Галина Николаевна Антоник,
директор музея КрасГАУ
Патриотизм (от греч. patris – отечество) – нравственный и политический
принцип, социальное чувство, содержанием которого является любовь к отечеству,
преданность ему, гордость за его прошлое и настоящее, стремление защищать
интересы Родины. [1] Патриотизм – одно из наиболее глубоких чувств, закреплённых
веками и тысячелетиями обособленных чувств. Исторические элементы патриотизма в
виде привязанности к родной земле, языку, традициям. Философские элементы –
сочетание личных и общественных интересов, единения человека и общества. Они
возвышают личность, когда сопряжены с уважением к другим и не вырождаются в
психологию исключительности, в том числе и национальной.
«Патриотизм – это любовь, самая большая, стержневая, которая определяет все другие чувства, беззаветная любовь к Родине и своему народу. Пожертвование собой ради защиты Отчизны. Вот что такое патриотизм, - говорил Владимир Андреевич Головин, - он всё же не терпит холодного расчёта, поскольку предусматривает безоглядную любовь». Ещё Сенека говорил: «любим мы Родину не за то, что она большая, а за то, что своя».
На фронт Головин попал из армейской части Дальнего Востока, где он служил с 1939 года. Здесь же его оставляли и дальше до 1943 года. Трижды писал рапорты с просьбой отправить на фронт. Бои в сорок третьем начались для него под Брянском. Был помощником командира взвода разведки в артиллерии. Подползали прямо к передовой, слушали, засекали огневые «точки», блиндажи, наносили их на карту, чтобы била наша артиллерия по цели. Был дважды ранен, но возвращался опять в разведроту, хотя предлагали ему работу во фронтовой газете, рисовал и писал стихи с детства.
Все разведчики стреляли великолепно, за пятьдесят шагов в десятикопеечную монету из пистолета попадали. «Каждое утро мы с майором Папалиным тренировались, - вспоминал Головин, - чуть тронешь спуск, и его пистолет стрелял. Нечаянно сорвалось - и он прострелил мне сапог. Пуля прошла между пальцами ноги навылет, нисколько не задев ногу. На сапог сделали кругленькую латку, а потом уже, под Кенигсбергом, меня накрыло, как могильным холмом, землёй от разрыва снаряда. Фронтовой товарищ Паша Барданов меня узнал по сапогу с заплаткой, торчащему из земли, и решил откопать друга, хотя бы мёртвого. Волоком оттащил на плащ-палатке в медсанчасть, как оказалось живого ещё. Остался жив я и продолжал воевать. Окончил войну с четырнадцатью боевыми орденами и медалями. В общей сложности прослужил около девяти лет».
«У нас артиллерийской дивизией командовал генерал Струев, - вспоминал далее В.А.Головин, - удивительный человек, он никогда под артобстрелом не ложился, в блиндаже во время боя не сидел, выходил с биноклем наблюдать сражение. Его при бомбёжке эшелона - ранило в руку. Однажды самолёт на него пикировал – генеральскую шапку и лампасы далеко видать. В это время из-за колеса вагона выскочил подполковник медицинской службы Канарейкин, сбил его и собой закрыл. Пулемёт прямо у их голов прошил землю. Такие подвиги были обычным делом на фронте. Спасали, жертвуя собой. Это и есть патриотизм», - говорил Владимир Андреевич.
Мечтал он продолжить художественное образование, начатое ещё в юности на Урале в художественном училище на отделении книжной графики. Учился в вечерней школе г. Полевской, работая учителем черчения и рисования в школе, подрабатывал молотоотбойцем. Добрые люди заметили у могучего юноши, тяжелоатлета, без пяти минут мастера спорта, удивительно тонкий штрих в его рисунках. Вот ведь казалось бы, парадокс: кузнец, тяжелоатлет и – «лёгкая рука». Тогда он не успел закончить училище. В 1939 году призвали его в армию: художникам не давали отсрочку, как скажем, ученикам технических училищ и студентам вузов. За время службы в армии, как редкое исключение, ему дали возможность окончить Учительский институт в Хабаровске - и он стал учителем физики, математики, черчения.
После демобилизации, в 1946-47 годах Головин снова преподавал в школе, теперь уже в г. Молотове. Работал художником в клубе Управления Министерства Внутренних Дел и в областном издательстве. Сдал экзамены в институт живописи на ул. Вахтангова, в Москве. За лето выполнил более трёх сотен рисунков и представил их в институт.
«Комиссия сначала не поверила, что это сделано мной, - вспоминал дальше В.А.Головин, - настолько рисунки выполнены квалифицированно. В то время в художественных вузах стипендии не было, в них учились только те, которых могли обеспечить родители. И не было для студентов общежития. Я две недели спал на Курском вокзале. Меня милиционер поднимает, а я ему: «У меня завтра занятия в восемь утра, вы меня, пожалуйста, в семь часов разбудите». После этого привязываться ко мне перестал. Конечно, без стипендии и жилья я долго не мог протянуть, поэтому поехал в Пермь (тогда г. Молотов). В один день поступил в сельхозинститут имени академика Д.Н.Прянишникова, где и общежитие есть, и стипендию дают».
После отлично выдержанных экзаменов его спросили: «На каком отделении хотите учиться?» И только вид могучего, увешанного наградами фронтовика не позволил рассмеяться после «самонадеянного» ответа-вопроса: «А на каком факультете есть аспирантура?» И вскоре поняли: это не самонадеянность, а уверенность в своих возможностях. За время учёбы студент Головин написал одиннадцать научных работ. [2] И никого не удивило, когда его тотчас, после защиты диплома (с отличием), зачислили в аспирантуру при кафедре частной зоотехнии, которую он закончил досрочно, как и институт, и получил звание кандидата наук. Поэтому-то вот и животноводом стал. Когда писал докторскую диссертацию, то к первому теоретическому тому, второй том приложил – альбом иллюстраций по экстерьеру скота. «Норма» и «патология», спереди, сбоку и сзади, нарисованные акварелью, тушью, пером, и прорисованные до мельчайших подробностей были представлены в этом альбоме.
После аспирантуры, в 1956 году, по направлению министерства, поехал в Красноярск, в сельхозинститут. Преподавал труднейшую дисциплину – «Генетику». Был заведующим кафедрой разведения животных и генетики. Было ему интересно самому познавать глубины этой дисциплины, а потом другим передавать свои знания. Не каждый раз был доволен своей лекцией, но зато на крыльях летел, когда лекция удавалась. Хорошо замечал реакцию слушателей, на себя сердился, когда не слушали. Всегда отстаивал свои убеждения и не умел приспосабливаться.
Будучи заведующим кафедрой, Головин с группой единомышленников написали рекомендации, где главное внимание заострили на крупном рогатом скоте. И ни слова о любимых Хрущёвым свиньях! Но главной «крамолой» было то, что Головин, исходя их опыта, рекомендовал прекращать доение стельных коров за три месяца до отёла. Только в этом случае можно ожидать здоровое продуктивное потомство.[2] Кандидат сельскохозяйственных наук Головин, как составитель сборника рекомендаций, и группа учёных-авторов совершенно были правы, но их рекомендации не «вписывались» в очередную грандиозную кампанию, начатую Хрущёвым и развёрнутую партией до абсурда: всё внимание только свиноводству и птицеводству! А Головин и группа его единомышленников – ратуют за скотоводство…
Для того чтобы поставить вольнодумца на место, и в назидание другим, Владимиру Андреевичу объявили строгий выговор с занесением в учётную карточку. Да ещё и обвинили в том, что, мол, он ратует за здоровье телят, а не за здоровье народа! И что забыл то, чему его учили. А надо изучать всё новое и испытывать на практике. Ещё Сталин говорил, что «теоретический фронт отстаёт от успехов практического строительства» («К вопросам аграрной политики в СССР», декабрь 1929 года).
Через пару лет, когда был съеден прирезанный в личных хозяйствах, скот, а для производства свинины не стало хватать кормов, строгий выговор тихо и, и разумеется, не извинившись, сняли… О будущем мало думали. Вырезано было поголовье племенного и дойного скота. В то же время – заброшены тысячи гектаров пашни, которые заросли травой, колоссальная подтаёжная зона с неисчерпаемыми запасами кормов не использовалась. Необходимо было соизмерять силы и не ударяться в крайность, не повторять ошибки прошлого. Горько осознавать, что всё это происходит и сейчас, но по другим причинам.
Пятидесятые годы, начиная с тридцатых, – время упрочения администативно-командной, номенклатурной системы, благополучно существующей до сегодняшнего дня под вывеской, так называемой, «демократии». Политический тоталитаризм тех десятилетий, особенно преступно выразившийся в целом ряде судебных и «показательных» процессов, особенно тесно взаимодействовал с культурным процессом. Трагедию честного человека вне этого унизительного и страшного сопряжения понять просто нельзя. «Культурная революция» понималась в те годы, как составной элемент известной триады – индустриализация, коллективизация, культурная революция. Главным в ней были не те или иные мероприятия, а изменение личности. [3] Режиму требовалась культура исполнительская, а она - подлинно творческая, немыслимая вне самостоятельного мышления: «отец народов» боялся её всегда. Процесс нивелировки личности и её принижения своеобразный исторический «феномен» нашей страны.
Здесь же встаёт вопрос: а как понять и объяснить Победу в Великой Отечественной Войне, определённые успехи в науке, просвещении, образовании, экономике? И Победа, юбилеи которой стали отмечаться только с конца шестидесятых, и другие достижения-завоевания – всё это достигнуто ратным и созидательным трудом, высоким и жертвенным энтузиазмом (его синоним – «патриотизм»), на высоком пределе всего народа, на том «старом заквасе» «живом» ещё, тогда, в глубине народа.
«Сойдёмся, братья и друзья, сыновья русские, … возвеселим Русскую землю, отбросим печаль…», - обращался к современникам и потомкам Софоний Рязанец, автор «Задонщины», в своём слове о воинах, что «заслужив честь и славу мира сего, головы свои сложили за землю за Русскую…». Но не о войне, о мире мечты и чаяния народа – ратая – ратника…
Вряд ли найдётся иная человеческая и творческая судьба, отражающая эпоху так, что история вне её – полуправда, если не меньше. Правда, и сегодня не до конца ясно, в какую страну все мы прибыли после более чем семидесятилетнего «путешествия» в никуда советской эпохи. Противостояние тоталитарного «мы» и традиционной культурной потребности сохранить духовное «я», так много значащее во все века и эпохи, продолжается.
Шестидесятые, о которых так много говорят и пишут сегодня, выросли на гребне «хрущёвской оттепели» (термин И.Эренбурга). В обществе тогда появилась идиллическая надежда на реальные перемены после критики культа личности. Вскоре после десятилетия «оттепели» последовали брежневские «заморозки» с реанимацией сталинизма. [4] Во всё ещё крепком, но, как оказалось вскоре, изнутри дряхлевшей, системе «неосталинского» тоталитаризма уродливо-странно сочетались директивно-мобилизационная доктрина экономики, её всячески скрываемые негативные результаты, продолжалась неэффективная, разорительная политика во всех областях социальной и духовной жизни. В эти годы давала о себе знать «романтическая» ориентированность на «светлое будущее», возникала время от времени в центре внимания «русская идея». Серьёзные утраты в духовной жизни общества повторялись и во многом углублялись. Народный энтузиазм (патриотизм) продолжал нещадно эксплуатироваться, рождая скептицизм.
Родился Владимир Головин в 1919 году, 27 октября, в тогдашнем Средневолжском крае, в селе Шейн-Майдан, в крестьянской семье, которая перенесла все ужасы голода, охватившего Поволжье в 1928 году. [5] Он из крепкого рода. Могуч телом был его отец. Такие же крепкие были все шестеро его братьев. До сих пор ходят легенды о «головинском» древе, передающиеся из поколения в поколение, начало которым в восемнадцатом столетии. Были в те времена на Волге знаменитые Скрипицинские леса, от которых и в помине ничего не осталось. В них и жил богатырь – косая сажень в плечах, непокорного нрава. Звали его атаманом Голова. На берегах Волги остались многочисленные потомки – Головины (от «головы», значит).
«Я такой же могучий был, как все мужчины нашего рода, - вспоминал Владимир
Андреевич, - в девятнадцать лет, когда в армию пошёл, у меня уже был первый
разряд по тяжёлой атлетике. Готовился в мастера спорта, но на войне у меня были
перебиты ноги. И всё равно после фронта занимался двухпудовыми гирями. [6] Оба
моих брата, кандидаты сельскохозяйственных наук, на Хакасской опытной станции
работали, физически сильно здоровые были. А отец наш и в пятьдесят лет конскую
подкову ломал».
«Нашу семью в 1936 году из Крутоярского зерносовхоза выдворили в двадцать четыре
часа. Проходила «паспортизация», - вспоминал далее Головин, - и с Волги пришёл
«донос», что моя мать – дочь кулака, а отец – сын середняка. Я был постарше и
помню, как на всех бумагах отца красными чернилами было написано «уволен как
кулак». А в 1937 году отцу выдали нормальные документы. Судьба «неласковой» была
к В.А.Головину и дальше. После партийного «разноса», не «вписавшемуся» в
очередную грандиозную кампанию, начатую Хрущёвым и развёрнутую правящей партией
в стране до абсурда – Головин уходит из КСХИ, по конкурсу, сначала в
пединститут, а затем, в 1963 году, уезжает в Тюмень работать в сельхозинституте
заведующим кафедрой частного животноводства. В 1972 году он вернулся в край
старшим научным сотрудником в Научно-исследовательский институт Сибирского
отделения Академии сельскохозяйственных наук, в Солянку. Там же стал
председателем ГЭКа в Рыбинском сельхозтехникуме. В институте он создавал новые
породы мясо-молочного скота.
В 1972 году вернулся навсегда в Красноярск. Вот тогда он и посвятил себя
полностью творчеству в равной степени: науке, живописи, графике, стихам и прозе.
Всего написано им было три монографии, девяносто четыре научных труда и
оформлено иллюстрациями около ста шестидесяти книг. В том числе многие книги
Виктора Астафьева, Анатолия Чмыхало, Алексея Черкасова, Ивана Урусова. Именно
В.А.Головин проиллюстрировал самую первую книгу В.П.Астафьева, которая вышла в
свет в г. Перми, в пятидесятые годы, где жил тогда писатель. В выходных данных
книги значится: художник В.Головин.
В.А.Головин является автором исторической повести «Гирр - сын Агу», множества
детских книжек в стихах об истории, с его иллюстрациями, и автор большого
романа-эпопеи «Бурелом», им же и проиллюстрированного. Написано им более двухсот
живописных картин, на которых природа Красноярского края, множество уникальных
этюдов излюбленных уголков родной природы. Портретов он писал мало – всё больше
природу. Для Туруханска написал и подарил он двадцать восемь картин маслом – для
школы и детского сада.
В одной из книг краеведа Михаила Перевозчикова «Староверы», изданной в конце семидесятых годов на средства автора, есть вместо обычного упоминания о художнике – фотография В.Головина и краткая аннотация, в которой сказано, что он учёный. Тридцать лет заведовал кафедрами в Тюмени и Красноярске, руководил отделом Красноярского НИИСХа… Может быть это и повлияло на то, что эта книга, в «урезанном» варианте, вообще увидела свет, тогда, в конце семидесятых годов.
Прибывший в пятидесятые годы на берега Енисея «десант» был даровитым и талантливым. Состоял из молодых учёных, закончивших Тимирязевскую академию, Воронежский, Молотовский сельхоз. ВУЗы, а затем и аспирантуры там же. [7] Молодые учёные составили ядро педагогического коллектива в КСХИ, прочно связали свою жизнь с Сибирью, стали авторитетными специалистами, создателями научных школ. Одним из них был В.А.Головин, ставший в 2000 году почётным профессором Агроуниверситета, известного в научных кругах учёных Красноярского края, Сибири, в творческих кругах художников и поэтов, и Большого Патриота своей Родины.
Когда-то В.А.Головин написал строчки о себе:
«…Память, память…Вереницей дней и лет в её тома
за страницею страницу заносила жизнь сама.
Где-то там, под слоем пыли, в переплётике простом,
полусказки, полубыли – детских лет забытый том.
И совсем без переплёта том о юности моей,
Будто мне жестокий кто-то пожалел
счастливых дней…»
Источники:
1. Философский словарь. / Под ред. И.Т.Фролова. – М.: Политиздат, 1991. –560
с.
2. Секреты молодости // Городские новости, № 26, от 13 апреля 1999 г.
3. Культурология. / Под ред. Проф. Г.В.Драча. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1995,
-576 с.
4. Ильин В.В. История философии. / Сост.– СПб.: Питер, 2003, -732 с.
5. Личное дело В.А.Головина. Текущие архивы КрасГАУ (КСХИ).
6. Красноярская газета, № 5 от 24 декабря 1996 г.
7. Красноярск: Очерки истории города. / Сост. П.Н.Мешалкин.
– Красноярск: Кн. изд-во, 1988, -371 с.