Репрессивная политика в Хакасской автономной области в период Великой Отечественной войны (1941-1945гг.)

М.Г. Степанов, кандидат исторических наук
(Хакасский государственный университет
им. Н.Ф. Катанова, кафедра истории России)

Начало Великой Отечественной войны внесло ряд существенных корректив во внутриполитический курс СССР, в том числе и в реализацию репрессивной политики. Природа сталинского режима и всей тоталитарной политической системы в стране в целом в период войны принципиально не изменилась. Однако необходимо отметить те изменения в структуре карательной системы, которые определяли направленность и особенности политических репрессий в СССР.

Еще до начала войны, 3 февраля 1941 г. Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело вопрос о разделении НКВД на два наркомата: 1) Народный комиссариат внутренних дел (НКВД СССР) и 2) Народный комиссариат государственной безопасности (НКГБ СССР). Одной из задач последнего ведомства была «оперативная разработка и ликвидация всяких антисоветских партий и контрреволюционных формирований среди различных слоев населения СССР, в системе промышленности, транспорта, связи, сельского хозяйства и т. п.».¹ Решением данных задач, НКГБ СССР и его региональные управления, занялись во время войны.

22 июня 1941 г. вышла Директива Народного комиссара внутренних дел СССР и Прокурора СССР, в которой говорилось о прекращении освобождения из лагерей, тюрем и колоний «контрреволюционеров и других опасных преступников».² Данная директива свидетельствует о начале консервации дел, целью которой являлось дальнейшее ужесточение карательных мер в реализации всей репрессивной политики.

Вслед за передачей органов военной контрразведки из НКО СССР в НКВД СССР было признано целесообразным объединить НКВД и НКГБ в единый народный комиссариат внутренних дел СССР. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 июля 1941 г. это объединение было осуществлено не только в центре, но и на местах, то есть в союзных и автономных республиках, в краях и областях.³ Целью этого объединения было создание удобного и единого карательного органа в условиях экстремальной для государства обстановки, связанной с крупномасштабной войной.

В апреле 1943 г. ГКО, Президиум Верховного Совета СССР и СНК СССР признали целесообразным вновь провести реорганизацию органов НКВД СССР, причем точно в таком же порядке, как это было осуществлено в феврале 1941 г. 14 апреля 1943 г. Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело вопрос «Об организации Народного комиссариата государственной безопасности СССР». В его систему входили народные комиссариаты государственной безопасности в союзных и автономных республиках, а в краях и областях – управления НКГБ СССР. Одной из приоритетных задач наркомата госбезопасности была «борьба со всякого рода антисоветскими элементами и проявлениями среди различных слоев населения СССР».⁴

Неоднократная реорганизация органов государственной безопасности в СССР перед войной и в ходе ее стала определяющей в функционировании репрессивного механизма в стране. Многочисленные изменения в статусе советской политической полиции влияли и на масштабы проводимых ею карательных акций в стране.

В первые недели войны в стране воцарился дух растерянности и паники, и в ответ на это 6 июля 1941 г. правительство приняло постановление о суровом наказании, вплоть до 5 лет лагерей, за «распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения».⁵ Однако, согласно докладной записке, подводившей итог выполнения этого указа, он не привел к большому количеству осуждений: за 4 месяца по нему было осуждено менее 15 тысяч человек в стране. И это, несмотря на то, что в связи с отсутствием достоверной информации, «пораженческие слухи», как явствует из разнообразных источников (сводок НКВД, донесений парторганизаций на местах от эвакуационных комитетов), распространялись повсюду.⁶

Таким образом, в новой социально-политической обстановке, возникшей в связи с началом войны, режим считал необходимым воздействовать на недостаточно лояльные элементы советского общества посредством двух основных судебно-правовых инструментов: ужесточением мер уголовного преследования и ускоренным порядком их реализации.

Причинами арестов по политическим преступлениям служили следующие обвинения: «антисоветская агитация», «измена Родине», «саботаж», «повстанчество и участие в контрреволюционных группах», «террор и террористические намерения», «вредительство», «дезертирство и воинские преступления», «предательство и пособничество немецким оккупантам», «распространение антисоветских листовок и анонимок».⁷ Абсолютное большинство, 56 % обвинений и арестов по Уралу и Сибири производилось по признакам «антисоветской агитации». Значительно меньшую долю занимали аресты за «измену Родине» - 9,7%, «саботаж» - 3,9%. По Сибирскому региону общая статистика арестов за 1941-1945 гг. выглядит следующим образом: Омская область – 4360 человек, Новосибирская область – 5897, Кемеровская область – 1534, Томская область – 121, Тюменская область – 63, Алтайский край – 6816, Красноярский край – 2170. Всего – 20961.⁸

Политические репрессии в Хакасской автономной области в период войны не отличались однообразием и монотонностью. Их динамика зависела от так называемого «военного» или «фронтового» фактора, то есть от фактического положения дел Красной Армии на фронте, ее успехов или неудач. За весь период войны в Хакасии по политическим преступлениям было арестовано 397 человек (таблица №4).⁹

Таблица 4.

Приговоры и постановления о мере наказания выносились следующими инстанциями: Судебной коллегией по уголовным делам Хакасского областного суда, Военным Трибуналом Красноярской железной дороги, Судебной коллегией Верховного Суда СССР, Специальной коллегией Красноярского краевого суда, Особым совещанием при НКВД СССР, Военным Трибуналом Сибирского военного округа, Тройкой Управления НКВД по Красноярскому краю, Выездной сессией Верховного Суда РСФСР.¹⁰ Помимо судебных органов, которые выносили приговоры по «контрреволюционным делам», действовали и внесудебные инстанции (Тройки и Особые совещания при НКВД-НКГБ СССР).

Из данной динамики количества арестованных граждан по «контрреволюционным преступлениям» в Хакасии в период войны, можно условно выделить две стадии: 1) восходящая (1941-1942 гг.), когда было репрессировано 296 человек; и 2) нисходящая (1943-1945 гг.), когда было репрессировано 101 человек. В процентном отношении доля репрессированных в период восходящей стадии составляет – 74,5%, а нисходящей – 25,5%.

С началом войны количество арестованных лиц по «контрреволюционным преступлениям» во втором полугодии 1941 г. увеличивается в 4,4 раза по сравнению с первым полугодием того же года. Так, например, в первой половине 1941 г. органами УНКГБ Хакасской автономной области было арестовано 39 человек, то во второй половине – 172.¹¹ Рост поступлений политических дел в Хакасский областной суд объяснялся властями следующими причинами: «1) оживлением контрреволюционной деятельности вражеских элементов в области в связи с военным нападением фашистской Германии на Советский Союз; 2) усилением работы наших разведывательных и карательных органов, на основании указаний тов. Сталина от 3 июля 1941 г., по выявлению и преданию суду вражеских и преступных элементов; 3) возникновением совершенно новых преступлений, караемых судом по законам военного времени».¹²

Направленные сверху установки по выявлению «контрреволюционеров» были восприняты местными карательными и судебными органами как руководство к действию. В результате маховик репрессивного механизма стал быстро раскручиваться со второй половины 1941 г.

В соответствии с приказом НКЮ СССР от 29 июня 1941 г. за №106 и приказом РСФСР от 7 июля 1941 г. «О работе судов в военное время», Хакасскому областному суду были заданы следующие направления работы: а) полностью изжить случаи необоснованного оправдания виновных по делам о государственных преступлениях. Не допускать неосновательного прекращения и направления на доследование дел; б) осуществляя карательную политику по этим делам, применять жесткие меры наказания, обеспечивающие беспощадную борьбу с контрреволюционными и особо опасными для государства преступлениями; в) прекратить незаконную практику применения к осужденным контрреволюционерам и другим осужденным конфискации имущества, когда закон предусматривает таковую.¹³

В феврале 1941 г. прокурором области был назначен С.И. Симонов, который с началом войны направил свой приказ всем городским и районным прокурорам области, в котором определялись новые задачи органов прокуратуры: «В связи с войной, со стороны антисоветских и неустойчивых элементов возможны проявления преступных действий, направленных на срыв мобилизационных мероприятий путем распространения контрагитации, проявления саботажа и спекуляции и т. п.».¹⁴

Наиболее распространенным «контрреволюционным преступлением» во время войны было обвинение в проведении «контрреволюционной агитации» (статья 58-10 УК РСФСР).

Так, арестованный в 1941 г. С.М. Фалеев обвинялся в следующем: «Проживая в селе Таштып на протяжении ряда лет проводил среди населения контрреволюционную агитацию, направленную против мероприятий партии и советского правительства, возводил контрреволюционную клевету на Советскую власть, при этом, восхваляя жизнь при царском строе, высказывал контрреволюционную клевету в адрес руководителей партии и советского правительства, распространял среди населения пораженческие слухи. В 1940 г. связался с П.Г. Рудновым, старообрядцем, происходящим из зажиточных крестьян, в период колчаковской реакции служил сотским. Фалеев с Рудновым проводили контрреволюционные беседы, опошляли существующий строй, высказывали взгляды о нерентабельности колхозов и о поражении Советской власти…».¹⁵ Особое совещание при НВКД СССР 14 марта 1942 г. постановило П.Г. Руднова расстрелять, а С.М. Фалеев осудить к десяти годам ИТЛ на основании статей 58-10 ч.II «Контрреволюционная агитация и пропаганда» и 58-11 «Участие в контрреволюционной организации».¹⁶

В первые месяцы войны для вынесения массовых смертных приговоров серьезных препятствий не существовало, и государство прибегало к этой мере как средству устрашения. Однако после крупных военно-стратегических поражений 1941 г., вызвавших огромные людские потери и утрату значительной части трудовых ресурсов оккупированных территорий, политико-идеологические мотивы в отправлении правосудия уступили место утилитарным расчетам. Вынесение приговоров к высшей мере наказания систематически снижалось.

В 1942 г. был арестован П.К. Тукалов, работавший заведующим мастерской Таштыпской МТС, обвинявшийся на основании показаний свидетелей в высказывании пораженческих настроений по отношению к Советскому Союзу. Так, 19 октября 1941 г. П.К. Тукалов высказывал следующие «антисоветские измышления»: «Смоленск сдан только благодаря предательству командного состава Красной Армии, немецкая авиация бомбит части Красной Армии по сигнализации со стороны советского командования, и наша авиация появляется лишь после того, как красноармейские части немец разбомбит. На подступах к Ленинграду командование Красной Армии прямо призывало к сдаче в плен к немцам, так как положение безвыходное».¹⁷

П.К. Тукалов обвинялся также в том, что распространял контрреволюционную клевету и ложные слухи в адрес командного состава РККА, тут же восхвалял фашистскую армию, сорвал доставку в военкомат восьми тракторов и одной автомашины, предназначенных РККА, то есть в преступлениях, предусмотренных статьями 58-10 ч.II и 58-6 УК РСФСР.¹⁸ Судебная коллегия по уголовным делам Хакасского областного суда приговорила арестованного Тукалова к высшей мере наказания-расстрелу.¹⁹ Однако Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР вынесла определение изменить высшую меру наказания Тукалову лишением свободы сроком на десять лет, с поражением избирательных прав на пять лет.²⁰

К отдельной группе обвиняемых в «контрреволюционных преступлениях» можно отнести тех лиц, которые были арестованы карательными органами Хакасии за «восхваление военной мощи Германии и ее военной техники». Так, арестованный в 1942 г. М.П. Видонов, агроном областной конторы «Заготскот» был обвинен на основании показаний свидетелей в высказывании следующих пораженческих взглядов: «Куда мы годны к войне с Германией? Победы над Германией нам не добиться. Германия – это страна высокой культуры, оснащенная первоклассной техникой, в руках Германии все лучшие оружейные заводы Бельгии, Чехословакии, Франции, не говоря уже о Крупповском заводе, который показал себя как один из лучших заводов мира еще во время войны 1914-1918 гг. Кроме того, в руках Германии сейчас все наши военные заводы, как, например, тульский, харьковский, николаевский судостроительный завод. В Германии все генералы имеют высшее образование, а германский солдат по общеобразовательному уровню и знанию военного дела превосходит лейтенанта Красной Армии…».²¹

7 марта 1942 г. постановлением Особого совещания при НКВД СССР был осужден П.Я. Скибо, который был признан виновным в том, что среди населения проводил антисоветскую агитацию, высказывал клевету на материальное положение трудящихся в СССР и пораженческие настроения, восхвалял технику фашисткой армии. Так, один из свидетелей по данному делу показал, что 28 августа 1941 г. Скибо говорил следующее: «Кормили Германию, теперь она нашими запасами нас начинает бить, войну мы все равно проиграем, германская техника сильнее нашей. Смотрите, сколько стран идет на нас, а техника у нас слабее германской. Ясно, что нас победят».²²

Проявление недовольства экономическим и материальным положением в СССР расценивалось властью, особенно в период войны как государственное преступление. Так, в архивно-следственном деле арестованного в 1942 г. М.Е. Ященко, токаря вагонного хозяйства станции Абакан отмечены следующие высказывания по поводу экономического положения трудящихся, повлекшие за собой обвинение в совершении политического преступления: «То заем, то военный налог, то лотерея, все с рабочих высчитывают, и так на руки получать нечего, а тут еще заем… Все равно нам не победить, потому что Сталин такой же как и Гитлер, так же с нас пьет кровь, обдирает последнюю шкуру с рабочих, и я уверен, что в скором, Сталин полетит со своего престола, как пробка из бутылки. Вот тогда мы заживем с Гитлером по-новому… Германия вооружена сильнее нас, у нее выше техника, имеет много танков, мотоциклов, велосипедов, а у нас этого нет, наши воюют с одной винтовкой…».²³

В качестве другого примера можно привести уголовное дело, по которому проходила арестованная в 1944 г. М.Н. Натарова, сестра-хозяйка детского сада в 9-м поселке г. Черногорска. В ходе обыска у нее на квартире были обнаружены антисоветские листовки, написанные на газетах. Свидетели по этому делу показали: «В декабре месяце 1943 г. Натарова говорила, что все дети, которые родятся при Советской власти будут несчастными людьми, будут ходить босиком и раздетыми и вся эта советская нищета хорошей жизни не увидит».²⁴

Часть репрессированных граждан были уроженцами других стран. Это в свою очередь биографическое «пятно» становилось для некоторых из них фатальным. В 1941 г. Хакасским областным управлением НКГБ было возбуждено уголовное дело в отношении уроженца Китая Ким-Чан-Вана. В ходе предварительного следствия «выявлено, что, проживая в Китае, в 1932 г. Ким-Чан-Ван был завербован в корейскую националистическую организацию «Мин-сен-дан», которой руководил японский генштаб, данная организация направляла свою деятельность на борьбу с партизанским движением в период гражданской войны в Китае. Проживая в г. Черногорске, он среди корейцев проводил антисоветскую агитацию, направленную на дискредитацию Советской власти, также в связи с военной обстановкой арестованный распространял провокационные слухи, высказывал пораженческие настроения, заявляя, что русский народ с Германией ничего не сделает и победить не сумеет, что разбомбили Москву и Ленинград и что Япония объявила войну СССР».²⁵ Данное уголовное дело рассматривало Особое совещание при НКГБ СССР, которое постановило приговорить Ким-Чан-Вана на основании статьи 58-10 ч.II УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу.²⁶

Похожая судьба постигла И.И. Пика, уроженца Польши. Его биографические данные легли во многом в основу обвинения: «Являясь кадровым национал-социалистом, членом «Союза немецких инженеров», а в 1925 г. нелегально перебежал границу СССР со стороны Польши и на протяжении всего времени проживания занимался подрывной и шпионской деятельностью. Следствием была вскрыта причастность арестованного к чешской шпионской резидентуре. Будучи инженером Хакасского облместпрома, арестованный развалил порученную ему отрасль работы».²⁷ И.И. Пик был приговорен Хакасским областным судом на основании статей 58-7 и 58-10 ч.II УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией лично принадлежащего ему имущества.²⁸

В областной газете «Советская Хакасия» появлялись заметки о проводимых в регионе репрессиях. Так, в газете от 28 февраля 1943 г. сообщалось, что бригадир колхоза им. Молотова Шарыповского района, Прохор Осипов вместе с 12 членами своей бригады был направлен на лесозаготовки в Июсский леспромхоз. Не выполнив план, самовольно бросил работу и уехал. Организатор саботажа Осипов предан суду военного трибунала.²⁹

К следующей группе репрессированных граждан следует отнести тех гражданских лиц, которые в силу определенных обстоятельств побывали в зоне оккупации или в плену у противника. С 1942 г. в Хакасии стали появляться вышеотмеченные лица, бравшиеся под пристальное внимание карательных органов.

В 1942 г. была арестована А.И. Барабанова, которая обвинялась в следующем: «Проживая в поселке Теплая речка Саралинского района, занималась проведением антисоветской агитации среди граждан-жителей названного поселка, выражающейся в восхвалении немецких солдат и офицеров, об их хорошем обращении с советскими гражданами во временно оккупированных районах СССР, распространяла провокационные слухи клеветнического измышления на бойцов РККА, об их плохом обращении с жителями в освобожденных советских районах от немецких оккупантов, о голоде в РККА. Опровергала правдоподобность сообщений Совинформбюро о зверствах гитлеровцев над советскими людьми, при этом восхваляла жизнь советских граждан, находящихся в плену во временно оккупированных районах немецкими войсками, утверждая, что она сама является очевидцем указанных фактов, так как находилась в плену у немцев в течение 2-3-х месяцев и на занятой ими территории Ленинградской области. Изложенное подтверждается материалами дела, очными ставками свидетелей с обвиняемой и частичным признанием самой обвиняемой».³⁰

Другая арестованная в 1944 г. – В.С. Кириллова, работавшая калькулятором в столовых Хакторга, обвинялась в том, что, «будучи кандидатом в члены ВКП(б), добровольно осталась проживать в оккупированном немецкими войсками г. Изюме Харьковской области. В конце августа или начале сентября 1942 г. Кириллова была завербована сотрудниками немецкой жандармерии по выявлению советских партизан и партийно-советского актива, оставшегося в тылу противника. Находясь в связях по пособничеству немецким оккупантам с заведующим отделом Изюмской биржи труда А.И. Сухомлиновой, ныне осужденной к десяти годам ИТЛ, Кириллова выявляла и передавала ей списки лиц, уклонявшихся от трудовой повинности, которые впоследствии подвергались избиению. Немецкому ставленнику – заместителю бургомистра г. Изюма – Г.П. Симонову, Кириллова выдала известных ей коммунистов, оставшихся в г. Изюме в период его оккупации немцами. Допрошенная в качестве обвиняемой в предъявленном обвинении признала себя полностью».³¹

Арестам также подвергались и бывшие военнослужащие, которые побывали плену. Так, в 1945 г. был репрессирован Касперович, который: «Находясь на фронте Отечественной войны, попал к немцам в плен и был завербован ими для ведения шпионской работы в Красной Армии, в пользу Германии. Находясь после фронта в г. Абакане, систематически проводил среди своего окружения антисоветскую агитацию, при этом восхвалял германскую армию, ее командный состав, клеветал на советский народ, Красную Армию и ее командный состав».³²

Вышеприведенные примеры реализации репрессивной политики в Хакасии в отношении граждан, побывавших в плену или на оккупированной врагом территории, говорят о том, что власть на местах активно проводила «фильтрационные» мероприятия в отношении граждан указанных категорий.

Ужесточение трудовой дисциплины в сельском хозяйстве можно рассматривать в качестве одной из форм карательных мер государства. Для укрепления трудовой дисциплины среди колхозников, увеличения производительности труда 13 апреля 1942 г. СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли Постановление «О повышении для колхозников обязательного минимума трудодней» – обязательный минимум был увеличен почти в полтора раза по сравнению с довоенным периодом.³³ Контроль за выполнением Постановления был возложен на партийные, советские и административные органы. В совместном приказе прокурора СССР, союзных наркоматов юстиции и внутренних дел, который был подписан руководителями вышеназванных ведомств 26 апреля 1942 г., устанавливался порядок исполнения приговоров. По приговору суда колхозники привлекались к исправительно-трудовым работам в колхозе или на МТС на срок до шести месяцев.³⁴

По Хакасской автономной области с 1 июля по 1 октября 1942 г. привлечено к уголовной ответственности за время уборки урожая и хлебозаготовок: председателей колхозов – 10 человек (или к общему числу председателей колхозов в области 5,5%); бригадиров – 6 человек; прочих работников – 3 человека. Уголовные дела в своем большинстве расследовались в срок до 10 дней.³⁵

В годы войны экономические трудности, в том числе проблемы по снабжению продовольствием вынуждали крестьян совершать противоправные действия. Самым распространенным преступлением среди них были кражи зерна и другой сельскохозяйственной продукции, что объяснялось весьма просто: голод заставлял колхозников совершать проступки, которые в предвоенные годы карались очень жестоко. Уголовный кодекс военного времени не учитывал размеры, а предусматривал лишь сам факт хищения, наказание было одинаково суровым и за большую, и за мелкую кражу. Областной прокурор Хакасии С. Симонов в статье «Организовать хорошую работу» отмечал следующее: «Прокуратурой за разбазаривание и хищение семенного материала преданы суду Мончилаев – председатель колхоза «Путь к коммунизму» Аскизского района, Макров – полевод фермы «Старая дума», Казаченко – сторож фермы «Качаева» Копьевского совхоза… Разгильдяйство и преступное отношение к охране социалистической собственности – преступление перед Родиной, особенно недопустимое в условиях военного времени. Судебные органы должны строго наказывать расхитителей семенного материала, а также их пособников».³⁶

В других районах области ситуация ничем особенно не отличалась. К примеру, в колхозе им. С.М. Кирова Алтайского района шестеро колхозников, работавших на погрузке зерна, воспользовавшись тем, что оно при приемке на элеваторе не взвешивалось зерно, похитили 1200 килограммов пшеницы. В колхозе «Память Ленина» Шарыповского района колхозник, работавший на погрузке зерна, похитил 600 килограммов пшеницы. В колхозе «14 лет Октября» Бейского района четверо колхозников, воспользовавшись отсутствием охраны, похитили 10 килограммов пшеницы.³⁷

«В Боградском районе председатель колхоза им. Бограда П.И. Кузьменко сорвал план хлебопоставок, в то же время раздал колхозникам на трудодни 101 центнер хлеба и выдал, кроме того, заимообразно колхозникам 102 центнера хлеба, а на сторону продал – 303 центнера хлеба. В общем, растранжирил – 606 центнеров хлеба. Кузьменко осужден за это к 5 годам лишения свободы, с последующим поражением в правах на 3 года».³⁸

Помощник областного прокурора И. Есиповский в 1943 г. в областной газете «Советская Хакасия» сообщал: «В Аскизском районе, председатель правления колхоза им. Буденного П.А. Костояков срывал подготовку к весеннему севу, разбазаривал семена. Костояков арестован и привлечен к уголовной ответственности. Народный суд приговорил его к четырем годам лишения свободы».³⁹

К уголовной ответственности привлекались крестьяне не только за действия, содержащие состав преступления, но и за проступки, случившиеся в результате низкой квалификации сельских специалистов. Так, в период подготовки к весеннему севу 1943 г. 75 сельчан из Хакасии были посажены в лагеря за срыв подготовки к севу, за разбазаривание семян и горюче-смазочных материалов, за дезорганизацию трудовой дисциплины, за варварское отношение к животным, за нарушение правил агротехники, за плохое качество ремонта тракторов и сельскохозяйственного инвентаря.⁴⁰ Такими репрессивными мерами власть пыталась «разрешить» проблемы, связанные с низкой квалификацией специалистов в сельском хозяйстве.

Однако репрессии против крестьянства не носили какой-либо политической подоплеки. Именно борьба за свое существование, приводившая к вынужденным хищениям, была основной тенденцией, следствием которой стали карательные акции со стороны государства.

К концу войны в крестьянской среде отчетливее стали проявляться тенденции недовольства своим тяжелым положением. Выразителями этой линии стали выходцы из крестьянской среды – студенты исторического факультета Абаканского государственного педагогического института. В официальных документах данные студенты были названы «антисоветской группой». Во главе данной группы Хакасским облуправлением НКГБ была поставлена О.Д. Литвинова, арестованная в 1945 г., которая: «Являясь студенткой третьего курса Абаканского педагогического института исторического факультета и будучи враждебно настроена по отношению к Советской власти, систематически проводила антисоветскую агитацию среди учащейся молодежи. Объединившись с антисоветски настроенными студентами – Денисенко и Мамаевой (арестованы по этому делу), Литвинова совместно с ними, активно выступала на лекциях политэкономии в аудитории института и в частных беседах со студентами против политики партии и советского правительства, по колхозному строительству в советской деревне, заявляя, что колхозная форма хозяйства себя на практике не оправдала, что она является нерентабельной и не соответствует интересам и желаниям крестьянства; что крестьяне презирают колхозы, умышленно ломают колхозное имущество; что у крестьян нет стимула к тому, чтобы честно относится к труду в колхозе, так как за свой труд крестьяне ничего не получают. Производимый в колхозе хлеб забирает государство под метелку, ничего не оставляя колхозникам…».⁴¹

По поводу продовольственной помощи Советского Союза Финляндии, Литвинова заявляла: «Только наше правительство может так поступить в отношении советского народа, хлеб отдает иностранному враждебному нам государству, а свой народ оставляет голодным. Американское, английское или хотя бы польское правительство никогда бы так не поступило в отношении своего народа». Молодые «антисоветчики» были приговорены Судебной коллегией по уголовным делам Хакасского областного суда к пяти годам лишения свободы с конфискацией имущества каждого.⁴²

Аналогичное обвинение было выдвинуто в отношении А.И. Примака, заведующего кафедрой основ марксизма-ленинизма и политэкономии Абаканского государственного педагогического института. Состав политического преступления следственными органами усматривался в следующем: «Арестованный Примак во время лекции допускал антисоветские дискуссии и агитацию на третьем курсе истфака пединститута, проводимые с группой антисоветски настроенными студентами – Денисенко, Литвиновой и Мамаевой. Разделял их антисоветские взгляды, Примак никак не реагировал на их антисоветские выступления и не сообщил об этом ни в парторганизацию пединститута, ни в дирекцию, ни в городской и областной комитеты ВКП(б)».⁴³

25 июня 1945 г. А.И. Примак был приговорен Хакасским областным судом на основании статьи 58-12 УК РСФСР «Недонесение о достоверно известном готовящемся или совершенном контрреволюционном преступлении» к лишению свободы сроком на 4 года с отбыванием в ИТЛ без поражения в правах.⁴⁴

Следует отметить, что арестованные граждане по вышерассмотренному делу были последними жертвами политических репрессий в Хакасии периода войны. На этом этапе развития репрессивной политики четко прослеживается тенденция к смягчению мер уголовного наказания за «контрреволюционные преступления».

Таким образом, основные направления политических репрессий в Хакасии периода Великой Отечественной войны были заложены еще в довоенное время. Политика государства в сфере борьбы с государственными преступлениями во время войны отличалась непоследовательностью и резкими поворотами.

На первом этапе (вторая половина 1941 – 1942 гг.) борьбы с «контрреволюционной преступностью» в Хакасии наблюдается процесс ужесточения работы всего карательного механизма. В этот период по политическим мотивам было репрессировано 296 человек, 39 (13 % арестованных) из которых были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Резкие повороты в динамике арестов на первом этапе обуславливались тем, что это был этап наивысшего обострения военно-политической ситуации в стране и общего кризиса сталинской политики. На втором этапе (1943 – первая половина 1945 гг.) было арестовано 101 человек, из них ни один человек не был приговорен к высшей мере наказания. Динамику данного этапа можно объяснить тем, что прежние требования высших судебных инстанций страны, направленные на ужесточение наказаний и, прежде всего, на более широкое применение расстрела утратили актуальность. Причиной тому служит то, что в условиях военного времени политический режим не был заинтересован в уничтожении «человеческого ресурса», необходимого для фронта и системы ГУЛАГа. Карательные акции в отношении крестьянства являлись составной частью упрощенного и слабо организованного советского управления, использовавшего методы террора от случая к случаю, когда иные средства оказывались неэффективными. Они не имели собственного серьезного политического значения, так как основной смысл преследования заключался в реализации общегосударственных заданий по заготовке продовольствия.

Первые основы для проведения массовых депортаций советских граждан разной национальной принадлежности были заложены уже в Указе Президиума Верховного Совета СССР «О военном положении», выпущенном 22 июня 1941 г., где военным властям на прифронтовых территориях, объявленных на военном положении, предоставлялось право выселять в административном порядке всех лиц, признанных социально опасными.⁴⁵

Одним из первых народов, который в период войны был депортирован в Хакасскую автономную область, стали российские немцы, проживающие в районах Поволжья.

П.С. Белан считает, что «во-первых, депортация немецкого населения из прифронтовой и угрожаемой полосы была неизбежной и при ее полном осуществлении могла предотвратить его использование германскими оккупантами для пополнения своих войск и укомплектования органов управления и карательно-полицейского аппарата во временно захваченных районах СССР».⁴⁶

У историков, работающих над проблемой депортации, нет единодушного мнения в объяснении ее причин, что также связано с недостаточной изученностью этого явления. К примеру, Л. де Йонг объяснял причину депортации изменением внешней политики СССР по отношению к Германии. С 1933 г. Германия и Япония, – полагал он, – становятся главными врагами Советского Союза.⁴⁷

Б. Пинкус и И. Фляйшхауэр обобщили точки зрения зарубежных историков и выделили несколько общепринятых точек зрения на причины этнических депортаций, их побудительные мотивы. По их мнению, часть историков считала, что проведение депортации избавляло советское руководство от персональной ответственности за неудачные военные действия. Ряд ученых видели связь этой политики с аналогичными действиями правительств других стран. Третьи называют причиной идею И.В. Сталина о «текучих народах», которые мешали русификации и созданию единого советского этноса. Четвертые полагали, что Сталин использовал войну, чтобы разделаться с народами, сопротивлявшимися его политике, - для окончательного решения вопроса «текучих народов» или ликвидации «колонистов» и «кулаков», по терминологии советской прессы.⁴⁸

Разнообразие причин и отсутствие нормативной базы спецпоселения породили различия в названии депортированных, в том числе и со стороны государственных и партийных структур: «переселенцы», «эвакуированные», «спецпереселенцы», «спецэвакуированные», «переселенные по государственному заданию», «трудпоселенцы», «переселенные или эвакуированные по линии НКВД». Данные термины по отношению к депортированным в официальных документах продолжают встречаться практически до 1942 г. и заменяются впоследствии единым – «спецпереселенцы», с 1945 г. – «спецпоселенцы», а с 1949 г. – «выселенцы», что позволяет считать эти термины синонимами.⁴⁹

Система спецпоселений за свою историю претерпела несколько реорганизаций, причинами которых были изменения в социальной и экономической политике советского государства. В истории формирования режима спецпоселения выделяются три основных этапа.

Первый этап охватывает время с 1941 по 1943 г., когда проходил процесс выселения и вхождения немцев в существующую систему спецпоселений. Этап отличается отсутствием четкой регламентации правового положения спецпереселенцев-немцев.

Второй этап – с 1944 по 1949 г. – период оформления нормативно-правовой и организационной базы системы спецпоселений, ее реорганизации. Происходит юридическое закрепление статуса спецпереселенцев-немцев, ужесточение режима проживания и превращение системы спецпоселений в обособленный механизм с единым экономическим и правовым пространством. В это время были определены и нормативно закреплены основные задачи и принципы деятельности системы спецпоселений.

Третий этап – начало – середина 50-х гг. характеризуется постепенным ослаблением и последующим снятием режима спецпоселения вследствие его экономической, политической и социальной несостоятельности.⁵⁰

Таким образом, большинство историков, работающих над проблемой депортации российских немцев, поддерживают главную причину переселения – наличие «синдрома пятой колонны» в СССР накануне и во время Второй мировой войны.

Непосредственным началом депортации поволжских немцев послужил Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 г. «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». В нем отмечалось следующее: «По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья. О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, - следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов Советского народа и Советской власти… Советское Правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья… Для расселения выделены изобилующие пахотной землей районы Новосибирской и Омской областей, Алтайского края, Казахстана и другие соседние местности…».⁵¹

Также 28 августа 1941 г. в составе центрального аппарата НКВД был образован Отдел спецпоселений, создававшийся исключительно для приема и размещения перемещенных немцев.⁵² Депортируемые немцы, проживающие до депортации большей частью в компактных поселениях, были расселены на обширных просторах Сибири. Основным местом принудительного расселения этнических депортантов стали в первую очередь регионы Западной Сибири. Это Новосибирская, Омская, Томская и Кемеровская (после выделения последних из состава Новосибирской области в 1943 и 1944 гг. соответственно) области, Алтайский и Красноярский края.⁵³

В обстановке тоталитарного государства сложно установить мотивы тех или иных мероприятий. Но в данном случае впервые ликвидировалась автономная республика. С другой стороны, выселение такой массы людей без объявления причин могло вызвать определенные эксцессы, что объясняет и заведомо преувеличенное количество «диверсантов и шпионов» в республике, объявленное в Указе. В то же время это был своеобразный психологический ход советского руководства. Не следует забывать о такой простой возможности выселения немцев Поволжья, как эвакуация, без нагнетания национальной и социальной розни. Очевидно, что формулировка Указа в первую очередь предназначалась для окружающего населения, а уже во вторую - для немецких переселенцев. Идеологическая атмосфера советского государства была такой, что способствовала принятию на веру любой официальной версии, особенно в условиях войны.

Всего было выселено 438,7 тыс. немцев, в том числе из АССР Немцев Поволжья – 365,8, из Саратовской области – 46,7 тыс. и из Сталинградской области – 26,2 тыс. человек.⁵⁴ В Красноярский край по состоянию на 5 ноября 1941 г. прибыло 77259 немцев из районов Поволжья.⁵⁵ Из числа так называемого «спецконтингента», который был депортирован осенью 1941 г. в Красноярском крае формировалась группа, немцев перебрасываемая в Хакасию. Следует отметить, что до начала войны в Хакасской автономной области проживало 333 человека представителей немецкой национальности (по состоянию переписи населения 1939 г.).⁵⁶ Проживавшие на 1939 г. в Хакасской автономной области немцы были переселены в Южную Сибирь еще в период проведения столыпинской аграрной реформы в начале ХХ в.

Вопросом приема и размещения депортируемого контингента в Хакасии занималась созданная 8 сентября 1941 г. областная «тройка» из числа представителей Хакасского обкома ВКП(б), областного управления НКВД и исполкома облсовета. Областная «тройка» планировала принять на расселение в Хакасии 10,5 тыс. советских граждан немецкой национальности. Для обустройства на новом месте предусматривалось: 1) утвердить план распределения средств по районам Хакасской автономной области на расходы по переселению (питание и перевозки переселенцев на места вселения); 2) предложить сельхозбанку обеспечить своевременную выдачу кредитов семьям переселенцев. Установить, что семьям переселенцев из Поволжья, которым не предоставлены в местах вселения дома, выдается на постройку домов, а в необходимых случаях и на ремонт домов, кредит по линии сельхозбанка в размере до 2000 рублей сроком на 5 лет из 3% годовых, с погашением полученного кредита со второго года после получения».⁵⁷

По данным Государственного архива РФ в Хакасию было депортировано 15136 немцев из районов Поволжья.58 Движение «спецконтингента» в регион представлено в таблице 5.

Таблица 5.

Прибывшие в область спецпереселенцы сразу же брались на учет Хакасским областным управлением НКВД СССР. Государством был четко определен статус депортированных немцев: «…Имеющиеся у ссыльнопоселенцев на руках паспорта, подлежат уничтожению органами НКВД и замене их соответствующими удостоверениями, установленными для этой категории лиц (ссыльных). Ссыльнопоселенцы обязаны являться на регистрацию в органы НКВД в установленное время. Самовольный выезд из места поселения рассматривается как побег из ссылки. За совершенные преступления ссыльнопоселенцы привлекаются к уголовной ответственности в общем порядке. Ссыльнопоселенцы имеют право: а) работать на государственных, кооперативных и других предприятиях и в учреждениях, быть членами сельскохозяйственных, кустарно-промысловых и рыболовецких артелей, с распространением на них общего трудового законодательства; б) вступать в брак, как между собой, так и с другими гражданами; в) получать государственное пособие по инвалидности, по смете НКВД СССР».⁵⁹

В справке Отдела спецпоселений НКВД СССР также затрагивался статус депортированных в регионы страны немцев. В ней отмечалось следующее: «Место явки на периодическую регистрацию лица, состоящего под гласным надзором, назначается ближайшее от его места жительства районное отделение РКМ, где на каждое такое лицо ведется контрольный лист явок. Указания о взятии под гласный надзор, о сроках явки на регистрацию и контрольные листы явок органы РКМ получают от соответствующего 1 Спецотдела УНКВД. Учет ссыльных сосредотачивается в 1 Спецотделе НКВД/УНКВД по карточке Ф.№1. Кроме того, на каждое лицо заводится личное учетное дело, куда приобщаются: выписка из протокола Особого совещания, подписка, заявления с результатами их рассмотрения, копии выданных удостоверений и прочее (§ 38 инструкции)… Вопрос о перемене места ссылки разрешается только постановлением Особого совещания».⁶⁰

Трудовое использование немцев началось практически сразу же по прибытии в районы спецпоселения. На заседании бюро Хакасского обкома партии 18 ноября 1941 г. был рассмотрен вопрос об устройстве прибывших немцев-спецпереселенцев в Хакасию. Было отмечено следующее: «Проведенной проверкой ОК ВКП(б) Усть-Абаканского, Боградского и Бейского районов установлено, что в основном переселенцы, прибывшие в Хакасскую область, хозяйственно устроены, с прибытием на места расселения сразу же включились в производственную работу колхозов, предприятий. Наряду с этим, райкомы ВКП(б), исполкомы райсоветов и райзо неудовлетворительно проводят работу по оформлению и приему переселенцев в члены колхозов, по Шарыповскому району ни одного хозяйства не принято, по Усть-Абаканскому из 184 хозяйств оформлено и принято в колхозы 43 хозяйства, по существу райкомы ВКП(б) и исполкомы райсоветов не знают фактического положения дел в работе по приему переселенцев в члены колхозов и эта работа пущена на самотек».⁶¹ Также на заседании Бюро подчеркивалось, что специалисты среди спецпереселенцев использовались не по специальности, особенно это проявлялось в Шарыповском районе, также отмечался факт недостаточной включенности в производственную работу женщин, имеются факты отказа отдельных спецпереселенцев от физической работы в колхозе (Боград, Шарыпово, Усть-Абакан).⁶²

20 декабря 1941 г. в Хакасский обком ВКП(б) поступила информация от секретаря Аскизского райкома ВКП(б) А. Серпуховитина об устройстве переселенцев-немцев Поволжья из Сталинградской и Саратовской областей: «Из прибывших переселенцев – немцев трудоспособных старше 16 лет – 820 человек, имеющих квалификации: трактористов – 51, комбайнеров – 7, шоферов – 2, счетоводов-бухгалтеров – 11, учителей – 14, агрономов – 2, зоотехников – 1, сапожников – 7, плотников – 6. В числе прибывших переселенцев-немцев 13 членов ВКП(б), 1 кандидат, всего 14, из них работают в колхозах 13 человек. За время пребывания в районе много переселенцев выдвинуто на руководящую работу, например: Эргардт, член ВКП(б) – председатель колхоза «Горный Абакан», Крайсман – зам. председателя колхоза «Ленин Чубе», Роот – зав. МТФ «Аргыс Ленина», Меркер – зав. райторготделом, до 20 человек работают бригадирами, зав.фермами».⁶³

Таким образом, в более выгодном положении оказались работники сельского хозяйства: механизаторы, комбайнеры, агрономы, ветеринары, зоотехники, счетоводы, что позволило деревне в какой-то мере ликвидировать дефицит рабочей силы, вызванный военной мобилизацией. Однако, большинству представителей немецкой интеллигенции, ученым, врачам, учителям, инженерно-техническим работникам и другим специалистам пришлось работать на неквалифицированных работах.

Достаточно трудное положение депортированных в Хакасию немцев вызывало недовольство своими бытовыми условиями. Так, 20 декабря 1941 г. отмечалось, что: «В переселенческий отдел при исполкоме крайсовета за последние 2 месяца стали поступать заявления от переселенцев – немцев по вопросам выдачи продовольственного хлеба и скота по квитанциям… В переселенческий отдел поступило 114 заявлений от переселенцев, в которых они просят хлебную помощь. С хлебным вопросом эти переселенцы осаждают исполком райсоветов».⁶⁴

Достаточно распространенным способом, которым пытались повлиять на властей ссыльнопоселенцы, был невыход на работу. К примеру, в Ширинском районе: «…В колхозе «Алтын Чул», переселенец Гарт Андрей Карлович отказался выехать на работу лесозаготовок. Зеферт, работающий в МТС, отказался пойти на работу, не заявляя мотивы невыхода».⁶⁵

В Аскизском районе ситуация была достаточно похожая: «…Колхозник колхоза «Ленин Чубе» Гельцман не хочет работать на трудодни… Денк в колхозе им. Кагановича, когда его посылали в ночную смену молотить, он выступил и заявил, что с колхозниками обращаются как с животными, издеваются».⁶⁶

Депортация немцев из районов Поволжья была лишь первым этапом проявления репрессивной политики в отношении национальных меньшинств государством.

На территории Хакасии находилось, более 30 спецкомендатур НКВД, в задачи которых входило: установление численности семей и количества спецпереселенцев; обеспечение контроля за движением спецпереселенцев в границах районов расселения; выявление трудоспособных спецпереселенцев в целях контроля за их трудовым устройством; своевременное выявление побегов спецпереселенцев с мест их расселения; выдача справок спецпереселенцам.⁶⁷ На основании этих положений немцы-спецпереселенцы оказались привязанными к месту своего района и спецкомендатуры, становясь объектом тотального контроля со стороны властей.

Следующим этапом репрессивной политики государства в отношении немцев была мобилизация трудоспособного населения в трудовые армии. Мобилизация всех трудоспособных мужчин и женщин происходила через военкоматы, из этого контингента создавались военизированные формирования, имевшие трехзвенную структуру (рабочие отряды – рабочие колонны – рабочие бригады). Трудармии сочетали в себе элементы военной службы, производственной деятельности, гулаговского режима содержания. Зачатки трудармии появились в конце 1941 г., когда были созданы первые рабочие колонны из мобилизованных украинских немцев и немцев, изъятых из Красной Армии. Массовый характер это явление прибрело после постановлений ГКО СССР от 10 января и 14 февраля 1942 г. «О порядке использования немцев-спецпереселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет». Трудармии просуществовали до 1946 г., а когда были ликвидированы «зоны», трудармейцы смогли вызвать к себе семьи, и перешли в категорию спецпереселенцев.⁶⁸

В Хакасской автономной области немцы использовались по линии НКПС СССР на строительстве железной дороги Сталинск-Абакан. Кроме того, спецперселенцы использовались в качестве рабочей силы на лесозаготовках. Всего в предприятия лесной промышленности «направлено переселенцев спецконтингента 6858 человек, из них трудоспособных 2794 человека и работает 2673 человека».⁶⁹ К тресту «Хакасслес» было приписано 1748 человек, из которых работало 433 человека.⁷⁰ Администрацией треста отмечалось, что: «Вследствие отсутствия навыков и недостаточной работы руководства предприятиями по производственному обучению, большинство работающих из спецконтингента не выполняют дневных норм выработки, медленно осваивают квалификацию лесного рабочего».⁷¹

Новым явлением в развитии политических репрессий в Хакасии во время войны было проведение карательных акций в отношении депортированного в регион так называемого «спецконтингента» из числа немцев Поволжья. Этот народ рассматривался местными властями как потенциальный «контрреволюционный элемент». За период войны в Хакасии было арестовано по «контрреволюционным преступлениям» 30 немцев.⁷²

Уже в конце 1941 г. местные органы НКВД стали арестовывать лиц из числа депортированного спецконтингента немцев Поволжья. Так, был арестован В.И. Кронвальдт, конюх сельпо Шарыповского района. Он обвинялся в том, что: «В октябре месяце 1941 г. во время раскомандировки клеветал на материальное положение колхозников, дискредитировал колхозы и высказывал угрозы в адрес руководителей колхоза… Кронвальдт говорил: «В колхозе пусть работают колхозники… Советская власть издевается над честным народом, заморила его голодом».⁷³ Хакасский областной суд приговорил арестованного по этому делу Кронвальдта на основании статьи 58-10 ч.II УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией лично принадлежащего ему имущества.⁷⁴

В 1942 г. был арестован другой немец-спецпереселенец И.Н. Штауб, шофер колхоза им. Буденного. Он обвинялся в «систематическом распространении контрреволюционных пораженческих слухов…».⁷⁵ Арестованной в 1943 г. П.И. Кайзер инкриминировалось, что: «…Будучи враждебно настроенной, против существующего в СССР строя, она систематически проводит среди населения контрреволюционную клевету на руководителей партии и советского правительства, предсказывая неизбежную гибель Советской власти в войне с фашистской Германией. Допрошенная по данному делу свидетель показала следующее: «В июле месяце 1942 г. я была на квартире у Кайзер, последняя в разговоре о военных действиях, обратившись ко мне, заявила: «Ты знаешь, русские уже сами убеждены в том, что Гитлер победит, да это и так вполне понятно. Немцы не дают Красной Армии отдохнуть».⁷⁶ Судебная коллегия по уголовным делам Хакасского областного суда приговорила П.И. Кайзер на основании статьи 58-10 ч.II УК РСФСР к десяти годам лишения свободы, с отбыванием срока в ИТЛ НКВД СССР, с последующим поражением в избирательных правах сроком на пять лет.⁷⁷

Следует отметить, что в период войны некоторые советские немцы, которые подвергались репрессиям, занимали в народном хозяйстве руководящие должности. В 1942 г. в отношении начальника участка по строительству железнодорожной линии Бурмейстера было возбуждено уголовное дело. К обвинению в антисоветской агитации добавлялось обвинение следующей формулировки: «Арестованный систематически саботировал выполнение государственного задания по строительству железнодорожной линии, отказывался от работы, нормы выработки выполнялись на его участке на 50%, был застрельщиком организованного срыва работ».⁷⁸ Практически аналогичным образом звучало обвинение в отношении гражданина Кербера, который в 1942 г. обвинялся в том, что «систематически саботировал в системе лесной промышленности – лесоплава, ежедневно демонстративно производил отказ и невыход на работу, в то же время проводил разложенческую агитацию, направленную на срыв выполнения плана сплавных работ».⁷⁹

Депортация немцев Поволжья имеет несколько особенностей. Во-первых, она отличалась массовостью (около полумиллиона человек было выселено за два месяца), во-вторых, впервые за всю историю депортаций советского периода публично была указана причина принудительного переселения – превентивная мера с целью предупреждения политических преступлений (предыдущие же акции проводились в условиях секретности). Однако сам механизм депортации оставался неизменным.

Анализируя положение депортированных в сентябре-октябре 1941 необходимо отметить, что ситуация, в связи с прибытием переселенцев-немцев на места вселения, сложилась противоречивой:

Во-первых, органы НКВД, проводившие депортацию, и местные структуры, обеспечивавшие прием и расселение спецпереселенцев-немцев, выполнили поставленную перед ними советским и партийным руководством задачу – депортация прошла организованно, в сжатые сроки, с минимально возможными потерями и недостатками. Все немцы были расселены в составе семей, получили крышу над головой и возможность трудоустройства в сельской местности.

Во-вторых, местное руководство делало, особенно осенью 1941 г., все возможное для быстрейшего устройства депортированных. Изыскивались средства на расселение немцев, свободные жилищные фонды, решались вопросы трудоустройства. Другое дело, что этих возможностей было не так уж и много. С началом Великой Отечественной войны у регионального руководства на первое место выходит задача – обеспечить нужды фронта любой ценой, в связи с этим спецпереселенцы, практически до конца войны оказались предоставленными сами себе. Функции же НКВД сводились к их трудовому использованию и контролю.

В-третьих, несмотря на детальное планирование, прибытие практически единовременно столь значительной массы людей привело к резкому обострению хозяйственной ситуации на местах – катастрофически не хватало отдельного жилья, не были полностью решены вопросы компенсации за оставленное имущество, централизованного обеспечения спецпереселенцев продуктами питания. Основной причиной сложившегося положения явилось отсутствие у областной власти материальных и финансовых возможностей, отказ центральных органов власти от дополнительного финансирования.

В-четвертых, отсутствие проработанной правовой базы, обеспечивающей соблюдение прав спецпереселенцев, привело к невыполнению декларированных в Указе о переселении обещаний правительства, сделало невозможным разрешение вопросов рационального трудоустройства немцев, обострило социальные проблемы.

Вышеуказанные проблемы, нерешенные во время подготовки и проведения депортации, обусловили в дальнейшем резкое ухудшение положения немцев в период их проживания на спецпоселении.

Создание режима спецпоселения для депортированных немцев в Хакасскую автономную область было одной из форм политических репрессий. Так называемый «спецконтингент», компактно расселившийся в районах области, прошел все этапы карательных акций государства, в том числе и мобилизацию в трудовые армии. Однако немцы являлись не единственным депортированным в регион народом во время войны. Другим народом, пострадавшим от действия советского карательного механизма стали калмыки.

Отдельные аспекты депортации калмыцкого населения в 1944 г. в Хакасию были рассмотрены в статье В.А. Кышпанакова, в которой впервые были введены в научный оборот данные областного отдела здравоохранения о количестве прибывшего в регион калмыков.⁸⁰

27 декабря 1943 г. Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «О ликвидации Калмыцкой СССР и образовании Астраханской области в составе РСФСР». В нем говорилось: «Учитывая, что в период оккупации немецко-фашистскими захватчиками территории Калмыцкой АССР многие калмыки изменили Родине, вступали в организованные немцами отряды для борьбы против Красной Армии, предавали немцам честных советских граждан, захватывали и передавали немцам эвакуированный из Ростовской области и Украины колхозный скот, а после изгнания Красной Армией оккупантов организовывали банды и активно противодействуют органам Советской власти по восстановлению разрушенного немцами хозяйства, совершают бандитские налеты на колхозы и терроризируют окружающее население…».⁸¹ В соответствии с постановлением СНК СССР от 28 декабря 1943 г. «О выселении калмыков, проживающих в Калмыцкой АССР» депортации подлежали 95000 калмыков. В Красноярский край соответственно – 25000 человек,⁸² но фактически было депортировано 21669 спецпереселенцев.⁸³

По учетным данным среди калмыков-спецпереселенцев, депортированных в Красноярский край значилось: членов ВКП(б) - 270 человек, кандидатов в члены ВКП(б) – 48, членов ВЛКСМ – 357, в том числе бывших руководящих работников из членов партии и специалистов – 38 человек участников Отечественной войны – 124, орденоносцев – 12 человек.⁸⁴ Из общего количества переселяемых в Красноярский край калмыков, был предусмотрен так называемый «лимит» для Хакасской автономной области. Депортированные калмыки стали прибывать в регион с начала 1944 г. В районы области прибыло 4391 человек из числа спецконтингента. Эшелоны с калмыками прибыли на следующие станции: а) ст. Копьево – 1034 человек; б) ст. Шира – 1160; в) ст. Сон – 925; г) ст. Усть-Бюрь – 730; д) ст. Капчалы – 175; е) ст. Абакан – 137; ж) ст. Лесозавод – 230».⁸⁵

Данные о состоянии здоровья и материально-бытовых условиях прибывшего спецконтингента сообщаются в годовом текстовом отчете областного отдела здравоохранения за 1944 г. В отчете подчеркивается, что: «Прибывшие на 100% были завшивлены. На ст. Копьево прибывший спецконтингент подвергся медицинскому осмотру и санитарной обработке. Из 1034 человек больных оказалось 128 человек. Умерло от дистрофии и туберкулеза легких 12 человек. Расселены в шести населенных пунктах района, прошли трехкратную санитарную обработку… Спецконтингент прибывший на ст. Абакан в основном направлен на жительство в Минусинский район. Санитарное состояние эшелонов плохое. У прибывших обнаружена колоссальная завшивленность, с эшелона снят ряд трупов…».⁸⁶

В г. Черногорске депортированные калмыки устроились следующим образом: «Общежития в 9-м поселке все время находятся в антисанитарном состоянии… Живут здесь калмыки – спецконтингент с семьями… Среди спецконтингента были случаи сыпного тифа – 7 человек. Случаи зарегистрированы в 4 бараках… Оборудование общежитий очень скудное – в основном топчаны, столы, табуретов и скамеек нет. Тумбочки имеются в небольшом количестве, в бараках – полуземлянках их нет совсем».⁸⁷

Одним из направлений в трудовом использовании депортированного спецконтингента из бывшей Калмыцкой АССР стала лесная промышленность. Так, трест «Хакасслес» в январе 1944 г. получил пополнение из числа калмыков в количестве 539 человек.⁸⁸

Однако проблема трудоустройства депортированных в Хакасию калмыков долгое время оставалась в числе трудно поддающихся разрешению местными властями. Начальник УНКВД по Красноярскому краю И.П. Семенов в докладе НКВД СССР 8 марта 1944 г. писал: «В большинстве районов трудовое использование спецпоселенцев-калмыков еще далеко неудовлетворительное. Большая часть трудоспособного контингента до сих пор не трудоустроена. Руководители хозяйственных организаций отказываются принимать спецпоселенцев. Так, в Саралинском районе из 229 трудоспособных были трудоустроены только 149 человек».⁸⁹

12 мая 1944 г. краевым комитетом ВКП(б) и отделом спецпоселений УНКВД Красноярского края было принято совместное решение о переселении депортированных калмыков в северные районы края для использования их на рыбных промыслах. Переселению подлежала также часть спецконтингента, расселенного в Хакасии. Из Ширинского района переселению подлежали - 154 семьи (522 человека), Усть-Абаканского – 203 семьи (741 человек), Боградского – 123 семьи (233 человека). Общее количество переселяемых составило 1496 человек.⁹⁰ Данная акция местных властей в отношении калмыков носила принудительный характер, и, по сути, может рассматриваться как вторичная депортация (хотя и в пределах Красноярского края). По сути, переселение части калмыцкого населения Хакасии предопределяло высокую их смертность, так как они не были приспособлены к суровым климатическим условиям крайнего севера.

В отчете красноярского крайкома ВКП(б), который был адресован секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову от 26 августа 1944 г. «О хозяйственном и трудовом устройстве спецпереселенцев, расселенных в Красноярском крае» имеются свидетельства о сложностях, с которыми столкнулись калмыки, депортированные в регион. В нем подчеркивалось, что в результате имеющихся недостатков в бытовом обслуживании и организации труда спецпереселенцев, а также в результате слабой массово-политической работы среди них, некоторые высказывают недовольство своим положением. Так, калмычка Есекова, проживающая в Боградском районе, заявила: «Нас привезли сюда на каторгу, заставляют работать, выполнять норму выработки и мучают, а я считаю, лучше сидеть дома и не работать, все равно будут кормить».⁹¹

В докладной записке крайкома от 19 октября 1944 г. «О трудовом и хозяйственном устройстве спецпереселенцев-калмыков, расселенных в Красноярском крае» сообщалось следующее: «Проверкой установлено, что с момента расселения спецпереселенцев-калмыков советскими, партийными и хозяйственными организациями в крае проделана значительная работа и имеются положительные результаты по освоению этих контингентов. Производительность труда спецпереселенцев-калмыков значительно повысилась, все трудоспособные полностью привлечены на работы, абсолютное большинство спецпереселенческих семей, расселенных в сельском хозяйстве вступили членами колхозов, улучшились жилищно-бытовые условия и обеспеченность продуктами питания, за счет бесплатной выдачи им скота, муки и крупы, а также улучшения общественного питания, особенно в период созревания овощей и картофеля».⁹²

Вместе с тем, несмотря на отмечаемые положительные тенденции в жизни депортированных калмыков, высока была смертность среди спецконтингента. Это было связано с недостаточным снабжением их продуктами питания, в результате чего доминировали смерти, связанные с истощением, а также из-за вспышек эпидемиологических заболеваний, особенно в Усть-Абаканском районе.⁹³

В числе депортированного в Хакасскую автономную область калмыцкого населения были представители национальной интеллигенции, которые сыграли значительную роль в развитии науки и культуры Хакасии. Так, следует отметить Церена-Доржи Номинханова, кандидата филологических наук, который был утвержден первым Ученым секретарем Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы и истории.⁹⁴

В период войны аресты по политическим мотивам проводились и среди депортированных в Хакасию калмыков. Так, в 1944 г. была арестована калмычка-спецпереселенка Г.К. Карвина, работавшая к моменту ареста врачом Боградской районной больницы. Она обвинялась в том, что «ее отец и брат, буржуазные националисты, репрессированные органами Советской власти и расстреляны за контрреволюционную деятельность…».⁹⁵

Основой обвинения стали биографические данные Г.К. Карвиной. В результате ей инкриминировалось, что она: «Враждебно настроена к Советской власти, в период оккупации Калмыцкой АССР немецкими войсками в 1943 г. широко афишировала перед немецким командованием, что якобы Советская власть ее мучила, репрессировала и расстреляла ее родных, тем самым получила доверие немецкого командования и была назначена главным врачом больницы по излечению немецких офицеров, и личным врачом бургомистра Мышлевского. Изменив Советской Родине, Карвина увязалась с гестапо, куда передавала сведения о Красной Армии, а также выдала двух коммунистов, которые гестаповцами были арестованы и расстреляны. За измену Родине и шпионаж Карвина получила от немцев золотые часы, золотое кольцо, шинель, что носит в данное время на себе, и ряд других вещей и продуктов. В конце 1943 г. Карвина была выслана из пределов Калмыцкой АССР в Боградский район Красноярского края, где среди спецконтингента-калмыков ведет антисоветскую агитацию, выражая недовольство Советской властью и советским правительством, восхваляя немецкий строй и немецкую армию».96 В результате арестованная по этому делу Карвина была приговорена Хакасским областным судом на основании статьи 58-10 ч. II УК РСФСР к десяти годам ИТЛ.⁹⁷

Аресты граждан из числа депортированного в Хакасию спецконтингента свидетельствуют о субрепрессиях, то есть о проведении вторичной карательной акции, после массовой депортации из традиционных мест расселения.

Все вышеперечисленные факты позволяют сделать следующие выводы. Политические репрессии на основании этнического признака в условиях тоталитарного государства оказались мощным механизмом деструктивного воздействия на национальное самосознание депортированных этносов и закрепили силовые методы «решения» национального вопроса в СССР. В результате массовой депортации немцев и калмыков в Хакасскую автономную область и оформления системы спецпоселений эти народы оказались лишены прав на свободный выбор места жительства, был предопределен род их занятий, сопряженный, как правило, с тяжелым физическим трудом в сельском хозяйстве и на промышленных предприятиях Хакасии.

Итак, репрессивная политика советского государства в Хакасской автономной области в период Великой Отечественной войны претерпела частичную трансформацию, которая была связана как с реорганизацией высших органов власти, в том числе и карательных, так и с изменением идеологической обстановки в стране в сторону ужесточения. В период войны режим на центральном и региональном уровнях занимался активным выявлением так называемой «пятой колонны», которая рассматривалась в качестве пособника напавшего врага в лице нацистской Германии, ее сателлитов. Следствием этого явились массовые депортации целых народов из прифронтовой зоны. Как и другие восточные регионы СССР, Хакасская автономная область вынуждена была принять и расселить часть депортированного «спецконтингента» - немцев, проживавших в районах Поволжья, и калмыков в связи с расформированием Калмыцкой АССР. Аресты по «контрреволюционным преступлениям» были особенно масштабными на начальном этапе войны. Со стабилизацией и улучшением положения на фронте маховик политических репрессий в Хакасии уменьшал свои обороты. Подавляя преимущественно нелояльные «антисоветские» слои, или признаваемые таковыми, государство, как и в предшествующие годы, стремилось добиться в обществе однородного восприятия и единой оценки политических событий в стране и мире, адекватных официальным установкам.

Примечания

1 Коровин В.В. Указ. соч. - С. 46.

2 Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. - М.: Республика, 1993. - С. 158.

3 Лубянка. ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ. 1917-1960. Справочник. / Науч. ред. Р.Г. Пихоя. - М.: МФД, 1997. - С. 28.

4 Там же. - С. 34.

5 Уголовный кодекс РСФСР. Комментарии / Под ред. председателя Верховного Суда РСФСР И.Т. Голякова. - М.: Юридическое изд-во НКЮ СССР, 1946. - С. 289-291.

6 История сталинского Гулага. Конец 1920-х – первая половина 1950-х годов: Собрание документов в 7-ми томах / Т.1. Массовые репрессии в СССР / Отв. ред. Н. Верт, С.В. Мироненко. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 428-429.

7 Папков С.А. «Контрреволюционная преступность» и особенность ее подавления в годы Великой Отечественной войны // Урал и Сибирь в сталинской политике. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. - С. 215.

8 Там же. - С. 216.

9 Подсчитано автором: См.: Данные о количестве арестованных по «контрреволюционным преступлениям» в Красноярском крае предоставлены красноярским обществом «Мемориал»; Книга Памяти жертв политических репрессий Республики Хакасия / Под ред. Н.С. Абдина. - Абакан: Стрежень, 1999. - Т.1. - С. 21-432, Абакан: Стрежень, 2000. - Т.2. - С. 14-252.

10 См.: Книга Памяти жертв политических репрессий Республики Хакасия / Под ред. Н.С. Абдина. - Абакан: Стрежень, 1999. - Т.1. - С. 21-432, Абакан: Стрежень, 2000. - Т.2. - С. 14-252.

11 Подсчитано автором. См.: Книга Памяти жертв политических репрессий Республики Хакасия / Под ред. Н.С. Абдина. - Абакан: Стрежень, 1999. - Т.1. - С. 21-432, Абакан: Стрежень, 2000. - Т.2. - С. 14-252.

12 Отдел новейшей истории Государственного архива Республики Хакасия (далее ОНИ ГАРХ). Ф. 2. Оп. 1. Д. 871. Л. 13.

13 Там же. - Л. 41.

14 Гавриленко В.К. Записки прокурора. - Абакан: УПП «Хакасия», 2002. - С. 39.

15 Государственный архив Республики Хакасия (далее ГАРХ). Ф. Р-674. Оп. 1а. Д. П-21982. ЛЛ. 81-81об.

16 Там же. - Л. 87.

17 Там же. - Д. П-21914. Л. 3.

18 Там же. - Л. 58.

19 Там же. - Л. 67 об.

20 Там же. - Л. 72.

21 Там же. - Д. П-11025. ЛЛ. 3-3 об.

22 Архив ВС РХ. Наряд с постановлениями и протестами по спецделам за 1959 г. - Л. 589.

23 ГАРХ Ф. Р-674. Оп. 1а. Д. П-21876. Л. 3.

24 Там же. - Д. П-20436. Л. 2.

25 Там же. - Д. П-19075. Л. 3.

26 Там же. - Л. 68.

27 Там же. - Д. П-12748. Л. 128.

28 Там же. - Л. 144.

29 Грудинин Ш. Жестоко карать дезертиров // Советская Хакасия. - 1943. - 28 февраля. - С. 2.

30 ГАРХ. Ф. Р-674. Оп. 1а. Д. П-14111. Л. 61.

31 Там же. - Д. П-5346. Л. 102.

32 Там же. - Д. П-17190. Л. 4.

33 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. - М.: Политиздат, 1985. - Т.7. - С. 281-282.

34 Там же. - С. 284.

35 Государственный архив Красноярского края (далее ГАКК) .Ф.Р-1434. Оп. 12. Д. 8 Л. 52.

36 Симонов С. Организовать хорошую работу // Советская Хакасия. - 1943. - 16 марта. - С. 2.

37 ОНИ ГАРХ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 993. Л. 20.

38 ГАКК.Ф.Р-1434. Оп. 12. Д.8 Л. 46.

39 Есиповский И. Преступники наказаны // Советская Хакасия. - 1943. - 10 марта. - С. 3.

40 ОНИ ГАРХ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 993. ЛЛ. 20, 23, 25.

41 Там же. - Д. 865. Л. 29.

42 Там же. - ЛЛ. 29-29 об.

43 Там же. - Л. 33.

44 Там же. - Л. 44.

45 Подсчитано автором. См.: Книга Памяти жертв политических репрессий Республики Хакасия / Под ред. Н.С. Абдина. - Абакан: Стрежень, 1999. - Т.1. - С. 21-432, Абакан: Стрежень, 2000. - Т.2. - С. 14-252.

46 Белан П.Б. Малоизвестные страницы истории советских немцев в годы Великой Отечественной войны // История немцев Центральной Азии. - Алматы, 1998. - С.110.

47 Йонг Л. де. Немецкая пятая колонна во Второй мировой войне. - М.: «Международная литература», 1958. - С. 213.

48 Fleischhauer I., Pinkus B. Die Deutschen in der Sowjetunion. - Baden-Baden, 1987. - S. 317.

49 Шадт А.А. Спецпоселение российских немцев в Сибири (1941-1955 гг.): Дисс. … канд. ист. наук. - Новосибирск, 2000. - С. 47.

50 Там же. - С. 69.

51 Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. - Курск: Генеральная прокуратура РФ, 1999. - Т.2. - С. 167-168.

52 Лубянка. ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ. 1917-1960. Справочник. / Науч. ред. Р.Г. Пихоя. - М.: МФД, 1997. - С. 31.

53 История сталинского Гулага. Конец 1920-х – первая половина 1950-х годов: Т.5. Спецпереселенцы в СССР / Отв. ред. Т.В. Царевская-Дякина. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 326.

54 Там же. - С. 326.

55 Шадт А.А. Прием и расселение спецпереселенцев-немцев в Западной Сибири (1941-1942 гг.) // Миграционные процессы среди российских немцев: исторический аспект (Материалы международной научной конференции, Анапа, 26-30 сентября 1997 г.). - М.: Готика, 1998. - С. 319.

56 ОНИ ГАРХ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 798. Л. 161.

57 Центр хранения и изучения документов новейшего времени Красноярского края (далее ЦХИДНИКК). Ф. 26. Оп.3. Д. 116. ЛЛ. 85-86.

58 Государственный архив Российской Федерации (далее ГАРФ). Ф.Р-9479. Оп. 1. Д. 83. ЛЛ. 90, 94, 106, 156, 161, 165.

59 Там же. - Д. 87. Л. 1об.

60 Там же. - Л. 2.

61 ОНИ ГАРХ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 798. - Л. 316.

62 Там же. - Л. 317.

63 Там же. - ЛЛ. 715а, 715а об.

64 ЦХИДНИКК. Ф. 26. Оп. 3. Д. 6. Л. 177.

65 Там же. - Л. 317а, 317б.

66 ОНИ ГАРХ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 808. ЛЛ. 715а-715а об.

67 Зяблицева С.Н. Особенности репрессивной политики государства по отношению к гражданам немецкой национальности в 1940-1960-е гг. // Политические репрессии в Хакасии и других регионах Сибири (1920-1950-е годы). Материалы межрегиональной научно-практической конференции, проходившей 20 декабря 2000 г. в г. Абакане / Отв. Ред. А.П. Шекшеев. - Абакан: Журналист, 2001. - С. 92.

68 «Мобилизовать немцев в рабочие колонны…И. Сталин». Сборник документов (1940- годы). - М.: Готика, 1998. - С. 8.

69 ЦХИДНИКК. Ф. 26. Оп.13. Д. 383. Л. 121.

70 Там же. - Л. 121.

71 Там же. - Л. 122.

72 Подсчитано автором. См.: Книга Памяти жертв политических репрессий Республики Хакасия / Под ред. Н.С. Абдина. - Абакан: Стрежень, 1999. - Т.1. - С. 21-432, Абакан: Стрежень, 2000. - Т.2. - С. 14-252.

73 ГАРХ. Ф. Р-674. Оп. 1а. Д. П-21910. Л. 48 об.

74 Там же. - Л. 51 об.

75 Там же. - Д. П-14036. Л. 5.

76 Там же. - Д. П-13605. ЛЛ. 3-3 об.

77 Там же. - Л. 65.

78 Там же. - Д. П-13605. Л. 3.

79 Там же. - Д. П-20416. Л. 3.

80 Кышпанаков В.А. Изгнанные народы (О депортации советских немцев и калмыков в Хакасскую автономную область в 1941-1945 гг.) // Хакасия в годы Великой Отечественной войны: боевой и трудовой подвиг / Отв. ред. Я.И. Сунчугашев. - Абакан: Хакасское книжное изд-во, 1995. - С. 55-61.

81 История сталинского Гулага. Конец 1920-х – первая половина 1950-х годов: Т.1. Массовые репрессии в СССР / Отв. ред. Н. Верт, С.В. Мироненко. - М.: РОССПЭН, 2004. - С. 477-478.

82 Там же. - С. 478.

83 ЦХИДНИКК. Ф. 26. Оп. 14. Д. 1. Л. 18.

84 Там же. - Л. 191.

85 ГАРХ. Ф. Р-42. Оп. 1. Д. 14. Л. 23 об.

86 Там же. - ЛЛ. 24 об-25.

87 Там же. - Л. 22.

88 ЦХИДНИКК. Ф. 26. Оп.13. Д. 383. Л. 194.

89 Бугай Н.Ф. Л. Берия-И. Сталину: Согласно Вашему указанию… - М.: АИРО-ХХ, 1995. - С. 82.

90 ЦХИДНИКК. Ф. 26. Оп.14. Д. 34. Л. 280.

91 Там же. - Л. 192.

92 Там же. - Л. 209об.

93 Там же. - Л. 211.

94 Артамонова Н.Я. Интеллигенция Восточной Сибири: опыт формирования и деятельности (конец XIX – середина ХХ вв.). - М.: Прометей, 2000. - С. 218.

95 ГАРХ. Ф. Р-674. Оп. 1а. Д. П-11588. Л. 2.

96 Там же. - Л. 4.

97 Там же. - Л. 71.