Тома книги памяти жертв политических репрессий Красноярского края, начиная с одиннадцатого, посвящены раскулаченным. Основной источник при их подготовке – фонды лишенных избирательных прав в районных архивах (в некоторых районах фонды переданы в ГАКК). В процессе подготовки книги я проработал более 7000 дел лишенцев в 10 архивах (и этот процесс продолжается). Накопилась определённая сумма знаний о том, что в этих фондах есть, чего нет, чему можно верить, чему нет. В том числе – как эти сведения использовать при составлении родословной.
Прежде всего – о том, какого рода документы имеются в фонде.
Во-первых – это списки. Сюда относятся списки лишенцев по сельсоветам и протоколы районных троек (или пятерок) по выселению «кулаков».
Во-вторых – личные дела лишенцев.
И, в-третьих, протоколы сельсоветов, «бедняцких» собраний и прочие документы.
Замечу, что деление несколько условное. Потом что в личном деле лишенца нередко присутствуют выписки из протоколов, списки лишенцев по данному сельсовету и вообще документы по совсем другим лишенцам, в том числе и очень важные. Также на одну семью и даже одного человека может быть несколько личных дел. Это важно понимать, потому что традиционный путь – обработка личного дела нужного человека плюс поиск в списках не гарантирует, что вы извлечёте всю нужную информацию. Это также объясняет, почему архивист, готовя для вас архивную справку, тоже может не найти важную информацию – конечно, он не может просмотреть сотни или даже тысячи дел в фонде лишенцев. Однако при подготовке книги памяти я прорабатываю все дела подряд и вытаскиваю всю необходимую информацию. Поэтому в списках лишенцев, опубликованных на сайте memorial.krsk.ru вот тут, архивные ссылки по семье выглядят примерно так: Краснотуранский районный архив, ф. Р-1/377, оп. 3, д. 9, 45, 47, 396, 1065. То есть, информация о семье собрана из пяти дел.
Теперь о том, какую информацию из этих дел можно извлечь.
Фотографий в делах лишенцев нет. В семи тысячах дел мне попалось пять фотографий, причём четыре из них были в подшитых в дело удостоверениях. Личных документов нет также – очень редко встречаются удостоверения, стахановские или красноармейские книжки. Крайне редко встречается информация о месте рождения и подробности жизни до конца двадцатых (если встречается, обычно в заявлениях в вышестоящие органы или автобиографиях, приложенных к заявлениям). Вообще, основная часть документов – это разного рода справки, подтверждающие «кулацкий» характер хозяйства. Сведения о семье вообще и посемейные списки в частности встречаются куда реже, чем хотелось бы.
Место проживания (конкретная деревня) указаны очень редко. Как правило, все протоколы, списки и т.д. фиксируют только сельсовет. Название деревни/села скорее можно встретить в заявлениях, описях, экономических характеристиках хозяйства.
Фамилии, имена и отчества нередко перевраны (особенно если они татарские, латышские или немецкие, но и славянские тоже). В этом смысле наиболее ценны районные списки и документы из райисполкома – они отпечатаны на машинке (хотя и с опечатками), рукописные же документы, кроме описок, ещё и исполнены неудобочитаемым почерком. В результате один и тот же человек может под разными фамилиями фигурировать в разных документах (а бывает, что и в одном и том же) и в разных личных делах, причём довольно далеко по алфавиту (самый невинный пример – Ахрименко и Охрименко). Когда список полностью сформирован, такие дубли по возможности устраняются (учитываются совпадения по составу семьи и месту проживания).
В большинстве документов отчества отсутствуют. Это создаёт дополнительную путаницу, если в селе есть тёзки по имени и фамилии – непонятно, к кому из них отнести, например, сведения о жене (это особенно характерно для 1930-31 года, когда главы семейств уже арестованы, хозяйство числится на жене, но кто был её арестованный муж – установить не так просто). Для фамилий, распространённых в данном районе (например, Туровы в Абанском районе), это превращает составление списков в сложную интеллектуальную головоломку.
Надо сказать, что в некоторых сельсоветах (и некоторых районах) вообще не имеют привычки указывать имена и отчества у членов семьи, кроме главы: пишут просто «жена 31 г., дочь 6 лет, сын 4 года».
Год рождения, если он вообще фигурирует в документах, может «гулять» в пределах десяти, а то и более лет. Поэтому возникают всяческие казусы, например, сын 1905 года рождения у матери 1895 года рождения. Чем дальше «в глубь веков», тем год рождения приблизительнее. К слову, никаких сведений о людях до 1848 года рождения я в документах не видел, кроме одного случая, когда это было явной ошибкой: был указан год рождения 1795. Но этот случай характерный: от составителей документов требовали указать то год рождения, то возраст. Сельсоветские писари постоянно переводили одно в другое и обратно в соответствии со своим знанием арифметики. Добавлю, что нередко один и тот же возраст указывается в документах за разные года. Непонятно, почему нельзя было просто указывать всегда год рождения и не плодить арифметические ошибки, но в результате в книге памяти у людей нередко фигурирует несколько возрастов или годов рождения. Разницу в два-три года мы обычно игнорируем, выбрав один из вариантов, а если разница больше – указываем все варианты. Понятно, что при таком разбросе года говорить о точной дате рождения не приходится, хотя в некоторых (очень редких) документах можно найти и её.
Наиболее информативный документ о составе семьи, как ни странно – протоколы тройки по выселению «кулаков». Дело в том, что в списках лишенцев, как правило, указываются только совершеннолетние члены семьи, которых, собственно, и лишают прав. А в протоколе тройки должен указываться полный состав семьи. Это, как правило, выполнялось, хотя нередко, как я уже говорил, указывался только возраст и пол, а имя отсутствовало.
В районах, входивших в Восточно-Сибирский край, на выселяемую семью заполнялась подробная анкета, в которой на всех членов семьи указывалась ФИО, родственная связь, год рождения или возраст, а на главу ещё и место рождения. Это очень хороший источник, хотя эти анкеты сохранились не для каждой выселяемой семьи. В Западно-Сибирском крае аналогичная анкета была, но она была не так удобна для заполнения, потому там сведения не так полны.
Посемейные списки, увы, встречаются не очень часто и не всегда читабельны. Дополнительно некоторую информацию можно выцепить из других документов. Например, человек везде фигурирует без отчества, но вот он пишет письмо в райисполком или тов. Калинину и там указано его отчество (да и деревня).
Наименее информативны с точки зрения составления списков протоколы бедняцких собраний и сельсоветские протоколы. До утверждения райисполкомом их решения не имеют силы, состав семьи там не приводится, фигурирует в лучшем случае имя и фамилия главы семьи (иногда имя жены). Возможно, они интереснее для людей, исследующих историю своей семьи, потому что там обсуждают какие-то детали, имеющие значения для лишения прав (например, наличие и обстоятельства приобретения маслобойки), но я их, как правило, пропускаю, тем более, что они, как правило, исполнены очень плохим почерком на отвратительной бумаге.
В общем, посемейный список обычно приходится составлять по «клочкам из закоулочков» - там имя, тут отчество, тут – возраст. Некоторые вещи остаются вариативными (несколько отчеств, дат рождения, фамилий), некоторые не удаётся установить вообще.
Некоторые данные приходится вытаскивать из различных региональных книг памяти: раскулаченные крестьяне были основным контингентом репрессируемых в 1937-38 гг, да и в начале тридцатых их арестовывали немало. Отчества и даты рождения нередко добываются оттуда. Для Красноярского края самые подходящие источники – Иркутская книга памяти (крестьян из восточных районов края нередко ссылали в нынешнюю Иркутскую область), Томская, Новосибирская и Кемеровская (туда ссылали из западных районов края). Почти все сведения из этих книг памяти можно найти на сайте lists.memo.ru, а полные списки по Красноярскому краю – в разделе «Мартиролог» на нашем сайте memorial.krsk.ru.
С точки зрения истории семьи наиболее интересны автобиографии. Как правило, люди в них рассказывают, как они приехали в Сибирь из России (обычно пишут именно так, разделяя эти два понятия) бедными, как поднимали хозяйство и т.д. Цель этих автобиографий в том, чтобы показать, что хозяйства трудовые, что люди лояльны советской власти, но там бывает много интересных деталей, как с точки зрения семейной истории, так и истории вообще. Эти автобиографии обычно существуют не как отдельный документ, а как часть заявления. Они написаны своеобразным языком (сразу вспоминается Андрей Платонов). Но, увы, такие тексты встречаются в делах очень редко.
И, наконец, документы «за и против» лишения/выселения. Скажу сразу, что доносов в чистом виде в делах нет (точнее, встречаются, но очень редко, на 7000 дел я их видел, может быть, десяток или два). Другое дело – справки о том, что такой-то нанимал батраков или владел мельницей. Эти справки требовались райисполкомом при оформлении дел лишенца. Если справок не было, дело «заворачивали» обратно. Справки писались либо самими батраками (я, такой-то, был батраком у такого-то в таком-то году), либо кем-то, кто подтверждал этот факт.
Документы против лишения/выселения гораздо интереснее. Это и письма прокурору, и справки об участии в партизанской деятельности (бывших партизан не выселяли). А главное – это так называемые письма одобрения (или одобрительные приговоры), которые встречаются в делах очень часто, иногда в деле их бывает несколько штук. Крестьяне села пишут в райисполком письмо, в котором доказывают, что такой-то не заслуживает лишения или высылки, поскольку на самом деле наёмной силой не пользовался, помогал беднякам и т.п. Под такими письмами стоят десятки, а иногда и сотни подписей (отдельно – середняки, отдельно – бедняки). Односельчане заступались за своих. Увы, эти письма, как правило, не имели успеха, власть их игнорировала. К слову, участников так называемых «бедняцких собраний», с которых запускалась процедура лишения/выселения, было намного меньше, обычно десяток-два «активистов».
И, наконец, документы, которые характеризуют хозяйство. Их бывает очень много, поскольку крестьянин доказывает, что хозяйство его трудовое. Это и динамика хозяйства, и бланки ЕСХН (единого сельскохозяйственного налога), решения налоговой комиссии райисполкома и т.п. При составлении книги памяти я эти документы, ка правило, пропускаю, но это могло бы стать отдельной темой для исследователя (например, динамика хозяйств, практика применения индивидуального налога и т.д.). В общем, фонды лишенных избирательных прав ещё ждут специалистов-историков, там можно сделать не одну диссертацию.
Алексей Бабий, председатель Красноярского общества «Мемориал»