Бронислава
Исидоровна Здзитовецкая, по мужу Лескова, бывшая польская спецпереселенка 1930
годов, которая жила когда-то в спецпоселке на Базаихе. С этой женщиной меня
познакомил Н.П. Чернюк, автор книги в рукописи «На Сибири солнечно?» о
спецпереселенцах Красноярского края. Он их разыскивал и находил везде: в
больнице, в автобусе, просто на улице. Заводил знакомство, очень много беседовал
с ними, передавал их рассказы в своей книге. Также он нашел и автора
предлагаемых воспоминаний.
Бронислава Исидоровна - удивительная женщина, несмотря на испытания и лишения, выпавшие на ее долю, сохранила неистребимую любовь к жизни, широту и доброту души, неозлобленный, радушный, деятельный характер. При встречах меня всегда поражает свет и теплота, которые исходят от Брониславы Исидоровны, ее искреннее заботливое отношение к людям и истинная вера в Добро. Долгих ей лет жизни, надежного здоровья, благополучия, любви и внимания родных и всех окружающих ее людей.
Татьяна Улейская
Хочу рассказать о людях, изгнанных из своих домов, в которых они родились и жили, со всех концов бывшего СССР в глубокую Сибирь.
Наша семья жила на Украине в местечке Гнивань, Тывровского района Винницкой области. Я была седьмым ребенком в семье. Не было у нас ни колхозов, ни совхозов, люди работали на своей земле. Но наступил 1930 год, когда многих людей стали арестовывать и высылать как можно дальше от своих домов. Секретарь сельсовета решал, кого назначить на высылку, кого арестовать. В начале февраля 1930 г. по его указанию арестовали нашего отца и старшего брата. Отца увезли в Красноярский край на соврудник, а брата на строительство Беломорканала. А в конце сентября 1930 года всю нашу семью выслали в Сибирь. У нас отобрали большой кирпичный дом и все, что было в доме.
Из Гнивани выслали в 1930 году месте с нами еще семь семей. Увезли на подводах в г. Винницу, погрузили в товарные вагоны, их еще называли „теплушками”. Столько людей было, прямо по поговорке, как сельдей в бочке. Медленно тащился большой эшелон с людьми на Восток, больше стоял. Через два месяца нас привезли на станцию Яя Кемеровской области. Выгрузили и повели по глубокому снегу в сильный мороз, 40-45 градусов, в бараки, которые находились на пустыре, вдали от станции. В бараках были только «нары», т.е. сплошные настеленные доски внизу и наверху, а по середине проход. Двери плохо закрывались, и было очень холодно.
Там мы провели больше двух недель. Приехал за нами тоже спецпереселенец, бывший старший бухгалтер на сахарном заводе в Гнивани, и увез нас в город Красноярск. Приехали мы в Красноярск 1 января 1931 года - все эти семь семей из Гнивани. Поместили нас сначала в бывшую пекарню к одному зажиточному староверу, а затем перевели на правый берег реки Енисей, в только начавший строиться деревообрабатывающий комбинат (ДОК) и разместили в бараки так называемого «спецпоселка». Там было семь бараков, они находились на пустыре, в отдаленности от деревни Базаиха, в километре от речки Базаиха и от реки Енисей. Бараки были построены из сырых досок, между которыми были насыпаны опилки. Когда доски стали высыхать, опилки начали высыпаться из щелей. В бараках было по два узких коридора, вдоль и поперек здания по середине. По обеим сторонам коридора находились маленькие комнатки. Все мы были под наблюдением комендатуры, которая находилась около территории ДОКА. Комендант нас не жаловал, был очень жестокий, а его сподручные еще хуже. Нас заставляли поочередно дежурить в бараках, чтобы никто не убежал. А если это случится, то дежурного сразу арестуют и ему грозит расстрел. Так нам всем пояснил комендант. За все те годы, что мы были там, никто ни разу даже не пытался убежать. Двери на ночь в наши каморки нельзя было закрывать изнутри. В любое время дня и ночи заходил комендант со своей свитой на проверку. Даже марлевые занавески нельзя было повесить на окна, должно было быть видно, что делается в комнатке. Из Соврудника привезли наших изнуренных больных отцов, когда мы были еще на территории ДОКа, а затем мы перешли в бараки.
Все переселенцы работали в ДОКе, там и отмечались в комендатуре. В 1932 году детям спецпереселенцев разрешили пойти в школу, и в сентябре мы все с радостью пошли учиться. Школа находилась очень далеко, надо было пройти до речки Базаиха пустырем, затем вдоль речки до моста, перейти мост и идти направо в конец деревни вдоль берега. Там стояло два барака и один дом. В бараках мы учились, а в доме была учительская, и жил сторож.
Парты были большие и длинные. Нас сидело за ними по шесть человек, поэтому пятерым приходилось вставать, чтобы пропустить ученика, который сидел у стены.
Директором школы был хороший человек - Ознобихин Василий Ефимович, его в деревне уважали. У него был поврежден один глаз во время мятежа в Сибири. В то время, как я уже писала, были сильные морозы и снегопады. Мы очень мёрзли, потому что у нас не было теплой одежды и обуви. Бывало, пока дойдешь до школы или до «дома», т.е. барака, ноги примерзнут к ботинкам. Ведь у нас на Украине не было теплой одежды и обуви. А здесь не на что было купить и негде, потому, что нас никуда не пускали.
Отец, Здзитовецкий Исидор Иванович, мама, Антонина Станиславовна, и старшая сестра Вацлава работали в ДОКе. За нашими бараками было поле Базаихского колхоза. Там сажали морковь, свеклу, капусту, даже немного сеяли пшеницу. Чуть дальше по берегу речки Лалетино стоял небольшой кирпичный завод. Нас, детей, посылали летом поливать овощи. Но в 1933 году очень рано выпал большой снег, а за ним и мороз. И все, что было в земле, замерзло. Нас всех посылали на уборку урожая, чтобы хоть что-то спасти. Но мало что смогли убрать, так как мороз сковал землю. В результате, с осени 1933 года по осень 1934 года, был сильный голод.
У нас, спецпереселенцев, не было никаких запасов, огородов мы не имели. Стали люди болеть и умирать. Цинга стала мучить людей. Тогда моя мама взяла меня, и мы пошли к богатым местным жителям просить, чтобы они продали нам хоть немного луку и чеснока. Помню, как мы подошли к богатым воротам, которые стояли крепко и были с навесом. Залаяла злая собака, вышел высокий пожилой мужчина с длинной бородой и в богатой шубе. Узнав, кто мы и зачем пришли, он пригласил нас в дом. Мы зашли в большую теплую кухню, посреди которой стоял большой деревянный стол, а вокруг него деревянные лавки. Нас посадили за стол , и хозяин приказал дать нам щи и еще маленькие круглые вареники, как нам сказали, это были сибирские пельмени. Когда мы зашли в дом, моя мама перекрестилась и мне сказала сделать то же. Хозяин сразу понял, что мы католики. Он дал нам луку, чеснока и хлеба. Мама хотела дать ему деньги, но он ничего не взял и сказал так: «Молодка, приходи еще, когда надо будет». Моей маме в то время было 47 лет, и она была наполовину седая. Потом мы узнали, что это староверы. У них было три сына, двое - незлые, а третий-Гриша - горбатый и очень-очень злой.
Скажу, что коренные жители деревни Базаиха были неплохие люди, относились к нам, спецпереселенцам, не со злостью, не враждебно, а потом даже с уважением. Это в основном были семьи: Алексеевых (у кого мы были), Фокиных, Зыряновых, Беляниных, Воротниковых, Захаровых, Мезениных, Кореневых. Эти фамилии были распространены, многие даже между собой не были в родстве.
Деревня Базаиха была небольшая, в основном дома стояли по берегам речки . А речка Базаиха была глубокая и широкая, по ней сплавляли лес. Недалеко от моста был шлюз, через который пропускали бревна. Около шлюза стояла мельница, а на другой стороне шлюза стоял двухэтажный дом. Хозяином его был Воротников. На первом этаже дома был магазин, где продавали водку.
Если идти от ДОКа в сторону речки Лалетино, налево будет то, что я описала выше, а направо, не доходя моста, стоял большой добротный дом, где была контора колхоза и сельсовет.
Мама много хлопотала о брате Адольфе, чтобы его освободили. И в 1933 году брата из лагеря на Беломорканале отправили на восток , в погранвойска. В 1936 году, отслужив 3 года в армии, брат приехал к нам, и наша семья соединилась. После голодного года у нас сменили коменданта, который стал добиваться, чтобы нам разрешили иметь хоть маленькие клочки земли для посадки. Так как колхоз понес большие убытки, то его ликвидировали, а эту землю разделили на полоски спецпереселенцам. Тогда нам стало немного легче жить. Воду для полива мы носили из речки Базаиха, это больше километра.
В школе мы учились вместе с детьми местных жителей. Не все дети нас понимали. Видимо, родители их настраивали против нас, но таких было очень мало, в основном были добрые отношения. Также и учителя относились с пониманием к нам, но были и такие, что лучше и не вспоминать.
Казалось, уже все смирились с этой жизнью. Нам стало немного легче. Адольф вернулся к нам, женился на хорошей девушке. Мы - поляки по национальности, он и женился на польке, ведь нас здесь в 1936 году было много. В апреле 1937 года у брата с женой родился мальчик. Радость была неописуемая: сын, внук, племянник - наша семья еще дружнее стала. Отец работал слесарем в цехе РМЦ, бригадиром слесарей. Получил самый первый флажок стахановца. В то время было очень почетно получить такое поощрение. Брату Адольфу разрешили жить и работать в самом городе, а не в поселке. Он устроился бухгалтером в артель «Обозостроитель» Крайместпрома, которая находилась по ул. Октябрьской. № 6 (сейчас это ул. Дубровинского и на месте артели стоит Дворец бракосочетания). Жизнь шла своим чередом. Я на летние каникулы была отпущена нянчиться, брат с женой работали. Во дворе этой артели стоял дом на две половины, где было по три комнаты на одну кухню; там и дали брату одну комнату.
И
вот наступил ужасный 1937 год. Уже шли аресты, очень много людей арестовали. Но
наша семья никак не предполагала, что нас опять постигнет беда. В ночь с 25 на
26 августа 1937 года пришли из НКВД, сделали обыск и увели брата. Забрали все
деньги, облигации, лучшие вещи. Я стала просить, чтобы оставили деньги хоть на
молоко малышу, но в ответ получила удар кирзового сапога прямо в живот. Я упала
и заплакала от боли. Брат Адольф хотел мне помочь подняться, но скрестились два
штыка перед ним и его увели в НКВД на ул. Дзержинского. Его жена пошла за ним
поодаль и видела, куда брата увели. Ему было предъявлено обвинение в шпионаже.
14 декабря 1937 года брата расстреляли. Было ему всего 29 лет. Узнали мы об этом
только после реабилитации, как и о дне его смерти. Тогда нам отвечали на наши
запросы разную муть: сослан на Колыму на 10 лет без права переписки или умер от
воспаления легких в 1943г. Все эти ответы подколоты в деле, и это после того,
когда человек был расстрелян и его кости гнили в земле.
В 1938 году в ночь с 5 на 6 февраля пришли из НКВД, сделали обыск и увезли нашего отца в НКВД, повторили все так же, как и с братом. 5 сентября 1938 г. нашего отца расстреляли, было ему 60 лет. Опять все так же повторилось и с отцом, на наши запросы писали лживые ответы и подкалывали в папку.
В эти тяжелые годы я осталась с мамой одна. Старшая сестра Вацлава вышла замуж за поляка-переселенца и уехала в п. Стеклозавод Емельяновского района, где тоже жили спецпереселенцы. Многих тогда увезли в Игарку, в Миндерлу. Старший брат Казимир успел закончить педагогический техникум в г. Красноярске, где изучал ненецкий язык. Спецпереселенцев в техникуме готовили для работы на Севере, чтобы они там жили в трудных условиях, постоянно были на виду, где легче было следить за ними. Брата отправили на полустанок Караул Таймырского округа.
Понемногу мы с мамой стали свыкаться с таким горем. Когда посадили отца, мне пришлось в летние каникулы работать, чтобы можно было прожить. Я работала в ДОКе на лесотаске с бревнами. Хотя мы были еще детьми, нам было по 14 лет, но работали по 8 часов в день. Это в 1938, 1939, 1940, 1941 годах, на сплаве от сплавной конторы.
Но опять нас всех постигла беда. 30 апреля 1941 года наши бараки залило водой во время ледохода на реке Енисей. Зимой Енисей промерзал до 2,5-3 метров толщиной. Ниже Красноярска Енисей делает поворот и образует низкое колено. В этом месте образовался сильный затор льда, поэтому вся вода и мелкие льдины пошли в низкие места, т.е. в реки Лалетина, Базаиха, Кача. Вода пошла на наши бараки с обеих сторон: из рек Лалетиной и Базаихи. Людей успели спасти, так как наводнение в нашем поселке было днем. А вот дома рядом с Качей затопило ночью, поэтому много людей погибло. Вода была ледяной, и люди не выдержали холода.
Наши бараки стояли 16 дней в воде, пока вода не впиталась в землю. Все, что было нажито здесь, раскисало в воде. Во время затопления людей расселяли, куда только могли. После наводнения бараки стали ремонтировать, хотя они еле-еле дышали. Но жить-то где-то надо было.
Когда началось наводнение, у нас опять сменили коменданта и назначили Рабыкина. Он был гораздо человечнее предыдущих, относился к нам с пониманием. А ведь мы были «детьми врагов народа», нас презирали, правда, не все. В нашем поселке спецпереселенцев населения стало меньше наполовину, потому что забрали всех поляков, немного украинцев, русских, забайкальцев и др. Очень много арестовали тогда в ДОКе, некоторые бараки стали свободнее.
Не успели одуматься от наводнения, как началась война. Из спецпереселенцев сначала не брали на фронт; из местных вольных очень много призвали, а молодые ушли добровольцами. Уже в 1942 г. стали призывать на фронт и спецпереселенцев. Но тех, у кого арестованы были родители, возвращали. Так , моего брата Казимира призвали на Севере в 1942, а из Ачинска вернули. Опять призвали его в 1944г. Брат погиб в апреле 1945 года. Из тех, кого призвали, мало кто вернулся домой, почти все погибли на фронте.
Наши бараки стали рассыпаться. Тогда разрешили строить дома тем, кто мог, и у
кого были мужчины. К концу войны мало бараков осталось целых, а после войны они
совсем развалились. В конце 1945 года комендатура была в малом количестве, а
1946 году совсем прекратила свою работу. Паспортов нам не выдавали, а только
выдавали справки на 3 месяца, потом на 6 месяцев, потом на год. И только в 1948
году стали выдавать паспорта и тоже на такие же сроки. В паспортах стояла серия,
которая обозначала, что мы спецпереселенцы, т.е. люди второго сорта, ненадежные.
Уже много раз меняли паспорта, но серия в паспорте до сих пор стоит та же,
которая отличает нас от других. Нам пришлось перенести и испытать много
тяжелого: положение спецпереселенцев, ярлык «врагов народа» и «детей врагов
народа», спецкомендатуру, унижение, холод и голод.
Не только нашу семью постигла такая участь. Нас было очень много. Бараки были
переполнены. И не только в этих бараках были такие семьи, которые ни в чем не
были виновны. Нас таких было много по Сибири раскидано, в разных районах
Красноярского края, Иркутской области, Томской области и других местах.
Из нашего спецпоселка никто, ни один из молодых людей не получил высшее
образование, среднее - получили несколько человек в тот период, когда мы были
под комендатурой. А после войны нас опять не принимали никуда учиться, даже на
работу на другие заводы не принимали: увидят серию в паспорте и отказывают. Так
прошла жизнь у нас. Всю правду написала за себя и за других бывшая
спецпереселенка из Украины, которая вынесла всю тяжесть.
По отцу Здзитовецкая Бронислава Исидоровна, по мужу-Лескова.
Подготовила к печати Т. Улейская