«Гибель одного человека — это трагедия,
гибель миллионов — статистика».
Обращаясь к теме репрессий1, почему-то невольно вспоминаю это изречение. За сухими цифрами отчетов и стандартными формулировками из справок Верховного и краевого судов — «реабилитирован» — иногда сложно увидеть сломанные жизни конкретных людей. Но и статистика, и архивные документы, и судьбы отдельных личностей в истории значимы, потому что они дополняют друг друга и, благодаря этому, мы можем видеть целостную картину прошлого.
Говоря о политических репрессиях, многие подразумевают под ними годы сталинского террора, тогда как, обратившись к статье 1 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.1991 года, временные рамки можно расширить.
«Политическими репрессиями признаются различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, помещения на принудительное лечение в психиатрические учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам, осуществляющиеся по решениям судов и других органов, наделявшихся судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной власти и должностными лицами».
Те, кто знаком с историей, могут без труда вспомнить, что факты имели место и до Сталина, и после него. Но таких массовых и кровавых деяний, пожалуй, не было никогда. Как сказал когда-то Станислав Ежи Лец: «У каждого века есть свое средневековье».
Для России 20 века «средневековьем» можно было бы назвать 30—40-е годы.
Передо мной музейные материалы по репрессиям 30—40-х: десятки постановлений ЦК ВКП (б), одно страшнее другого, кипы справок, анкет репрессированных… Даже при желании нельзя охватить все это в одной статье, поэтому выбрала лишь отдельные документы и выдержки из дела N 130, фонд 7 архива музея им. Н. М. Мартьянова2, наиболее емко раскрывающие суть репрессий. Это — как бы маленький экскурс в 1930 год, из-за сжатости газетной статьи не претендующий на полноту и всесторонность освещения темы.
Постановлением ЦК ВКП (б) от 5.01.30 года «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» на селе фактически вводился режим чрезвычайного положения. Кто не идет в колхозы, тот враг Советской власти».
По инструкции ЦИК и СНК СССР от 4.02.30 г. кулаки разделены на 3 категории. Первая—контрреволюционный кулацкий актив — немедленно изолировать вплоть до расстрела, членов семей выслать в отдаленные районы; вторая — остальная часть актива наиболее богатых кулаков — выселить в отдаленные районы; третья — владельцы менее мощных хозяйств — выселить за пределы коллективизированных селений. Куда же чаще всего ссылали минусинских крестьян в далеком 30-м? Это Абан и Богучаны, населенные пункты Чунояр, Малеева, Кондратьева (по реке Чуна); Покатеева, Лапина, Шелаево, Шиткино (по р. Она)…
К зиме 1930—1931 гг. раскулачивание превратилось в средство коллективизации, стало основным методом ускорения ее темпов. Кого же объявляли кулаками? На этот счет за последние годы было высказано много разных мнений. Одни считают, что гонениям подверглись абсолютно невинные люди, другие — думают, что сталинские репрессии были в чем-то обоснованы. Вот размышления по этому поводу старшего научного сотрудника музея им. Н. М. Мартьянова Н. В. Леонтьева. Он поделился ими, составляя дело N130 (фонд 7) под заголовком «О судьбах советского крестьянства Сибири».
«…просмотрев несколько тысяч личных дел кулаков юга края3, я встретил всего лишь несколько хозяйств, которые без всяких оговорок можно относить к числу богатых… Таким образом, в течение 3—5 лет из села была полностью „вычищена“ (популярный термин тех лет) наиболее предприимчивая, трудолюбивая хозяйственно-самостоятельная часть населения… Это были именно те люди, которые, не только кормили страну, но и помогли ей в течение всего лишь нескольких лет НЭПа встать на ноги после разрухи гражданской войны… Основной же костяк формировавшегося колхозного крестьянства составили, во-первых, те, кто до этого не любил себя особо перетруждать, во-вторых, так называемые „активисты“, предпочитавшие работать языком, а не руками, ну и, конечно, самые настоящие лодыри и пьяницы, каких на Руси всегда хватало. Подчеркиваю,основной костяк, а не все поголовно».
К этим словам нечего больше добавить.
Татьяна Зыкова, журналист
1 «Эхо 37-го», газета «Власть труда»
2При написании статьи использованы материалы из фондов музея им. Н. М. Мартьянова.
3 В 1928/1929 г. в г. Минусинске в числе лиц, лишенных политических прав, числилось 80 бывших служителей религиозного культа и 40 практикующих, 73 бывших агента полиции, жандармерии и т.п., 208 административно высланных. К 1934 году осталось 25 бывших служителей культа и 4 практикующих, 81 полицейский и жандарм, 222 ссыльных. МГА ф. 275 оп.3 д.98 л.312,313. С января 1928 г. данная статья стала применяться к кулакам, отказавшимся от сдачи излишков хлеба по гос. ценам и к хлебным спекулянтам.