О строительстве железной дороги на Севере Салехард - Игарка в разные годы писали много. Конечно, у каждого автора был свой взгляд на эту непростую тему. Неоднозначное мнение сложилось и о тех, кто руководил этим строительством. Наверное, легче разделить людей на палачей и их жертв. К сожалению, в те страшные годы подонков в системе ГУЛАГа хватало, начиная от простого «вертухая» и заканчивая людьми при погонах, при высоких званиях. Но с особым уважением вспоминают бывшие зеки тех, кто, находясь по другую сторону колючей проволоки, находил в себе силы и мужество оставаться человеком.
Одним
из таких был начальник Северного
Управления железнодорожного строительства
и лагерей полковник Василий Арсентьевич
Барабанов. На Севере он был, можно сказать
без преувеличения, человеком легендарным.
Практически все железные дороги в
Заполярье строились при его участии.
Несмотря на то, что он занимал высокий пост,
Василий Арсентьевич пользовался большим
уважением у заключённых. Судя по документам,
начальство на стройке менялось часто. Не-продолжительное
время проработал на строительстве дороги
Салехард-Игарка и Барабанов, в 1950 году он
уехал строить Цимлянский гидроузел.
Строительство продолжалось без него. Но
именно он в воспоминаниях зеков занимает
особое место.
Идеализировать личность полковника излишне. Как и любой человек он имел недостатки. И всё-таки это была неординарная личность. Вспоминает бывший политический заключённый строек № 501-503, известный артист Леонид Леонидович Оболенский: «Какой человек! Совершенно фантастический по тем временам. Инженер по образованию, строитель. Не было на Урале ни одного каторжника, который плохо бы его помянул. До него был начальник строительства, который говорил: «Мне не нужно, чтобы вы работали, мне нужно, чтобы вы мучились!» А Барабанов делал дело: строил дороги. Был потом такой роман Ажаева - «Далеко от Москвы». Это о Барабанове. Барабановская стройка была отлажена как часы: никаких гибелей. Помню: Заполярье, северное сияние и - Барабанов с паровозика: «Друзья мои! Все мы здесь вольно или невольно - строим подъездные пути к коммунизму! Вперёд, друзья мои! Мы кричали «Ур-р-ра!» (а что ещё нам оставалось делать?) и шли думая: дай тебе бог здоровья, Василий Арсентьевич... Барабанов потом, во времена Хрущёва, работал в газете «Известия» при редакторе Аджубее! Заведовал отделом писем».1
Хорошо помнит Василия Арсентьевича бывший политический заключенный стройки № 501 Лазарь Вениаминович Шерешевский: «Полковника Василия Арсентьевича Барабанова называли «дядя Вася». Это был незаурядный человек, успевший пройти старую чекистскую школу и в глубине души понимавший, как много среди его подопечных безвинно страдающих людей. Исполняя все требования своей службы, он сумел всё же сохранить человеческий облик, заботился о культуре и медицинском обслуживании заключенных, старался, насколько это было в его власти, облегчить участь тех или иных попавших в беду людей. Впоследствии, когда кончилась его многолетняя строительная эпопея - а он руководил целым рядом таких строек и послужил прототипом Батманова в романе Ажаева «Далеко от Москвы», - Барабанов стал сотрудничать с прессой и умер в должности заведующего общественной приёмной «Известий» той поры, когда газету редактировал Алексей Аджубей». 2
Василий Арсентьевич видел, в каких суровых климатических условиях трудятся заключённые. А ведь многие работы приходилось делать вручную. После изнуряющего физического труда люди должны были и питаться соответственно. В ГУЛАГе был официально утверждён лагерный паёк для зеков на каждый день. Чтобы как-то поддержать людей, Барабанов вводит специальный дополнительный паёк, который тут же получил название - «барабановский». «Те, кто работали на мосту, на болоте (а это были самые трудные участки), - вспоминает бывший политический ссыльный Павел Сергеевич Хачатурян, - получали «барабановский» паёк: хлеб, колбасу, сыр. В цистерне завозился спирт, каждому давали по 50 граммов. Прибывал также вагон с махоркой, его называли «барабановским» вагоном».3
Об этом вспоминает и бывший уголовник И. Петров, который дал совсем не идеализированную характеристику Барабанову. «Что касается начальника стройки Барабанова, то он был человек своего времени. Жесток, но справедлив. Кто трудился добросовестно и перевыполнял норму, для того он делал всё, что было в его силах. Победителей-рекордсменов ждал стол с вином».4
Но мало кто даже из окружения Барабанова знал, что знакомство с Севером произошло у него в 1937 г. при трагических обстоятельствах. Барабанов работал заместителем начальника лагеря на строительстве канала Москва-Волга. В одночасье всё руководство стройки было арестовано. Почти все были расстреляны как «враги народа». Василий Арсентьевич просидел в тюрьме в одиночной камере 6 месяцев. Судьба была благосклонна к нему: он один из немногих выжил в этой мясорубке. Хотя его выпустили на свободу, но наказание всё-таки последовало. Его выслали... работать на Север, причём, вместе с семьёй.
Вспоминает дочь Барабанова Елена Васильевна Силадий: «Папа уже уехал в Воркуту, мы с мамой ехали за ним. Мне было 7 лет, сестра Надежда на 5 лет старше меня. Я помню, нас на каких-то лодках тянули по какой-то реке. Потом нас встречал папа на катере. Мы очень долго ехали на грузовой машине, наконец, приехали в Воркуту. Там, где мы жили, стояло, по-моему, бараков 5 свежесрубленных. Тут мы жили. Рядом - барак заключённых. Почему-то их называли «урками». Запомнила двух: «Москву» (его звали только по кличке) и Колю Тимошенко. Они оба были молодыми и имели по 6 судимостей. Папа сразу предупредил маму: «Шура, двери не закрывай! Никаких замков. Всё должно быть открыто! Доверие полное к заключённым!»
Когда они получали посылки, то приходили к нам и кормили нас, детей. Нас было трое. Третий ребёнок был из семьи вольнонаёмных. «Александра Ивановна, дай девочек, погулять пойдём», - часто обращались заключённые к маме. А мама вспоминала, что у неё волосы на голове шевелились, но она ничего не могла поделать, помня о приказе мужа. И они с нами подолгу возились, ракушки искали, просто гуляли.
Вскоре в зону привезли троцкистов. Сын Троцкого был, его секретарь, в общем, всё окружение его было выслано туда. Они приехали туда с такими громоздкими чемоданами - очень много было у них вещей. На следующий день их обворовали. Папа вызывает к себе «Москву»: «Ребята, что же вы делаете? Меня позорите!? Вы представляете, что мне может быть? Вы их обворовали!»
На следующий день у нас в коридоре стоял огромный куль с приложенной запиской: «Вернули всё! Консервы съели».
Этот «Москва» с Колей повсюду ходили за папой, охраняя его. «Что же ты без пистолета ходишь? Ведь они тебя могут убить». Они думали, что троцкисты опасны».5
Это было первое знакомство дочерей с заключёнными. А в последующие годы они познакомились с политическими заключёнными и ссыльными, которые очень часто приходили к ним домой. По словам Елены Васильевны, именно там, за колючей проволокой, она встретила очень много интересных и замечательных людей.
Свободное общение с заключёнными вошло в привычку у полковника. Прежде всего он видел в них строителей, с которыми они делали одно дело. Ему хорошо было известно, что среди этого подневольного люда есть много хороших специалистов. И зачастую с должным вниманием прислушивался к их советам. Вспоминает Павел Сергеевич Хачатурян: «Каждый четверг по трассе ездил начальник стройки Василий Арсентьевич Барабанов. У него была танкетка, на ней - рама, чтобы подниматься. Охрана - 2 человека, был у него ещё писарь. Барабанов - высокий, стройный человек, свободно ходил среди заключённых, к нему относились хорошо. Однажды обсуждали, как устроить движение поездов через Обь зимой. Собрали совещание. Заходят ко мне в барак два чекиста, посадили в танкетку и повезли в Абезь (а я жил в 17 км). Барабанов меня частенько называл «армянский бог». Спросил на этом совещании и меня: «Что делать?» Я ответил: «Зимой - ледяную переправу делать и пускать одноколейку». Он спросил: «А сам поедешь по такой переправе?» Я сказал, что поеду. Одним словом, мне и поручили строить переправу. Но я поставил условие, чтобы освободить тех заключённых, которые поведут со мной первый паровоз. Условие Барабанов принял. Стали строить. Качали помпами, подняли лёд на 1,5 метра высотой, ширина - 7 метров. Сама Обь шириной 17 км. Строили в январе, феврале, а в марте 1949 г. закончили и пустили первые паровозы. Я ехал на паровозе. Присутствовали Барабанов, Чхеидзе.
До мая паровозы ходили через Обь, перевозили строительные материалы. Барабанов сдержал слово, отпустил не только экипаж заключённых (с большими сроками), но и ещё 180 человек».6
Отношение полковника к заключённым характеризуют и другие, совершенно невероятные, факты, изложенные в отчётах по содержанию лагерей.
Начальник военизированной охраны майор Рузин нанёс удар по лицу заключённому из числа самоохраны. От должности отстранён, наказан в дисциплинарном и партийном порядке.
Старший надзиратель 1-го отдела Фунтиков Павел Степанович злоупотреблял служебным положением, систематически избивал заключённых. С должности надзирателя снят и передан суду.
Стрелок 1-го отряда военизированной охраны, рядовой Соловьёв Георгий Иванович, исполняя должность вахтёра, нарушал социалистическую законность, в период пропуска заключённых в зону и обратно заводил на вахту и занимался избиением, за что привлечён к уголовной ответственности, и осуждён к 1 году и 6 месяцам лишения свободы.7
1949 г.Игарка. В.А.Барабанов среди
специалистов стройки №503.
В числе заключённых, прибывших в Игарку, был коллектив из так называемого «Крепостного театра». Волна репрессий, захлестнувшая страну, не обошла стороной далёких от политики людей искусства. Практически на любой стройке ГУЛАГа были свои театры. Причём, там можно было увидеть известных и любимых народом артистов. Как правило, осуждены они были все по 58 статье. Заключённые актёры стройки № 503 не были исключением. «Входили в эту сильную труппу (о такой Игарка не смела бы и мечтать с самого сотворения своего и до окончания века, кабы не ГУЛАГ!) первоклассные певцы-актёры ведущих театров страны, сильные музыканты-солисты… лучшие в России режиссёры, дирижёры и театральные художники», - писал Р.А. Штильмарк. 8
Как указывают в своих воспоминаниях бывшие заключённые актёры, Барабанов свою любовь к театру не скрывал. Можно сказать, театр был его детищем. Вот что по этому поводу рассказывает московский актёр Леонид Иванович Юхин:
«… Меня перевели в ТЭКО - театрально-эстрадный коллектив, где я проработал до 1947 года. В это время было начато строительство 501-й, где начальником был назначен полковник Барабанов. В заключении был брат знаменитого певца Головина Макария Даниловича. Он был знаком «по воле» с Барабановым, и Барабанов, любитель искусства, послал Головина по лагпунктам искать для театра артистов и музыкантов. А так как до этого Головин работал в ТЭ-КО, где и я работал, он меня взял к Барабанову в театр, где я проработал около пяти лет».9
Таким же образом оказался в этом театре и Лазарь Вениаминович Шерешевский: «Абезьский театр был на гастролях в Печоре. Театр, с разрешения Барабанова, имел право брать людей в труппу из колонн и лагерных пунктов, если там среди заключённых попадались артисты, музыканты, художники и вообще все, кто мог быть нужен театру, вплоть до осветителей и бутафоров. У директора театра Алексеева и начальника политотдела Панфилова были бланки так называемых спецнарядов. Спецнаряд, на котором красным карандашом была подпись Барабанова, а дальше был картбланш, куда дирекция театра имела право вписывать фамилию заключённого, которого забрали из колонны в театр (из пересылки в том числе). Директор театра Алексеев был вольнонаёмный, доверенное лицо. Бланки были только у него. Наш брат, который ездил гастролировать по этим колоннам, по лагерным пунктам, обязательно искал среди заключённых, нет ли тут народа, который может пригодиться театру. И находил! Некоторое количество людей мы спасали от гибели на стройке, перетащив их в театр».10
Вскоре в театре находилось более 200 человек. Были среди них и вольнонаёмные актёры. «Вольняшки», - так называли своих коллег заключённые актёры.
Театр много гастролировал: давал концерты, ставил спектакли не только для вольнонаёмных, но и часто бывал в лагпунктах на стройке. Сам Василий Арсентьевич не пропускал ни одной премьеры, ни одного спектакля. Наверное, любовь к искусству осталась у него с тех времён, когда ещё до поступления в Военно-хозяйственную Академию он работал заведующим клубом в селе Алтуфьево. Чем для него был театр? Заключённый актёр и режиссёр Юсуф Алиджанович Аскаров сказал: «Для нас это был луч света в тёмном царстве, хоть мы и были зеки».11 Для Барабанова, наверное, это было то же самое. Именно в те короткие часы, находясь в зрительном зале, он забывал страшную действительность. Эта любовь к театру передалась и дочерям Барабанова. «Это свет всей моей жизни - вспоминает Елена Васильевна. - Не только моей – вообще всех! В театре мы дневали и ночевали. Проснёшься - и сразу в театр. Репетиции, спектакли – всё на наших глазах. Я и выросла в театре, я и выросла среди заключённых - так можно сказать».12
С глубоким уважением и любовью относился Барабанов и к заключённым актёрам, делал всё возможное, чтобы облегчить их жизнь за колючей проволокой. Аскаров вспоминает, что «по его приказу их селили в спецбараки. Семейным парам предоставляли отдельную комнату, с отсутствием двухэтажных нар. Питались не из общего котла. Это очень важно: спецконвой театра, сопровождавший нас, не «изголялся». Отсутствовала лагерная униформа. Также отсутствовали «подъём» и «отбой», так как выводы на спектакли, концерты и репетиции проводились чуть ли не круглосуточно, что спасало нас от самоедства мыслей о доме и о беде, нас постигшей. Во времена перебазировки Красноярск-Игарка пять вагонов театра сопровождал по приказу Барабанова наш постоянный конвой, а не госконвой, печально известный своими зверствами. Сплавляясь на теплоходе «Мария Ульянова» на Игарку, мы были размещены во II классе, а не в адских условиях трюмов».13
«Ведущим актёрам приказал пошить костюмы, - в продолжение этой темы вспоминает Леонид Иванович Юхин, - из не особо дорогого материала, но приличного. Все ходили в этих костюмах. У меня был пропуск, я мог ходить без конвоя куда угодно. Это было в Абези. На юбилей театра разрешил водку заключённым принести, буфет организовали».14
Конечно же и сами актёры относились к полковнику с уважением. Очень точно по этому поводу написал Ю. А. Аскаров: «Пусть Вам не покажутся странными мои слова, упаси меня Аллах от идеализации его личности. Начальник (да ещё такого заведения!) есть начальник. Но в памяти моей, да и не только моей, сохранилась глубокая признательность к человеку, присутствие которого зримо и незримо ощущалось к лелеемому им театру, а главное к людям театра! Ощущалось во многом и повседневно».15 Далее в письме Юсуф Алиджанович приводит конкретный пример: «В Салехарде со мной произошло несчастье, которое могло закончиться для меня весьма и весьма! Один вольнонаёмный артист - подонок из подонков, не выяснено из каких побуждений, возвёл на меня поклёп: будто я замышляю побег. Оперативка, не разбираясь и не объясняя, «выдернула» меня из театра. Гастроли были сорваны, а меня, раба божьего, загнали в глубинку, где на выживание надежды... Чудом мне удалось сообщить моё местонахождение директору А.А. Алексееву и Л.С. Морозовой (вольнонаёмной актрисе). Как потом мне стало известно: из обращения в оперотдел, с просьбой разобраться с произошедшим со мной, успехом не увенчалось. Тогда они обратились лично к В.А. Барабанову. В результате я был возвращён к жизни в театр и вскоре мне, Л.Л. Оболенскому, Б.Ф. Болховскому и ещё двум актёрам по зачётам за отличный труд снизили срок на 8 месяцев».16
Вскоре новым начальником политотдела был назначен Штанько, заменивший уехавшего на материк Панфилова, который, как и Барабанов, очень благосклонно относился к театру заключённых. В отличие от него, Штанько был грубым и невежественным человеком, глубоко не любившим культуру. Впрочем, не испытывал ничего, кроме враждебности, он и ко всем зекам.
В театре готовились к премьере спектакля «Особняк в переулке». Вспоминает Ю. А. Аскаров:
«Спектакль необычный в постановочном плане: события в Американском консульстве в Москве ставил Л.Л. Оболенский. Всю сторону событий в нашей разведке ставил и играл А. А. Алексеев. На этом спектакле присутствовал вновь назначенный начальник политотдела Штанько, запретивший хлопать «врагам народа». Все актёры были в шоке. Л.С. Морозова заявила: если после 1-го акта не будет аплодисментов, она на сцену не выйдет. Сейчас трудно даже представить то напряжение, в котором мы находились. Заканчивается первый акт, зал какую-то долю минуты молчит, бледнеет Людмила Сергеевна. И, вдруг, обвал! В зале неистовствовали, таких аплодисментов не было... Оказалось, сидящий в первом ряду начальник В.А. Барабанов, подняв руки над головой, аплодировал, разрядив в зале обстановку». 16
Своего позора Штанько театру не простил. Когда Барабанова перевели на «материк», Штанько разогнал театр. А впоследствии, после консервации строительства, многих актёров перевели в Тайшетские строгорежимные лагеря. «Не без помощи Штанько», - считают те, кто туда попал.
Умер полковник в отставке Барабанов Василий Арсентьевич в 1962 году на 62-м году жизни. На похоронах было очень много людей, в том числе, и бывшие заключённые. Проводить его в последний путь приехал «Москва» (завязав со своим уголовным прошлым, он работал в Воркуте начальником одной из шахт), хирург Богданов, знаменитый в Игарке, да и не только в Игарке, профессор Данишевский и многие, многие другие.
Н. НЕМЧЕНКО Игарка, 1999 г.
В начало Пред.страница След.страница