меры для установления “взаимопонимания” с писательской интеллигенцией. Методом кнута и пряника были достигнуты желаемые результаты. Литература, шаблонная, стереотипная, так сказать “воспитательная” по содержанию, заполнила прилавки магазинов. Но какой ценой? Писатель был прижат к стенке: и послушный, и, тем более, реакционный. Выбора не было: пиши, что приказывают. Сейчас часто можно услышать, что писатели попадали под арест в результате своих рукописей. Отнюдь, многие даже не отважились бы написать хоть слова против власти. Те писатели, кто был уличен в действительном антисоветском мышлении, как правило, в лагеря не попадал. Не доживал. Действительных политических преступников, чья вина была очевидна, расстреливали в кратчайшие сроки. В целом, в лагерях оказывались те писатели, кто при каких-то обстоятельствах “не правильно выразился”, “не с тем поздоровался” или вообще проходил по “делу”, не связанному с писательской деятельностью.
В тяжелейших условиях Норильского ИТЛ и Горлага бесшумно, тайком протекало творчество репрессированных писателей. Бывший заключенный Норильлага Сечко И.И., вспоминает, как работал Василий Мамченко: “Резал бумажные мешки из под цемента и сшивал из них общие тетради, говорил: “Ох, как много нужно написать в романе о Норильске, о расстрелах заключенных, о жертвах военного трибунала…” (2)
Немногие писатели, находясь в Норильлаге, имели возможность использовать свое профессиональное мастерство. Накапливая впечатления, большинство писателей сумели выразить себя на свободе. Это были люди с разными судьбами, но всех их объединила одна и та же тема произведений, тема лагерного прошлого. Только благодаря им, их таланту, правду о Норильлаге узнали все. Они первыми забили в набат, призывая всех и каждого поучаствовать в суде будущего над прошедшим. Как знать, не будь этих людей, что знало бы общество о жертвах сталинских репрессий?
Снегов Сергей Александрович.
Сергей Александрович Козерюк, по отчиму — Сергей Иосифович Штейн, псевдоним —
Снегов, родился 5 августа 1910 г. в Одессе. В средней школе не доучился — был
исключен за драку (вступился за девушку). Поступил в государственный
университет. Окончив курс физико-математического факультета, преподавал в
университет. Окончив курс физико-математического факультета, преподавал в
университете в качестве доцента.
Во время чистки партии в 1931 г. его исключили из комсомола за “методические ошибки в лекциях”. Работал инженером на приборостроительном заводе “Пирометр” в Ленинграде. 3 июня 1936 г. арестован. Несколько дней просидел в ленинградской тюрьме. Шесть месяцев на Лубянке. Потом 4 месяца просидел в Бутырке, неделю в Лефортово. В допросах пытались инкриминировать ему антисоветскую агитацию, руководство антисоветской организацией. Обвинение: Штейн С.А., Баховский В.Н., Бугаевский Е.А. поддерживали связь с троцкистами, вели контрреволюционные разговоры, высказывали при этом террористические намерения в отношении руководителей партии и крестьянства. Штейн и Баховский вину не признали. Обвинение основано на показаниях Бугаевского, но он на последнем заседании от них отказался. (3)
Первый суд отклонил обвинения за недоказанностью преступления. Затем суд затребовал дело снова. Снегов был осужден ВК ВС г. Москвы 3 апреля 1937 г. по ст.ст. 17-58-8, 58-11 на 10 лет с поражением в правах 5 лет, с вечным поселением после освобождения. Снегов после вынесения приговора попадает в Соловки. Из-за угрозы оккупации Соловков в предстоящей войне с Финляндией их было решено закрыть. 5 августа заключенных эвакуируют.
В 1939 г. вместе с 1,5 - 3,8 тыс. заключенными на лесовозе (сухогрузе) “Семен Буденный” Снегова отправили в Дудинку. Прибыл в Норильлаг 16 августа 1939 г. Попадает в 1 л/о.
В 1939 г. напишет следующие слова:
“В невылазной грязи телеги тонут.
Из вязкой глины не извлечь кирки.
Прорабы не командуют, а стонут.
И пайки сверх возможного легки.
В бараке вонь, и грязь, и дым.
В газете висит таблица вынутых кубов.
И парочка блатных творит в клозете
Нечистую трусливую любовь…” (4)
В Норильлаге работает инженером энерголаборатории. Позже он напишет о взрыве на шахте “Надежда”, очевидцем которого он стал, повесть о первооткрывателях ядерной энергии “Прометей раскованный”, повести об Игоре Курчатове, и исторической повести о современниках “Творцам”. “Производственный” роман стал первой ступенью в его восхождении к читателю, второй стали повести о физике и физиках.
В Норильлаге Снегов познакомился с выдающимися людьми, также отбывающих срок. Он вспоминает: “Должен сказать, что ни до ни после Норильска я не встречал такого концентрированного сгустка умных мозгов в одном месте… Нас было в лагере несколько друзей, свой круг. Лев Гумилев… блестящий поэт, отказавшийся от литературного поприща в пользу науки… Евгений Сигизмундович Рейхман — … интеллигентный инженер-мостовик. В свободное от строительства время он написал и издал для души книжку о росписи дворцовых залов Версаля и о влиянии на них итальянского Возрождения… Виктор Петрович Красовский — профессор, доктор экономических наук” (5), любимец Бухарина, после Норильска 17 лет был консультантом Косыгина А.Н.
Гумилев в воспоминаниях подметил интересный факт: “… Летом 1942 г… привезли из
Дудинки астронома Николая Александровича Козырева… в Дудинке он получил новый
срок за высказывания…” В 1 л/о Норильлага в 1942 г. он обрел славу, рассказывая
заключенным о Космосе и Хаосе. В результате, по словам Гумилева, з/к охватила
“интеллектуальная вакханалия”. “Философ Снегов… освободившись, написал целую
литературно-фантастическую трилогию о соотношении времени и пространства… Без
бесед с Н.А. Козыревым это вряд ли стало бы возможным”. (6)
Для Гумилева Снегов был и другом и соавтором. Вместе они составили “Словарь наиболее употребимых блатных слов и выражений”, написали научно-историческую работу на этом языке под названием “История отпадения Нидерландов от Испании”.
На этом творчество Снегова в Норильске не остановилось. В начале сентября 1945 г. Снегов в ДИТРе рассказывал общественности о физической сущности произошедшего 6 августа 1945 г. атомном взрыве в Херосиме. (7)
В 1945 г. срок снижен на 1 год. Освобожден 8 июля 1946 г. Остался в Норильске, исполнял обязанности начальника отдела центральной лаборатории энергоуправления Норильского комбината. 9 июня 1951 г. ОСО МГБ СССР осудило к ссылке на поселение. Местом ссылки определен Норильск.
Свой первый роман о судьбах заключенных, ссыльных, начальников Норильлага, Снегов отправил в 1952 г. Твардовскому А.Т. в журнал “Новый мир”. Снегов получает письмо от Смирнова С.С., в котором он вместе с Твардовским сообщает, что правовое положение автора не имеет ничего общего с литературным процессом, и они собираются напечатать роман. Однако цензура запретила его публикацию. Тогда по совету редактора журнала Симонова К., Снегов назвал “заключенных” “эвакуированными”. И в 1956 г. роман был опубликован в “Новом мире”.
26 сентября 1954 г. Снегов освобожден из ссылки. Уехал из Норильска в 1957 г. Долгое время работал в архиве атомной промышленности с секретными документами.
Писательская деятельность Снегова приобрела большой тематический размах. Он разрабатывает оригинальные теории и идеи: смыкание петли времени, управление энтропией, мыслящая “космосфера” (движение Вселенной в направлении разума) и т.п.
Многие ранние произведения Снегова касаются северной темы. Его первые книги написаны в Норильске — “Двадцать четыре часа” (повесть, 1956), “В полярной ночи” (роман, 1957), “Неожиданность” (рассказы, 1958). Во многих последующих произведениях Крайний Север продолжает оставаться местом действия, а норильчане действующими лицами, героями книг. (8)
С 1958 г. Снегов живет в Калининграде. Здесь он создает уникальный роман-фантастику “Люди как боги”, который принес ему награждение “Аэлитой” — приз уральских камнерезов за лучшее произведение в жанре фантастики. За ней публикуются “Экспедиция в иномир”, “Космическая одиссея”.
Весь этот перечень работ приводит к мысли о том, что на жизнь и творчество писателя, сформировавшегося именно в Норильске, общение в Норильлаге с такими людьми, как астроном Козырев, историк Гумилев и другими, стало школой глубокой интеллектуальной деятельности. Невооруженным взглядом в его работах, посвященных фантастике, прослеживаются астрономические идеи, а в произведениях о Крайнем Севере — борьба с грозной природой в обстановке интернационального общения, к которому так близок был Гумилев.
Сергей Щеглов (Норильский).
Родился 19 сентября 1921 г. в с. ляхи Нижегородской губернии (позже Горьковской
области). Родители учительствовали в сельских школах Нижегородской и
Владимирской губернии. В 1925 г. семья распалась и сына воспитывала мать, отец
же через несколько лет женился вторично. В 1937 г. отец был арестован по
политическим обвинениям и расстрелян в г. Горьком (в 1957 г. реабилитирован).
Щеглов жил с матерью в городе Муроме Владимирской области. В том же 1937 г. была арестована мать, и по 58-й статье была осуждена на 10 лет ИТЛ, умерла в августе 1947 г.
Осенью 1940 г. поступит на истфак Московского областного педагогического института. 22 июня 1941 г. окончил 1-й курс, а на следующий день был арестован и отправлен на Лубянку. Обвинения тянули на 58 статью. После почти года заключения в следственных тюрьмах Москвы и Омска — получил приговор Особого совещания: 5 лет ИТЛ.
Воспоминания Щеглова о Норильлаге в книге под названием “Сталинская премия” содержат интересны факты и размышления: условия работы и быта заключенных, настроения заключенных и способы выживания. В тексте приводится большое количество имен, воспоминания, слухи о них. Об астрономе Козыреве по зоне ходил такой анекдот: “А этот за что сидит, который все с тетрадочкой-то?” — “Астроном Козырев? Луну будто бы взорвать хотел или какую-то диверсию с Солнцем подготовил” — “А зачем?” — “Ну как зачем? Чтобы советской власти навредить. Они, гады, на все способны.” Уникальны эти воспоминания не только тем, что в них отражается жизнь интеллигенции, но и “легендами” заключенных других лагерей, т.е. то, что они знали о Норильлаге по слухам от бывших норильлаговских зэков. Так, Щеглову на этапе по пути в Норильлаг рассказывали о том, что в Норильлаге на улицах стоят открытые бочки с сельдью (“ешь - не хочу…”), выдают шоколад, а зимой перед работой на морозе дают спиртное. Если зэки не хотели просто подшутить над “новичком”, и были действительно убеждены в своих словах, то можно сделать вывод, что в среде заключенных Норильлаг имел образ некоего престижного лагеря, с мягкими условиями и заботой о заключенных. (9)
Работая лаборантом оксиликвитного завода, он заполнял все необходимые журналы, папки, отчеты, хранил их и спустя многие годы передал их в музей и архив г. Норильска.
Щеглов отмечает тот факт, что в заключении образованность, грамотность были в почете. Он, как и многие другие, более или менее образованные заключенные, оказывал помощь неграмотным з/к в “сочинении” просьб, официальных писем к начальству и т.п.
Щеглов занимался и литературной деятельностью: “Из лагеря вынес 2 толстых романа, они казались мне достойными того, чтобы попытаться напечатать. Писал их ночами в лаборатории, пользуясь относительной свободой в отношениях с зоной: работа требует меня почти круглосуточно. На эти романы надеялся в мечтах, но было достаточно здравого смысла, чтобы понимать: действительно надежное в моей жизни сейчас, та синица в руках — оксиликвит…”(10)
Находясь в заключении, Щеглов печатался в лагерной многотиражке — стихи, очерки. Оказавшись на свободе, но закрепленный за комбинатом, он познакомился и сдружился с некоторыми сотрудниками газеты “За металл”. Стал нештатным сотрудником на радио, читал очерки про передовиков со всех предприятий комбината, статьи к юбилеям писателей, “сочинял из любви к искусству репортажи и корреспонденции, очерки и рецензии, брал интервью и др.” (11)
В 1959 г. был реабилитирован, принят в Союз журналистов СССР, а в 1961 г. — в члены КПСС. В этом же году после окончания трудового договора с Норильским комбинатом переехал в Тулу. Работал прорабом и начальником участка “Союзкислородмонтажа”, с 1963 г. — в газете “Коммунар”. Опубликовал несколько книг. За книгу “Сергей Степанов” удостоен премии имени Успенского Г.И.
Быстролетов Дмитрий Александрович.
Родился 17 января 1901 г. в деревне Акчора Крымской АССР как незаконный сын деревенской учительницы. До 15 лет жил при матери (дочь сельского священника). Воспитан без религии. Поступил в мореходную школу в Анапе. Получил специальность экономиста, лектора. С начала 1925 г. стал работать под руководством резидента в Праге, выполняя различные нелегальные задания. В апреле 1925 г. работа Быстролетова была оформлена: назначили месячный оклад, перевели на оперативное разведывательное направление, а для легализации устроили в торгпредство. Занимался сначала экономической разведкой, а затем, усвоив, соответствующие приемы и технику, перешел к вербовке агентуры в посольствах, к получению дипломатической переписки, к нахождению источников в МИДе и иностранной разведке”. Быстролетов еще до ареста стал доктором медицины и права, написал несколько десятков живописных полотен и множество графических работ, был членом Союза художников.
18 декабря 1938 г. Быстролетов арестован и доставлен на Лубянку. Здесь, в камере, произошла его встреча с Матвеевым В.З., бывшим начальником “Норильстроя”. Матвеев рассказывал о Норильске: “Там строится город на полтораста тысяч жителей. После суда вас, если не расстреляют, могут послать туда…” (13 )
В дальнейшем Быстролетова переводят в Бутырскую тюрьму. В Бутырке Быстролетов узнает истинную причину своего задержания. Его обвиняли в участии в террористической организации. Обвинение не подписал. Его переводят в Лефортовскую тюрьму, где он подвергался жестоким допросам. В результате — все подписал.
Осужден Судебной коллегией Верховного Суда СССР 8 мая 1939 г. по ст.ст. 58-6, 58-1, 17-58-8, 58-11 УК РСФСР к 20 годам лишения свободы. В Норильлаг прибыл 22 августа 1939 г.
О пребывании в Норильлаге Быстролетов написал во второй книге воспоминаний “Пир бессмертных” (владелец рукописей Милашева С.С.). В Музее истории НПР хранятся фрагменты этих воспоминаний. В Норильске появились первые строки этих записок еще в 1959 г. Он работал тайком, пряча исписанные йодом страницы.
В Норильлаге он не пошел в медсанчасть, попросился работать в тундре. Его направили лекпомом на “бесконвойный” пикет.
Быстролетов пишет: “Среди ясных озер в чудесном уголке девственной тундры торчал наш барак, грязный и зловонный, окруженный вытоптанный и загаженной землей. Ничего не росло вокруг. В прошлом году еще стояла одна низкорослая полярная ель, но и ее ударом ноги бессмысленно и злобно отломал пьяный Васька. Лишь ржавые консервные банки, тряпья, лежали грудами отбросы и нечистоты. Наше логово было плевком в чистый лик природы… Из тридцати человек на пикете было только двое “бытовиков” (цирковой гимнаст, приволжский немец, и проворовавшийся завмаг из Одессы). Шесть бывших воров, остальные — политические: …задавленные несправедливостью заключения, издевательствами “урок”, они не выполняли норму, и я сначала пытался подталкивать показатели личным трудом: десять часов без отдыха долбил вечную мерзлоту, хотя работать мне как бригадиру не полагалось. Ломал три-четыре лома за смену и, действительно, натягивал нужные 104 процента, потом сердце сдало. Я отек и вышел из строя. Об этом опыте пребывания на переднем крае я вспоминал без всякого восторга”. (14)
Затем он работал в штрафном лагпункте на Каларгоне. Жил все это время в балке для медиков в 1 л/о. Зимой 1939-1940 г. у него состоялось знакомство с Гумилевым Л.Н., о нем он написал несколько страниц воспоминаний. Через несколько лет они встретятся в Камышлаге в Омске, и Быстролетов устроит его к себе на работу санитаром. Весной 1940 г. Быстролетов заболел и был отправлен в Центральную больницу ИТЛ, где его прооперировали по поводу гнойного плеврита. Из больницы его выписали с рабочей категорией и отправили в общий барак. От дальнейших испытаний на норильской земле его спас врач Губанов, включивших его в этапный список. 24 сентября 1940 г. он выбывает в Сиблаг.
Вернулся Быстролетов из лагерей в феврале 1954 г. инвалидом 1-й группы. Его жена, чешка Иоланта, в 1942 г. была отправлена в Куйбышев как жена репрессированного чекиста на открытой платформе. У Иоланты, когда-то болевшей туберкулезом, от холода началось горловое кровотечение. Чтобы не быть обузой подругам, она морозной ночью выползла за уборную и кухонным ножом перерезала себе горло. Мать, не выдержав испытаний, приняла большую дозу снотворного… Помогла Анна Михайловна Иванова, с которой Быстролетов встретился в Сусловском лагере, где она отбывала свой первый срок. Она стала женой Быстролетова и настаивала, чтобы после освобождения он ехал в Москву к дочери.
Из ее воспоминаний: “22 февраля 1956 г. мне вручили казенного вида пакет. В нем я нашел узенький листок сероватой бумаги. Избранного извещали, что… его дело пересмотрено, и приговор отменен за отсутствием состава преступления”. (15)
После освобождения ему назначили мизерную пенсию по инвалидности, дали маленькую комнату в коммунальной квартире. Быстролетов устроился на работу в реферативный медицинский журнал редактором и писал воспоминания. 11-12 книг воспоминаний назывались “Пир бессмертных” (в первых публикациях “Как я умер” и “Записки из живого дома”). Автор сам дает им оценку: “Эта рукопись — обстоятельное и честное свидетельское показание о пережитом в годы “культа личности” Сталина с ноября 1938 года по февраль 1956 года. Я взял на себя столь тяжелый труд потому, что вижу в нем свой гражданский долг… Я полагаю, что подобное свидетельское показание окажется нужным, ибо неизбежно придет время, когда о методах государственного правления можно будет говорить свободно и спокойно, и тогда понадобятся материалы, показывающие не только светлые стороны нашей жизни.… Я не пишу литературное произведение с процеженными жизненными фактами, нужными автору только как фон для утверждения своей идеи через поступки, слова и мысли выдуманных лиц. Для меня факты жизни самоцель свидетельского показания, литературной стилизации и “образов” здесь нет, как и оценок, претендующих на окончательность: их сделают мои будущие читатели тогда, когда все скрытые пока события станут известными…” (15)
Кугультинов Давид Никитович.
Родился в 1922 г. Народный поэт Калмыкии, лауреат государственная премии СССР.
Служил в частях 252 Краснознаменной ордена Богдана Хмельницкого
харьковско-братиславской стрелковой дивизии в звании младшего лейтенанта. Был
сотрудником газеты “Боевая красноармейская”. Во время командировки группы
военнослужащих в Москву в Политуправлении КА зачитали приказ о ссылке калмыков.
В обвинении говорилось, что 110-я Калмыцкая кавалерийская дивизия сдалась в
плен. В действительности, когда немцы форсировали Дон, всю эту кавалерийскую
дивизию бросили на немецкие танки. После этих событий пошла легенда, будто бы
Калмыцкая дивизия вся сдалась, разбежалась. Но дивизия героически погибла.
В январе 1944 г. осужден по национальному признаку и отправлен в ссылку на вечное поселение. Тогда всех солдат-калмыков собрали со всех фронтов и отправили в лагеря: в Молотовскую область, на станцию Половинка, где они строили Кунгурскую ГЭС. Та же участь постигла и другие малые народы.
Этапом группу калмыков, офицеров-политработников, в которой был и Кугультинов, отправили в Новосибирск. Здесь им предложили выбрать район поселения. Кугультинов выбрал Алтайский край. Многие ссыльные калмыки погибали еще во время этапа (зима) и на лесоповале после приезда. По прибытии на место поселение Кугультинов по большой удаче устроился преподавателем в Бийский автомобильный техникум. В то время здесь учился Василий Шукшин.
В ссылке активно писал стихи, однако, когда возникли опасения в возможном аресте, часть их сжег. Они могли бы стать дополнительным доказательством его вины. В выписке из протокола ясно обозначено отношение власти к творчеству ссыльных:
“Материалами предварительного и судебного следствия установлено, что обвиняемый Кугультинов в 1944 г. был отчислен из Красной Армии на основании Постановления Советского правительства. После отзыва из армии Кугультинов поселился на место жительства в г. Бийск на правах спецпоселенца. Находясь в г. Бийск Кугультинов, являясь враждебно настроенным к существующему строю в СССР, на протяжении 1944-1945 гг. среди спецпоселенцев калмыков проводил антисоветскую агитацию в форме высказывания контрреволюционных измышлений и в стихах под его авторством.
1. Как факт в начале августа 1944 г. в беседе со спецпоселенцем Доржиевым возводил клевету на проводимые мероприятия Советского правительства по вопросу переселения калмыков.
2. В этом же месяце 1944 г. в квартире Сусеева, в присутствии Жемчуева клеветал на мероприятия по поводу переселения калмыков, проводимые Советским правительством.
3. В ноябре 1944 г. в квартире Сусеева, в присутствии Доржиева, Сусеева Кугультинов наносил клевету на одного из руководителей Советского правительства. Подобные антисоветские провокационные измышления высказывал спецпоселенцу Жемчуеву.
4. В феврале 1945 г. в приемной горотдела НКВД г. Бийск в присутствии Сусеева, Павлова и Жемчуева возводил клевету на постановления Советского правительства о спецпоселенцах.
5. В марте 1945 г. на квартире Сусеева в присутствии Павлова, их жен читал написанное им стихотворение антисоветского характера, в котором клеветал на жизненные условия спецпереселенцев калмыков, на правовое положение спецпереселенцев.
6. Помимо этого Кугультиновым, в период проживания в г. Бийск, была частично
написана поэма, в 7 главах этой поэмы содержание было изложено антисоветского
характера, которая была изъята на квартире Кугультинова.
Проверив материалы дела, суд находит, что состав преступления по ст. 58-10 ч.2
УК в отношении Кугультинова вполне доказан изъятием в его квартире стихов
антисоветского характера, свидетельскими показаниями Сусеева, Павлова,
Жемчуева.”
Кугультинова этапируют в Норильск. 18 декабря 1952 г. начальник отдела режима и о/работы Норильского ИТЛ СОЛОВЬЁВ выдает выселенцу Кугультинову справку о его местопребывании: “Кугультинов Д.Н. как лицо калмыцкой национальности в 1944 г. из б/калмыцкой АССР переселен в Дудинский район п. Норильск Красноярского края, и на основании Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР от 26 ноября 1948 г. оставлен навечно в местах обязательного поселение выселенцев без права возвращения к прежнему месту жительства.” (16)
Здесь он работает в качестве счетовода, калькулятора, сторожа и др. В воспоминаниях “От правды не отрекался” он описывает картину жизни несчастных детей в Доме младенца, которую он запечатлел во время проведения его инвентаризации. Это были дети, рожденные женщинами-заключенными. Они не видели своих отцов, да и мужчин вообще, зная о существовании таковых только из сказок и фразы: “Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!”
По сведениям Красноярского литературного музея (по сведениям Мартыновой В.Д.), Кугультинов работал вахтером в роддоме. Был знаком с Щегловым, он, будучи дежурным читал сонету Петрарки, которую попросил у раненого. Его запомнили в галифе и гимнастерке.
Те дни, когда я был здоров и молод,
Ты отнял у меня,
унес, унес,
Норильск, Норильск —
неповторимый город!
Меня во сне сжигает твой мороз…
Кугультинов отправляет письмо Председателю Президиуму Верховного Совета СССР Ворошилову. В нем он поднимает вопрос о равноправии людей разных национальностей: “Предлагая пересмотреть вопрос по отношению к переселенным народам, я имею в виду не амнистию для тех, кто был виновен, но прошу, чтобы реабилитировали невинных, тех, кто не совершал никакого преступления, ибо в конце концов я не думаю, чтобы правительство принимало за преступление принадлежность к национальности.” (17)
Когда калмыки вернулись из ссылки в свои родные края, именно Кугультинов в декабре 1958 г. на Учредительном съезде Союза писателей СССР обратился к Хрущеву Н.С. с просьбой поспособствовать утверждению 350 летней даты добровольного вхождения Калмыкии в состав России. В результате Академия наук подтвердила юбилейную дату.
Кугультинов не принял оскорбительного для него определения “жертвы культа личности”. Он не был жертвой, он боролся — стихами, единственным способом, ему данным.
Перешагнув жестокий предел,
Решил Чингис украсить общий
жребий.
Он улыбаться подданным велел
Весь день, пока сияет солнце
в небе.
А кто дерзнет на жалобы и плач,
Тому отрубит голову палач.
И улыбался весь чингисов край,
И деспот убеждал молву мирскую,
Что создал в ханстве образцовый
рай…
А люди ждали сумерек,
тоскуя,
Чтоб в степь уйти, ничком в траву
упасть
И в одиночку выплакаться всласть.
Лендел Йожеф.
В августе 1996 г. исполнилось 100 лет со дня рождения Лендела Й. в венгерском
городе Марцали. Революционная атмосфера первой мировой войны сделала его
активным членом Венгерской компартии, участником революции 1919 г. В 1915 г.
опубликовал первые стихи. После поражения Венгерской Советской Республики, в
1919 г. он эмигрировал в Австрию, затем в Берлин. В 1930 г. приехал в СССР, жил
в Москве. С 1932 г. публиковался в эмиграционных венгерских изданиях. Арестован
в 1938 г. по политическим мотивам. В 1939 г. этапом доставлен в Дудинку.
В письме (примерно 1940 г.) он шутит, что курит “исключительно махорку, т.к. дорогие папиросы не в моде”. Просит жену не посылать ему предметы не первой необходимости, а лучше купить детям бантики, краски, игрушки. И почти в конце письма слова: “Хочется еще много-много писать о суровости и также красоте здешней природы”.
О суровости и красоте Таймыра напишет еще в своих книгах, а вот к людям, с которыми довелось познакомиться и выживать в Норильлаге, будет возвращаться в “Записных книжках”, узнавая об их послелагерной жизни. В его произведениях нет ничего выдуманного. На страницах повестей и рассказов встречаются имена известных норильлаговских интеллигентов: астронома Козырева, академика медицины Баева, писателя Жака Росси и других. Об интеллектуальной деятельности в лагере он рассуждает на примере Козырева: “… Он открыл две новые звезды в крымской обсерватории… Козырев раньше был директором большой пултавской (Пулковской - Д.В.) обсерватории, а потом вместе со мной грузил бревна в вагоны в Дудинке и между делом объяснял нам “тайны” возникновения северного сияния. Потом в Дудинке он руководил лабораторией, которая занимается проблемой вечной мерзлоты (и взял туда к себе Жака Росси).” Намного позже, в сентябре 1964 г., Жак Росси в гостях у Лендела в Будапеште сделал его рисунок, хранящийся сейчас в Норильском музее.
В 1943 г. из 3 л/о Норильлага его переводят в Канский лагерь. В 1946 г. — ссылка
в Александров Владимирской области. В 1949 г. — повторный арест, этап к берегам
Енисея в дер. Макарово. 3 апреля 1954 г. Лендел направляет Суслову письмо с
просьбой о пересмотре дела и возвращении на родину. В 1954 г. — освобождение из
ссылки. В 1955 г. — реабилитация, возвращение в Венгрию. В 1950-1960-е гг.
издание рассказа “Ведун”, повести “От начала до конца” — лагерный цикл
произведений. В 1968 г. подавлено восстание в Чехословакии. Лендел запишет: “Я
больше не считаю себя членом партии!” В 1970 г. — подведения итога пережитому,
“Записные книжки”, “Я пишу то, в чем убежден…” Он был едва ли не первым из
зарубежных писателей, открыто заговоривших языком художественной литературы о
жертвах сталинских репрессий, о многонациональном составе лагерников и
поселенцев. Рассказ “Желтые маки”, как и рассказы “Все ближе и ближе”,
“Незабудки” и другие, о Норильском лагере.
Он фатально страшился февраля. Почти в один и тот же день в разные годы в феврале умерли отец и мать, в феврале арестован венгерской полицией, арест НКВД тоже 21 февраля 1938 г. “Я часто бываю болен в феврале и часто испытываю страх”. Пережив тревожный февраль 1975 г., Лендел Й. скончался в июле. На Родине.(18)
Возможно, приведенный ниже текст, излишен, однако в процессе сбора информации на
личность Йожефа Лендела в ИЦ УВД была обнаружена учетная карточка его
однофамильца, тоже гражданина Венгрии, Иштвана Лендела. Имел ли он какое-то
родственное отношение к писателю — неизвестно. Однако факты из его жизни лишний
раз подтверждают жестокость обвинений и наказания людей, независимо от их
национальности и гражданства.
Родился в 1923 г. в с. Керкотофалу округа Летене губернии Зало (Венгрия) в семье
крестьян. По национальности мадьяр. Окончил 6 классов. Указывается, что Лендел
Иштван является бывшим членом профашисткой организации. По специальности
кочегар. Специальные указания: “Окр. “СМЕРШ” 57 армии. Диверсант”. Арестован 29
апреля 1945 г. Осужден Военным Трибуналом 57 армии 31 мая 1945 г. по ст. 58-9 на
15 лет. Этапирован в Норильлаг. В 1948 г. переводят в Горлаг. 1 ноября 1948 г.
попадает в 5 л/о, 21 июня 1949 г. — в 4 л/о, 7 апреля 1952 г. — в 5 л/о. 5 июня
1953 г. выходит приказ № 16/10/4 - 156207, на основании которого 10 июля 1953 г.
его переводят в УИТЛК №30 Украинской ССР и передают в распоряжение МВД СССР.
Зуев Александр Никонорович
Согласно учетной карточке, Зуев родился в 1895 г. в с. Поденга Шенкурского района Архангельской губернии в семье служителя культа. Проживал в Москве. Профессия и специальность: писатель, журналист.
Арестован 1 октября 1938 г. Осужден Особым Совещанием НКВД СССР 3 апреля 1939 г. по ст. А.С.А. и Гр. (? — возможно аббревиатура неточна, ст. 58-10, антисоветская агитация и пропаганда) на 8 лет лишения свободы. 17 июля 1939 г. 1939 г. из Красноярской тюрьмы прибыл в Норильлаг — л/о в Дудинке. 27 сентября 1939 г. его переводят в 4 л/о. 5 февраля 1940 г. он попадает в 3 л/о. 24 сентября 1940 г. он выбывает в Краслаг.
В список писателей, заключенных Норильлага, а также сосланных на поселение в Норильск, можно включить и Жака Росси, и Юрия Сальникова, и Агроновского, и многих тех, чьи биографии отнесены к другим областям культуры Норильлага. Некоторые биографии не рассмотрены в исследовании в виду того, что в ИЦ УВД Красноярского края достаточно много однофамильцев. Другая часть недостающих в исследовании данных находится на стадии доработки и уточнения.
Всех писателей объединяла одна и та же тема произведений— тема лагерного прошлого. Открывая тему репрессий, сталинской политики, размышляя о судьбах и роли исторических личностей в истории страны, писатели невольно становились историками. Однако в стенах Норильлага побывали и историки, известные ныне всему миру. Некоторые из них, отбывая срок, еще не были профессионалами, но, несомненно, этот период их жизни существенным образом повлиял на характер их работ, изданных спустя десятилетия.
Гумилев Лев Николаевич.
Родился 1 октября 1912 года в Царском селе (под Санкт-Петербургом) в семье известных поэтов - Гумилева Н.С. и Ахматовой А.А. По семейным обстоятельствам в детстве родителей почти не знал, его вырастила и воспитала бабушка Гумилева А.И. (урож. Львова). После развода родителей в 1918 г. и расстрела отца в 1921 г. мать практически не общалась сыном. В 1930 г. он заканчивает школу.
С сентября по декабрь 1930 г. работает чернорабочим в трамвайном депо, дек.1930- март 1933 г. - коллектором ЦНИГРИ. Апр. 1933- янв. 1934 г. он - научно - технический сотрудник ГИН АН. В 1934 г. поступает на истфак Ленинградского университета.
Впервые Гумилев был арестован в 1933 г., через 10 дней отпущен. Второй раз - в авг. 1935 г. в числе 4-х студентов и профессора Пунина Н.Н.(мужа Ахматовой). В нояб. 1935 г. по просьбе Ахматовой и Пастернака Сталин распорядился освободить заключенных.
После освобождения на собрании студенческой ячейки университета Гумилев как “антисоветский человек” был признан недостойным обучаться в советском университете и был отчислен.
В 1937 г. ректор ЛГУ профессор Лазуркин М.С. восстанавливает Гумилева и дает возможность сдать экзамены за 2-й курс.
В начале марта 1938 г., обучаясь на 4-м курсе, Гумилев в присутствии на лекции 200 студентов вступил в спор с профессором Пумпянским Л.В., который “потешался над стихами и личностью отца”(1), приводил лживые факты из биографии Гумилева Н.С. Профессор сообщил об инциденте в деканат. Вскоре о происшедшем знали органы НКВД и 10 марта Гумилев был арестован.
Заранее подготовленное признание и приговор он подписать отказался и в течение 8-и ночей подвергался пыткам. Трем студентам ЛГУ: Гумилеву, Ереховичу Н.П. и Шумовскому Т.А. было предъявлено обвинение в том, что они путем физического устранения Сталина, Ежова, Молотова и Жданова собирались свергнуть советскую власть и установить буржуазно - демократическую диктатуру. Гумилев обвинялся в том, что возглавил эту “контрреволюционно организацию”.
В его деле присутствует университетская характеристика, в которой: “ Лев Николаевич за время пребывания на истфаке из числа студентов исключался, и после восстановления часто академическая группа требовала его повторного исключения. Гумилев как студент успевал только по специальным дисциплинам, получал двойки по общественно - политическим дисциплинам (ленинизм) вовсе не потому, что ему трудно учиться по этим дисциплинам, а он относится к ним, как принудительному ассортименту, к обязанностям, которых он не желает выполнять. Во время избирательной кампании в их группе делался доклад о биографии тов. Литвинова, Гумилев вел себя вызывающе, посмеивался, подавал реплики, вообще отличался крайней недисциплинированностью”.(2)
В сент. 1938 г. на заседании ВТ были оглашены “показания” Гумилева: “Признаю, что я, Гумилев, по день моего ареста являлся активным участником антисоветской молодежной организации в Ленинграде, которая была создана по моей инициативе и проводила деятельность под моим руководством… После того, как участники нашей организации Ерехович и Шумовский согласились со мной о переходе к террористическим методам борьбы против ВКП (б) и Советского правительства, я поставил конкретный вопрос о необходимости совершения террористического акта над секретарем ЦК и Лен. Обкома ВКП(б) Ждановым. Эту кандидатуру мы намечали не случайно, ибо Жданова мы считали основным виновником разгрома антисоветских формирований в Ленинграде”(3)
На заседании ВТ подследственные отрицали “показания”, несмотря на это был вынесен приговор: Гумилеву - 10 лет и 4 года п/п с конфискацией имущества, Ереховичу и Шумовскому - по 8 лет и 3 года п/п.
Ахматова делала все возможное для освобождения сына, отправляла Сталину письма, доказывая, что приговор - результат судебной ошибки. Сталин не отвечал. По протесту адвокатов 17 нояб. 1938 г., Военная коллегия Верховного суда СССР все же отменила приговор военного трибунала и направила дело на переследствие…
В дек. 1938 г. осужденных доставили на “Беломорканал” в Медвежегорск. По словам Гумилева он “к новому 1939 г. окончательно “дошел”. Худой, заросший щетиной, давно не мывшийся,… едва таскал ноги из барака в лес” (4). Условия работы были крайне тяжелыми: деревья валили в ледяном, по пояс занесенном снегом лесу, в рваной обуви, без теплой одежды, подкрепляя силы баландой и скудной пайкой хлеба. Еще сильнее ухудшилось состояние Гумилева после получения травмы: “В один из январских дней… выпал из ослабевших рук топор… раскроил кирзовый сапог и разрубил ногу почти до самой кости. Рана загноилась…” (5).
В янв. 1939 г. заключенных затребовали на пересмотр дела в Ленинград. Ожидая нового приговора в ленинградской тюрьме “Кресты”, Гумилев отвлекал себя раздумьями о научных проблемах.
Повторное следствие, длившееся полгода, не установило новых .компрометирующих фактов, свидетельские показания по прежним обвинениям говорили в пользу подследственных. Особое Совещание НКВД СССР 26 июля 1939 г. за антисоветскую организацию и агитацию приговорило всех троих к заключению на срок 5 лет.(6)
В августе 1939 г. из ленинградской тюрьмы Гумилева этапировали в Норильлаг. В Красноярске на пересыльном пункте з/к перегрузили на баржу и доставили по Енисею в Дудинку, а далее по ж/д в Норильский лагерь.
21 сент. 1939 г. Гумилев прибыл в Норильск.
В архиве Норильского горнометаллургического комбината в “деле” Л. Гумилева сохранилась служебная карточка, заполненная весной 1943 г., справка, приказ, официальная записка о переходе Гумилева из геотехнической в геофизическую группу горного управления. Здесь он проработал, как свидетельствует служебная карточка, до осени 1943 г.
Последняя запись свидетельствует о зачислении его в ряды красной армии - “в РККА”.(7)
По сведениям Красноярского общества “Мемориал” Гумилев работал на руднике 3/6 книгохранителем библиотеки ИТР, сменным геологом. Сам Гумилев вспоминает, что по окончанию срока он числился техником - геологом.(8)
В источниках дается неоднозначная оценка статуса Гумилева, как заключенного, авторы высказывают противоположные мнения о его пребывании в Норильском ИТЛ.
Быстролетов Д., политический з/к, в своих опубликованных воспоминаниях “Записки из живого дома” (9) пишет, что его знакомство с Гумилевым состоялось зимой 1939-1940 г., когда им пришлось выносить из барака мертвого з/к. Он вспоминает, что Гумилев обитал в бараке “самых отпетых урок” с выбитыми окнами и имел “унизительный статус Чумы”, шестерки, так как спал под нарами и всячески унижался зеками. Гумилев был очень слаб, одет в грязную одежду, без зубов. Писал диссертацию на тему “Гунны”. При каждой проверке он предъявлял надзирателю разрешение на свои бумаги. Гумилев сделал себе деревянное седло на спину для сохранности своей кипы бумаг и носил его в рядах этапников. Вещей у него никогда не было. “Это была патетическая фигура - смесь физического уничтожения и моральной стойкости, социальной обездоленности и душевного богатства… Он был наследственный, хронический заключенный, сидевший и за отца, и за свой длинный язык… Человек он был феноменально непрактичный, неустроенный, с удивительным даром со всеми конфликтовать. Поэтический ореол отца и матери и в лагере бросал на него свет, и все культурные люди всегда старались помочь ему вопреки тому, что он эти попытки неизменно сводил на нет.”
Мизюлин Ю., вступая на страницах “Заполярной правды” (10) в полемику с Быстролетовым, объявляет его воспоминания вымыслом. По его мнению при побитых окнах под нижними нарами никто не спал, поскольку холод просто мешал бы там находиться. Не согласен Мизюлин и с описанием внешности Гумилева, как доходяги с отекшим лицом, который медленно двигается, с трудом разговаривает, т. е. с описанием внешности дистрофика. Он считает, что дистрофику не под силу вытащить на носилках труп человека. Кроме того, от дистрофии страдают не только мышцы, но и мозг - “доходяги поражают своей тупостью”. По рассказам знавших его в Норильлаге (автор не указывает кого именно - Д.В.) “Гумилев выделялся из всех быстротой (и остротой!) своего ума, энергичностью, находчивостью. Любил писать стихи, экспромтом сочинял эпиграммы. На все у него хватало времени и сил.” В лагере для некоторых было предусмотрено диетпитание: белый хлеб вместо черного и др. Но количество пищи уменьшалось вдвое, поскольку стоимость питания для истощенных з/к оставалась прежней ( черный хлеб - 85 коп./кг., белый - 1 руб. 70 коп./кг. ). При таком питании заключенный находился в состоянии круглосуточного голодания. Потеря калорий грозила “доходиловкой”. Поэтому Гумилев, услышав сообщение бывшего главинжа Метростроя о получении им диеты, тут же отреагировал:
“Как Метростроя тяжкий свод,
Тебя гнетут врача советы.
Ты без диеты идиот
Умней не будешь от диеты!”
Мизюлин пишет, что Гумилев в то время работал в бригаде, рывшей котлованы по фундаменты цехов строившегося Норильского комбината. Гумилев при замере объемов в конце рабочего дня всегда сам следил, чтобы обмерщик не обманул бригаду и не лишил з/к положенного пайка. Иной раз при определении, сопоставлении нормы выработки и выполненного задания Гумилеву удавалось обмануть обмерщика, и за перевыполненное задание на следующий день каждый член бригады получал по увеличенной “премиальной” пайке.
В разговоре с корреспондентом Канчуковым (11) Гумилев рассказывал, что находясь в ленинградской тюрьме “Кресты” на переследствии, он сделал открытие о пассионарности этносов (позднее эта теория легла в основу книги “Этногенез и биосфера Земли” и др.). Эту идею он “нашел под лавкой”. “ … Днем лежать можно было только под лавкой, иначе надо было сидеть, а сидеть трудно - я был в очень тяжелом состоянии”, - рассказывал Гумилев. Из Медвежегорска его доставили с травмой ступни и в сильном физическом истощении. И, тем не менее, он отвлекал себя размышлениями о научных проблемах: “Обнаружив идею, я, конечно, выскочил из-под лавки и закричал: “Эврика!” Огляделся, ребята смотрят на меня как на сумасшедшего, тогда я залез обратно и стал продумывать идею…”Профессор Лавров С., исследователь биографии Л.Н. Гумилева, близко знавший его, в монографии “Лев Гумилев. Судьба и идеи” пишет, что Гумилев, рассказывая этот факт, всякий раз интерпретировал его по разному, оставляя неизменным лишь то, что он находился под лавкой в тот момент, когда его осенило.
Судя по описанию Быстролетова и рассуждениям Мизюлина о предложенной диете, которую, кстати, предлагали не “некоторым”, а исключительно крайне истощенным з/к, т. е. дистрофикам, Гумилев находился в Норильском ИТЛ в тяжелом состоянии. Не исключено, что к ослабленному 27-летнему парню зэки действительно относились, как к “Чуме”, вероятно и то, что для него просто не было места на нарах, поскольку периоды переполненных бараков в истории лагеря были. Но, исходя из слов самого Гумилева, можно предположить, что под нарами в Норильлаге он отдыхал, когда себя плохо чувствовал и работал над своей диссертацией, когда были силы.
В той же беседе с корреспондентом Гумилев вспоминает, что в “Крестах” ему некому
было рассказать о своем открытии. В Норильске же он пытался завести об этом
разговор “среди довольно интеллигентной инженерной публики”, но его не
понимали…” (12) О своем окружении Гумилев вспоминает (1988 г.): “Более
подлинного интернационала, чем в сибирском лагере, я не встречал. Именно
интернационала, а не безнациональной массы, хотя, казалось бы, кругом одинаковые
серые ватники, валенки, брюки… Во всяком случае, именно там я познакомился с
представителями разных народов, общался с ними и понял многое, мне ранее не
доступное. Зная таджикский язык, я дружил с персом, с таджиками… Мое общение с
казахами, татарами, узбеками показало, что дружить с этими народами просто. Надо
лишь быть с ними искренними, доброжелательными и уважать своеобразие их
обычаев”.(13)
В л/о у Гумилева был свой круг друзей - интеллигентов: Снегов С.А., Рейхман
Е.С., Красовский В.П. Вместе со Снеговым он составил “Словарь наиболее
употребимых блатных слов и выражений”, написали научно-историческую работу на
этом “блатном” языке под названием “История отпадения Нидерландов от Испании”.
Из первых строк этого произведения:
“В 1565 г. по всей Голландии пошла параша, что Папа - анархист. Голландцы начали шипеть на Папу и раскурочивать монастыри. Римская курия, обиженная за Пахана, подначила испанское правительство. Испанцы стали качать права - нахально тащили голландцев на исповедь, совали за святых чурки с глазами. Отказчиков сажали в кандей на трехсотку, отрицаловку пускали налево. По всей стране пошли шмоны и стук. Спешно стряпали липу. Гадильники ломились от случайной хевры. В проповедях свистели об аде и рае, в домах стоял жуткий звон. Граф Эгмонт на пару с графом Горном попали в непонятное, их по зопарке замели, пришили дело и дали вышку…” (14)
Снегов вспоминает Гумилева как блестящего поэта, отказавшегося от литературного поприща в пользу науки. В Норильлаге в 1938 г. Гумилев написал:
“Дар слов, неведомый уму,
Был мне завещан от природы.
Он мой. Веленью моему
покойно все - земля и воды,
и легкий воздух и огонь
в одно мое сокрыты слово!
Но слово мечется, как конь,
как конь вдоль берега морского…” (15)
Лавров пишет, что, работая над диссертацией “Древние тюрки” (писал с 5 дек. 1935 г. - Манычейская археологическая экспедиция), Гумилев из лагеря многократно посылал матери письма, в которых просил достать ему книгу Грум-Гржимайло Г.Е. “Западная Монголия и Урянхайский край”, полагая, по-видимому, крайне необходимым этот труд для развития своих мыслей.
Вместе с интеллектуальным трудом, Гумилев использовал возможность повысить квалификацию на общих работах. Лавров сообщает, что он “рос” от землекопа до горняка меднорудной шахты, потом - геотехника, а к концу срока (в марте 1943 г.) стал даже лаборантом - химиком . После окончания срока (10 марта 1943 г.) его не отпускали из Норильска, поскольку Северу требовались специалисты. Его срок в 5 лет превратился в 8 (с 1938 по 1945 г.). Дав подписку о невыезде до конца войны, он продолжал свою “геологическую карьеру”: сначала в экспедиции на Хантайское озеро, а в следующий сезон (1944 г.) - в бассейне Нижней Тунгуски на магнитометрической съемке. Здесь экспедиция обнаружила крупное месторождение железной руды, и Гумилева наградили недельной поездкой в Туруханск. Находясь “на броне”, он уговорил местного военкома мобилизовать его и отправить на фронт. Герштейн Э., ссылаясь уже на послевоенный разговор с Гумилевым Л., рассказывает, что он пришел к военкому, держа на запястье бритву и грозя вскрыть себе вены. Получив разрешение на выезд у норильского начальства, он отправился на фронт, ставший для него солдатчиной, участвовал в освобождении Западной Польши, завоевании Померании, окрестностей Берлина.
Вернувшись после войны в Ленинград, Гумилев экстерном окончил истфак, в дек. 1947 г. был отчислен в связи с Постановлением ЦК ВКП (б) “О журналах “Звезда” и “Ленинград””, где обвинялась его мать…, защитил диссертацию (дек. 1948 г.). Одновременно с этим в дек. 1945 - апр. 1946 г. он работает пожарником в ИВАН (Институт востоковедения АН СССР), в апр. 1946 - дек. 1947 г. - аспирант ИВАН, в фев. 1948 - мае 1948 г. - библиотекарь психиатрической больницы, в мае 1948 - сент. 1948 г. - научный сотрудник Горно - Алтайской экспедиции, в янв. 1949 - сент. 1949 г. - старший научный сотрудник ГМЭ (гос. музей этнографии народов СССР).
В конце 1940-х гг. по Ленинграду прошла цепь увольнений, около 2000 человек лишилось работы, многие из них были репрессированы, некоторые расстреляны. 6 ноября 1949 г. был арестован и Гумилев. “На суде прокурор сказал: “Вы опасны, потому что вы грамотны, - получите 10 лет”” (16). Он попадает в Омский лагерь (Омск -29 п-я Ух.16/11). Академики, друзья, мать принимают безуспешные попытки освободить Гумилева. Однако из Омского лагеря он будет освобожден лишь в 1956 г. после реабилитации, и выйдет на свободу с рукописями 2-х его монографий: “Хунны” и “Древние тюрки”.
Позднее он написал небольшую статью - воспоминания о своем заполярном заключении под названием “Довоенный Норильск” (17), в которой он с присущей ему простотой объяснения и научностью повествует не только о пути в лагерь, но и рассуждает “о способе сохранить интеллект и творческие способности” в условиях заключения, о географии данной местности, этнографии и социологии, истории и астрофизике довоенного Норильска.
В этих воспоминаниях Гумилев пишет: “… Автор провел в Заполярье пять лет (не считая тюрьмы) и остался жив потому лишь, что утешал себя, занимаясь любимыми науками: историей, географией и этнографией, не имея ни книг, ни свободного времени. И ведь занимался так, что, вернувшись в Ленинградский университет, смог сдать экзамены за 4-й и 5-й курсы, кандидатский минимум, защитил диплом и кандидатскую диссертацию, после чего вернулся под сень тюремных нар…” (18)
Драбкина - Бабинец Елизавета Яковлевна.
Елизавета Яковлевна, по национальности еврейка, родилась в 1901 г. в Бельгии (г.
Брюссель) в тот момент, когда родители - большевики выехали за границу в связи с
подготовкой 2-го съезда партии. Отец, Гусев Сергей Иванович, в 1986 г. вступил в
“Союз борьбы за освобождение рабочего класса” и до своей смерти (1933 г.) был
непоколебимым большевиком. В 1917 г. занимал должность секретаря Военно -
революционного комитета Петроградского Совета, а в годы гражданской войны- одним
из руководящих деятелей Красной армии. Ее мать, Драбкина Феодосия Ильинична
(партийное имя “товарищ Наташа”), вступила в партию в 1902 г., вела
пропагандистскую работу и послужила прообразом пропагандистки Наташи в романе М.
Горького “Мать”. В 1905 г. она была членом Боевой организации большевистской
партии, в дни Декабрьского вооруженного восстания возила в восставшую Москву
запалы для бомб и бикфордов шнур.
Из автобиографии и анкеты, хранящихся в “деле”, следует, что Елизавета Яковлевна до 1905 г. проживала в Бельгии, затем приехала в Россию. В 1917 г. окончила гимназию. В апр. 1917 г. вступила в партию большевиков. Работала по линии организации союза рабочей молодежи (впоследствии - комсомола). Состояла в Красной гвардии в качестве пулеметчицы. Принимала участие во взятии Зимнего дворца. Воевала против немцев во время наступления на Петроград в февр. 1918 г. За участие в подавлении Кронштадтского мятежа награждена серебряными часами. В марте вслед за правительством переехала в Москву. Работала секретарем Свердлова Я.М. Училась на курсах Красных командиров. В июле 1918 г. добровольно ушла на чехословацкий фронт. В ноябре заболела тифом, вернулась в Москву. До смерти Свердлова работала его секретарем, а затем работала в аппарате ЦК. Затем участвовала в боях на Южном фронте, за что была награждена золотыми часами. Была секретарем Туркестанской комиссии ЦК РКП (б), секретарем Турккрайкома РКП (б), членом Бюро Коминтерна Туркфронта.
В сент. 1920 г. поехала в Москву учиться в университет им. Свердлова Я.М. в лекторскую группу, временно посещала МГУ и сдавала зачеты. По окончании лекторской группы преподавали в Университете Трудящихся Востока. В конце 1922 г. была направлена ЦК-ом на работу в Закавказье. Заведовала школой в г. Батуми.
Осенью 1923 г. поступила на историческое отделение Института Красной Профессуры в Москве (окончила в 1927 г.). В 1925-1926 гг. побывала в Германии и Франции. Работала в Коммунистической Академии старшим научным сотрудником до 1933 г., после чего была направлена работать в Баку. Была профессором Института Марксизма - Ленинизма, старшим научным сотрудником Института Истории Партии, ученым секретарем Наркомпроса АССР до августа 1936 г. На момент ареста Драбкина имела ученую степень кандидата исторических наук, написала ряд книг по истории и большой роман, получившие наивысшую оценку.
В автобиографии Драбкина пишет: “… В 1926 г. я совершила величайшее преступление против партии - примкнула к к/р троцкистской организации. Подписывала троцкистские к/р документы и принимала участие в к/р троцкистской работе. За это в марте 1928 г. была исключена из партии. В январе 1929 г. поехала к мужу (Бабенец Александр Иванович)… под подписку о невыезде. Была осуждена на 3 г. ссылки, но фактически не отбывала. В августе 1929 г. порвала полностью с к/р троцкистской организацией, сняла свою подпись с к/р троцкистских документов и полностью разорвала троцкистские связи. В 1930 г. была восстановлена в рядах партии. Никаких взысканий вплоть до исключения в августе 1936 г. не имела…”
Арестована в декабре 1936 года. Исключена из партии. Ей предъявили обвинение в принадлежности к к/р антисоветской троцкистской террористической организации в г. Баку. Обвинение она категорически отрицала, как несоответствующее действительности. Виновной себя не признала Осуждена на 5 лет(?) тюрьмы. Новый приговор - заключение на 15 лет ИТЛ с п/п 5 лет по ст. 58-7-8/17-10-11. После пересмотра Пленумом Верховного суда статья 58-7 снята, оставлена 58-8/17-10-11, срок 10 лет плюс 5 лет п/п.
Наказание отбывала в Норильлаге МВД СССР. Работала на угольной штольне, затем переводчиком, каректором, юристконсультом и библиотекарем. Неоднократно премирована. В Норильлаге вместе с Аграновским А. и Мильчаковым организовала тайный подпольный кружок по изучению марксизма - ленинизма. (19)
По освобождении в декабре 1946 г. была вывезена на “материк”. Не работала и добивалась возвращения в Норильск. В сентябре 1948 г. вернулась в Норильск. Работала в конторе “Термоизоляция” экономистом. В январе 1949 г. арестована и в 20 апреля 1949 г. Особое Совещание постановило “за принадлежность к антисоветской троцкистской организации сослать на поселение” (20) (в Норильск).
После освобождения из лагеря работала над книгой о гибели капитализма и торжестве социалистического строительства в СССР(художественно - публицистические рукописи). Кроме этого неоднократно переиздавались книги - “Черные сухари”, “Зимний перевал”, “Навстречу бурям!”, где Драбкина стремилась воссоздать образ Ленина, Крупской, Свердлова, Дзержинского и еще многих представителей старой большевистской гвардии.
Наверное, поэзию можно считать тем литературным жанром, который первым стал демонстрировать историческую ситуацию в нашей стране в годы репрессий. В ссылках обиженные и оскорбленные люди тайком, с опаской сочиняли и записывали стихи. Не случайно при обыске творческим записям отводилось особенное место. Часто всего лишь за подтекст, за создаваемый образ власти, как врага общества приводил поэтов на скамью подсудимых.
Многие в лагерях, тюрьмах и на спецпоселении в момент нахлынувшего вдохновения писали грустные стихи, наполненные пониманием свой трагической участи. Были и стихи, где слова обвинения, как гневный набат обрушивались на головы палачей. Говоря о поэзии, нельзя обойти стороной сами стихи. Вместе с биографическими данными в этот параграф помещены некоторые стихи, которые по мнению автора являются не только образцами лагерной поэзии, но и источниками для понимания душевных мук заключенных, их настроений и желаний.
Доронин Леонид (Леондор) Иванович (Ионович).
Согласно учетной карточке Леонид Иванович родился в 1923 г. в с. Самарово Тобольского района Омской области в крестьянской семье, получил среднее образование, на момент ареста ни профессии, ни специальности не имел. Есть и другие данные. По данным Красноярского общества Мемориал Доронин - сын профессора, родился в 1924 г. По воспоминаниям Головко С.Г. ( записанные Львовым А.) Доронин в 1941 г. окончил разведывательно - диверсионное училище НКВД и почти в самом начале войны попал в плен. До 1944 г. находился в Дахау, был освобожден американцами.
На момент ареста Доронин, согласно учетной карточке, проживал в Москве. Был осужден военным трибуналом 69-й армии 17 июня 1945 г. на 15 лет по ст. 58-15 УК (19.04.43) с поражением в правах 5 лет. Начало срока 5 мая 1945 г.- конец 5 мая 1960 г.
17 августа 1945 г. из Бресткой области он прибыл в Норильск, был помещен в 9-е лаготделение (25.08.45). Позднее в КТР - л/о каторжан (13.11.45) ,“убыл в спецлагерь № 23” 23.08.48 г.
Головко С.Г. вспоминает, что общественная должность Доронина в Норильском Горлаге - заместитель председателя по культуре и агитации. По сведениям Красноярского Мемориала в 1953 г. Доронин сидел в 3 л/о Горлага, работал поваром на кухне, отвечал за агитационно - пропагандисткую работу. Летом 1953 г. (восстание в Горлаге) он входил в комитет по руководству восстанием, и, как вспоминает Головко, удерживал заключенных от беспорядков, междоусобицы и разгула национализма.
В заключении Доронин работал бригадиром на цемзаводе (т.з. Головко С.Г.). В нем обнаружился поэтический дар и актерский талант. Он стал конферансье на сцене лагерного клуба.
У него была тонкая поэтическая душа и прирожденное стремление к справедливости. Его дочери, живущие в Москве, сохранили стихи, написанные в лагере в 1951-1554 годах.
“Доронинский голос, - пишет бывший з/к Головко,- говорил не только от своего имени, но и от имени поколения”.
“Письмо”- стихотворение, адресованное отцу - коммунисту. Из последних строк:
Объясни мне, отец - ты
ведь партии той,
Что страну нашу к счастью
ведет, -
Долголь будет у нас слово
“счастье” мечтой,
И когда это счастье придет?
И еще есть вопрос. Мне
хотелось бы знать,
За какую же власть вы
сражались?
Уж не тюрем ли вы
добивались,
Чтоб сынов так жестоко
карать…
Мне хотелось, чтоб русский
великий народ
Снял с сынов своих метку
позора.
Чтобы проклят навеки был
Сталина род
И чтоб вы не слыхали
укора.
С.Г. Головко считает, что пафос этого “Письма” в следующем: “Откройте темницы, заборы сломайте, пожить на свободе немного дайте!” Несколько строк Доронин посвящает и ему:
- Тебе, мой друг, тебе
в часы досуга -
Мой скромный дар, знак
дружбы и любви!
Нас свел Таймыр, узнали
мы друг друга,
Найдя огонь для мерзнувшей
крови…
Стихи Доронина - глубоко личные. В “Рассказе о палаче” он описывает картину жесточайших последствий нацисткой паранойи: человек, служивший при гитлеровских оккупантах в жандармерии поведал о том как выполнил приказ об уничтожении евреев - собственной жены и собственных детей “от жидовки”.
- Неужели отцовские
чувства, палач,
Убила звериная воля?..
Эти строки написаны автором в Норильске 2 августа 1952 года.
Весной 1953 года он напишет:
“Я кивну на решетки темницы,
на колючий забор вокруг нее.
И скажу: в этих стенах томиться -
назначение в жизни мое…”
Доронин посвящает стихи матери:
“Родная мама! Ты ли виновата!
Тебя не должен мир за то винить,
Что жизнь сынов твоих невзгодами объята,
Что суждено в чужом краю их праху сгнить.”
8 мая 1953 г. - восстание в Горлаге. Эпиграф к восстанию:
О если б кто из вас
в глубины опустился
И поглядел на жизненное
дно!
О, если б кто из вас на миг
один простился
Со всем поверхностным, что
в жизни нам дано,
Он никогда бы не сказал,
что мир чудесен…
Некоторые стихи Доронина, по мнению Головко, могли бы быть положены на музыку, и стать песней.
Кто дотронулся рукой
неосторожной
До колючих струн в
декабрьской полутьме
И печальной песенкой
несложной
Рассказал про жизнь
на Колыме?
Кто снежинки вихрем
разметая
Средь кустов, уснувших в час
ночной,
Над таймырской тундрой
пролетая,
Скорбь принес души моей
больной!
Кто над морем тучи
собирает?
Бьет о камни пенный
злобный вал?
Кто от глаз людских
вдали скрывает
Соловков зловещих
цепи скал?
Кто дотронулся?..
После освобождения Л.И. Доронин работал в академическом институте. Умер в 1976 г (1).
Воробьёв Владимир Григорьевич.
Воробьёв В.Г. родился в 1928 г. в с. Кортуз Краснотуранского района Красноярского края. Согласно учетной карточке, он из крестьян, русский. Образование среднее, бывший член ВЛКСМ. На момент ареста профессии и специальности не имел.
Осужден Военным Трибуналом войск МВД Западно - Сибирского округа 27 февраля 1950 г. по ст. 17-58-8, 58-10 ч. I УК на срок 25 лет с п/п 5 лет. Начало срока 29 октября 1949 г., конец 29 октября 1974 г.
В Норильск Воробьёв прибыл из тюрьмы по Красноярскому краю. Здесь он отбывал срок в следующих лаготделениях:
2 л/о - 15 октября 1950 г.
Сизо - 1 августа 1951 г.
5 л/о - 25 июля 1952 г.
4 сентября 1952 г. убыл в Озерный лагерь МВД СССР распоряжением ГУЛАГа № 8477 от 19 августа 1952 г.
В своих воспоминаниях Воробьёв упоминает о времени пребывания в Горлаге, БУРе (бараке усиленного режима), цитирует стихотворение собственного сочинения, написанное в Центральной тюрьме под впечатлениями норильского заключения. Вместе с другими з/к Воробьёв пел это стихотворение на мотив “Раскинулось море широко” .
Заключенные Севера.
На Север с далекого юга,
Туда, где не спеет
и рожь
Где только что
кончилась вьюга,
Привез пароход молодежь.
И в жизни другой,
обновленной,
Свободною грудью дыша,
По тундре цветущей,
зеленой,
Проходят они неспеша.
Лишь трауром черной
одежды
Их головы
можно склонить,
Пошли они с
тайной надеждой
Могилы отцов посетить.
Красивая бабочка вьется
Над холмиком
черной земли,
Порою кулик пронесется
Мелькнет и исчезнет
вдали.
Над холмиком
парень, угрюмо
Сжимая фуражку в руках,
Стоит и тяжелая дума
Лежит в потемневших
глазах.
Казался годами
он старше
От всех пережитых
им мук.
И в темп
похоронного марша
Замедлило сердце
свой стук.
Здесь где-то в
холодной пустыне
В шеренге худых работяг
Отец, дорогой и любимый,
Отстал по неволе на шаг.
Устало шатаясь
он вскоре
Со стоном
проклятья упал,
И в спину
согнутую горем,
Вонзился холодный
металл.
Вот здесь, под
высокой горою,
Где ветер заливисто выл,
Его схоронили зимою
Среди позабытых могил.
Никто их ничем
не отметил,
Никто не поставил
кресты…
Лишь только
тоскующий ветер
Качает над ними цветы. (2)
Тарковский Юлиан Константинович.
Родился в Москве 21 июня 1912 года. Экстерном окончил школу. Поступил на строительный факультет МВТУ. С 1943 по 1946 гг. учился в аспирантуре. После ее окончания работал референтом в Комитете по делам архитектуры и по совместительству в посольстве США.
12 января 1948 г. арестовали жену, Тарковскую Евгению Спиридоновну, а 3 февраля арестовали Юлиана Константиновича.
Осужден Особым совещанием при МГБ по ст. 58-1а на 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Летом 1949 г. Тарковского привезли в Норильск. Год он работал в Медьстрое, еще пять - в Горстрое.
В Горлаге Тарковский познакомился с людьми, воспоминания которых свидетельствуют о его интеллектуальной деятельности в лагере. Якобсон пишет, что они с Юлианом часто переводили на французский язык и собирались заниматься английским - это окончилось тюрьмой. Юлиан в свободный час учился писать стихи. Он постигал основы, а потом и тонкости техники стихосложения у соседа по нарам - известного латышского поэта Яниса Медениса. В стихотворениях Тарковский отразил свои настроения, лагерный быт.
Реквием.
Как странно! Десять лет назад
Я жизнь свою отдать был рад
Тому, что мертв лежит теперь.
А я живу - как в клетке зверь,
И, говоря сейчас о нем,
Обязан робко прятать взгляд,
Где ненависть горит огнем.
Пришел конец жестокой силе,
Которой слепо мы служили,
Когда, по молодости лет,
Еще глаза незрячи были.
За это дали мы ответ,
А он, причина наших бед,
Лежит в торжественной могиле.
И скорбный марш
звучит нам сегидильей.
Юлиану Тарковскому скостили срок и 1 мая 1955 г. он вышел из лагеря. Был принят в техникум, а через год уже заведовал строительным отделением. Постановление о его реабилитации вышло 20 февраля 1957 г.
По стихам Юлиана можно судить о духовном мире, кругозоре, гражданской позиции автора, физических и моральных страданиях в лагере, о радости, которую ему приносило поэтическое творческого.
Тетрадь стихов, как крылья
мертвой птицы,
Раскрытая лежит передо мной.
Мне дорога в ней каждая страница.
Пусть за окном -
пурги свистящей вой,
Метет метель,
мороз скрипит и злится;
В ней светом залиты
далекие столицы,
Цветущих берегов палящий зной
И небо, дышащее синевой.
И оживают милые мне лица,
Покрытые могильною травой,
Когда тетрадь,
как крылья мертвой птицы,
Раскрытая лежит передо мной.
Таких людей, как Юлиан Тарковский, которые, несмотря на тяжелые условия ГУЛАГа, не сломались, а напротив, продолжали жить, действовать, творить, было много. Они устояли против бессмысленных, жестоких сталинских репрессий и сохранили культуру, забывать о них нельзя. (3)
Климович Григорий Сергеевич.
Родился в крестьянской семье. Будучи студентом и секретарем комсомольской организации Гомельского индустриально - педагогического техникума потерял родителей - расстреляли гитлеровцы по подозрению в партизанщине. Братья погибли на фронте. В 1945 (1943) г. арестован. Обвинялся в косвенном соучастии в убийстве своих родителей и братьев, “гитлеровском шпионаже”. Несмотря на отрицание вины его осудили и направили в ИТЛ-100 (пос. Верх-Нейвинск Свердловской обл.). Климович отказался работать в лагере, мотивируя это тем, что “всякое подчинение администрации является объективным признанием своей вины”. Его заявление расценили как вызов режиму, и на полгода перевели в БУР (барак усиленного режима). После БУРа он продолжал забастовку, в результате чего был помещен в изолятор, а потом отправили на воровской “штрафняк” в Богословский лагерь. Климович продолжал требовать снять с него нелепые обвинения.
Летом 1947 г. Климович в составе ста человек, особо опасных преступников, этапирован в Норильлаг. По совету Юрия Альфредовича Кнопмуса (о нем в “Архипелаге ГУЛАГ” пишет Солженицын), заключенного инженера, и полковника, тоже з/к, Александра Михайловича Моисеенко, Климович пошел работать культоргом КВЧ лагеря. Начал писать стихи, в которых призывал заключенных блюсти честь и человеческое достоинство. Вскоре за стихи был арестован, и по ст. 58-10 ч.2 .- за антисоветскую агитацию добавили еще 10 лет л/с. В пересмотре дела 1943 г. было отказано.
После суда Климовича направили на воровской “штрафняк” - Цемстрой, потом в изолятор, штрафную тюрьму.
Находясь в 4-м л/о Горлага, Климович написал текст “Гимна норильчан - участников восстания 1953 года”, известный всему Горлагу:
Не страшны нам тиранства большевизма,
Мы не знаем горе свыше всяких мер,
Известны нам все ужасы чекизма
И стон людской на землях СССР…
Мы стали рядом, брат около брата,
За право жить без тюрем и цепей.
Напрасно смерть дышала с автоматов
А псы рычали в ярости своей…
В крови зэка омыта наша слава
В режимных зонах Горных лагерей.
Из тьмы встает свободная держава.
Огни Норильска не погаснут в ней…
Дыханье жертв комиссии московской
Мы возродим, напомним о себе.
И черный флаг с кровавою полоской
Осветит путь нам в праведной борьбе!
Были свои поэты и у женщин в 6-м л/о Горлага.
Коваль Стефания.
До нас дошли сохранившиеся строчки - обращение к заключенным в период восстания
1953 г. Это сочетание фольклорного песенного мотива с гневной и скорбной
публицистикой.
Гей на Iвана, гей на Купала…
Гей на Iвана, гей на Купала
З шостой зони вас виганяли,
Кого у тюрьми, кого за дроти
На каторжанськи тяжки роботи…
Ой ти, Iване, опам’ятайся!
Життям дiвочим не розкидайся!
Бо лiт дiвочих не повернути…
Муки Норильска нам не забути.
Эти стихи сыграли немалую роль в работе комитетов восставших.
Семен Бадаш.
Родился в июле 1921 в Москве в семье врача. Окончил среднюю школу. Воевал, был
демобилизован. В 1949 г. Бадаш С., студент 4-го курса медицинского института,
арестован. Во время следствия сидел на Малой Лубянке. Особое совещание за
знакомство с иностранцами в первые послевоенные годы приговорило на 10 лет
лагерей. Сначала отправляют в Бутырки, а затем этапом в лагерь. Куйбышевская
пересылка. Челябинск. Здесь ему, как медику (в среде заключенных пользуются
уважением), удается спасти от грабежа небольшую группу попутчиков-политических,
в том числе и одного священника. Попадает в особый Степной лагерь в Экибастузе
(здесь же отбывал наказание Солженицын А.И.). В 1949 г. Бадаш участвует в
восстании в Экибастузе. Его переводят в Норильск в особый лагерь №2 (Горлаг).
Здесь он становится участником восстания в 1953 г.
Накануне восстания зимой 1952-1953 гг. в Горлаге, вечерами после 10-часового рабочего дня на морозе, Бадаш писал стихи. (4)
* * *
Тебе, моя голубка, мать,
С сердечной теплотой великой,
Решил письмо я написать
С далекой тундрой полудикой.
Живу я, где лежат снега,
Где часто с воем по равнине
Гуляет снежная пурга
В бескрайней северной пустыне,
Где льется к морю Енисей,
К большим арктическим просторам,
А летом тысячи гусей
Кричат, летая по озерам,
Где ночь полярная длинна,
Где долго солнышко не всходит,
Лишь только бледная луна
На сердце мне тоску наводит.
Пройдет она сквозь гряды туч,
шаром прокатится над миром
И бросит свой холодный луч
В глуши над северным Таймыром.
* * *
В заполярном круге, стороне чужой,
Черные, как уголь, тучи надо мной.
Волчий голос ветра не дает уснуть,
Хоть бы луч надежды в эту тьму и жуть.
Там где нету солнца, человек угрюм,
В маленьком бараке, тесном, словно трюм,
Волчий голос ветра не дает уснуть,
Хоть бы луч рассвета в эту тьму и жуть.
По ночам мне снится белое крыльцо,
Черные ресницы, нежное лицо,
Часто мне не спится, по ночам лежишь,
О тебе, далекой, думаешь-грустишь.
В заполярном круге счастья, детка, нет,
Волчьим воем ветра занесло мой след,
Так не жди, не надо, и не мучь себя,
будет в жизни случай — вспомнишь про меня.
* * *
Я существую, мама! Не печалься!
Я не убит, я все еще живой,
И обо мне, прошу, не беспокойся,
Я не покрыт холодною землей.
Я постарел и сильно изменился,
При встрече вам меня не опознать,
Не прежний я — я сильно изменился,
Ведь мне всю молодость приходится страдать.
Но я несу свой тяжкий крест покорно,
Примером мне является Христос,
Ты плачешь, мама? Виноват, бесспорно,
Ведь это я большой тебе удар нанес.
Но ты прости меня, моя родная,
Я о страданиях больше не пишу,
Рукой замерзшей сердце прижимая,
Я о природе сообщить тебе спешу.
Здесь, мама, вьюги завывают,
Здесь, мама, часто рыскает мороз,
А в сентябре озера замерзают,
Здесь не увидишь ты чудесных роз.
Июль месяц здесь зимой считают,
Здесь не бывает лета никогда,
Тут зэки Север покоряют
И в тундре строят города.
Все мы живем под северным сиянием,
Такой красы я не видал нигде,
Огни лучей на дальнем расстоянии
Играют в небе, словно на воде.
Они живыми кажутся, родная,
Они по небу движутся толпой,
То соберутся, небо освещая,
То разбегутся лентой голубой.
Так мы живем, все время в ожидании,
Стремимся вновь соединить сердца,
Достигнем, снова расставание,
И так всю жизнь, с начала до конца.
Но не печалься! Бог нас не оставит,
Он нам поможет муки пережить,
Он, мама, нас на верный путь наставит,
И будем мы Ему служить!
Супруненко Николай Владимирович.
Родился в 1911 г. в с. Холстья Киевской области Обуховского района в семье
крестьян. Получил среднее образование. Получил специальность агронома.
Согласно учетной карточке арестован 25 августа 1937 г. Осужден Тройкой УНКВД по Юж. Казах. области 30 декабря 1937 г. по ст. 58 (диверсия) на 10 лет.
Был этапирован на Волгострой, в Сиблаг, Горшорлаг.
В Норильлаг прибыл 24 мая 1942 г. В одном и том же лаготделении больше года не задерживался. 18 июня 1942 г. он находился в 3 л/о, 9 октября 1942 г. во 2 л/о, 13 апреля 1943 г. в 7 л/о, 6 апреля 1944 г. в 6 л/о, 11 апреля (мая) 1945 г. в 9 л/о, 13 ноября 1945 г. в Каларгоне, 23 января 1946 г. в 9 л/о.
Супруненко проявил себя в лагере в двух направлениях — аграрника и литератора. Он вспоминал: “Плохо, что здесь нет ни книг, ни газет. Одно время играл в шахматы. Осенью стихи сочинял, потом ударился в прозу.” Из своего опыта Супруненко подчеркнул, что статьи от заключенных принимались в газеты, в том числе в “Красноярский рабочий”. Но высланный из редакции гонорар уходил обратно газете со штампом — “заключенный”. Заключенные не имели права получать денежные переводы (конец 1946 г.).
На “праздновании” (в условиях ИТЛ) своего 35-летия с двумя заключенными, Супруненко под аплодисменты читал свои стихи. (5)
Автор в очерке описал тундру как “блаженный край”. Читатели после прочтения удивляются, что не замечали, в каком хорошем краю они живут.
Освобожден 24 августа 1947 г. по отбытии меры наказания. Выехал в с. Шушенское Минусинского района Красноярского края.
В 1956 г. реабилитирован. С 1960 г. член КПСС, стал засуженным агрономом РСФСР.
Нора Преффер.
Родилась в Тбилиси, немка по национальности. Правнучка Каталикоса Грузии. Училась в немецкой школе, директором которой в течение 20 лет был ее отец. В 1935 г. арестовали родителей. Нора подрабатывала репетиторством, давала уроки немецкого языка и музыки, одновременно училась в школе.
Поступила в Тбилисский педагогический институт иностранных языков на факультет английского языка и литературы и получила разрешение экстерном учиться на факультете немецкого языка и литературы. После 2-го семестра ее вызвал декан и потребовал отказаться от родителей. Нора не пошла на это. Ее исключили из института, из музыкального училища при консерватории, которое она заканчивала. К концу следующего года ее восстановили в институте (повлияло изречение Сталина: “Дети не отвечают за своих родителей.”). За 2 месяца она сдала экзамены за 2 года на 2-х факультетах. А еще через год вышла замуж и родила сына.
С нападением Германии на Советский Союз мужа забрали на фронт. Вскоре вернулась из заключения мать. 19 октября 1941 г. всех тбилисских немцев депортировали под конвоем. Норе, как жене грузина, разрешили остаться. Оставили и больного, неподвижного деда.
В 1943 г. Нора получила известие, что муж тяжело ранен. Имея на руках билет, чтобы ехать за мужем в госпиталь, Норма была вынуждена задержаться — умирает дедушка. В ночь после похорон Нору арестовали. Ребенок остался на руках у прислужницы прадедушки, Католикоса Грузии.
Была осуждена по ст. 58-10 и 58-11 к 10 годам л/с и 5 г. поражения в правах. Была этапирована в Мариинские лагеря (Сиблаг), где она работала на лесоповале. Затем была переведена в Дудинку (л/о Норильлага). Занималась тяжелыми земляными работами. Ссылку отбывала в колхозе Северного Казахстана. Пасла телят.
Ее перу принадлежит около 20-ти сборников детских стихов и сказок в стихах, а также лирические сборники.
… Эти строки,
Как склоны в пустыне
За колючкой
Погибших так рано…
С тех смертельных времен
И поныне
Сердце
В незаживающих ранах…
Тот факт, что пресса была частью культурной жизни заключенных и ссыльных доказывать не нужно. Читая воспоминания Щеглова С., нетрудно понять ее значение: “ Тут же у клуба увидел я витрину с газетой. Боже мой, свежая, да, 25 июля, “Правда”. Это был первый газетный лист, который увидел я после 22 июня 1941 г. Как мечтали мы о нем в тюремной камере, без известий с воли, - а ведь шла такая война! Как шарили глазами в поисках хотя бы обрывка, когда выводили на прогулку, как старались подобрать чинарик и, если удавалось, хотя и крайне редко, с каким нетерпением развертывали, расправляли обгоревшие кусочки, ловили по осколкам фраз… И вот я свободно читаю газету, вывешенную на всеобщее обозрение. Но ужасные сведения: наши войска отступают”. (1)
В воспоминаниях бывших заключенных встречается и другая точка зрения: “… Продолжительное время отсутствует стенная газета…которая особенно теперь, при новом контингенте (стахановцы, рекордисты, ударники) должна освещать жизнь лагеря.”(2)
Во все лаготделения Норильлага поступали газеты. Но в одни - раньше, в другие – позже, в одних сотрудники КВО и КВЧ относились к своей работе с ответственностью, в других наоборот. Оценочный взгляд в воспоминаниях необходимо сопоставлять с временем пребывания в ИТЛ заключенного, понять причины того или иного взгляда (недовольство или восторг, что реже), а также уточнить степень объективности и достоверности приводимых фактов. Все встает на свои места, когда в контексте вышеприведенных воспоминаний уточнить, что первая точка зрения более поздняя (1940-е гг.), а 2-ая — конец 1930-х гг. отражает действительный ход событий: в это время еще довольно слабо была поставлена культурно-воспитательная работа с заключенными, основные силы были брошены не на создание комфортных условий пребывания заключенных, а на усиленные, ударные темпы строительства промышленности, добычу угля и металла.
3 февраля 1940 г. приказом № 63 НКВД объявлялось “Положение о многотиражных газетах политотделов лагерей и строительств ГУЛАГа РКВД СССР”, согласно которому “многотиражные газеты издаются политотделами лагерей и строительств НКВД. Главная задача многотиражной газеты – повседневно бороться за большевистское воспитание вольнонаемного состава лагерей и строительств НКВД, за сплочение рабочих, интеллигенции и личного состава военизированной охраны вокруг ВКП (б) и вождя народов тов. Сталина, за воспитание их в духе беззаветной преданности социалистической родине, ненависти и непримиримости к врагам народа”. В Положении отмечалось, что Политотдел ГУЛАГа разрешает выпуск многотиражных газет только после соответствующего решения ЦК ВКП (б). Категорически запрещалось помещать в лагерные многотиражки секретные материалы и допускать к работе “над изготовлением газеты” заключенных и “политически сомнительных” людей (когда-то это было важной составной частью процесса “перековки”. (3)
Тот факт, что заключенные были возмущены жесткими условиями, в которые была
поставлена вся культурная жизнь, в том числе и доступ к прессе, подтверждается
следующим фактом. Одним из требований восставших Горлага в июне 1953 г. было
требование “освещать жизнь заключенных в прессе”. (4)
Характерны названия некоторых многотиражных газет лагерей и строек НКВД по
состоянию на 3 июля 1943 г.: Устьвымлаг – “Лес стройкам”, строительство
Понышской ГЭС – “Гидроэнергию Уралу”, Нижнеамурское строительство – “Сталинская
новостройка”, Ухтижемлаг – “за Ухтинскую нефть”, УИТЛК УНКВД Хабаровского края –
“Вперед”, Севжелдорстрой – “За Северо-Печорскую магистраль”, Унжлаг – “За
стахановский труд”, Востураллаг – “Большевик леса” и другие. В Норильлаге
многотиражка получила название “За металл”. (5)
Появлению газет и тем более журналов в Норильске долгое время мешало отсутствие регулярных поставок бумаги. Даже театральные программы 1944-1947 гг. (сохранившиеся благодаря усилиям бывшей театральной администрации), отпечатаны на оберточной бумаге – другой тогда не было.
В воспоминаниях очевидцев встречаются и названия многотиражек, о существовании которых в документах нет упоминаний. Это “Металл - фронту!”, “Никельщик”. Последнюю, по словам Ваховской Е., выпускал бывший заключенный Норильлага в 1938-1945 гг. Старовойтов А.Е. (6)
На каждом издании типографии Норильского комбината была обязательна надпись: “За пределы лагеря не выносить”. Как уже ранее говорилось, эта мера была связана с повышенной секретностью производства, изоляцией заключенных и предотвращения попадания любой информации о них в руки свободных людей. Львов А. расценивает эту меру с определенной долей иронии: “Вольнонаемные работники “континента” не должны были знать, что за колючей проволокой сидят не отпетые негодяи, уголовники, а квалифицированные специалисты, ученые”. (7)
В норильлаговских многотиражках с патриотической моралью декларировались успехи норильских тружеников на производстве, поздравления и награждения.
21 мая 1945 г. вышел очередной номер газеты “За металл”. Он был посвящен Указу (2-му по счету) о награждении норильчан. Медаль “За трудовое отличие” была вручена старшему инженеру техотдела комбината Потапову М.Г. (заключенному еще год назад).
9 июня 1945 г. газета “За металл” (№ 66/733) почти целиком была посвящена итогам работы коллектива театра за военный период: чествовался актер Валентинов, награжденный, по ходатайству комбината, орденом “Знак Почета”.
В 1945 г. в номере лагерной многотиражки “Металл – фронту!” опубликована заметка: “В клубе КВЧ 2 л/о с успехом идет пьеса А.Н. Островского “Без вины виноватые” в постановке местного драмкружка”. (8)
Возрастающий интерес населения Норильска к прессе способствовал созданию собственного журнала: ограниченного тиража, закрытого распространения и научно-ориентированного. Поскольку, по бюрократическим правилам, нельзя было называть публикуемое издание журналом (права на издание журнала у комбината не было), его назвали “Бюллетенем научно-технической информации”. С его появлением и функционированием тесно связана жизнь Гарри А.Н.
Гарри Алексей Николаевич.
Большая литературная энциклопедия: “Гарри А.Н. (6.01.1903 –20.05.1960), русский
советский писатель, участник гражданской войны в составе кавалерийской бригады
Котовского Г.И., начал печататбся в 1920 г. Опубликовал книги “Путешествие
чудаков по Европе” (1929), “Европа под ногами” (1930), “Паника на Олимпе”
(1934), “Потолок мира” (1934, совместно с Кассилем Л.) и др. Наиболее
значительный цикл рассказов “Огонь. Эпопея Котовского” (1934, неоднократно
переиздавался до 1953 г.)… В 1938 г. в результате клеветы был арестован;
реабилитирован через 16 лет. Работал на Крайнем Севере”.
Гарри (настоящая фамилия — Бронштейн) родился в Париже. Овладел французским, немецким, английским, итальянским, русским языками. До своего 15-летия он уже успел стать помощником начальника штаба отряда Красной гвардии при Совете Петроградской стороны; с января 1918 - комиссар летучего отряда ВЧК. В следующие 6 месяцев – командир кавалерийского взвода особого отряда МВО, а зимой пробирается в оккупированную англичанами и французами Одессу (1919 ), входит в состав боевой дружины и подпольного ревкома. Следующие полгода – член коллегии ЧК Бессарабии в Одессе. Здесь он знакомится с Котовским и работает с ним в дальнейшем 3,5 года. После гражданской войны Гарри переезжает в украинскую столицу Харьков. Его называют заведующим отделом информации НКИД. В апреле 1923 г. он в результате партвзыскания исключается из партии. Через 2 года, в июне 1925 г. его переводят в Москву, членом коллегии и ответственным секретарем Крестинтерна. В 1926 г. Гарри – слушатель Военной академии (ВАК РККА). После февраля 1927 г. в анкетах пишет – “образование высшее, литератор. Партийно-политического образования не имею”.
Его назначают заведовать отделом в “Известиях ЦИК СССР” Через 2 года вынесен выговор ЦК: “Выговор ЦК ВКП (б), 1929 г. по загранпоездке”.
В следующее десятилетие Гарри прославился, как журналист-международник и специалист по Арктике. Был в контактах с Бухариным Н.И. Опубликовал книи. Окончил школу летчиков-безотрывников при НКВД.
20 апреля 1937 г. Гарри, как “активного участника антисоветской террористической организации”, привлекается по совершенно секретному делу Главного управления госбезопасности (”дело Бухарина”). Однако из-за отсутствия доказательств выпускают на свободу, переводят редактором горьковской “Истории фабрик и заводов”.
Вновь арестован в 1938 г… С 4 по 17 июля 1939 г. совершает плавание Красноярск-Дудинка вместе с будущим академиком Баевым А.А., соратником Димитрова (Благой Попов), Аграновским А.Д. (“Правда”, отец 2-х лучших впоследствии журналистов “Известий” и “Комсомольской правды”), писателем Зуевым А.Н., завотделом иллюстраций “Известий” Сорокиным А.М., с которым когда-то вместе делали репортаж о встрече челюскинцев.
В Норильлаге он встречается с бывшими работниками “Известий”: с бывшим ответсекретарем редакции Лямом Леонидом Михайловичем, Мамонтовой Верой Петровной (приехал к мужу – Сорокину) и др. В Норильске, в ссылке окажется авиарепортер “Комсомольской правды” Евгений Рябчиков.
По воспоминаниям Шамиса И.А., Эреца П.А. и других “фронт работ” Гарри, это, по началу, пояснительные записки к проектам (группа комплектации проектного отдела), потом – разработка классификации технической литературы.
Гумилев Л.Н. вспоминает, что в лагере ”… спасало только чтение книг из научной библиотеки, которой заведовал бывший корреспондент “Известий” Гарри…” (9)
Снегов С. пишет: “Сидели в Заполярье и писатели. Жил, каторжно работал и творил в Норильске Гарри А.Н. В молодости был адъютантом Котовского, написал о нем книгу. Вернувшись после заключения на волю, издал повесть о Норильске – “Зайчик”, потом пьесу…” (10)
Львов пришел к умозаключению, что Гарри не был задействован на общих работах, т.к. он был автором “Материалов к истории Норильского комбината (1942) – “труд требовал не менее года, а то и всего времени, учитывая отвлечения на записки к проектам” (11).
В геологических фондах Норильска есть ксерокопии этого труда. Гарри пишет: “ Можно считать установленным, что географические названия в районе Норильска, например, Кресты, Волочанка, Боганидка и т.п., сохранившиеся до сих пор как единственные следы бывших здесь некогда поселений, относятся к периоду русской колонизации еще до пожара Мангазей”. Гарри с полной уверенностью можно назвать не только писателем, корреспондентом, но и первым из “комбинатских” историков.
Будучи расконвоированным заключенным, Гарри делает переводы с иностранных языков по темам, интересовавшим опытный цех, технический отдел, горняков и металлургов комбината.
Когда в Норильске было решено издавать журнал – “Бюллетень научно-технической информации” – Гарри использует в нем свой опыт редакционной подготовки рукописей и организации издательского процесса. По сведениям литературного музея г. Красноярска (фонд Яновского), Гарри был очень работоспособен, все писал сам, сразу под машинку. Его статьи периодически появлялись в газетах “За металл”, “Советский Таймыр”, а также в “Бюллетене…” Однако определить ее авторство в лагерной и комбинатской прессе практически не возможно, поскольку в них он печатался без указания фамилии. Гарри, имея интересную биографию, был очень сдержан, скрытен, но не терпел бюрократизации, неорганизованности, низкости. В пример он иногда ставил стиль работы Орджоникидзе, когда тот ездил на Урал% “Настоящий ленинский стиль работы!” Не меньше раздражался барством, которого хватало у руководства высокого ранга и в Норильске. В своей работе Гарри проявлял литературный стиль: в отчетах, письмах в правительство, докладах и т.п. Зная несколько иностранных языков, он составил каталог иностранной литературы, перевел ценную техническую книгу на русский язык.
17 марта 1944 г., в день досрочного освобождения, Гарри числился инженером бюро техинформации технического отдела управления комбината. 26 марта становится старшим инженером БТИ и ЦНТБ. Через 4 месяца – начальником бюро и библиотеки.
С февраля 1946 г. Гарри полностью сосредоточен на выпуске журнала как заместитель ответственного редактора (“отвечает” заместитель главного инженера комбината”) и завиздательством “БТИ”.
Осенью 1947 - весной 1949 гг. он руководит коллективом библиотеки в качестве “врио”. Статус ссыльного мешал его назначению на должность.
В августе 1950 г. в Норильске была проведена акция по высылке из Норильска ссыльных. Гарри был уволен по ст. 47 “В” за невозможностью использования с выездом на место прибытия. Ссыльного литератора принял Ачинск. В 1951 г. вышел “Зайчик”, “Года 34” в 1952 г. – “В глухой тайге”, “Повести о мужественных покорителях Заполярья” – написанные еще в Норильске. Он продолжал работать корреспондентом: репортажи, статьи, очерки появлялись в газетах “Литературная жизнь”, “Красноярский рабочий”, в разных сборниках.
В 1954 г. Гарри реабилитирован. Вернулся в Москву. Через год в Профиздате вышел сборник повестей “Последний караван”, еще через два – “Битву в тундре”. В 1959 г. в “Молодой гвардии” вышли “Рассказы о Котовском”. Чуть позже — статья о Котовском “Полководцы гражданской войны”. В последние годы Гарри работал над романом “Без фанфар” о месте науки в советском обществе. Роман вышел в свет после смерти автора в журнале “Сибирские огни” (9 октября 1961 г.). (12)
Мишин Моисей Исаевич.
Вступил в КП в 1919 г., чоновец (отряды особого назначения по борьбе с
бандитизмом), связной Белоцерковного подпольного комитета КСМУ во время
деникинщины. К началу 1920 г. дослужился до председателя уездкома комсомола и
одновременно редактор газеты “Белоцерковский большевик”. затем был переведен в
Киев, работал редактором газет “Рабочая молодежь” и “Червонный юнак”.
В 1923 г. он поступает в Коммунистический университет им. Свердлова. Через 2 года становится заведущим кафедрой ленинизма и истории ВКП (б) Политпросветительского института им. Крупской Н.К. До середины 1930-х гг. Мишин успешно строит карьеру работника научной области.
После убийства Кирова на волне репрессий его за “колебания троцкисткого порядка по партийно-организационным вопросам”, допущенных в юности и “изжитые в течение недели” арестован (1936 г.) и приговорен к 10 г. лишения свободы, плюс 5 лет поражения в правах). Срок отбывал сначала в Вологодской тюрьме, а с лета 1939 г. в Норильлаге.
В Норильлаге он работает копировщиком, в энергослужбе комбината. Рябчиков Е.И., журналист, вспоминает: “Знаю Моисея Исаевича как энергичного, вдумчивого, инициативного корреспондента многотиражной газеты КВО Норильлага “Металл — фронту!”… В лагерных условиях Мишин выступал с патриотической страстностью в производственной и стенной печати, писал боевые стихи и частушки, неизменно пользовавшиеся популярностью и отличавшиеся значительной силой воздействия, активно работал лагкором… неоднократно премировался…”
Хасдан М.Б., инженер, норильчанин с 1942 г., вспоминает: “Помню а Моисея Исаевича — он тогда работал ва проектном отделе — была самодельная папка с надписью “Varia” (вариации), где он хранил свои драмматургические “опыты” и стихи. Когда мне исполнилось 17, в числе “презентов” была и открытка от Мишина: “Быть по возможности красивым, но обязательно счастливым…”
Летом 1950 г. Мишин выехал из Норильска к месту назначенной ссылки. Реабилитирован осенью 1955 г.
Театры крупных промышленных центров Севера не были первыми. В 1930-е гг. на территории Заполярья действовали многочисленные театральные коллективы, находившиеся в сравнительно небольших городах и даже факториях. Среди них были и стационарные труппы, как, например, в Салехарде или Игарке и передвижные, наподобие театра Северного Морского Пути. (1)
Впервые Север увидел профессиональный театр в 1935 г. Ранней весной 1936 г. в одной из центральных газет появилась заметка: “Политическим управлением Главсевморпути организуется первый в мире Заполярный театр, который в ближайшее время выедет в Арктику и Заполярье. На пути следования театр будет давать спектакли и концерты для караванов судов, направляющихся в полярный бассейн, работников рыбных промыслов… В репертуаре театра ряд пьес русских и западных писателей на дореволюционные и современные темы. Театр также готовит большую концертную программу (музыка, пение, балет, художественное чтение). Одновременно театр займется организацией самодеятельности на местах путем инструктажа, лекций и собеседований… За 1935-1938 гг. театр провел 3 рейса в Заполярье и Арктику. Приезд Заполярного театра превратился в крупнейшее событие для населения Игарки, Дудинки, о. Диксона и др. поселений. Енисейцы буквально штурмуют кассы театра. Ежедневно помещение театра переполнено людьми, не посещавших театр годы. Заполярный театр является ценной художественной единицей в Заполярье и Арктике и имеет полное право на дальнейшее существование и развитие”. (2)
В 1936 г. за Полярным кругом гастролировали 4 труппы: Большого и Малого театров, Московской консерватории и Заполярного театра.
После гастролей Малого театра в Игарке было решено создать свой театр. Он открылся уже в 1936 г. и был назван именем Веры Николаевны Пашенной. Известно, что он два раза был в Норильске: в 1939 и 1941 гг. В Норильске был создан свой театр — 2-й Заполярный (им. Маяковского В.В.).
В истории города Норильска датой основания театра принято считать 6 ноября 1941 г. В этот день, как вспоминают очевидцы, был дан концерт-спектакль “Великая Отечественная…”
Музей истории освоения и развития Норильского промышленного района приводит две записи, которые расходятся с общепринятой точкой зрения:
1. 19 февраля 1942 г. — официальная дата основания Норильского театра. Выписка сообщает, что он был создан по Указу правительства как Норильский Заполярный театр (первый был в Игарке, там работала тогда Пашенная В.Н.). Директором театра был назначен Делюков, а режиссером — молодой выпускник Ленинградского театрального училища Демиховский. (3)
2. 9 марта 1942 г. состоялось официальное открытие Норильского драматического театра. В коллективе театра тогда было 13 человек. Своего здания, костюмерной, реквизита еще не было. (4)
Бывший актер, режиссер, директор театра Бороденко Г.А. приводит новые факты, проливающие свет на историю создания Заполярного театра.
Театр создавался по инициативе начальника комбината, комиссара госбезопасности Панюкова А.А. Краевой отдел искусств набрал труппу из актеров, забракованных военкоматом из Канска, Минусинска и других городов Красноярского края: Валентинов В.А., Радина О.Н., Бороденко Г.А., Горский Г.М., Неволины Г.П. и Е.И., Тамарова В.М., Бармичев Н.И., Смирнова М.С., Радизин А.М., Галеркин А.С., Галахова А.А., Курцвальд. Труппа должна была существовать как частная антреприза, без дотации на организацию и содержание.
25 сентября 1941 г., последним рейсом навигации, на т/х Спартак, из порта Красноярска в порт Дудинку отплыла группа актеров. Интересно, что, воспроизводя воспоминания одного автора (Бороденко Г.А), в публикациях отражены разные обстоятельства пути следования артистов.
Ковцур В., воспроизводя воспоминания Бороденко, пишет, что труппа отплыла, по существу, “зайцами”, т.к. сам антрепренер Делюков и администратор Вунгис К.К. отстали, не успели на теплоход, и у них остались билеты и деньги. Присоединились они к актерам в конце ноября, догнав их на самолете. С ними прибыли худрук Демиховский, актриса Семенова Н.И. и художники Смирнов А.И. и Бажигеев. (5)
Кродерс Г., цитируя письмо того же Бороденко, пишет, что когда настало время плыть в Дудинку на палубе Спартака не оказалось “дельца Делюкова”. Трое суток артисты сидели в порту без денег и еды. Тогда, по инициативе Бороденко, были проданы некоторые вещи из имущества артистов. На эти деньги он в пароходном ресторане вступил в картежную игру с высшими чинами конвоя. Выигранные деньги позволили не только добраться до места, но и “дожить” до первого аванса. (6)
В остальном статьи дополняют друг друга.
В Норильске специального помещения под театр не было. Артистов определили “показывать театр” в самом длинном из бараков 2-го л/о, бывшей столовой. К столовой были пристроены сцена, гримоуборные, служебные помещения. Жили актеры в Соцгороде в 3-4 км. от театра. Добирались пешим ходом, но спектакли и репетиций не срывали.
Открытие театра состоялось 31 декабря 1941 г. К открытию было подготовлено два спектакля: “Хозяйка гостиницы” Гольдони К. и “Сады цветут” Масса и Куличенко. Первое представление было на военную тему. Раз в месяц давали новую премьеру. Шли аншлагами. Антреприза была снята, актеры стали получать оклады в зависимости от категории. Был открыт счет в Госбанке.
Помимо Норильска театр давал выездные спектакли в Дудинке (лето 1942 г.), на Диксоне (лето 1942 г.), на ледоколе “Ермак”, в Красноярске (Лето 1944 г.). На последних гастролях театр переформировался. Многие актеры были переведены в Краевой драматический театр. Взамен ушедшую группу пополнили новые артисты. В этом же году, по сообщению газеты “За металл”, 3 декабря зрители впервые вошли в заново отделанное помещение бывшего клуба горняков: “Совсем недавно это было непривлекательное здание. Сейчас радует глаз своей окраской, мягкостью линии, светом и сочными красками просторный вестибюль. Хороши фойе, украшенные картинами красноярских художников Пискарева, Ряузова и др. Удобны гардеробы и вспомогательные помещения. Большое панно с изображением полярной ночи в тундре напоминает, что театр построен в необычайных условиях Заполярья. По своей внутренней отделке новое здание драматического театра является одним из лучших в крае. Театр начал свой сезон спектаклем “Площадь цветов”, поставленным режиссером Бороденко”.
В том же 1944 г. начальник Норильского комбината Панюков А.А. поручает труппу создать в городе музыкальный театр.
В 1946 г. по поручению Панюкова Бороденко выезжает в Москву в Комитет по делам искусств, набирает труппу музкомедии. С этого года театр был преобразован в Норильский театр драмы и музкомедии. Обе труппы работали в одном помещении.(7)
Среди вновь пришедших в труппу была и актриса из Игарки, впоследствии проработавшая в Норильске 15 лет, — Елена Михайловеа Юровская. Норильчане 1940-1950-х гг. вспоминали, как она с блеском играла в пьесах Островского. Ею создана целая галерея ролей, вошедших в золотой фонд театра. Это Катерина в “Грозе”, а позже — Кабаниха, Кручинина — в “Без вины виноватых”, Огудалова — “Бесприданнице”, Евгения — “На бойком месте”, Гурмыжская — в “Лесе”. В Норильске Юровская получила звание Заслуженной артистки РСФСР и орден “Знак Почета”.
В 1947 г. впервые на афишах театра появилось имя Иннокентия Михайловича Смоктуновского. Молодой актер приехал в Норильск из Красноярска: после войны он поступил в театральную студию при драматическом театре им. Пушкина А.С., играл маленькие роли на сцене Красноярского театра. Не закончив студию (дисциплина, амбиции), отправился по найму в Норильск, где играл преимущественно второстепенные роли. Он был занят в “Любови Яровой” Тренева, “Других людях” Гольдеса, “Мнимое равнодушие” комедия Лопе-де-Вега (постановка гл. режиссера Дашковского Л.Ф.) и др. После Норильска артист работал в театрах Махачкалы, потом — Сталинграда, в 1955 г. — на “Мосфильме”, а через 2 года переехал в Ленинград.
А в Заполярный театр, помимо вольнонаемных, стали устраиваться и ссыльнопоселенцы. Так, по воспоминаниям Джорогова Ю., к концу 1940-х гг. труппа Норильского драм. театра наполовину состояла из ссыльных артистов. Вторая половина формировалась за счет артистов-договорников, не нашедших себе достойного места в родных краях. По свидетельству Горина Е.Л., бывшего директора норильского театра, часть труппы числилась не по ведомству культуры, а “на исправлении” (т.е. отбывающие ссылку спецпоселенцы, расконвоированные). Подноготную каждого директор знать не мог, но это не влияло на распределение ролей, где не степень “благонадежности”, а талант артиста был превыше всего. (8)
Среди таких “исправляющихся” артистов наиболее яркой фигурой безусловно можно назвать Георгия Степановича Жженова. Впервые он был арестован в ночь с 4 на 5 июля 1938 г. Особое Совещание (ОСО) по ст. 58-6 (шпионская деятельность) приговорило его к 5 годам ИТЛ, которые он отбывал в Севвостлаге. После освобождения 26 марта 1945 г. он работает в Магаданском театре им. Горького. В сентябре 1945 г. вступает в брак с актрисой Воронцовой Л.В. В 1946 г. рождается дочь Елена. Жженов выезжает в Свердловскую область. В июне 1948 г. разводится.
Повторный арест 2 июня 1942 г. ОСО при МГБ ССР по старому обвинению по ст. 58-6 УК РСФСР 3 августа 1949 г. постановило: “Жженова за шпионскую деятельность сослать на поселение”. Жженов был этапирован в Красноярск в распоряжение УМГБ Красноярского края для направления в ссылку на поселение. По прибытии Жженов 21 октября 1949 г. направил заявление начальнику управления МГБ по Красноярскому краю, в котором просил “при назначении на поселение учесть… профессию” драматического артиста (стаж 17 лет). На основании того, что он “снимался в ряде крупных звуковых фильмов, работал в театрах Москвы, Ленинграда” просил “дать возможность работать, как артисту в каком-либо театре Красноярского края.” Просил дать возможность обратиться в Красноярский отдел по делам искусств, “которое знает нужду в артистических кадрах”.
Спустя 10 дней из тюрьмы № 1 Жженов повторяет попытку донести свою просьбу, в новом заявлении. И чем осознаннее перед ним открывается картина безысходности и обреченности на бездеятельное прозябание, тем эмоциональнее становятся слова в заявлении: “… При определении района жительства для поселенца, Вы обычно считаетесь с профессией поселенца. Так почему человек, имеющий профессию артиста, должен проклинать тот день, когда он избрал себе эту специальность в жизни? Почему… я оказался в одном положении с поселенцем, не имеющим никакой квалификации, никакого образования? Почему?.. За какие грехи? Ведь, артист, это творческий человек, а творческая работа — самое главное в жизни!.. Нужда в хороших актерах всегда существовала, существует и будет существовать…”
Жженов добивается своего и 8 ноября 1949 г. он получает маршрутный лист для отправления в п. Норильск на место поселения. По прибытие получает удостоверение ссыльного (взамен паспорта), согласно которому он обязан проживать в п. Норильск Дудинского района Красноярского края. 18 ноября 1949 г. прибыл в Норильск. Здесь он женился на актрисе театра Манаевой И.Е.
В начале июля 1950 г. в Красноярск начальнику отдела “А” УМБ направлено “Отношение окружного комитета профсоюза” (за № 38/8 от 3 июня 1950 г.), в котором высказывалась просьба разрешить командировать в пионерский лагерь “Таежный” работника клуба профсоюзов ссыльного Жженова. Указывалось так же, что от решения “зависит оставить его на этой работе или уволить…” Ему был необходим отпуск в более южных районах по состоянию здоровья. 3 августа 1950 г. Жженову был разрешен выезд на 20 дней в пионерский лагерь. Однако выезд не состоялся. 23 апреля 1951 г. Жженов повторяет просьбу в получении очередного отпуска “За работу в Заполярном драматическом театре (июль-август месяцы)”.
О творческой деятельности Жженова в период ссылки свидетельствует характеристика, выданная директором театра Кариовой Н. для предоставления в МГБ: “ Жженов Г.С. работает в Норильском театре драмы с 1 сент. 1950 г. в качестве ведущего актера. Хороший производственник. К поручаемой работе относится внимательно. За время своей работы не имел ни одного замечания. Принимает активное участие в общественных мероприятиях театра по обслуживанию избирателей (участие в концертах, оформление витрин)”. В характеристике от 24 декабря 1953 г. отмечается, что за время работы в театре “артист Жженов показал себя с хорошей стороны. Являясь талантливым актером с хорошими данными для сцены, тов. Жженов создал ряд интересных и художественно-правдивых образов в Советских и русских классических пьесах: Астрова в пьесе “Дядя Ваня” Чехова, Дехкамбая в пьесе “Шелковое Сюзано” Абдула Кахар, инженера Еропегова в пьесе “Сомов и другие” М. Горького, капитана 1-го ранга Рощина в пьесе “Песнь о Черноморцах” Б. Лавренева, Германа в пьесе “Таня” А. Арбузова и другие. В работе собран, дисциплинирован и трудолюбив, с товарищами по работе общителен”.
В заявлении (от 15 сентября 1953 г.), направленном в МВД СССР, жена Жженова Манаева И.Е., обрисовывает картину творческой жизни своего мужа: “… В Норильске он 3 года работал вместе со мной в театре драмы актером I положения, но по окончании трехгодичного договора с ним договор расторгли на основании того, что ссыльные считаются местным населением и с ними запрещается заключать договоры. Кроме того, большинство из коллектива актерского состава театра всячески третировали, ущемляли его моральное, политическое, человеческое достоинство, единственным основанием этого являлась ссылка. В результате всех этих причин Жженов вынужден был по окончании театрального сезона 15 июля 1953 г. подать заявление об уходе и уйти из театра…” Из программок театра того времени можно увидеть, что Жженов играл, как правило, главные роли: Дона Педро де Хирон в комедии “Мнимое равнодушие” Лопе-де-Вега; Сибирякова А. в драме “Зеленая улица” Сурова А.
В 1988 г в интервью местному телевидению он сказал: “В норильском театре я работал так активно, как не работал в этом академическом театре (Моссовета), где я играю, дай Бог, в год или два одну роль… А там я играл 12 за сезон! Одну начал играть, а уж репетирую следующую; конечно, все это приучило к активности, к быстрому способу работы. В кинематографе мне это сослужило добрую службу…” (9) Из труппы Георгий Степанович отмечал ссыльных актеров: Урусову Э.Ю., Никанорова К.
В Норильске за годы работы в театре Жженов получил следующие поощрения: 4 апреля 1949 г. — Благодарность за создание образа Игнатьева в пьесе Арбузова “Таня”; 9 октября 1950 г. — Благодарность за качественную работу в спектакле “Прага остается моей” (Выписка от 22 декабря 1953 г.).
Ходатайсва матери и жены Жженова об освобождении ни к чему не привели. Из ссылки Жженов был освобожден лишь 16 июня 1954 г.
Воронцова Лидия Владимировна родилась 31 марта 1915 г. Окончив 8 класс, перешла в техникум точной механики и оптики. Проучившись год, ушла по болезни матери. Поступила на работу в Управление кораблестроения делопроизводителем. Через 9 месяцев стала учиться в драматической студии при Выборгском ДК в Ленинграде. Была замечена в том, что, бывая в клубе ленинградского порта, танцевала с иностранными моряками. Арестована 4 февраля 1935 г. Осуждена Военным Трибуналом Балтфлота по ст. 58-1 “а” на 10 лет. 9 октября 1935 г. прибыла на Колыму. Отбывала срок в Севвостлаге. Работала на разных физических работах. По сведениям красноярского “Мемориала”, Воронцова и еще две женщины (Люся Чаромская из Магнитогорска и Киевленко из Москвы) жили в отдельном маленьком бараке за зоной. Там их в начале 1937 г. встретила Иоффе Н.А.
В 1943 г. Воронцова принята на работу актрисой в драматический театр им. М. Горького в Магадане. Освободилась 29 апреля 1945 г. и там же работала по договору до апреля 1947 г. В сентябре 1945 г. вышла замуж за Жженова. Родила дочь. 11 мая 1947 г. выехала в Свердловск к мужу. Через два месяца получила назначение в Свердловском областном ТЮЗе г. Красноуфимска. Стала работать актрисой этого драмтеатра.
Арестована повторно в Красноуфимске 15 февраля 1949 г. Осуждена ОСО при МГБ СССР 27 апреля 1949 г. по ст. 58-1 “а” с приговором — сослать на поселение (протокол № 25). (10)
Прибыла в Норильск 25 июня 1949 г. Просила туда же направить в ссылку и Жженова. В ссылке была с дочерью и душевнобольной матерью. Работала в технической библиотеке Геологического управления. С 1 сентября 1950 г. работала ведущей актрисой. По воспоминаниям Джорогова Ю. (11), на ее самобытном, искрометном, щедром актерском даровании строился почти весь репертуар, который мог быть классическим, либо ура-патриотическим. Она была чрезвычайно обаятельна и красива. Ее актерский дар сравним разве что с молодой Алисой Фрейндлих. Воронцовой поручали играть преимущественно главные роли: Павлы в пьесе “Зыковы” Горького М., Джейн в политическом произведении “Тридцать серебряников” американского драматурга Абрахамса. Спектакли с участием Воронцовой проходили при полном зале и при любой погоде.
И, тем не менее, она ходатайствовала об изменении места ссылки (Якутск, Магадан, Енисейск). 4 марта 1952 г. прибыла в ссылку в Енисейск. В Енисейске 5 месяцев проработала в Кусткомкомбинате. 25 августа 1954 г. освобождена из ссылки. Уехала в Ленинград.
Потомок древнего рода, актриса театра им. Ермоловой, Заслуженная артистка РСФСР
Урусова Эда Юрьевна впервые была арестована в июне 1938 г. После следствия, во
время которого она сидела на Лубянке, Таганской тюрьме был вынесен приговор: по
ст. 58 осуждена на 10 лет ИТЛ. Работала актрисой и режиссером в театре КВО
Восточного управления МВД (ДВК) и художественным руководителем ансамбля. За
хорошую работу срок снизили на 1 год. После освобождения работала там же как
вольная. После ликвидации бригады приехала в Москву и комитетом по делам
искусств была направлена на работу в г. Углич.
15 мая 1949 г. была опять арестована и по старому делу(1938 г.) выслана на поселение в Красноярский край. Была поселена в Тасеевский район Красноярского края. Просила МГБ г. Москвы разрешить работать в г. Норильске, в Драмтеатре. Просьба была удовлетворена, и предварительно договорившись с театром, приехала в Норильск. Здесь она играла с 1950 по 1955 гг. По словам Жженова, у нее был огромный комедийный талант и какая-то магическая притягательность. Смоктуновский вспоминал о ее таланте настоящего большого человека. Урусова много играла в спектаклях Островского и Горького. После реабилитации она опять стала ведущей актрисой театра имени Ермоловой.
В 1952-1955-е гг. в Заполярном театре статусе ссыльного работал Виталий Дмитриевич Головин. В 1943 г. по Москве прошел слух о том, что найден убийца актрисы Зинаиды Райх — сын певца Большого театра Дмитрия Головина. Его приговорили к расстрелу, но заменили 10 годами ИТЛ. Репрессировали и отца и сына.
Из автобиографии актера и по совместительству зав. постановочной частью норильского театра Головина В.Д. (25 июля 1952 г.): “Будучи студентом, принимал участие в спектаклях на сцене Малого театра, кроме того, гастролировал вместе с отцом по Советскому Союзу как аккомпаниатор-пианист. В 1943 г. был арестован и Военной Коллегией был осужден на 8 лет. В лагере работал по своей, специальности как актер и режиссер оперы вплоть до своего освобождения. За хорошую работу мне был снижен срок наказания на 7 месяцев… В данное время нахожусь на высылке…” (12)
В ссылке в Норильске оказался и талантливый актер театра Русинов И.Н.(И.И.), прибывший сюда после Соловков.
Все это были очень яркие люди, талантливые актеры, определившие облик самого северного театра в первое его двадцатилетие.
По мнению Бороденко, существование театра полностью зависело от начальника комбината. Как правило, высшие круги Норильлага ценили искусство и поддерживали театр постоянным вниманием, заботой и всесторонней помощью. Он вспоминает, что Панюков как-то даже самолет отправил в Красноярск за цветами для актрис после премьеры. Нового начальника комбината, Зверева В.С., Бороденко считает враждебным театру (впрочем, автор не был очевидцем его деятельности, т.к. уехал из Норильска на год раньше вступления в должность Зверева). По мнению Джорогова Ю. Зверев был страстным меценатом местного театра. Считал его своим детищем, посещал все премьеры, знал всех артистов и даже принимал участие в распределении ролей на новые постановки. Зверев помогал театру материально, проявлял подлинный интерес к сценариям художественных руководителей, был строг и законопослушен. На спектаклях обязательно присутствовал рецензент. Он имел право без согласования с автором постановки вычеркнуть все положительные отзывы об актерах “второго сорта” (т.е. репрессированных), т.к., согласно принятым идеологическим нормам, похвалы заслуживали только вольнонаемные артисты. (13)
Такова история создания и существования в первые годы Заполярного театра им. Маяковского. В первые годы театр назывался не экзотически — “Заполярный”, а весьма строго: театр Политотдела комбината. Он был тесно связан с историей и культурой Норильлага, особенно в первые годы, когда он располагался в одном из бараков. Бороденко в письме пишет, что заключенные всеми правдами и неправдами проникали в театр приезжей труппы: в зрительный зал, за кулисы, прятались в гардеробных. Их вылавливали, наказывали, избивали за нарушение режима. Активный интерес заключенных к театру объяснялся тем, что в театре ставился спектакль “Семья преступника” (испанская мелодрама) и заключенные готовы были на любые наказания, лишь бы посмотреть взволновавшее их представление о трагической судьбе безвинно осужденного человека и страданиях его семьи. (14)
В годы советской власти запрещалось писать о какой-либо деятельности в секретных объектах, даже творческой. Если вышеприведенные факты так или иначе интерпретировались и все-таки публиковались в прессе, то документальная информация о творческой деятельности заключенных НИТЛ и Горлага (статистика, протоколы и др.) практически отсутствует в результате ее уничтожения сотрудниками НКВД. О творческой жизни заключенных и ссыльнопоселенцев можно судить, главным образом по их воспоминаниям и некоторым уцелевшим документам ГА РФ, которые создают довольно пеструю картину театральной жизни ИТЛ.
20 апреля 1940 г. приказом № 0161 объявлялись два положения: “Положение об Отделении культурно-воспитательной работы ГУЛАГа НКВД СССР” и “Положение о культурно-воспитательной работе в ИТЛ и ИТК НКВД”. Из них следовало, что Отделение культурно-воспитательной работы (КВО) является самостоятельным отделением, подчиненным руководству ГУЛАГа и имеет своей целью: “перевоспитание заключенных, осужденных за бытовые и должностные преступления, на основе высокопроизводительного общественно-полезного труда” и “содействие наиболее эффективному и рациональному использованию труда всех заключенных на производстве для выполнения и перевыполнения производственных планов”. Основными видами культурно-воспитательной работы в лагерях и колониях НКВД объявлялись: политмассовая работа, производственно-массовая работа, работа с отказчиками, стенная печать, школьная работа, клубно-массовая работа, библиотечная работа. (15)
24 июля 1940 г. приказом № 591 КВО ГУЛАГа было подчинено Политотделу ГУЛАГа на правах его отделения (в лагерях и колониях также произошла соответствующая реорганизация), а также приказанием НКВД № 48 от 28 сентября вводилась должность заместителя начальника Политотдела по культурно-воспитательной работе (он являлся и начальником Отделения культурно-воспитательной работы). Отдел культурно-воспитательной работы вливался в состав Политотдела ГУЛАГа, т.е. функции отделов ГУЛАГа передавались или сами отделы вливались в состав других управлений и отделов.(16)
Так налаживалось нормальное функционирование КВО, КВЧ (культурно-воспитательная часть), которые при содействии УРЧ (учетно-распределительная часть) занимались набором самодеятельных, профессиональных актеров, певцов музыкантов.
В 1939 г. во 2 л/о по разрешению начальника комбината заключенные построили клуб. По воспоминаниям бывшего з/к Шепетько В., внешняя сторона здания была великолепно выполнена, внутренняя отделка особенно удалась. С появлением здания клуба организовался драмкружок, первым руководителем которого стал з/к Грушков Н.А. Среди заключенных ИТЛ были и музыканты и певцы. Была организована эстрадная группа под управлением медстатика Тихомирова П.В., в прошлом скрипача в Тифлисе. (17)
Здесь необходимо поправить очевидца, поскольку Тихомиров, действительно, по специальности был музыкантом, но из г. Тбилиси. По данным учетной карточки, он родился в 1900 г. в с. Ново Спасское Казанской области в семье русских служащих. Арестован 23 ноября 1937 г. Осужден Специальной Коллегией Верховного Суда г. Тбилиси 7 января 1938 г. по ст. 58-10 УК на 10 лет с поражением в правах 5 лет. Этапирован в Сиблаг. Оттуда 13 июня 1938 г. прибывает в Норильлаг. Попадает в 1 л/о 13 февраля 1939 г., во 2 л/о 28 мая 1939 г. Отправлен в Дудинку 2 апреля 1943 г., 10 апреля 1943 г. возвращен во 2 л/о. 15 июня 1943 г. переведен в Коларгон. 18 июля 1945 г. во 2 л/о. 31 августа 1945 г. становится пациентом центральной больницы. 10 сентября 1945 г. возвращается во 2 л/о. В результате снижения срока Особым Совещанием (решение от 19 января 1944 г.) на 1 г. и 6 мес., освобождается досрочно 22 мая 1946 г. Реабилитация выслана 28 октября 1960 г.
Эстрадный оркестр 2 л/о стал играть на спектаклях не только клуба, но и
Заполярного театра. Приводили заключенных музыкантов в театр под конвоем.
Самодеятельность постепенно разрасталась, в начале 1940-х гг. в Норильских
лагототделениях насчитывалось полтора десятка театров. В худ. самодеятельности
лагеря участвовали многие заключенные. Это не освобождало их от общих работ и на
репетиции они тратили свое личное время, отведенное на отдых. Только в день
выступления заключенных отпускали раньше с работы (за редким исключением
предоставлялось несколько дней или недель в случае особо торжественного
мероприятия). В клубах ставились спектакли. Бывший з/к Сечко И.И., 1921 г.р.,
попавший в Норильлаг в 1939 г., вспоминает постановку спектакля Шиллера: “…
Репетировали 3 месяца, сыграли 14 раз…” (18)
О результатах культурно-воспитательной деятельности свидетельствует приказ по Комбинату и ИТЛ № 362 от 17 июля 1940 г., отмечающий значительные творческие достижения сразу трех кружков самодеятельности 2-го л/о. Драматический насчитывал 24 человека. Струнный и джазовый — 19. Это и есть исток будущего театра КВО и один из истоков будущего Заполярного драм. театра.
Многие заключенные только в Норильлаге в первый раз выходили на театральную сцену. Один из известных советских спортсменов, плавец, вратарь Буре Валерий Владимирович был почитаем в лагере, как талантливый актер, чтец, рассказчик. Родился 13 апреля 1912 г. в Москве в семье служащего банка. Окончил 7 классов школы. Поступил в театральную школу, но вскоре пришлось ее оставить из-за финансовых проблем в семье. Помимо сценического появился спортивный талант — Буре играет в футболе (вратарь). С 16-летнего возраста работает инструктором по плаванию, начальником школы пловцов-мастеров, заместителем директора МОСПС. Здесь он читал стихи Пушкина. (19)
При всех, кажущихся, подчас, невероятными успехами в организации творческой жизни заключенных, были и свои недочеты. Бывший заключенный Норильлага, по прозвищу Валька, описывает культурную жизнь лагеря по состоянию на 1938 г.: “Культурно-воспитательная работа совершенно не налажена, воспитатели не знают, как за дело взяться. Полное отсутствие игр (шашек, шахмат), книг насчитывается несколько десятков… Не организованы кружки самодеятельности, несмотря на наличие желающих…“ (20)
О начале 1950-х гг. бывший заключенный Горлага, поляк Эдвард Сетко-Сеткевич вспоминает: “… Культурная жизнь в Норильске била ключом благодаря множеству любителей и артистов эстрады, театра и кино, — именно среди заключенных. Лагерное начальство само охотно принимало участие в таких мероприятиях…” Однако в лагере, численность которого составляли около двух тысяч заключенных “… не было даже приличного клуба, культурная и интеллектуальная жизнь едва теплилась, был только труд и угнетение людей”. (21)
Огромное значение в воспитании и обеспечении полноценного творческого отдыха играло отношение начальства к культурно-массовым мероприятиям и отдельным лаготделениям (практически каждое имело свою специфическую производственную задачу и контингент заключенных).
Остро стоял и кадровый вопрос. Со временем к руководству в драм. кружках, в клубную работу стали привлекаться вольнонаемные специалисты, которые приезжали в Норильск за “длинным рублем”. В отличие от заключенных лагеря, ссыльные (спецпоселенцы) — люди, лишенные прав и паспортов, сосланные на конкретный срок или вечное поселение в связи с окончанием срока заключения в ИТЛ, расконвоированные заключенные, переведенные на поселение по распоряжению начальника ИТЛ и комбината за особые заслуги, могли работать в Заполярном драматическом театре.
Во 2 л/о (женский лагерь) Норильлага отбывала заключение Галина Семеновна Татаринова (Кульчицкая). Работала портнихой. Она вспоминает: “… Я была в агитбригаде, что меня спасало: перед концертом за две недели давали отдых от общих работ, мы ходили только на репетиции…” (22)
Из участниц художественной самодеятельности Татаринова вспоминает нескольких женщин:
1. Щур Стефания Михайловна. Украинка. Родилась в 1924 г. в с. Заявирье Глинянского района Львовской области в семье крестьян. Получила среднее образование. Арестована 29 декабря 1945 г. Специальные указания: “социально опасный по антисоветским связям бандпособник”. Осуждена Военным Трибуналом войск МВД 14 мая 1946 г. по ст. 20-54-1 “а” на срок 10 лет с поражением в правах 5 лет. В Норильлаг прибывает 7 октября 1946 г. 4 июля 1946 г. попадает в 4 л/о, а 6 июля 1947 г. ее переводят в 6 л/о. С 24 марта 1948 г. работает на руднике 3/6. 20 марта 1948 г. переводят в 9 л/о. 31 октября 1948 г. убывает в спецлагерь № 2. 1 ноября 1948 г. ее помещают в 6 л/о. 3 июня 1950г. попадает в центральную больницу. После выздоровления 16 июня снова возвращена в 6 л/о. 16 июня 1950 г. переводят в 22 л/о. Освобождена 4 февраля 1955 г. по определению постоянной сессии Красноярского краевого суда. Оставлена на спецпоселении в Норильске.
2. Удрис Эрика Александровна. Латышка. Родилась в 1924 г. в Риге Литовской ССР в семье служащих. Получила среднее образование, окончила гимназию. Получила профессию балерины. Арестована 22 июля 1947 г. Специальные указания: “23 июля 1947 г. ОКР “СМЕРШ” 228 лагерь”, а главное (надпись во всю длину учетной карточки) — ШПИОН ГЕРМАНИИ. Осуждена Военным Трибуналом Тыла Группы Советс. оккупационных войск в Германии 22 октября 1947 г. по ст. 58-1 “а” на 10 лет с поражением в правах 5 лет. В Норильлаг прибыла из УИТЛК УМВД КФССР. 1 ноября 1948 г. была помещена в 6 л/о. Затем переведена в 22 л/о. Освобождена 27 сентября 1954 г. по определению Народного Суда от 24 сентября 1954 г.
3. Равбышко Ирина Игнатьевна. Белорусска. Родилась в 1928 г. в г. Могилеве БССР в семье служащих. Окончила 7 классов. Арестована 5 июля 1944 г. Специальные указания: “секретный агент карательных органов оккупантов”. Осуждена Трибуналом войск НКВД 19 декабря 1944 г. по ст. 63-1 “а” (?) БССР на 20 лет. В Норильлаг прибывает из Кировской пересыльной тюрьмы. 12 ноября 1949 г. попадает в 6 л/о. Освобождена 28 июня 1954 г. 18 июня 1961 г. на руки выдана реабилитация.
4. Яблонская Оксана Оксентьевна. Украинка. Родилась в 1928 г. в с. В.-житень Александрийского района Ровенской области в семье крестьян. Без специальности. Арестована 23 января 1945 г. Специальные указания: “Украинская националистка”. Осуждена Военным Трибуналом войск НКВД Ровенской области 24 июня 1945 г. по ст. 54-1 “а” на срок 10 лет. В Норильлаге (возможно в Горлаге) 15 июня 1950 г. попадает в 5 л/о, а 4 сентября 1950 г. в 6 л/о. Освобождена 26 мая 1954 г. по отбытию срока наказания. Передана в распоряжение Норильского ГО МВД.
5. Дробитько Галина Васильевна. Украинка. Родилась в 1925 г. в г. Луцке Волынской области в семье служащих. Получила среднее образование. Без специальности. Арестована 5 марта 1945 г. Специальные указания: “2 марта 1945 г. Гороховское РОНККП”. Осуждена Военным Трибуналом войск НКВД Волынской области 15 мая 1945 г. по ст. 54-1 “а” на 10 лет с поражением в правах 3 г. В Норильлаг прибывает 29 июня 1945 г. Киевским этапом. 2 августа 1945 г. помещена в 1 л/о. 29 июня 1948г. — в 7 л/о. 20 сентября 1948 г. — в 9 л/о. 22 сентября 1948 г. — в 7 л/о. 10 октября 1948 г. — в 9 л/о. 31 октября 1948 г. убыла в Горлаг.
6. Козаревская Софья Степановна. Украинка. Родилась в 1924 г. в с. Лоперино Пачаевского района Тернапольской (?) области. Образование низшее. Арестована 7 января 1945 г. Осуждена Военным Трибуналом войск НКВД 19 июня 1945 г. по ст. 54-1 “а” на 10 лет с поражением в правах 5 лет. В Норильлаг прибывает 29 июля 1945 г. Сначала ее помещают в 4 л/о (1 августа 1945 г.) Затем — “транзитка”. 8 января 1946 г. попадает в 4 л/о. 20 октября 1948 г. — в 9 л/о. 31 октября 1948 г. ее переводят в особый лагерь № 2. Здесь 1 ноября 1948 г. ее помещают в 22 л/о. Освобождена 21 сентября 1954 г. и принята на спецпоселение Норильским ГО МВД.
7. Савко Оксана Дмитриевна. Украинка. Родилась в 1923 г. в г. Станислав Станиславской области в семье рабочих. Получила специальность секретаря-машинистки. Арестована 1 ноября 1944 г. Специальные указания: “1 ноября 1944 г. отд. УН КГБ Станислав”. Осуждена Военным Трибуналом НКВД Станиславской области 1-2 февраля 1945 г. по ст. 54-1 “а”, срок 10 лет и 5 п/п. В Норильлаг прибыла 28 сентября 1945 г. днепропетровским этапом. 29 июля 1948 г. ее помещают работать на рудник 3/6. 29 июля 1948 г. переводят в 7 л/о. 20 сентября 1948 г. — в 9 л/о. 22 сентября 1948 г. — в 7 л/о. 16 октября 1948 г. — в 9 л/о. 31 октября 1948 г. переводят в особлаг № 2. 1 ноября 1948 г. ее помещают в 22 л/о. Освобождена 31 августа 1954 г. по отбытии срока наказания. Принята на учет как спецпоселенка. Реабилитация — 30 июня 1967 г.
Кроме них в агитбригаде выступали Кристина Лань, Любовь Федоровна Олексив. Татаринова также вспоминает и тот факт, что “латышка Ирина Крымс в оперетте Кальмана пела партию Сильвы. В театре КВО выступали и участники Львовской хоровой капеллы — Мачульский, Воробец, Жирко, тенор Михаил Дацко… В 1948 г. меня перевели в 6-й особорежимный лагерь… Театр продолжал существовать. Я играла в спектакле Шекспира “Двенадцатая ночь” герцога Курье. Мужчин в женский лагерь не пускали, поэтому мужские роли играли женщины”.
Практически всех творческих людей объединяет то, что в 1948 г. или позже их переводят в лаготделения Горлага. Не будет преувеличением, если сказать, что с этого времени перевес творческой деятельности на стороне заключенных Горлага.
Бывший заключенный 4 л/о Горлага поэт Климович Г. в своих воспоминаниях описывает новогодний концерт, поставленный для заключенных и лагерной администрации. Для заключенных концерт был событием. Задолго до начала представления они заполнили клуб, оставив свободными только два первых ряда для генерала, его свиты и лагерной администрации. После поданного сигнала (взмаха руки) на авансцену вышел Ильмар, неожиданно громко запела труба, зазвучал боевой марш. Ильмар резко обрывает игру и раздается густой бас:
“Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои…”
Между рядами, тем временем, идет Дед Мороз (Немков М.) и читает отрывок из поэмы Некрасова “Мороз Красный Нос”… Распахивается занавес. В глубине сцены — крестьянская изба, перед которой толпятся мужики. Артист оперетты Борис Поярков и хор, расположившийся за избой, исполняет песню “Ой, мороз, мороз…”
Заключенные слушают, затаив дыхание, а едва песня затихает, зал взрывается аплодисментами…
Затем исполняется народный танец “Страдание” в постановке балетмейстера Владимира Прокоповича с частушками и переплясом под аккомпанемент аккордеона (Кауфман М.)…
Почти после каждого номера на сцену выходил клоун Васильев с артистом эстрады Николаем петровым. Они в течение всего концерта поддерживали настроение в зале на мажорной ноте.
Каждый номер вызывал восторженное одобрение з/к и “только первые два ряда, которые занимали Толмачев, офицеры администрации и надзиратели хранили молчание… Тюремщиков не трогали на народные песни, ни пляски, ни драматические или комедийные сценки. Они смотрели на сцену отсутствующими глазами и были безучастны ко всему… Они как бы отбывали скучную для них повинность. И, едва концерт закончился, тотчас, не проронив ни слова, демонстративно все вместе, будто депутаты госдумы от РСДРП, они покинули помещение”.
Этот концерт подвергся резкой критике за оппортунизм (“Построит дворцы ледяные, каких не постоит народ”), за неверие в силы советского народа. И, несмотря на то, что авторство поэмы принадлежит Некрасову, 27 человек клубной труппы были переведены в рабочую бригаду для вывоза грунта из котлована в отвалы… (23)
Выделение музыкальной жизни в самостоятельную область культуры Норильлага весьма условное, поскольку она, как правило, сосуществовала с театральной, клубной жизнью лагеря. Это и вокал, и сценические постановки, сопровождаемые музыкой и, непосредственно, инструментальная музыка.
Несмотря на строгие запреты партийного руководства СССР в отношении распространения любых форм лагерного искусства, в народе скапливались стихи и песни заключенных. Они дошли до наших дней. Рассматривая искусство вокала заключенных, нельзя не упомянуть и уголовно - тюремный фольклор. Интересен тот факт, что в старой России не имевший особой антимонархической направленности, он в советской стране в силу жестокости законов и практического беззакония, вобрал в себя элементы политического мышления, приобрел оппозиционный по отношению к социалистической системе характер.
Блатные песни, воровская поэтика, нередко сопровождались идеей политического протеста. В становлении политического сознания уголовной массы определенную роль играли интеллигенты, арестованные за так называемую антисоветскую деятельность и другие “преступления”, но сидевшие зачастую вместе с блатными, обмениваясь опытом и знаниями, открывая глаза з/к на подлинные причины политики по отношению к неугодным.
Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что в ИТЛ проникали песни со свободы - из нормальной жизни. Сергей Щеглов, заключенный Норильлага в 1942-1946 гг., вспоминает о первых впечатлениях от услышанной в лагере песне:
“От одного барака доносились звуки гармони. Это был клуб. На крылечке гармонист наигрывал, рядом парень пел:
“Синенький скромный платочек
падал, опущенный с плеч…”
Так услышал я впервые эту популярную песню. Сердце затрепетало. Слова и музыка пробуждали воспоминания прошлого, невозвратного и далекого, отнятой родины, юношеской любви, оборванной навсегда. Слова были не о таких как я, а о счастливых моих сверстниках, которым выпала честь отстаивать Родину от нашествия врагов. Однако песня потому и песня, что берет за сердце не только тех, для кого написана”. (1)
Шел культурный обмен между “зоной” и свободной жизнью. В одних людях благодаря нахлынувшим воспоминаниям просыпалась почти забытая надежда и желание остаться человеком, другие открывали для себя грязные, бесчеловечные стороны политики тоталитарной власти. Процесс этот протекал довольно стихийно, и революционных переворотов в сознании советских граждан, конечно же, не происходило. Даже в разоблачение культа личности на ХХ съезде партии верили далеко не все, что уж говорить о песнях, сочиненных уголовниками. В годы сталинщины музыканты страдали больше за свои слова, чем за музыку, которую они исполняют.
Мы имеем весьма слабое представление о песенном репертуаре Норильлага. Сосуществовали две культуры: зэковская, блатная, уголовная. И культура невиновных — разумеется, перед своей совестью, а не перед режимом, т.е. культура политических заключенных. Поскольку в исследовании приоритет отдается последним, т.е. представителям интеллигенции, то нет необходимости подробно рассматривать культуру уголовников (тем более, что это уже многократно делалось). Определенный фольклорный репертуар политзаключенных, сложившийся еще на воле, в лагере дополнялся и перерабатывался. Происходило психологическое и культурное объединение репертуара “воли” и “зоны”. Спецификой песенного репертуара Норильлага становятся сочинения “местных” поэтов, невыносивших воровской поэтики. Многие из них были талантливыми, культурными, высокообразованными людьми, ценившими искусство. Чаще всего эти заключенные к словам подбирали уже известный мотив песни.
Особенности песенного репертуара политзаключенных Норильлага заключались, главным образом, в словах песни, стихах (см. “Поэзия”). Можно выделить специфику самих песен, их тематику, и эмоциональную окраску:
1. В большинстве песен на первый план выходит тема Севера, сурового климата, мороза, пурги и др. тяжелых климатических условий.
2. Встречаются и слова любования северным сиянием, прелестью летнего солнца после полумрачной зимы и т.п.
3. Большое место отводится проблеме тяжелого труда в условиях вечной мерзлоты.
4. Не характерна тематика работы заключенных на лесоповале, в отличие от репертуара других сибирских и дальневосточных лагерей.
5. Нередко Сталин выставляется, как на бывший ссыльный в Туруханском крае.
Классические песни, общие для большинства песен лагерей и тюрем НКВД можно охарактеризовать так: в большинстве песен преобладает минорный тон, глубокая грусть, а иногда и полный пессимизм; красивое изображение горечи заключенного, безысходная тоска, уныние. Душевная боль заключенных концентрируется, находит себе выход в упреках людям, “через которых страдаю”, и которым “всем чужой”.
Практически все вокальное творчество было построено на исполнении всем известных произведений. Для этого в свое время была создана эстрадная группа под руководством Тихомирова П.В. В самодеятельности участвовали такие таланты, как Горский Алексей Иванович. Родился он в 1903 г. в с. Дирникино Саратовская области в семье крестьян. В 1925 г. вступил в члены ВКП (б). Получил высшее агрономическое образование, профессию агронома овощевод. С 1929 г. работает директором Мелитопольской плодоовощной опытной станции, с 1934 г. по 1937 г. — заместителем начальника плодоовощного Управления при Наркомате Украины и старшим редактором сельскохозяйственного издательства Украины. На момент имел семью: жена Евгению Львовна (1905 г.р.) и двое сыновей (1930 и 1936 г.р.). Арестован 26 июня 1937 г. Киевским областным отделом. Осужден Военной Коллегией верховного Суда по ст.ст. 54-7, 20-54-8, 54-11 УК РСФСР к тюремному заключению сроком на 10 лет и 5 лет п/п. Согласно данным из протокола допроса Горский отбывал срок в Соловецкой тюрьме. Здесь он получил карцер (видимо, за отказ стать стукачом).
В Норильский Распредпункт Горский прибывает 16 августа 1939 г. Направлен в приисковое управление, откуда переведен на работу в цех водоснабжения на должность экономиста (в 1 л/о). Затем переведен на работу по изучению растительного состава Норильского района на должность агронома ботаника и содержался при 2 л/о. После окончания работы был направлен в распоряжение начальника совхоза Норильского комбината, где работал бригадиром, а затем переведен на должность агронома. Горскому вместе с Иевским Н.М. поручается работа по созданию овощной базы в условиях открытого грунта.
Через освободившегося з/к Одинцова В.А. Горский передает письмо жене и заявление на имя Хрущева, бывшего тогда секретарем ЦК КП Украины. Заявление вернулось с ответом: “Материалы осужденных врагов народа пересмотру не подлежат. Хрущев”.
Жена извещает мужа о своем желании приехать в Норильск. В ответ от органов НКВД она получает предупреждение, что если она не оставит задуманное, то к ней будут применены административные меры. Тем не менее, она приехала: из Москвы — в Красноярск. По пути следования уполномоченные пытались удержать ее от продолжения пути в Норильск. Зиму она проработала в совхозе “Таежный” в медпункте. Оформив пропуск на караван до Дудинки она добирается до Норильска. Здесь ее заверили, что з/к Горского отправили за пределы лагеря, и предупредили, что встреча с мужем не состоится до тех пор, пока он не освободится. Вероятно, от жены Горского не скрывали правду, поскольку по данным характеристики на з/к Горского, он “работает в совхозе, в должности заведующего опытным полем, к труду относится добросовестно, исполнителен и дисциплинирован. С любовью относится к порученному делу. В культурно массовой работе участие принимает. Не привлекался” (подпись начальника УРЧ и КВЧ 5 л/о). Горский, действительно, помимо работы активно участвовал в художественной самодеятельности. Он вместе с оркестром народных инструментов на концерте в ДИТРе исполнил песню на слова Симонова “Жди меня”, а так же “Летят перелетные птицы”. За это ему выносится благодарность от Панюкова. (2)
Встреча Горского с женой так и не состоялась: проработав в Норильске 6 лет, она после душевной болезни скончалась.
Горский вновь был осужден 26 сентября 1942 г. Таймырским окружным судом в п. Норильск по ст.ст. 58-10 ч. 2, 58-11 УК РСФСР на 10 лет л/с. Определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 21 декабря 1942 г. приговор оставлен в силе, с исключением из него обвинения по ст. 58-11 УК РСФСР. Путь его заключения был следующим: 1946 г. — Александровский централ (г. Иркутск), 1949 г. — Тайшетские лагеря, 1952 г. — Красноярская тюрьма и вечная ссылка в Северо-Енисейск.
20 апреля 1956 г. Постановлением Президиума Верховного Суда РСФСР Горский А.И. реабилитирован.
В театре КВО выступали многие профессионалы. В полном составе в Норильлаг прибыла Львовская хоровая капелла под руководством Дрегана: Мачульский, Воробец, Жирко, тенор Дацко Михаил.
Дацко Михаил Нестер Иванович родился в 1916 г. в Львове в семье служащих. Получил среднее образование и специальность артиста. Арестован 17 января 1942 г. Осужден Особым Совещанием при НКВД СССР 24 июня 1942 г. по ст. 58-1 “а” (измена Родине) на срок 7 лет. В Норильлаг прибыл 19 августа 1942 г. С транзитки перевели на Злобино в ноябре 1942 г. 13 июля 1943 г. — во 2 л/о, 15 июля 1943 г. — в 7 л/о. 2 мая 1944 г. попадает во 2 л/о… 30 июня 1948 г. — в 3 л/о. Освобожден по отбытии срока 14 января 1949 г.
Жирко Владимир Васильевич родился в 1914 г. в Львове в семье служащих. Образование — незаконченное высшее. В партии не состоял. Получил специальность бухгалтера, химика. Арестован 17 января 1942 г. Осужден Особым Совещанием при НКВД СССР 24 июня 1942 г. на 7 лет. В Норильлаг прибывает 14 августа 1942 г. С транзитки на Злобино — 1 ноября 1942 г. Попадает во 2 л/о — 15 июля 1942 г. В 7 л/о — 15 июля 1943 г. Во 2 л/о — 11 мая 1944 г. В 3 л/о — 30 июня 1948 г. Освобожден 14 января 1949 г.
В Норильский ИТЛ в это время прибывают: Бачеев Иван Александрович, бывший дирижер джаза Цфасмана, осужденный тройкой по ст. 58-10 (антисоветская агитация) на 10 лет; меццо-сопрано латвийской оперетты Ирина Крымс, прославившаяся в Норильлаге исполнением партии Сильвы в оперетте Кальмана.
Нет ничего удивительного в том, что мы практически ничего не знаем о музыкальных произведениях, сочиненных в Норильлаге. Известны гимны восставших в Горлаге (1953 г.): гимн литовцев — участников восстания из 1 л/о (на литовском языке, слова ксендза Чесловаса Каваляускаса: “В небе ветреном Севера Витис воспрянул…”), а также текст “Гимна норильчан - участников восстания 1953г.”, известный всему Горлагу (автор — Климович Г.С. из 4 л/о). Известны песни, которые любили тогда не только заключенные, но и все люди.
Но авторы не всегда могли открыто заявлять, где был создан тот или иной шедевр. Кто-то, вероятно, и не заявил… А до конца 1980-х гг. дожили немногие. Возможно, что та музыка и песни, сочиненные в застенках исполняются до сих пор, а люди слушающие их и исполнители даже не подозревают в каких условиях протекал процесс создания этих произведений.
Бутузкин Валентин родился в 1927 г. (?). В подростковом возрасте в годы ВОВ был арестован за попытку эмигрировать в США. Органы НКВД расценили этот поступок как измену Родине. Поскольку арестованный не достиг совершеннолетия, следствие затянулось на 6 лет… Все это время он продолжал учиться на дирежско-хоровом и вокальном отделениях. Был осужден на 25 лет ИТЛ. В сентябре 1949 г. он прибывает в Норильлаг. Работает на рудниках, в шахтах. По вечерам был задействован в КВЧ. Как хоровик участвовал в самодеятельности, дирижировал оркестром. В начале 1950-х гг. его переводят в Горлаг. После смерти Сталина из 2 л/о был переведен в другое. В результате пересмотра дела суд снизил срок до 10 лет. Вскоре УРО Норильлага (учетно-распределительный отдел) ему объявил: за отсутствием состава преступления приговор отменен и дело прекращено. Через полгода он вернулся в Тулу. Окончил горный институт. Обзавелся семьей. Написал книгу норильских воспоминаний. (3)
При всей пестроте уголовного контингента в Норильлаге побывали мастера высшего
класса. Многие поколения советских детей были воспитаны под музыку пионерского
гимна “Взвейтесь кострами…”, автором которой был репрессированный композитор
Сергей Федорович Кайдан (Дешкин). Родился он в 1901 г. в Вильнюсе. Затем жил в
Москве на ул. Мясницкой. По социальному положению Кайдан служащий, по
специальности и профессии — пианист-композитор. Арестован 9 августа 1930 г.
Приговор вынесен 5 января 1932 г. По ст.ст. 58-8, 58-11 осужден на 10 лет. 1
февраля 1932 г. Кайдан прибывает в Сиблаг (Вятлаг НКВД). 1 октября 1936 г. его
переводят в Норильский лагпункт.
Практически с первых же дней Кайдан работает с музыкальной командой. Уже с 1 января 1937 г. он закреплен за клубом как руководитель оркестра.
Бывший заключенный, трубач той самой бригады музыкантов духового оркестра, Бабичев В. вспоминает, что именно Кайдан помог ему устроиться в оркестр. Кайдан в оркестре был единственным политическим заключенным, все остальные - бытовики (воры, аферисты, мошенники и др.). Политических, как врагов народа, запрещалось брать в оркестр. Только просьбы Кайдана, убеждения в исключительной необходимости музыканта - трубача, использование знакомств с начальством помогли политзаключенному Бабичеву устроиться играть в оркестр. Бытовики нередко были расконвоированными, в то время как политические з/к использовались помимо оркестра на общих работах и жили с другими з/к в бараках.
В 1939 г. Сергей Федорович был переведен сначала во 2 л/о (28 мая), а затем в 1 л/о (9 июня). 5 ноября 1939 г. Кайдан “убыл” из Норильлага. Освобожден 9 августа 1940 г.
Оркестр обслуживал в первую очередь “вольняг”, главным образом работников НКВД. Оркестр играл на похоронах, а также на культурно - увеселительных мероприятиях: торжественных праздниках комбината, танцах, вечерах отдыха, театральных постановках. Музыканты давали концерты и для заключенных в клубах, и на заводах для вольнонаемных.
В клубах ИТЛ музыкальная жизнь отличались разнообразием и инициативой заключенных. По воспоминаниям бывшего з/к Шепотько, в его л/о с появление в 1939 г. клуба была организована эстрадная группа под управлением медстатика Тихомирова Петра Владимировича, в прошлом скрипача ресторана в Тифлисе.
В 1940-е гг. не прекращаются аресты выдающихся музыкантов. В Норильлаг этапирован Дягилев Сергей Владимирович - бывший дирижер- виолончелист Ленинграда, арестованный по обвинению в “шпионаже” в период сочинения симфонии “Наказание”. В Норильлаге его определяют в дирижеры оркестра Норильского драмтеатра. По данным красноярского “Мемориала” Дягилев был высок, строен, худощав, похож на Бунина Н.А. После освобождения Дягилев работал в Свердловском оперном театре, Иркутском театре музкомедии.
Владение музыкальным инструментом и поставленным голосом давало определенные преимущества перед другими з/к. Так, по воспоминаниям Г.С. Татариновой (Кульчицкой), во 2 л/о перед концертом за две недели давали отдых от общих работ, ходили только на репетиции. Но Бабичев вспоминает другое: “В те дни, когда нужно было играть с оркестром, меня на полдня освобождали от общих работ и под конвоем доставляли с трубой на культурно-увесилительные мероприятия. Мы давали концерты… а жили на хлебном пайке и небольшом приварке”. (4)
За особенное мастерство, талант музыкантов, певцов поощряли грамотами и благодарностями и т.п. от самого начальника комбината. Но в этих условиях самым необходимым подарком для них была возможность играть, петь, выступать, а не сидеть в ИТЛ без дела, которому посвятил всю свою жизнь. Многие музыканты и певцы, не утратив в годы заключения профессиональных навыков, освободившись, вновь устраивались и работали по специальности. Норильская “школа” оставляла не только воспоминания о суровых условиях заключения, но и ценный опыт работы с настоящими профессионалами, с которыми на свободе судьба могла бы и не свести.
Изобразительное искусство лагерей — это портреты друзей и знакомых, после которых в ГУЛАГе, зачастую, не оставалось и могил; суровые лагерные пейзажи, написанные в бараке с натуры и мечтательно-светлые — по памяти; рукоделие, из-за которого лагерное начальство часто не отпускало мастериц на волю даже по истечению срока заключения, заставляя работать на себя; самоделки, которые скрашивали горечь ссылки и напоминали о недосягаемом родном языке. На многих рисунках отразилась гигантская система уничтожения людей, получившая название ГУЛАГ.
Художники использовались в клубной, театральной жизни для оформления декораций. Нужны они были и для расписывания стен в помещениях (в центральной больнице и др.).
Нередко работа художника заключалась в написании коммунистических лозунгов. Ожидая встречи с комиссией из Москвы, члены комитета восставших заключенных Горлага (1953 г.) попросили лагерного художника Самодурова написать лозунги “Да здравствует КПСС!”, “Мы за мир!” и “Да здравствует Советское правительство”. Правда, изготовить их к приезду комиссии художник не успел, они появились в зоне позже. (1)
Не только художники отбывали заключение в Норильлаге. На выставке в музее г. Норильска в 1989 г. представлена “Грамота центрального штаба трудового соревнования Норильлага МВД СССР” — свидетельство о том, что заключенный Антон Дейч в марте 1946 г. выполнил план на 164 %, что он “соблюдал лагерный режим и трудовую дисциплину”. Он был признан лучшим мозаичником Норильлага. (2)
В художественном искусстве НИТЛ особое место занимают такие художники как Бенуа Ольга Елисеевна. Родилась она в 1914 г. Потомок известного русского художника, внучатая племянница известных художников Бенуа. Училась в Академии художеств в Риге, но не закончила учебу. В 1935 -1936 гг. вместе с сестрой уехала в Англию. Вернулась в СССР незадолго до войны и училась до 1942 г. Арестована в начале ноября 1944 г. за сотрудничество с немецкими оккупантами — заведовала детским домом. Отбывала в Норильлаге в 6 л/п.
Ее вспоминают как женщину примерно 40-летнего возраста, высокого роста, светловолосую, симпатичную. Работала в проектной конторе чертежницей. Однажды, после спектакля, нарисовала портрет Татариновой Г.С. (3)
Участница самодеятельности Щур Стефа тоже рисовала. В своем лаготделении она была известна рисунками на самодельных открытках (новогодних, с Днем рождения, с церковными праздниками), используемых заключенными в лагерной переписки.
На выставке в КИЦ г. Красноярска представлена биография и творчество Винивитина Евгения Потаповича. Он родился в 1915 г. в Алтайском крае. Учился в Омском художественном училище. 26 ноября 1937 г. осужден Тройкой УНИВВ по Омской области на 8 лет и поражению в правах 5 лет. Срок отбывал в Норильлаге, был на общих работах. Освобожден в 1945 г. После освобождения жил в Красноярске. Его рисунки “Заключенный в Дудинке” и др. показывают боль и горечь заключенных.
Инженер-химик Труба Тарас Иванович родился на Украине, вырос в Грузии. Осужден
по 58 статье. В Норильлаге работал в лаборатории по исследованию и применению
оксиликвитов на комбинате вместе с Щегловым С.
Щеглов описывает его, как человека, располагавшего к себе людей: “разговорчивый, остроумный, неистощимый на анекдоты и всякие песенки-побасенки… Молодцеватый, спортивной выправки (и стрижка полубокс), среднего роста, черты лица некрупные”. (4)
Щеглов очень высоко оценивает мастерство лаборанта: “… Аккуратность в записях! Линию проведет карандашом или тушью — не отличишь от типографической. Цифры в ряды выставит — залюбуешься. Чертеж сделает — глаз не отвести. График выведет — на стенд вешай!… Это был инженер в самом высоком смысле слова” (5)
Труба был еще и художником. “Чувствовал природу и умел запечатлеть ее с помощью удивительно прозрачных под его рукой акварельных красок — на ватмане, на картоне”. Он учил Щеглова отмывать акварельные краски, “чтобы тон был не замутненный, с чертежными шрифтами познакомил”.
“Записные книжечки и карманные блокнотики для методик анализов и др. заметок Тарас Иванович сшивал, переплетал по всем правилам, с удивительной точностью обрезал острым ножом, оклеивал черным дерматином — получались томики типографского изготовления, которые он потом заполнял бисерными строчками полиграфической же четкости”.
В 1945-1946 гг. от лаборантов потребовали отчет об исследованиях лаборатории и практике использования оксиликвида на руднике — с высоким уровнем содержания и внешнего вида. В подготовке титульного листа с художником произошел непредвиденный казус. Требовалось исполнить рисунок на высоком художественном и идейном уровне. Труба вложил в него все свое мастерство: “Через страницу рудничную скважину протянул в разрезе, в ней патроны оксиликвита аккуратно загружены. Кругом — виньетки изящные и среди них оксиликвитные аксессуары… А в самом низу, в правом нижнем уголочке, поставил Тарас Иванович подпись художника — черной тушью “Т.Труба”.
Яхонтов, их начальник, долго изучал рисунок, и, увидев подпись, строго заметил: “Это что же получается? Как у Зощенко: оксиликвитам теперь форменная труба?” Зощенко писал не про оксиликвиты, а про мужей, которым “форменная труба”, но, тем не менее, титульный лист было приказано переделать… В результате проделанной работы том вышел в коленкоровом переплете, с тиснением. Яхонтов А.Д., как пишет Щеглов, его не только комбинатскому начальству показал, но и в Москву возил, в Институт горного дела АН и даже, по его словам, представлял Берии Л.П.
Среди художников Норильлага также известно имя Аркадия Драбдулада.
Безусловно, самым известный художником-писателем, прошедшим через Норильлаг, можно считать Керсновскую Ефросинью Антоновну. Родилась в 1908 г. в Одессе в семье адвоката. В 1919 г. арестовали отца и в числе 700 человек приговорили к расстрелу за то, что не покинул родину, когда уходили белые. Ему удалось бежать из колонны арестованных. Вся семья ночью по морю переправилась в Румынию. В Бессарабии рядом с г. Сороки, в деревне Цепилово было небольшое родовое поместье.
Керсновская, закончив гимназию, решила стать фермером. В 1927-1940 гг. работает агрономом, зоотехником. При этом она овладела несколькими (возможно 9-10) иностранными языками: французским, немецким, английским, румынским и др. Накануне присоединения Бессарабии к СССР скончался отец. Брат воевал против немцев на стороне французов, был тяжело ранен в грудь и в 1944 г. умер от туберкулеза.
Керсновская заканчивает ветеринарные курсы. После присоединения Бессарабии к СССР, ее вместе с матерью выгнали из их небольшого дома. Она отправила мать в Румынию.
В 1941 г. была сослана на вечное поселение в Нарымский край. Работала на лесоповале в Анге, Суйге, Усть-Тьярме, Мейер-Барзаке и других местах. В 1942 г. совершает побег из ссылки. За зиму, весну и лето она прошла около 1,5 тыс. км. по сибирской тайге. Добралась до небольшой деревеньки. Стала работать в колхозе. Возник вопрос о ее документах (у ссыльных паспорта изымались, вместо них выдавлись удостоверения ссыльного).
Арестована 20 сентября 1942 г. Тройка выносит приговор: “к высшей мере социальной защиты — расстрел”. Ей предлагают написать кассацию (просьба о помиловании). Тем не менее, в 1943 г. состоялся пересмотр дела и новый суд. Осуждена по ст. 58-10 на срок 10 лет с п/п 5 лет.
В июне 1944 г. ее этапируют в Новосибирск. Затем переводят в Норильлаг.
Бывший главврач больницы Норильлага Попов Г.А. вспоминает (“Записки врача”), что Керсновская была медсестрой в центральной больнице лагеря. “Она была немногословна. Внешностью не бросалась в глаза. Мужских повадок было в ней больше, чем женских. Голос несколько грубоватый… Основным качеством Е.А. была непреодолимая ненависть ко лжи… из-за какой-то несправедливости она, в знак протеста, перешла из больницы в морг. Там она работала быстро и эксцентрично. До нее труп на вскрытие несли двое. Она, если кто-то из напарников опаздывал, несла покойника одна…” (6)
Из морга Керсновская также ушла. Анатом ее упрекнул в том, что она не берет “благодарность” от родственников умерших в виде продуктов. От “взяточников” она ушла в угольную шахту № 15 не позднее 1946 г. Становится навалоотбойщиком, затем — скреперистом, постепенно освоила все виды работ. Во время пожара на шахте в 1950 г. она вызвалась волонтером работать на аварии и две недели, в респираторе клала перемычки с горноспасателями.
20 сентября 1952 г. она была освобождена и до отъезда (1960 г.) была единственной “взрывницей” на шахте. В 1953 г. окончила с отличием курсы горных мастеров и была назначена на должность помощника начальника участка. Продолжительное время была горным мастером, более 2-х лет бурильщиком, а последнее время — взрывником. Шахтеры знали ее как справедливого, доброго человека.
Львов А. называет Керсновскую “святой”. Она была верна понятиям чести и справедливости не боялась идти на риск быть снова репрессированной. В конце 1950-х гг. она в резкой, эмоциональной статье опротестовала заметку в “Заполярной правде”, которая несправедливо оценивала работу шахтеров. Она обвиняла работников горно-технической инспекции в очковтирательстве и бездушии. (7)
Организовали “судилище”, но собрание шахтеров не поддержало предложение о наказании Керсновской. 15 октября 1959 г. она была лишена удостоверения взрывника. Вскоре ей предложили покинуть Норильск. В 1960 г. уехала в Ессентуки, купила небольшой домик. Через 3 года, похоронив мать села за книгу.
Попов Г.А. вспоминает, что художественный талант Керсновской раскрылся еще в то время, когда она была медсестрой в больнице. Она изготовила книжку для больных детей. Он пишет, что “все в этой книжке” — раскрашенные акварелью рисунки животных, стихотворный текст, всевозможные заставки были такого художественного вкуса, что любой придирчивый редактор тотчас отправил бы книжку в печать. Виктор Алексеевич Кузнецов,… хирург, попросил проиллюстрировать нужный ему ход операции, изобразить мышцы, сосуды, разрезы… Все это было сделано безупречно. В дальнейшем статью и рисунки напечатал “Вестник хирургии”.” (8)
Она рисовала в детстве, но потом прекратила это занятие. Краски у нее появились только на поселении, в конце 1950-х. Пробовала писать пейзажи.
Как писатель Керсновская впервые проявила себя в 1963 г., начав писать воспоминания, выполняя завещание матери. Написала их за год. Только потом стала иллюстрировать в отдельном блокноте. Когда делала второй экземпляр — совместила текст с рисунками.
Книга Ефросиньи Антоновны целиком автобиографична. Автор ставил цель “отобразить все, как было, ничего не приукрашивая”. В начале “Воспоминаний” описывается ввод советских войск в Бессарабию в 1940 г. и безжалостная высылка в Сибирь из “присоединенной” территории семей бессарабских фермеров, частновладельцев, интеллигенции и духовенства. Изложение построено таким образом, что каждая описанная ситуация контактирования с большевиками невольно убеждает читателя в подлости и ничтожности идеологии государства.
Труд Керсновской замечателен оригинальным совмещением текста и рисунков. По манере рисования, это типичная альбомная живопись, весьма распространенная в дворянской культуре ХIХ века. Только вместо пейзажей, раскрашенных цветочков, фигур животных и сказочных персонажей здесь запечатлен весь мрак и быт сталинской эпохи в ее жестокой и зловещей обнадеженности.
Эти картинки — целая энциклопедия, содержащая познавательный материал, какой не может дать ни один добросовестный мемуарист, ни один сборник документов. В цвете воспроизведено 685 картинок (по некоторым данным и больше). Художник отобразил ситуации, которые не могли быть зафиксированы фото- и киносъемкой (допуска в лагерь не было): жизнь тюремных одиночек и общих камер, ужасы пересылок, этапов, быт сталинских лагерных бараков, работа заключенных в больнице и на лесоповале, в морге, на шахте и мн. др. Керсновская помнит и описывает все — как происходили допросы, “шмоны”, драки, мытье в бане, захоронения “жмуриков”, лагерная любовь. Она рисует свою двадцатилетнюю жизнь в ссылке и на каторге, своих товарищей по несчастью и палачей. В этих рисунках обозначены различные типы заключенных: вертухаи, урки, профессора, наседки, спецкаторжане, малолетки, доходяги, крестьяне, пеллагрики, мамки, коммунисты, “жучки”, бригадиры, коблы, кумовья, проститутки. Ее рисунки психологически и эмоционально нагружены, все у нее движется, действует, “живет” в рисунке.
Повествование ведется от первого лица, а иллюстрации сделаны от третьего. В большинстве случаев на рисунках изображен сам автор. Взгляд Керсновской-писательницы непосредственный, как бы изнутри, а Керсновской-художника опосредован, чуть сверху или со стороны оценивающий ситуацию и поведение героев. Эта перекличка, диалог текста и иллюстраций создает эффект объемности, стереоскопичности.
Книга воспоминаний получила название “Наскальная живопись”. Подобно наскальным изображениям, расказывающих о жизни первобытных людей, автор с большой художественной выразительностью воспроизводит эпизоды своей жизни, наполняет их философским смыслом. Автор опирается на единственный, главный для нее, критерий — соотношение правды и лжи, эта идея проходит через всю книгу и все последующие записи.
Керсновская так и не создала свою собственную семью, жила в одиночестве. При жизни ее книга так и не издалась. Лишь первая ее часть была опубликована в журналах “Знамя” (9) и “Огонек” (10).
Советская власть не скрывала своих истинных намерений. Солженицын пишет, что одной из важных целей ГПУ НКВД в 1920-е и 1930-е гг. было коренное уничтожение религии, что могло быть достигнуто только массовыми “посадками” самих верующих православных. Интенсивно изымались, сажались и ссылались монахи и монашенки, так зачернявшие прежнюю русскую жизнь. Арестовывали и судили церковные активы. Круги все расширялись - и уже арестовывали просто верующих мирян, старых людей, особенно женщин, которые верили упорнее и которых теперь на пересылках и в лагерях на долгие годы тоже прозвали монашками. Правда, считалось, что арестовывают и судят их будто бы не за саму веру, но за высказывание своих убеждений вслух и за воспитание в этом духе детей. Религиозное воспитание детей стала в 1920-е гг. квалифицироваться как ст. 58-10, т.е. антисоветская агитация. На суде давали возможность отречься от религии. Всем религиозным давали 10 лет, высший тогда срок. (1)
Гонения на церковь, борьба с “религиозными предрассудками” началась еще в 1920-х гг., причем принимала временами характер антицерковного террора. Тогда пострадали все религиозные организации и церковные группы, но прежде всего православная церковь. Только по официальным данным в 1923-1924 гг. было арестовано 2469 священников, а к 1932 г. их число достигло 19842 человека. Арестовывали и ссылали многих видных и авторитетных церковных деятелей. В 1928 г. был сослан, а позднее арестован и погиб крупнейший русский религиозный мыслитель Павел Флоренский. В 1928 -1929 гг. были закрыты все монастыри, функционировавшие в тот период как образцовые сельскохозяйственные артели. Тысячи монахов и монахинь выслали в Сибирь. В середине 1929 г. в ЦК ВКП (б) было проведено совещание по антирелигиозной работе, а вскоре состоялся и Второй Всесоюзный съезд воинствующих безбожников. После съезда антирелигиозный усилился повсеместно, особенно в деревне. По-видимому, Сталин считал церковь одним из главных препятствий в деле коллективизации. После того как в той или иной деревне принимали решение о коллективизации, обычно сразу же закрывали местную церковь. При этом с купола церкви сбивали кресты, а иконы и церковную утварь сжигали. Многих сельских священников арестовывали так же, как и тех крестьян, которые пытались воспротивиться уничтожению церкви. Тысячи людей пострадали, таким образом, не по социальному, а по религиозному признаку.
К началу 1930 г. антицерковный террор достиг особенно широкого размаха. Запуганная Академия наук специальным решением сняла с охраны большинство памятников старины, связанных с “религиозными культами”. В старинных русских городах — Тверь, Нижний Новгород, Псков, Новгород, Самара, Вятка, Рязань, Тула и других сносили и разрушали ценнейшие памятники архитектуры.
Очень пострадала Москва. Церкви разрушали даже в Кремле, хотя против этого решительного возражали Луначарский А.В. и Енукидзе А.С.
В январе 1930 г. папа Римский Пий ХI призвал верующих к всеобщему молебну за гонимых в России христиан. Кампания протеста в зарубежных странах стала угрожать политическим и экономическим интересам СССР. Это побудило Сталина не только приостановить на время антирелигиозный террор, но даже дезавуировать его как якобы проявление местного произвола и перегибов. 15 марта 1930 г., за день до объявленного папой Римским всеобщего молебна, газеты опубликовали постановление об “искривлениях” партийной линии в колхозном движении. В этом постановлении было признано ошибкой местных властей административное закрытие церквей. Постановление грозило строгими карами за оскорбление религиозных чувств верующих. Это была, несомненно, уступка мировому общественному мнению. Однако ничего существенного не произошло: закрытие церкви не открыли, сосланные по религиозным мотивам в Сибирь и на Север там и остались. К концу 1930 г. было закрыто около 80 % всех сельских храмов; значительная часть духовенства числилась среди раскулаченных.
В 1937-1938 гг. гонения на церковь возобновились с новой силой. Опять стали закрывать и сносить церковные здания. В Петрограде в начале 1920-х гг. было 96 действующих храмов, принадлежащих к различным течениям православной церкви, к концу 1930-х гг. сохранилось 7. И так повсюду. К началу войны в стране было не более 150 действующих храмов, правда, к этому надо добавить несколько сот на территории Бессарабии, Западной Украины и Западной Белоруссии и в республиках Прибалтики. Еще до начала “ежовщины” около ста архиереев и не менее тысячи рядовых священников уже содержались в заключении. В 1936-1938 гг. арестовывали примерно 800 православных и обновленческих архиереев и многие тысячи рядовых священников всех церквей. Арестовали и тысячи верующих, в том числе приверженцев различных сект (баптисты, адвентисты и др.). Популярный среди населения католикос Армении Хорен I Мурадбекян был убит в 1937 г. в своей резиденции. В Грузии из 200 епископов на свободе осталось только пять. Тюрем, построенных за столетия царского режима, оказалось мало. Под тюрьмы переоборудовали бывшие монастыри, церкви, гостиницы, даже бани и конюшни.
Преследованию подвергались как православные, так и католические священники. Поскольку в Сибири проживало много поляков, то Ватикан учредил свое представительство. Первым апостольским администратором в Сибири был Юлиан Михайлович Гронский. Родился он в 1877 г. в селе Чипели Ковенской губернии. Окончил Петербургскую духовную семинарию. В 1903 г. возведен в сан римско-католического священника. Служил в костелах Сибири. С 1926 г. жил в Томске. Арестован 25 апреля 1931 г. по обвинению в контрреволюционной деятельности. Этапирован в Москву, где был помещен во внутреннюю тюрьму ГПУ. 7 марта 1932 г. постановлением коллегии ОГПУ осужден на 10 лет и отправлен в Сиблаг (г. Мариинск). В августе 1932 г. перевезен в Москву, откуда по обмену выехал в Литву.
После ареста Гронского функции апостольского администратора перешли к Церпенто Иерониму Иеронимовичу. Родился он в местечке Кривицы Виленской губернии. Окончил Житомирскую духовную семинарию и духовную академию. Имел и мирскую специальность — окончил курсы фармацевтов. В 1902 г. посвящен в сан римско-католического священника. С 1919 г. служил в костеле в селе Барабановка Боготольского района. Первый арест в декабре 1929 г. Коллегией ОГПУ осужден на 6 месяцев тюрьмы. После освобождения служил в костелах Красноярска и Иркутска. 2 июня 1935 г. арестован в Красноярске. Вместе с ним были арестованы:
1. Александра Филиповна Шутце, воспитанница Церпенто, во время следствия объявила голодовку и была помещена в больницу;
2. Апполинария Казимировна Лисецкая, из дворян, прихожанка и активистка красноярского костела;
3. Станислава Казимировна Бесман, из дворян, прихожанка красноярского костела;
4. Бронислав Валентинович Дунин-Вансович, ксендз;
5. Регина Феликсовна Миклашевич, из дворян, прихожанка красноярского костела;
6. Станислав Францевич Коярский, прихожанин красноярского костела.
Обвинили их в шпионаже в пользу польской разведки и в контрреволюционной деятельности. 24 июня 1936 г. ВТ Сибирского военного округа по ст. 58 пунктам 3, 6, 10, 11 УК РСФСР Церпенто был осужден на 10 лет. Находясь в заключении был вновь арестован. Обвинялся в том, что являлся членом Сибирского комитета “Польской организации войсковой” (ПОВ). Решением комиссии НКВД СССР и прокурора СССР 4 января 1938 г. приговорен к расстрелу. Расстрелян 18 января 1938 г. в Красноярске.
Столь же трагична сложилась судьба ксендза Дунин-Вансовича. На следствии в 1935-1936 гг. он свою вину не признал и был отпущен на свободу. Но в августе 1937 г. привлечен по новому групповому делу Сибирского центра ПОВ и расстрелян в Красноярске 18 января 1938 г.
Многие заключенные сталинских тюрем и лагерей стали свидетелями содержания и этапирования служителей религиозного культа. Это объясняется прежде всего тем, что в тюрьмах и на пересылных пунктах, где подолгу пребывали заключенные, спецодежда чаще всего не выдавалась и священнослужители оставались в той же одежде, в кой они попали под арест. Так, бывший з/к Эрец П., находясь в пересыльном пункте в Красноярске, стал свидетелем следующего: “Однажды на моих глазах от столыпинского вагона отделилось… черное пятно. Когда оно приблизилось, рассмотрел: монашки! Старые-старые, некоторым, наверное, было лет по 80. Тем не менее, их окружали здоровенные молодцы с винтовками и пять собаководов с овчарками…” (2)
По прибытию после этапа в ИТЛ, по установленным правилам всем заключенным выдавалась стандартная одежда. Бывший з/к Горлага Воробьёв В.Г. вспоминает: “В 1952 г… прибыл (в Озерлаг - Д.В.) с нашим этапом и какой-то архиепископ православной церкви, прямо в рясе, во всем церковном облачении. Однако через неделю его переодели во все лагерное, и его нельзя было узнать”. (3)
И хотя внешне, по одежде, священнослужители и другие истинноверующие выглядели как обычные заключенные, они, по свидетельству очевидцев вели тот же образ жизни, что и на свободе до ареста. Писатель и поэт Бадаш С., отбывая срок на Колыме, стал свидетелем празднования христианского праздника — Пасхи. “… Верующие устроили трапезу и пригласили на нее всех… Здесь были русские и литовцы, украинцы и мусульмане из средней Азии и евреи. Разумеется, это была скудная арестанская трапеза, на столе кое-что из посылок, но на душе у всех было светло и радостно и все приветствовали друг друга пасхальным целованием: “Христос Воскресе!” (4)
Об образе жизни представителей конфессий, объединившихся в заключении в клерикальные группы можно судить по воспоминаниям бывшего з/к пересыльного пункта Дальлага Куликова В.: “… Среди заключенных находилось человек 7-8 баптистов. Они жили как одна семья, патриархально, в одном углу. Был среди них старший, старик с седой бородой… Среди них не было никаких споров и конфликтов, жили они очень дружно. Получали откуда-то с воли посылки с продуктами и, видимо, не очень голодали. Однако по отношению к другим заключенным они вели себя нелюдимо, отчужденно и в ряде случаев совсем не по-христиански. Выменивали у голодных людей последнюю их обувь и разную одежду на продукты…” (5) В свою группу баптисты принимали других верующих заключенных. Из этого пересыльного лагеря баптистов могли разослать куда угодно, но при описании такого рода характерной для баптистов и других сект культуры, в целом, можно представить существование подобных конфессий в других лагерях.
При распределении з/к на работы учитывалась их специальность, физическая пригодность, но не вероисповедание. Священнослужителям “обеспечивали занятость” в самых разных областях. От основных работ они не освобождались. Однако в лагерях НКВД были случаи протеста верующих. В воспоминаниях бывший узник Горлага, Воробьёв В.Г., пишет: “Один из верующих объявил голодовку, выдержал ее 35 суток. В последние недели, правда, его кормили искусственно. Потом ему сказали, что его устроят на ту работу, какую он хотел, но нарушили обещание, он бросился на колючую проволоку, и был застрелен часовыми с вышки”.
Особое внимание к норильским лагерям (НИТЛ, Горлаг) обусловлено тем, что здесь отбывали заключение, а затем жили на поселении священнослужители не только из СССР, но и из других государств, арестованные в СССР во время миссионерской и иной деятельности.
Подробное описание религиозной жизни Норильлага дает в своих воспоминаниях Уолтер (Вальтер) Чишек. Родился он в 1904 г. в Санадоа (США). В 1928 г. вступил в орден иезуитов. После окончания ДС с 1934 г. обучался в Kollegium Russikum в Риме. В 1936 г. рукоположен. В ноябре 1938 г. направлен Ватиканом помощником настоятеля монастыря иезуитов в Альбертине (под Слонимом). В 1939 г. служил в приходе в Дубно. После присоединения Зап. Украины к СССР вместе с другими священниками-иезуитами прибыл к митрополиту Андрею Шептицкому во Львов и получил его благословение на тайную миссионерскую поездку под видом рабочих на Урал. Поселился в Чусовом, где работал рабочим Углебиржи и в течение года не вел миссионерской работы, надеясь получить постоянный советский паспорт с тем, чтобы в дальнейшем выехать в Сибирь.
23 июня 1941 г. арестован в Чусовом по обвинению в том, что “будучи переброшенным на территорию СССР как агент Ватикана, проводил организацию антисоветских католических организаций с задачей свержения существующего в СССР строя, вел среди своего окружения антисоветскую и пораженческую агитацию, занимался шпионажем против СССР в пользу разведки Ватикана”. Во время следствия подвергся жестоким избиениям в Пермской тюрьме и был вынужден подписать эти обвинения. Для дальнейшего следствия отправлен в Москву и помещен во внутреннюю тюрьму НКВД. 26 августа 1942 г. ему было предъявлено обвинительное заключение. А 23 сентября 1942 г. Особым Совещанием по ст.ст. 58-6, 58-10 УК осужден на 15 лет каторжных работ. До 1945 г. находился в Бутырской тюрьме, затем отправлен в ссылку на Урал, где работал водителем самосвала. Развил тайную миссионерскую деятельность, за что в 1946 г. со сроком 10 лет ИТЛ был этапирован в Норильлаг (Дудинку). В феврале 1947 г. переведен в Норильск, где работал на кирпичном заводе.
В своих воспоминаниях “Подпольная парафия” Чишек и Флаэрти рассказывают, что в 5 л/о заключенные имели возможность служить святую мессу. Отец Каспер, прибывший из Дудинки, каждый день отправлял богослужения для больших групп поляков, литовцев, латышей и др. католиков. Сотрудничавшие с ними з/к служили мессу - каждый вечер, за редкими исключениями, против правил лагеря. Чаши, дарохранительницы и др. принадлежности изготавливались (из никеля) самими заключенными. Вино делали из изюма, а хлебцы для причастия выпекали работавшие на кухне латыши - католики. Избранные отцом Каспером з/к принимали одну из его “парафий” и самостоятельно давали причастие, исповедовали прихожан.
Начальство при обысках специально святых даров не искало, но изымались все “посторонние предметы”. Активистов религиозной деятельности допрашивали и запрещали ею заниматься. Допросы мешали служить мессу, но з/к ухитрялись проводить обряды в разных бараках, или же произносили проповеди вместе с отцом Каспером, прогуливаясь с прихожанами по лагерю, как будто кучка з/к собралась поболтать. Значительная часть заключенных приходила на исповедь регулярно, раз в месяц, а иные и раз в неделю.
12 июня 1956 г. Уолтер Чишек выходит на свободу и до 1963 г. находится в ссылке в Красноярском крае, в Абакане. Затем выехал в США, работал в Экуменическом центре Иоана ХХIII в Нью-Йорке. Написал книгу “23 года в СССР”. Умер в 1984 г. (6)
Классически, в духе сталинской эпохи, сложилась судьба Виктора Ивановича Павловского. Родился 16 апреля 1896 г. в д. Больше-Кондарата Ульяновского округа в семье служителя религиозного культа. В 1921 г. окончил юридический факультет (обществ. правовое отделение) госуниверситета г. Иркутска. Получил узкую специальность статистика-экономиста, т.е. счетовода. Кроме того, знал языки: французский и древний. Обзавелся семьей: жена Лидия Федоровна и двое детей. С 1914 г. по 1930 г. служил священником в Баяндае, Тутуре и других местах. (7) В 1930-1931 гг. работал экономистом в г. Иркутске. Выступал против закрытия церквей.
Арестован 15 марта 1931 г. Помещен в Иркутский Д/З. 31мая 1932 г. осужден Тройкой при ПП ОГПУ Восточно-Сибирского края по ст.ст. 58-10 ч.2, 58-11 УК РСФСР к заключению в ИТЛ сроком на 10 лет и направлен для отбытия наказания в Мариинское отделение Сиблага НКВД. 19 мая 1936 г. был этапирован в Норильлаг.
Отбывая наказание в Норильлаге, он в среде з/к проповедовал гуманизм и непротивление злу насилием - главную заповедь христианства. 27 сентября 1937 г. состоялось заседание Тройки УНКВД по Красноярскому краю. В обвинении говорилось, что Павловский “занимается распространением гнусной клеветы на мероприятия партии и правительства. Высказывает террористические намерения в отношении руководителей партии и правительства”. Тройка постановила “Павловского В.И. РАССТРЕЛЯТЬ, а лично принадлежащее ему имущество конфисковать” (протокол № 8). Приговор приведен в исполнение 4 марта 1938 г. в г. Норильске. 19 декабря 1988 г. Павловский В.И. реабилитирован Красноярским краевым судом.
Боровщук Иван Викентьевич родился в1891 г. в с. Малевка Винницкой области Солобковского района на Украине. Получил среднее образование. Работал счетоводом кооперативного кредитного общества. Стал священником. В 1933 г. был осужден Судебным трибуналом Коллегии ОГПУ УССР по ст. 20, 54-6 УК УССР на 10 лет ИТЛ. Этапирован в Норильлаг (дата не установлена). В лагере был арестован по обвинению в резкой контрреволюционной агитации среди лагерного населения. 31 октября 1937 г. Тройкой УНКВД Красноярского Края (протокол № 65а) приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 18 декабря 1937 г. (8)
Суровые наказания в отношении священников объясняются опасением возникновения контрреволюционных бунтов заключенных. Священники имели сильное влияние на верующих з/к в лагерях, но они, все же, были против насильственных методов борьбы. Более того, всколыхнуть и контрреволюционно настроить против себя могли сами “начальники”, в случае незаконного надругательства над священниками. По одной из версий именно слух о расстреле священнослужителей послужил причиной восстания одного из лаготделений в Горлаге в 1953 г.
Многим священникам приходилось расплачиваться за проявленное милосердие новым сроком. Гладысевич Андрей Иванович родился в 1914 г. в пос. Горна под Краковым в крестьянской семье. Окончил Луцкую ДС. В 1939 г. рукоположен. С 1940 г. настоятельствовал в приходе Св. Сердца Иисуса во Владимире - Волынском, оставался там во время советской и немецкой оккупации. После возвращения КА и установления советской власти 4 января 1945 г. был арестован. Осужден ВТ войск НКВД по ст. 58-1”а” УК РСФСР на 7 лет ИТЛ. Отправлен в Ягринлаг (Молотовск Архангельской области). В сентябре 1945 г. переведен в Норильлаг, а 31 октября 1948 г. - в Горлаг. В 1950 г. арестован в лагере по обвинению в “приеме исповедей”. 19 мая 1950 г. приговорен по ст. 58-10 ч.2 УК РСФСР к 10 годам ИТЛ (ПП Спецсуда Горлага). Переведен в Норильлаг. 28 июня 1956 г. был освобожден. Выехал в пос. Шаргород Винниской области, позднее служил в приходе в Полонном Житомирской епархии. В 1983 г. скончался. (9)
В 1950-е гг. за пределами ИТЛ на спецпоселении в Норильске проживали освободившиеся из заключения ксендзы католического и греко - католического вероисповедания. Секретарь Норильского горкома КПСС Знаменский в докладной записке секретарю крайкома КПСС Н.Н. Органову и начальнику управления КГБ по краю А.И. Воронину от 23 июня 1955 г. (10) указывает на факт “нелегального отправления религиозных обрядов, привлечению к этому все больше и больше верующих украинцев и поляков…
Отправление таких обрядов как похороны принимает форму демонстраций. Участники похоронных шествий группами и в одиночку стекаются к заранее оговоренному месту, выстраиваются в колонну и двигаются по избранному маршруту… Обряды венчания, проводимые ксендзами в нарушение существующих законов, также привлекают большое количество людей”. Знаменский установил имена освободившихся из заключения ксендзов, которые ведут отправление религиозных обрядов среди украинцев и поляков:
Фиголь Владимир Иванович родился 3 августа 1911 г. в Коломне (Галиция) в семье
греко-католического священника. Окончил ДС и был рукоположен в священники
восточного обряда. Получил высшее духовное образование. Служил в с. Забойск под
Львовом, оставался там во время советской и немецкой оккупации. После
возвращения КА и установления советской власти Фиголь (о. Владимир) 27 июля 1945
г. во Львове был арестован. Обвинялся в том, что в конце 1941 г. вступил в члены
Националистического Украинского центрального комитета. “Фиголь был священником в
греко-католичесокой церкви в г. Львове, исполнял должность заместителя
капитулярного викария, одновременно являлся следователем ОУН в г. Черткове”
(11).
В проповедях высказывался против марксистко-материалистического учения. 11 мая 1946 г. Военным Трибуналом Львовского ВО осужден по ст. 54-1 “а” УК УССР на 10 лет ИТЛ с поражением в правах в течении 5 лет. 18 марта приговор был утвержден в Москве с переквалификацией ст.54-1”а” УК УССР на ст. 58-10, ч.2 УК РСФСР (ПП ВК ВС СССР).
Летом 1946 г. отправлен в Норильлаг. Он попадает в 8-е л/о, затем в 6-е л/о. Здесь он нелегально отправляет религиозные обряды. 10 ноября 1950 г. переведен в Горлаг. В Горлаге работал бухгалтером, машинистом на транспорте. С 29 октября 1952 г. по 30 октября 1954 г. работал на участке сортировки угольной шахты породостройщиком.
Освобожден 15 ноября 1954 г., передан на учет в Норильское ГОМ МВД. Проживает в Норильске как ссыльнопоселенец. Работает слесарем в ЖКУ. Освобожден со спецпоселения 30 сентября 1955 г. (12)
Кузич Иван Теодорович родился в 1901 г. в Львовской области. Католический священник, ксендз. Получил высшее духовное образование. С 1926 г. по 1932 г. жил в Италии, обучался в духовной академии Ватикана. Арестован в 1947 г. По обвинению в антисоветской деятельности осужден на 6 лет ИТЛ. В первой половине 1950-х гг. находился в ссылке в Норильске (видимо, после освобождения из норильских лагерей).
Котив Иван Ануфриевич родился в 1910 г. в Дрогобычской области УССР. Получил
высшее духовное образование. Рукоположен в священники греко- католической
церкви. Служил в Униатской церкви у Шепитского митрополита Слепого. После ареста
обвинялся в том, что “лично встречался с руководителями ОУН Мельником, Бендерой,
Шуховичем и др”. В 1946 г. за антисоветскую деятельность осужден на 10 лет ИТЛ.
После освобождения жил на поселении в Норильске.
Число спецпоселенцев пополнялось, главным образом, из контингента освободившихся з/к, т.к. в большинстве случаев бывшие заключенные были поражены в правах, не имели права выезда из Норильска. Кроме выше перечисленных, по свидетельству Знаменского, в Норильске проживали освободившиеся из лагерей ксендзы Дробитько, Годунько, Чишек, Фришляр.
О деятельности ксендзов на спецпоселении говорят следующие слова секретаря горкома: “10 апреля на руднике “Медвежий ручей” в результате несчастного случая погиб Шпарук В.К., 1923 г.р., уроженец Тернопольской области. Его похороны были организованы освободившимися из заключения украинцами, участниками ОУН. На организацию похорон был произведен сбор денег, нанят духовой оркестр, приглашены ксендзы Кузич и Котив. На похоронах собралось 1500 человек. Похоронная процессия двигалась по центральным улицам… Обряды венчания, проводимые ксендзами в нарушение существующих законов, также привлекают большое количество людей. К примеру, в июне с.г. в поселке “Медвежий Ручей” у украинца Мартынюк состоялась свадьба. На венчании, которое проводилось ксендзом Фиголь, присутствовало 200 человек… Слаженность и быстрота, с которой верующие украинцы реагируют на все события в их среде, позволяет сделать вывод, что среди украинцев существует руководящая группа, направляющая их деятельность.”
Обеспокоенный деятельностью “антисоветского украинского подполья” Знаменский докладывал о необходимости ограничения и запрещения “вредной деятельности” и “сборищ”: крещений, молений, чтения проповедей, религиозных церемоний, т.к. “у ксендзов нет официального разрешения…” Кроме этого он видел необходимость в “обработке наимение фанатичных из них в нужном… направлении с последующим использованием их по вскрытию антисоветского националистического подполья… Остальных целесообразно перевести в другие места ссылки”.
Верующие, объясняя все преследования испытаниями на силу веры, продолжали придерживаться истинных религиозных взглядов без всяких компромисов с советской властью. Бытует мнение, что, начиная с середины 1940-х гг., когда страна пережила горе военных потерь, и в духовном плане во многом благодаря вере в бога, власти начали осознавать значение религии, и стали относиться более лояльно к церкви и верующим. Но утверждение это верно лишь в том, что прекратились массовые взрывы церквей, массовое истребление священнослужителей. В то же время никто не снимал старых обвинений, появились и новые: в пособничестве немецким оккупантам, шпионаже и др. И, естественно, никто не освобождал помещения храмов, превращенные в склады, или попросту закрытые. В школах по прежнему воспитывали детей - безбожников, а СМИ продолжали высмеивать религию и воспевать единственного советского бога - Сталина, а затем и его последователей.
О том, что жизнь заключенных была безрадостной, вспоминает каждый бывший з/к. Впечатления от пережитого в ИТЛ были настолько сильны, что на страницах воспоминаний практически не отводится места праздникам. Не учитывая факт празднования юбилейных дат, забывая о нем, у исследователей часто создается упрощенный взгляд на картину лагерной жизни, представления о культурной жизни заключенных, как жалкой, низкопробной, лишенной всякого разнообразия.
Приказ по Норильскому строительству и ИТЛ НКВД № 327 от 5 ноября 1937 г., подписанный начальником Норильстроя и ИТЛ НКВД Матвеевым, гласил:
“О проведении и ознаменовании 20-й годовщины Социалистической Революции.
… Сердца трудящихся полны безграничной любви к великому Созидателю народного счастья — творцу новой, самой демократической в мире конституции — дорогому учителю, другу и вождю народов тов. Сталину… К новым победам зовет нас великая годовщина Социалистической Революции…
В ознаменование 20-й годовщины Великой Социалистической Революция
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. 6 ноября на всех лагподразделениях провести расширенные заседания штаба с ударниками с разъяснением значения 20-й годовщины Социалистической Революции и подведением итогов стахановского полумесячника.
2. 6 ноября с 13 часов и 7 ноября объявляю дни отдыха по всем объектам работ и предприятиям (за исключением ж/д, мех. мастерских, гужевого транспорта, радиостанции, больницы, амбулаторий и пунктов скорой помощи, электростанции, кухонь и пекарни).
3. Начальникам 5-го отд. тов. Константинову и 7-го отд. тов. Сиротину в дни 6 и 7 ноября нормы питания лагнаселения увеличить на 25 % с общесуществующими.
4. Начальнику КВО тов. Зарапетян разработать мероприятия культурно-воспитательной работы и художественного обслуживания лагнаселения с тем, чтобы досуг лагпунктов провести разумно. Дать культурный отдых и развлечения.”(1)
Из приказа по Норильскому ИТЛ НКВД заместителя начальника Норильлага НКВД ст. лейтенант гос. безопасности Рисберг, 8 марта 1938 г. следовало:
“… За хорошее отношение к труду и выполнение лагерного режима премировать (в сумме 20-25 рублей — Д.В.) следующих з/к женщин по Норильлагу…
… довести данный приказ до каждого лагерника.”
Женщин премировали не только деньгами — им дарили туфли, отрезы на платья и юбки, вязанные кофты, платки, трикотажное белье и др., отмечая при этом, что, “чем лучше заключенные женщины Норильлага будут относиться к труду и соблюдать лагерную дисциплину, тем скорее они вольются в трудовую семью нашей Родины”. Награждались и Сталинскими грамотами “За хорошую работу”. (2)
Заключенные, имея свободный день, наверняка, шли на праздник не из-под палки. Любое культурно-массовое мероприятие для них было развлечением. Сам факт, что в праздники з/к не работали наводит на мысль, что их ждали с нетерпением. Любой праздник требовал определенных организационных усилий со стороны начальства (КВО, КВЧ), чтобы привлечь заключенных к самодеятельности и провести репетиции в свободное время, отведенное для отдыха заключенных. Несмотря на то, что этого времени было не так много, а повседневная тяжелая работа подкашивала даже самых крепких, активисты всегда находились. И многие, несмотря на свое положение, на то, как жестоко с ними обошлось государство, с патриотичностью пели большевисткие песни, восторженно читали стихи и кричали “Ура!” Сталину.
Насилие в российском обществе было всегда. Оно приобретало особо жестокие черты, когда у власти находилась сильная личность, “хозяин” — Иван Грозный, Петр I, и, наконец, Сталин. С 1917 г. насилие в России приобрело новое качество. Оно стало основным средством решения социальных проблем. Сначала это было насилие против враждебных классов. Затем превратилось в насилие против оппозиционно настроенных членов большевисткой партии. В конце концов оно стало универсальным, превратившись в насилие против собственного народа: рабочих, крестьян, военных и, конечно же, интеллигенции.
Масштабы политических репрессий были огромны. Только по официальным данным с 1930 по 1953 г. по обвинению в контрреволюционных преступлениях судебными органами было осуждено 3 млн. 778 тыс. 234 человека, из них приговорено к высшей мере наказания — расстрелу 786 тыс. 98 человек. За третье десятилетие ХХ века к уголовной ответственности по 58 статье УК РСФСР было привлечено 39870 писателей-”гуманистов”, из них расстреляно 33000 человек. Это не могло не отразиться на культуре всей страны. Глядя на статистику, исследователи с горечью задаются вопросом — что после подобного варварства могло остаться в стране от науки, культуры и интеллигенции? Сможет ли она, претерпев надругательства и беззаконие, набраться сил для продолжения интеллектуальной работы?
Лагеря с формой труда, подобной рабской, переживали немногие люди. Даже выносливые, приспособленные к тяжелому труду рабочие и крестьяне сгибались под влиянием интенсивного труда и недоедания. Люди же творческих профессий, интеллектуального труда часто из лагерей возвращались инвалидами. Многие погибали в застенках от пыток или кончали с собой, не выдержав унижений и издевательств. Многих заключение довело до отчаяния, и человек, подававший большие надежды, не видя смысла продолжать начатое творческое дело, смирялся с участью ничтожества.
Практически в каждой работе отражена бесчеловечная политика Сталина. Описываются страдания интеллигенции до ареста и после. Творческий процесс в заключении в исследованиях как-то обходится стороной, и возникает впечатление, будто эти злопамятные годы потеряны, вычеркнуты из творческой жизни человека, и никакой положительной роли в творческой жизни они не играли. Однако в период заключения у интеллигенции творческая деятельность не только не останавливалась, но и достаточно активно, учитывая возможности, продолжалась.
Для поэтов и писателей заключение в Норильлаге стало процессом интеллектуального взросления, глубокого осмысления жизни, приобретения художественных образов героев своих произведений, осознания места человека в административно-командной системе. Несмотря на опасность повторного ареста они находили точные слова для изображения подлинного лица своих палачей. Перед лицом расстрела главным орудием писателя стало перо и ответное слово. Стихи, написанные в заключении, лучше всего создают картину эмоциональных переживаний заключения. Норильск со своей своеобразной природой был прекрасным источником вдохновения. У многих поэтов и писателей в дальнейшем целые творческие этапы были посвящены Северу. Они в результате общения с интереснейшими людьми расширяли пределы фантазии и кругозора. На примере творчества писателя Снегова С.А. прослеживается огромное значение общения с учеными в Норильлаге.
Ученые-гуманитарии, историки нередко страдали от того, что они “не под нужным углом зрения” видели то или иное событие, не шли на фальсификацию истории и клевету на прошлое. За взгляды десятилетней давности, за отстаивание правды, не причастной к политике отправлялись в ИТЛ долбить мерзлую землю. Здесь, в Норильлаге при дефиците бумаги и чернил, историки продолжали писать, изучать, развивать начатые работы. Гумилев Л.Н. писал диссертацию, изучал особенности языка заключенных, а на воле написал ценные наблюдения о Норильлаге. Драбкина Е.Я. участвовала в подпольном кружке по изучению марксизма и ленинизма. Они не прекращали работать в заключении, и в результате Гумилев, освободившись, приобрел мировую известность в научных кругах, а Драбкина продолжала писательскую деятельность.
Для артистов театра и кино, музыкантов Норильск стал местом совершенствования своего мастерства. Неслучайно каждый ссыльный стремился оказаться именно здесь. В эти тяжелые годы в Сибири и на Дальнем Востоке не было более благоприятного места для продолжения творческой деятельности. Десятки клубов в лаготделениях, Заполярный театр, оркестр, эстрадная группа собрали и обеспечили работой блестящих артистов, танцоров, музыкантов, известных всей стране. В Норильске происходил обмен опытом между начинающими и профессионалами, и этот опыт, как единогласно вспоминают очевидцы, способствовал приобретению навыков интенсивной творческой подготовки, что, безусловно, помогло в дальнейшей карьере.
Прекрасный наглядный материал представляет живопись Норильлага. При отсутствии, зачастую, самого необходимого — кистей, красок, бумаги, художникам удавалось преукрасить серую жизнь заключенных, больных, детей. Практически все рисунки, изготовленные в лагере, не сохранились до наших дней, истлели вместе с брошенными бараками. Но память художника восстановила картины прошлого. Знатоки многих стран восхищаются талантом Керсновской Е.А., создавшую целую галерею рисунков о Норильлаге. Горе, страдания, унижения, а также быт и будни заключенных лучше всяких словесных описаний создают реальное представление о том суровом времени.
Нельзя без сочувствия читать биографии священников, пожертвовавших свободой и жизнью во имя идей добра. Их проповеди воспитывали намного лучше, чем советские псевдопатриотичные агитации. Они предотвращали грабежи и убийства, нередко сплочали заключенных в группы единомышленников, живущих по принципу непротивления злу насилием. Под угрозой расстрела они не отказывались от веры и, как правило, выполняли свою миссию до конца.
Введение.
(1) ГУЛАГ. 1917-1960 / Сост. А.Н. Кокурин, Н.В. Петров; под ред А.Н.Яковлева. -
М.: Международный фонд “Демократия”, Материк, 2000. - 888 с.
(2) Из-под глыб: Сб. ст. / М.С. Агурский, Е.В. Барабанов, В.М. Борисов, А.Б.
Корсаков, А.И. Солженицын, И.Р. Шафаревич. М., 1974. - Париж: YMCA-PRESS, 1974.
- 280 с.
(3) Гинзбург Е.С. “Крутой маршрут”. - Нью-Йорк, 1985. - 440 с.
(4) Возвращенные имена. В 2 кн. / Сост. А.Поскурин. - М.: Изд-во Агенства печати
“Новости”, 1989 г.
(5) Волобуев О.В., Кулешов С.В. Очищение: История и перестройка. / Послесловие
В.Наумова. - М.: Изд-во Агенства печати “Новости”, 1989. - 284 с.
(6) Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? - М.: Политиздат, - 1989. - 319 с.
(7) Реабилитация. / Сост. И.В. Курилов; Вступ. ст. Н.Михалович. - М.:
Политиздат, 1991. - 490 с.
(8) Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М.: Политиздат, 1991. - 398 с.
(9) Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР. М.: Весть; Вильнюс: VIMO, 1992. -
348 с.
(10) Россия в ХХ веке / Под ред. А.Н. Сахарова.-М.: Наука, 1996.-720 с.
(11) Платонов О.А. Тайная история России. ХХ век. Эпоха Сталина. - М.:
Москвитянин, 1997. - 320 с.
(12) Кожинов В.В. Россия. Век ХХ. 1901-1939. - М.: Алгоритм, 1999. - 445 с.
(13) ГУЛАГ. 1917-1960 /Сост. А.Н. Кокурин, Н.В. Петров; Под ред. А.Н. Яковлева.
-М.: Междунар. фонд “Демократия”, Материк, 2000. - 888 с.
Глава 1. Творческая интеллигенция и тоталитарная власть.
(1) Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ, т.1. М.: Советский писатель. “Новый мир”. -
1989 г. - с. 22-80.
(2) Борев Ю. Сталиниада. - Рига: БФ “Паритет”. - 1991. -с. 38.
(3) там же, с. 16.
(4)Палицын А. А дети Арбатова не унимаются // Красноярская газета. - 2001. - 4
мая. - с. 2.
(5) там же.
(6) там же.
(7)Борев Ю. Сталиниада. - Рига: БФ “Паритет”. - 1991. с. 311.
(8) Социалистический вестник. 1934. № 19. с. 14.
(9) Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизм политической власти в 1930-е годы. М.:
РОССПЭН, 1996. - с.261.
(10) Горький М. “Несвоевременные мысли” и рассуждения о революции и культуре
(1917-1918 гг.). - М.: МО Союза журналистов СССР. Ассоциация “Ротация” при
участии МСП “Интерноконтракт”, 1990. - с. 8.
(11) Борев Ю. Сталиниада. Истории. Свидетельства. Апокрифы. Анекдоты. Б.Ф.
“паритет”. - Рига. -1991.- с.286.
(12 ) В Академии общественных наук при ЦК ВКП(б). Хроника// Вопросы истории. -
1949. - № 2. - с. 151-153.
(13) КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 7-е изд.
М., 1954. Ч.3. С.485-488.
(14) Самосудов В. Время большого террора// Международная жизнь. - 1993. - № 12.
- с.134-136.
(15) Хрестоматия по отечественной истории (1946-1995): Учеб. пособие для
студентов вузов / Под ред. А.Ф. Киселева, Э.М. Щагина. - М.: Гуманит. изд. центр
ВЛАДОС, 1996. - с. 453-455.
(16) За что? Проза, поэзия, документы. М.: Ключ, 1999. с. 53.
(17) Борев Ю. Сталиниада. Истории. Свидетельства. Апокрифы. Анекдоты. Б.Ф.
“паритет”. - Рига. -1991. - с.8-9.
(18) //Вопросы философии. - 1989. - № 9.
(19) За что? Проза, поэзия, документы. М.: Ключ , 1999, с. 22.
(20) Астафьев В.П. Собрание сочинений: В 15 т., т.1. Рассказы. Тают снега:
Роман. Красноярск: “Офсет”, 1997, с. 5-6.
(21) Сидоров Е. О Варламе Шаламове и его прозе // Огонек. - 1989. - № 22 (май).
- с.13-14.
(22) За что Проза, поэзия, документы. М.: Ключ, 1999. - с. 10-11.
(23) Распятые. Писатели — жертвы политических репрессий: Могилы без крестов.
Вып. 2 / Захар Дичаров автор-составитель Спб.: Книгоиздательство “Всемирное
слово”, 1994. - с. 36.
(24) За что? Проза, поэзия, документы. М.: Ключ, 1999. - с.13.
(25) Борев Ю. Сталиниада. Истории. Свидетельства. Апокрифы. Анекдоты. Б.Ф.
“паритет”. - Рига. -1991. - с.27.
(26) Кродерс Г. Живу и помню // Полярные горизонты.-Вып. 3. - 1990.- с.124.
(27) Хакимулина О.Н. Познать прошлое с помощью настоящего // Норильский
Мемориал. - 1998. - окт. (вып. 4) - с. 21-22.
(28) Эдвард Сетко-Сеткевич. “Боже, спаси душу мою” // Норильский Мемориал. -
1996. - окт. (вып. 3). - с. 10.
(29) Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ . т. 1., 1989. - с.22.
Глава 2. Норильлаг в системе ГУЛАГа.
(1) Земсков В.Н. Заключенные в 1930-е годы: социально-демографические проблемы
// Отечественная история. - 1997. -№ 3 - с. 54.
(2) Сиротинин В.Г. “Слово и дело” палачей // Вовремя. - 1999. - 19 марта. -
с.10.
(3) Кокурин А., Петров Н. ГУЛАГ: структура и кадры // Свободная мысль. - 1999. -
№ 9. - с. 120.
(4) Архивные данные Красноярского общества “Мемориал”.
(5) Трофименко И.Н. Норильский ИТЛ и Комбинат. - Материалы краеведческих чтений.
- Красноярск. - 1998. - с. 54-56.
(6) Бахмутов В.И. Норильлаг НКВД СССР. - Енисейский энциклопедический словарь /
Гл. ред. Н.И. Дроздов. - Красноярск. - 1998. - с. 430.
(7) Трофименко И.Н. Норильский ИТЛ и Комбинат. - Материалы краеведческих чтений.
- Красноярск. - 1998. - с. 56-57.
(8) Кокурин А. Петров Н. ГУЛАГ: структура и кадры // Свободная мысль. - 2000. -
№ 2. - с. 111-112.
(9) там же, № 7. - с. 111-112.
(10) Бунич И.Л. Золото партии. - Спб: Фирма “Шанс”, 1992. - с. 122-123.
(11) Кокурин А. Моруков Ю. ГУЛАГ: структура и кадры // Свободная мысль. - 2000.
- № 9. - с. 112.
(12) там же, № 10. - с. 116-118.
(13) там же, № 9. - с.122.
(14) там же, 2001. -№ 1. - с. 103-104.
(15) там же, с. 106.
(16) там же, с. 115.
(17) там же.
Глава 3 Творчество и культурная жизнь интеллигенции в Норильлаге.
§ 1. Писатели.
(1) Горький М. “несвоевременные мысли” и рассуждения о революции и культуре
(1917-1918 гг.). - М.: МО Союза журналистов СССР. Ассоциация “Ротация” при
участии МСП “Интерноконтакт”, 1990.- с.5
(2) Сечко И. “Дочь назвал Никой в надежде, что справедливость победит” //
Заполярная правда. - 1980. - 28 февраля.
(3) Архив УВД КК, л.д. № 29055, арх. № Со - 44580.
(4) Снегов С.А. “Норильск: и ненавижу и люблю !..” // Сибирская газета. - 1990.
- № 20. - с.6.
(5) Снегов С.А. “Норильск: и ненавижу и люблю !..” // Сибирская газета. - 1990.
- № 20. - с.6.
(6) Гумилев Л.Н. законы Времени // Литературное обозрение. - 1990. -№3. - с.6.
(7) Львов А.Л. Норильские судьбы. 1815-1995. - Б.л.: Агенство “Престо”, - 1998.
- с.186.
(8) Львов А.Л. Норильск. - Красн. книж. изд-во. - 1985. - с. 184-186.
(9) Правда о ГУЛАГе: Свидетельствуют очевидцы / Сост. А.А. Меситов, Л.А.
Москалева. - Тула: Приок. кн. изд-во, 1990. - с. 182.
(10) Правда о ГУЛАГе: Свидетельствуют очевидцы / Сост. А.А. Меситов, Л.А.
Москалева. - Тула: Приок. кн. изд-во, 1990. - с. 243.
(11) там же.
(12) там же, с. 194.
(13)Шекунов Д. Репрессии в органах НКВД и разведки. Судьба Дмитрия Быстролетова
// Норильский мемориал. - 1998. - окт. (№ 4) с. 55.
(14) там же, с. 56-57.
(15) там же, с. 57.
(16) ИЦ ГУВД красноя края, отдел спецфондов. Личное дело № 4088, арх. № 39208.
(17) ИЦ ГУВД Красноярского края, отдел спецфондов. Личное дело № 4088, арх. №
39308.
(18) Печорская Л. Йожеф Лендел. Мадьяр из Норильлага // Норильский мемориал. -
1996. - окт.(вып. 3.). - с. 21-23.
§ 2. Историки.
(1) Лавров С. Лев Гумилев. Судьба и идеи. М.: Сварог и К, 2000. - с.67.
(2) там же.
(3) там же.
(4) там же, с. 69.
(5) там же, с.70.
(6)Выписка Красноярского общества “Мемориал” из дела № 26816 архива 20310.
(7) Дело из архива // Заполярная правда - 1989. - 25 февр.
(8) Гумилев Л. Законы времен // Литературное обозрение. - 1990. - № 3. - с.6.
(9) Быстролетов Д. Записки из живого дома // Заполярная правда. - 1992. - 23
июня.
(10) Мизюлин Ю. Лев Гумилев и круги Норильлага // Заполярная правда. - 1992. -
16 апр. --с.3.
(11) Гумилев Л. Законы времен // Литературное обозрение. - 1990. - № 3. - с.
3-9.
(12) там же, с.4.
(13) Дело из архива // Заполярная правда.- 1989.- 25 февр.
(11)Гумилев Л. Законы времен // Литературное обозрение. - 1990. - № 3. - с. 3-9.
(12) там же, с.4.
(13) Дело из архива // Заполярная правда.- 1989.- 25 февр.
(14) Снегов С.А. “Норильск: и ненавижу и люблю!…” // Сибирская газета. - 1990. -
№ 20. с.6.
(15) Красноярский материк. Времена. Люди. Документы. / ред.- сост. Карлова О.А.,
Солнцев Р.Х., Чмыхало Б.А. - Красноярск: “Гротеск”. - 1999.- с. 277.
(16) Гумилев Л. Законы времен // Литтурное обозрение. - 1990. -№ 3. - с. 6.
(17) там же, с. 4.
(18) Гумилев Л. Законы времен // Литтурное обозрение. - 1990. -№ 3. с. 4.
(19) Аграновский В. Возмездие // Совершенно секретно. - 1990. - № 11.
(20) Выписка из протокола № 28, Дело № 6122 УМГБ Красноярского края.
§ 3. Поэты.
(1) Головко С.Г. Душа его незримо здесь // Красноярский рабочий. - 1993. - 10
сентября. - с. 7.
(2) Воробьёв В.Г. В плену на Родине // Знамя Ильича. - 1990. - 3 февраля.
(3) Пыхтина О. ГУЛАГ и культура // Норильский мемориал. - 1998. - окт.(№ 4). -
с. 39-40.
(4) Бадаш С. Письма в стихах из особых лагерей. // Континент. Москва-Париж. -
1991. - № 67. - с. 215-226.
(5) Супруненко Н.В. Где будет мое место в обществе и будет ли оно? // Заполярная
правда. - 1990. - 29 марта.
§ 4. Пресса.
(1) Правда о ГУЛАГе: Свидетельствуют очевидцы/ Сост. А.М. Меситов, Л.А.
Москалева. – Тула: Приок. Кн. Изд-во. – 1990. – с.192-193.
(2) Антипова А. Национальность: заключенный // Норильский мемориал. - 1996. -
октябрь (вып. третий). - с.13.
(3) Кокурин А. Петров Н. ГУЛАГ: структура и кадры // Свободная мысль. – 2000. -
№ 5. - с. 100.
(4) Макарова А. Медвежка в июне 53-го // Заполярная правда. - 1991. - 16 апреля.
(5) Кокурин А. Петров Н. ГУЛАГ: структура и кадры. // Свободная мысль. - 2000. -
№ 7. - с. 116.
(6) Ваховская Е. Это был человек // Заполярная правда. – 1990. – 8 июня.
(7) Львов А. Норильские судьбы 1815-1995. Агенство “Престо”. – 1995. – с.108.
(8) Кродерс “Кровью чувств ласкать чужие души” // Красноярский рабочий. – 1991.
– 2 ноября. – с. 12.
(9) Гумилев Л.Н. Законы времени // Литературное обозрение. – 1990. - №3. – с. 6.
(10) Снегов С.А. “Норильск: и ненавижу, и люблю!”// Сибирская газета. – 1990. -
№ 20. – с.6.
(11)Львов А. Норильские судьбы.. 1815-1995. Агенство “Престо”. – 1995. – с. 171.
(12) там же, с.164-172.
§ 5. Театр.
(1) Горчаков Р. Мельпомена за полярным кругом // Коммунист Заполярья. - 1972. -
28 марта - с. 3.
(2) Карелин В.С. Заполярный театр // Советская арктика. - 1938. - № 2. - с.
85-95.
(3) //Заполярная правда. - 1967 г. - 19 февраля.
(4) // Сталинец. - 1952. - 26 февраля.
(5) Ковцур В. “Как это начиналось…” // Заполярная правда. - 1991. - 18 октября.
- с. 3.
(6) Кродерс Г “Кровью чувств ласкать чужие души”// Красноярский рабочий. - 1991.
- 2 ноября.
(7) Ковцур В. “Как это начиналось…” // Заполярная правда. - 1991. - 18 октября.
- с. 3.
(8) Львов А. У сцены в плену // Красноярский рабочий. - 1992. - 4 июня. - с. 10.
(9) Бачеева А. Из истории Норильского театра драмы им В.В. Маяковского. Первое
двадцатилетие. // Норильский мемориал. - 1998. - № 4. - с. 44.
(10) Архив УВД, личное дело № 6027, арх. № СО-60958.
(11) Джорогов Ю. Перекосы // Нева. - 1998. -№ 2. - с. 225-232.
(12) Бачеева А. Из истории Норильского театра драмы им В.В. Маяковского. Первое
двадцатилетие. // Норильский мемориал. - 1998.- № 4. - с.45.
(13) Джорогов Ю. Перекосы // Нева. - 1998. - № 2. - с. 225-232.
(14) Кродерс Г “Кровью чувств ласкать чужие души”// Красноярский рабочий. -
1991. - 2 ноября.
(15) Кокурин А. Петров Н. ГУЛАГ: структура и кадры. // Свободная мысль. - 2000.
- № 5. - с. 103.
(16) Кокурин А. Петров Н. ГУЛАГ: структура и кадры. // Свободная мысль. - 2000.
- № 5. - с.106.
(17) Шепетько В. Как я стал норильчанином // Заполярная правда. - 1989. - 12
сентября.
(18) Сечко И. “Дочь назвал Никой в надежде, что справедливость победит” //
Заполярная правда. - 1980. - 28 февраля.
(19) Бабичев В. Театральный роман // Речник Енисея. - 1989. - 25 ноября.
(20) Антипова А. Национальность: заключенный // Норильский мемориал. - 1996. -
октябрь (вып. третий). - с.13.
(21) Эдвард Сетко-Сеткевич “Боже, спаси душу мою” // Норильский мемориал. -
1996. - октябрь (вып.третий). - с. 10.
(22) Портрет герцога // Норильский мемориал. - 1990. - апрель (спецвыпуск). -
с.27.
(23) Климович Г. С концерта — на общие работы // Норильский мемориал. - 1991. -
август (вып. 2-й). - с. 11-13.
§ 6. Музыка.
(1) Правда о ГУЛАГе: Свидетельсвуют очевидцы / Сост. А.М. Меситов, Л.А.
Москалева. - Тула: Приок. кн. изд-во, 1990. - с. 192.
(2) Дзюбенко Н. Круги ГУЛАГовского ада // Заполярная правда. - 1991. - 16 июня.
(3) Норильский С. Собрались парни в Америку, а попали в Норильск // Заполярная
правда. - 1991. - 10 сентября. - с.3.
(4) Бабичев В. “Иди не вертухайся…” // Советский Таймыр. - 1990. - 9 января.
§ 7. Художники.
(1) Макарова А. Медвежка в июне 53-го // Заполярная правда. - 1991. - 18 апреля.
(2) Иванов Б. Жестокий вернисаж // Красноярский комсомолец. - 1989. - 11 марта.
(3) Портрет герцога // Норильский мемориал. - 1990. - апрель (спецвыпуск).
(4) Правда о ГУЛАГе: свидетельствуют очевидцы / Сост. А.М. Меситов, Л.А.
Москалева. - Тула: Приок. кн. изд-во, 1990. - с. 222.
(5) там же, с. 223.
(6) Львов А.Л. Норильские судьбы. - Б.л.: Агенство “Престо”, - 1995. - с.
180-181.
(7) там же, с. 180.
(8) там же, с. 177.
(9) Керсновская Е.А. Наскальная живопись // Знамя. - 1990. - № 3, 4, 5.
(10) Вигилянский В. Житие Евфросиньи Керсновской // Огонек. - 1990. - январь.
§ 8. Религия.
(1) Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. Т.1. М.: Советский писатель. “Новый мир”. -
1989. - с.47.
(2) Эрец П. “В день рождения я ждал вызова на смерть” // Заполярная правда. -
1990. - 4 сент.
(3) Воробьёв В.Г. В плену на родине // Знамя Ильича. - 1990. - 3 февр.
(4) Краснов А. Реабилитация нашего современника // Континент. - 1987. - №52. -
с. 388.
(5) Првда о ГУЛАГе: свидетельствуют очевидцы / Сост. А.М. Меситов, Л.А.
Москалева. - Тула: Приок. кн. изд-во, 1990. - с.156.
(6) Книга памяти. Мартиролог католической церкви в СССР. М., 2000. - с. 419-420.
(7) Дзюбенко Н. Расстреляны в Норильске // Заполярная правда. - 1990. - 9 февр.
(8) Данные красноярского “Мемориала”: РУОЕБКК, протокол № 65а, № 23.
(9) Книга памяти. Мартиролог католической церкви. М., 2000. -с.277.
(10) Сиротинин В. Ксендзы в Сибири // Енисей. - 1999. - № 4. - с. 128-132.
(11) там же, с. 129.
(12) Данные Красноярского “Мемориала”:
РЦХИДНИ ф. 26, оп. 27, д. 4, л. 146-152.
Архив УВД КК л.д. № 54478, арх. №78864.
Книга памяти. Мартиролог католической церкви. М., 2000. с. 252.
§ 9. Праздники.
(1) Приказ по Норильскому строительству и ИТЛ НКВД № 327, 5 ноября 1937 г. //
Красноярский рабочий. - 1991. - 6 ноября.
(2) Антипова А. Девушка с характером // Заполярная правда. - 1998. - 11 декабря.
- с. 6-7.
Источники:
а) Неопубликованнные.
1). Архив ФСБ Красноярского края: ксерокопии личных дел на Павловского В.И.,
Горского А.И. (без указания номера дела).
2). Архив УВД (ИЦ ГУВД) Красноярского края:
а) Личные дела:
1. № 29055, арх. № СО-44580;
2. № 10498, арх. № СО-47127;
3. № 6027, арх. № СО-60958.
б) Учетные карточки:
Буре В.В., Воробьёв В.Г., Дацко М.И., Доронин Л.И., Дробитько Г.В., Жирко В.В.,
Зуев А.Н., Кайдан (Дешкин) С.Ф., Козаревская С.С., Лендел И., Равбышко И.И.,
Савко О.Д., Супруненко Н.В., Тихомиров П.В., Удрис Э.А., Щур С.М., Яблонская
О.О.
3). Архив Красноярского общества “Мемориал”:
а) Данные выставки, посвященной жертвам политических репрессий;
б) Видеофильм “Норильлагу - 65”;
в) Картотека репрессированных по Красноярскому краю.
4. Архив Красноярского литературного музея:
а) Записи бесед с очевидцами: Мартыновой В.Д. (о Кугультинове Д.)
б) Ксерокопии личных дел: Драбкиной Е.Я., Жженова Г.С., Гарри А. (личное дело №
167, оп. 1., фонд 272 (Яновского)).
в) Данные экспозиции: театральные программы Норильска 1940-1950-х гг. и др.
б) Опубликованные.
Документы:
1. Земсков В.Н. Заключенные в 1930-е годы: социально-демографические проблемы //
Отечественная история. - 1997. -№ 4 - с. 54-79.
2. Кокурин А., Петров Н. ГУЛАГ: структура и кадры // Свободная мысль. -
1999-2000.
3. Кокурин А. Моруков Ю. ГУЛАГ: структура и кадры // Свободная мысль. -
2000-2001.
4. К комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов,
связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начала 50-х годов //
Правда. - 1988. - 5 августа.
5. Красноярский материк. Времена. Люди Документы. Ред.-сост.: Карлова О.А.,
Солнцев Р.Х., Чмыхало Б.А. - Красноярск: Изд-во “Гротеск”, 1998. - с. 268-277.
6. О журнале “Звезда” и “Ленинград”: из Постановления ЦК ВКП (б) от 14 августа
1946 г. // Пропаганда и агитация в документах ВКП (б). - М.: ОГИЗ, 1947. - с.
542-545.
7. О репертуаре драматических театров и мерах по его изучению: Постановление ЦК
ВКП (б) от 26 августа 1946 г. // Пропаганда и агитация в документах ВКП (б). -
М.: ОГИЗ, 1947. - с. 552-557.
8. О кинофильме “Большая жизнь”: Постановление ЦК ВКП (б) от 26 августа 1946 г.
// Пропаганда и агитация в документах ВКП (б). - М.: ОГИЗ, 1947. - с. 558.
9. О преодолении культа личности и его последствий: Постановление ЦК КПСС от 30
июня 1956 г. // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК.
- 9-е изд. - т. 9. - М.: Политиздат, 1986. - с. 111-129.
10. Об исправлении ошибок в оценке опер “Великая дружба”, “Богдан Хмельницкий” и
“От всего сердца”: Постановление ЦК КПСС от 22 мая 1958 г. // Справочник
партийного работника. - Вып. 2. - М.: Политиздат, 1959. - с. 493-495.
11. О постановлении ЦК ВКП (б) от 14 августа 1946 г. “О журналах “Звезда” и
“Ленинград”: Постановление Политбюро ЦК КПСС от 20 октября 1988 г. // Известия
ЦК КПСС. - 1989. - № 1. - с. 45.
12. Хрестоматия по отечественной истории (1946-1995): Учеб. пособие для
студентов вузов / Под ред. А.Ф. Киселева, Э.М. Щагина. - М.: Гуманит. изд. центр
ВЛАДОС, 1996.
1. Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М.: Политиздат, 1991. - 398 с. 2.
2. Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР. М.: Весть; Вильнюс: VIMO, 1992. -
348 с.
3. Бунич И. Золото партии: Историческая хроника. - СПб.:”Шанс”, 1992. - 320 с.
4. Возвращенные имена. В 2 кн. / Сост. А.Поскурин. - М.: Изд-во Агенства печати
“Новости”, 1989 ., кн. 1. - 334 с., кн. 2. - 318 с.
5. Годлевская Н.Ю., Крейтер И.В. “Крапсноярское дело” геологов //
Репрессированная наука. Вып. 2. / Ред. М.Г. Ярошевский. Ред.-сост. А.И. Мелуа. -
Спб.: Наука, 1994. - 319 с.
6. Бахмутов В.И. Норильлага НКВД СССР // Енисейский энциклопедический словарь. /
Гл ред. Н.И. Дроздов. - Красноярск.: КОО Ассоциация “Русская энциклопедия”,
1998. - с. 430.
7. Книга памяти. Мартиролог католической церкви в СССР. М. - 2000. - 252с.
8. Львов А.Л. Норильск. - Красн. книж. изд-во. - 1985. - 224 с.
9. Львов А. Норильские судьбы. 1815-1995. Агенство “Престо”. – 1995.
10. Медведев Р. О сталине и сталинизме // Знамя. - 1989. - № 1-4.
11.Платонов О.А. Тайная история России. ХХ век. Эпоха Сталина. - М.:
Москвитянин, 1997. - 320 с.
12.Реабилитация. / Сост. И.В. Курилов; Вступ. ст. Н.Михалович. - М.: Политиздат,
1991. - 490 с.
13.Россия в ХХ веке / Под ред. А.Н. Сахарова.-М.: Наука, 1996.-720 с.
14. Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. Т.1, 1989. - 587 с.
15. Список членов АН СССР, подвергшихся репрессиям. Составлен Ф.Ф. Перченной //
Трагический судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. М.: Наука, 1995.
- с. 236-252.
16. Трофименко И.Н. Норильский ИТЛ и Комбинат. - Материалы краеведческих чтений.
- Красноярск. - 1998. - с. 56-57.