Павел Александрович Столяров,
аспирант Ягеллоньского университета,
г. Краков Республики Польша
Среди жертв массовых политических репрессий в СССР поляки составили одну из самых многочисленных национальных групп. К этой же группе можно отнести и польских граждан иных национальностей, проживающих в пределах довоенного польского государства. Массовые репрессии и депортации народов были одним из важнейших элементов советской власти. Эти действия привели к тому, что многие народы практически перестали существовать, т.к. людей депортировали в необжитые районы Сибири и восточного Казахстана, где они поголовно умирали от голода и холода.
Во Время Советской оккупации восточных польских земель, которая длилась от сентября 1939 до июня 1941 гг. было проведено 4 депортационных компании, в результате чего на восток было сослано более 2 млн. польских граждан.(1) К сожалению, нельзя установить более или менее точно, сколько было депортировано поляков за этот период; разные научные исследования этого вопроса дают разные результаты.
По утверждению польских представительств, работавших в СССР в 1941 -1942 гг.,
количество депортируемых составило 960 -1270 тыс. человек.(2)
Как утверждают советские исследователи этого вопроса, было вывезено от 300 до
314 тыс. польских граждан.(3)
Депортацией были охвачены и дети, которых было около 380 тыс. (30% от общего количества репрессированных).(4) По данным Польского посольства в Москве, детей, нуждающихся в немедленной помощи, было 160 тысяч. Польское эмигрантское правительство в Лондоне с самого начала ставило перед собой задачу эвакуации польских граждан из СССР в третьи страны, а также оказание материальной помощи всем нуждающимся. После длительных переговоров правительство СССР в дипломатической ноте от 24 ноября 1941 г. выразило своё согласие на открытие ряда польских благотворительных учреждений. Польское Посольство в Куйбышеве немедленно приступило к реализации этих задач и уже в первой половине 42 года на территории СССР функционировало:
59 детских домов для 3 000 детей;
68 благотворительных столовых для 31117 детей;
12 домов престарелых на 850 мест.(5)
Мало-Минусинский Польский Детский Дом начал свою работу в апреле 1942 года в совхозе Малая Минуса.(6)
Во второй половине 1942 года в детдоме пребывало 45 детей. Во время эвакуации в 1946 году в детском доме находилось 143 ребёнка.
Владимир Катроны(7) в своих дневниках вспоминает: «Детский Дом был настоящим островом польской культуры. В его стенах мы могли «безнаказанно» разговаривать по-польски. Здесь нас воспитывали на настоящих патриотов. Много времени посвящалось на прививание нам любви к Родине, её традициям и истории. Обязательными были утренники, на которых мы молились и пели патриотические песни, такие как: “Kiedy ranne wstają zorze…”, “Pizybyli ulani”, „Mazur Kajdaniarski”, „Harcerz i harcerka”, „Legiony to...”, „Plonie ognisko i szumia knieje”, „Wojenko, wojenko”, „O moj rozmarynie”, „Rozkwitaly paki bialych roz”, „hej, hej ulani”, „Na Podolu bialy kamien” и т. д. Вечером перед сном целый Детдом пел “ROTE”. Пели все! Надежда на то, что мы обязательно вернемся домой в Польшу, нас никогда не покидала».
Из воспоминаний бывшего воспитанника Ежи Левицкого(8), пребывающего в детдоме с 1942 по 1946 гг.: «Не помню первых впечатлений, которые на нас с братом произвел Детдом. Впервые за два года мы были среди своих «Поляков», благодаря этому мы быстро адаптировались. Дети в детдоме также как и мы разговаривали на ломаном польско-русском языке. В детдоме не было своей «Польской» школы, поэтому мы ходили до русской школы вместе с русскими. Занятия проходили по несколько часов в день. Обучение проходило по основным предметам, в том числе: письмо и чтение, история, математика, география, русский язык, польский язык и патриотическое воспитание, пение, игра на инструментах, рисование, физкультура и военная подготовка. Большое внимание уделялось воспитанию национального самосознания. Был создан патриотический уголок, в котором представлены были польские национальные символы, а также фольклор отдельных регионов Польши.
В детдоме нас кормили слабо, зато регулярно три раза в день. Помню до сих пор вкус супа из капусты, а на десерт давали жмых из сахарной свёклы. Был на обед и кусочек хлеба, который не получали те, кто провинился. Я только раз был наказан таким образом, за то, что украл селедку. А было это так. За детдомом было овощехранилище. Как-то раз кухарки забыли его замкнуть. Не долго думая, мы втроем заглянули туда. Там стояла огромная бочка с селедкой. Так как селедка была на самом дне, я залез в бочку с головой, а товарищи держали меня за ноги. Я руками искал селедку в рассоле и нашёл на дне. К сожалению, мимо проходила кухарка и спугнула моих товарищей, они меня отпустили, я упал в бочку, она перевернулась. На счастье мне удалось убежать вместе с селёдкой за речку, там мы её и съели. Я пробовал отстирать одежду от селёдочного запаха. К сожалению, ничего не помогало. Наступила ночь, и мне пришлось возвращаться в детдом. В наказание за воровство я несколько дней не получал хлеба на обед.
В детдоме часто проходили концерты организованные нашим драматическим кружком. Два раза в неделю были пробы нашей театральной группы. Я очень любил петь и декламировать стихи. До сих пор помню несколько стихотворений по-русски».
Хенрика Богуславска(9), так описывает пережитое в детдоме: «Там, нам, прежде всего не хватало любви и ласки, заботы. Там от нас требовали слепого подчинения.
Мы там были все время голодны. На завтрак был, например, малюсенький кусочек хлеба со следами яичного порошка, и стакан чего-то, отдаленно напоминающего чай. Старшие ребята очень часто воровали с подносов эти кусочки хлеба и поэтому малыши, за которых некому было заступиться, были часто голодными. На обед очень часто был суп неизвестного происхождения, хотя и бывало иногда, на обед давали манную кашу, либо суп из чечевицы. Всё это моментально проглатывалось, и, к сожалению, не успокаивало наш голод, а его усиливало.
Когда я дежурила на кухне, то иногда удавалось украсть пару кусочков хлеба для моих младших сестёр и брата. Настоящей роскошью было разрешение вылизать большой бак, в котором готовили суп, либо манную кашу. Бак можно было наклонить, благодаря этому можно было залезть в него полностью и вылизывать, вылизывать.
Помню до сих пор, как сама себя обвиняла в том, что не ела хлеб, который у нас дома перед депортацией лежал свободно на кухонном столе. Я была уверена в том, что если бы тогда я съедала бы тот хлеб, то не была бы так голодна в детдоме. Яркие воспоминания хлеба лежащего на столе долго не давали мне уснуть.
Конечно же, в памяти остались и симпатичные моменты нашего пребывания в детдоме. Такими моментами были организованные нашими силами спектакли, а также концерты, в которых мы, дети охотно участвовали. Наш хор и ансамбль песни и танца
много гастролировал по району. Я очень любила петь и танцевать. Мы сами шили себе костюмы из подручных материалов (например, из ковыля, и не только). Каждое выступление было для нас настоящим праздником души.
В начале 1946 г. ученики моего 4-го класса устроили нам «Полякам», выезжающим на родину – прощальный вечер. Каждый из нас получил что-нибудь на память. Вместе мы плакали оттого, что приходится расставаться. За эти пять лет, проведенные вместе, мы успели подружиться и привыкнуть.
Эти стихи написала для меня (и двух моих подружек) перед отъездом моя «русская» учительница:
В лесах сибирских, в маленькой деревне,
Училась в школе вместе с нами ты.
Была для всех товарищем ты верным,
Примером скромности, культуры, простоты.
Пусть страсть к ученью не остынет,
Старание даром не пройдет
И в бурном, радостном порыве
Всегда вперед тебя ведет.
Счастливый путь на родину твою.
Пожмём друг другу руки на прощанье.
И ты на родине, и мы в родном краю
На век запомним наше расставание.
(Машенникова В. М.: Сибирь, польский детдом, Малая Минуса, 1946 г.)
В этих воспоминаниях «маленьких ссыльных» нет трагизма. В памяти остались порой лишь незначительные моменты их «Сибирской дороги домой». Забыли, а может, и не хотят вспоминать, что каждый из них похоронил отца, мать, либо обоих родителей. От тех событий, которые были описаны выше. прошло более шестидесяти лет. «Сибирская школа» научила их выносливости и терпению, радоваться жизни и ценить своё здоровье, опёки над близкими, а также расширила их горизонты и закалила дух, тело и разум, научила пониманию чужого терпения.
Примечания:
1.Byrska M., Ucieczka z zeslania. Paryz 1986, s. 160; Kolbuszewski J., Kresy.
Wroclaw 1995; Deportacje obywateli polskich z Zachodniej Ukrainy i Zachodniej
Bialorusi w 1940 roku, opracowano przez: IPN, MSWiA oraz FSB Federacji
Rosyjskiej, Warszawa 2004;
2. W czterdziestym nas matko na Sybir zeslali... Polska a Rosja 1939-42. (red.
Gross J.), Londyn 1983, s. 8;
3.Ciesielski S., Masowe deportacje z ziem wschodnich II Rzeczypospolitej w
latach 1940-1941 i losy deportowanych. Uwagi o stanie badan. [W:] (red.
Ciesielski S.), Wschodnie losy Polakow. Wroclaw 1997, s. 85-116;
4. Aрхив Акт Новых в Варшаве, Ф. Hoover – Ambasada RP w Moskwie Д. 29, Л.70;
5. На самом деле посольство находилось в Куйбышеве, однако в европейских научных
изданиях принято писать Польское посольство в Москве, то есть в СССР во время
войны;
6. Aрхив Акт Новых в Варшаве, Ф. Hoover – Ambasada RP w Moskwie Д. 29, Л.71;
Wlodarczyk B., Ksiega pamieci. Historia i wspolczesnosc. Wroclaw 2003;
Wlodarczyk B., Barwy Syberii z daleka i bliska, Wroclaw 2004; Леончик С.,
Польский детский дом в Хакасии во время Великой Отечественной войны. //
Актуальные проблемы истории и культуры Саяно-Алтая. № 6 2005; Улейская Т., Новые
исследования о поляках в Красноярском крае (по материалам ГАКК). // Поляки в
Приенисейском крае. Абакан 2005;
7. Katron W., Losy Kresowiaka. Z Kresow Wschodnich na Syberie i powrot w polskim
mundurze do ojczyzny. Szczecin 1998;
8. Архив KorolArt Ф.1 Оп.1 Д.1 Л.1 (Воспоминания Л. Левицкий. Аудиозапись.
Вроцлав 2006);
9. Архив KorolArt Ф.1 Оп.1 Д.5 Л.1 (Воспоминания Х. Богуславской. Аудиозапись.
Августов 2007);