Аннотация. Данная статья посвящена рассмотрению сложных отношений енисейского крестьянства к Православной церкви, складывающихся под влиянием событий, потрясших Россию в 1917 – начале 1920-х гг., и последующей антирелигиозной политики советского государства. Показывая противоречивое отношение крестьян к традиционной религии, автор утверждает, что в послереволюционную эпоху их общество было далеко от диктуемого Коммунистической партией полного перехода к атеизму. Наряду с появлением элементов так называемого социалистического мировоззрения в его сознании сохранялась вера в старые духовные ценности.
Длительное время в исторической науке существовало мнение о том, что уже начиная с Гражданской войны широкая волна атеизма захватила сибирскую деревню, а отход народных масс от религии являлся чрезвычайно быстрым и скачкообразным1. Однако в историографии сравнительно недавно появилось мнение о том, что якобы произошедшая во второй половине 1920-х гг. «модернизация» религиозной сферы сделала возможным еще большее распространение Православия среди определенных категорий населения Приенисейского региона2, которое в корне подрывает устоявшиеся взгляды. Такая противоречивость концептуального характера требует основательного изучения отношений к Православной церкви со стороны крестьянства.
Позиция Советской власти относительно Православной Церкви с самого начала отличалась крайней агрессивностью. Первыми советскими декретами, Декларацией прав народов и Конституцией РСФСР национализировались её земли, служители лишались избирательных прав, а сама она отторгалась из сферы гражданской и государственной жизни. Енисейская деревня, где было сосредоточено почти миллионное и наиболее верующее население губернии, в основном продолжала жить согласно своим религиозным традициям, степень прочности которых во многом определяла эволюцию её социально-психологического облика. В то же время сибирские крестьяне были не столь религиозными, как в европейской России, а местные священники, хотя среди них находились лица с разной степенью почитания в обществе, часто являлись еще и носителями более высокой культуры, которые стремились к нравственному и культурному развитию своей паствы. Находясь на содержании верующих, они в постреволюционное время оказались одной из социально незащищённых категорий населения.
Первая мировая война и проникновение элементов капиталистических отношений способствовали маргинализации сельского общества, а революция – появлению в деревне людей, в прошлом переселенцев, прошедших в окопах и тыловых гарнизонах школу политической борьбы, безбожия и готовых к сокрушению прежних устоев жизни. Первые признаки разложения деревенского общества появились еще после октябрьских событий 1917 г. и выражались в кощунственном поведении прихожан, служителей и расхищении ими церковного имущества. К примеру, в январе 1918 г. в Троицко-Солгонской церкви (Ачинский уезд) во время венчания двое мужчин, стоя в головных уборах, пели вполголоса песни и на замечание священника разразились площадной бранью, а дома выкололи глаза у икон. В Печкинском приходе псаломщик угрожал убить настоятеля церкви, священников называл обманщиками и эксплуататорами темных крестьян, пророка Моисея – убийцей, пророка Давида – прелюбодейцем и отвергал непорочное зачатие Божьей Матери. Прихожане Мигнинского прихода (Минусинский уезд) приговорили не производить сборов на нужды церкви, прекратить возношение при богослужении имен Патриарха и епархиального епископа, читать Евангелие в церкви на русском языке и не подчиняться распоряжениям местной епархиальной власти. Данный приход летом 1918 г. закрывался. Кощунственно вел себя один из жителей с. Нижний Ингаш Канского уезда во время хождения церковного причта по домам с иконой Покрова Пресвятой Богородицы. Из церкви с. Троицко-Заводского Канского уезда 13 мая того же года псаломщиком были изъяты метрические книги. В ночь на 3 октября в Ножинском приходе оказалась похищенной и подверглась поруганию икона Божьей Матери.
В то же время крестьяне д. Дубининой Ачинского уезда жертвовали денежные средства на строительство храма-памятника по погибшим воинам в Первую мировую войну, а с. Иланского Канского уезда – нового храма в честь Святой Троицы. Большую сумму выделили прихожане с. Ужур Ачинского уезда в декабре 1918 г. на содержание и ремонт храма и причтовых домов. Крестьяне жертвовали денежные средства на украшение храмов, обновление местных икон, покупку одеяний на святой престол и жертвенник, священнических облачений, дарили церквям богато украшенные иконы и Евангелия3.
Начавшаяся Гражданская война усилила антиклерикальные настроения в деревне. Несмотря на то, что в крестьянском повстанчестве принимали участие некоторые лица, снявшие сан, партизаны, испытывая неприязнь и ненависть к интеллигентным и авторитетным среди крестьян религиозным служителям, при захвате селений часто подвергали их уничтожению. Первыми от рук восставших крестьян, которые 29 октября 1918 г. овладели станицей Каратуз Минусинского уезда, погибли о. М. Щербаков и его жена. Захватив в ночь на 7 февраля (24 января по старому стилю) 1919 г. Енисейск, повстанцы обыскивали квартиры, оскорбляли и, по некоторым данным, расстреляли несколько священнослужителей. В феврале же (22 или 24 января) у д. Лодочной Ново-Еловской волости Ачинского уезда повстанцы из отряда П.Е. Щетинкина арестовали новославского священника В. Фокина, замёрзший труп которого потом был обнаружен за околицей. На кладбище вблизи с. Бирилюссы партизаны расстреляли священника Т.Е. Кузнецова. 13 февраля (31 января) они избили и 15-20 выстрелами умертвили священника с. Петровского того же уезда М.М. Каргаполова. 6 марта в с. Тальском Канского уезда партизаны взяли в заложники священника и двух его дочерей. 30 марта у с. Алтат был расстрелян священник А. Поливанов. Во время служения обедни партизанами был арестован козульский священник. Обнаружив в его одеяниях якобы список местных лиц, сочувствующих большевикам и подлежащих аресту, они тут же его убили. В с. Красновском Ачинского уезда повстанцы убили дьякона А. Сбитнева, а священник той же церкви о. В. Головин впоследствии был арестован властями за содействие «красным». Будучи недовольными решением руководства епархии о закрытии прихода, местные крестьяне не стали защищать священника с. Михайловского о. Стефана (Семенченко). 14 апреля он был увезен партизанами сначала в тасеевский штаб, а затем убит в лесу. В том же месяце был замучен и расстрелян священник с. Апан Канского уезда о. Дмитрий (Неровецкий). 1 мая погибли священник с. Мокрушинского Н. Протопопов и его сын, а 5 мая – о. П. Устинович из с. Малиновское Канского уезда. В 5-м благочинии того же уезда партизанами были убиты священники Тасеевской и Вахрушевской церквей Н. Силин и А. Иванов. Погибли также священники С. Успенский (с. Рыбное на Ангаре), Лапин (с. Чадобское), А. Новочадовский и псаломщик А. Глаголев4.
Захватив при переходе в Урянхай станицу Каратуз, партизаны сбросили местного церковного служителя с колокольни. 15 октября 1919 г. при налёте на д. Ульяновку Ачинского уезда они убили священника и его жену. Тасеевцы, уничтожая «предателей», расстреляли и священника Троицко-Заводской церкви П. Фелонина, будто бы представившего карателям список лиц, подлежащих расправе. Находясь в с. Кривошеино, они расстреляли ещё одного священника, а, обнаружив в поезде с беженцами группу духовенства, приговорили её к длительному сроку использования на пилке дров для варниц соли.
С возвращением из Белоцарска и занятием енисейского правобережья Минусинского уезда партизаны, случалось, демонстративно показывали пренебрежение к православным святыням и помогали своим сторонникам в деревнях расправляться из личной неприязни с местными священниками. Так, 28 сентября 1919 г., войдя в с. Восточенское, они в одной из изб, открыв стрельбу, сбили икону. Когда Кортузский сельсовет Салбинской волости по инициативе своего председателя обратился к партизанам с просьбой забрать от них священника Флигинского, якобы сочувствовавшего белым и высказывавшегося против Советской власти, то следственная комиссия Военно-революционного суда Рабоче-крестьянской армии постановила его арестовать и собрать в селе обвинительный материал. 12 января 1920 г. партизаны задержали священника, а в штабе его, признав виновным, расстреляли. Бойцы Манского полка, находившиеся в январе 1920 г. на постое в д. Сисим, по приговору схода убили сына дьякона5.
Напротив, некоторые сельские общества вмешивались и не позволяли партизанам
вести себя агрессивно по отношению к церкви, а где-то и спасали священникам
жизнь. Так, благодаря защите, проявленной прихожанами, спасся пастырь с.
Назимовского о. П. Митякин, который, вопреки запрету партизан, отслужил 17
февраля 1919 г. торжественную службу. Ворвавшись 13 марта в д. Переяславку
Канского уезда и разгромив церковь, партизаны арестовали священника В.
Мицкевича, но были вынуждены по требованию прихожан его освободить. Дважды
арестовывался и по этой же причине оказывался на свободе священник Покровской
церкви из с. Долгий Мост. Оказывали крестьяне и вооруженную защиту храмом. Так,
с 29 апреля по 3 мая 1919 г. отстаивала храм Святой Троицы дружина с.
Казачинского.
Под прессингом жизненных обстоятельств некоторые священники, спасая жизнь свою и близких, покидали приходы, другие – позволяли нарушение церковного устава и отклонение от морально-нравственных ограничений. Случалось, что они при появлении партизан проявляли гостеприимство, а, например, во время их перехода через Минусинский уезд один из священников встретил повстанцев с крестом. Распоряжением высшего Церковного управления от 19 (6) июня 1919 г. 19 лицам было запрещено богослужение, а дела еще 5 священников подверглись рассмотрению. При отсутствии лиц, наделенных правом священнослужения, прихожане выбирали исполнителей треб из своей среды – нерукоположенных мирян. К примеру, в Степно-Баджейском приходе такую службу доверили бывшему почтальону, а в церкви с. Покровского (Черенгачет) исполнять обязанности пастыря допустили учителя Гаврилова6.
В соответствии с антирелигиозной политикой Советской власти и собственными убеждениями определённая часть партизан стремилась к распространению безбожия среди соратников и населения. Но их деятельность в этом направлении зачастую ограничивалась борьбой с внешними признаками религиозности крестьян. Например, при передвижении по сёлам Минусинского уезда партизаны штрафовали «религиозных фанатиков». Распространившиеся об этом слухи напугали крестьян и подтолкнули их к массовому сокрытию икон7.
Проявление антирелигиозных чувств со стороны партизан всё же не было частым и массовым. Более того, их сообществу было присуще и иное отношение к пастырям и религии. К примеру, 5 апреля 1919 г. они арестовали выехавшего из г. Нижнеудинска священника Вознесенского собора о. Николая (Литвинцева), но разрешили ему под своим надзором исполнять в деревнях пастырские обязанности. По свидетельству очевидца, бывший священник и партизан И.А. Вашкорин по настоятельной просьбе крестьян облачался в рясу и исполнял требы. Войдя в с. Верхнеусинское, Тальский полк в лице своего командира смиренно принял в дар от местных жителей - старообрядцев икону. Кресты были водружены на могилах партизан, павших в Белоцарском бою, а 2 октября 1919 г. на минусинском кладбище была отслужена панихида по погибшему командиру Ф.Г. Богану. Уже в апреле 1921 г. возвращавшиеся с врангелевского фронта бывшие партизаны, голодая, просили у крестьян милостыню, осеняя себя крестом8. Данные факты свидетельствуют, что какая-то часть партизан в глубине души оставалась людьми религиозными или занимала по отношению к церкви позицию нейтралитета, а иногда в угоду населения, от которого находилась в зависимости, облачалась в личину верующих.
Воцарившись, Советская власть в 1920 г. приступила к закрытию храмов в Красноярске. В деревнях же, живущих приходами и часто советизированных лишь формально, авторитет пастырей оставался высоким. В феврале 1920 г. в с. Зеледеево был создан противотифозный лазарет, но жители предпочитали искать избавление от этой болезни посещая местного священника. Здесь судьба церквей напрямую зависела от степени религиозности и сознательности содержавшего их населения и личностных качеств новых управленцев. Став сельской властью, некоторые из них сразу же переходили к антирелигиозной деятельности. Так, 14 марта 1920 г. на митинге жителей с. Тесь Минусинского уезда комендант приказал школьному руководству и священнику немедленно вынести иконы из учебного заведения и прекратить занятия по Закону Божьему. На следующий день священник, учащиеся и их родители, выполняя с плачем это распоряжение, перенесли иконы в церковь. Данная акция вызвала неодобрение у населения. Конфликт у представителей власти по этому же поводу возник и с крестьянами д. Иннокентьевской Красноярского уезда. В мае 1920 г. в одном из селений Минусинского уезда жители были недовольны поведением красноармейцев, которые при постановке спектакля вынесли и уронили икону. Собравшийся сход высказал широкие обвинения уже в адрес всей Красной армии, что затем расследовалось губернскими чекистами9.
Население Ачинского и Минусинского уездов проявляло недовольство отделением церкви от государства и защищало от изъятия помещения и здания, принадлежавшие церкви. К примеру, 29 августа 1920 г. крестьяне Мало-Улуйского общества явились на заседание волисполкома, проходившего в с. Назарово Ачинского уезда, где потребовали его выдворения из дома, ранее находившегося в собственности притча. Конфликты между местными советами и крестьянами возникали также по вопросу обеспечения священников жильём. В отдельных случаях работники советских органов, идя на поводу у верующих, устраивали духовенство на жительство, выделяя ему, например, в мае 1921 г. в с. Алзамейском Канского уезда, целый заезжий дом. Но чаще верующим приходилось отстаивать права своих пастырей на жильё. Тогда же в с. Берёзовском Минусинского уезда сельский сход в триста человек не согласился с притязаниями коммунистов, пожелавших изъять дом священника для своих нужд10.
С победой Советской власти членами первых комячеек, бывшими партизанами и милиционерами началось преследование «контрреволюционеров» – сельской интеллигенции, которое часто заканчивалось самосудом. Среди похищенных «неизвестными» 8 ноября 1920 г. в с. Кобинском Канского уезда находился священник, в с. Тасеево властями был расстрелян некий монах, а в с. Шеломки – еще один служитель. 10 ноября конвой при отправке из с. Агинского в Канск расстрелял пятерых арестованных, в т.ч. священника М. Вологодского. В с. Рождественском в числе «заговорщиков», арестованных и убитых комячейкой, находился местный пастырь Г. Мерзляков. В ночь на 9 января 1921 г. в Никольской волости Минусинского уезда милиционер Пахомов при конвоировании застрелил священника Богоявленского. Наконец, в ночь на 14 января того же года в с. Новосёлово милицией были убиты и сброшены в полынью священник Попов и члены его семьи11.
Истинными православными оставались крестьяне-участники антикоммунистических восстаний 1920-1921 гг. Окруженные правительственными войсками, они находили возможность обратиться к Богу. Так, находясь в д. Сосновке (ноябрь 1920 г.), некая «банда», наряду с проведением агитации среди жителей, организовала молебен. В мае 1921 г. среди населения Синявинской волости Минусинского уезда циркулировали слухи о состоявшемся нелегальном антисоветском съезде, инициатором которого якобы был местный пастырь. С почтеним относились к священникам жители подтаежных деревень, например, Каратузской волости. Когда летом того же года верхнекужебарские крестьяне обнаружили в тайге раненого священника, участника повстанческих событий в Усинском крае, то они не только спасли ему жизнь, но и по его настоянию воздвигли в селе церковь12.
Случалось, что крестьяне выступали против богохульства и защищали от репрессий своих пастырей. Так, в июле 1920 г. в Канском уезде они, будучи пьяными, в присутствии милиции убили бывшего партизана, плохо отозвавшегося о Боге. В августе 1920 г. в с. Яруле Канского уезда при попытке ареста за якобы «контрреволюционную деятельность» священника Новицкого «кулаки», ударив в набат, разогнали волревком и милицию. Направленное против местного совета выступление крестьян в защиту своего священника имело место в октябре того же года в д. Ракитино Ачинского уезда. Когда его всё же заключили в тюрьму, сельское общество заставило председателя сельсовета утвердить одобрительный приговор священнику, вынесенный на сходе. Находились и такие крестьяне, как, например, А. Михайлов из с. Павлошино Нахвальской волости Красноярского уезда, который на июльском 1921 г. сходе запретил своим односельчанам слушать антицерковную «брехню». При аресте священника Кувшарова в с. Изынгаево Ачинского уезда (апрель 1923 г.) собралась толпа в триста человек, которую коммунистам пришлось разгонять выстрелами в воздух 13.
В отношениях к религии крестьяне часто руководствовались соображениями утилитарного характера – нежеланием тратиться на содержание церкви, возможностью в условиях падения жизненного уровня поправить за её счёт своё материальное положение. На апрельском 1920 г. Красноярском съезде работников волревкомов мнение крестьян относительно религии разделилось: в связи с тем, что Декретом об отделении церкви от государства записи гражданского состояния передавались советским учреждениям, некоторые делегаты отказывались от содержания церквей, другие – относились к их судьбе с безразличием или иждивенчески. С утратой влияния духовенства на население Шалинской волости Красноярского уезда его майский сход постановил дьякону освободить квартиру, помещение которой отводилось организуемому агрономическому участку. В январе 1921 г. у населения Балахтинской волости Ачинского уезда появилась одежда, пошитая из церковных одеяний. Участились случаи отказа платить духовенству в сёлах Канского и Ачинского уездов, а в целом по губернии – изгнания «попов». Отказались от содержания священника в январе 1922 г. бывшие партизаны с. Есаульского. Весной 1923 г. прекратила уплату взносов в пользу притча беднота с. Белоярского Ачинского уезда, а крестьяне Агинской волости Канского уезда постановили использовать на ремонте сельскохозяйственных орудий и машин церковные ограждения, выполненные из металла14.
Однако сельские верующие отрицательно отнеслись к изъятию церковных ценностей в пользу голодающих Поволжья. Из-за недовольства крестьян эта акция в деревнях осуществлялась позднее, чем в городах. Как правило, собрания населения постановляли ценности не сдавать, заменив их изъятие самообложением продуктами и вещами. Такие резолюции принимали, например, верующие в с. Вознесенском Красноярского уезда и в Минусинском соборе. В некоторых волостях этот вопрос «повис в воздухе». В июле того же года при изъятии церковных ценностей уездными комиссиями по набату собирались многочисленные толпы крестьян в с. Часто-Островском, Атамановском Красноярского уезда, Батени Минусинского уезда. Мешавшие изъятию толпы властям пришлось разгонять15.
Положение Православной церкви и укрепление Советской власти на деревне постепенно подтачивали религиозные устои крестьянства. По сообщению историка, в первой половине 1920-х гг. резко уменьшилась доля воцерквленных людей. Молодые женщины и мужчины соблюдали лишь немногие религиозные обряды и предписания. Быстрыми темпами проникали атеистические идеи в молодежную среду. Большинство молодежи вообще не посещало храмы. Средний возраст верующих среди мужчин составлял свыше 55, женщин – 30-35 лет. Под воздействием начавшихся преобразований в сознании населения утвердились три трактовки сущности и взаимодействия религиозности и светскости: арелигиозность, безрелигиозность и контррелигиозность. Религиозные организации являлись фактически самоуправляемыми единицами, деятельность которых была направлена на возрождение административной структуры и легализацию своего статуса16.
Вместе с тем, «вольнодумство» и «богоборчество», характерные для деревенских коммунистов, чаще всего выражались лишь в грубом отношении к верующим, диком хулиганстве и пьянстве, которыми данные лица отличались в повседневности и «отмечали» церковные праздники. На Рождество 1923 г. в д. Малая Иня Минусинского уезда шестеро пьяных коммунистов открыли стрельбу по церкви. В феврале того же года командный состав 4-го истребительного отряда ЧОН, находившегося в Синявинской волости, перепившись, начал стрелять по иконам в крестьянской избе. Коммунисты с. Тертеж Манского района в феврале 1925 г., занимаясь переоборудованием старой церкви под народный дом, в грубой форме отказали верующим в просьбе самим разобрать и вынести иконостас, нетактичными высказываниями вызвали недовольство последних. На Пасху 1925 г. в п. Тайшете Канского уезда пьяные коммунисты валялись на улице в грязи. В ночь на 4 мая того же года члены комячейки изрубили иконы Дербинской церкви и погубили Евангелие. На Троицу председатель правления Новосёловского общества потребителей коммунист Панкрашин с приказчиком, будучи пьяными, стреляли по улице из винтовок. Было отмечено хулиганством посещение г. Енисейска епископом Енисейским и Красноярским Амфилохием, состоявшееся в начале августа 1925 г.: при посадке на пароход церковного иерарха один из коммунистов бросил в его головной убор репейник. Квартируя у зажиточного крестьянина с. Боград Хакасского округа, партиец 18 апреля 1927 г. прострелил икону Иоанна Кронштадского. Кощунство и насилие на почве пьянства в том же году были совершены в с. Суэтук Ермаковского района: отгулявшая свадьбу пьяная ватага местных хулиганов во главе с секретарем комячейки Давыдкиным, впрягшись, под красным флагом и в сопровождении священника и членов причта возила по деревне телегу с пьяным, изображающим усопшего17.
В то же время иконы находились даже на стенах в сельсоветах, например, в 1923 г. д. Козловки Шушенской волости и д. Емельяновки Зеледеевской волости. Коммунисты продолжали их держать в своих избах, а некоторые – следовать в быту церковным обычаям. При проверке состояния комячейки с. Большая Мурта в апреле 1923 г. выяснилось, что при отрицательном отношении к местному священнику, некоторые члены её иконы все же сохраняли. Сибирская комиссия, обследовавшая в начале 1925 г. Чебаковский район Хакасского округа, нашла, что в обрусевшем улусе Косой Ложок коммунисты справляли свадьбы своим детям, благославляя их иконами, и с участием священника. На одной из свадеб местный хулиган, который по уговору и за выпивку сбросил икону на пол в избе такого коммуниста, был сильно избит. В жилищах членов комячейки иконы украшали стены наравне с портретами В.И. Ленина. Один из безбожников вместо иконы соорудил герб СССР, на который жители стали молиться. Такая же комиссия, проверявшая в феврале 1925 г. состояние ячеек Рождественского района Канского уезда, установила, что иконы держали многие коммунисты. Данное явление наблюдалось и в Городковской комячейке (Ачинский уезд). В Каратузском районе коммунисты, осуществляя антирождественскую кампанию, пели в храме с разрешения церковного совета «Интернационал». Члены Никольской комячейки (Идринский район) крестили своих детей. На свадьбе в с. Малые Кныши того же района тысяцким, которому было отведено почетное место под образами и он обходил с иконой свадебный «поезд», выступил коммунист с 1920 г.18
Религиозные обряды исполнял коммунист с 1918 г. и бывший командир роты ЧОНа Я.С. Ермаков. В марте 1927 г. были зафиксированы три случая церковного венчания комсомольцев в с. Еловское Красноярского округа. Коммунист Москалев из д. Ново-Спасовки Курагинского района в сентябре того же года был замечен в крещении своего отпрыска. Венчался и крестил ребёнка в церкви коммунист Леонов из с. Курагино Минусинского округа, в мае 1928 г. исключённый из ВКП(б). При чистке парторганизаций в канун «великого перелома» обсуждению подверглось поведение, например, коммуниста с 1926 г., избача и секретаря одной из ячеек Идринского района П.И. Вопилова и председателя Абаканского райисполкома Е.С. Гордиенко. Первый из них для того, чтобы выполнить хлебозаготовительное задание 1929/30 г. обращался за помощью к священнику, второй же, имея в доме целый иконостас, венчал пасынка в церкви и внёс пожертвования на строительство нового храма19.
Комсомольцы, одержимые идеей строительства социализма в кратчайшие сроки, наиболее активно ломали вековые устои деревни. С этой целью, например, члены ячейки с. Маклаково Енисейского уезда в январе 1923 г. превратили часовню в избу-читальню, а молодёжь с. Рыбинского Канского уезда в ночь на Воскресение Христа в 1924 г. организовала в народном доме спектакль. Отождествление ими церкви с белогвардейщиной порой приносило результаты. Так, в д. Нагорной Ачинского уезда население под воздействием «безбожников» прекратило исповедоваться, крестить детей и выбрасывало из изб иконы. Стремление молодежи порвать с «религиозными предрассудками» - венчанием и крещением наблюдалось к середине 1920-х гг. в Рождественском районе Канского уезда. Оно выразилось в демонстративном отказе жениха венчаться в церкви. Оскорбленная невеста вскоре утешилась замужеством с местным священником. В д. Курас молодежь донимала своих родителей так, что они на сходе буквально «вопили» о том, что из-за религиозных убеждений им «нет житья от детей»20.
Вследствие того, что государство в борьбе с церковью провоцировало хулиганство, а комсомольцам были присущи пьянство и демонстративная сексуальная распущенность, их антицерковная деятельность принимала богохульско-хулиганский характер. Поджоги часовен и церквей комсомольцами в Минусинском уезде приняли столь широкое распространение, а ненависть крестьян к поджигателям приобрела такую остроту, что молчавшие какое-то время местные власти в апреле 1923 г. были вынуждены отдать этих геростратов под суд, а волкомы и ячейки РЛКСМ специальным циркуляром предупредили их о недопустимости подобных действий. Тогда же «комса», осуществляя антипасхальную кампанию, не позволяла священникам по приглашению крестьян посещать их избы. В с. Айтат Большемуртинского района комсомольцы в 1925 г., напившись в престольный праздник, устроили драку, избили беременную женщину и открыли стрельбу по церкви. В начале 1927 г. в с. Сагайском Каратузского района двое активистов, хулиганствуя на улице и заметив священника, обходившего крестьянские избы, ворвались в одну из них и его избили. На Пасху того же года в Березовском районе Ачинского округа комсомольцы бросали в окна церкви пихтовые ветки и оскорбляли пастыря. В том же округе святогорские комсомольцы посещали церковь с целью посмеяться над верующими, совершающими религиозные обряды21.
Определённую категорию сельского населения составляла молодёжь, демобилизованная и вернувшаяся из Красной армии безбожниками. Некоторые из них под влиянием родственников начинали вновь ходить в церковь, другие, напуганные тем, что за отход от религии их лишат проживания в родительском доме, не проявляли своих настроений, а третьи, пополнив сельский актив, становились яростными «богоборцами». 15 октября 1924 г. бывший красноармеец в д. Усть-Сыда Минусинского уезда со словами «Без бога лучше!» выбросил из дома иконы. В Козульском районе Ачинского уезда под влиянием демобилизованных семеро крестьян отказались содержать церковь22.
Но все же советскому активу деревни, коммунистам и комсомольцам в 1920-е гг. были присущи лишь внешние признаки атеизма. Даже антирелигиозная деятельность молодёжи являлась стихийной и неосознанной.
Усиление антиклерикальных настроений среди крестьянства стимулировалось, например, введением нового летоисчисления, как это было в 1923 г. в Ачинском уезде, а более того размежеванием Православной Церкви на «живую» и «тихоновскую», инициированным органами госбезопасности. Истинная сущность «обновленческого движения» была верующими довольно скоро осознана, но этот раскол обусловил интенсивные поиски ими «истинной веры», переход в сектантство и сопровождался антицерковными действиями крестьян. Так, в одном из сёл Маклаковской волости Енисейского уезда они отобрали у священника пахотные земли и луга, перестали венчаться в церкви, затем его изгнали. Жители двух деревень Канского уезда передали часовни под школы, в улусе Чарков Минусинского уезда 20 января 1925 г. постановили закрыть церковь, а её помещение отдать для нужд местного общества «Красный крест». Осенью того же года в с. Имисс того же уезда некоторые крестьяне перестали крестить новорождённых, покос же от священника передали бедняку23.
Возникновение таких отношений в немалой степени носило ситуативный характер, являлось реакцией на те или иные действия священнослужителей, вызывавшие соответствующий – негативный отклик у населения. В сентябре 1924 г. жители д. Васильево Ачинского уезда в связи с постоянными дождями, грозящими гибелью урожая, пригласили для совершения молебна о ниспослании сухой погоды священника из соседней деревни. Но пошёл сильный дождь и молебен не состоялся. Недовольные этим крестьяне потребовали с «попа» оплатить им издержки по доставке его домой. В ноябре того же года в с. Большая Мурта по инициативе священника состоялся диспут на тему «Есть ли у человека душа?», в котором доводы его оппонентов – местных коммунистов оказались более убедительными. Население таким результатом диспута осталось довольно. В с. Сереж Ачинского уезда «батюшка», оказавшийся в пьяной компании, был ею избит24.
Отход от церкви нередко сопровождался заменой крестьянами религиозных новыми советскими праздниками. Так, в д. Рождественской Ингашевского района Канского округа жители в 1927 г. вместо Михайлова дня решили отмечать Октябрьский праздник. Коммунистической идеологии подверженными оказались даже дети духовенства. 21 января 1925 г. в с. Таштып на состоявшемся после траурного заседания по случаю годовщины смерти В.И. Ленина приёме в ряды РКП(б) желание стать коммунисткой изъявила дочь священника25.
Вместе с тем, при росте антицерковных настроений, большинство енисейских крестьян на протяжении 1920-х гг. оставалось религиозным. Авторитет среди населения, влияние духовенства на мирские дела являлись высокими. К примеру, жители д. Острог, послушавшись псаломщика, в марте 1923 г. отказались платить налог. По совету священника крестьянский сход не позволил Субботинской комячейке преобразовать школу в избу-читальню. Агитация духовенства в Хакасском уезде о непослушании сельсоветам и недопущении детей в школы, где не преподавался Закон Божий, имела в декабре 1924 г. успех у населения26.
В сёлах по-прежнему организовывались торжественные богослужения. В апреле 1924 г. такое мероприятие состоялось в с. Белоярском Ачинского уезда. Съехавшейся из нескольких селений пастве, насчитывающей 800 человек, священники говорили проповеди, направленные против «обновленчества». На девятую пятницу в августе того же года имел место молебен с «чудотворной» иконой в с. Шарыпово. Его участниками являлись лица, приехавшие за триста вёрст, в основном пожилые люди и хакасы. В том же с. Белоярском к августу 1925 г. по инициативе священника Вс. Попова, но уже с согласия сельсовета состоялся крестный ход, собравший 4 тыс. участников. Он закончился антисоветским митингом и, несмотря на происки коммунистов, «тайным» собранием «тихоновцев». С июня 1926 г. вблизи улуса Карагай Таштыпского района, где хакас П. Кужаков увидел явление Божие, священники-«тихоновцы» Розалев, Бычковский и Доможаков собирали для молебна до двух – трёх тысяч верующих. К августу того же года это место с молениями посетили 13 тыс. христиан. Восемь человек, которые их организовывали, были ОГПУ арестованы. В с. Дубенском Ачинского округа к месту явления «чудотворной» иконы собиралось до 10 тыс. молящихся27.
Большое влияние на население в 1927 г. оказывала церковь в с. Бирилюссы Ачинского округа, где находилась Богоявленская икона, а притч, состоявший якобы из «кулаков», был настолько сильным, что сплачивал вокруг себя даже молодежь. Помолиться этой иконе собирались верующие крестьяне за 40-50 верст. В результате к декабрю того же года шесть комсомольских ячеек в этом округе распались. Члены одной из них, отмечали власти, стали ходить на спевки к священнику. В Березовском районе сельсовет разрешил проведение кружечного сбора, в с. Шарыпово состоялась многотысячная религиозная демонстрация, а в Назаровском районе наблюдалось распевание прихожанами религиозных песен28.
Уровень религиозности крестьян повышался и в связи с посещением их сёл приезжими пастырями, чьи требы жителями высоко оплачивались. Влияние церкви усилилось в августе 1924 г. в Уярской и Перовской волостях Канского уезда в связи с проповедью посетившего их по случаю градобития архиерея. Во время престольного праздника крестьяне д. Малый Имыш Ачинского уезда привезли к себе священника за 30 вёрст. При активном участии председателя сельсовета они собрали ему в вознаграждение трудов три воза хлеба и снеди.
Вера в Бога среди крестьян утверждалась и в результате неудачно проводимых властью антирелигиозных диспутов. 14 февраля 1925 г. такое мероприятие состоялось в с. Устьянском Канского уезда. Но докладчик, бывший канский «обновленческий» епископ Мешалкин не смог доходчиво объяснить крестьянам основные положения своего доклада, который к тому же в языковом отношении оказался «сухим». Выступления его оппонентов, священника Карасёва, псаломщика и баптиста, были сильнее. Население разошлось, будучи непоколебленным в своей вере, ругало Мешалкина за сложение сана. Тогда же минусинское крестьянство проявляло недовольство взиманием налогов с церквей в районный бюджет29.
Случалось, что крестьяне, уже будучи коммунистами или советскими служащими, порывали с партией и советами, чтобы вернуться к религии. Летом 1921 г. на почве религиозности распалась Беллыкская комячейка (Минусинский уезд). Тесинские сельсоветчики вместо работы в своём органе в октябре 1925 г. предпочли заседать в церковном совете. Возвращение крестьян к традиционной вере наблюдалось и тогда, когда они испытывали некую грозящую им опасность. Так, в 1927 г. в связи с распространявшимися слухами о предстоящей войне жители д. Сорокино Красноярского округа пригласили из соседнего с. Маганска священника для крещения их детей. Учить Закону Божьему свое потомство тогда же поручили пастырю крестьяне д. Есаулово30.
Наблюдались и уродливые явления в сознании некоторых коммунистов. Так, в одном из документов августа 1927 г. было зафиксировано, что секретарь Тигрицкой коммунистической ячейки (Минусинский округ) Филимонов слывет в деревне «колдуном», «избавителем от злых духов» и, получая за свою «практику» вознаграждение от жителей бревнами, постоянно пьянствует и дерется31.
Власть преследовала духовенство, лишая его избирательных прав, квартир, сужая сферу деятельности и обязывая выполнять повышенные заготовительные и налоговые задания. Крестьяне защищали интересы своих духовников и конфликтовали с местными властями по вопросу предоставления священникам жилья. Так, 28 августа 1922 г. в с. Куваршино толпа верующих, насчитывавшая сто человек, заставила сельсовет освободить помещение под квартиру пастыря. 17 июня 1923 г. в с. Покровском Ачинского уезда возникла конфликтная ситуация вследствие того, что комсомольская ячейка решила выселить духовенство, а в помещении, которое оно занимало, организовать клуб. «Кулаки» с. Зеледеево в августе 1924 г. требовали от сельсовета выделить квартиру для священника, заявляя: «Нам поп дороже ваших служащих». В октябре 1927 г. после того, как Боготольский райисполком дал указание Александровскому сельсовету освободить часть дома, занимаемого священником, крестьяне д. Александровки и Николаевки, вооружившись топорами и с угрозами расправиться, явились в сельсовет32.
Кое-где ситуации с верованием населения обострялись так, что оно переходило от угроз к активным действиям. К примеру, в апреле 1923 г. в с. Суховском Канского округа имело место нападение жителей со стрельбой на артистов народного дома и культпросвета, выступавших на антирелигиозную тему. Коммунисты-латыши, служившие культпросветработниками в Уярском районе Канского округа, посетив в сентябре 1927 г. богослужение во вновь организованном церковном обществе, были верующими избиты33.
Начавшиеся в конце 1920-х гг. чрезвычайные хлебозаготовки и налоговые изъятия еще более усилили гонения на духовенство. Как правило, на служителей культа накладывались «твердые задания», которые выполнить было невозможно, а затем они, механически попадая в категорию «кулаков», подвергались выселению. Сельское духовенство все чаще вынуждалось к активному сопротивлению действиям властей. Спецслужбы отмечали, что, к примеру, в августе 1927 г. во всех районах Красноярского округа «попы» заняты антисоветской агитацией. По этой причине аресту чекистами подвергся священник из с. Тюльково Поздняков. Пастырь Богучанской церкви 29 января 1929 г. говорил верующим д. Пашутино о том, что «вскоре вступятся Англия, Америка, поддержат русскую религию, тогда Советской власти конец». В феврале того же года в д. Ульяновке Агинского района Канского округа якобы была раскрыта «контрреволюционная организация» в составе пяти «кулаков» и священника Титова. Наблюдались антиколхозная агитация священников в д. Бельской Пировского района Красноярского округа и в с. Малые Камалы Рыбинского района Канского района34.
Крестьяне как могли пытались облегчить судьбу своих пастырей. В феврале 1929 г. середняки с. Средний Кужебар Минусинского округа, заявив, что они «тоже пели на клиросе в церкви», защищали псаломщика от лишения избирательных прав. 29 сентября того же года вследствие того, что сельсовет за неуплату налога попытался описать имущество священника Войтюка, началась массовая «волынка» в д. Петровке Бирилюсского района. Толпа чуть не избила председателя сельсовета, а арестованного было священника женщины освободили. 2 октября для того, чтобы не допустить увоз пастыря и не позволить закрытие церкви, собрались 50 – 60 женщин даже из соседней д. Орловки. Конфликт был улажен путём разъяснений и привлечения к ответственности советских работников, священника и крестьян-зачинщиков. После такого, на взгляд населения, «справедливого» исхода оно к 5 октября выполнило половину задания по самообложению, а затем отправило в Ачинск «красный обоз» с хлебом35.
Накануне массовой и насильственной коллективизации государство с целью подрыва основ Православной церкви и её влияния на крестьянство нанесло очередной антирелигиозный удар. Постановлением ВЦИК и СНК от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях» церковь и духовенство, в частности, облагались усиленным налогом, который падал на членов религиозных общин. Последнее обусловило сокращение численности прихожан и способствовало массовому закрытию церквей. Только в одном Канском округе количество церквей к 1930 г. уменьшилось с 60 до 10 36.
При этом изъятие колоколов должно было проводиться с разрешения Сибирского крайисполкома, а с обжалованием верующими – лишь после утверждения данной акции ВЦИКом. Колокола и церковное имущество подлежали передаче в финансовые органы.
Однако начавшаяся коллективизация, толкавшая государство к искоренению религии в кратчайшие сроки, расширила социальную базу «воинствующего безбожия», способствовала всплеску антицерковной активности коммунистов, комсомольцев и самих крестьян, проявлению их самоуправства и привела к нарушению законности. В районах сплошной коллективизации церкви подвергались безоговорочному закрытию. Решение о передаче церковных колоколов в фонд приобретения тракторов принял январский 1930 г. сход жителей д. Тарховки. Не дожидаясь указания властей и не считаясь с мнением общины верующих, общее собрание населения с. Беллык Минусинского округа 3 января того же года решило закрыть церковь, а 5 января доставило снятые колокола в райцентр. Подобные действия, хотя и вызывали жалобы верующих в прокуратуру, местными органами молчаливо одобрялись37.
Более того, в Ачинском округе антирелигиозная работа, проводимая под руководством уполномоченных райисполкомов, была сведена к вымогательству денежных средств у религиозных общин. К примеру, в д. Лебедевке собрание бедноты, а затем и сход граждан вынесли постановление о закрытии церкви и переоборудовании её помещения под лавку потребкооперации. В то же время верующие были проинформированы о том, что если они соберут необходимые средства и купят соответствующий дом для потребительского общества, то церковь останется в неприкосновенности. Религиозная община приобрела помещение для кооперации, но церковь все же была ликвидирована. В одну ночь сельские активисты д. Шадрино того же округа, не дождавшись решения общего собрания, в соответствии с собственным постановлением о закрытии церкви, сняли с неё кресты и колокола, при этом проломив крышу и расколов один из колоколов38.
В январе – марте 1930 г. имело место закрытие храмов в Красноярском округе. Только в Красноярском районе ликвидировали пять, в Пировском - еще одну церковь. Из-за будто бы происшедшего отхода крестьян от религии в местную периодическую печать стали поступать заявления от духовенства об отказе от службы и вступлении в союз безбожников. Причем, закрытие церквей осуществлялось стихийно и незаконно, т.к. не соответствовало соответствующему положению. Они опечатывались силами районных властей без уведомления и утверждения этого акта окрисполкомом, а порой – и местными активистами, действовавшими, минуя райисполкомы и милицию. Так, в Манском районе храм подвергся опечатыванию по постановлению сельсовета. В Уярском районе Толстихинский сельсовет запретил священнику совершать обряды, объяснив, что осуществляется «кампания». Казачинский и Пировский райисполкомы закрыли церкви и их имущество реализовали с торгов. Местные власти объясняли свои действия отсутствием богослужения в церквях, их запустелостью, распадом общин и требованиями населения. Но оказалось, что, к примеру, закрытие Красноярским райисполкомом Маганской церкви было опротестовано 78 крестьянами39.
Распоряжением НКВД члены религиозных объединений должны были к маю 1930 г. пройти перерегистрацию. В результате в деревнях сложилась ситуация, когда по дворам ходили бригады представителей власти и активистов, которые склоняли население создавать колхозы, а следом служители культа выявляли верующих, настраивая их против коллективизации. Местные власти раскулачивали крестьян и священников, отнимая нажитое и всячески унижая их религиозные чувства. Так, осуществляя такую акцию в одном из домов улуса Аев Хакасского округа, уполномоченные топтали брошенные на пол иконы. Делая обыск в с. Комарово Канского округа у объявленного «лишенцем» священника С. Попова, председатель сельсовета Воробей с комсомольцами изъяли одежду, обувь, продукты и деньги. В д. Шуточкино Ачинского округа милиция проводила дознание у «кулаков» в доме отсутствующего бедняка. От безделья и смеха ради милиционеры изгадили икону, что вызвало разлад в бедняцкой семье и негодование населения40.
Но даже в ходе «великого перелома» немалая часть сельского населения Приенисейского края сохраняла свою привязанность к традиционной вере. Более того, административный произвол, усиливая массовый «атеизм», в то же время способствовал возрождению религиозных чувств, симпатий к церкви и её служителям. Уже в начале 1930 г. 12 «кулаков» с. Разъездного Ермаковского района не позволили активистам снимать колокола у церкви. На Крещение в д. Карабеллыке Абаканского района всё население ходило в церковь за святой водой. После проповеди, произнесённой приехавшим из Красноярска священником Троицким, в феврале того же года из колхоза, расположенного на территории Конгаровского сельсовета в Хакасии, начали выходить его члены. Священник был арестован. Население с. Большой Улуй Ачинского округа, которое воспротивилось осуществлению коллективизации в 24 часа, властями было поголовно внесено в список на высылку. Решив, что в сообществе их не погонят в колхоз, несколько сот крестьян с разрешения сельсовета и при попустительстве местной комячейки 20 февраля 1930 г. собрались в церкви для перерегистрации членов духовной общины. Попадья и церковный староста предали Советскую власть и колхозы анафеме, за что в дальнейшем были арестованы. На 11 апреля 1930 г. в Ачинский райисполком были поданы заявления от 1832 человек об их вступлении в религиозную общину. Об авторитете духовенства свидетельствовал и такой случай, происшедший 1 июня 1930 г. на женском делегатском собрании в Минусинском округе: делегатки от Каратузского района заявили властям, что пойдут в колхоз, если туда будет принят «поп»41.
Со своей стороны духовенство не оставляло паству в это трагическое для неё время. Расстрельную судьбу разделили с «черными партизанами» - каратузскими и ермаковскими крестьянами, выступившими летом 1930 г. против коммунистов, священники И. Акулов (с. Сагайское Минусинского округа) и А. Соколовский (с. Средний Кужебар)42.
Несмотря на сопротивление отдельных крестьян, но при попустительстве большинства и соучастии других, начатый процесс закрытия церквей стал необратимым. Так, без проведения антирелигиозной работы среди населения и ведома властей комсомольцы д. Сосновки Назаровского района в ночь на 18 декабря 1931 г., взломав церковные врата, спустили три колокола и отняли у других языки-била, а, сняв с купола крест, вывесили красный флаг и лозунг «Долой религию, да здравствует Дом культуры»43.
Следовательно, под воздействием масштабных исторических событий и идеологических установок коммунистов отношение населения к религии существенно менялось. Для большевиков и их сторонников, воевавших за Советскую власть, социализм вскоре стал своего рода новой религией. Они инициировали в обществе распространение атеизма, которое зачастую диктовалось не только политическими ориентациями, но и прагматическими решениями индивидов, столкновение старого и нового религиозного сознания и раскололи деревню на безбожников и защитников Православной Церкви. Однако отношение енисейских крестьян к Православию не было простым и однозначным, разрыв с ним проходил длительно и противоречиво, с наличием даже обратного процесса и сохранением веры у определенной части населения.
1См., например: Кузнецов И.С. На пути к «великому перелому». Люди и нравы
сибирской деревни 1920-х гг. (психоисторические очерки). Новосибирск, 2001. С.
20, 22.
2Доброновская А.П. Русская Православная Церковь в Енисейском регионе в 1920-е
годы // Возрожденная епархия: Историко-публицистический и
литературно-художественный альманах. Вып. 1. Красноярск, 2005. С. 43.
3Красноярск православный и Больничная церковь Святителя Николая. Исторические
очерки событий в России, в г. Красноярске в конце XIX и в начале XX века /
Автор-составитель Казанцева Л. И. Красноярск, 2009. С. 290-294.
4Свободная Сибирь. 1919. 14 (1), 22 (9), 30 (17) марта, 16 (3), 27 (14) апреля,
9 мая (26 апреля); Сибирские записки. С. 89; Партизанское движение в Сибири. Т.
I. Приенисейский край. Л., 1925. С. 71; Центр хранения и изучения документов
новейшей истории Красноярского края (ЦХИДНИ КК). Ф. 64. Оп. 11. Д. 15. Л. 197;
Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. 5а. Оп. 1. Д. 297. Л. 45;
Красноярск православный… С. 237-238, 299, 301.
5Сибирские записки. 1919. Вып. 2. С. 89; Народный голос. 1919. 28 (15) декабря;
ЦХИДНИ КК. Ф. 64. Оп. 11. Д. 15. Л. 290; Ф. 42. Оп. 10. Д. 101. Л. 89, 107;
Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 1556. Оп. 1. Д. 8. Л. 19;
Муниципальное учреждение «Архив г. Минусинска» (МУАГМ). Ф. 680. Оп. 1. Д. 62. Л.
1; Д. 91. Л. 5-6.
6Красноярск православный… С. 285, 288-290.
7ГАНО. Ф. 5а. Оп. 1. Д. 297. Л. 24.
8Соха и молот. 1919. 2 октября; Партизанское движение в Сибири. С. 218; Попов
Г.Н. Партизаны Заманья. Красноярск, 1974. С. 120; Яковенко В.Г. Записки
партизана. Красноярск, 1988. С. 113; ЦХИДНИ КК. Ф. 64. Оп. 5. Д. 234. Л. 33;
ГАНО. Ф. 5а. Оп. 6. Д. 270а. Л. 123.
9МУАГМ. Ф. 25. Оп. 1. Д. 95. Л. 2; ГАНО.Ф. Р. -1. Оп. 1. Д. 186. Л. 85 об.
10ГАНО. Ф. Р.-1. Оп. 1. Д. 298. Л. 21; Д. 299. Л. 17; Д. 674. Л. 28; ЦХИДНИ КК.
Ф. 1. Оп. 1. Д. 50. Л. 39, 53; Голос коммуниста. 1921. 19 июня.
11ГАНО. Ф. 302. Оп. 1. Д. 151. Л. 53; Ф. П.-1. Оп. 1. Д. 132. Л. 31;
Администрация архивного агентства Красноярского края (ААА КК). Ф. 448. Оп. 2. Д.
284. Л. 8; ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 39. Л. 8; Ф. 60. Оп. 1. Д. 371. Л. 17;
МУАГМ. Ф. 8. Оп. 1. Д. 119. Л. 7, 13.
12ГАНО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 333. Л. 82; МУАГМ. Ф. 25. Оп. 1. Д. 304 а. Л. 16, 25.
13ААА КК. Ф. Р.-49. Оп. 2с. Д. 6. Л. 20; Ф. Р.-53. Оп. 1. Д. 157. Л. 15; ЦХИДНИ
КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 54. Л. 1; Д. 82. Л. 7; Д. 516. Л. 128; Советская деревня
глазами ВЧК – ОГПУ. Т. 1. 1918 – 1922: Док-ты и мат-лы. М., 1998. С. 297.
14Красноярский рабочий. 1920. 11 апреля; ГАНО. Ф. П.-1. Оп. 1. Д. 290. Л. 2; Оп.
2. Д. 124. Л. 99; Д. 137. Л. 38; Д. 372. Л. 127; ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 516.
Л. 128; Д. 606. Л. 2.
15ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 141. Л. 198; ГАНО. Ф. П.-1. Оп. 2. Д. 156. Л. 92.
16Доброновская А.П. Религиозная жизнь населения приенисейского региона на
переломе эпох (1905-1929 гг.): Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Красноярск,
2007. С. 16, 22.
17ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 516, Л. 22, 53; Д. 859. Л. 131, 143, 178, 189;
ААА КК. Ф. Р.-49. Оп. 1. Д. 143. Л. 65; Отдел документов новейшей истории
Национального архива Республики Хакасия (ОДНИ НАРХ). Ф. 1. Оп. 2. Д. 73. Л. 319;
ГАНО. Ф. П.-2. Оп. 1. Д. 2106. Л. 323.
18Красноярский рабочий. 1923. 3 апреля; Власть труда. 1923. 7 ноября; ГАНО. Ф.
П.-2. Оп. 1. Д. 7. Л. 29; Д. 10. Л. 92; Д. 688а. Л. 25; ЦХИДНИ КК. Ф. 1.
Оп. 1. Д. 150. Л. 38; Д. 882. Л. 33.
19ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 441. Л. 92; Ф. 60. Оп. 1. Д. 612. Л. 142; Д. 1019.
Л. 152; ГАНО. Ф. П.-2. Оп. 1. Д. 2050. Л. 23; Д. 2106. Л. 243.
20Крестьянская газета. 1924. 22 мая; ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 516. Л. 22; Д.
859, Л. 201; ГАНО. Ф. П.-2. Оп. 1. Д. 27. Л. 254.
21ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 160. Л. 74; Д. 516. Л. 139; Д. 859. Л. 259; ГАНО.
Ф. П.-2. Оп. 1. Д. 1799. Л. 130; Д. 2108. Л. 32; Д. 2113. Л. 196.
22ААА КК. Ф. Р.-49. Оп. 2с. Д. 130. Л. 90, 148, 200.
23ГАНО. Ф. П.-1. Оп. 2. Д. 372. Л. 127; Красноярский рабочий. 1923. 30 мая; ААА
КК. Ф. Р.-49. Оп. 1. Д. 143. Л. 7, 82; ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 859. Л. 4;
МУАГМ. Ф. 115. Оп. 1. Д. 104. Л. 28.
24ААА КК. Ф. Р.-49. Оп. 2с. Д. 130. Л. 159, 201; Оп. 1. Д. 143. Л. 31.
25ГАНО. Ф. Р.-47. Оп. 5. Д. 60. Л. 76; ААА КК. Ф. Р.-49. Оп. 1. Д. 143. Л.
82.
26ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 516. Л. 77, 79; ААА КК. Ф.Р.-49. Оп. 2с. Д. 130. Л.
201.
27ААА КК. Ф. Р.-49. Оп. 2с. Д. 130. Л. 90; ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 750. Л.
85, 109; ГАНО. П.-2. Оп. 1. Д. 181. Л. 238; Д. 1258. Л. 76, 92; Ф. Р.-20. Оп. 2.
Д. 94. Л. 1.
28ГАНО. Ф. П.-2. Оп. 1. Д. 2113. Л. 31, 358, 537.
29ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 859. Л. 4, 47; Д. 860. Л. 240.
30ГАНО. Ф. П.-1. Оп. 1. Д. 132. Л. 52; Д. 293. Л. 1; Ф. П.-2. Оп. 1. Д. 2050. Л.
42-43.
31Там же. Ф. П.-2. Оп. 1. Д. 2106. Л. 225.
32Советская деревня глазами ОГПУ. Т. 2. 1923 – 1929. 2000. С. 120; ААА КК.
Ф.Р.-49. Оп. 2с. Д. 130. Л. 90; ЦХИДНИ КК. Ф. 59. Оп. 1. Д. 327. Л. 99.
33 ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 170. Л. 30; Д. 516. Л. 146; Государственный архив
Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р.-1235. Оп. 123. Д. 171. Л. 70.
34 ГАНО. Ф. Р.-47. Оп. 5. Д. 161. Л. 244; МУАГМ. Ф. 369. Оп. 1. Д. 35. Л. 300,
342; Д. 59. Л. 11.
35ЦХИДНИ КК. Ф. 60. Оп. 1. Д. 873. Л. 41; ГАНО. Ф. Р.-47. Оп. 5. Д. 30. Л. 42.
36 ГАНО. Ф. Р.-47. Оп. 5. Д. 68. Л. 237.
37Красноярский рабочий. 1930. 28 января; ЦХИДНИ КК. Ф. 60. Оп. 1. Д. 1014. Л.
39.
38ГАРФ. Ф. Р.-1235. Оп. 141. Д. 584. Л. 7; ГАНО. Ф. Р.-47. Оп. 5. Д. 68. Л. 216.
39ГАНО. Ф. Р.-47. Оп. 5. Д. 104. Л. 90.
40Там же. Оп. 1. Д. 1167. Л. 86; Оп. 5. Д. 104. Л. 141, 145.
41ЦХИДНИ КК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 50. Л. 39; Ф. 60. Оп. 1. Д. 856. Л. 63; Д. 1019. Л.
128; ГАНО. Ф. Р.-47. Оп. 1. Д. 1167. Л. 98, 171; Оп. 5. Д. 104. Л. 81; Ф. П.-2.
Оп. 5а. Д. 68. Л. 323.
42Архив Регионального управления ФСБ по Красноярскому краю (АРУ ФСБ). Д. 019765.
Т. 11. Л. 10, 21, 116, 123.
43ГАНО. Ф. Р.-47. Оп. 5. Д. 161. Л. 48.
Данная статья опубликована в: XI Красноярские краевые образовательные Рождественские чтения (Красноярск, 12-14 января 2011 г.). Красноярск, 2011. С. 98-118.
Шекшеев Александр Петрович – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник. E-mail: Turan47 собака yandex.ru