Спиридонов М. Н. Японские военнопленные в Красноярском крае (1945-1948 гг.): проблемы размещения, содержания и трудового использования.

I.2. Лагерный режим содержания японских военнопленных.

С началом Великой Отечественной войны, для того чтобы обеспечить нормативно-правовую базу для содержания военнопленных Советским правительством 1 июля 1941 г. было утверждено «Положение о военнопленных», напоминавшее в своих основных статьях Женевскую конвенцию 1929 года, которую СССР в свое время не ратифицировал. Положение по существу не делало каких-либо отличий в статусах военнопленных и интернированных лиц. Пункт 1 положения однозначно определял:

«1. Военнопленными признаются:

а) лица, принадлежащие к составу вооруженных сил государств, находящихся в состоянии войны с СССР, захваченные при военных действиях, а также граждане этих государств, интернированные на территории СССР» (см. приложение 1).

Со временем, когда количество военнопленных заметно возросло, «Положение о военнопленных» НКВД СССР было дополнено множеством инструкций и приказов, регламентирующих конвоирование их, порядок учета и содержания, трудовое использование и медицинское обслуживание.

Режим содержания военнопленных еще 7 августа 1941 г. был четко определен приказом НКВД СССР за № 001067 «О порядке содержания и учета военнопленных в лагерях НКВД» и специальными инструкциями, основанными на требованиях Устава внутренней службы и Дисциплинарного устава Советской армии [37]. В соответствии с инструкциями осуществлялись подъем военнопленных и отбой, вывод на работы, питание, утренняя и вечерняя поверки, свободное время и т.д. Вот как выглядел распорядок дня лагерного отделения № 3 лагеря № 34[38].

1. Подъем – 6.00
2. Перекличка – 6.30
3. Завтрак – 7.00
4. Вывод на работу – 7.30
5. Обеденный перерыв – 14.00 –15.00
6. Окончание работы и ужин 19.00 – 20.00
7. Вечерняя поверка – 21.00
8. Отбой ко сну – 22.00

Согласно инструкциям продолжительность сна и рабочего времени должны были быть не менее 8 часов, питание трехразовым: завтрак, обед и ужин. Норма в жилом помещении («квадратура») на одного человека была положена не менее 2 кв. м. Каждому военнопленному полагался полный комплект зимней и летней одежды и обуви, белье, постельные принадлежности.

Знание и выполнение внутреннего распорядка лагеря военнопленными было обязательно. Согласно указаниям УВД по Красноярскому краю за № 23691 от 13.11.45 г. внутренняя организационная структура контингента японских военнопленных была установлена следующим образом: батальон, взвод, рота, отделение. Как правило, это были старые армейские подразделения и командовали ими их же офицеры. По баракам военнопленные размещались повзводно или поротно. Офицеры жили в отдельных бараках (если позволяли условия), старшие офицеры имели отдельные комнаты. У японцев в лагерях существовал свой собственный штаб и строго соблюдалась иерархия, принятая в японской армии.

Наказания, применяемые к военнопленным, регламентировались дисциплинарным уставом Красной Армии. Начальник лагеря, в соответствии с параграфом № 22, имел право: объявить выговор перед строем на поверке; объявить выговор в приказе, подвергнуть простому аресту с содержанием на гауптвахте до 20 суток и строгому аресту до 10 суток. Кроме того, он мог лишить военнопленного, совершившего проступок, права переписки на срок до двух месяцев или права пользоваться деньгами на тот же срок.

Военнопленные, которые регулярно нарушали режим, «имели склонность к побегам» или неблагожелательно отзывались о советском строе, направлялись в штрафной батальон. Такие штрафные подразделения были созданы в соответствии с приказом НКВД СССР № 00311 «О сформировании отделений, взводов, рот и батальонов из числа военнопленных содержащихся в лагерях НКВД», а также секретным приложением к приказу «О штрафных подразделениях, организуемых из числа военнопленных и интернированных, содержащихся в лагерях НКВД» [39].

Одно из таких штрафных подразделений существовало при лагерном отделении № 4 в г. Красноярске. [40]. Штрафбат находился на территории обычного лагеря. Расположение его представляло собой огороженный периметр, где и находились бараки штрафников. В штрафном батальоне в основном содержались офицеры, бывшие жандармы, работники органов особого назначения, а также отказники от работы, симулянты, саботажники, пойманные на воровстве и прочие нарушители дисциплины. Срок содержания в штрафбате был от одного до трех месяцев. Все военнопленные, попавшие в штрафной батальон, несмотря на чины и звания, были обязаны работать. Штрафников направляли на самые трудные участки работ, лишали добавочных норм питания и переписки. Для наиболее злостных нарушителей режима в штрафных подразделениях существовал карцер. А при систематических отказах от работы военнопленные могли быть привлечены и к уголовной ответственности [41].

По мнению одного из военнопленных, отбывавшего наказание в штрафном батальоне, организация штрафных подразделений, кроме наказания военнопленных за нарушение режима, во многом преследовала и другие цели:

«С точки зрения Советской власти, испытывавшей отчаянную нехватку рабочих рук не только в строительстве, но и во всех отраслях, снятие офицеров с руководящих постов и использование их в качестве дополнительных контингентов работяг в других местах выглядели совершенно естественными в условиях, когда «демократическое движение» среди японских военнопленных энергично развивалось, и в его недрах выросли молодые лидеры рабоче-крестьянского происхождения, способные самостоятельно и успешно заправлять лагерями. Окончательное уничтожение структуры Квантунской армии, (выделено автором - М.С.) захваченной Советским Союзом в плен, завершилось к 1948 г.» [42].

Итак, постепенная ликвидация японской армейской структуры, очевидно, входила в планы руководства МВД СССР, преследовшего таким образом определенные политические цели (чему будет посвящена глава IV настоящей работы).

Все дела о преступлениях, совершенных военнопленными, рассматривались военным трибуналом по законам СССР.

Согласно Женевской конвенции от 27 июня 1929 г. каждый военнопленный имел право в недельный срок после прибытия в лагерь послать сообщение своей семье о своем пленении и состоянии здоровья. Право при первой возможности сообщить на родину о своем нахождении в плену предусматривалось и в советском «Положении о военнопленных» от 1 июля 1941 г. [43]. Однако вопрос о переписке военнопленных японцев был поднят лишь 3 июля 1946 г. в докладной записке министра внутренних дел СССР С.Н. Круглова на имя И.В. Сталина, В.М. Молотова и Л.П. Берия «О целесообразности разрешить переписку между военнопленными японцами и их семьями» [44]. Сама же переписка официально была разрешена только 22 октября приказом МВД СССР «О введении в действие инструкции о порядке переписки военнопленных японцев с их семьями, проживавшими в Японии, Маньчжурии, Корее» [45]. Согласно специальной инструкции для посылки почтовых отправлений военнопленными японцами из СССР была установлена специальная стандартная «почтовая карточка военнопленного» с местом для обратного ответа, письма отправляемые не на бланках и в другие страны, не принимались. Каждому военнопленному разрешалось отправить своим родственникам одно письмо в три месяца, военнопленным, перевыполняющим норму на производстве, разрешалось отправить два письма в три месяца. Вся переписка военнопленных подлежала перлюстрации военной цензурой и отправлялась после получения штампа «Проверенно цензурой». Те письма, где содержались сведения о местах дислокации предприятий, характере выполняемой работы, информация о других военнопленных, об их смерти, а также письма антисоветского содержания, подлежали конфискации [46].

Бывший военнопленный Есида Юкио в своих воспоминаниях так описывает весть о разрешении написать письма на родину:

«Начальник лагеря Антоновский вызвал комбата Миногава и меня к себе и сказал: «Эти открытки только для военнопленных, то есть для вас. Давайте, раздавайте японцам и пишите своим родителям и семьям». «Ой да ну! Правда ли это?! Неужели!» Антоновский с улыбкой сказал: «Я не лжец! Напишите письма. Наверное все солдаты будут прыгать от радости…». Мы смотрели друг на друга и с радостью и изумлением попеременно говорили: «Начальник! Благодарю! Правда, как во сне!». Но, некоторые вообразили, что эти открытки – это ловушка или расследование нашего мышления, так как русское командование дало нам указание, что можно писать только буквами (ката-кана), то есть для русских будет легко прочитать и понять. В конце концов, мы все написали эти открытки и отправили их на родину. Мы назвали эту открытку «Письмом из Сибири». В честь этого письма автор Симидзу написал стихи, и композитор Такаде переложил их на музыку. Мы в лагерной жизни часто распевали песню «Письмо из Сибири» [47].

Администрации лагерей не реже одного раза в месяц предписывалось производить внезапные осмотры помещений и личных вещей военнопленных на предмет изъятия запрещенных для хранения предметов. Перечень таких предметов включал: все виды оружия, радио и фотоаппаратуру, бинокли и компасы, военно-топографические карты, финские ножи, спиртные напитки, литературу, все виды документов, электрические фонари, противогазы, военное снаряжение (сверх одного комплекта), все виды лекарств, деньги в иностранной и советской валюте свыше 50 рублей [48].

В целях очищения зон и бараков и изъятия запрещенных предметов обыски военнопленных проводились не реже чем один раз в месяц, а по мере необходимости и два раза. Как правило, обыски проводились при вывозе военнопленных на работу и по возвращении с нее.

Так, в 1946 г. в зонах управления лагеря № 34 было проведено 164 личных обыска, которому подвергся весь контингент военнопленных. Изымались все запрещенные предметы и те предметы, которые могли быть использованы в качестве оружия или как средство побега. За 1946 г. в лагере № 34 было изъято:

Таблица I.4.
Список изъятых предметов в 1946 г. по лагерю № 34 [49]

Официально полагалось на все изъятые вещи составлять опись и выдавать квитанции. Но на деле солдаты конвоя часто просто отбирали у японцев любую понравившуюся им вещь или меняли ее на табак или продукты. Особой популярностью пользовались часы, зажигалки, портсигары и обручальные кольца. Подтверждением этому служат многочисленные воспоминания военнопленных, например.

«Охранники носили на обоих запястьях по несколько наручных часов, выменянных у японцев на табак. Они не могли справиться с застежками и связывали ремешки часов проволокой. Мы делали вид, что не замечаем, а сами от смеха надрывали животы» [50].

Другого военнопленного, лейтенанта Сато Тосио, поражало, что советские солдаты «отбирали часы у японцев, но как заводить их не знали» [51]. (Впрочем, эти его «воспоминания» – явная попытка представить бывших врагов дикарями – внушают изрядные сомнения).

Для того, чтобы предотвратить вымогательство конвоем вещей у военнопленных, а также продажу и обмен обмундирования японцами на продукты питания и табак, руководству УНКВД Красноярского края пришлось спешно организовывать оперативные группы для встречи поступающих эшелонов с востока. Каждая такая группа, состоявшая из пяти человек, направлялась встречать прибывавшие эшелоны на станцию Тайшет (Иркутской области) и сопровождать их либо до места назначения, либо обеспечивать транзит их через Красноярский край. Они не только вели наблюдение и предотвращали попытки мародерства, хищения, разбазаривания имущества и продовольствия со стороны конвоя, продажу ценностей, личного и казенного имущества самими военнопленными, но и проверяли правильность выдачи продуктов питания военнопленным в пути их следования. Оперативники, сопровождающие поезда с военнопленными, наделялись значительными полномочиями. На виновных из числа конвоя, в том числе и офицеров, замеченных в мародерстве и хищении имущества, предписывалось «немедленно оформлять следственный материал, снимать с эшелонов и привлекать к судебной ответственности» [52].

Но, несмотря на такие меры, прием японских военнопленных в ряде случаев все равно был организован плохо. Имущество вываливалось прямо на землю и разворовывалось, японцев селили в бараки без окон и землянки без печей, для больных не были организованы лазареты, не завезены лекарства, отсутствовали медработники. Для выхода из создавшейся ситуации согласно указаниям НКВД СССР № 23691 от 13.11.45 г. и приказа УВД по Красноярскому краю № 604 от 20.11.45 г. были созданы комиссии для всестороннего обследования состояния и деятельности лагерей для военнопленных японцев, а также «устранения имеющихся в лагерях недочетов и оказания им практической помощи на местах» [53]. Но, как видно из переписки МВД и УВД края, в 1945 г. ситуацию существенно изменить не удалось.

Еще более тяжелое положение было у военнопленных, находившихся в ОРБ (отдельных рабочих батальонах) Министерства Вооруженных Сил. Это министерство, в подчинении которого находились ОРБ, не чувствуя прямой ответственности за физическое состояние военнопленных, систематически нарушало все установленные правила содержания, охраны и трудового использования военнопленных. Приказы и директивы начальника тыла МВС в большинстве ОРБ просто не выполнялись. Как видно из сохранившихся актов проверок, весной 1946 г. рабочий день в ОРБ составлял 10-14 часов, военнопленные III-й группы трудоспособности работали полный рабочий день. Перерывы между приемами пищи составляли до 12 часов и более, охрана на объектах работ часто отсутствовала. Впоследствии ситуация с содержанием военнопленных в ОРБ была несколько улучшена, но по сравнению с лагерями МВД оставляла желать лучшего. Анализируя архивные документы, можно констатировать, что положение японских военнопленных в ОРБ было намного хуже, чем в лагерях МВД (на 1 января 1948 г. в МВС имелось 46 ОРБ японских военнопленных, в которых содержалось 47 275 чел) [54].

Снабжение военнопленных продуктами питания в красноярских лагерях.

Согласно нормам, установленных приказом наркома внутренних дел и начальника тыла Красной армии № 001117/0013 от 28 сентября 1945 г., каждому военнопленному полагалось:

Таблица I.5.
Норма № 1 суточного довольствия военнопленных рядового и унтер-офицерского состава и норма № 2 для общегоспитальных больных военнопленных японской армии.

Составлено по: РГВА.Ф.1п. Оп.17а. Д. 7. Л .7; Военно-исторический журнал. 1991 № 4. С. 74-75.

* Калорийность по норме № 1 составляла 2 500 ккал. (ЦХИДНИ КК.Ф.26. Оп. 16. Д. 11. Л. 31.).

В начальный период организации лагерей во многих лагерных отделениях не сразу удавалось организовать полноценное питание из-за систематических перебоев в завозе продуктов питания органами снабжения. В период организации лагерей из-за отсутствия большинства продуктов, питание военнопленных было скудным и низкокалорийным, особенно зимой 1945 г.- 1946 г., то есть именно в то время, когда продукты были остро необходимы. В результате многие японцы умирали от истощения. Вследствие того, что организация лагерей в Красноярском крае проходила поздней осенью, в лагерях не было создано своих подсобных хозяйств. Отсутствие картофеля и овощей в достаточном количестве зимой 1945-1946 гг. сильно сказалось на состоянии питания военнопленных. Недостаток овощей и их низкое качество не давали возможности разнообразить питание и улучшить его. Вот как об этом вспоминают сами военнопленные:

«В бараке, где нас поселили, стояла печка, но дров не было, на улице температура опустилась до минус двадцати градусов и метель. Кормили нас кашей из бобов или ржи, капустным супом, которого давали 300 граммов в день, а когда была сильная метель, то продукты вообще не привозили. Одеяла и матрацы в бараке отсутствовали, мы спали на досках, надев всю одежду на себя. После 10 дней пребывания в лагере люди начали умирать. Я и врач Попов составляли список умерших, у нас не было бумаги, и мы писали на полях книги. Советская сторона очень строго приказывала работать. От лагеря до шахты было два километра, и многие солдаты падали по дороге. Работали в три смены. В одну смену сначала выходили 120 человек; вскоре смена стала 60 человек, но и ее стало трудно собирать. Советский начальник был рад когда набиралось 50-60 человек. Здоровые работали, а больные хоронили умерших, зимой земля была мерзлая и трупы складывали в сарае»[55].

По причине недостатка продуктов питания и их низкого качества калорийность суточного пайка часто не превышала и 1 800 калорий, что на 25% было ниже установленной приказом МВД СССР нормы. Плохое питание и тяжелая физическая работа в условиях суровой сибирской зимы подрывала и без того ослабленное здоровье военнопленных, что приводило к упадку физических сил, дефициту веса, истощению и смерти японцев.

Как видно из медицинских отчетов по лагерям №№ 33 и 34, дистрофией страдали более 1/3 всех военнопленных. Причинами были: слабое состояние здоровья, обусловленное как физическими, так и нервно-психологическими перегрузками в ходе предшествовавших боевых действий, недостаточное питание во фронтовых лагерях, длительная транспортировка при отсутствии горячей пищи.

О пережитой в лагере голодной зиме 1945 –1946 гг. вспоминает в своей книге «Сибирь» Ивао Питер Сано:

«Голод лишал нас человеческого рассудка. Все это понимали, но процесс становился необратимым. Однажды в зоне стало известно, что резчики хлеба специально работают тупыми ножами, чтобы оставалось побольше крошек. Крошки по правилам принадлежали резчикам. В бараках началась паника. После долгих споров выход отыскался. Около резчика поставили дежурного, который распределял поровну крошки и накладывал их на поверхность хлебных ломтиков. Перед едой каждый пересчитывал свои крошки. В случае ошибки резчик и дежурный делились собственными порциями с обиженным. Однако до полной справедливости было далеко»[56].

Но в действительности установленная норма зачастую не соответствовала той, по которой питались военнопленные. По рассказам бывших военнопленных продуктовый набор в лучшем случае выглядел так:

«Нам давали только такие продукты: черного хлеба 400г., муки, немного баранины и замерзшие овощи. Надо было скорее привыкать к таким продуктам. Наша голова была наполнена одной мыслю, как бы скорее вернуться в Японию» [57].

«Работать пришлось в шахте и на лесоразработках. Пища была скудной и состояла из двухсот граммов черного хлеба и жидкой рисовой каши с соевым соусом. Особенно тяжело приходилось зимой в 30-40 градусные морозы, когда ежедневно умирало шесть-семь человек с единственным диагнозом дистрофия, вызванная полным истощением организма от плохого питания и чрезмерного физического труда» [58].

Недостаток продуктов усугублялся и тем, что вместо отсутствующих продуктов, которые должны были заменяться равноценными, часто выдавались низкокалорийные и некачественные продукты. Так, например, вместо овощей, военнопленным выдавали крупу. Дополнительная добавка в виде 25% сахара и овощей, положенная к основной норме военнопленным, занятым тяжелым физическим трудом, также выдавалась крупами.

Из справки «О продовольственном снабжении лагерей военнопленных японцев №№ 33 и 34» видно, что на 25 января 1946 г. в лагере № 34 круп и мяса осталось всего на пять дней, совсем нет сахара и рыбы, в лагере № 33 совершенно отсутствует рыба и рис, именно те продукты, которые входят в привычный рацион питания японцев. [59].

Невыполнение хозяйственными организациями своих обязательств, взятых по договорам на содержание и трудовое использование военнопленных японцев, было делом обычным, о чем регулярно доносилось руководству УНКВД в крае; например:

«Краймясомолокосбыт, управляющий тов. Лопатин, наряды реализует с большими задержками и заменителями низкого качества, а именно: масло животное заменяет салом шпик, молоко для больных не отоваривает совсем, мясо выдает низких сортов субпродуктами засола 1944 г. (головы), свежего мяса почти не дает. На 25.01.46г. задолжность лаготделению составляет 573.771 руб.» [60].

Уже в феврале 1946 г. руководство НКВД СССР установило факт несоответствия определенного для японских военнопленных пайка в 2 397 калорий тем условиям, в которые они попали в Сибири и на Дальнем Востоке, о чем было доложено Правительству (см. приложение 3). Из приведенных ниже данных видно, что соответствующие меры были приняты: питание одного японского военнопленного обходилось бюджету дороже, чем питание военнопленного немецкого солдата. Как показано выше дневная норма японского военнопленного до 16 сентября 1945 г. обходилось бюджету в 4 руб. 06 коп., а с 16 сентября она была увеличена до 11 руб. 33 коп. Для сравнения: стоимость суточного питания военнопленного немца составляла до 16 сентября всего 2 руб.94 коп. Тем не менее, трудности с обеспечением военнопленных продовольствием до конца изжиты не были.

Стоимость суточной нормы продовольственного снабжения военнопленных бывшей японской и немецкой армий в 1945 – 1947 гг.

( по основной норме) [61]

Японской армии:

• До 16 сентября 1946 г.-4руб.06 коп.
• с 16 сентября 1946. до 16 декабря 1947г.-11 руб.33 коп.
• с 16 декабря 1947г.-11 руб. 27 коп.

Немецкой армии:

• До 16 сентября 1946 г.-2руб.94 коп.
• с 16 сентября 1946. до 16 декабря 1947г.-6 руб.49 коп.
• с 16 декабря 1947г.-6 руб. 35 коп.

Но необходимо подчеркнуть и тот факт, что в условиях тяжелого послевоенного хозяйственного положения в стране советские граждане питались не лучше, а иногда и хуже военнопленных. Об этом свидетельствует переписка треста «Енисейзолото» и краевого УМВД:

«Перебоев в снабжении продуктами военнопленных никогда не было несмотря на то, что мы от вас (УМВД края. – М.С.) в Красноярске продуктов на этот контингент почти не получали. Больше того, в течение зимы и весны 1945-1946 гг. военнопленные получали продукты и в большем количестве, и лучшего качества, чем наши кадровые рабочие. Так, например, свежее мясо, которое мы имели в ограниченном количестве, целиком пошло на питание военнопленных; почти всю зиму японцы получали свежую бруснику бесплатно [62].

Сложившуюся ситуацию с продовольствием в крае в 1945-1946гг. ярко характеризует секретная докладная записка, направленная секретарю крайкома ВКП(б) А.В. Аристову, в которой приводились отрывки из писем, отправленных из Красноярского края и зарегистрированных военной цензурой:

«Всего зарегистрировано 6623 письма, исходящих из Красноярского края:

«Хлеба не дают, кормят отрубями, народ пухнет от голода. Невзорова уже умерла от голода» Отправитель Бутенко А. Минусинский район с. Кавказкое.

«… В колхозе урожая не было и сейчас очень трудно жить. Много народу умирает». «Люди с голоду дохнут во всех колхозах. В колхозе хлеба не дают ни грамма» [63].

В докладной записке, отправленной начальнику Управления Министерства государственной безопасности по Красноярскому краю, читаем:

«В Аскизком районе по состоянию на 1-е апреля по причине отсутствия хлеба и других продуктов, число истощенных и болеющих дистрофией увеличивается. В колхозе им. «Мал-Хадари» имеется опухших от голода 15 человек, им Куйбышева-29 чел. В Усть-Саралинском сельисполкоме умерло от истощения четыре человека ... Из материалов, полученных по результатам обследования только пяти районов края бригадой Крайисполкома, всего зарегистрировано больных дистрофией 13 104 человека из них 5 285 дети» (выделено автором – М.С.)[64].

Подобное положение было и в краевом центре. Рабочий с завода № 4 им. Ворошилова, где работали и японские военнопленные, писал:

«Жизнь плохая, потому что работаю по 16 часов в сутки, с 8 утра до 12 часов ночи, выходных дней нет. Выходные бывают тогда, когда какой-нибудь праздник. Слесарем работать тяжело, и работа грязная. Кормят нас плохо, месячный заработок маленький. Наших белорусов много умерло от холода и голода» [65].

Такова была ситуация в стране в те тяжелые послевоеные годы, и понимание ее позволяет объективно оценить тяготы, выпавшие на долю военнопленных.

Испытывая недостаток питания, японцы с трудом привыкали к незнакомой пище, от которой у военнопленных особенно в первый период были желудочные и кишечные расстройства, но и такой еды было недостаточно:

«Лагерная столовая освещалась мутными лампочками, поэтому мы с трудом понимали, что же находится в мисках. Если после еды раздавались рвотные звуки, всем становилось ясно, что накормили чем-то несъедобным» [66].

Для того, чтобы как-то разнообразить свое скудное меню, японские военнопленные собирали дикорастущие травы и растения, но незнание местной флоры иногда приводило и к трагическим последствиям. Один из таких несчастных случаев произошел в лагере № 34. Военнопленные лагерного отделения № 2, работая на подсобных работах ПВРЗ, употребили в пищу ядовитое растение «век ядовитый» приняв его за японский овощ «гобо». Из семи отравившихся военнопленных спасти удалось только четырех [67].

К сожалению, нередки были и случаи расхищения продуктов и имущества военнопленных. При ликвидации лагеря № 33 ревизией были вскрыты многочисленные факты хищения, незаконного расходования и списания продуктов питания и материальных ценностей, в результате чего государству был нанесен ущерб в сумме 372 988 рублей [68]. Из материалов уголовных дел, заведенных по результатам расследования в этом лагере, следует, что хищениями занимались как вахтеры и охранники, так и руководство управления лагеря и лагерных отделений:

«15.01.46 г. вахтеры Лобков и Коробейников были осуждены за расхищение вещьимущества, вахтер Филиппов за кражу 310 кг. пшеницы. Бухгалтер 5-го лагерного отделения Барабошкин, растрата денежных средств в размере 12 000 рублей. Заведующий складом 4-го лагерного отделения Домиков, недостача продовольствия 6 000 руб. – бежал, объявлен в розыск. В апреле 1947 г. майор Зеньковский взял лично для себя картофеля в количестве 300 кг. Незаконно списано картофеля по акту от 25 мая 1947г. в количестве 7 500 кг. В этом же лаготделении имеется недостача сена в количестве 6 127 кг. Всего по фактам хищений в лагере № 33 было возбуждено 25 уголовных дел» [69].

После репатриации лагерного отделения № 1 в ночь с 11 на 12 апреля 1947 г. на ПВРЗ во время пожара сгорело здание штаба лагерного отделения, и ущерб заводу составил 18 148 рублей. В огне исчезла вся документация лагерного отделения. Предварительным следствием по факту пожара было установлено: «Штаб поджог начальник финчасти лаготделения Шибаев И.И., который это сделал с целью уничтожения следов, совершенных им и начальником лаготделения Гавриловым, преступлений. Шибаев присвоил из денег, предназначенных военнопленным за табак, 31 500 руб.; из этих денег передал начальнику лаготделния Гаврилову 16 000 руб.» [70].

Недостаточное снабжение лагерей военнопленных продуктами питания заставило ОПВИ края приступить к организации своей продовольственной базы. В ноябре декабре 1945 г., как уже упоминалось, возникла большая проблема нехватки картофеля. Постепенно всем лагерным отделениям пришлось обзавестись своими подсобными хозяйствами. Всего в 1946 г. было организовано 10 подсобных хозяйств. Только лагерем № 34 было засеяно различными культурами 359 гектаров: картофелем – 166 га., капустой – 44, овсом – 62, ячменем – 5,5, гречихой – 34,5, свеклой – 22,5, морковью – 12,8, прочими культурами – 11,5 [71]. Основными культурами были капуста, морковь, свекла, рожь, пшеница и овес. В 1946 г. в Красноярском крае было засушливое лето, и в Хакасии погибло 34 га посевов; но, несмотря на засуху, военнопленными было собрано 731 тонна картофеля, 617 тонн овощей и 34 тоны зерновых, из которых был создан свой лагерный семенной фонд. Собранный урожай помог не только снять проблему отсутствия картофеля (который в 1946 г. заменяли крупами) и овощей, но и значительно улучшить рацион военнопленных. В 1947 г., хотя произошло значительное снижение количества военнопленных, часть которых отбыла на родину по репатриации, лагерями было засеяно картофелем 192 га, овощами 52 га, зерновыми 73 га и собрано урожая соответственно 1 356, 438 и 94 тонны [72].

Были у лагерей и свои небольшие животноводческие хозяйства. Прибывшее поголовье коней в момент формирования лагерей было значительно истощено. Отсутствие конюшен, кормов, ветеринаров, - все это ставило ОПВИ в тяжелое положение. Только в ноябре-декабре пало 15 лошадей. При помощи подшефных хозяйств в лагерях были построены конюшни и заготовлено 181 т. сена и 15 т. овса. В соответствии с распоряжением МВД края лагерям были переданы 15 голов крупного рогатого скота и 54 свиньи. Принятое поголовье было больным, в плохом состоянии и сильно истощено. Основное животноводческое хозяйство было переведено в 4-е лагерное отделение, где военнопленными был организован правильный уход и питание скота. Все хрюшки тут же стали любимцами военнопленных и получили свои имена. Каждый военнопленный, считал своим долгом, возвращаясь с работы подкормить лагерных питомцев, несмотря на то, что сами часто недоедали. Такая забота приносила свои плоды: от полученных животных лагерь уже через год имел прирост 20 голов крупнорогатого скота и 67 голов свиней [73].

Для стационарных больных и военнопленных, находящихся в оздоровительных командах, были созданы отдельные кухни, выделены повара и набор продуктов лучшего качества, введено дифференцированное питание. Кроме увеличения калорийности пайка и улучшения качества приготовленной пищи, в рацион больных стали добавлять дикорастущие растения, богатые витаминами: черемшу, крапиву, лебеду, щавель. Руководством лагерных отделений был установлен строжайший контроль за работой пищеблоков каждого лагерного отделения, повсеместно введена система индивидуальной раздачи пищи. Меню-раскладки составлялись медработниками и заведующими столовыми из военнопленных с учетом наличия продуктов на складах, с заменой отсутствующих продуктов равноценными по калорийности. Это меню утверждалось начальником лагеря и изменению без его разрешения и разрешения начальником санчасти не подлежало [74].

Для улучшения питания из числа военнопленных создавались специальные заготовительные бригады. Они собирали в лесу грибы и ягоды, которые шли в общий котел, что позволяло разнообразить питание, особенно больных дистрофией, которые наиболее остро нуждались в витаминах. Только за 1946 г военнопленные заготовили 192 тонны рыбы, в 1947 г. – 21 тонну рыбы, 1 т. рыбных консервов и 2,5 тонны мясоколбасных изделий. Кроме того на деньги, заработанные военнопленными, была организована закупка продуктов на местных рынках. С 20 октября в соответствии с директивой МВД СССР № 219/с/170 от 13 сентября 1947 г. во всех лагерных отделениях были открыты магазины коопторга, в которых военнопленные могли купить продукты питания и предметы первой необходимости [75].

В лагерях для японских военнопленных жестко действовал принцип «каждому по труду». Питание их зависело от того, как выполнялись нормы выработки на производстве и какая производительность труда была на предприятии. О такой дифференциации питания свидетельствуют данные таблицы I.6.

Таблица I.6.
Калорийность пайка военнопленных по лагерю № 34 согласно нормам выработки на 1 января 1947 г. [76]

Итак, проблема снабжения лагерей продуктами питания решалась путем преодоления многочисленных трудностей, среди которых главную составляло тяжелое экономическое положение страны, но к этому добавлялась масса неурядиц и злоупотреблений. Все это не могло не сказаться на качестве питания, что в свою очередь непосредственно влияло на здоровье военнопленных.

Медицинское обслуживание военнопленных в лагерях Красноярского края. Согласно инструкции ГУПВИ НКВД № 28/7309 от 17 июля 1942 г. все военнопленные должны были проходить медицинское освидетельствование в течение первых 48 часов и находиться в карантине «не менее 21 дня по прибытии в лагерь или к месту постоянной дислокации» [77]. В действительности все обстояло далеко не так. В лагерь № 33 первый эшелон с военнопленными прибыл в конце сентября 1945г., а первое общее медицинское освидетельствование было произведено только 26 декабря. Как показало врачебное комиссование в декабре 1945 г., «около 1/3 всех военнопленных были больны различными заболеваниями, в основном дистрофией, туберкулезом и пневмонией» [78].

По состоянию здоровья все военнопленные делились на группы трудоспособности. Для медицинской классификации военнопленных и определения, к какой группе принадлежит тот или иной военнопленный, создавались специальные врачебно-трудовые комиссии (ВТК). В состав комиссии входили: заместитель начальника лагеря, начальник санотделения, представитель учетного отдела и один-два врача. Согласно упомянутой выше инструкции, заседания ВТК проводились четыре раза в год: 1 января, 1 апреля, 1 июня и 1 октября. Врачебно-трудовые комиссии проводили медицинское освидетельствование по четырем основным группам, где самым главным критерием здоровья была годность к тяжелому физическому труду.

К 1-й группе относились все военнопленные, которые были здоровы или практически здоровы и могли выполнять любую тяжелую физическую работу. Во 2-ю группу зачислялись военнопленные, ограниченно годные к тяжелой физической работе (которые имели временное расстройство здоровья, неопасные хронические заболевания, несущественные физические недостатки).

3-ю группу составляли военнопленные, годные только для выполнения легких работ, имеющие серьезные хронические заболевания или тяжелые физические недостатки.

В 4-ю группу входили военнопленные-инвалиды, не способные ни к какой работе, кроме специально организованной для них [79].

Результаты медицинского освидетельствования военнопленных по обоим красноярским лагерям представлены в таблице I.7.

Таблица I.7.
Физическое состояние японских военнопленных лагерей № 33 и № 34 (по состоянию на 20 января 1946г.) [80]

Анализ данных таблицы I.7. позволяет сделать вывод, что более 30 % всех военнопленных в красноярских лагерях были ослабленными и больными. Как видно из «Справки о численности контингента военнопленных японцев и его физическом состоянии», они были поражены главным образом дистрофией и туберкулезом [81].

На каждого военнопленного после медицинского осмотра заводилась специальная медико-санитарная карта, в которую заносились все основные физические показатели: вес, рост, состояние кожного покрова, перенесенные в лагере заболевания, диагноз и рекомендации врачебной комиссии. При перемещении военнопленного из одного лагеря в другой медико-санитарная карта вместе с учетным делом военнопленного пересылалась в лагерь назначения. На новом месте дислокации военнопленные должны были вновь пройти освидетельствование врачебно-трудовой комиссией, независимо от того, какая категория трудоспособности была установлена ранее. Но, как свидетельствуют очевидцы, эта процедура была весьма поверхностной.

Вот как описывает врачебный осмотр один из бывших военнопленных:

«Из высшего штаба Красноярска приехал военный врач в наш лагерь. Он на плечах носил погоны майора медицинской службы… Он начал осмотр японцев которые стояли по очереди без одежды. Он осмотрел тела японцев впереди и сзади, потом взял пальцами мышцу ягодицы и классифицировал: «Первая категория труда (I).Вторая категория труда (II).Третья категория труда (III). Оздоровительная категория (ОК)».

По словам врача я отмечал знаками (I), (II),(III),(ОК) на пустом месте возле фамилий в списке. В перерыве я спросил врача:

«Вы будете принимать больных и раненых?»

«Больные и раненые поручены врачу Калининой. Она должна принимать их», – холодно ответил он мне» [82].

Такой «медосмотр», естественно, объективным назвать было нельзя. От руководства УМВД края шла разнарядка, согласно которой врачи были обязаны «выполнять план»; стране нужны были рабочие руки, и часто в I-ю и II-ю группы работоспособности попадали совершенно больные люди, страдающие тяжелыми хроническими заболеваниями.

Вот лишь один из примеров недобросовестного выполнения медперсоналом своего долга:

«Начальник санчасти капитан медицинской службы Горькова к своим непосредственным обязанностям относилась халатно, сама прием больных не вела и всю работу передавала малоопытным в лечебной работе медсестрам. Больные военнопленные выводились на работу, в результате чего имелись случаи, когда этот контингент с работы возвращался в тяжелом болезненном состоянии, и в этот же день умирали. За период с октября месяца 1945 г. по май 1946 г. было зарегистрировано 271 человек умерших» [83].

Но все же такие случаи были скорее исключением, чем правилом. Несмотря на все трудности, порожденные тяжелым положением страны в послевоеные годы, важнейшим из которых было отсутствие многих медикаментов, советские медики в целом достойно выполняли свой врачебный долг. Японские военнопленные, жизнь которых спасли советские врачи, с благодарностью вспоминали об этом:

«В санчасти под руководством военного врача старшего лейтенанта Калининой и японских врачей Сасаки и Ирие, служили медсестра Саратова и японские санитары Онодера, Хасимото и др. Они всеми силами ухаживали за больными и ранеными. Благодаря интенсивному лечению врачей и санитаров бригадир Нагай, который был ранен на фронте, выздоровел и вышел из санчасти; тогда он стал прямо и торжественно приветствовал старшего лейтенанта Калинину»[84].

8 июня 1946 г. от имени 28 военнопленных, отбывающих на родину, выступил японский солдат Имаи Камро и от лица всех выразил благодарность за то, что «несмотря на долгое пребывание на излечении в санчасти, что не позволяло работать на производстве, но все равно командование лагеря чутко относилось ко всем требованиям больных и старалось восстановить их здоровье» [85].

В Красноярском крае ситуация осложнялась еще и тем, что на 23 тыс. военнопленных не было ни одного спецгоспиталя ни в лагере № 33, ни в лагере № 34 (ближайший спецгоспиталь № 3915, к которому были приписаны оба лагеря, располагался в поселке Тулун Иркутской области), тогда как в Бурят-Монгольской АССР, на территории которой располагалось два лагерных управления № 28 и № 30 с общим количеством 17,8 тыс. чел. японских военнопленных и интернированных, был развернут спецгоспиталь № 944, в соседней Иркутской области располагалось четыре спецгоспиталя для военнопленных, также четыре их было в Читинской области [86].

Госпиталь № 3915 представлял собой здание, состоящий из двух корпусов и рассчитанный на 300 коек. Кроме отделений туберкулезного и терапевтического, он имел рентген-кабинет, физиокабинет, лабораторию, аптеку, кабинет глино- и торфолечения. Весь немногочисленный персонал госпиталя насчитывал всего 34 человека: трех врачей терапевтов, одного лаборанта, 11 медсестер и 19 санитарок. [87]. Как видно из документов, материально-бытовые условия в госпитале были плохими, жилые помещения не были подготовлены к зиме, не хватало буквально всего: медперсонала, продуктов, медикаментов, перевязочных средств, белья и т.д. Все это ухудшало и без того плохое физическое состояние больных военнопленных. В порядке оказания помощи лагерь № 34 был вынужден выделить госпиталю № 3915 необходимое количество белья и медикаментов. По причине ограниченности мест в госпитале и сложности транспортировки больных из удаленных лагерей, особенно в зимний период, большая часть их проходила лечение в лагерных лазаретах и амбулаториях лагерных отделений на территории края.

В целях максимального сохранения физического состояния военнопленных, предупреждения заболеваемости и ликвидации смертности управлением МВД Красноярского края в течение всего 1946 г. проводились специальные мероприятия. Для оказания практической помощи в лечении больных военнопленных в лагерные отделения с большим количеством больных были подобраны и командированы опытные врачи из других подразделений УМВД края. Были организованы консультации и консилиумы из специалистов гражданских и военных лечебных учреждений, и к сентябрю 1946 г. все лагерные отделения были укомплектованы квалифицированными врачебными кадрами [88]. С мобилизованными медицинскими работниками в лагерях был проведен ряд совещаний по организации врачебного дела, в результате чего была перестроена вся система амбулаторного приема, улучшено качество диагностики с применением всех доступных методов дополнительного исследования больных в то время: рентгена, лабораторных анализов. Значительно был улучшен уход за больными военнопленными со своевременным выполнением врачебных назначений и ведением медицинской документации. Для ухода за больными лагерной администрации приходилось широко привлекать японских врачей, которые зачастую не только лечили больных, но и консультировали русских врачей, оказывали медицинскую помощь работникам лагеря. Например, офицеры 4-го лагерного отделения лагеря № 34 предпочитали лечить зубы у японского дантиста.

Были случаи, когда японские военнопленные врачи спасали жизнь гражданскому населению. Вспоминает Тамара Гавриловна Лосева:

«У одной из женщин были очень сложные роды, а фельдшер, как назло, уехал в райцентр. На счастье в то время у нас в деревне работали военнопленные японцы. Один из них был врачом и немного говорил по-русски, он и принял роды. Все закончилось хорошо, японец спас и мать и ребенка. Он и потом многих лечил, все к нему шли. Вот только как звать его не помню, то ли Сато, то ли Като» [89].

Для ослабленных больных и дистрофиков в лагерях №№ 33 и 34 были организованы дополнительно 34 оздоровительные команды (ОК), в которых только за январь-март 1946 г. поправило здоровье 6 тыс. военнопленных 3-й группы трудоспособности – ослабленных и дистрофиков I-й степени.

Здесь же отметим: многие военнопленные стремились попасть в лазарет или госпиталь это было одним из способов избавится от тяжелого физического труда, а также получить повышенное питание, положенное больным. Военнопленные придумывали различные уловки и хитрости, прибегая к откровенной симуляции для того, чтобы как можно дольше задержаться в больнице. Так, один из пациентов госпиталя вспоминал:

«Мозоли постепенно сходили с рук. Душа приобретала покой и равновесие. По утрам санитар приносил желтые таблетки. Они делали чудо с моим организмом. Болезнь улетучивалась. До репатриации оставались считанные месяцы. Получить какую-нибудь травму перед отъездом мне не хотелось. Температура снижалась ежедневно на два градуса. С мыслями о родине я решился на обман. Стыдно признаться, но я перестал глотать желтые таблетки: выпивал залпом стакан воды на глазах у старого санитара, а лекарство задерживал под языком. Потом шел в уборную и выплевывал в унитаз ценный препарат. Лихорадка снова дала о себе знать. Во время обхода я забирался под шерстяные одеяла (которые демонстративно стащил с соседних пустующих кроватей) и начинал дергаться на матрасе, как будто меня бил озноб. Врачи пожимали плечами, удивляясь собственному бессилию, и уговаривали меня набраться терпения» [90].

Военнопленные, страдающе дистрофией I и II степени, госпитализировались в стационарные лечебные учреждения, открытые при каждом лагерном отделении. К середине 1946 г. количество коек в стационарах только по лагерю № 34 составило 1250 мест [91]. Лечебные учреждения-стационары, амбулатории, открытые при лагерях лаборатории, хирургические отделения размещались в лучших, благоустроенных помещениях, соответственно оборудованных и полностью обеспеченных медикаментами, инструментами и бельем. В целях снижения заболеваемости и смертности от дизентерии и тифа среди военнопленных была проведена большая работа по улучшению диагностики лечения и профилактики инфекционных заболеваний. Больные и ослабленные военнопленные проходили комиссование каждые 10 дней. Из здоровых японцев были созданы донорские группы, улучшена вакцинация, и в каждом лагерном отделении были оборудованы изоляторы для инфекционных больных.

Как упоминалось выше, с началом репатриации в мае-июне 1946 г. тяжело больные военнопленные в первоочередном порядке подлежали вывозу в лагеря репатриации и в спецгоспитали, расположенные на Дальнем Востоке и в Северной Корее. Руководство лагерей, естественно, стремилось избавится от тяжело больных военнопленных и как можно быстрее отправить их.

«300 человек переведены в оздоровительные команды, из коих 89 отправлены на Восток, как безнадежные и не поддающееся лечению», –докладывал в Крайком ВКП(б) начальник управления МВД по Красноярскому краю генерал-майор Семенов [92].

Согласно сохранившимся в архиве УВД края этапным спискам эшелона № 98457, формировавшегося 9 июня 1946 г. только из 4-го лагерного отделения в спецгоспиталь отбывало 238 человек.

О масштабах распространения среди военнопленных дистрофии и туберкулеза свидетельствуют следующие цифры. В этапных списках эшелона № 98466, который формировался 11 июля 1946 г. для вывоза в Северную Корею военнопленных 1-го и 2-го лагерных отделений лагеря № 34, как видно из документов, из 731 эвакуированного алиментарной дистрофией I-й степени страдали 296 человек, II-й – 200 , III-й – девять, туберкулезом – 188, прочими заболеваниями – 38 человек. [93].

В результате принятых мер по предупреждению заболеваний и смертности среди военнопленных руководству красноярских лагерей удалось значительно улучшить физическое состояние контингента и резко сократить процент смертности. Если в январе 1946 г. в стационарах лагерей лечилось 1250 человек, то на 1 января 1947 г. здесь оставалось только 416 чел., а в оздоровительных командах находилось всего 902 человека.

Значительно увеличилось и количество трудоспособных 1 и 2-й групп. Например, на 1 января 1946 г. по лагерю № 34 военнопленных 1 и 2-й группы насчитывалось 65, 5%, а на 11 января 1947 г. уже 85,5%. В лагере № 33 на 1 января 1946г. их было 65,6 %, а на 1 января 1947г. 79,1 % .

Начиная с апреля 1946 г. заболеваемость и смертность стали резко снижаться, о чем свидетельствуют данные по лагерю № 34 (см. приложение № 12). 

В начало Предыдущая Следующая