Историография репрессий 1930-х гг. в Красноярском крае

Федеральное государственное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«СИБИРСКИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
Гуманитарный институт
Кафедра истории России

КУРСОВАЯ РАБОТА

ИСТОРИОГРАФИЯ РЕПРЕССИЙ 1930-Х ГГ.
В КРАСНОЯРСКОМ КРАЕ

Руководитель __________ Н.В. Гонина
подпись, дата

Студент гр. ФИ06-21С __________ Е.А. Борисенко
Красноярск 2010г.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение
§1. Зарубежная историография репрессий
§2. Отечественная историография репрессий
§3. Сибирская историография репрессий
§4. Историография репрессий Красноярского края
Заключение
Список литературы

ВВЕДЕНИЕ

Репрессии 1930-х гг. – это тема, которая находится на пике актуальности несколько последних десятилетий, поскольку в обществе существует тенденция неоднозначности оценок репрессивной политики.

Люди, воспитанные в духе СССР, в настоящее время склонны к «ревизионизму» прошлого. Отсюда такая разница в работах людей «старой закалки» и людей, воспитанных во времена «перестройки», когда поощрялось «раскрытие правды». Проблема в том, что в погоне за объективностью, некоторые исследователи преувеличивают масштабы репрессий и искажают историю.

Нынешнее общество далеко от науки и от своей истории, большинству кажется, что знать историю и не нужно. Они читают статьи из средств массовой информации, книги псевдо – историков, впитывают неверные факты и формируют ошибочное представление о прошлом. Отсюда столько сторонников политики Сталина среди молодежи, оправдывающих репрессивную политику. Но наряду с ними есть и масса людей, очерняющих Советскую власть, пропагандирующих отказ от своего прошлого.

До тех пор, пока в обществе идет этот спор, будет продолжаться дискуссия, а работы, изучающие репрессивную политику, будут оставаться актуальными.

За несколько последних десятилетий накоплен значительный объем работ, представлено многообразие методологических подходов и большое количество ненаучных публикаций по этой теме. Требуется глубокий и серьезный анализ основных изданий, определение направлений и методов изучения для того, чтобы представить комплексную картину репрессий.

Проблематика сталинских репрессий не является «белым пятном» в отечественной историографии. Кроме того, активную разработку проблемы ведут западные исследователи. Однако политические репрессии на материалах Красноярского края практически не изучены.

Специального исследования, посвященного историографии политических репрессий в СССР не существует, но определенное историографическое изучение данной тематики все-таки проводилось.

В советской исторической науке проблема сталинских политических репрессий в СССР в силу идеологических и политических факторов не могла стать самостоятельным объектом изучения. Вместе с тем, отдельные темы затрагивались в ряде историографических исследований. Такого рода работы стали появляться в конце 1950-х – начале 1960-х гг.

К примеру, В.И. Погудин в своей статье проанализировал отечественную историографию коллективизации в СССР. В частности, он рассмотрел проблему «ликвидации кулачества как класса» и отметил высокую гуманность социалистического строя в данном процессе .(Погудин, В.И. Путь советского крестьянства к социализму. Историографический очерк / В.И. Погудин/ М., 1975. 375 с.)

Чинчиков А.М. в историографической статье обратил внимание на то, что все советские историки утверждают, что «ликвидация кулачества как класса» являлась «объективной необходимостью». Вместе с тем, сама эта «объективная необходимость» по мнению ученого недостаточно изучена. Также исследователь указал на слабые стороны в разработке данной проблемы историками: «не прослеживается дальнейшая судьба бывших кулаков, не показывается их перевоспитание в равноправных членов социалистического общества» (Чинчиков А.М. Советская историография социалистического преобразования сельского хозяйства СССР (1917 - 1969 гг.) / А.М. Чинчиков/ М. 1971).

Историография процесса «раскулачивания» в Сибири была рассмотрена в работе «Историография советской Сибири (1917-1945 гг.)» (Историография советской Сибири (1917-1945 гг.). Новосибирск, 1968.).

Наряду с указанными работами в 1960-е - 1980-е гг. в рамках отечественной историографии появились работы, в которых содержались анализ и оценка научного уровня разработки официальной концепции истории советского общества и ее основных положений. К такому роду историографических исследований следует отнести работы Г.А. Алексеева, В.П. Данилова, В.С. Лельчука, В.И. Погудина, Н.А. Ивницкого, Л.М. Зак и др., которые позволяют судить о степени изученности различных проблем истории советского общества в рамках советской историографии (Степанов, М.Г. Репрессивная политика советского государства в 1928-1953 гг.: проблемы российской историографии / М.Г. Степанов/ Автор…канд. ист. наук./ Улан-Удэ, 2009.).

В конце 1980-х – начале 1990-х гг. историографические работы советских историков были подвергнуты острой критике. К примеру, в 1990г. была опубликована статья Л.Н. Лопатина в которой впервые была предпринята попытка осмысления истории репрессий в 1920-х – 1930-х гг. в историографическом контексте. В этой публикации автор охарактеризовал судебные политические процессы конца 1920-х – 1930-х гг. в СССР как «сфальсифицированные» официальной властью. Кроме того, автор призвал исследователей не дожидаться рассекречивания фондов ведомственных архивов причастных к реализации репрессивной политики в СССР, а приступить к анализу архивных данных государственных архивов с целью сбора прямой и косвенной информации о репрессиях (Лопатин, Л.Н. Некоторые вопросы историографии и источниковедения истории репрессий 20-х – 30-х гг. // Вопросы историографии и общественно-политической истории Сибири / под ред. В.М. Самосудова. Омск,1990. С.162. ).

В постсоветской исторической науке предпринят ряд попыток в рассмотрении отдельных аспектов темы сталинских репрессий в историографическом ракурсе. Современные историографические обзоры отличаются не только использованием новых методологических подходов, но и глубиной анализа, критическим подходом в оценке исторических исследований, что в определенной области позволяет определить важнейшие тенденции разработки данной проблемы, научно-теоретический и методологический уровень ряда исследований, широту тематики, выявить некоторые спорные позиции и мнения.

Наиболее фундаментальным историографическим исследованием, посвященным насильственной коллективизации в СССР, где широкое освещение получили репрессии против советского крестьянства – стала монография омского историка В.М. Самосудова на тему «Современная отечественная историография коллективизации (1980-е – середина 90-х годов)» (Самосудов, В.М. Современная отечественная историография коллективизации (1980-е – середина 90-х годов). Омск, 1998.).

Другой проблемой, которая привлекла историков со стороны историографического контекста стал «большой террор» 1937-1938гг. В своем большинстве первые историографические публикации посвященные «большому террору» увидели свет лишь с начала 2000-х гг., когда на первый план выходит систематизация и обобщение исторических исследований начиная с «перестроечного» времени и заканчивая рубежом 1990-х – 2000-х гг.

В.Э. Багдасарян в своей статье предложил оригинальный опыт историографического моделирования в осмыслении «большого террора» 1937-1938 гг. В частности, доступная литература по проблеме позволила историку выделить 15 историографических моделей: «самоистребление революционеров», «сталинской узурпации власти», «патологической личности», «обманутого вождя», «сталинского термидора», «модификации восточной деспотии», «антисталинской демократической альтернативы», «кадровой ротации», «охоты на ведьм», «идеологической эманации», «этатизации революции», «внешнеполитической инверсии», «предвоенной чрезвычайщины», «еврейского погрома в партии», «цивилизационного отторжения». Исходя из анализа вышеперечисленных моделей, В.Э. Багдасарян делает вывод, с которым, безусловно, можно согласиться: «Несмотря на декларируемый историографический плюрализм, тематика «большого террора» очерчена рамками идеологических табу. Ряд реконструируемых казуальных моделей тридцать седьмого года попросту игнорируется академической наукой. Нет уверенности, что при очередной идеологической инверсии не произойдет смены приоритетного концепта. Необходима широкая полемика о сущности сталинизма и не проводимые до сих пор пропагандистские кампании» (Багдасарян, В.Э. «Загадочный тридцать седьмой»: опыт историографического моделирования // Историография сталинизма : сб.ст. / под ред. Н.А. Симония. М.,2007. С.206.).

Современная историографическая литература по истории сталинских политических репрессий в СССР представлена работами, в которых затрагиваются депортационные кампании второй половины 1930-х – 1940-х гг. Первой крупной историографической публикацией можно назвать статью «Депортация народов в СССР – новое направление в отечественной историографии: проблемы изучения» Н.Ф. Бугая (Бугай, Н.Ф. Депортация народов в СССР – новое направление в отечественной историографии: проблемы изучения // Россия в XX веке. Судьбы исторической науки / под ред. А.Н. Сахарова. М.,1996. С.511.). Автор констатирует, что в работах отечественных исследователей превалирует эмоциональный фактор, неглубоко осмысленные факты, смещение к описательному характеру изложения событий. Это констатация Н.Ф. Бугая вполне понятна, т.к. он отразил состояние изученности депортации народов в СССР к середине 1990-х гг., когда доминировали действительно работы «разрушительного» направления, крайне отрицательно настроенные по отношению к советскому историографическому наследию. К числу заслуг статьи Н.Ф. Бугая следует отнести перспективные направления в исследовании темы: проблема межнационального конфликта в условиях социализма, форм и методов его урегулирования; последствия депортационных процессов для всех без исключения групп населения; роль и место репрессированных народов в преумножении экономического потенциала страны; развитие повстанческого движения и его причины; реабилитационные процессы.

В 2003г. вышла статья М.Н. Кубановой (Кубанова, М.Н. Проблемы депортаций на страницах академических журналов // Репрессированные народы: история и современность : материалы республик. науч. конф. / отв. ред. М.Н. Кубанова, Карачаевск, 2003. С.53-58. ), в которой она провела историографический обзор основных публикаций проблемы депортаций на страницах таких академических журналов как «Вестник Российской Академии Наук», «Вопросы истории», «Отечественная история», «Этнографическое обозрение».

Историографический контекст темы сталинских репрессий привлек также внимание зарубежных исследователей.

В 2003 г. в журнале «Отечественная история» была опубликована статья А. Кана, доктора исторических наук, профессора и почетного доктора Упсальского университета (Швеция), члена Норвежской академии наук, посвященная постсоветским исследованиям проблемы политических репрессий в России и СССР. В ней историк сделал вывод, что «литература не одинакова по своей научной ценности и полиграфическому исполнению, что зависит от квалификации авторов и финансовых возможностей издателей» (Канн, А.С. Постсоветские исследования о политических репрессиях в России и СССР // Отечественная история, 2003. №1. С.130.).

Целью данной работы является выделение основных направлений и этапов изучения репрессивной политики в Красноярском крае в историографии 1930-х – 2000-х гг.

Для достижения поставленной цели были поставлены следующие задачи: рассмотрение направлений, этапов и основных работ по изучению репрессий в западной и отечественной историографии; выделение школ по изучению проблематики репрессий в Сибири, рассмотрение их публикаций; анализ проблем, отраженных в работах историков Красноярского края.

§1. ЗАРУБЕЖНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ РЕПРЕССИЙ

Исследование проблем репрессий на Западе началось задолго до того, как первые работы стали появляться в российской историографии. Это связано с тем политическим строем, который характерен именно зарубежным государствам. Принципы демократии, построение гражданского общества, «государства благосостояния» – все это коренным образом отличало их от тоталитарной системы СССР. Исследователи стремились доказать превосходство своего государственного строя над порядками Советского Союза.

В связи с разработкой проблем можно выделить первый период в изучении репрессивной политики: с конца 1930-х гг. до февраля 1956г. – XX съезда КПСС.

В качестве источников по изучению западной историографии, стоит рассматривать работы эмигрантов, в особенности Л.Д. Троцкого. В феврале 1929г. Троцкий с семьей был выслан за пределы СССР в Турцию, где писал свои речи и книги. При содействии Н. Бухарина Троцкому удалось вывезти почти весь свой личный архив: выписки его секретарей из протоколов Политбюро, ЦК, Коминтерна, много личных никому не известных записок В.И. Ленина за 1917 – 1923гг. и другое. Он быстро написал автобиографическую книгу «Моя жизнь». Она была закончена в сентябре 1929г. Эта работа и сегодня читается с огромным интересом, поскольку подводит определенный и важный итог в деятельности человека, сыгравшего немалую роль в истории Советского государства. В ней же Троцкий продемонстрировал весь свой политический арсенал, который он намеревался использовать в борьбе против Сталина. Эта книга, как установлено историками, представляющая собой вымышленную автобиографию «вождя», была быстро переведена на многие европейские языки. Троцкому действительно удалось нанести удар по международному политическому престижу не только Сталина, но и Советского Союза, поднять престиж своего «нового» движения и выставить самого себя в качестве «революционера мирового уровня» (Турецкая одиссея Льва Троцкого / Российские вести // HTTPS://rosvesty.ru/1937/interes/?id=1000000376). Помимо этой книги были выпущены другие: «Завещание Ленина», «Иосиф Сталин. Опыт характеристики», «Кое-что о философии «сверхчеловека», «Материалы о революции (сборник)», «Перманентная революция», «Письма из ссылки», «Портреты революционеров», «Преданная революция: Что такое СССР и куда он идет?», «Преступления Сталина», «Сталин», уже в Великобритании и Франции. Все его работы направлены на пропаганду своих взглядов и борьбу против Сталина и его политики.

В конце 1930-х годов западные современники много писали о так называемых «Московских процессах» против старых большевиков 1936-1938 гг., а также о закрытом, даже более загадочном процессе над военными в июне 1937г. Уже тогда появились интерпретации, которые бытовали в исторической литературе вплоть до открытия архивов в 1990-е годы. Многочисленные дебаты о причинах террора, которые имели место в 1940-е годы на Западе, звучавшие в их ходе объяснения показательных процессов, несомненно, представляют большой интерес с точки зрения истории менталитета западной интеллигенции и общественности тех лет.

Каким образом западные интеллигенты в свое время интерпретировали эти репрессии в СССР можно проследить в анализе Дварзы (Dwarza) o Л. Фейхтвангере, А. Блохе, Г. Манне, Б. Брехте и А. Жиде, в работе «Сталинский террор» под редакцией Владислава Хеделера (Stalinscher Terror. Eine Forschungsbilanz, Düsseldorf 2002, S. 299–311.). Публикации этого периода являются показателем того, как относились на Западе к происходящему в Советском Союзе, все работы носят не конструктивно критический характер.

Тема сталинских репрессий в западной историографии получила новый толчок после разоблачения «культа личности» на XX съезде КПСС в 1956г. – и это начало второго периода. Множество статей, опубликованных в советской печати, послужило основой для книг немецкого историка Геральда Пашера «В адском круге террора: Большевистское насильственное господство при Ленине, Сталине и Хрущеве» (Paschner G.//Im Teufelkreis des Terrors: Bolschewistische Gewaltherrschaft unter Lenin, Stalin, Chruschtschow. Boppard/Rhein 1964.), и в не меньшей степени для классического труда известного английского ученого Роберта Конквиста «Большой террор» (Conkwest R.The Great Terror: Stalin’s Purges in the 1930s, London 1968.Доступное издание на русском языке Р. Конк-вист. Большой террор. Рига, 1991.). Роберт Конквист явился первым ученым, который поднял тему «Большого террора» в мировой историографии. На огромном количестве ставших доступными для западных историков статей, опубликованных в СССР, Конквист проанализировал этапы массового террора, показал направления репрессивной политики советского руководства. Отдавая должное внимание ученому, который первый сформулировал эти проблемы, следует отметить, что последующие исследователи, опираясь на архивные источники, значительно продвинулись в изучении данной темы.

Французский историк Пьер Бруэ давно интересовался историей большевистской партии, подробно писал о репрессиях против бывших оппозиционеров – троцкистов, исключенных в конце 1920-х гг. из партии, многие из которых погибли в сталинских лагерях (Хаустов, В., Самуэльсон, Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 гг. / В. Хаустов, Л. Самуэльсон/ Росспэн, М. – 2009. ). Бруэ придерживается установленных Троцким категорий и гипотез для собственного объяснения причин этих целенаправленных истребительных акций 1937–1938 гг.

Тема политических чисток в компартии была центральной в диссертации американского историка A. Гетти «Происхождение больших чисток: пересмотр действий Советской коммунистической партии» (1979). Главные тезисы им были сформулированы несколько позже в книге, которая в середине 1980-х вызвала обширную дискуссию среди западных историков. На базе архивных данных одной лишь Смоленской области (т. н. трофейный Смоленский архив в Вашингтоне DC) Гетти пришел к выводу, что не Политбюро ЦК ВКП (б), а скорее региональные власти играли важнейшую роль в терроре 1937г. Хотя Гетти вовсе не отрицал роли Сталина в ключевых событиях, однако преуменьшение его роли явилось сильным вызовом господствующим интерпретациям. Необходимо подчеркнуть, что вопреки бытующей версии о «ревизионизме» Гетти, он вместе с советскими учеными уже в конце 1980-х гг. создал базу данных по советской номенклатуре для того, чтобы вычленить достоверно, сколько людей на самом деле пострадало, и в каких учреждениях. Итоги его работы и других западных исследователей, в период до открытия архивов, были подведены в антологии «Сталинский террор. Новые перспективы» (Getty J. Arch.Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933–1938., 1979.). В этой книге на основе тех немногих архивов, которые были известны в США (т. н. Смоленский архив и Архив Троцкого в Гарвардском университете), была дана критическая оценка традиционной парадигмы тоталитаризма, а также предполагаемого истолкования масштабов и разновидностей террора.

Следует выделить очерк Роберты Маннинг (Getty J. Arch,&Manning R. T. (red.), Stalinist Terror. New Perspectives, Cambridge 1993. «The Soviet Economy and the Launching of the Great Terror», v Stalin’s Terror Revisited, red. Ilic M., London 1986, S. 11–19.) об экономических причинах репрессий против советской номенклатуры. Ее интерпретация репрессий как следствия замедления экономического прироста позже была подвергнута критике уже после выявления новых архивных материалов в статье английского ученого Роберта Дэвиса, который был среди первых, кто в 1990-е годы провел фундаментальное архивное исследование по этому вопросу в книге «Сталинский террор. Новые перспективы»  (Getty J. Arch,&Manning R. T. (red.), Stalinist Terror. New Perspectives, Cambridge 1993. «The Soviet Economy and the Launching of the Great Terror», v Stalin’s Terror Revisited, red. Ilic M., London 1986, S. 20–38.). Гетти в свою очередь продолжил исследования о терроре и в книге, написанной совместно с О. В. Наумовым, выдвинул гораздо более документально обоснованные объяснения политических процессов и чисток 1936–1938 гг . (Getty J. Arch,Naumov О.: «The Road to Terror: The Self-Destruction of the Bols,hevik Party», New Haven 2000.)

В числе интересных работ книга английского историка А. Буллока «А. Гитлер и И.Сталин. Жизнь великих диктаторов» (Bullock A. Hitler And Stalin. Parallel Lives. London 1991. Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь великих диктаторов. Смоленск, 1990. В 2х т. Т. 2), в которой автор акцентирует стремление Сталина укрепить свою единоличную власть, ликвидировать любые формы оппозиции, создать новую партию, отвечающую его взглядам. Буллок оперирует теми данными, которые содержатся в мемуарах А. Орлова и В. Кривицкого, добавляя ряд положений из выступлений Н. С. Хрущева на ХХ съезде партии. В его работе приводится достаточно интересное объяснение причин переход Сталина к массовым репрессиям: Буллок отмечает совмещение в личности Сталина двух аспектов — психологического и политического. Его психологические особенности заключались в том, что он мог легко убедить себя в существовании угрозы. Отсюда проистекала его вера признаниям и самооговорам арестованных. Политическая составляющая в воззрениях Сталина предполагала лишь одно объяснение его действий: он был уверен, что в стране сформировался заговор, в который вовлечены представители различных институтов власти. К сожалению, отсутствие ссылок на архивные материалы снижает ценность исследования. Автор приводит астрономические данные о количестве репрессированных; эти цифры «гуляли» по многим работам, вышедшим до открытия российских архивов в начале 1990-х годов.

В целом этот период является переломным в сознании, а затем и в оценках западных исследователей. Осуждение «культа личности» приводит к небывалым размерам обсуждений за рубежом. Представленные работы отличаются от других объективностью, однако влияние западного менталитета – неприятия способов, применяемых советским руководством, не дает должного понимания происходящего в нашем государстве.

Увеличении количества работ, связанных с изучением репрессий происходит в 1990-е – и до настоящего времени. Это произошло вследствие влияния таких факторов как развал СССР, установление демократического режима в России и переоценка предшествующих событий. Однако направления в изучении остаются те же.

Более подробно, в отличие от Буллока, личность Сталина и его репрессивную политику анализирует в свой работе «Сталин у власти. Революция в период 1928-1941» американский историк Р. Такер (Tucker R. Stalin in Power. The revolution from above 1928–1941. New-York—London,1990.). Наряду с традиционным рассмотрением роли Сталина в подготовке процессов над бывшими оппозиционерами автор пытается реконструировать психологическую атмосферу в стране в период массовых репрессий. Достаточно спорными и фактически ничем не подтвержденными являются его утверждения о том, что к концу 1938 года НКВД имел досье на все взрослое население СССР, а также вывод о всеобщем характере доносительства.

Подробный статистический и политический анализ последующих волн репрессий содержится в ряде статей 1990-х годов английского историка С. Г. Уайткрофта, который давно занимается проблемами советской статистики и экономической истории. Уайткрофт одним из первых подверг существенной критике те версии, которые бытовали в западной советологии до 1970-х годов. Когда архивы стали общедоступными, оказалось, что его «ревизия» количества заключенных в ГУЛАГе, жертв голода 1932–33 гг. и сталинского террора гораздо ближе к истине, чем оценки, доминирующие в период Холодной войны. Итоги некоторых его исследований, посвященных проблематике политических репрессий в СССР, подведены в ряде публикаций, таких как «К объяснению изменяющихся уровней сталинских репрессий в 1930-ых: массовые убийства» (Wheatcroft S.G. Towards Explaining the Changing Levels of Stalinist Repression in the 1930s: Mass Killings, London: Palgrave 2002. S. 112–146.).

Интересный и объективный анализ роли Сталина в период массовых репрессий предпринял специалист по российской истории американский историк Х. Куромия. Первоначально он обратился к исследованию репрессий на региональном уровне, что позволило ему лучше понять процессы выработки политических решений Сталиным «Голоса смерти. Великий сталинский террор 1930-х гг» (The Voices of the Dead. Stalin’s Great Terror in the 1930s, New Haven 2007.). Историк уделяет внимание объективным факторам, приведшим к развертыванию террора. Он полностью разделяет точку зрения о предвоенном состоянии СССР, возможной угрозе войны на два фронта, обстоятельствах, которые, по мнению ряда исследователей, явились причиной развертывания массовых карательных операций против потенциальной, на взгляд Сталина «пятой колонны». Именно в этом контексте он рассматривает операции против антисоветских элементов и национальные операции. Он выделяет проблему подготовки Сталиным общественного мнения о возрастающей роли коварных иностранных разведок, якобы заполонивших страну, подчеркивает боязнь им бонапартистских устремлений со стороны высшего командного состава. Главу, посвященную Большому террору, отличает краткое и емкое изложение основных направлений репрессий, отраженных достаточно аргументированно и убедительно. Куромия также анализировал ряд отдельных протоколов над осужденными на Украине и выявил механизмы фабрикаций ложных обвинений, a также те самые типичные мотивировки, которые могли стать причиной ареста и осуждения.

Немецкий исследователь И. Баберовски (Baberowski J. Der Rote Terror. Die Geschichte des Stalinismus. München 2003; русское изд. Баберовски Й. Красный террор: История сталинизма. М., 2007.) представляет достаточно полную картину массовых репрессий, использует обширную литературу, архивные документы. Он выделяет этапы карательной политики, показывает разворот репрессий среди различных слоев советского общества. Однако Баберовски полагает, что причиной перехода к массовым репрессиям стала глубокая убежденность Сталина в существовании реальной угрозы со стороны региональных и местных структур власти, которые якобы саботировали решения центра. Поэтому разрушение структур партийно-советской власти как на местах, так и в Красной Армии являлось необходимым условием укрепления государства. Конкретно-исторический анализ причин карательных операций, например, по инонациональностям, Баберовски подменяет абстрактными рассуждениями о «гомогенном ландшафте», который можно было обеспечить только в результате масштабных этнических чисток. Фактору внешней опасности, возможной для СССР войны на два фронта, Баберовски не уделяет должного внимания, хотя многие исследователи уже доказали его существенное влияние на проведение «национальных» операций. При анализе личности Сталина автор правомерно подчеркивает роль насилия, которое тот постоянно использовал для решения задач по созданию нового общества. Но в данном случае автор доводит идею о насилии до абсурда, подчеркивая его значимость как единственного средства преобразований.

Своей объективностью выделяется труд, в котором массовый террор 1937-1938 годов получил четкую оценку по своей социальной направленности и целям – коллективное исследование «Черная книга коммунизма», вышедшее в 1997 году во Франции, а затем в России (Куртуа С., Верт Н., Панне Ж.Л., Пачковский А., Бартошек К., Марголен Ж. Л. Черная книга коммунизма. Преступления. Террор. Репрессии. М., 1999. [Эл.ресурс], режим доступа HTTPS://www.alleng.ru/d/hist/hist047.htm). В главе «Большой террор» на основе анализа опубликованных документов Н. Верт отмечал, что массовые репрессии явились результатом решений высших партийных органов, в частности, и самого Сталина. В работе выделены так называемая кулацкая и операции по национальному признаку, массовые операции, затронувшие широкие слои населения СССР, показаны особенности осуждения арестованных внесудебными чрезвычайными органами. Однако при анализе целей массовых репрессий было обойдено значение внешнего фактора, который совершенно не нашел отражения в данной главе. B дальнейшем Верт расширил свои исследования сталинских репрессий как участник проектов «История сталинского ГУЛАГа» и «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД, 1930 – 1934», а также в ряде научных статей. В связи с этим следует выделить его статью «Переосмысливая большой террор», где излагается теперь общепринятая схема о количестве, и по своему общественному значению основные массовые репрессии, в сборнике его статей «Террор и беспорядок. Сталин и его система» (Repenser la grande terreur / / Werth N. La terreur et le désarroi: Staline et son système. Paris, 2007. S. 265–299.) .

Внимание исследователей привлекают отдельные направления репрессивной политики, применявшиеся советским руководством в 1937– 1938 годах наряду с массовыми операциями, в организации которых самое непосредственное участие принимал Сталин. Значительный интерес представляют исследования Ш. Фитцпатрик и Р. Маннинг, впервые детально проанализировавших роль и значение районных показательных процессов, проведенных во второй половине 1937 года по указанию Сталина. В своих работах (Fitzpatrik Sh. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30‑е годы: деревня. М., 2001.; Маннинг Р. Т. Массовые операции против кулаков и преступных элементов, апогей великой чистки на Смоленщине / / Сталинизм в российской провинции. Смоленск, 1999. С. 230–254.) они прослеживают взаимосвязь между указаниями Сталина о необходимости организации открытых судебных процессов над «вредителями в сельском хозяйстве» и ролью местных партийных структур, органов НКВД в их организации.

В итоге анализ зарубежной историографии показывает, что проблема конкретного участия Сталина в развертывании массовых репрессий, охвативших страну в 1937–1938гг., до настоящего времени не получила достаточного освещения. Но именно она является основной в общественных и научных дискуссиях, как личностный фактор, повлиявший на общую политику государства. Кроме того, с научной точки зрения, лишь некоторые из этих работ представляют ценность для сегодняшнего осмысления механизмов репрессий. Ведь все эти исследования ссылаются по преимуществу на данные, полученные от лиц, достаточно далеких от центральных органов, принимавших решения в партии и государстве. К тому же многие ученые подвержены остаточному влиянию «холодной войны», из-за чего прослеживается предвзятое отношение к оценке нашей истории, что отмечается современными российскими исследователями (Хаустов, В., Самуэльсон, Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 гг. / В. Хаустов, Л. Самуэльсон/ Росспэн, М. – 2009. ). Однако знать мнение на Западе о нашем прошлом, тем более о столь печальном, несомненно, нужно для того, чтобы представлять себе полноценную картину взглядов на эту проблему.

§ 2. ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ РЕПРЕССИЙ

Проблематика сталинских политических репрессий в СССР является достаточно изученной в отечественной историографии. Советские и российские исследователи внесли значительный вклад в анализ данных событий. К сожалению, в советской исторической науке проблема сталинских репрессий в силу идеологических и политических факторов не могла стать самостоятельным объектом изучения. Поэтому следует учитывать специфику некоторых работ. В общем, отечественную историографию, занимающуюся изучением проблем, связанных с репрессивной политикой Советского руководства, можно разделить на три периода.

Первый период – с 1956г. до начала 1990-х. Особенностью этого периода является то, что работ по изучению репрессий до 1956г., а именно до XX съезда, практически не было. Отдельные аспекты реализации репрессивной политики в СССР в советской историографии могли быть затронуты лишь фрагментарно, например, политика «ликвидации кулачества как класса» в рамках темы «сплошной коллективизации в СССР». К тому же данные работы были жестко ограничены идеологией и не представляли интереса как источник по изучению репрессий. А после доклада Н.С. Хрущева о развенчании «культа личности» Сталина И.В., в СССР начинается так называемый период «оттепели», когда появляются первые статьи о репрессиях. Разоблачение Сталина достигло апогея к XXII съезду партии в 1961г. Затем, после отставки Хрущева в 1964г., началось падение интереса к проблеме, частичная реабилитация Сталина и появление чеканной формулы, на долгие годы ставшей обязательной для советских историков: «Нарушение ленинских норм партийной и государственной жизни нанесло вред делу строительства социализма, но не могло изменить природу социалистического общества, теоретических, политических и организационных основ деятельности коммунистической партии» (История КПСС. М., 1971. Т. 4. С. 510. ).

Традиционно основными работами о политических репрессиях считаются книги А.И. Солженицына. Он не является историком, его книги носят исключительно художественный характер. Но к этому мнению пришли не так давно и до сих пор не все. В 1962г. выходит в свет его произведение «Один день Ивана Денисовича» (Солженицын, А.И. Один день Ивана Денисовича / А.И. Солженицын// М., Вагриус, 2008. – с.304. ), в 1974г., после опубликования в Париже «Архипелага ГУЛАГ» (Солженицын, А.И. Архипелаг ГУЛАГ / А.И. Солженицын// М., Альфа-книга, 2007. – с. 1280. ), писатель был арестован. 12 февраля 1974 состоялся суд, на котором Александр Солженицын был признан виновным в государственной измене, лишен гражданства и приговорен к высылке из СССР. Опубликование этих произведений повлекло массу споров как научного, так и обывательского характеров. Люди, негативно относившиеся к советской власти и те, кто был далек от периода репрессий – восприняли эти произведения как достоверность. Так, бытовало мнение, что за период репрессий погибло от 50 до 110 млн. человек, что, само собой, является огромным преувеличением. Другая часть считала, что «Архипелаг ГУЛАГ» написан не для того, чтобы сказать правду о лагерной жизни, а для того, чтобы внушить читателю отвращение к Советской власти, и что книга пропагандистская, заказная (Александр Исаевич Солженицын /История XX века. Сталинские репрессии // HTTPS://bibliotekar.ru/gulag/7.htm ).

В настоящее время общественное мнение в России пришло к выводу, что работы А.И. Солженицына нельзя рассматривать как достоверный научный труд, отражающий реалии жизни в период политических репрессий, однако не все из описанного является выдуманным. «Архипелаг ГУЛАГ» можно назвать крупнейшим историко-литературным произведением ХХ века. Сейчас все исследования репрессий начинаются именно с анализа книг А.И. Солженицына.

Второй период – с начала 1990-х гг. до 2000-х. Курс на демократизацию и гласность позволил поднять вопрос о «деформациях социализма». Исследовательский интерес историков к изучению данного периода стремительно вырос в связи с попытками обнаружить и объяснить эти деформации, попытаться интерпретировать историю политических репрессий в СССР во всей ее сложности и противоречивости.

Проблема сталинских репрессий на научном уровне впервые была освещена в работе Р. Медведева «К суду истории: Генезис и последствия сталинизма» (Medvedev R.«Let History Judge: The Origins and Consequences of Stalinism» (London 1971), Медведев Р. «К суду истории: Генезис и последствия сталинизма», New York 1974.), опубликованной первоначально за рубежом в сокращенном переводе, а чуть позже — на русском языке. В 1990г. автор дополнил фактический материал и книга вышла в СССР. Медведев показал, что организованные Сталиным процессы по «шахтинскому делу», делу Промпартии, Союзному бюро меньшевиков, а также процессы 1936-1938 годов, в ходе которых бывшие соратники В. И. Ленина обвинялись во вредительстве, шпионаже и других преступлениях, – все это было сфальсифицировано с целью укрепления режима личной власти Сталина. Вклад Медведева в историографию проблемы состоит в том, что он впервые среди отечественных историков начал разработку проблемы репрессий 1937-1938 годов. Его работа стала продолжением тех принципиальных оценок культа личности Сталина, которые прозвучали на ХХ и ХХII съездах КПСС. Однако автор в своих исследованиях высказывал не основанные на исторических документах предположения о существовавших расхождениях в ЦК ВКП (б) и даже в Политбюро, где якобы имелись сторонники либерального курса, которые пытались отстаивать свои взгляды и даже противостоять Сталину. Репрессивная политика советского государства рассматривалась Медведевым без выявления причин перехода к ужесточению карательных мер. Автор ограничился выделением определенных групп населения и перечислением незаконно арестованных и расстрелянных представителей партийно-советской номенклатуры, хозяйственных кадров, профсоюзных работников, суда, прокуратуры, кадров Красной армии и др. Материал изложен в виде перечисления различных слоев населения, подвергнувшихся репрессиям, однако массовые операции, обрушившиеся на основную часть населения, в работе не рассматриваются.

В отечественной историографии первые работы по проблеме массовых репрессий и роли Сталина в ужесточении карательной политики были опубликованы в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Появление этих, пополнивших отечественную историографию трудов стало возможным в связи с проведением курса на расширение гласности и укрепление демократических основ советского государства, проводимого первым Президентом СССР М. С. Горбачевым. Общее изменение общественно-политической ситуации в стране, связанное с перестройкой, развитием демократии и гласности, позволило приступить к исследованиям по данной проблеме, основываясь на исторических источниках, не доступных для советских исследователей в предшествующие годы. К ним в первую очередь относились широко используемые зарубежными исследователями воспоминания оппозиционных деятелей, перебежчиков и советологов, например, Л. Д. Троцкого . (Троцкий, Л. Д. Сталин / Л.Д.Троцкий /В 2-х кн. М., 1990; его же. Преданная революция. М., 1990.)

Первыми научными трудами, в которых значительное внимание уделялось роли Сталина в организации массовых репрессий, стали работы Д. А. Волкогонова (Волкогонов, Д. А. Сталин. Политический портрет. /Д.А. Волкогонов/ Ч. 1–2. М., 1989.) и В.З. Роговина (Роговин, В.З. Партия расстрелянных / В.З.Роговин / М., 1997.). В своих работах эти авторы концентрируют внимание на репрессиях по отношению к партийно-советской номенклатуре оставляя «за скобками» остальные слои советского общества. За рамками их исследований остались и проблемы сталинского руководства органами НКВД. Существенным недостатком исследований являлось отсутствие архивных материалов, привлечение которых позволило бы сформулировать более доказательные выводы. Оба исследователя во многом соглашаются с оценками личности Сталина, которые давал Троцкий. Анализ репрессивной политики в их работах во многом основан на тех теоретических установках, которые Троцкий высказывал, оценивая события, происходившие в СССР во второй половине 1930-х годов.

«Архивная революция» начала 1990-х годов позволила исследователям получить доступ к ранее секретным документам. Политическая обстановка в стране способствовала тому, что в соответствии с Указом Президента Российской Федерации от 23 июня 1992г. с материалов, непосредственно связанных с политическими репрессиями, были сняты ограничительные грифы. В результате произошел существенный поворот в сторону более углубленного изучения проблемы массовых репрессий. Открытие фондов архивов привело к публикации, прежде всего, сборников документов, позволивших историкам издать труды, в которых репрессивная политика советского государства представлялась более детализированной и аргументированной. На смену работам, основанным на мемуарах перебежчиков из СССР, пришли научные исследования, базировавшиеся на архивных источниках.

Среди российских исследователей, обогативших отечественную историографию, следует выделить работы О. В. Хлевнюка. В них представлена концепция массовых репрессий, которая существенным образом отличалась от выводов его предшественников. Прежде всего автор доказал, что репрессии были результатом спланированной Политбюро ЦК ВКП (б) акции по ликвидации потенциальной «пятой колонны» в преддверии возможной войны, «генеральной чистки» советского общества. «Как показывают многие факты, – подчеркивает ученый, – кадровые чистки и «большой террор» 1936-1938гг. имели в основном единую логику. Это была попытка Сталина ликвидировать потенциальную «пятую колонну», укрепить государственный аппарат и личную власть, насильственно «консолидировать» общество в связи с нарастанием реальной военной опасности (эскалация войны в Испании, активизация Японии, возрастание военной мощи Германии и ее союзников). Все массовые операции планировались как настоящие военные действия против врага, хотя еще не выступившего открыто, но готового сделать это в любой момент» (Хлевнюк О. В. «Большой террор» 1937–1938 гг. как проблема научной историографии. Историческая наука и образование на рубеже веков. М., 2004. С. 433.). Исследования Хлевнюка базировались на всестороннем изучении архивных материалов и послужили определенным фундаментом для дальнейших исследований проблемы массовых репрессий в СССР. В его работах нашли отражение и некоторые аспекты деятельности органов НКВД. Основное внимание Хлевнюк уделил такой теме как смена руководства НКВД, которая стала результатом политических решений Сталина в связи с изменениями курса в карательной политике (Хлевнюк О. В. 1937: Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992; его же. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы М., 1996.). В дальнейшем Хлевнюк детализировал причины, механизм массовых репрессий в многочисленных статьях.

Историки стали уделять больше внимания конкретным операциям. Классический пример рассмотрения операций по инонациональностям представлен статьями А. Б. Рогинского, Н. В. Петрова и Н. В. Охотина (Из истории «немецкой операции» НКВД 1937–1938 гг. // Наказанный народ. Репрессии против российских немцев/ М., 1999. С. 35–75; «Польская операция» НКВД 1937–1938. Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997.). От констатации фактов и событий массовых репрессий авторы перешли к детальному изучению причин, особенностей хода проведения репрессий в отношении инонациональных групп населения страны. Опираясь на значительный объем впервые вводимых в научный оборот архивных документов и статистических данных, авторы представили достаточно детальную, подробную и объективную картину происходившего.

В рамках историографической проблемы «большого террора» российскими историками была затронута тема политических репрессий в 1937-1938 гг. в вооруженных силах СССР. В статье М.И. Мельтюхова «Репрессии в Красной Армии: итоги новейших исследований» (Мельтюхов, М.И. Репрессии в Красной Армии: итоги новейших исследований // Отечеств.история.1997.№5. С.118.) был проведен историографический анализ, опубликованных к середине 1990-х гг. исторических исследований по различным аспектам репрессий в Рабоче-крестьянской Красной Армии (далее РККА) и Рабоче-крестьянском Красном Флоте (далее РККФ). Историк обратил внимание на узость источниковой базы, которая недостаточно полно помогает раскрыть отдельные аспекты репрессий в РККА и РККФ. По мнению М.И. Мельтюхова, не решены или вообще не поставлены вопросы о причинах «чистки», о межведомственных трениях и борьбе группировок в РККА, что свидетельствует о недостаточной плодотворности изучения проблемы.

На мой взгляд, это самый существенный период в изучении репрессивной политики, не только по количеству работ, но и по их качеству. Прослеживается определенная эволюция – отход от статей публицистического характера, подверженных субъективному фактору, и переход к серьезным научным работам, изучающим отдельные направления репрессий. Доступ к архивам позволил значительно обогатить историографическую базу объективными и конкретными исследованиями по данной теме.

Третий период – с начала 2000-х гг. до настоящего времени. Он характеризуется увеличением количества работ, изучающих репрессии, поскольку в обществе идет переосмысление своего прошлого, пересмотр мнения относительно правомерности репрессий. Кроме того, продолжают рассматриваться отдельные направления репрессий.

В 2005г. журнал «Отечественная история» опубликовал статью А.В. Короленкова, посвященную проблеме репрессий в РККА в предвоенные годы. В ней автор подверг критике доказывающейся в некоторых публикациях отечественных историков тезис, о якобы существовавшем заговоре военных против И.В. Сталина. Не согласен также автор с точкой зрения о том, что из-за ослабления Красной армии в результате «чистки» СССР пришлось идти на уступки Германии в 1939г.

Еще одним направлением в отечественной историографии по проблеме репрессий 1930-х гг. является рассмотрение публикаций о масштабах и жертвах террора. В начале 2000-х гг. вышло несколько серьезных трудов по демографической истории России первой половины XX в.: 1-й том коллективной работы «Население России в XX веке» (Население России в XX веке. В 3 т. Т.1., М., 2000.), монографии В. Б. Жиромской (Жиромская В. Б. Демографическая история России в 1930-е гг. Взгляд в неизвестное. М., 2001.) и В. А. Исупова (Исупов В. А. Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине XX века: Историко-демографические очерки. Новосибирск, 2000.). Впервые в отечественной историографии были названы истинные масштабы массовых политических репрессий середины 1930-х гг.

ГУЛАГу и спецпоселенцам посвящен ряд работ В.Н.Земскова (Земсков В.Н. Спецпоселенцы (по документации НКВД—МВД СССР) // Социологические исследования. 1990. № 11; Он же. К вопросу о репатриации советских граждан. 1944—1951 годы // История СССР. 1990. № 4; Он же. Массовое освобождение спецпоселенцев и ссыльных (1954—1960 гг.) // Социологические исследования. 1991. № 1; Он же. ГУЛАГ: Историко-социологический аспект // Социологические исследования. 1991. № 6; Он же. Судьба «кулацкой ссылки» (1930—1954) // Отечественная история. 1994. № 1. ). Они преимущественно основаны на анализе официальных документов, исходящих из МВД, справок, представлявшихся руководителями карательных органов, и т.п. Именно поэтому приводимые им данные взял под сомнение В.П. Попов (Попов В.П. Государственный террор в советской России. 1923—1953 гг.: Источники и их интерпретации // Отечественные архивы. 1992. № 2. С. 20, 25—27.), отметивший, что в отчетах МВД, используемых Земсковым, определялась вместимость лагерей и тюрем, а не реальное количество содержавшихся в них заключенных.

Публикациями 2000 – 2005 гг. была поставлена точка в многолетней дискуссии о количестве репрессированных, осужденных и расстрелянных по политическим мотивам, заключенных в ИТЛ, ИТК и тюрьмах в годы репрессий. Период, когда исследователи, публицисты, а зачастую и псевдоученые жонглировали цифрами, многократно преувеличивая масштабы потерь в 1930-е гг., закончился. Сейчас принято считать, что в результате карательной политики Советского государства страна потеряла более 1 млн. человек погибшими.

Третий период является качественным продолжением второго. Публикуется большое количество работ мемуарного и исследовательского характеров. Многие работы заслуживают особого внимания, так как представляют объективную картину по изучению репрессий. Однако сейчас существует опасность для людей мало понимающих в достоверности то, что происходило в нашем государстве в 1930-е гг. В огромном количестве изданий сложно разобраться, что является искажением действительности, а что правдой. Отсюда формируется глобальная общественная проблема – рост количества граждан, утверждающих, что репрессии были оправданными.

В целом, подводя итог обзору отечественных исследований, посвященных проблеме политических репрессий в СССР 1930-х гг., можно отметить следующее. Первые исследования по рассматриваемой проблеме, где уже стала использоваться широкая база источников, начали появляться с середины 1990-х гг. Авторами рассмотрены такие стержневые проблемы как репрессии в отношении крестьянства периода коллективизации, «большой террор» 1937-1938гг. и этнические депортации второй половины 1930-х – конца 1940-х гг. Вместе с тем следует констатировать, что значительное количество проблем, таких как, например, уголовное преследование советских граждан по статье 58 «Контрреволюционные преследования» Уголовного кодекса РСФСР в предвоенный, военный и послевоенный периоды, или процесс реабилитации жертв политических репрессий, не нашло отражения в аналитических обзорах современных российских историков. Сейчас особым интересом пользуется «феномен сталинизма», исследователи хотят понять, каковы истоки российского тоталитаризма и, почему люди почти не оказывали сопротивления существующему порядку.

В общем, эволюцию отечественной историографической мысли характеризует большая заинтересованность в проблеме политических репрессий со стороны государства, общества и историков. Огромная работа по исследованию была проведена, но еще большую часть предстоит сделать и предпосылки для этого имеются.

Сделав анализ зарубежной и отечественной историографии, можно прийти к выводу, что существуют одинаковые тенденции в изучении проблематики репрессий в западной и российской историографии. Увеличение количества написанных исследований после 1956г. и 1990-х говорит о том, что период «оттепели» и политика «гласности» способствовали появлению новых источников, которыми можно апеллировать при изучении репрессивной политики.

Также, анализируя отечественную постсоветскую историографию, можно говорить о процессе политизации темы, что связано с перенесением зарубежных принципов демократии в наше государство и курс российского руководства на интеграцию с ними. Отсюда и начинается противопоставление отрицательных последствий политики СССР и демократических ценностей Запада.

§3. СИБИРСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ РЕПРЕССИЙ

Исследование проблем массовых репрессий происходило по нескольким направлениям. В большом количестве работ достаточно подробно раскрывался механизм репрессивной политики, однако особое место в историографической науке по проблеме репрессий занимают работы ученых и исследователей отдельных регионов СССР. Привязка к тому или иному региону позволяет им использовать архивные документы, связанные с репрессиями, знакомиться с локальными публикациями, которые также являются ценным источником для восстановления истинной картины проведения репрессий в отдельном регионе.
Особенностью сибирской историографии по проблеме репрессий является то, что она затрагивает в большинстве своем вопросы, связанные с насильственной коллективизацией и взаимоотношениями между региональной администрацией и центральным правлением. Причина акцентирования внимания именно на этих вопросах заключается, по мнению С.А. Кропачева (Кропачев, С.А. Новейшая отечественная историография о масштабах политических репрессий в 1937-1938гг. / С.А., Кропачев // Российская история, 2010. – №1. С.166-172.), в аграрном характере регионов Сибири.

При изучении репрессий на локальном уровне принято выделять различные школы в зависимости от территориальной принадлежности. Так, можно говорить о «новосибирской», «томской», «иркутской», «омской» и «кемеровской» школах.

Новосибирским историком Н.Я. Гущиным в одной из работ (Гущин, Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934гг.), методы, этапы, социальноэкономические и демографические последствия / Н.Я. Гущин // Новосибирск, 1996. 355 с.) был полностью рассмотрен процесс раскулачивания в Сибири, проанализированы методы, представлены социально-экономические и демографические последствия. В другой его работе «Сибирская деревня на пути к социализму» (Гущин, Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму / Н.Я.Гущин // Новосибирск, 1973. 427 с.) говорится о том, что завершение процесса «раскулачивания» и коллективизация 1934г. большинства крестьянских хозяйств привели к недолгой «передышке» и некоторому ослаблению репрессивного давления в стране, однако наметившаяся тенденция на умеренное развитие народного хозяйства не получила своего осуществления. Эта же мысль прослеживается в историческом альманахе «Возвращение» (Возвращение. Историко-публицистический альманах. Вып. 1. Новосибирск, 1991. 296 с.; Вып. 2. Новосибирск, 1994. 424 с.).

Также следует выделить монографию старшего научного сотрудника Института истории СО РАН, профессора С.А. Папкова «Сталинский террор в Сибири» и его докторскую диссертацию. В них дан анализ репрессивной политики Советского государства в 1920-1930 гг. на территории Сибири (Папков С.А. Сталинский террор в Сибири / С.А. Папков// Новосибирск, 1997.). Приведенные С.А. Папковым данные секретного отчета Новосибирского управления НКВД позволяют сделать вывод, что репрессивная кампания на территории Западно-Сибирского края была также интенсивна, как и в Красноярском крае. Несомненный интерес вызывает материал С.А. Папкова о ходе и влиянии высшего руководства страны на процесс политических репрессий на территории сибирских регионов. В частности, он приводит фактический материал о карательной миссии председателя КПК при ЦК ВКП(б) М.Ф. Шкирятова Красноярском крае в 1937г.

В 2001 г. была опубликована статья новосибирского историка С.А. Красильникова, посвященная феномену спецпереселенцев 1930-х гг. в новейшей исторической литературе. Со следующим мнением автора можно согласиться: «Несмотря на обилие и разнообразие публикаций, пока нет достаточных оснований считать эту проблематику не только исчерпанной, но даже в достаточной мере сложившейся. Прорыв в методологической и концептуальной сферах, а также и в накоплении источниковой базы, происшедший в 1990-х гг., оборачивается ныне если не спадом, то определенного рода стагнацией, признаком чего служит не только повторение в прошлом апробированных схем и подходов зрелыми, сложившимися исследователями, но и копирование их молодыми историками. Подходы маститых ученых оказалось легче тиражировать, накладывая на местные материалы и документы, зачастую даже без должной адаптации к региональным условиям» (Красильников, С.А. Сибирь в планах и практике государственных репрессий в первой половине 1930хгг. / С.А. Красильников // Историческая наука на рубеже веков.- Томск, 1999.- Т.3.- С.4-12.).

Ученый призвал обратить внимание современных исследователей на проведение микроисследований, которые помогут вскрыть механизмы реального поведения в экстремальных условиях обеих сторон – местной власти и крестьянства, когда сопротивление и протест последнего существенно корректировал процессы реализации принимаемых властных решений. Также автор рассматриваемой публикации, обратил внимание на немаловажный источниковедческий момент, который заключается в том, что историками недооценен и поэтому не используется в должной мере такой массовый источник, как реабилитационные дела репрессированных крестьянских семей» (Красильников, С.А. Спецпереселенцы в Западной Сибири 1933-1938гг. / С.А. Красильников // Новосибирск, 1994.-278 с.).

О репрессированных томичах рассказано в книге И.Н. Кузнецова «Репрессии 30-40-х гг. в Томском крае» (Репрессии 30-40-х гг. в Томском крае / Составитель и автор предисловия И.Н.Кузнецов./ Томск: ТГУ, 1991. - 262 с.). Она составлена по материалам пересмотра в 1989-1990гг. уголовных дел Томской областной прокуратурой. Содержит пофамильные списки реабилитированных, документы, сведения о работниках НКВД.

Особо стоит отметить деятельность томского ученого В.Н. Уйманова. В период с 1991 по 1999гг. он занимался выпуском цикла книг, состоящего из пяти томов «Боль людская. Памяти томичей, репрессированных в 30-40-е и начале 50-х годов» (Боль людская. Памяти томичей , репрессированных в 30-40-е и начале 50-х годов / в 5т. - Томск, 1991.). Ему же принадлежит работа «Репрессии в Сибири. Как это было» (Уйманов, В.Н. Репрессии в Сибири. Как это было (Западная Сибирь в кон. 1920-х – нач. 1950-х гг.) /В.Н. Уйманов. – Томск: ТГУ,1995.). В ней имеются некоторые сведения о репрессиях 1930-х гг. в Красноярском крае.

Большую работу по изучению репрессий в своей области провела «омская школа». В первую очередь нужно говорить о книгах Самосудова В.М. «О репрессиях в Омском Прииртышье. Исторические этюды» (Самосудов, В.М. О репрессиях в Омском Прииртышье. Исторические этюды. Омск, 1998. 232 с.) и «Большой террор в Омском Прииртышье 1937-1938 гг.» (Самосудов В.М. Большой террор в Омском Прииртышье 1937-1938 гг. Омск, 1998. 268 с.). В них он подробно рассмотрел проблему использования принудительного труда в построении социализма в омской деревне, дал характеристику процесса раскулачивания в Сибирском крае.

Подтверждение взглядов Самосудова В.М. дает омский писатель М.С. Шангин в работе «Террор против совести. Об уничтожении духовенства и трудового крестьянства в Омске и области» (Шангин М.С. Террор против совести. Об уничтожении духовенства и трудового крестьянства в Омске и области. Омск, 1994. 320 с. ). В своих книгах он использует материалы, собранные в областных архивах, в том числе и архиве ФСБ. Основанные на достоверных фактах, работы представляют ценный источник для изучения репрессий омской области.

«Кемеровская школа» представлена публикациями о функционировании Сибирского лагеря. Основной является работа Митя А.А. «Численность и состав заключенных Сибирского исправительно-трудового лагеря (1942-1960 гг.) » (Мить, А.А. Численность и состав заключенных Сибирского исправительно-трудового лагеря (1942-1960 гг.)/ А.А.Мить/ Автор…канд. ист. наук. –Кемерово, 1997. ). В ней рассматриваются закономерности и особенности изменения состава заключенных регионального исправительно-трудового лагеря в 1942-1960гг., ставшие прямым следствием реализовывавшейся здесь советским тоталитарным режимом репрессивной политики, а также влияние Сиблага на сформировавшийся образ безынициативного поколения людей.

И, наконец, стоит проанализировать деятельность «иркутской» школы. Проблемы массовых политических репрессий в Сибири изучали такие исследователи как Т.К. Пипченко и В.А. Иванов. В диссертации Т.К. Пипченко рассмотрены ход и результаты партийных чисток и репрессий городского населения Красноярского края и Иркутской области. Изучение данной проблемы происходит в контексте принятия Конституции 1936г., и избирательных кампаний 1930-х годов в СССР (Пипченко, Т.К. Социально-политическая жизнь городов Восточной Сибири в 1930-е гг. (на материалах Красноярского края и Иркутской области) / Т.К. Пипченко. Автор…канд. ист. наук. – Иркутск, 2005. ). А Иванов В.А. в своей монографии проблемы репрессивной политики рассмотрел новаторски, и в этом его несомненный вклад в изучение проблемы репрессий. Он одним из первых дал определение понятию «массовые репрессии», показал их сущность и отличие от карательной политики предшествующего периода (Иванов, В. А. Миссия ордена. Механизм массовых репрессий в Советской России в конце 20–40-х гг. (на материалах Северо-Запада РСФСР) /В.А.Иванов/ СПб, 1997.).

Озерный лагерь (1948-1963), являясь одним из крупнейших советских пенитенциарных учреждений, находившихся на территории Приангарья, слыл своей суровостью среди особлагов сталинской эпохи и был известным лагерем хрущевского периода. Однако история Озерлага, как впрочем, и других лагерей региона, практически не исследована. Данное обстоятельство вызвано тем, что изучению истории советской пенитенциарной системы до недавнего времени уделялось недостаточное внимание в отечественной науке, что обуславливалось с одной стороны закрытостью основной части архивных материалов, находившихся под грифом «секретно», и недоступностью мемуарной литературы по лагерной тематике, а с другой – неспособностью исследователей открыто выражать свои взгляды по проблемам функционирования исправительно-трудовых учреждений в СССР. Благодаря работам О.В. Афанасова и А.Г.Миронова (Миронов,А.Г. Озерлаг: как это начиналось/ А.Г.Миронов/ Иркутский Историко-экономический ежегодник// Изд-во БГУЭП, Иркутск, 2010. С.322-324.) ситуация с изучением Озерлага значительно улучшилась. Оба историка рассмотрели историю лагеря, показали основные особенности его устройства, механизмы деятельности. Но О.В. Афанасов проработал практически все направления функционирования особлага. Это и проявления социального протеста заключенных в Озерном лагере (Афанасов, О.В. Проявления социального протеста заключенных в Озерном лагере /О.В.Афанасов // Силовые структуры как социокультурное явление: история и современность. Мат. междунар. научно-практич. конфер. – Иркутск: Изд-во ВСИ МВД РФ, 2001. – С.183-186.), и проблема достоверности делопроизводственных документов по истории Озерного лагеря (1948 – 1963) (Афанасов, О.В. Проблема достоверности делопроизводственных документов по истории Озерного лагеря (1948 – 1963) // Россия и Восток: взгляд из Сибири в начале тысячелетия. Мат. и тез. док. междунар. научно-практич. конфер. – Иркутск: Оттиск, 2002. – С. 222 – 225.), и статья о пребывании в Озерлаге заключенных иностранного происхождения (Афанасов, О.В. О пребывании заключенных из числа иностранцев в Озерном лагере / О.В. Афанасов// Иркутский Историко-экономический ежегодник// Изд-во БГУЭП, Иркутск, 2010. С.238-240.). Историк опубликовал более десятка работ, которые имеют научную новизну и служат объективным источником по изучению пенитенциарной системы в Иркутской области.

Региональный аспект историографии репрессий заслуживает отдельного внимания. В последние годы выросло не только количество, но и качество публикаций на эту тему. Различные аспекты репрессивной политики советского государства обсуждались на региональных конференциях. Но при видимом благополучии изучения продолжают сохраняться негативные черты работ регионального характера. Компилятивный характер работ снижает объективность, а, соответственно, и их ценность. К тому же объемы новых данных, требующие досконального изучения, очень большие. Пока историки не успевают принять новые сведения к рассмотрению, апеллируют старыми, что уже является отставанием от времени, этим они также дают неверные данные для людей, которые только начинают заниматься проблемами репрессий. Кроме того, заостряя внимание на отдельных вопросах – совсем мало разобранными остаются другие темы, такие как, например, реабилитация советских граждан, репрессированных в 1930-е годы.

Работы регионального характера отличаются от общероссийских тем, что они более конкретно и детально анализируют проблемы, поскольку исследователи имеют доступ к архивам и периодическим изданиям. К тому же осознание своей причастности к прошлому края способствует повышению заинтересованности в изучении какой-либо проблемы.

ГЛАВА 4. ИСТОРИОГРАФИЯ РЕПРЕССИЙ КРАСНОЯРСКОГО КРАЯ

Первые работы красноярских историков, связанные с репрессивной политикой в крае, появляются только в 70-х – первой половине 80-х гг. В них содержится лишь констатация фактов о политических репрессиях. В «Очерках истории Красноярской краевой организации КПСС» поверхностно упоминается о репрессиях в период «большого террора» (Очерки истории красноярской краевой организации КПСС. – Красноярск, 1982. – С. 310.). Приведены некоторые статистические данные о чистке краевой парторганизации, представлен анализ изменения состава краевой партийной организации. Особенностью источника является то, что в то время внимание ученых Красноярского края, как и в общероссийских масштабах, было сосредоточено на борьбе с «троцкизмом» в 1920-е гг.

Стоит отметить, что начали появляться статьи об отдельных репрессированных лицах. Так, например, в 1984г. была опубликована статья О. Гордеева и И.А. Прядко «Профессор В.П. Косованов» (Гордеев, О. Профессор В.П. Косованов / О.Гордеев, И. Прядко // Красноярский рабочий. – 1984. – 16 июня.) , в которой было сказано, что «его жизнь трагически оборвалась».

В период «перестройки» в целом оценки репрессий красноярскими исследователями оставались на уровне предыдущих лет. В 1988г. изданы «Очерки истории города Красноярска» (Красноярск. Очерки истории города. – Красноярск, 1988.). В главе пятой подчеркивается, что «нарушения социалистической законности приняли массовый характер». Если судить по этой книге, то создается впечатление, что репрессии коснулись только партийно-хозяйственных руководителей и верхушки интеллигенции.

В это же время в свет выходят «Очерки истории Хакасской областной партийной организации» (Очерки истории Хакасской областной партийной организации. – Красноярск, 1987.). В работе имеются сведения о чистке партийной организации Хакассии, а точнее, что в ходе проверки и обмена партийных билетов произошло сокращение численности парторганизации, однако причины этого не указывались. Сказано только «имелись нарушения партийной и советской демократии, связанные с культом личности Сталина»…Еще один итог, указанный в работе как результат 1929-1940гг. – это утверждение, что репрессивная политика способствовала созданию широкой социальной опоры сталинскому режиму.

В период «перестройки» внимание к проблемам репрессий возросло. На данную тему с 1987 по 1990гг. в краевой прессе было опубликовано 102 статьи. Они носили публицистический характер. Более 40% публикаций посвящено репрессиям в отношении руководящих работников и бывших революционеров. В «Вестнике Красноярской краевой партийной организации» в 1989-1990гг. печатались материалы о репрессированных членах краевой парторганизации. В публикациях тех лет стал подчеркиваться массовый характер репрессий, указывалось, что «жертвами сталинских репрессий в Красноярском крае стали сотни партийных, советских, хозяйственных, военных кадров, рядовых тружеников города и деревни» (Мешалкин, П. Реабилитирован посмертно / П. Мешалкин // Красноярский рабочий. – 1989. – 20 января.). Говоря о публикациях в красноярских газетах, следует отметить статьи журналиста «Красноярского рабочего» К.Ф. Попова, который отмечал, что репрессии коснулись не только партийных и советских родителей, но и массы рядовых граждан, всех слоев населения (Попов, К.Ф. Виновным себя не признаю / Красноярск, 2001.). Кроме того, большая часть публикаций посвящена репрессированным партийным и хозяйственным работникам края, деятелям революционного движения и бывшим красным партизанам. Все эти статьи опубликованы в газете «Красноярский рабочий» за 1988-1989гг.

Переломным в изучении темы массовых репрессий в Красноярском крае становятся 1990-1991гг. В свет начинают выходить коллективные работы по истории Красноярского края, носящие скорее обобщающий характер, и не затрагивающие проблемы репрессий достаточно глубоко. В книге «Красноярск: этапы исторического пути» (Красноярск: этапы исторического пути. – Красноярск, 2003. С.324-325. ) отмечается массовый характер репрессий 1934-1938гг., приводятся данные, что из 69 членов крайкома были арестованы 24 человека. Отмечается, что Москва осуществляла давление на регионы, причем не только принятием постановлений, но и особо жестким контролем: посылали уполномоченных для активизации репрессий. Вместе с тем подчеркивается, что массовые репрессии имели поддержку со стороны населения, так как «в общественном сознании все неудачи и срывы стали преломляться через призму идеологии классовой борьбы с «врагами народа», которая стала для власти средством катализации социального недовольства в массах, усилившегося по мере ухудшения материального положения трудящихся города и деревни».

В коллективной работе под руководством профессора Н. И. Дроздова «Красноярье: пять веков истории» (Красноярье: пять веков истории. – Часть II. – Красноярск, 2006. – С. 51-53, 60-62, 66.) отмечается, что «молох политических репрессий» стал средством разрядки социальной напряженности. Приводятся факты о репрессиях в отношении хозяйственных руководителей, партийной номенклатуры, красноярской интеллигенции. В работе сделан обоснованный вывод об экономической роли репрессий и отмечено, что система ГУЛАГ являлась не «фабрикой смерти», а средством обеспечения рабочей силой промышленных строек», отмечается роль контингента Краслага, Норильлага, Енисейлага в промышленном строительстве на территории края. В работе отмечаются особенности сознания советских людей в период репрессий: «несмотря на тяжелейшие деформации, вызванные массовыми политическими репрессиями, все же преобладал не страх и безнадежная пассивность, а энтузиазм, высокий пафос созидания новой жизни, гражданская активность и социальный оптимизм».
Конец 1990-х гг. не отмечен появлением большого количества научных работ, однако в это время начинают свою деятельность историки, которые серьезно занимаются проблемами репрессий в Красноярском крае, работы которых вышли в первой половине 2000-х гг.

Л. Э. Мезит в работе «История Красноярского края (1917-1940гг.)» (Мезит, Л.Э. История Красноярского края (1917 – 1940) / Л.Э. Мезит //Красноярск, 2002.), вышедшей в 2002г., на основе анализа социально-экономической составляющей террора 1930-х гг. пришла к выводу, что объективных причин для поиска «вредительства» не имелось. Она также отметила значительную роль труда заключенных в развитии экономики Красноярского края. Кроме того, в работе рассмотрены важные аспекты репрессий против крестьян середины 1930-х гг.

В исследованиях историка А.С. Ильина, начавшего работу в конце 1990-х, и выпустившего в 2000г. монографию «Каинова печать» (Ильин, А.С. Каинова печать: доцент, матрос и другие в котле сибирской индустриализации / А.С. Ильин. – Красноярск: «Боргес»,2000. ) отмечается, что террор 1930-х гг. осуществлялся в специфических условиях Красноярского края. Особенность заключается, по мнению автора, в патриархальных устоях жизни сибиряков. В серии работ рассмотрен процесс репрессий партийных руководящих кадров в Красноярском крае в период «большого террора». Органы НКВД осуществляли аресты руководителей крайкомов и райкомов, создавших организацию «правых». Организация имела связи с «врагами» из сельскохозяйственного отдела ЦК ВКП (б) и с бывшими «красными партизанами» (Ильин, А.С. Первый секретарь Красноярского крайкома / А.С. Ильин // Власть и общество. – Красноярск, 2002. – С.80. ). Подобные особенности присущи краю как аграрному региону.

В работе «Кадровая революция 1937 года» (Ильин, А.С. Кадровая революция 1937 года // Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. – Красноярск, 2004. – Т.1. – С.56.) А.С.Ильин прослеживает давление Москвы на регионы, сопротивление региональной элиты репрессивной политике центра. В других публикациях рассмотрены внутриноменклатурные взаимоотношения в период «большого террора» (Ильин, А.С. Горячее лето 1937 года / А.С. Ильин // Вечерний Красноярск. – 1997. – 28 июня. И Ильин, А.С. Конституцию захотели, товарищи сибиряки? // Очевидец. – 1996. – 15 августа.). Ильин А.С. считает, что партийный аппарат в условиях террора был расколот, что во многом объясняет легкость ликвидации номенклатуры.

В ряде исторических исследований отмечается активное участие масс в проведении репрессий. Историк показал, что партийные репрессивные установки находили поддержку «низов». А на материалах Курагинского процесса сделал вывод, что «кадровая революция породила у части населения надежду на ослабление бюрократического гнета» (Ильин, А.С. Кадровая революция 1937 года // Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. – Красноярск, 2004. – Т.1. – С.65.).

Исследователи, кроме того, уделяли внимание положению интеллигенции в период террора. В статье Л.И. Лимаевой отмечается, что к середине 1930-х гг. среди партийной интеллигенции края имелись идеологические и морально-психологические шатания (Лимаева, Л.И. К вопросу о взаимоотношениях интеллигенции и власти в 1920 – 1930гг. / Л.И. Лимаева // Красноярский край: история в документах. – Красноярск, 2004.). В силу этого репрессии являлись формой создания идеологического монолита в среде интеллигенции.

О репрессиях в отношении интеллигенции и священнослужителей говорится также в публицистических очерках М.Г. Волковой (Волкова, М.Г. Реквием по духовному генофонду / М. Г. Волкова // Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. – Красноярск, 2004. – Т.3 – С.13-25.). Рассматривая состав интеллигенции края, М.Г. Волкова отмечает наличие различных слоев в составе интеллигенции края, которые сформировались в разное время. Рассматривая причины ликвидации в 1937г. «Общества изучения Красноярского края», автор подчеркивает, что направления краеведения были признаны «аполитичными, оторванными от масс, антисоветскими, буржуазно-кулацкими и даже вредительскими». После чего и последовала ликвидация.

Ряд публикаций посвящен репрессиям бывшего енисейского казачества. В 1920-х гг. наблюдался реэмигрантский поток, в силу этого бывшие белоказаки находились на особом счету у органов НКВД и террор против них принял особо большой масштаб, о чем пишет Н.И. Аблажей в своей статье «РОВС и енисейское казачество» (Аблажей, Н.И. РОВС и енисейское казачество / Н.И. Аблажей //Гуманитарные науки в Сибири. – Новосибирск, 2004. - №2. – С. 84-87. ).
В современной историографии обоснованно утвердилось мнение, что террор 1937-1938гг. являлся и антикрестьянской акцией. В исследовании О.В. Корсаковой проанализирована крестьянская ссылка периода коллективизации, есть сведения о репрессиях в отношении крестьян-трудопоселенцев в период террора на территории Красноярского края (Корсакова О.В. Крестьяне – спецпоселенцы в Сибири в 1930-х гг. (на материалах Красноярского края). Дис…кан. ист. наук. / О.В. Корсакова. – Красноярск, 2001. – С. 51-54.).

В 2008г. Макаров А.А. – историк Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы и истории, опубликовал книгу, которая претендует на роль первого монографического издания, охватывающего основные направления репрессивной политики Красноярского края (Макаров, А.А. Репрессии в Красноярском крае (1934-1938)/ А.А.Макаров/ Абакан, 2008., 160с.). Автором описан процесс ее формирования и развития в контексте укрепления репрессивной системы в условиях Советского государства, представлена структура населения Красноярского края до начала репрессий, динамика и масштаб репрессий. Историк утверждает, что сталинское партийное руководство рассматривало террор как универсальное средство ускорения социально-политического преобразования общества, а население отличалось социально-экономическим, социокультурным и политическим своеобразием, сформировавшимся в ходе исторического процесса. Также представлен подробный анализ социальной и политической направленности репрессий, формы их проявлений и масштабы. Особое внимание Макаров А.А. уделил рассмотрению агитационно-пропагандистского обеспечения репрессий, что является, несомненно, большим плюсом работы, поскольку до него эту сторону репрессий на региональном уровне и с научной точки зрения никто не изучал.

В целом работа представляет собой наиболее полный труд о репрессиях в Красноярском крае, в ней особенно удачно прописан социальный аспект, представлен общий механизм репрессивной политики в нашем регионе. Книга, несомненно, заслуживает внимания историков и заинтересованных в изучении истории репрессий в Красноярском крае.

Особую группу представляют работы тех людей, которые работают под эгидой Красноярского Просветительского Общества «Мемориал».

С 1993г. в Игарском краеведческом комплексе «Музей вечной мерзлоты» началось активное изучение истории строительства Северной железной дороги Салехард-Игарка, которая должна была соединить европейскую часть нашей страны с местами наибольшего сосредоточения полезных ископаемых по Северу России, вплоть до Норильска. Теперь эту дорогу называют «Мёртвой», потому что дорога была законсервирована в 1953г. и заброшена. Многие исследователи пытались воссоздать картину гигантского заполярного строительства. Но чаще всего это было изучение быта заключённых, расположения лагерей, намного реже – характера самого строительства. Во многих случаях допускались перегибы – по числу и составу заключённых, размерам строительства. Всё это способствовало тому, что сотрудники Игарского музея начали активный исследовательский поиск, сбор экспонатов и документов. По результатам работы было решено создать сборник, в который вошли бы материалы исследовательского характера, обзор фондов, иллюстрации. В сборнике «Стройка №503 (1947-1953гг.) Документы. Материалы. Исследования»  («Стройка №503» (1947-1953 гг.) Документы. Материалы. Исследования. /Игарский краеведческий комплекс «Музей вечной мерзлоты»/ Красноярск, 2000. – 208с.) представлены материалы, дающие наиболее полный и объективный обзор осуществления строительства.

В 1993-1996гг. появляются научные работы А.А. Бабия, В.Г. Сиротинина, А.Б.Макаровой. В своей статье «Тоталитаризм» (главы из хрестоматии по истории Красноярского края) (Бабий, А.А. Тоталитаризм / А.А. Бабий// Красноярский край в истории Отечества. Книга вторая., Красноярское книжное издательство, 1996. С.198-201.) А.А. Бабий объясняет, что нельзя сводить понимание этого слова лишь только к расстрелам и лагерям, хотя последние являлись экономической основой социалистической экономики. Красноярский край автор представляет как лагерный край, не только потому, что на его территории находились такие исправительные учреждения как Норильлаг, Краслаг, «503 стройка», но и потому, что практически все крупные промышленные объекты построены силами заключенных.

А.Б. Макарова написала несколько работ, посвященных истории Норильского комбината (Макарова, А.Б. Использование архивов Красноярского края по истории Норильского комбината / А.Б. Макарова (memorial.krsk.ru/), основой которого был Норильский лагерь, а также подробно разобрала тему восстания в Норильлаге (Макарова, А.Б. Норильское восстание. Май-август 1953 года / А.Б. Макарова // (memorial.krsk.ru), произошедшего в мае-августе 1953г  Кроме того, большое внимание процессу функционирования лагерей уделили такие исследователи как Л.С.Трус в работе «Загадка Норильского восстания" (memorial.krsk.ru/),(Трус, Л.С. Загадка Норильского восстания / Л.С. Трус(memorial.krsk.ru/) , Эртц С. «Строительство Норильского комбината с 1935 по 1938 гг.: становление крупного объекта экономической системы ГУЛАГа» (Эртц, С. Строительство Норильского комбината с 1935 по 1938 гг.: становление крупного объекта экономической системы ГУЛАГа/ С.Эртц (memorial.krsk.ru/)), Л.И.Бородкин, и С.Эртц «Структура и стимулирование принудительного труда в ГУЛАГе: Норильлаг, конец 30х - начало 50х гг.» (Бородкин, Л.И., Эртц С. Структура и стимулирование принудительного труда в ГУЛАГе: Норильлаг, конец 30х - начало 50х гг. / Л.И. Бородкин, С.Эртц // (memorial.krsk.ru/)).

Особо следует остановиться на работах В.Г. Сиротинина (Сиротинин В.Г. Советское государство – машина, перемалывающая людей / В.Г. Сиротинин // Речь, № 6,1992. и Сиротинин В.Г. Арестована по доносу матери / В.Г. Сиротинин // Красноярский рабочий. – 1994. – 29 октября.), ранние работы которого были посвящены психологическим изменениям людей, живущих в период массовых репрессий. В своей статье «Православные священники. Год 1937» (Сиротинин, В.Г. Православные священники. Год 1937. / В.Г.Сиротинин // HTTPS://memorial.krsk.ru/) автор анализирует и приводит количественный состав репрессированных священнослужителей. Так, мы узнаем, что только по трем процессам над православными священниками в Красноярском крае, по обвинению в контрреволюционной деятельности и антисоветской пропаганде было арестовано 74 человека, приговорено к расстрелу – 63. В своей работе он использовал данные протоколов «троек», взятых в РУ ФСБ по Красноярскому краю.

Необходимо уделить внимание историографии репрессий по национальному признаку в Красноярском крае, поскольку большой составляющей контингента арестованных были представители национальных диаспор. Стоит отметить в этом отношении работы Е.Л. Зберовской (Зберовская, Е.Л. Процесс адаптации немцев в условиях спецпоселения в Красноярском крае / Е.Л. Зберовская // HTTPS://memorial.krsk.ru/ и Зберовская, Е.Л. Немцы в Красноярском крае в 1950-х – начале 1970-х гг.: миграционные процессы / Е.Л. Зберовская // HTTPS://memorial.krsk.ru/), она является специалистом по проблеме немецкой диаспоры, ее научные работы освещают процесс адаптации немецких поселенцев в условиях Красноярского края. Второй по численности диаспорой являются поляки. В связи с этим следует упомянуть о сборнике «Поляки Приенисейского края» (Поляки Приенисейского края // Сборник материалов межрегиональных научно-практических конференций и семинаров «Польская тема в работе архивов и музеев Хакасии и Красноярского края». – Абакан, 2005.), в котором имеются сведения о репрессиях против поляков в период 1930-х гг., в частности, о «Польской операции» 1937-1938гг.

Отдельно нужно говорить и об исследовании процесса «большого террора» на территории Хакасии. В 2001г. вышел библиографический указатель опубликованных статей по проблемам репрессий на территории Хакасии (Горькая правда истории (политические репрессии в Хакасии): библиографический указатель / Сост. А.Г. Вычужанина. – Абакан: Мемориал, 2001. – 28с. ). В свет вышли работы научного и публицистического характера, в которых отражены важные аспекты темы репрессий. В совместной работе «Репрессии в Хакасии» В.Н. Тугужекова и С.В. Карлов видят истоки репрессий в связи с утверждением режима сталинизма, направленного, прежде всего, против номенклатуры и интеллигенции. В своем диссертационном исследовании «Массовые репрессии в 1930-е гг. (на материалах Хакассии)» (Карлов, С.В. Массовые репрессии в 1930-е гг. (на материалах Хакассии). Дис…кан. ист. наук./ С.В. Карлов. – Красноярск, 2000. – С. 193-195, 198-206.) С.В. Карлов приходит к выводу, что репрессии использовались как способ социалистического переустройства экономики и общества. В работе раскрыт массовый характер политического террора, представлен большой статистический материал. Наибольший интерес представляют факты, освещающие репрессии в отношении партийно-государственной номенклатуры Хакасской автономной области. В своей работе автор пришел к выводам, что аресты номенклатурных работников в автономии проходили в два этапа: летом 1937г. (арест первого секретаря обкома С.Е.Сизых), что было связано с разгромом Красноярского крайкома, а осенью 1937г. – с кампанией против «буржуазного национализма». В другой работе Карлова С.В. проанализированы материалы процесса над «Союзом сибирских тюрков» первой половины 1930-х гг.». Автор связывает это дело с процессом зарождения в 1920-х гг. национального самосознания интеллигенции тюркских народов – хакасов, шорцев, ойротов.

Стоит отметить также работу Н.А. Данькиной (Политические репрессии в Хакассии и других регионах Сибири. Материалы Межрегиональной научно-практической конференции. – Абакан, 2001.), которая проанализировала статьи, опубликованные в газете «Советская Хакасия» в 1937г. Автор рассматривает прессу как элемент в механизме репрессий и отмечает, что местная пресса находилась под контролем «Красноярского рабочего». Она делает вывод, что «анализ хронологической последовательности статей о так называемом «вредительстве», «буржуазном национализме» показывает, что средства массовой информации готовили почву для ареста и предъявления обвинений».

Таким образом, историографический анализ научных исследований, публикаций по проблеме репрессий в Красноярском крае показывает, что в исторической литературе еще не получили должного освящения наиболее характерные черты репрессий 1930-х гг. нашего региона. Начиная с 1992г. начинают появляться работы, объективно освещающие некоторые вопросы, но, в общем и целом, их не так много, и они не представляют целостной картины по репрессиям в Красноярском крае.

В большинстве своем информацию о репрессиях можно почерпнуть из периодических изданий, но все они далеки от объективного анализа, поскольку написаны для широкого круга читателей и субъективны. В последнее время количество научных публикаций увеличилось, их качество и научная ценность довольно высоки, поскольку постепенно открывается доступ к ранее закрытым базам данных ФСБ, архивам. Теперь исследователи не занимаются компиляторством, а открывают новые проблемы, еще не освещенные в достаточном количестве в научной литературе.

Активной деятельностью по сбору информации, публикаций и научных работ по проблеме репрессий и реабилитации жертв ведет красноярское общество «Мемориал», формируя под своей эгидой обширную базу источников и литературы, связанных с репрессиями.

Если сравнивать историографию репрессий Красноярского края с исследованиями сибирских школ, можно говорить о том, что в публикациях нашего региона освещаются все те направления, которые свойственны сибирской исторической науке. Так, рассмотрены репрессии, связанные с насильственной коллективизацией, операциями по национальному признаку, репрессии в отношении духовенства, реализация функционирования ИТЛ и другие направления. Однако говорить о существовании «красноярской школы» еще рано. Нет обобщающих, полных трудов, затрагивающих все стороны репрессивной политики. Разработка темы ведется по разным направлениям, однако есть еще множество пробелов в историографии, которые будут заполнены только через некоторое время.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотрение особенностей зарубежной и отечественной историографии позволило выделить ряд направлений по изучению репрессивной политики. Развитие историографической науки на Западе повлияло на взгляды отечественных исследователей репрессий. После разоблачения «культа личности» в СССР и за рубежом началось открытое изучение карательной политики, что привело к появлению большого количества работ, которые искажали действительность. В начале 1990-х гг. в связи с выбранным курсом «гласности» российское руководство дало установку на переосмысление прошлого, копирование западных ценностей. Это сыграло огромную роль в появлении работ, очерняющих всю политику Советского государства. Все эти действия значительно затрудняют деятельность историков, желающих найти достоверные факты из истории нашего прошлого.

Если говорить о сибирской исторической науке и историографии репрессий Красноярского края, то последняя находится еще в процессе становления. Безусловно, в ходе работы удалось выявить основные направления в изучении репрессий в крае, выделить основные этапы и рассмотреть их особенности, сформировавшиеся под влиянием общих тенденций, таких как «архивная революция», например. Но, к сожалению, еще очень много работы предстоит проделать красноярским исследователям и историкам, чтобы получить целостную картину о реализации репрессивной политики в нашем регионе.

Наряду с историками, изучающими репрессии с научной точки зрения, активную разработку проблем репрессий ведет КПО «Мемориал». Они ведут сбор информации по всем направлениям: от воспоминаний и статей в периодических изданиях до научных изданий.

Благодаря накоплению, систематизации и анализуимеющихся статей и работ можно добиться того, что и в Красноярском крае будет изучена вся проблематика, связанная с репрессивной политикой 1930-х гг.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ