Петр Семенович Н. (назову его так) бросил на меня цепкий, изучающий взгляд, сказал, что внимательно следил за моими выступлениями в печати, что ему понравился один из моих последних очерков, а потому хочет в свою очередь, рассказать о себе.
Так как рабочий день подошел к концу, редакционные заботы остались, в основном, позади, я согласился выслушать его.
- Только, думаю, одного вечера нам не хватит, - сразу же предупредил Петр Семенович. - У меня материала на целую книгу наберется.
- Ну, что ж, тем лучше, - согласился я. - Рассказывайте. Буду записывать.
Так начались наши вечерние бдения. Петр Семенович аккуратно, по взаимной договоренности, приходил к назначенному часу, рассказывал, а я торопливо строчил пером. С первого же вечера беседа захватила меня, и я старался не упустить ни одного слова.
Да, богатая биография оказалась у моего нового знакомого. Вот один из первых эпизодов, записанных, мною тогда, почти тридцать лет назад, и подготовленный для будущей публикации. Я тогда и предполагать не мог, что эта запись на долгие годы осядет в ящике моего письменного стола...
Начальник экономического отдела оперсектора ОГПУ сразу же, как только Петр вошел, потащил его к себе:
- Смотри, на базаре сегодня изъяли. Деньги фальшивые. Нужно найти того, кто занимается этим ремеслом. Действуй.
Петр взял протянутую ему банкноту достоинством в три червонца и, направляясь к себе, подумал: "Хорошо ему говорить: найди этого человека. А где его сыщешь? Как? Ведь я в оперсекторе - без году неделя, опыта - никакого..."
Надо отдать должное фальшивомонетчику: работа искусная, сеятель нарисован, как настоящий. И ведь знал, что подделывал - три червонца, которые государство обеспечивало золотом. Работал копировальным пером. А бумага - старая, царская, из какого-нибудь архива спер, небось.
Петр вздохнул и отложил увеличительное стекло в сторону. Пора приступать к поиску.
В течение следующих дней фельдсвязь ОГПУ (она тогда собирала выручку в магазинах и других торговых учреждениях) доставила еще несколько фальшивых банкнот - из магазина Центроспирта, из "Торгсина", вновь с рынка. Одна из кассирш припомнила, что деньги платил какой-то хромой мужчина, с деревянной ногой. И, кажется, был с ним еще один, помоложе, но какой он из себя - не приметила. А купили они шапку. Хорошую дорогую шапку.
Итак, первая зацепка есть - хромой мужчина, примета - что надо. Но этот наверняка "сбытчик", а вот кто же все-таки подделывает деньги? Надо искать художника и, конечно, молодого.
Петр обошел пешком (пассажирского транспорта в то время, кроме извозчиков, не было) все техникумы и училища Красноярска, искал парня, который бы хорошо рисовал, рассматривал стенгазеты. Поиски ничего не дали.
При повторной встрече кассирша сказала, что вызнала одну из родственниц того хромого. Она перекупает и спекулирует водкой. А живет в Николаевке.
"Вот это уже кое-что!" - обрадовался Петр. Он быстренько пошел по указанному адресу. Выяснил, что хромой мужчина - муж этой спекулянтки. Работает сторожем на угольном складе. Дальнейшие поиски и осторожные расспросы позволили выяснить, что у сторожа есть племянник, молодой парень по имени Федя, художник-самоучка. Живет где-то у мелькомбината, работает на строительстве общежития.
Теперь Петр почувствовал, что находится у самой цели. Выведав адрес Феди Суворова, отправился к нему домой. И тут совершил первую в своей чекистской работе ошибку - совершенно не продумал план взятия преступника, даже мысли не допускал, что тот может быть вооружен. Это едва не стоило ему жизни.
Одетый в штатское, Петр быстро шагал по улице. Вот и нужный ему дом, крыльцо. Дверь заперта. Петр постучал.
- Кто там? - раздался женский голос.
- Откройте!
- Вам кто нужен?
- Мне - Федю.
Не тратя времени на дальнейшие разговоры, Петр рывком отворил дверь и вошел в комнату. И первое, что сразу же заметил - расширенные от ужаса, глаза молодой женщины, смотревшей на что-то или кого-то, находившегося сзади, за спиной. В ту же секунду Петр отскочил в сторону. И вовремя. Из-за двери на него кинулся парень, вооруженный ножом. Петр сильным ударом успел сбить его с ног. И только тогда вспомнил о нагане, спрятанном во внутреннем кармане пиджака.
На первом же допросе Федор Суворов подробно рассказал, как он подделывал и сбывал деньги. Он был осужден на десять лет, а его хромой сообщник, родной дядя - на три.
Уже много лет спустя Петр Семенович, листая журнал "Советская юстиция", вдруг наткнулся на знакомую фамилию. В одной из заметок вновь упоминался Федор Суворов. Оказывается, отбыв и первый срок, и второй, он не оставил своего преступного ремесла. И - вновь разоблачен, изолирован от общества".
Вот такая заметка. Это было одним из самых первых, малоприметных дел еще "зеленого" чекиста. В последующие вечера Н. поведал мне еще несколько историй. И все они были одна занимательней другой.
Рассказал, например, о том, как изымал нажитые отнюдь не праведным путем ценности у некоего Солина, в прошлом приказчика и зятя знаменитого в ту пору петроградского ювелира и ростовщика, чей магазин располагался в Гостином дворе. Выйдя на связи Солина, который отбывал ссылку в Красноярске, красноярские чекисты затребовали его к себе. После долгих бесед Н. удалось убедить Солина отдать все ценности в доход государства, получив свою долю в советских деньгах, как за обнаруженный клад. Ценности были немалые - золотые и платиновые серьги, кольца, ожерелья, колье, диадемы, всего на один миллион советскими ассигнациями!
Но вся закавыка была в том, что клад-то находился в доме Солина, а сам дом - в деревне Селищи близ Ростова Ярославской области. Пришлось Петру ехать туда в сопровождении двух красноармейцев и всю дорогу глаз не спускать с Солина, да и везти его нелегально, переодетого в штатский костюм.
Многими приключениями была богата эта поездка. Однако завершилась она успешно: Н. доставил в Красноярск драгоценностей на триста пятьдесят тысяч рублей в золотом исчислении. Впоследствии они были переправлены в Москву.
...С каждым вечером мой блокнот пополнялся все новыми записями. Шли они в хронологическом порядке. Так мы добрались до весны 1941 года. К этому времени Н. работал уже далеко от родной Сибири, в Ташаузском областном управлении НКВД Туркменской ССР. Здесь на его долю выпала одна из самых ответственных задач - вместе с другими чекистами выявлять связи местных басмаческих банд и националистов с гитлеровской разведкой. Известно, что в ту пору фашистская Германия создала в странах, имеющих общую границу с СССР - Иране, Афганистане, Турции - обширную агентуру. Вот ее-то, в преддверии надвигавшейся войны, и требовалось нейтрализовать.
Н. подробно рассказал, как они гонялись по всей республике за главарями банд, как удалось схватить Садуллу Бабаниязова, высшего духовника во всем Туркменистане, который и возглавлял организацию, связанную с гитлеровской агентурой. Н. пришлось вести многодневные допросы Бабаниязова, выявлять детали заговора. В красочном рассказе было все - и ночные засады, и коварство мулл, и тонкости дипломатии чекистов, сумевших внедриться в логово коварного врага.
В конечном итоге операция завершилась вполне успешно. Потенциальные пособники гитлеровской разведки были схвачены и обезврежены.
...Мой собеседник всегда приходил в одном и том же костюме, который ладно сидел на его крепко сбитой фигуре. На лацкане пиджака в несколько рядов выстроились планки орденов, медалей. Это однажды заставило меня задать вопрос:
- Теперь наверное, пора рассказать и о вашем участии в Великой Отечественной войне?
- Да, пожалуй, - согласился мой собеседник. - На фронт я ушел добровольцем. Прошел путь от Сталинграда до Вены в составе 3-го Украинского фронта. Довелось вести борьбу с немецкой агентурой, парашютистами, разоблачать тех, кто прошел школу Отто Скорцени. Кстати, именно наша опергруппа задержала известного националиста, активного государственного деятеля царской России Шульгина Василия Витальевича. И мне пришлось его допрашивать.
Помолчав, Н. продолжал:
- Потом я занимался расследованием злодеяний фашистов на советской территории, принимал участие в нескольких крупных судебных процессах. А однажды мне довелось вести первичный допрос генерала Шкуро.
- Как, того самого?
- Да, того самого. Его захватили в Австрии англичане, а потом передали нам.
Выждав эффектную паузу, Н. продолжал:
- Это было уже в конце войны, после капитуляции фашистов. Располагались мы в богатой вилле в Бадене, под Веной. Генерал Шкуро, как и другие, находился под домашним арестом. Спокойная обстановка, у каждого - своя комната, денщик. Шкуро - ниже среднего роста. Глаза серые. Нос прямой. Безукоризненная военная выправка. Брюки с лампасами, генеральские погоны.
Я вел лишь, подчеркиваю, предварительный допрос, то есть, в основном, записывал анкетные данные, ведь уже на следующий день генерала должны были самолетом отправить в Москву. Все же не удержался, спросил, зная, что и в эту войну Шкуро командовал бывшими донскими казаками:
- Ну, скажите честно, здорово вам нынче советская конница всыпала?
- Нет, не здорово, - ответил, - мне лишь один всыпал как следует - Буденный. Вот он чёсу давал. К сожалению, в лицо мы так друг друга никогда и не видели... Я знаю, что меня все равно расстреляют. Хочу хоть напоследок на Москву-матушку с самолета взглянуть. А потом и пускайте в расход.
Когда Н. рассказывал мне про генерала Шкуро, а потом про тоннель в шахтерском городе Артемовске, в котором гитлеровцы заживо замуровали свыше трех тысяч человек, советских граждан (он показал мне номер фронтовой газеты "Советский воин" от 27 февраля 1944 года с материалом о судебном процессе над пособниками врага), его лицо, обычно спокойное, заметно побледнело, а зубы выстукивали мелкую дробь.
"Переживает, - подумалось мне. - Еще бы, увидеть такое".
На этот раз Н. ушел раньше обычного. Я успел записать его многочисленные ордена и медали, узнал, что он вернулся с фронта в звании подполковника и что имеет под Красноярском дачу с телефоном, что по тому времени свидетельствовало о прочном служебном и материальном положении.
Это была наша последняя встреча. Не прошло и месяца, как Н. умер. Наверное, предчувствовал близкий конец, вот и спешил выговориться.
Но иногда мне казалось, что Н. чего-то не досказывает. Порой лицо его становилось задумчивым и даже отрешенным, будто он прислушивается к какому-то внутреннему голосу. Будто носит человек в себе тайну, мучается ею, а поделиться никак не может...
Прошло некоторое время, и я решил опубликовать в газете один из рассказанных мне Н. эпизодов. И только сделал это, как на другой же день звонит в редакцию Павел Игнатьевич Бочилло (ныне покойный), работавший в краевой прокуратуре, наш постоянный автор.
- Слушай, Коминт, - говорит, - прочитал я тут твой материал про Н. и знаешь, что скажу. Зря ты это сделал.
- Почему?
- Да, знаешь, этот твой Н. крепко замаран в делах 1937-1938 годов. И к гибели нашего прокурора края руку приложил...
Да... Вот уж чего не ожидал, того не ожидал. Ну, думаю, посоветуюсь-ка я еще с кем-нибудь из местного управления КГБ. Мало чего Бочилло может наговорить. Ведь как-никак материала на целую книгу набрал, да какого!
Звоню.
- Не рекомендуем, - отвечают.
- А может, Москва разрешит? - говорю. - Ведь Н. не только в нашем крае работал. Его личное дело наверняка в Москве тоже хранится.
- Конечно, есть. Если Москва разрешит, то и мы возражать не станем.
Мигом сочиняю письмо. Отсылаю. С нетерпением жду ответа. И вот он приходит:
"Уважаемый Коминт Флегонтович! Ваше письмо, адресованное в Комитет госбезопасности при СМ СССР по вопросу использования в печати материалов о бывшем чекисте (следует подлинная фамилия Н.), нами рассмотрено.
Публикацию каких-либо материалов о нем считаем нежелательным.
Начальник отдела КГБ при Совете Министров СССР (фамилия)".
Вот и вся история. "Так человек сам перечеркнул всю свою биографию" - этими словами я закончил главу о чекисте Н. в материале, посвященном политическим репрессиям, который был опубликован в альманахе "Енисей" в 1989 году.
А года два спустя в поисках новых материалов на эту же тему мне довелось встретиться с тогдашним начальником местного управления КГБ А.Е.Сафоновым. Он тут же, при мне, прочел, главу об Н., помолчал с минуту, а потом задумчиво произнес:
- А я бы на вашем месте закончил этот очерк другой фразой...
Какой именно и почему - не пояснил.
Наконец, еще одно короткое послесловие. Как-то мне на квартиру позвонила одна женщина, назвалась, а потом и говорит:
- Я прочитала в "Енисее" про Н. и "вычислила" его. Это...
И она назвала подлинную фамилию Н.
- Верно? - спрашивает.
- Верно, - говорю. - А как вы догадались?
- Дело в том, что он часто бывал в нашей семье и я его хорошо знала. Мой отец вместе с ним играл в оркестре народных инструментов, самодеятельном, конечно. У отца была очень хорошая балалайка, которой он очень дорожил. Н. часто на нее поглядывал. И вот однажды, когда отца дома не было, Н. пришел к нам и попросил отцову балалайку, не помню уж, с какой целью. Буквально через день или два отца арестовали, как "врага народа". А Н., который конечно же знал о предстоящем аресте отца, больше к нам уже не заходил. Балалайку, естественно, он так и не вернул.
Вот такой заключительный штрих к портрету нашего чекиста…
На главную страницу Назад Вперед