(как связана река Кас в Енисейском районе
Красноярского края с репрессиями страны)
«…Мы здесь строили дороги и мосты
Ради красной, ради призрачной мечты.
Мы свалили столько сосен и пихты,
Что нам даже не осталось на кресты…»
Вячеслав Мовельян.
Репрессии… Страшное слово, от произношения которого застывает кровь и мурашки бегут по телу. Наш край, наши родные, такие милые сердцу каждого, кто здесь родился, места и… репрессии. Кажется, это несовместимо. Но это было… Есть история, жестокая и суровая; должна быть и память - память о дедах и отцах, бабушках и матерях, о трагических временах нашей истории, о несправедливости и жестокости властей, о терпении и трудолюбии простых, ни в чем неповинных людей.
Сибирь за годы своего существования видела многое, и страшные годы репрессий 20-ого века не обошли её стороной, именно она стала местом массовой ссылки людей. Енисейский район – не исключение. С начала 30-ых годов прошлого века, именно с рождения коллективизации, Енисейский район стал обильно пополняться ссыльными репрессированными. Это были представители разных народностей из разных регионов страны. Сначала в Сибирь везли «врагов народа» - раскулаченных. В большинстве своем это были хлебопашцы, крепкие хозяева – поэтому их и сослали. Затем везли депортированных. В то время спецпоселки возникали повсеместно по левому берегу Енисея. Так в своей округе (село Ярцево Енисейского района) мы знаем Тамарово, Смольное. А еще - населенные пункты, принявшие под своё крыло десятки и сотни ссыльных и депортированных: трудпоселки Нижнешадрино, Фомка, Грива, Никулино. И мое родное село Ярцево стало временным пристанищем для многих ссыльных. Неслучайно, по названию Ярцево, являвшегося центром района, говорили о существовании Ярцевского ссыльного региона. Следует отметить, что до мая 1941 года названные населенные пункты относились к Туруханскому району, а затем, до 1957 года, входили в состав Ярцевского района. Почему на территории 2-ух районов – Енисейского и Туруханского – был образован еще один – Ярцевский? Ответ прост - население Ярцевского региона в 30-ые годы резко увеличилось именно за счет ссыльных, что и явилось причиной нового раздела территорий и образования еще одного района – так легче было осуществлять комендантский надзор.
Здесь, на Енисее и по его притокам, получив унизительный статус спецпоселенцев или спецпереселенцев (в последующем приставка «спец» была заменена более мягкой – «труд», и их стали называть трудпоселенцами), раскулаченные крестьяне и ссыльные других категорий вынуждены были работать в колхозах, на лесозаготовках и лесосплаве. Бесправными оказались и члены их семей – жены, дети. Годы ссылки можно назвать годами страданий и испытаний на выживание.
Вот что можно прочитать в книге нашего земляка, писателя Михаила Перевозчикова «Староверы», в детстве своими глазами видевшего весь этот ужас и кошмар: «Великое переселение! Тысячи пахарей, силком оторванные от земли и своих хозяйств, вынужденно оказались на берегах Оби, Енисея, Лены, по их притокам. Енисейский тракт, например, по которому гнали на север кулацкие семьи, таит по обочинам сотни безвестных могил, каторжный путь усыпан костями… Или так. Остановится баржа, до отказа набитая спецпоселенцами, десяток-другой семей высадят на безлюдный берег – устраивайся, живи, если выживешь. Ни хлеба, ни варева, ни крыши над головой. Ютились по шалашам и рыли землянки. Гибли от холода-голода, от цинги. Зато возникали лесхозы и леспромхозы, строились заводы и комбинаты. Местных и пришлых людей спешно грудили по колхозам…».
Ярцевский ссыльный регион пережил несколько волн репрессий: в 30-ые годы массовое переселение «кулаков», перед войной и в начале войны – депортация по политическим мотивам людей из вошедших в состав СССР в 1939-40 годах республик Прибалтики, районов Западной Белоруссии и Украины. Следующей волной стала депортация немцев Поволжья в наши места, затем – калмыков. А ссылка «пособников» фашистам в годы войны (настоящих и мнимых) была еще позднее.
Но в районе кроме спецпоселений были и лагпункты. Они входили в Сибирское управление лагерей особого назначения (СибУЛОН). Об этом мало что известно. Информация по существованию подобных лагерей до сих пор засекречена. Но точно известно, что один из таких лагпунктов находился недалеко от поселка Кривляк, в трех километрах – там и сейчас имеются остатки двух классических лагерных бараков (7х20 метров – небольшое углубление в земле, над землей остатки нескольких бревен). Что-то похожее, но менее сохранившееся, находится на ручье Икса, впадающем в Кас.
Получается так, что река Кас, берущая свое начало практически на границе Красноярского края с Томской областью и впадающая в Енисей в районе деревни Нижнешадрино, что в 50-ти километрах выше моего родного Ярцево, видела слезы как спецпереселенцев, так и политзаключенных, их самоотверженный труд на лесозаготовках и в повседневной жизни.
Сегодня не осталось свидетелей тех лет, участников этой «нечеловеческой эпопеи», но остались воспоминания близких, родственников, какие-то, пусть скупые, рассказы, легенды, фотографии, по которым можно восстановить неполную, но всё-таки историю репрессий Каса, что я и попыталась сделать.
Почему я взялась за эту тему?
Река Кас – уникальное место в плане изучения истории: строительство и использование шлюзов Обь-Енисейского канала, отход одного из отрядов армии Колчака через здешние места и, наконец, обширные лесозаготовки. Познакомиться с историей этой реки и событиями, на ней происходившими в 19-20 в.в., можно было в ходе экспедиции группы краеведов центра детского творчества летом 2009 года, в состав которой вошла и я. Для исследования мной была выбрана именно эта тема - «Репрессии Каса», то есть я в ходе работы должна была исследовать, какой отпечаток наложили репрессии, происходившие в стране в 20-ом веке, на интересуемую меня местность.
Зачем людей отправляли на Кас? Ответ прост: готовить лес для страны. Именно с 30-ых годов прошлого века, когда в стране зарождались леспромхозы, когда надо было осваивать труднодоступные районы с тяжелейшими условиями проживания, дешевой рабочей силой на лесоповале могли быть в первую очередь лица, зачисленные в разряд «кулаков», политссыльные и, конечно, лагерники. Ведь трудолюбия и ответственности этим людям, если говорить о так называемых «кулаках», у которых в крови добросовестное отношение к любому делу, было не занимать. Это были великие труженики, которых не смогла заставить опустить руки даже та вопиющая несправедливость, которую им пришлось пережить. А трудолюбивые, смекалистые мужики, да еще всех прав лишенные, были настоящим кладом - они и на лесозаготовках показали себя с лучшей стороны.
Прежде, чем говорить о работе репрессированных на лесоповале и сплаве, остановлюсь на истории Ярцевского леспромхоза, в состав которого входил Касовский лесопункт, на территории которого развертывались интересуемые меня события. Мой рассказ об истории леспромхоза не случаен – так легче будет познакомиться с особенностями работы ссыльных на лесозаготовках.
Итак, Ярцевский ЛПХ (в то время – Туруханский) организовался на базе трех лесозаготовительных участков – Сымского, Касовского и Вороговского - в 1933 году. Найденный в Краевом партархиве протокол № 20 от 4 июля 1933 года Ярцевской ячейки ВКП(б) (его материалы стали доступны для авторов книги о Ярцево «Я иду к тебе с поклоном» во время работы над ней) содержит пункт повестки дня – «Об организации Ярцевского сиблеспромхоза». Соломон Борисович Герцевич, руководитель хозяйства, доложил о проходящем объединении Сымского и Касовского участков – в срок до 15 июля. Вскоре был присоединен и Вороговский участок. Предприятие занималось заготовкой и сплавом древесины по рекам Кас, Сым, Дубчес, Енисей.
С какого же времени начались заготовки леса на Енисее в районе Ярцево? Первое упоминание, если учитывать хронологию, относится примерно к 1914 году. В книге «Краткое описание приходов Енисейской епархии» (издание 1916 года) в материалах о Ярцевском Благовещенском приходе читаем: «Главное занятие жителей села (т.е. Ярцево – прим. автора) сельское хозяйство, а второстепенные занятия звероловство, рыболовство, ямщина, а за последнее время рубка леса для Сиб.Акцион.Общества».
Летописи же населенных пунктов Ярцево и Кривляка, материалы Ярцевского партархива, с отдельными фактами которых мы познакомились в книге «Я иду к тебе с поклоном», гласят о том, что лесозаготовки в наших местах начались в 1929 году, и вели заготовки малые артели. Доказательством тому - свидетельство, что первый лесокараван ушел с устья реки Сым в Игарку еще летом 1930 года. Занимался заготовкой леса Комитет Северного морского пути – «Комсевморпуть». Он был образован еще в 1924 году, его предназначение – заготовка леса на Ангаре и Енисее и экспорт его морским путем. Малые артели начали свою работу в этом же году, а вот масштабные лесозаготовки были развернуты с июля 1929 года. В сентябре 1929 года в Ярцево обосновалась лесозаготовительная контора «Комсевморпути». Для организации лесозаготовок в Ярцево были направлены специалисты: прорабы, десятники, счетоводы. А рабочей силой на лесоповале были ссыльные, а также заключенные, которых стали массово завозить в ярцевские леса под конвоем Сибирского управления лагерей особого назначения.
Таким образом, делаю вывод, что организаторами лесозаготовок одновременно были и СибУЛОН, и «Комсевморпуть».
Все работы, начиная от валки деревьев в лесу, раскряжевки их на деловые сортименты, обрубки сучьев, производились вручную простыми топорами и пилами – сначала – поперечными, а затем - лучковыми. Я видела лучковые пилы – совсем маленькие, в длину - до полуметра, и побольше - до полутора метров – в музейной комнате Енисейского районного центра детского творчества. Удивляешься: что можно было свалить за день такими тонкими пилами, а ведь были нормы – и не малые. Поистине ювелирная работа! Представьте такую картину: при отсутствии механизации люди по пояс в снегу обыкновенными двуручными пилами валят огромные деревья, рубят сучья, режут стволы на восьмиметровые бревна и тащат их к берегу.
Вывозка была самым трудоемким процессом. Кубометр мерзлой сосны весит до 800 килограммов. Надо толстый конец каждого бревна завалить на сани и привязать веревкой. Тонкий конец волоком потащится по земле или снегу по пням-колдобинам. Позднее приспособили подсанки, на которые укладывали второй конец бревна. Процесс перевозки облегчился и ускорился. Потом придумали утрамбовывать лесовозные дороги, заливать их водой – по льду везти было легче. А через какое-то время техническая мысль лесозаготовителей подсказала еще одно новшество: колеи во льду, чтобы сани не раскатывались по сторонам. Нашла в материалах партархива: «Леспромхоз в 1946 году строит конно-ледяную дорогу». И только намного позже на лесоучастках (Касовском и Сымском) были проложены узкоколейные железные дороги, которые действовали до конца 50-ых годов. Появление узкоколеек облегчило вывозку сортимента. В Касовском лесопункте узкоколейки были несколько выше Шерчанки и на Восьмом плотбище, в нынешнем Новом Городке.
А вплоть до 1953 года трелёвка, подвозка к лесовозным дорогам и вывозка древесины производились на лошадях. По боковым рекам древесина сплавлялась до реки Енисей молевым сплавом. Как это? На плотбищах, где заготавливали лес, с высокого берега бревна сбрасывали в реку, и они в свободном потоке по течению плыли до устья Каса. Вот что читаю в «Энциклопедическом словаре»: «При молевом сплаве, который обычно проводится в период весеннего паводка, лесоматериалы транспортируются не связанными между собой. Такой сплав применяется на первичной речной сети при невозможности использовать другие виды транспортировки. Для направления движения леса по лесосплавному ходу устанавливают направляющие сооружения (боны), а для временной или окончательной его задержки в определенных местах сплавной реки – лесозадерживающие сооружения (запани)».
То же самое нахожу в «Академическом словаре русского языка»: «Моль – лес, сплавляемый по реке бревнами, не связанными в плот».
Во время молевого сплава по берегам Каса, Сыма и другим речкам в тех местах, где река делала изгиб и бревна могли скапливаться, стояли люди и помогали с помощью багров-пеканок (Нашла в словаре русского языка: «Багор – длинный шест с металлическим острием и крюком на конце») продвигаться бревнам по руслу реки, предотвращали таким образом образование заторов (заломов).
Иногда в связи с низким уровнем воды или по причине кривизны русла древесные заторы все-таки случались. Чаще такие заторы удавалось разбирались. Во время экспедиции на Кас летом 2009 года я видела остатки такого затора на одном из Касовских притоков – Шерчанке. Как сказали проводники, со слов старожилов, этот затор образовался еще в годы Великой Отечественной войны – почему-то его не стали разбирать, забросили. А Шерчанка в том месте делает большой кривун, для сплава место совершенно неудачное, наверное, здесь часто случались заторы, на разборку которых уходило много сил и времени - по-видимому, и пришлось забросить сплав по этому притоку.
Доплывший до устья Каса или Сыма лес формировался в плоты, которые затем самосплавом при помощи ручного управления в 30-ые годы, а позднее – с помощью катеров сплавлялись по Енисею до портов Игарка и Дудинка. Итак, доплывшие по течению до устья бревна прямо в воде вязали крепкими цинковыми канатами – «цинкачами» - по 60-80 штук. Затем формировали огромные плоты по сто-сто пятьдесят метров в ширину и в длину с полверсты для сплава вниз по Енисею в путь длиной в тысячу километров, а то и более. Водили такие плоты лоцманы. Их профессия была настоящим искусством, потому и назначались в лоцманы самые опытные. Лоцману всегда надо держать ухо востро и нос по ветру – не дай бог выскочит плот на отмель, попробуй стащить потом оттуда такую громадину.
В Игарке приплавленная древесина направлялась на мощные лесопильные заводы, откуда уже большинство строительных материалов экспортировалось за границу. Лес грузили в трюмы огромных пароходов, приходивших в русло великой сибирской реки из Франции, Англии, Германии. Подумать только - нашим сибирским лесом отстраивали западно-европейские дворцы, а те, кто этот лес заготавливал, ютились в бараках.
В Дудинке же древесина использовалась для обогатительных фабрик, металлургических заводов и строительства заполярного города Норильска.
В 1936 году в лесной промышленности возникло стахановское движение, которое значительно повлияло на повышение производительности труда. В это движение включилось большинство рабочих Ярцевского ЛПХ.
В годы Великой Отечественной войны, когда большая часть мужского населения ушла на фронт, лесозаготовительные работы не прекращались, хотя объемы лесозаготовок резко снизились, особенно в 1943-45 годах. На валку деревьев, вывозку леса и сплотку вместо ушедших на фронт мужей и братьев вышли в лес их жены и сестры. Лесозаготовка в те годы велась еще полностью вручную. Нормы выработки сделали посильными для женщин и подростков. Изменился и сортимент – лес был нужен для кузовов машин, авиационной фанеры, для лыж, производство которых было организовано и в Ярцевском, и в Енисейском районах. Знакомясь с материалам партархива, выяснила, что не все военные годы были ударными в плане заготовки древесины: если 1941-42 года дали перевыполнение плана, то в 1943 году показатели снизились, а 1944 год дал еще более низкий показатель.
Причины можно объяснить: рабочие «вымотались» в полном смысле слова – силы иссякли; да и кормили рабочих на лесопунктах, согласно данным докладных, найденных в архиве, плохо.
Трудно в эти годы было и с кормами для лошадей – не хватало овса. Читаю в докладной парторга ЛПХ Самусенко: «Рабочую силу и лошадей собираем по колхозам. В леспромхозе культурно-оздоровительной работы нет. Клопы и грязь на участках». Или вот еще – докладывает заместитель директора ЛПХ по кадрам Михаил Иванович Булыгин: «На Касовском участке все вальщики выполняют нормы. А на вывозке – нет. Лошади давно не видят овса, выбились из сил. Да и рабочих кормим плохо».
Оказывается, вопрос питания на участках всегда стоял остро. А что может полуголодный человек? Отсюда – и болезни, и смертность.
1944 год внес перемены в обеспечение рабочих питанием. Подсобное хозяйство леспромхоза обеспечило лесоучастки овощами и хлебом. Мололи ячмень и кормили хлебом в первую очередь тех, кто работал на сплаве. Ловили рыбу, готовили из нее супы, жарили. Собирали дикоросы – ягоду, грибы, черемшу - всё это шло на питание людей, занятых на тяжелых работах.
В 1944 году в сентябре месяце были поставлены задачи: для всех рабочих на лесозаготовках организовать трехразовое горячее питание; для стахановцев готовить особые блюда; максимально приблизить котлопитание к пунктам работ в лесу.
А если говорить о тягловой силе – лошадях, то их пригоняли не только с колхозов родного района, но и из других районов, например, с Богучанского. Но обессилевшие в пути лошади, после столь долгого пути, да еще сразу же, без передышки, отправленные в лес на работу, не могли долго служить.
С 1946 года, согласно материалам партархива, показатели по лесозаготовкам стали расти. Нахожу: «Четвертый квартал леспромхозом в 1946 году выполнен. Число стахановцев выросло от 103 до 142 человек». В 1947 году в леспромхозе уже 305 стахановцев. Из отчета Заусаева: «План 1948 года ЛПХ выполнил с помощью колхозов… Вместо 106 тысяч кубов заготовили и вывезли 159 тысяч кубов».
Что же из себя представлял лесопункт в 30-40-ые годы?
В книге «Я иду к тебе с поклоном» нашла воспоминания Натальи Никифоровны Михалевой, дочери директора Ярцевского ЛПХ Никифора Евгеньевича Михалева, который руководил предприятием в годы войны: «Несколько бараков, конный двор (в холодное время – из хвойных ветвей, облитых водой, в результате получалась ледяная конюшня), сушилка одежды, магазинчик. В центре каждого барака – чугунная печь и за занавесками из ткани – спальные «купе». Кроме раскулаченных и высланных работали большие специалисты по сплаву, приехавшие с Вятки. Медпункта, аптеки не было, здоровье давали лесной воздух, брусника, черника, грибы, кедровые орехи, заготовленные впрок мешками.
Много сил отдавалось организации быта людей. Приходили они из леса мокрые от снега, а утром – снова в снежное царство идти… вот и нужно было, чтобы сушилки работали исправно и постоянно, и одежда лесорубов успевала высохнуть…
Удивительно, но никто не роптал. Жизнь была активной, хотя и в глуши. Еще в цене были почетные грамоты и скромные подарки за ударный труд.
Помню плотокараваны – они были такие длинные, что на них ставили домик, баню, где мылись сплавщики. Сопровождал караван катер».
Тяжелыми были и послевоенные годы – стране нужен был лес. Предприятие продолжало ритмично работать.
И только с 1950-ого года на валке деревьев в лесу стали внедрять электропилы, которые получали энергию от передвижных газогенераторных станций, а позднее – от передвижных электростанций. В 1953-54 годах все лесопункты Ярцевского ЛПХ перешли на механизированную валку и раскряжевку деревьев, а на смену лошадям пришли транспортные средства: лесовозные автомобили, трелевочные тракторы, появились лебедки.
Леспромхоз превратился в сложное механизированное предприятие. Но дороги были еще плохими, бытовые условия улучшались медленно. Хотя на строительство жилья в это время выделяли огромные средства. На участках возводили детские ясли, клубы, красные уголки, медпункты, аптеки.
В 1953 году в Ярцевском ЛПХ рабочих было 683, лошадей – 167, электростанций – 12, тракторов – 9, мотовозов – 2, автомашин – 5. Комплексная выработка на одного рабочего составляла 210 %. Стахановцев стало 230, или 35% коллектива. Отремонтировано 2930 квадратных метров жилья, это 148 квартир, построено 1198 квадратных метров жилой площади, столовые, почтовые отделения.
Нахожу в материалах партархива в отчете Кулакова Александра Константиновича, директора ЛПХ: «ЛПХ работает лучше. Кадровые рабочие выполняют нормы на 120-124 процента. 82 работника ЛПХ получили правительственные награды. Но не хватает рабочих – ведем большое строительство. Нужны совершеннее механизмы. Газогенераторные тракторы в морозы выходят из строя». Это данные за 1954 год.
Сплав древесины, начиная с 1956-58 годов, по рекам Кас, Сым и Дубчес стал механизированным и осуществлялся при помощи буксирных катеров, а транзитный сплав плотокараванов по реке Енисей стал производиться при помощи буксирных теплоходов. Изменилась и технология сплава. Теперь на льду формировали пучки по 8-10 кубометров, их соединяли в секции. Весной во время большой воды секции поднимало, и мощные буксиры выводили их из устья рек на сплоточные рейды. Здесь формировались огромные транзитные плоты - до 40 тысяч кубометров, которые и буксировались судами Енисейского пароходства на Север.
Наряду с ростом механизации лесозаготовительных работ значительно выросли кадры разных профессий: операторы валочных машин, трактористы по вывозке хлыстов на трелевке, водители на вывозке, раскряжевщики механизированных и ручных эстакад.
Ярцевский леспромхоз имеет славную биографию. Ему не раз вручали переходящее Красное знамя. А славу леспромхозу делали люди – обыкновенные советские труженики.
Так за достигнутые успехи в производстве и внедрении передовой технологии многие труженики леспромхоза были отмечены правительственными наградами, в том числе рабочие Касовского участка: Замешаев Петр Тимофеевич, Войтенок Аркадий Михайлович, Брусенцов Василий Михайлович.
Бригада Брусенцова В.М. долгие годы не сходила с Доски почета. Эта укрупненная комплексная бригада, в составе которой известные в леспромхозе механизаторы: Аркадий Войтенок, Юрий Санников, Василий Юрков, слесарь-ремонтник Георгий Соколов, обрубщица сучьев Наталья Мамаева (а позднее в составе бригады были: Алексей Поведа, Владимир Ростовский, Александр Лукьянов) – была инициатором многих новшеств, пятилетние планы выполняла досрочно. Она первой в объединении «Енисейлес» начала осваивать агрегатную технику, первой перешла на работу по методу бригадного подряда. Имя Брусенцова В.М. было занесено в Книгу трудовой славы Красноярского края, он получил орден Трудового Красного Знамени, звание «Почетный мастер леса», много раз признавался победителем краевого и всесоюзного соревнования, ударником пятилеток.
Но фамилии передовиков называться стали много позже, а в 30-ые годы прошлого века, когда рабочий состав лесопунктов состоял сплошь из ссыльных и депортированных, «передовиков» было мало – как можно было хвалить «врагов народа» или тех, кто мог ими стать.
Говорить о том, с какого времени начались заготовки леса на реке Кас и его притоках, сложно – точной даты в ходе работы над темой я так и не установила. Но коль есть официальные документы, что с 1933 года существовал Касовский участок Ярцевского леспромхоза, отсчет можно вести с этого времени. В то время населенных пунктов как самостоятельных территориальных единиц по реке Кас не было, а вот плотбища стали появляться. Плотбищем (от слова «плот») называлось место, где проживали лесозаготовители малых артелей, а затем – лесоучастков. В академическом словаре написано: «Плотбище – место заготовки, связки плотов». Всего по реке Кас насчитывалось 12 плотбищ. Лесозаготовки начинались с лесных массивов, расположенных ближе к устью Каса, постепенно продвигаясь вверх по реке, т.е. сначала работа шла на Первом плотбище, Втором и т.д. Продолжительность работы на плотбище целиком зависела от наличия лесосырьевой базы; иногда, отработав весь объем леса, работы в этом месте свертывались, рабочие перебирались на другой участок – плотбище переставало существовать. Но чаще всего работы шли одновременно на нескольких плотбищах.
И сейчас можно увидеть остатки нескольких плотбищ. Самое сохранившееся – это Восьмое плотбище, нынешний Новый Городок. Это поселок более чем с 300 жителями. В поселке есть школа, детский сад, несколько магазинов, клуб, почта, сельский совет.
Сегодня, когда Касовский лесопункт бывшего Ярцевского леспромхоза закрыт, жизнь в Новом Городке стала менее активной: население резко сократилось, так как многие жители в связи с отсутствием работы выехали из поселка, а те, кто остался, живут за счет даров леса и домашнего хозяйства.
Есть жизнь и на Девятом плотбище. Правда, там проживают только староверы, люди своего уклада, привыкшие жить вдали от цивилизации, от людского глаза. На Одиннадцатом и Двенадцатом плотбищах есть строения, и очень обширные, современные, похожие на дачи (это касается 12-ого плотбища) – сюда приезжают перебравшиеся в свое время в город бывшие местные жители, чтобы отдохнуть, а также в период сбора грибов, ягод, на охоту.
А когда-то на плотбищах вовсю кипела жизнь, да и плотбища представляли целые населенные пункты - ведь некоторые из них имели не только цифровое название – Третье, Двенадцатое, а настоящий географический топоним: Старый Городок, Новый Городок, Шерчанка (Серчанка – на карте и поселок, и речка, приток Каса, на которой поселок расположен, прописаны через «С», а в обиходе больше прижился топоним Шерчанка).
В ходе летней экспедиции мы побывали на выше названных плотбищах: в Старом и Новом Городке, Шерчанке, на 9-ом и 12-ом плотбищах. Там мало следов прежней жизни, правда, на 9-ом плотбище почему-то остались старые совершенно разрушенные здания-домишки – они разбросаны по территории далеко друг от друга, их никуда не вывезли и не использовали на дрова.
Когда в ходе экспедиции мы увидели карту-схему 9-ого плотбища (деревни Касово – было и такое название; значит, до образования плотбища и начала лесозаготовок в этом месте проживало местное население, видимо - староверы), составленную новогородокскими краеведами, мы удивились – насколько большим был поселок! Магазин, школа, клуб, пекарня, медпункт – всё как в настоящем населенном пункте. А еще нас поразило следующее: на карте имеется три кладбища. Встал вопрос: почему?
Выяснилось, что на одном из кладбищ хоронили русских, на другом – литовцев (их было много в поселке), а в стороне от поселка находилось кладбище староверов (по обычаю хоронить старообрядцев вместе со всеми не принято было ни раньше, ни сейчас).
Намного больше по размеру было плотбище Шерчанка. Здесь располагалось главное управление Касовского лесопункта, куда входили помимо Шерчанки Новый Городок и Девятое плотбище. Были здесь школа-семилетка, магазин, клуб с передвижной киноустановкой, интернат при школе (проживали дети с других плотбищ), медпункт.
Очень большим было Двенадцатое плотбище. Заготовки на нем, как и в Шерчанке, велись еще в годы войны.
Многие сегодняшние жители Нового Городка подтверждают проживание по плотбищам ссыльных – людей разных национальностей, но больше все-таки литовцев, отбывавших ссылку по политическим мотивам (это уже после войны). А в 30-40-ые годы здесь на лесоповале работали ссыльные, в основном раскулаченные и депортированные перед войной и во время войны. Большинство рабочих были сезонниками, их отправляли на определенный период на лесозаготовки из ближайших колхозов – Нижнешадринских «Новый быт» и им. Кирова – или из других колхозов Туруханского, а затем Ярцевского района. Вспоминает Федор Корнилович Мерзляков, сегодняшний житель Ярцево: «Родителей моих, тогда еще совсем молодых, по 16-17 лет им было, из Якшинского колхоза в годы войны отправляли в Шерчанку на лесозаготовки».
Вот строки из сообщения Екатерины Иосифовны Александровой (в девичестве – Денисенко), рассказанного в 1999 году Владимиру Биргеру, представителю Краевого правозащитного общества «Мемориал», ныне покойному (Семья Денисенко украинского происхождения была депортирована на Енисей из Алтайского края): «…в 1941 году мою семью (меня и мужа Александрова Логина Алексеевича, депортированного летом 1930 года из с.Бельск Пировского района в д.Нижнешадрино Енисейского района) перевели в поселок Шерчанка (Серчанка), выше по Касу. В самом поселке, но в отдельных бараках, жили политссыльные. Их было много, несколько десятков. Были и молодые, и пожилые, в том числе несколько кавказцев. Среди политссыльных было много городских образованных людей. Среди них был пожилой ссыльный с фамилией Зайчик. Эти ссыльные тоже работали на лесоповале. В начале 40-ых годов (еще до войны) всех их куда-то вывезли.
Осенью 1941 года в деревню Нижнешадрино привезли много депортированных литовцев. Большинство их отправили вверх по Касу, выше Шерчанки (вероятно, в Новый Городок и на плотбища, которых было много по Касу), в Шерчанке их не было».
Работая в Енисейском государственном архиве с документами, я нашла «Списки административных ссыльных» Исполнительного комитета Нижнешадринского Сельского совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов на 18 листах, правда, в них не отмечены места проживания. Но я уверена, что в этом списке есть фамилии ссыльных, проживавших по Касу.
Здесь же, в архиве, я поработала с документами касовских плотбищ и обнаружила, что Похозяйственные книги плотбищ Шерчанка и Новый Городок (Восьмое плотбище) существуют только с 1949 года, Девятое плотбище – с 1952 года.
Значит, получается следующее: до этого времени плотбища существовали, но проживание на них было в основном временным (сезонным), когда зимой шли заготовки, а летом – сплав, постоянно проживавших было очень мало. Самостоятельными территориальными единицами плотбища не считались. С указанных же выше сроков плотбища стали считаться населенными пунктами. Все перечисленные поселки относились в то время к исполкому Нижнешадринского сельского совета.
Из состава Нижнешадринского сельского совета населенные пункты Новый Городок и Девятое плотбище были исключены решением Исполнительного Комитета Енисейского районного Совета депутатов трудящихся 23 декабря 1966 года. Тогда же был образован Новогородокский сельский совет с включением в его состав населенных пунктов Новый Городок и Девятое плотбище. Центр Новогородокского сельского совета разместился в поселке Новый Городок. Шерчанка как населенный пункт был закрыт в начале 60-ых годов (точной даты мы не установили). Кстати, в Новом Городке есть улица, дома на которой перевезены с Шерчанки, когда этот населенный пункт закрывали.
Проведенный анализ Похозяйственных книг позволил сделать следующие выводы:
Каковы были условия проживания лесозаготовителей на Касу? О них сложилось
представление из воспоминаний отдельных людей, причастных непосредственно к этим
событиям. Очень яркое описание условий проживания я нашла в книге «Я иду к тебе
с поклоном» в воспоминаниях Марии Архиповны Комогорцевой (Патюковой в
девичестве). Вот что она рассказала: «Мою семью вместе с другими земляками
выслали в тридцатом году из деревни Подгорной Енисейского района на заимки в
район Маковского, затем – в Енисейск, позже погрузили на баржу и отправили на
ней до деревни Шадрино. Потом по Касу поднимались на завознях. И стали жить в
земляных бараках, которые остались от заключенных, отбывавших там срок раньше.
Бабушка первой померла – еще и кладбища не было, потом и отец лег на Касу.
Работали мы тоже на лесосеках. Представляете нас, девчонок, ворочающими бревна,
откапывающими их из глубокой снежины? Промерзнем все, одежда ледяным колом
станет, один кусочек хлеба, что с собой удастся взять, с утра уже съеден, голод
мучает, а ты шкуришь эти бревна от темноты до темноты… Закрылись на этом участке
лесозаготовки, нас увезли в Кривляк, а потом мы уже сами спустились до Никулино.
А как поженились с мужем, так опять по лесоучасткам жили. На Кас нас только три
раза вывозили, а еще в Сым… В Никулино–то редко приезжали – отдохнуть,
переночевать, и опять по речкам».
Оказывается, именно фамилия мужа Марии Архиповны, чьи воспоминания приведены выше, Алипия (в других записях – Амплия) Пантелеймоновича Комогорцева, сосланного из Забайкалья в Никулино, встретилась мне в одной из Похозяйственных книг 8-ого плотбища; согласно записям работал он в должности мастера лесозаготовок.
О своей семье вспоминает Мария Ивановна Мерзлякова, жительница Ярцево: «Отца моего Охрамца Ивана Ефимовича, 1909 года рождения, украинца, вместе с матерью, сестрой и братом как раскулаченных сослали из Хмельницкой области в 1929 году в Кривляк. Главу семьи забрали, больше о нем никто никогда не слышал. Мой отец работал на лесозаготовках в Кривляке, Наркино, затем его, комиссованного во время войны по болезни, перевели в Шерчанку. Там он встретился с моей мамой Павловской по первому мужу (Петерсон – в девичестве) Ольгой Яковлевной, латышкой по национальности, сосланной из Риги в 1940 году. Первый муж мамы сгинул как сотни людей в то время. До Шерчанки где только мама не мыкалась: станция Злобино, затем – Казачинское, позднее – строительство дамбы в Подтесово, где мама повредилась – ее засыпало песком, и только потом Шерчанка. До 1961 года родители, встретившиеся в Шерчанке в конце войны, жили на этом плотбище. Рождались дети, некоторые в младенчестве умирали. Два моих брата-близнеца похоронены в Шерчанке, умерли один за другим от крупозного воспаления легких. В 1952-ом году родилась я. Отец работал конюхом, а лошадей было много – все работы в лесу выполняли на лошадях. Кроме того, отец еще и лечил лошадей, значился ветсанитаром».
В подтверждение этому я нашла в Енисейском госархиве справку, в которой значится Охрамец И.Е. как ветврач.
На просьбу рассказать о ссыльных Мария Ивановна продолжала: «Каких только не было: немцы, латыши, литовцы, украинцы, татары, даже китаец. Одну женщину все звали Верой, а она – татарочка, имя ее, как сейчас помню, Мермере.
Все жители плотбища держали хозяйство, выращивали свиней, были коровы, подростки. На болотах, на Третьем плотбище, косили хвощ - заготавливали корм для скотины».
О работе на лесоучастке помнит плохо – мала еще была. Говорит: «Лес возили на лошадях на подсанках. В конце 50-ых годов появились МАЗы, ими вывозили лес. Даже женщины работали на машинах. Помню Казаченко Машу – шофером работала».
Вспоминает Соснина Валентина Кирилловна, проживавшая в 40-50-ые годы в Нижнешадрино: «В Шадрино часто с Шерчанки приезжал народ, приходили к отцу - он бригадиром в колхозе работал – покупать свиней. Нам, ребятишкам, интересно было наблюдать и слушать – приезжие были степенными, вежливыми, очень серьезными мужиками, говорили с акцентом, а нам это было в диковинку». Как теперь понимает рассказчица – в дом приходили литовцы – «до чего же воспитанные были люди!»
Посещенные нами в ходе экспедиции старые кладбища (в Шерчанке и Старом Городке) подтверждают наличие ссыльных в этих местах, так как большинство захоронений, вернее надписи на крестах, да и сами кресты (высокие, русским таких крестов не ставят) говорят о том, что на касовской земле нашли свое последнее пристанище прибалты. Одно из кладбищ так и называется в обиходе - литовское (в Шерчанке). Вот некоторые надписи с сохранившихся надгробий:
«Беляускас Костас (1886-1948)»,
«Юсевичене Елена (1890-1963)»,
«Григалюнас Владас (1901-1950)»,
«Тапаровскас Я (умер 1957)»,
«Адамкевичус Августас (1905-1958)».
Кстати, некоторые могилки прибраны, значит, в этих местах остались проживать родственники ссыльных – они и ухаживают за могилками.
Да и по национальному составу сегодняшнего Нового Городка можно судить о том, что потомки ссыльных остались проживать на касовской земле: это Синкевичи, Ростовские (Ростаускасы), Адамкевичусы, Поведа и другие.
Лагерь политзаключенных. Был или не был он по Касу? Краевое правозащитное общество «Мемориал» располагает очень скупыми сведениями об этом. Да и сведения те неофициальные, официальных же документов нет. Так в сообщении Игоря Петровича Соколова (интервью взято всё тем же В.С. Биргером в апреле 1989 года), бывшего секретаря Ярцевского райкома ВЛКСМ, позднее – заместителя председателя райисполкома, читаем: «В 30-ые годы в Ярцево привезли заключенных. Появились лагеря – Кривляк и Шерчанка. Это был лесоповал. В момент появления лагерей в Кривляке не было местного населения, а в Шерчанке жили кержаки, которых власти прогнали из того места, и им пришлось уходить вверх по Касу. Таким образом, местное население с лагерями никак не соприкасалось и контактов с заключенными не имело, кроме случайных.
В Кривляке первоначально находилось около тысячи заключенных, а в Шерчанке - около полутора тысяч. Больше этапы не приходили, и к 1940 году оба лагеря прекратили существование. Уцелевших заключенных привезли в Ярцево на подводах, они лежали по четверо, накрытые кошмой. Их было примерно 100 из Кривляка и около 60 из Шерчанки. Местные жители, несмотря на окрики конвоя, смогли передать заключенным немного еды. Заключенных увезли в Енисейск. Известно, что кроме 58-ой статьи в этих лагерях были уголовники. Тех, кто не выполнял за день норму, конвой оставлял на ночь, а если к утру норма тоже не набиралась, расстреливали. Вместо карцера заставляли таскать воду, 500 ведер, а за невыполнение тоже расстреливали. Других лагерей в окрестностях Ярцево не было».
Вероятно, автор этой информации что-то и напутал (например, М.Перевозчиков писал, что заключенных в Кривлякский лагерь приводили по зиме не один раз). Возможно, цифры, названные И.Соколовым, далеки от действительности (Как можно разместить такое количество людей в двух бараках?), да и по срокам существования лагерей могут быть неточности, но суть в том, что его информация подтверждает существование лагеря на Касу.
Строки из сообщения всё той же Екатерины Иосифовны Александровой также подтверждают существование лагеря: «Недалеко от поселка, в тайге, было старое лагерное кладбище: палки (колышки) с дощечками, но надписи уже почти стерлись. Однажды на спиленном дереве нашли вросшую в него маленькую икону.
Рассказывали, что узников в лагерях летом «ставили на комара», а зимой на морозе обливали водой».
Подобную картину нечеловеческих условий, в которых жили и работали заключенные, нахожу у М.Перевозчикова в «Староверах»: «Нечеловеческие условия труда в тайге: пятидесятиградусный мороз, когда от первого удара по стылому дереву топор разлетался вдребезги, так как металл не выдерживал холода, заставляли сибулонцев бежать из лагеря, но никому не удавалось выбраться из коварных болот. Пойманных и провинившихся людей летом привязывали к деревьям на съедание комарам, зимой – обливали водой, замораживали до смерти». И хоть пишет Перевозчиков о кривлякских сибулоновцах, наверное, эта картина применительна и к касовским заключенным.
А вот запись из протокола Ярцевской партячейки: «В середине октября 1930 года были заброшены лагеря с заключенными в 1150 (или 1750 – ред.) человек, каковые, не имея бараков, целый месяц с лишним занимались только оборудованием их и других помещений, к работе приступили с конца ноября. Состояние заключенных было плохое, не одеты, в мороз работать не могли… Сейчас заключенных 620 человек, убыли за счет больных, умерших, отправленных в Енисейск».
Интересную информацию нашла в материалах партархива конца 1947 года, содержащую характеристику леспромхоза. В ней важной для меня остается строчка: «Спецконтенгента (пленных и заключенных) нет». Значит, когда-то подобный спецконтенгент был.
Наша экспедиция на Кас мало что дала нового в этом плане. Действительно, в районе ручья Икса, куда нас привели проводники, мы увидели остатки двух бараков - очень сгнившие длинные бревна, покрытые мхом, практически истлевшие (Приложение № 10). Работа металлоискателем в том месте не дала никаких результатов, кроме десятка полусгнивших консервных банок, как ни странно, абсолютно одинаковых, что тоже подводит к мысли, что здесь, в лесу, кто-то проживал – и явно, не грибники и не ягодники, так как место отнюдь не боровое.
Недалеко от остатков лагеря, через ручей, на дереве, растущем на обочине дороги, под толстым смоляным наростом вырезан крест и есть надпись. Удалив частично нарост, смогли прочитать только несколько букв и год - 193? Возможно, кто-то из охраны лагеря был похоронен здесь, под деревом. Но это только догадки.
Опрос старожилов Нового Городка не внес конкретики в вопрос о существовании лагеря по Касу, хотя каждый из них «что-то слышал об этом», кому-то рассказывали родители, что, якобы, «ходил слух о лагере с колючей проволокой и вышками».
Существует по Касу место под названием «на бараках» (это намного выше Двенадцатого плотбища, даже выше д.Александровский шлюз – если брать от устья Каса, то вверх по реке это примерно около 200 км. на речке Черной, притоке Каса). Сейчас там можно увидеть полбарака. Никто не может объяснить название; говорят: «Были бараки», даже называют количество – шесть; слышали и о каких-то подземных ходах (штольнях). Это наводит на мысль, что жили здесь, скорее всего, заключенные, так как если бы это было плотбище, оно бы тоже имело числовое название, как и все остальные. Кроме того, место находится довольно далеко от основной водной артерии (Каса), и это подтверждает мнение, что, возможно, не лесозаготовки были развернуты здесь. Поэтому вопрос – а чем заключенные занимались? – остается открытым.
И вот совершенно недавно, когда работа практически была написана, из Луговатского сельского совета привезли копии двух документов – «Акт сдачи-приема законсервированного городка № 33 под охрану» от 22 ноября 1952 года и «Список заключенных» (дата отсутствует) на двух листах. Эти документы оказались в сельском совете следующим образом - Петр Фомич Зебзеев, сегодняшний глава Луговатской администрации, говорит, что их передал в сельский совет Михаил Черников из редакции «Красноярского рабочего». Как к Черникову, который бывал на Касу и интересовался историей шлюзов Обь-Енисейского канала, попали эти документы – пока загадка.
Для нас эти документы уникальны. Они, по всей видимости, и подтверждают существование бараков – в акте обозначено 5 бараков объемом 720 кб.м. каждый и дом. Согласно акту во всех бараках были нары. Кроме бараков в городке имелись кухня-столовая, баня, сушилка, пекарня, электростанция, конюшня, изолятор. А еще в списке – казарма для охраны и кухня для нее же. Этот документ не объясняет характер работы в городке. Законсервирован городок в 1952 году, а был ли расконсервирован или уничтожен – вопрос остается без ответа - наверное, после смерти Сталина быстро забыли о его существовании.
Анализ «Списка заключенных» позволил сделать следующие выводы:
Основной же вывод следующий – если это список заключенных только на букву «В», да и то, возможно, неполный, то как много фамилий заключенных было во всем документе. И еще – если это был лагерь, то к СибУЛОНу он не имел уже никакого отношения – СибУЛОНовские лагеря к тому времени уже прекратили свое существование.
Таким образом, познакомившись с материалами Краевого правозащитного общества «Мемориал», материалами Енисейского государственного архива, Ярцевского партархива, совершив экспедицию по реке Кас, повстречавшись с местными жителями, старожилами, я попытались восстановить историю здешних мест, связанную с репрессиями. Как оказалось, река Кас, находящаяся на территории Енисейского района Красноярского края, с начала 30-ых годов прошлого века была втянута в круговорот репрессий страны. Сотни людей, несправедливо обвиненных, насильно оторванных с обжитых мест, были вывезены на север, в тайгу, в бездорожье. И именно здесь, где климат резко континентальный, где зимой морозы за 60, а летом – невыносимый гнус, эти люди мужественно трудились на лесоповале, при невыносимых условиях выполняли и перевыполняли план по лесозаготовкам, «давали лес стране».
Ламан Людмила, краевед ЦДТ,
рук. Тарханова Т.Н.
Ярцево, 2010 г.