А. П. Шекшеев,
кандидат исторических наук,
Хакасская республиканская организация общества «Мемориал», г. Абакан
АННОТАЦИЯ Данная публикация освещает взаимоотношения между советской властью и крестьянством в 1920‑х гг. Автор на материалах Енисейской Сибири показал, что начавшееся с продразверсток и завершившееся свертыванием нэпа государственное принуждение вызвало крестьянское сопротивление и внутридеревенскую борьбу. Автор сообщил об отсутствии возможностей назвать эти отношения «классовой борьбой» или «гражданской войной». Протестующие крестьяне были разными по имущественному положению и не ставили политических целей. Но власти сочли их поведение имеющим политическое значение и настолько опасным, что прибегли к его ликвидации с использованием вооруженной силы и «силовых» органов, а затем перешли к политике коллективизации и раскулачивания.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА беднота, внутридеревенская борьба, деревня, Енисейская Сибирь, коммунисты, крестьянство, сопротивление, кулаки, продовольственные кампании, советская власть, хлеб.
В настоящее время историки существенно продвинулись в изучении проблематики взаимоотношений между Советским государством и крестьянством послереволюционного периода. Так, к примеру, выстраивая мобилизационную модель хозяйственного освоения Сибири [10], ученые сделали выводы о том, что деревенское население дважды — в годы военного коммунизма, свертывания новой экономической политики (нэпа) и массовой коллективизации — переживало мощное давление и жестокие репрессии со стороны государства, которые ускорили объективный процесс раскрестьянивания. Во время же нэпа, по мнению историков, состоялось перемирие между советской властью и деревней. Лишь в последних публикациях стало утверждаться, что в этот, «внешне мирный», период жизни государства продолжалась «шлифовка» чрезвычайных методов, приемов и подходов [1, с. 120].
Вместе с тем сложные и противоречивые процессы нэпа изучались больше в качестве продукта политики Советского государства. Протестное поведение крестьян против нее характеризовалось в качестве ответных действий, лишенных политической окраски, а внутридеревенские отношения исследовались в самом общем виде. Объясняя жертвенное прошлое российского общества необходимостью создания мобилизационного режима советской экономики, обращенного на решение геополитических задач, современные авторы мало пишут о самом творце истории.
Периоду нэпа предшествовало время, когда советская власть воцарялась на огромной территории Енисейской губернии со множеством селений, в которых проживали крестьяне, слабо связанные с цивилизацией. Сами они делили себя лишь на зажиточных, середняков и бедняков, которые восприняли переход к советской власти по-разному. Она пришла, при этом распространяя в деревне новшества жизни и управления, возлагая на крестьян трудовые обязанности и заставляя их вновь снабжать государство хлебом. С весны по осень 1920 г. в обстановке свертывания товарно-рыночных отношений главным инструментом заготовок хлеба стали продразверстки. Осуществляемая на принципах круговой поруки, под давлением милитаризованных органов, с помощью «продовольственной армии», состоявшей из красноармейцев и даже чекистов, последняя из них носила принудительный характер. Полное изъятие хлебопродукта толкнуло деревню к крестьянскому сопротивлению в форме саботажа и сокрытия запасов.
Группа красноармейцев и представителей партийно-советских органов в Минусинске,
1920-е гг. (из фондов МКМ)
Крестьянский протест в условиях нарастающего аграрного кризиса заставил
советское руководство отложить полную реализацию социалистических идей. С переходом государства к продовольственному налогу, декларированному 15 марта 1921 г.
резолюцией X съезда РКП(б), был объявлен нэп. Власти должны были отчуждать
часть хлебопродуктов у производителей безвозмездно в рамках обязательного для
выполнения фиксированного натурального налога, а другую — закупать у крестьян
на рынке. Несмотря на декларации, уровень обложения крестьянства налогом даже
несколько увеличился, что объяснялось голодом в Поволжье и сокращением посевных площадей.
Но в действительности нэп стал воплощаться на Енисее лишь с весны следующего года. В обстановке нападения «банд» на коммунистические ячейки и советские органы, убийств продовольственных работников и милиционеров заготовки хлеба продолжали осуществляться прежними насильственными методами. Местные власти широко применяли принудительный обмолот и сдачу зерна, полное изъятие хлебопродуктов и конфискацию скота. Массовые злоупотребления, подрывая основы существования советской власти в деревне, сопровождались сопротивлением крестьян, которые захватывали семенные фонды, грабили ссыпные пункты и уклонялись от уплаты налога путем сокрытия пашни и полученного урожая. Согласно признанию партийного руководителя на V Сибирской конференции РКП(б) (апрель 1922 г.), сбор налога на территории региона по проведению имел много общего с продразверсткой [2, л. 40]. Он способствовал распространению в некоторых местностях голода, а в целом — озлобленного отношения крестьян к коммунистам.
Переходя к взиманию единого натурального налога, сибирские руководители в секретной телеграмме от 14 июня 1922 г. потребовали от губернских властей немедленно пустить в действие все силы и средства вплоть до применения репрессий. В село были направлены уполномоченные, стали вводиться отряды красноармейцев и действовать выездные сессии ревтрибунала и народного суда. Крестьяне же быстро перешли к сокрытию от обложения скота, посевов и обратились к хищению собранного хлеба. Налоговая политика советской власти содействовала сокращению крестьянами своего хозяйствования и разделу большой «отцовской» семьи на малые, а следом и общему кризису сельского хозяйства.
Введенный в мае 1923 г. единый сельскохозяйственный налог (ЕСХН) уплачивался как в натуральной, так и в денежной форме, а с января 1924 г. — только деньгами. Осуществление его сбора было сразу отягощено природными бедствиями и сокрытием крестьянами засеваемой земли. Налоговое задание к 1924 г. не было выполнено. Несмотря на то что в деревне совершались поджоги, кражи и убийства, репрессии со стороны государства применялись тогда незначительно.
В феврале — апреле 1924 г. ЕСХН был определен в качестве налога, единственного для крестьян и организуемого на коммерческой основе. Но более высокое по сравнению с другими сибирскими регионами обложение налогом енисейских крестьян вызвало массовую утайку ими пашни и скота. Сократив посевы, деревня стала задерживать реализацию хлеба, что вызвало очередной прессинг со стороны властей.
Осознавая опасность утраты народной поддержки, партийное руководство на октябрьском (1924) пленуме ЦК РКП(б) объявило о переходе к политике «лицом к деревне». Многие деревенские коммунисты, продолжавшие применять методы военного коммунизма, при перевыборах сельсоветов и правлений кооперации не были избраны их членами.
Группа представителей советской власти в Минусинске (из фондов МКМ)
Задание первых шести месяцев налоговой кампании выполнить не удалось.
Начиная с января 1925 г. продовольственные органы приступили к изъятию хлеба
из деревни подчистую, не боясь ссоры с беднотой. Хлебных излишков в губернии
оказалось в два раза больше выявленного, и зажиточное население стало исправным
плательщиком налога [3, л. 14].
Между тем с объявлением РКП(б) нового политического курса усилилось разложение коммунистических ячеек. Вследствие мягкости наказаний, применяемых к преступным элементам, ряд местностей подвергся распространению уголовщины. Ощущая свою значимость и силу, некоторые крестьяне проявляли вражду к представителям советской власти в форме групповых и открытых нападений.
Несмотря на случаи добровольной уплаты налога зажиточными крестьянами, собирался он с большим нажимом. К маю 1925 г. с применением репрессий на территории губернии впервые был перевыполнен план централизованных заготовок хлеба [9, с. 63; 8, с. 112]. Кроме того, регион к осени того же года сдал дополнительное количество хлебопродукта.
Налог оказался для деревни тяжелым, выполненным с большими перегибами. Упорствуя, крестьяне вновь обратились к сокрытию объектов налогового обложения. Частыми в это время являлись вынужденные и по возможности скрываемые от властей самовольные порубки государственного леса. Случалось, недовольство крестьян усердием местных советских служащих выливалось в их убийства.
На апрельском 1925 г. пленуме Енисейского губернского комитета партии перед коммунистами была поставлена задача идейного овладения деревней [6, л. 158, 163–164, 167]. Итогами повторных выборов в советы стало повышение активности населения, а также сокращение присутствия в них представителей партии и комсомола. К власти на селе пришли хозяйственные середняки, которые нередко потворствовали кулацким инициативам.
Енисейский губернский исполком в 1922 г. (из фондов КККМ)
Сокращение налоговых платежей и насыщение деревни денежными средствами, получаемыми за счет повышения цен на сельскохозяйственную продукцию, способствовали умиротворению деревни. Вместе с тем большая налоговая нагрузка в кампанию 1925/26 г. была встречена крестьянами недовольством. На территории пяти енисейских округов Сибирского края началось массовое сокрытие объектов нового налогового обложения, в котором участвовали беднота и даже сельсоветчики. Население, рассчитывая на повышение цен, не только задерживало продажу произведенных продуктов, но расширяло их запасы. Потери для представителей советской власти наносили продолжавшиеся террористические акции.
Констатировав большой недобор хлеба, власти стремились поколебать выжидательную позицию крестьян. Но недостаток ввозимых товаров заметно замедлил темпы заготовок. Лишь к сентябрю 1926 г. некоторые енисейские округа выполнили годовой план этой кампании, так и не оправдав возложенные на нее надежды [8, с. 148; 9, с. 76–78].
Вследствие хорошего урожая хлебозаготовки 1926/27 г. начались успешно. Но в дальнейшем из-за неблагоприятной погоды, недостатков в работе железнодорожного транспорта и осложнения международных отношений они резко упали.
Хлебозаготовительные кризисы явились результатом усиления диспропорций в развитии экономики, волюнтаризма ценовой политики и одновременного поиска советской властью ресурсов для быстрого строительства социализма. Проведенные выборы в советы и правления кооперации показали, что без поддержки государства местные коммунисты теряли власть на селе. Переход к политике «лицом к деревне» оборачивался небывалым ростом пьянства и конфликтных ситуаций, мщением крестьян активистам и сопротивлением землеустройству. Начиная с 1926–1927 гг. в деревне стали распространяться настроения о необходимости создания крестьянских союзов.
Исполком Минусинского уездного совдепа в конце 1920 г. (из фондов МКМ)
С целью усиления своих позиций в деревне власти перешли к «очищению» ее от рецидивистов, насыщению переселенцами и раскольнической деятельности. Освобожденная от уплаты налога и объединяемая в группы, беднота зачастую имела уже решающее слово в проведении кампаний. Помимо разделения на бедных и богатых, на селе все заметнее становилось размежевание крестьян на консерваторов, возмущавшихся революционной анархией и мечтавших о возрождении общественного порядка, и сельских активистов, жаждущих уничтожения кулаков.
Политика экономической либерализации оказалась непрочной и недолгой. Начавшееся в 1927 г. наступление на деревню выражалось в усилении налогового пресса, в росте всяческих платежей, а также в ущемлении религиозных чувств и ограничении избирательных прав населения. Возникший очередной хлебозаготовительный кризис заставил власти вернуться к внеэкономическим методам изъятия зерна у его производителей. С посещением Сибири И. В. Сталиным ее регионы стали плацдармом нового и безудержного изъятия хлеба и уголовного преследования саботажников. 12 марта того же года краевая «хлебная тройка» направила в окружные отделы ОГПУ циркуляр о продолжении репрессивных мер. Летом 1928 г. остроту положения добавило постановление бюро Сибирского краевого комитета ВКП(б), согласно которому подведомственный ему регион должен был собрать дополнительное количество хлеба.
Во второй половине 1928 г. местные власти отошли от применения чрезвычайных мер, что оказало слабое влияние на осуществление продовольственной кампании. Вскоре вновь распространенным видом наказания крестьян-саботажников стало пятикратное обложение их налогами, описание хозяйств с последующей распродажей. Несмотря на достигнутые успехи, объемы заготовок продолжали снижаться, задание не было выполнено.
Оценив положение, партийное руководство весной 1929 г. решилось на введение метода поселенной и подворной разверстки «твердых» заготовительных заданий между крестьянскими хозяйствами, когда право конфискации хлеба перекладывалось на сельскую общественность, лояльную советской власти. Широкое осуществление «урало-сибирского » метода, сделавшего возможным и частым применение мер воздействия в виде осуждения по статьям УК РСФСР, должно было разорить кулаков и напугать остальных крестьян.
Мероприятия властей вызывали не столько «классовую» ненависть крестьян
к государству, сколько их протестное поведение, основанное на чувстве справедливости.
Открыто поддерживала зажиточных односельчан и участвовала в акциях протеста некоторая часть середнячества и бедноты. Вспышки протеста возмущенных
крестьян и особенно женщин были слабоуправляемыми и носили эмоциональный
характер. Деревня пускала в ход привычный арсенал активного и пассивного сопротивления, содержание и формы которого определялись обычными заботами крестьян
и способами их бытия. Они имели свою логику и реализовывались по сценарию действий, уже имевших успех в споре с властями.
Средством такой борьбы прежде всего являлась кулацкая агитация, которая зачастую выдавалась в качестве слухов. Способом, который должен был ослабить налоговый нажим властей, считался раздел крестьянских хозяйств. Напуганные полуголодной жизнью, крестьяне с обложением их новым налогом обращались к массовому сокрытию его объектов. Налоговые изъятия сопровождались случаями вредительства и избиениями активистов. Обычным явлением в деревенской жизни становился кулацкий террор, который порой приобретал групповой характер. Формой крестьянского протеста и внутридеревенской борьбы стали поджоги и уничтожение скота активистов. Распродажа кулацкого имущества в 1929 г. вызывала взрывы человеческого негодования в виде так называемых «бабьих волынок».
Все чаще деревня, сокращая хозяйствование, не выполняла государственные задания. Оставшись без хлеба, беднота предъявляла требования к местной власти о снабжении ее продуктами. Вопреки заявлениям некоторых историков об отсутствии интереса у крестьян к политике, происходившее свидетельствовало об обратном. Например, в осенний день 1929 г. кулак Барабаш из д. Переяславки Канского округа разъезжал с криками: «Даешь восстание!» Ознакомившись с речью Сталина на очередном пленуме ЦК, крестьяне д. Черемшанки того же округа заявили, что на практике она приведет к голоду. Представители самых разных слоев общества в деревнях ряда округов говорили об отсутствии надобности в коллективизации и «паразитизме» коммунистов [4, л. 78; 5, л. 19; 7, л. 11, 57]. Одни крестьяне не спешили вступать в срочно создаваемые властями колхозы, а другие — распродавали или раздавали нажитое и бежали в безлюдные места.
Многие сельсоветы, комиссии, уполномоченные и коммунистические ячейки упорно заявляли об отсутствии на селе кулаков. Весь 1929 г. власти боролись со своей оппозицией в деревне, состоявшей из низовых аппаратчиков. Сопротивление местных коммунистов обернулось «чисткой» партийных организаций.
Несмотря на то что деревня отказывалась сдавать хлеб в счет выполнения налоговых заданий, покупать облигации государственного займа и голосовать за «самообложение», советская власть, применяя к саботажникам ст. 61, 107, 58 и 59 УК, ломала крестьянское сопротивление. Существенным являлось участие в деревенских делах чекистского ведомства. Органы ОГПУ являлись грозной и удобной инстанцией, к которой обращались власти, сельские коммунисты или беднота, натолкнувшись на сопротивление «антисоветских элементов». Контролируя через секретных сотрудников жизнь деревни, спецслужбы выявляли организаторов и участников сопротивления.
Используя насилие, власти обеспечили перекачку ресурсов из деревни в индустриальный сектор. В резолюции ноябрьского (1929) пленума ЦК ВКП(б) говорилось, что был достигнут благоприятный ход хлебозаготовок, значительно превышающий результаты прошлых лет и позволяющий уже в текущем году создать резерв до 100 млн пудов хлеба [11, c. 163].
Однако сверхнормативное изъятие хлеба обернулось резким ухудшением продовольственного обеспечения не только деревни, но и, например, Красноярска.Экономическую независимость и политическую власть на селе быстро приобретали крестьянские низы.
Итак, несмотря на объявление советской властью нэпа и некоторое завоевание
ею деревни, енисейское крестьянство так и не стало монолитом, поддерживавшим
новое государственное устройство. Бесконечное и принудительное выкачивание
из деревни ресурсов, отторжение от привычной жизни части населения вызвали
его сопротивление и внутридеревенскую борьбу. Отношения между государством
и селом в 1920‑х гг. не были «классовой борьбой» или «гражданской войной
». Но выявленные факты крестьянского протеста и государственных репрессий говорят о том,
что столкновение сторон не было простым их обострением.
Власти сочли крестьянские протесты настолько опасными, что прибегли в ликвидации этого явления с использованием армейских частей, милицейских, судебных
и даже чекистских органов. Несмотря на то что деревенское население, протестуя,
не выдвигало требований свержения советской власти и пыталось приспособиться
к ее стратегическим замыслам, его поведение в глазах партийно-советского
руководства имело политическую окраску и стало одной из причин нового насилия в виде
коллективизации и раскулачивания.
[1] Бакшеев А. И. НЭП в Сибири. Атмосфера и логика войны:
монография / науч. ред. П. А. Новиков.
Красноярск: КрасГМУ, 2020. 145 с.
[2] ГАНО. Ф. П‑1. Оп. 1. Д. 361.
[3] ГАНО. Ф. П‑2. Оп. 1. Д. 506.
[4] ГАНО. Ф. Р‑47. Оп. 1. Д. 697.
[5] ГАНО. Ф. Р‑47. Оп. 1. Д. 908.
[6] ГКУ РХ «Национальный архив». Ф. П‑14. Оп. 1. Д. 5.
[7] АГМ. Ф. Р‑369. Оп. 1. Д. 59.
[8] Ильиных В. А. Государственное регулирование сельскохозяйственного рынка
Сибири
в условиях нэпа (1921–1928 гг.). Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2005. 284 с.
[9] Ильиных В. А. Хроники хлебного фронта. Заготовительные кампании конца 1920‑х
гг.в Сибири. М.: РОССПЭН, 2010. 343 с.
[10] Мобилизационная стратегия хозяйственного освоения Сибири: программы и практики советского периода (1920–1980‑е гг.): кол. монография / отв. ред. А. И.
Тимошенко.
Новосибирск: Параллель, 2013. 382 с.
[11] Хлебозаготовительная политика советского государства в Сибири в конце
1920‑х гг.: хроникально-документальный
сб. Новосибирск: Институт истории СО РАН, 2006. 260 с.
Материалы VIII Сибирского исторического форума (2021 г.)