Немало забытых имен предстоит вернуть в пространство русской культуры, где они и должны находиться и занимать свое уникальное место. Владимир Вячеславович Коневский (Каневский) — нижегородец, внесший вклад в формирование коллекций Енисейского краеведческого музея и освоение Северного морского пути. Рукописи Коневского, посвященные Северу, хранятся в Енисейске.
В 2021 году в «Сибирской заимке» были опубликованы доступные мне на то время сведения о Владимире Вячеславовиче Коневском (Каневском), сосланном из Нижнего Новгорода в Сибирь за участие в нижегородской дружине скаутов «Арго» [7].
В результате поисковой работы появилась возможность дополнить биографию добровольного помощника Енисейского краеведческого музея (ЕКМ) В. В. Коневского ранее неизвестными подробностями.
Владимир Вячеславович Коневский родился в Нижнем Новгороде 17 марта 1903 года. Его отец Вячеслав Михайлович Коневский (1875–1914) происходил из династии нижегородских священнослужителей и государственных служащих, родоначальником которой стал многодетный причетник села Конево Федот Адрианович Коневский (род. 1799). Среди потомков Федота известность приобрели автор статей и книг священник Михаил Ферапонтович Коневский (1855–1914) [11, с. 22] и почетный гражданин Нижнего Новгорода коллежский асессор Василий Алексеевич Коневский (род. 1857) [3, с. 92–93]. Дедом Вячеслава был священник Сосипатр Федотович Коневский, а отцом — титулярный советник Михаил Сосипатрович Коневский (9, л. 13–16). Вячеслав окончил Речное училище и поступил на пароход помощником капитана. Работал он на Волге до 1914 года, был мобилизован в армию и убит в первый год войны (13, л. 132).
Вячеслав Михайлович Коневский (фото из архива семьи Коневских)
Вячеслав Михайлович уделял мало внимания семье, воспитание сыновей — старшего Бориса и младшего Владимира — легло на плечи его жены. Александра Александровна Покровская (в замужестве Коневская, 1875–1942) (10, л. 330 o6. – 331) родилась в семье надворного советника Александра Гавриловича Покровского, по окончании Калужской духовной семинарии и Санкт-Петербургского лесного института служившего в Корпусе лесничих. Александре Александровне помогала ее сестра, крестная Бориса — Наталья Александровна Покровская (в замужестве Галонен).
Александр Гаврилович Покровский в мундире Корпуса лесничих, 1871 г. (фото из
архива семьи Коневских)
Александра Александровна Коневская (Покровская). РОМК НВ 150857
Документы о жизни Натальи Галонен, жены революционера Михаила Дмитриевича Галонена, хранятся в Ростовском областном музее краеведения (РОМК). «Покровская Наталья Александровна (р. 1882) принимала участие в работе нижегородской социал-демократической организации в 1902–1905 гг., помогая в распространении прокламаций и их хранении. По сообщению М. Д. Галонена «на ее квартире (точнее ее семьи, в доме Ежова на Острожной площади), при ближайшем участии ее и ее матери, прокламации и печатались (на гектографе)», — писал Александр Белозеров в книге «Годы мятежные» [1, c. 316–317].
Наталия Покровская и Михаил Галонен. РОМК КП 23411/16.
Из воспоминаний Михаила Галонена:
«В дни июльского погрома в 1905 году в Нижнем Новгороде мы принимали активное участие в спасении Якова Свердлова. 9 июля за Народным домом происходил митинг. Черная сотня разогнала митинг и зверски избила его участников. Многие нижегородцы своих близких нашли на следующее утро в больничном морге среди десятков трупов искалеченных обезображенных людей. Якову Свердлову удалось незаметно проскользнуть на находившуюся неподалеку квартиру моей жены Наталии Александровны Покровской. Там он переоделся в женское платье. Помню, как уже поздно вечером, под покровом темной ночи, шел со своей «дамой» под руку ведя Якова в более безопасное место» (5, л. 34 об.).
В биографическом очерке о нижегородском революционере Борисе Владимировиче Морковине (1882–1968) Михаил Галонен отметил, что Александра Александровна Коневская прятала нелегальную литературу в постелях детей — Бориса и Владимира:
«Жил Борис Владимирович в небольшой комнатке (в доме Ежова против острога) у многодетной вдовы Надежды Николаевны Покровской. Её покойный муж (умер в 1886 г.) был близок к революционерам-народникам. Надежда Николаевна хранила библиотеку покойного, карточки революционеров, чем и прельстила Бориса. И он не ошибся: Надежда Николаевна варила впоследствии массу для гектографа; замужняя дочь её Александра Александровна при обысках прятала нелегальщину Бориса в постели своих спящих детей, а другая дочь — Наташа — стала помогать ему в подпольной работе» (12, л. 260).
Борис и Владимир Коневские. РОМК НВ 150852
Борис Вячеславович Коневский (1897–1967) и его супруга Людмила Александровна Синеокова в студенческие годы были причастны к объединениям творческой молодежи Нижнего Новгорода — Дому юношества, литературно-художественному кружку Нижегородского государственного университета (НГУ), Нижегородскому отделению Всероссийского союза поэтов. Поэт-имажинист Григорий Бенедиктович Шмерельсон (1901—1943) посвятил Людмиле Синеоковой стихотворение «Месяц улыбался весело…» и готовил к изданию ее поэтические произведения [5, c. 20, 47]. В 1922 году Борис Коневский опубликовал свои стихи в рукописном журнале «Вчера, сегодня, завтра». Авторами журнала стали друзья Бориса по литературному кружку Дома юношества (13, л. 116–119 об). Журнал редактировал Павел Николаевич Корчиков-Корелин (1898–1929), друживший с Коневскими. В 1930–1940-е годы Борис и Людмила работали в Горьковских областных Доме художественного воспитания детей и Дворце пионеров, сотрудничали с педагогом Николаем Николаевичем Хрулевым (1900–1981). Кроме основной работы Борис по совместительству преподавал литературу в школах. Музыкой и литературой интересовались дети Коневского и Синеоковой — Анатолий (1922–1944, погиб на фронте) и Наталия (1931–2014).
В стихотворении 1919 г. о литературно-художественном кружке НГУ студентка Валентина Ивановна Никишатова мечтала: «Создадим миллионы раздольностей, поэмы Христа и цветов» [4, с. 31]. История духовных поисков молодой интеллигенции Нижнего Новгорода начала ХХ века достойна отдельных исследований. Немало забытых имен предстоит вернуть в пространство русской культуры, где они и должны находиться и занимать свое уникальное место.
В 1918 году Владимир Коневский вступил в нижегородскую дружину скаутов «Арго». В Нижнем Новгороде скаутская организация была создана в 1916 году преподавателем естественной истории и географии Юрием Алексеевичем Ульяновым (1891-1933). Ульянов был склонен к литературе, писал стихи, участвовал в литературно-художественных кружках [6, с. 207]. Скауты издавали собственный двухнедельный журнал «Арго» [8, с. 6]. После переезда основателя «Арго» на юг России руководителем дружины стал Дмитрий Викентьевич Добровольский (1876-1945), инженер-механик, член правления Добровольного пожарного общества.
Квартира, где жила Александра Александровна Коневская с сыновьями, находилась в двухэтажном деревянном доме № 21 на улице Белинского. Напротив, в доме № 4 по улице Новой, действовал клуб скаутов «Артель». Поблизости располагалась и «Пожарка» — здание Добровольного пожарного общества, также являвшееся местом скаутских встреч (1, с. 12).
Скаутинг — это романтика приключений с поэтической точки зрения и удовлетворение глубинной потребности растущего человека в расширении своего жизненного пространства — с научно-психологических позиций [2, с. 47]. Скауты играли в первопроходцев, разведчиков новых путей и навигаторов. В 1923 г. в рукописном журнале литературного кружка скаутов «Арго» Галина Ивановна Вопилкина (1905–1985) упомянула в контексте скаутских идей сибирскую тайгу: «Поезд веселый и новенький. В окне мгновенно меняются виды один за другим, точно движемся не мы, а природа, среди которой проложены рельсы. Этот поезд совершает только второй рейс, дорогу в дикий уголок сибирской тайги проложили наши инженеры-путейцы. Во всем мире скаутизм стал единым «нашим», от него веет духом «Арго». Во всех странах центрами организации являются большие города или столицы, только в России — уголок сибирской глуши, впервые тронутый поселенцами. Как он преобразился с тех пор, как мы в нем поселились!» (15, л. 166–184).
Борис Александрович Соколовский, один из нижегородских «аргонавтов», писал:
«Там вспышки романтизма
И даже экстаз экспедиций
Искатели сведущи и бездна лишений,
И радость предвидения.
Счастливыми глазами
Смотрят они на сопки, тайгу,
Определяя мысленным взором
контуры градостроительства.
«Ко всему большому и прекрасному —
будь готов!».
Годы проторили свой след.
Но и теперь неуёмная сила
Зовет меня на Илим.
Не смейтесь! Можно влюбиться в тайгу
Жить обезумевшим сердцем
С тоскою по хвойным раздольям
Седых, бескрайних просторов» (9, л. 21–22).
Скаутские организации были запрещены в 1923 году. Коневский оказался в числе старших скаутов, пытавшихся сохранить дружину «Арго». Он был арестован в Нижнем Новгороде ночью 31 марта — 1 апреля 1928 года и приговорен к трем годам ссылки в Сибирь. В полномочном представительстве ОГПУ по Сибири в Новосибирске получил точное назначение места ссылки — город Енисейск. По истечении трех лет Коневского арестовали в Енисейске: постановлением особого совещания при Коллегии ОГПУ срок ссылки был продлен еще на три года [7, с. 1–4].
Открытка г. Енисейск: Воскресенская церковь, пароходы и литеры, 1906 г.
Владимир Вячеславович Коневский интересен как идеалист, в годы ссылки бесплатно трудившийся в Енисейском краеведческом музее. Север стал для него не только зоной лишения свободы, но также миром открытий и творчества. Коневский принял участие в научных экспедициях на реки Большой Пит (1929), Нижнюю Тунгуску (1932) и острова Карского моря (1933). Его рукописи сохранились в Архиве города Енисейска (3, л. 14–47) и Енисейском историко-архитектурном музее-заповеднике им. А. И. Кытманова (6, л. 1–76).
Особенно впечатляющим этнографическим итогом экспедиции 1929 года стали материалы обследования заброшенного стойбища эвенков, в центре которого находился шаманский чум, отличавшийся большим размером и обилием скульптурных изображений. Не лишенные романтических интонаций записки Коневского отражают опыт соприкосновения русской интеллигенции с миром таежных народов Сибири:
«Очень странную картину представляет это оставленное становище среди глухо шумящей тайги. Сомкнулись над ним вершины гигантов сосен, обступили кустарники, травы постепенно овладевают им. Тишина, пустыня кругом. Глухо шумит тайга, иногда резко цокнет бурундук, и снова тишина, тишина. Когда-то под этими соснами слышалась гортанная речь, мелькали пестрые костюмы, струился синий дым костров… Сейчас же глухой рокот вершин, резкие крики дятла, журчание небольшой речонки и все… Как будто живы тени ушедших людей» (3, л. 34).
Встретившись на Таймыре с хозяевами тундры помощник Енисейского краеведческого музея посвятил им несколько страниц дневника:
«Поют ветер и Енисей свою дикую вольную песнь. Жмутся домики друг к другу. Лают завывающим лаем остяцкие волкоподобные собаки. Гортанный говор, резкие восклицания. По склону горы взбирается группа юраков: три женщины, четверо мужчин. Яркое красное пятно – одна девушка в красивой яркой красной парке, воротник из белого песца. Волосы заплетены в ряд торчащих маленьких косичек. Лицо миловидное. Рядом молодой юрак в пиджаке, сапогах и русской рубахе, на голове кепка. Этот имеет вид уже почти русского. Поет ветер свою дикую песню, шумят волны непокоренного белогривого Енисея. Первобытный простор тундры, как море, расстилается кругом. А хозяева этой тундры пропадают в черной пасти раскрытой двери маленького домика – фактории, чтобы за искристо-белый мех песца, за тяжелого, скользкого, черного, как бревно, осетра получить плитку чая, мешок муки, пестрый ситец» (6, л.35 об. – 36 об).
Сравнивая жизнь в лесах Эвенкии с суровым бытом тундровиков, Владимир отметил: «У эвенков как-то больше бодрости, на лицах больше улыбок. И костры не дымят тлеющим пламенем плавника, а горят потрескивая смолистым запахом кедровых и лиственных ветвей» (6, л. 52 об).
В стране эвенков туман — символ «таежных тайн» и «сказочности»: «Стало вечереть. Сумрачные утесы смотрят в потемневшие волны Пита. С гор сполз белый призрачный клубящийся туман. Он медленно плыл, клубился. Цеплялся за вершины кедров, лиственниц, пихт, косматых елей. Вот где-то там в трущобе среди зубцов, утесов и скал загукал филин. Гукает, ухает, точно заклинания бормочет или таежную тайну рассказывает. А когда луна пронзила колеблющиеся волны тумана, дымчатые легкие тучи, тени леса, утесы и скалы, стало совсем таинственно, сказочно кругом» (3, л. 31). Туман Северного Ледовитого океана — «пелены смерти»:
«К ночи туман. Белые нити сплетаются, свертываются, растут. Вот и нет ни острова, ни баржи, ни лихтеров, ни бухты. Одна белая, молочная, светлая муть. Так закрыт белой ровной занавескою покой далеких прибоев. Льды и меланхоличный перезвон судовых колоколов. Холодом пронизывающая сырость. Вот он, туман Севера. Вот они, пелены смерти» (6, л. 55 об – 56).
В апреле 1934 года добровольный помощник прекратил работу в музее. Будущее музея не внушало оптимизма: период присутствия в ЕКМ старой интеллигенции и ссыльных подходил к концу. 26 марта 1935 года газета «Красноярский рабочий» опубликовала статью «Выше бдительность на идеологическом фронте!» и постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) Красноярского края «О работе краеведческого музея». Статья требовала привести деятельность музеев в полное соответствие с задачами агитации и пропаганды:
«Советский музей призван возбуждать или освежать классовую ненависть против эксплуататоров, поднимать трудовой энтузиазм. Как могло случиться, что в течение ряда лет красноярский музей, в городе, имеющем многочисленную с большими революционными традициями партийную организацию, был очагом антисоветской пропаганды, протаскивал контрреволюционную троцкистско-зиновьевскую контрабанду? Музей оказался засоренным классово-враждебными и антипартийными элементами. Ни чем иным, как ослаблением классовой бдительности и со стороны пропагандистов, и преподавателей обществоведов можно объяснить тот факт, что они, организуя экскурсии в музей, не замечали как в их присутствии тихой сапой протаскивались антисоветские идеи и троцкистско-зиновьевская контрабанда» [9, с. 3].
По итогам проверки, произведенной Культпропом Оргбюро ЦК ВКП(б) Красноярского края, было решено в пятидневный срок подобрать кандидата на должность директора музея, направить на работу в музей не менее пяти комсомольцев, немедленно закрыть читальный зал для посетителей музея, превратив его в закрытое книгохранилище, в месячный срок перестроить на основе марксизма-ленинизма все отделы музея, музей до перестройки его работы временно закрыть.
Вскоре аналогичные меры были приняты и в отношении Енисейского краеведческого музея. 28 июля 1935 года все коллеги Коневского по работе в музее, включая директора Федора Степановича Бархатова, оказались уволенными. В связи с реорганизацией музей закрыли для посетителей. «В музее теперь по полу настланы дорожки, а на окнах тюлевые шторы. Библиотека сложена в большой шкаф, а частично вынесена в крыльцо. Архив утащен на чердак. Такова судьба наших трудов. Музей для публики еще не открыт, так как не закончена еще обработка революционного времени», — сообщал краевед Михаил Прокопьевич Миндаровский в письме профессору Александру Игнатьевичу Андрееву от 16.02.1936 (8, л. 26).
В справке Учетно-статистического отдела Полномочного представительства ОГПУ по Восточно-Сибирскому краю в г. Иркутске от 27 июня 1934 года написано:
«УСО ПП ОГПУ ВСК сообщает, что Коневский Владимир Вячеславович, осужденный Особым совещанием при Коллегии ОГПУ от 12.10.1931 г. минус 12 на 3 года, из ссылки освобожден 6.06.1934, пока остался в Енисейске» (4, л. 34).
В 1934–1936 годах, задержавшись в Енисейске после окончания срока ссылки, Владимир Вячеславович, вероятно, учился на судоводительских-судомеханических курсах треста «Севполярлес». Его племянница (дочь брата) Наталия Борисовна Маркина (Коневская) сохранила фотографии, сделанные в Енисейске весной 1936 года. 23.03.1936 участник Карской экспедиции сфотографировался в фуражке и кителе личного состава Главного управления Северного морского пути (ГУСМП) при СНК СССР. Посредине фуражки черного цвета английского морского образца прикреплен отличительный знак для головного убора: вышитые золотом лавровые листья в виде венка, вверху венка — скрещенные серп и молот, в середине венка – голубой металлический вымпел с изображением адмиралтейского якоря и буквами «СССР» и «СМП» вокруг якоря. Китель из темно-синего сукна морского образца, однобортный, застегивающийся на 5 форменных пуговиц с адмиралтейским якорем на матовом фоне. Воротник кителя стоячий, застегивающийся на 2 крючка. На груди кителя два нашивных кармана, углы нижнего края которых закруглены, карманы покрыты клапанами, имеющими форму фигурной скобки [10, c. 13–20].
На фотографии, датированной 11.04.1936, на пиджаке «романтика-дядюшки» виден знак-вымпел Северного морского пути в виде развевающегося треугольного флажка голубого цвета с изображением якоря и аббревиатурой «СМП», в верхнем углу красная плашка с надписью «СССР».
19.05.1936 в Енисейском районном отделе милиции уроженец Нижнего Новгорода получил паспорт гражданина СССР. В том же году он вернулся с берегов великой сибирской реки в город на Волге, где жили родственники — мама и брат с семьей.
В столице Поволжья Коневского ждала невеста — Екатерина Павловна Лешерн фон Герцфельд (1903–1986). Владимир и Катя познакомились в юности. Со времени переезда Кати с родителями в Крым до возвращения Владимира из Енисейска прошло десять лет (1926–1936). 08.01.1937 года они поженились, однако через 11 месяцев, 27.11.1937, супруги оформили расторжение брака.
Екатерина Павловна Лешерн (фото из архива семьи Лешерн фон Герцфельд)
Отвечая на вопросы следователя ОГПУ 13 апреля 1928 г. скаут «Арго» Игорь Иванович Вопилкин заявил: «Лешерн Екатерину Павловну я знаю, но никогда ни о чем ей не писал и даже не разговаривал с ней. С Коневским был знаком по совместному участию в спортивных организациях» (15, л. 67).
Сестра Кати Лидия рассказывала:
«Все помешались на скаутах. По улицам ходили отряды бой- и герл-скаутов. Катя заинтересовалась скаутами. Подруги стали соблазнять ее поступить в скауты, но папа почему-то не позволил. Катя покорилась, но стала пропадать из дома и, видимо, была близка к ним. Скаутский закон помогать другим был для нее, очевидно, очень заманчив. Среди Катиных друзей был один скаут, которого Катя привела к нам. Как-то он пришел при мне, и Катя нас познакомила: Володя Коневский. Ему хотелось побеседовать со мной, но Катерина ревниво увела его за руку к себе в комнату. Она любила шептаться, сидя на кровати. Мне смешно было видеть, как она оберегала его от нас, сестер. Так я с ним и не познакомилась ближе. А Катя стала впоследствии его невестой, но Володю, как скаута, приговорили к трем годам ссылки куда-то в Сибирь. Брат Гали Вопилкиной Игорь взял сестрин грех на себя и тоже был сослан. Словом, бедные глупые ребята из-за хороших побуждений помогать ближним пострадали, как государственные изменники. Катя ждала своего Володичку 10 лет! Он после ссылки учился там где-то на капитана. Она и деньги свои посылала ему. Но за 10 лет они, очевидно, изменились и, поженившись, скоро расстались. А Катю несколько раз вызывали в ГПУ и допрашивали, где она была тогда-то и с кем? Хорошо, что папа не позволил ей официально числиться скауткой!» (2, с. 109–110).
Второй муж Екатерины Павловны Лешерн пропал без вести на фронте в 1942. Лишь в 1952 году, после 10 лет поисков и ожидания, выяснилось, что Гавриил Николаевич Новиков (1900–1942) погиб в бою.
Герл-скаут Екатерина Лешерн присутствует как в подлинном списке членов дружины «Арго», так и на одной из фотографий нижегородских скаутов. До конца жизни Екатерина Павловна хранила дружбу с врачом Галиной Ивановной Вопилкиной, в юности состоявшей в «Арго».
В апреле 1942 года умерла Александра Александровна, мама Бориса и Владимира.
Владимир Вячеславович Коневский, Енисейск, 23.03.1936 (фото из архива семьи
Коневских)
Владимир Вячеславович Коневский, Енисейск, 11.04.1936 (фото из архива семьи
Коневских)
Дальнейший жизненный путь Владимира был связан с портовыми городами — Поти (Колхидой древнегреческих аргонавтов) и Одессой. В Одессе у него была однокомнатная квартира в Приморском районе — в старинном Доме Исаковича на углу улиц Дерибасовской и Халтурина. В кругу родственников ходила шутка «на море он писатель, на берегу моряк».
В 1981 году Коневский посетил Нижний Новгород (Горький). В письме, отправленном близким 12.09.1981, он вспоминал встречу с «дорогими волжанами»: «Для меня это лето улыбнулось самыми светлыми и греющими днями встречи с вами» (7, л. 3). Он умер в Одессе в середине 1980-х.
В завершение краткой статьи об одном из нижегородских скаутов процитирую стихотворение, написанное другом Коневских Павлом Корчиковым-Корелиным в 1917 году:
«Счастлив, кто слился душой с океанами,
Знаки читает далеких небес,
Тот, кому брезжится день за туманами, —
Солнце глядит из багряных завес.
Счастлив, кто вник в алтари сокровенного,
Понял намеки, разгадывал сны,
Тот, кто за гранью земного и тленного
Зовы прослышал поющей весны…
Счастлив, кто связан незримыми нитями
С яркой звездою, землей и луной,
Тот, кто проникся иными наитьями,
Был убаюкан морскою волной…» [8, с. 3].