Елена Леонидовна Зберовская
старший преподаватель кафедры всеобщей истории КГПУ
Массовые принудительные переселения этнических групп в 1940 - начале 1950-х гг. стали важным элементом внутренней политики советского руководства. Депортация как карательная мера имела всеобщий характер и распространялась на все возрастные группы опальных этносов. Перемещение в отдаленные районы страны стариков и детей создавало дополнительные трудности в адаптации спецконтингентов. В то же время, присутствие на поселении разных, в том числе и социально уязвимых возрастных групп, позволяло государству проводить дифференцированную политику.
Депортация социальных и этнических групп за Урал и в Среднюю Азию определялась задачами социально-экономического развития страны. С точки зрения трудового использования наиболее привлекательными для государства были спецпереселенцы 20 – 45 лет, обладавшие выносливостью и трудовыми навыками. Их массово призывали в трудармию, направляли на рыбные промыслы. Государство, в лучшем случае, создавало для работающих лишь сносные условия жизни, минимизируя в их отношении свою социальную активность. Показательно, что в условиях спецпоселения попечительские функции были делегированы карательным органам – спецкомендатурам НКВД. Они контролировали все стороны жизни депортированных и формально выступали гарантом их прав перед работодателями.
Напряженные трудовые будни стали повседневностью и для спецпоселенческой молодежи. Отстраняя юношей от военной мобилизации, государство привлекало их к труду на различных народнохозяйственных объектах. Так, по сведениям районных военкоматов края, среди немцев – трудармейцев, парни моложе 18 лет составляли шестую часть от всех мобилизованных мужчин. Женский контингент немок был еще моложе. Девушки, не достигшие 18 лет, составляли в нем третью часть.
За депортированной молодежью формально сохранялись все конституционные социальные гарантии, в том числе – право на образование. Возможность воспользоваться ими появилась у молодых спецпереселенцев только в послевоенное время, но отсутствие свободы передвижения существенно ограничивало реализацию декларируемых прав. Личные дела спецпереселенцев, сохранившиеся в архиве ГУВД КК, свидетельствуют, что в комендатуры часто поступали заявления от родителей с просьбами разрешить их детям продолжить обучение в городе или районном центре. Стремление многих юношей и девушек из депортированных семей получить образование свидетельствовало о приспособляемости молодежи к условиям жизни в местах выселения, Молодые переселенцы желали получить более высокий социальный статус, нежели их родители.
Наиболее распорядительным государство выглядело в отношении младшей группы спецпереселенцев. «Забота» руководства страны о высланных детях была своеобразной. Она практически не касалась материальной стороны жизни детей. Маленькие переселенцы переносили все тяготы депортации наравне со взрослыми: плохо питание, дефицит жилья и одежды, высокая заболеваемость. Но идеологическому воспитанию детей со стороны советского государства уделялось особое внимание. Проводником идейного влияния на молодое поколение спецпереселенцев должна была стать школа. Традиционные воспитательные функции этого социального института теперь получали особую направленность – перевоспитать прибывших детей переселенцев. Прежде всего, в это процесс вовлекались ссыльнопоселенцы из Прибалтики и депортированные жители Западной Украины и Белоруссии. Например, дети польских «осадников» становились объектом активной антирелигиозной работы. Первоначально, поступая в школы, они отказывались от участия в антирелигиозных секциях и кружках, но в конце учебного года «благодаря умелой постановке работы и под влиянием окружающей среды, изменяли свое мировоззрение и становились активными участниками Союза Воинствующих Безбожников». Учителя не скрывали своих целей и методов. В отчете Питской средней школы Удерейского района за 1940/1941 учебный год указывалось: «Антирелигиозное воспитание, направленное всей своей деятельностью на воспитание полноценных строителей коммунистического общества, независимо от принадлежности к той или иной расе – в основном осуществлялось на уроках и специальных вечерах, а также в различных кружках».1 Активный процесс перевоспитания школьников заставил некоторых родителей прекратить их обучение. Являясь ревностными католиками, поляки хотели сохранить религиозность в своих детях.
Между тем, правительство требовало от местных руководителей «охватить всеобучем» всех детей – переселенцев школьного возраста. Настойчиво добиваясь привлечения ребят в местные школы, руководство страны, очевидно, преследовало сразу несколько целей. Во-первых, влиянию семьи противопоставить общественное воспитание. Во-вторых, показать заботу государства о соблюдении конституционных прав детей. В-третьих, ускорить процесс бытовой и языковой адаптации, поскольку переселенцы плохо знали русский язык.
Практические результаты осуществления всеобуча были незначительными. По сообщениям районо, дети переселенцев не могли посещать школу ввиду отсутствия учебников, одежды и обуви, по болезни.2 Подростки часто бросали учебу, поскольку вынуждены были работать и помогать своим родителям в обеспечении семьи. Таким образом, пренебрежение государства к вопросам материального обеспечения вынужденных переселенцев превращало заботу об образовании детей в формальную административную установку.
Вторичные депортации и мобилизации переселенцев в трудармию привели к расширению попечительских функций государства в отношении младших возрастных групп. Лишаясь отца и матери, призванных в трудармию, дети теряли главную социальную опору своего существования на спецпоселении – семью. Правительство создавало для осиротевших детей детдома, пытаясь компенсировать эти невосполнимые потери. В Красноярском крае в январе 1943 г. были открыто 10 таких учреждений. В каждом детском доме предполагалось разместить по 100 воспитанников.3 Они не вмещали всех нуждающихся в опеке детей: по неполным данным райотделов НКВД в 36 районах края их насчитывалось – 2230.4 Часть детей разобрали знакомые и родственники.
Искусственное разрушение семей ускоряло ассимиляционные процессы среди спецпереселенцев, поскольку первичный очаг поддержания традиций, языка и мировосприятия для них был потерян.
Очевидно, что распорядительность государства в отношении юных спецпоселенцев имела идеологический подтекст. «Забота» о подрастающем поколении была продиктована стремлением власти – воспитать лояльных к любым действиям советского государства граждан.
Наиболее незащищенными в условиях спецпоселения оказались старшее поколение переселенцев и инвалиды. Они не были столь привлекательны для центральных и местных властей как трудоспособные взрослые и дети. Проживание этих категорий людей в новых местах расселения целиком зависело от их родственников. Известно, что иждивенцы получали не более половины пайка взрослого трудоспособного переселенца (300 – 500 гр. хлеба в день). Если существовали перебои с продовольствием, то неработающих могли вообще лишить пайка.
В суровых условиях жизни на спецпоселении и трудармии количество нетрудоспособных переселенцев постоянно росло. Краевая статистика по этому вопросу отсутствует. Но опубликованные документы российских архивов позволяют увидеть такую тенденцию. Например, в справке об убыли трудмобилизованных из рабочих колонн Грановский Г.М. отмечал: «довольно широкое распространение в ряде лагерей получила мобилизация немцев по инвалидности и непригодности к труду. Только по четырем лагерям за январь – июль 1942 г. демобилизовано 6425 чел, при общем списочном составе этих лагерей на 1 августа 34677 чел.».5 Увеличение количества инвалидов и временно нетрудоспособных не побудило государство к оказанию помощи людям, пострадавших от трудовых мобилизаций. Участие в их судьбе принимали только родственники. Однако, в случае восстановления работоспособности, государство «вспоминало» о бывших трудармейцах - они подлежали повторной мобилизации в рабочие колонны.
Проблема выживания на спецпоселении стариков и инвалидов обострялась по мере поступления в край новых депортированных групп. Существующие дома призрения не могли вместить всех нуждавшихся в опеке. Так, одиноких престарелых и инвалидов калмыков крайсобес в течении года не мог разместить в соответствующие учреждения по причине отсутствия в них мест. В связи с этим, исполкому крайсовета лишь констатировал, что «во многих районах края имеется значительное количество указанных контингентов, которые вымирают».6 Правительство Российской Федерации разрешило построить в Красноярском крае специальный дом инвалидов для спецпоселенцев на 100 мест только в 1948 г.
Таким образом, политика советского правительства в отношении различных возрастных категорий спецпереселенцев была неодинаковой. Государство выстраивало свои приоритеты, руководствуясь идеологическими и практическими соображениями. Советское правительство, отправившее переселенцев в бессрочную ссылку, было заинтересованно в политической лояльности подрастающего поколения и позволяло ему частично воспользоваться декларируемыми в конституции правами. Остальные возрастные группы власть заботили меньше. Если трудоспособному контингенту приходилось периодически помогать в поддержании существования, то выживание в новых местах расселения людей старшего возраста становилось исключительно делом их знакомых и родственников. Дифференцированная политика в отношении разных возрастных групп спецконтингентов подтверждает тезис о том, что при тоталитарном режиме государство является главным субъектом социальной политики. Вне зависимости от положений конституции оно определяет степень реализации прав различных категорий своих граждан. Заявление о сохранении для депортированных социальных гарантий носило явный пропагандистский характер.
Примечание:
1 ГАКК, ф.р. 1383, оп. 1, д. 259, л. 82 об.
2 там же, л. 62.
3 там же, ф.р. 1386, оп. 4, д. 64, л. 4.
4 там же, л. 10 об.
5 «Мобилизовать немцев в рабочие колонны … И.Сталин»: Сб. док. (1940-е годы) /
Сост., предисл., комент. д-ра ист. наук, проф. Н.Ф. Бугая. – 2-е изд. М., 2000,
с. 138.
6 ЦХИДНИ КК, ф. 26, оп. 14, д. 48, л. 212.
ККИМК. Информационный вестник № 6. Методический семинар для исследователей, работающих по теме «Политические репрессии в СССР». 29 октября 2005. Красноярск 2006