Вряд ли когда сложится единое мнение о причинах массовых репрессий 30-х годов. Сегодня коммунисты верят старому пропагандистскому мифу, что Сталин разгромил «пятую колонну» потенциальных предателей накануне войны. Внезапно обнищавшие советские обыватели мечтают установить порядок и расправиться с продавшими Россию врагами народа. Мистики принимают сухорукость вождя за дьявольскую печать, а кровавые чистки за божью кару. Пацифисты объясняют погромы мрачной фантазией маньяка и садиста, рвавшегося к власти.
Но не будем вдаваться в идеологические споры, а лучше обратимся к страницам истории.
Во времена Российской империи Енисейской губернией управляла администрация во главе с генерал-губернатором. Революция смела имперскую канцелярию, а освободившиеся места заняли победители. Советская бюрократия росла и мужала вместе со сталинским режимом. Численность сибирских государственных служащих удваивалась после каждого передела границ региона. Причем каждому переделу сопутствовали кризисы и острая политическая борьба.
До 1930 года необъятные просторы от Урала до Забайкалья объединялись в Сибирский край с центром в Новосибирске. Со времен Гражданской войны всеми сибирскими делами фактически заправлял штаб 5-й армии, а затем управленческие функции перешли к Сибкрайкому и Сибисполкому.
Кремлевские правители понимали, что для быстрой модернизации экономики страны потребуются гигантские ресурсы. Тогда среди прочих внутренних источников накопления вспомнили про потенциальное богатство Сибири. Чтобы запустить его в хозяйственный оборот, Сталин решил использовать государственную монополию на жизненные средства. Для глобального передела собственности был нужен прочный управленческий аппарат, плотно контролирующий население.
В июле 1930 года правительство разделило Сибирский край на две самостоятельные административные единицы. Центр Западно-Сибирского края остался в Новосибирске. Столицей Восточно-Сибирского края стал Иркутск. Ему подчинялись Канский и Красноярский районы. В свою очередь, Ачинский, Минусинский и Хакасский округа отошли в ведение Новосибирска, где вскоре Хакасия получила статус автономной области. 10 декабря были образованы Таймырский (Долгано-Ненецкий) и Эвенкийский национальные округа, которые вошли в состав Восточно-Сибирского края.
В 1932–1934 годах разразился экономический кризис, который сопровождался партийной чисткой. По сигналам озлобленного населения сотрудники Центральной контрольной комиссии Емельян Ярославский и Оскар Рывкин обнаружили коррупцию в аппарате Восточно-Сибирского края и его районов. Тем временем управленческая машина края полностью развалилась. В Балахте и Уяре местные партийцы выгнали своих секретарей райкомов без согласования с крайкомом, а бюро Борзянского горкома объявило о самороспуске [1]. Один учетчик Иркутского горкома даже написал в дневнике, что в случае интервенции первый начнет стрелять коммунистов [2].
Политбюро заменило секретаря крайкома Леонова на «казанского бригадира» Михаила Разумова. Часть управленцев выгнали, наиболее одиозных посадили, а неповоротливую административную единицу разделили [3].
В декабре 1934 года президиум ВЦИК по просьбе советских, хозяйственных и общественных организаций образовал Красноярский край. В него вошли 25 районов, а также Хакасская автономная область, Эвенкийский и Таймырский национальные округа.
Сразу начали формировать аппарат для нового Красноярского края. При Политбюро создали комиссию во главе с секретарем ЦК Николаем Ежовым. Ему поручили быстро набрать и отправить в край 300 номенклатурных работников [4].
Среди первых руководителей края не было ни одного красноярца. Это старая имперская традиция — чаще тасовать управленческие кадры, чтобы они не успели обрасти связями с местной элитой и проникнуться интересами населения.
Первый секретарь. Краевой
комитет ВКП(б) возглавил 35-летний Павел
Дмитриевич Акулинушкин. Павел родился в 1899
году и получил начальное образование.
Подростком пошел работать бондарем на
рыбные промыслы, где к 1917 году стал
большевиком. В 19 лет он начал службу
комиссаром в районной ЧК.
В 1921—1924 годах Акулинушкин секретарствовал
в уездном комитете, оттуда его взяли
заведовать орготделом в Пензенский губком.
1928—1930 годы он провел на самостоятельной
должности секретаря окружкома в Оренбурге.
В ноябре 1931 года Политбюро утвердило Акулинушкина заместителем наркома земледелия РСФСР. Спустя пять месяцев его перевели на должность заместителя заведующего распределительным отделом ЦК компартии. Там он познакомился с кадрами и механизмами бюрократического аппарата. В июле 1932 года он впервые побывал в Сибири, где вместе с Матвеем Шкирятовым разбирал конфликт в Восточно-Сибирском крайкоме.
В январе 1933 года помогал Николаю Ежову отправлять демобилизованных солдат в политотделы МТС. С марта по ноябрь 1934 года Акулинушкин, в качестве уполномоченного комиссии партийного контроля, беспощадно чистил одесских партийцев, а в июне докладывал о своих успехах на пленуме КПК.
Кремлевские вожди заметили способного партийца и доверили ему выстроить управленческий аппарат новой административной единицы. В декабре 1934 года Политбюро назначило Акулинушкина секретарем оргбюро ЦК по Красноярскому краю. Павел был делегатом четырех съездов и сохранил за собой членство в КПК [5]. Акулинушкин привез с собой в Красноярск из Одессы Степанова, Лютина, Дуделита и еще 22 человека.
Второй секретарь. Семёну Тимофеевичу Голюдову было 38 лет. Он родился 2 февраля 1896 года в семье бедняков из деревни Козлово Витебской губернии. С детства Семён нанимался подпаском, кое-как окончил церковноприходскую школу, а второклассную пришлось ему бросить за отсутствием средств. В 1913 году юноша подался на заработки в город. Спустя два года крестьянского парня за высокий рост призвали в гвардейский Литовский полк, расквартированный в Петрограде. В революционные дни 1917 года молодой солдат начал ходить по митингам, записался на учебные курсы, где слушал публичные лекции столичной профессуры.
В августе 1917 года Голюдова с командой связи отправили на Юго-Западный фронт. Там солдаты выдвинули столичного гвардейца в полковой комитет. Перед октябрьским переворотом его командировали в Петроград. Из столицы Семён поспешил в свой полк и вскоре дрался с петлюровцами и гайдамаками. В начале 1918 года он заболел, лечился в витебском госпитале, откуда вернулся в родную деревню.
Дома односельчане выбрали бывалого солдата делегатом на уездный съезд Советов. Там его избрали членом исполкома, а несколько дней спустя назначили председателем уездного Совета. В Витебске Голюдов вступил в компартию. Потом два года подряд его избирали членом местных губисполкома и губкома РКП(б).
В мае 1920 года ЦК компартии направил его в Рязань заведовать губернским отделом по работе в деревне, земельным отделом и орготделом губкома. В июле 1921 года Семёна отозвали в Рыбинск. Там он три месяца заведовал губколхозами, а потом еще три месяца всем Пошехонским уездом. Затем Голюдов год служил в орготделе губкома и два года секретарствовал в уездном комитете компартии. В это время Рыбинским губкомом заправлял Михаил Разумов, который стал покровительствовать Голюдову.
В январе 1925 года Голюдова назначили заведовать орготделом Башкирского обкома, а осенью 1927 года отозвали на курсы марксизма-ленинизма при ЦК компартии. После учебы, в марте 1929 года, его отправили к Федору Голощёкину в Казахстанский крайком. Там Семён до конца 1933 года заведовал организационно-распределительным отделом, а затем всем снабжением крайкома. Вероятно, заведуя дефицитными благами, бывший гвардеец нажил немало врагов.
На чистке 1933 года у Голюдова возникли какие-то неприятности, после чего он оказался рядовым начальником политотдела зерносовхоза «Гигант» в Северо-Кавказском крае. Вместе с тем эти политотделы были чрезвычайными органами и подчинялись только ЦК. Поэтому уже в феврале 1934 года его назначили секретарем Читинского обкома, а в декабре перевели вторым секретарем в Красноярский крайком [6].
К новому месту службы Голюдов вывез с собой из Читы 24-х управленцев вместе с семьями. Его жена в Красноярске поступила служить заместителем краевого прокурора по специальным делам [7].
Контролер. Позднее, в мае 1936 года, в Красноярск приехал уполномоченный комиссии партийного контроля С.Т. Хавкин. Карьера контролера складывалась не так гладко. Хавкин родился в 1893 году в рабочей семье и с 12 лет работал по найму. В компартию вступил задолго до революции 18-летним парнем. Три года он действовал в нелегальной организации большевиков в Гомеле. Затем вынужден был перебраться в Самару, где занялся профсоюзной работой, и там же встретил революцию. В 1918 году его вернули в Полесье руководить коммунистическим подпольем. В 1925–1926 годах Хавкин состоял в аппарате ЦК, откуда его перебросили на Дальний Восток, но затем отправили секретарем окружкома в Западный край. С 1930 по 1934 год он был заместителем заведующего организационно-инструкторского отдела в ЦКК–РКИ, членом коллегии этого наркомата. На XVII съезде партии его избрали членом КПК.
Председатель крайисполкома.
Иосиф Рещиков родился в 1892 году в селе
Васильковское Перемышлянского уезда
Калужской губернии. В царской армии он
дослужился до звания унтер-офицера. С 1917 по
1920 год состоял в партии левых эсеров, а
потом вступил в ВКП(б). В конце 20-х годов
находился на советской работе в Сибирском
крае, был членом ВЦИК. Он вывез свою команду
из Одессы, заполнив в крайисполкоме
должности от заведующих отделами до
машинисток.
Игарский секретарь. Среди
краевой партийной команды выделялась
Валентина Петровна Остроумова. Она
родилась в феврале 1898 года в селе Лучка
Астраханской губернии. Старшая сестра
научила ее машинописи и помогла сдать
экстерном экзамены за 7 классов гимназии. В
1916 году девушка окончила курсы стенографии
в Петрограде.
После Февральской революции Валя служила в Петроградском Совете. Потом до 1920 года была при ВЦИКе, а после в аппарате ЦК партии. В автобиографии она писала, что «имела счастье работать непосредственно с Владимиром Ильичем и товарищем Сталиным».
В 1918 году Валентина впервые попала за границу с делегацией Вацлава Воровского. Вернувшись из Берлина, она с Михаилом Калининым в агитпоезде «Октябрьская революция» 12 раз ездила по фронтам Гражданской войны. Там подружилась с женой Михаила Калинина Екатериной Ивановной. В 1919 году Замоскворецкий райком принял ее в партию, но из-за болезни документы ей выдали в январе 1920 года [9].
С 1924 года Валентина занималась партийной работой то в окружкомах Алтая, то в советском полпредстве в Берлине. Сдала экзамен на летчика. В 1934 году ее назначили помощником заведующего политико-административным отделом ЦК ВКП(б), но в марте 1935 года вдруг послали начальником политотдела Главного управления Северного морского пути (ГУСМП) и секретарем горкома в заполярную Игарку [10]. Скорее всего, Остроумову подвела близость к Льву Каменеву. Она оказалась на берегах Енисея в самый разгар «Кремлевского дела».
Под руководством этих людей сложилась структура управленческого аппарата края, фундамент его промышленного развития и планировка современного Красноярска. Много сил и энергии потребовалось для привлечения в край инвестиций и строительства Игарского лесокомплекса и порта, Норильского горно-металлургического комбината, Красноярского целлюлозно-бумажного комбината и других промышленных предприятий. Однако лидером среди гигантов индустрии в те годы был Красноярский машиностроительный завод.
Драматические события кадровой революции развернулись на фоне строительства «Красмаша». Большинство строителей предприятия впервые работали по найму. Это были коренные красноярцы и жители окрестных деревень, беглые кулаки, ссыльные дворяне и уголовные каторжане. Капитанам индустрии непросто было командовать бойцами этой трудовой армии. Среди них были разные люди.
Балтийский матрос. В сентябре
1932 года сняли первого начальника «Красмашстроя»
Матвеева, который не смог развернуть
стройку и с отчаяния запил горькую. Вместо
него ЦК утвердил Александра Субботина,
который в конце ноября с женой и сыном
приехал в Красноярск.
Новому начальнику стройки и директору завода было 32 года. Александр Петрович родился 13 мая 1900 года в уральском городе Усолье. Отец рано умер, оставив сиротами четверых детей. Сашу с сестрой забрала тетка Меланья. В 15 лет подросток поступил в услужение к капитану парохода «Авраам», но его тянуло к машине. Скоро он стал кочегаром, а от топки перешел в масленщики [11].
Германская война открыла дорогу в большой мир, он поступил юнгой на Балтийский флот. Там окончил минную школу, а в 1917 году матросы избрали юношу председателем судового комитета.
Затем молодого балтийца закрутили вихри Гражданской войны. В 1918 году он с флотилией из четырех миноносцев ушел на Волгу. Под командой Фёдора Раскольникова участвовал в знаменитом бою за Казань, где впервые увидел наркомвоенмора Льва Троцкого. Затем сражался под Царицыным и на Каспии, ремонтировал боевые суда для похода на Баку, был контужен и ранен. Двадцатилетний матрос закончил войну комиссаром эсминца «Войсковой».
В Баку комиссар познакомился с будущей женой — Линой Христиановной. Ее сын Игорь Добровольский рассказал, что мать родилась в 1889 году в большой немецкой семье мастера буровой установки. Вся семья была связана с революционным подпольем. В их доме скрывались Орджоникидзе, Киров, Микоян, Шаумян, Джапаридзе и другие кавказские большевики. Ее сестра была замужем за племянником Анастаса Микояна, комиссаром Амировым.
Лина вышла замуж за Ивана Добровольского, у них было трое детей. Затем муж ушел с отступавшими красногвардейцами, пропав на долгие годы войны. Она изучила бухгалтерию и заведовала продовольственным снабжением Бакинской коммуны. Лина не эвакуировалась вместе с бакинскими комиссарами из-за больного сына. Более того, ей как-то удалось освободить из тюрьмы Анастаса Микояна, но подробностей она никогда не рассказывала [12]. Не зря Иосиф Сталин спрашивал Анастаса, почему 26 комиссаров расстреляли, а он остался в живых. Сам Микоян оставил по этому поводу маловразумительные записки.
После освобождения города Лина опять занялась снабжением. Однажды к ней за продуктами явился бравый комиссар Субботин, а в 1922 году у них родился сын Святослав. Лина и познакомила мужа с начальником треста «Азнефть» Александром Серебровским. Тот взял боевого моряка на работу. С 1921 по 1923 год Субботин числился во флоте, но управлял строительством на нефтяных промыслах. Затем он перебрался в Батум, где замещал управляющего и был начальником отдела эксплуатации и импорта.
Вскоре Сергей Киров направил бывшего матроса учиться в Ленинград. В 1928 году он досрочно окончил Институт гражданских инженеров. К тому времени Серебровского перевели в Москву заведовать трестом «Союззолото». Он ввел молодого инженера в состав правления и отправил в Иркутск управлять капитальным строительством.
В 1931 году у Субботина случился конфликт с сотрудниками Восточно-Сибирского крайкома, ему объявили строгий выговор. И Серебровский отправил своего выдвиженца в зарубежную командировку. Почти четыре месяца строитель путешествовал по Германии, Англии и Голландии. Там приглядывался к организации производства, знакомился с ведущими специалистами, приценивался к оборудованию для золотодобывающей промышленности. Красный «коммерсант» вернулся на родину в шляпе, при галстуке и с багажом идей [13].
В Красноярске новый директор принял небогатое наследство. Вдоль правого берега Енисея тянулась голая степь, которую прорезал Московский тракт. Субботин начал с того, что по русскому обычаю распорядился постелить скатерти с выпивкой и закуской прямо на старом кандальном пути. После угощения землекопы и каменщики стали рыть котлованы и возводить стены цехов.
Советский завод сразу стал походить на помещичью усадьбу, где все было сделано своими руками, включая инструмент, кровати и посуду. Директору пришлось строить подсобные предприятия (кирпичный завод, судоверфь, электростанцию и даже авиаремонтные мастерские). Сходство дополняли картофельные поля, начинающиеся за заводским забором.
Судостроитель. Одним из самых
прибыльных цехов «Красмаша» стала
судоверфь. Строительством речных судов
руководил Александр Викторович Телегин.
Его отец был обедневшим дворянином
Новгородской губернии и скончался, оставив
9 детей. Александр оказался старшим
мужчиной в семье. Он получил среднее
образование в техническом училище в
Череповце. Практику проходил на
строительстве железнодорожного моста
через Енисей, а в 1903 году навсегда уехал
искать счастье в Сибири.
Скоро техник стал капитаном парохода «Стрела». В начале германской войны Телегин организовал губернский военно-промышленный комитет, чтобы помочь армии сражаться с врагом. В начале 1918 года стал совладельцем и председателем правления металло-механического завода. Затем работал на армию Верховного российского правителя, адмирала Колчака.
В январе 1920 года он не убежал вместе с разбитыми белогвардейцами. Чекисты обвинили его в попытке захвата пароходов для вывоза ценностей, хотели расстрелять, но потом посадили в концлагерь до конца революции. Однако без него некому было поднять с речного дна затонувший пароход. Арестант успешно выполнил трудное поручение, и его отпустили.
Военно-морской комиссариат сразу назначил Телегина директором судоподъемной партии на Енисее. В нэповские времена он заведовал акционерным Обществом взаимного кредита, организовал спичечную фабрику. В 1925 году Телегин занялся судостроением по заказу разных организаций. Спустя 4 года его пригласили на должность технического директора новой судоверфи [14].
К тому времени уже прогремел первый вредительский процесс «Промпартии», и предприятия захлестнула волна спецеедства. Малограмотные рабочие травили старых инженеров, требуя уравнительной оплаты труда. На верфи Телегин столкнулся с директором Бурачковым и партийной ячейкой. Специалист, раздавая квалификационные разряды и выгодные заказы, оценивал опыт работников, а не наличие у них партийного билета. В свою очередь, партийцы подозревали, что лишенец нарочно зажимает коммунистов и комсомольцев, выдвигая своих антисоветчиков.
Телегин ушел с верфи и устроился в транспортном управлении «Енисейзолота». Там ему дали скромную должность консультанта, но поручили руководить строительством нескольких катеров. Он дважды ездил в Москву выбивать в главке кредиты на судостроение. Затем Телегин стал покупать на Челябинском тракторном заводе бракованные детали. Заводские браковщики сами отбирали детали за отдельную плату. В Красноярске из них собирали тракторные двигатели «Сталинец-50», переделанные для работы на катерах. Вскоре Телегин поставил сборку двигателей для речных судов на широкую ногу.
Осенью 1934 года Телегин организовал судостроение на «Красмаше». Позднее опытного специалиста назначили начальником производственного отдела всего завода. Судостроитель создал новую верфь буквально на пустом берегу. Заказчиков на катера было много. Телегин строил суда для «Енисейзолота», «Минусазолота», «Севморпути», Енисейского пароходства и полярной авиации. Там же были построены 2 первых речных трамвая: «Большой Красноярск» и «Комсомолец Ямкин».
Тем временем дирекция государственной судоверфи писала доносы на Телегина в крайком партии и управление НКВД, что шайка антисоветчиков переманивает на «Красмаш» специалистов двойными окладами, квартирами и прочими льготами. Этим вредители срывают промфинплан и распыляют государственные средства [15]. Скорее всего, с помощью доносов партийцы судоверфи пытались убрать конкурентов.
Ссыльный доцент. Осенью 1935 года
на «Красмаше» появился инженер Сергей
Седов. Он родился весной 1908 года в пригороде
Вены и только в девятилетнем возрасте
впервые увидел Россию. Отцом Сергея был Лев
Троцкий. Когда бывшего наркомвоенмора
выслали из СССР, Сергей остался в Москве. Он
окончил Ломоносовский втуз, стал доцентом
МГТУ и занялся газогенераторами в
автотракторном институте в Лихоборах. Там
Сергей вместе с двумя соавторами
опубликовал книгу по газогенераторам.
Его арестовали 4 марта 1935 года по «Кремлевскому делу», которое завел Николай Ежов по указке Сталина. К апрелю 1935 года чекисты забрали 18 библиотекарей, 16 охранников, 11 уборщиц, швейцаров и телефонисток. Всего по этому делу пострадали 110 человек, из которых сколотили две троцкистские и одну белогвардейскую группы. 6 человек сознались в террористических намерениях.
Чекисты объявили, что
подготовкой убийц и клеветническими
выпадами против Сталина и его команды
занимался Лев Каменев.
27 июля 1935 года военная коллегия приговорила
его к 10 годам заключения. Вместе с ним
судили брата-художника и его бывшую жену-библиотекаршу.
Двумя неделями раньше,
14 июля, на 5 лет сослали его жену Ольгу,
которая была сестрой Троцкого и теткой
Сергея.
В тот же день огласили приговор Сергею. Ему
дали 5 лет концлагеря, но через неделю
заключение вдруг заменили ссылкой [16].
Директор «Красмаша» Субботин зачислил инженера Седова в эксплуатационный отдел с 21 сентября 1935 года. 10 октября он отчислил Сергея из штата и заключил с ним трудовой договор на год. Инженеру гарантировали больничные, отпускные и 750 рублей ежемесячно [17]. Ему выделили комнату на 2-м участке, где они с женой провели самые счастливые месяцы в своей жизни. Возможно, он получил стахановские льготы (квартплату за них вносило заводоуправление), что впоследствии Субботин категорически отрицал. Он ездил на завод в управленческом автобусе, обедал в закрытой столовой для ИТР, играл в футбол за заводскую команду.
Его начальник Александр Телегин был заядлым столбистом и страстным хоккейным болельщиком. Вокруг него сложилась тесная заводская компания. К его помощнице Вере Александровой приехал друг детства Павел Буяновский, который мечтал сбежать в Японию. Он подружился с Женей Дороховым, исключенным из комсомола за драку со стахановцем. Им нравилось бывать у Сергея Седова, особенно когда к нему из Москвы приехала жена Генриетта Рубинштейн, которую Телегин устроил работать инженером на «Авиагидрострой».
К ним заходил и прибывший «с галер», ссыльный дворянин Рашид Рагимов. Иногда заглядывал племянник Зиновьева Рафаил Закс. Его мать и дядя сидели в Красноярской тюрьме. Он симулировал болезнь, чтобы встретиться с ними в лагерной больнице, куда ходили и вольные красмашевцы. Ссыльный сумел устроиться на работу и помогать матери только благодаря директору Субботину. Они обсуждали новости, делились воспоминаниями и строили планы на будущее.
Сталинской режим проводил политику ускоренной модернизации страны за счет внутренних ресурсов. Александр Субботин смолоду был большевиком. Однако кризис 1933—34 годов заставил его усомниться в генеральной линии партии. Директор говорил близким сотрудникам, что «правительство берет ужасные темпы, от которых все страдают, а потом их сдает» [18].
Серебровский. Начальником главка был Александр Павлович Серебровский, чьей биографии могло хватить на дюжину авантюрных романов. Он родился в 1884 году в Уфе. Отец в молодости «ходил в народ» и судился еще по делу «193-х» пропагандистов. Саша рано пошел работать в железнодорожные мастерские, где посещал нелегальный кружок. Осенью 1902 года он поступил в Петербургский технологический институт, но уже в декабре его арестовали в первый раз.
Потом в его жизни было много арестов, ссылок и побегов. В 1904 году вместе с Гапоном участвовал в шествии к Зимнему дворцу. После расстрела демонстрации Александр возглавил дружину боевиков. Под псевдонимом Григорий Логинов он стал членом исполкома Петербургского Совета, где подружился с Львом Троцким. 3 декабря 1905 года его схватила полиция на заседании Совета.
Летом Александр вышел из тюрьмы под залог и стал вместе с Леонидом Красиным возить транспорты с оружием через финскую границу. В октябре 1906 года Серебровский явился на армейский призыв. Его отправили служить во Владивосток, где он принял участие в восстании на крейсере «Грозящий». В октябре 1907 года мятежника списали в дисциплинарный батальон. Через год он дезертировал из армии и перебрался в Брюссель.
В эмиграции Серебровский получил диплом инженера-механика. Затем он вернулся в Россию и работал на заводе Бромлея в Петербурге. В сентябре 1913 года последовал новый арест и высылка из центральных губерний. Когда началась германская война, Серебровского призвали в армию рядовым солдатом. Однако фирма «Крулль» выхлопотала его для работы на оборонном предприятии в Ревеле. В марте 1917 года он вернулся в Петербург помощником технического директора завода Людвига Нобиля, стал патриотом и нарядился в генеральскую форму. К январю 1918 года Серебровский уже состоял в правлении национализированного Путиловского завода.
В августе Красин взял его к себе заместителем в Чрезвычайную комиссию по снабжению Красной армии. С тех пор Серебровский прочно обосновался в советской элите. С марта 1919 года он комиссар, а потом начальник военных сообщений Южного фронта. До 1920 года инженер служил начальником Центрального правления артиллерийских заводов в Москве. С мая 1920 года он переехал в Баку председателем «Азнефти».
В 1926 году Серебровский вернулся в Москву председателем Всероссийского нефтяного синдиката. Вскоре Серебровский был назначен заместителем председателя ВСНХ, а затем начальником Всероссийского треста «Главзолото» [19].
Горное оборудование для отрасли производил завод им. Куйбышева в Иркутске. Однако Серебровский поощрял старательские артели, которые обходились без сложных механизмов. Поэтому начальник «Главзолота» считал ошибочным решение ЦК ВКП(б) о сооружении машиностроительного завода в Красноярске. В декабре 1934 года он посоветовал Субботину вполовину сократить строительную программу, поскольку у треста нет средств [20]. Первый вариант завода стоил 120 млн. рублей, затем смету сократили до 70 млн. рублей, а вскоре ее урезали еще на 20 миллионов [21].
В марте 1935 года Субботина вызвал нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе и поручил ему соорудить вагоностроительный завод на базе «Красмаша». Трест «Трансмаш» пообещал красмашевцам крупные инвестиции с тем, чтобы получить первые вагоны к концу 1936 года.
Теперь не узнать, кто придумал использовать деньги «Вагонпрома» для завершения строительства завода «Главзолота». Субботин просил на новый завод 29 млн. рублей. Между тем, «Вагонпром» за 2 года ассигновал только 20 млн. рублей. Эти средства Субботин использовал на нужды своего завода. Оборотистый директор решился не делать вагоны, пока трест не даст ему всю сумму. В 1936 году «Вагонпром» задержал платежи, тогда красмашевцы законсервировали вагонную линию.
Заводской финансовой частью заведовал Григорий Берлин. До революции он возглавлял акционерное общество «Сибирмонгол» в Иркутске. В 1925 году бывший предприниматель нелегально бежал в Харбин, но спустя пять лет вернулся в СССР и до лета 1935 года заведовал финотделом МОСПО. Затем Серебровский рекомендовал его директору «Красмаша».
Ему приходилось скрывать в отчетности финансирование строительства внетитульных объектов, расписывая суммы по другим статьям. На постоянные жалобы Берлина директор Субботин лишь отшучивался: «Вы старый делец, а все же большой трус. Берите пример с меня. Я делаю и не боюсь. Ну и что, если снимут голову» [22].
Справка. Между тем, с лета 1936 года стройкой занимались следователи НКВД. Они собирали материалы технического характера. Заключение экспертизы подписал томский профессор Трапезников. 22 января 1937 года справку «О состоянии строительства Красноярского машиностроительного завода» передали в горком партии.
Следователи считали, что завод строится вредительскими методами. Субботин заверял о полной готовности завода. На самом деле работали только ремонтно-механический, модельный и чугунолитейный цехи, обслуживая нужды строительства. В остальных цехах к январю 1937 года велись строительные работы и монтаж оборудования. Почти все объекты строили из кирпича третьего сорта. Стены легко пробивались при установке отопительных батарей и электропроводки. Строительство и монтаж оборудования начинали без смет и проектов. Почти всю электропроводку проложили с грубейшими нарушениями. Из-за короткого замыкания горели леса «Вагонстроя», столбы электропередачи, рабочий клуб, модельный и ремонтный цехи, жилые бараки.
Заработную плату рабочим и служащим задерживали по 2 месяца, что вызывало текучесть кадров. Система учета позволяла прорабам и начальникам цехов показывать выработку из уже затраченных средств. Оперативный отдел вел двойные книги. Поэтому все работы велись со значительным перерасходом средств.
По распоряжению главного инженера Ермилова и начальника техотдела Раввина конструкторы занизили мощность вентиляции в гараже, кузнечном и сталелитейном цехах. Поэтому отравления рабочих носили массовый характер. В автопарке сделали две вытяжки только после вмешательства спецслужб. Тогда же запустили два бездействовавших вентилятора в чугунолитейном цехе.
По мнению чекистов, приведенные факты не исчерпывали деятельности вредительской организации. Некоторые эпизоды саботажа уже подтвердили арестованные заводчане [23].
Газогенераторы. Молодая советская индустрия задыхалась от дефицита энергоносителей. Между тем, еще со времен Первой мировой войны, европейская промышленность и транспорт использовали в качестве топлива газ. С появлением Седова на «Красмаше» родилась идея создать газогенераторный двигатель для речных судов и наладить его серийное производство. Кроме того, директор Субботин хотел построить большую газогенераторную станцию для снабжения топливом временных печей.
Седов взялся изготовить газогенераторы разных типов и определить наиболее пригодный для речных судов. Он подготовил чертежи агрегатов. Рабочие из бригады мастера Бориса Рогозова сделали 6 двигателей и 8 февраля 1936 года начали их обкатку. Работой Седова заинтересовались специалисты с иркутского завода им. Куйбышева. Телегин отправил иркутянам несколько актов испытаний газогенераторов. Те прислали положительный отзыв, но указали на слабость теоретической базы проекта [24].
Однажды вечером в конце марта 1936 года дежурный по станции мастер Рогозов ушел домой, забыв перекрыть кран газификатора. Пустой цех медленно наполнился газом. Позднее начальник пожарной охраны рассказал следователям, что часов в 10-11 вечера его команду вызвали в ремонтно-механический цех. Там он застал кучку рабочих подле раскрытых ворот цеха, через которые валил дым. Он послал машину за инженером. Сергей немедленно приехал, надел противогаз и включил вентилятор. Дым быстро рассосался, но у пожарных потом еще сутки болели головы от угара [25].
Сразу на происшествие не обратили внимание. К задымленности помещений все давно привыкли, поскольку цеха строили аврально и до вентиляции руки не доходили. Телегин потребовал установить в газогенераторном отделении РМЦ более мощный вентилятор, что вскоре было исполнено [26].
В июне 1936 года Седова арестовали. Его обвинили во вредительстве и подготовке диверсии. Чекисты утверждали, что газогенераторное производство затеяли специально под Седова, а он выпускал исключительно вредительскую продукцию [27].
Узнав об аресте Седова, Субботин сразу послал радиотелеграмму Серебровскому. Он просил ходатайствовать в Москве, чтобы Седова отпустили, как хорошего специалиста и нужного для завода человека [28]. Без доцента Седова испытательные работы остановились.
Когда Сергея арестовали, его жена Генриетта Рубинштейн была на шестом месяце беременности. Молодой женщине пришлось часами простаивать под стенами тюрьмы, прозванной народом «Белый лебедь». Арестант украдкой перекликался с женой сквозь решетку. Однажды он крикнул: «Возвращайся в Москву, меня завтра увозят». На следующий день незнакомый голос ей подтвердил: «Отправили твоего Седова».
Генриетта одна вернулась к
родителям, а в августе родила дочь Юлию.
Следующий год начался с мучительного
ожидания. Незадолго перед ее арестом из
Сухановской тюрьмы дошла последняя записка
от Сергея.
Генриетту продержали 10 лет в колымских лагерях. Затем она прожила на поселении вместе с новым мужем до 1960 года. Они вместе перебрались в Таллинн, умерли летом 1987 года и были похоронены в один день [29].
Арест Седова совпал с подготовкой Зиновьевского процесса, давшего старт новому витку массовых чисток.
Летом 1934 года Троцкий с женой скрывался в деревушке под Греноблем. Они жили без охранников и секретарей, не принимали посетителей и получали корреспонденцию только дважды в месяц. 1 декабря радио принесло известие о гибели Сергея Кирова. Троцкий сразу угадал закулисную провокацию и предсказал кровавые чистки [30].
Кировские чистки. В январе 1935 года в Красноярск пришло закрытое письмо ЦК ВКП(б) «Уроки событий, связанных со злодейским убийством тов. Кирова». В нем говорилось, что троцкистов и зиновьевцев надо уничтожить, как белогвардейцев [31]. Секретарь крайкома Павел Акулинушкин отправил письмо в райкомы, откуда пришли формальные резолюции «классовой ненависти». Тогда опытный чистильщик заставил повторить собрания [32].
Первый улов составил 57 бывших оппозиционеров. Среди них 26 ссыльных активистов и 4 местных бунтаря, которые не скрывали своей принадлежности к оппозиции. Троцкистское прошлое у 27 человек обнаружилось при сверке партийных документов [33].
В секретной информации горкома впервые прозвучало предупреждение Субботину. На закрытом партийном собрании строители жаловались на зажим критики и враждебные элементы в руководстве «Красмашстроя» [34].
Среди «враждебных элементов» на стройке работало свыше 200 бывших кулаков, ссыльных и уголовников. Некоторые из рецидивистов имели более 64 судимостей. Однако главной криминальной фигурой на стройке оказался Сергей Седов.
Сталин боялся мести разгромленной оппозиции. Его страхи подогревал секретарь ЦК Ежов. В начале февраля 1936 года нарком НКВД Генрих Ягода приказал ликвидировать троцкистско-зиновьевское подполье. 31 марта последовал его новый приказ о разоблачении двурушников и их связей. В конце мая Сталин решился отправить в дальние лагеря всех исключенных из партии и ссыльных оппозиционеров, а причастных к террору уничтожить.
Летом 1936 года Николай Ежов передал Сталину проект второго закрытого письма «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского блока». В нем партийцам сообщили, что двурушники свили бандитские гнезда в государственных и научных учреждениях. От рядовых членов партии потребовали разоблачить замаскированных врагов [35].
21 августа «Правда» опубликовала статью Юрия Пятакова «Беспощадно уничтожать презренных убийц и предателей». В «Известиях» откликнулся Карл Радек статьей «Троцкистско-зиновьевская банда и ее гетман – Троцкий». Даже стойкий троцкист Христиан Раковский стал умолять расстрелять фашистских агентов. Местная пресса с двухдневным опозданием публиковала содержание столичных передовиц. Заголовки отражали нарастание массового психоза. 20 августа выяснилось, что «Страна клеймит подлых убийц», 21 августа поднялся «Великий гнев народа», а 22 августа оказалось, что «Могуч и грозен гнев народный».
Погромная кампания идеологически обеспечила новое политическое судилище. 24 августа огласили смертный приговор Зиновьеву, Каменеву, Евдокимову, Бакаеву и другим подсудимым. Троцкого и его старшего сына Льва Седова распорядились арестовать в случае их появления на территории СССР [36].
Собрание актива. Красноярские партийцы обсудили письмо на закрытых собраниях, а итоги подвели на собрании городского актива 23—25 августа в Доме Красной армии. Секретарь крайкома Акулинушкин доложил о разгроме подпольного блока и предложил активистам разоблачить местных врагов.
Накануне актива в «Красноярском рабочем» появилась статья Борисова «Без самокритики нет бдительности». В ней содержалась резкая критика директора Субботина, который расставил чужих людей на важнейших участках строительства, где они творили свои черные дела, а сын Троцкого даже «экспериментировал» с газогенераторами [37].
На собрании актива редактор заводской многотиражки Никифоров перечислил всех заводчан, «приглашенных» в НКВД. Он заверил, что если бы они раньше узнали о происхождении Седова, то не потерпели бы его на стройке ни одного дня. В конце своей речи редактор подтвердил, что предприятие вытягивает план за счет перерасхода средств, а рабочие ругают коммунистов за задержки зарплаты [38].
Субботин начал ответную речь с обязательных идеологических штампов. Он призвал коммунистов не успокаиваться, когда пущена в расход кучка бандитов, посягавших на светлую жизнь, созданную партией Ленина-Сталина. Затем директор объяснил, что стройкой распоряжаются коммунисты и только на двух участках сохранились беспартийные, но их помощники состоят в партии. Стройка привлекает много народа, а между ним может затеряться и классовый враг. Так к ним «богом занесло» и ссыльного инженера Седова.
Под одобрительный смех зала директор начал каяться: «В течение четырех лет нас превозносят, никто не придет, не пошевелит, не набьет морду...» Дальше пошла совсем домашняя перебранка: «Тебе помогали, а ты не выполнял...», «А что ты злишься?» Субботин закончил свое выступление репликой: «Злее буду – это достоинство большевика злее быть на производстве» [39].
За ним взял слово заведующий культурно-пропагандистским отделом крайкома латыш Арнольд Эмолин. На его взгляд, Субботин потерял контроль над финансами и плохо боролся с врагами. Эмолин призвал «освободиться от всякой гнили, от всех врагов, которые пытаются бороться против партии и нашего вождя тов. Сталина» [40]. Секретарь Кировского райкома Губин добавил, что Субботин считает себя большим хозяином и забывает об обязанностях члена партии [41].
Однако на этот раз партийцы отпустили Субботина с легким испугом. 25 сентября его вызвали на заседание партийной коллегии КПК и объявили строгий выговор за притупление классовой бдительности и засорение строительства антисоветскими элементами [42].
Красный князь. Вся тяжесть общинного остракизма обрушилась на начальника железной дороги Ария Мирского. На самом деле его звали Юрий Константинович Кабахидзе. Он родился в 1890 году в семье грузинского князя, который был мировым судьей в Зугдиди. В 1912 году Юрий поступил в Московский университет. В начале войны он связался с меньшевиками-интернационалистами, потом вместе с ними перешел к большевикам. В конце 1917 года его избрали в правление Центрального союза московских городских рабочих, а в начале следующего года он стал депутатом Моссовета.
В июле 1918 года Арий подался добровольцем на красновский фронт. Осенью грузинский князь стал председателем Тамбовского губкома партии, командовал губернской ЧК и карательными войсками. В начале 1919 года его назначили членом Реввоенсовета Туркестанской армии. После взятия Уфы его перевели в 1-ю армию, с которой он дошел до Актюбинска.
В конце 1919 года Елена Стасова предложила ему выехать на нелегальную работу в Грузию. К его приезду тифлисское подполье было разгромлено, Мирского выдал провокатор, и он оказался в Метехском замке.
Весной 1920 года Арий завязал тайные переговоры с грузинским правительством. Меньшевистские лидеры искали соглашения с Россией. Мирский взялся проводить делегацию в Москву. В Ростове земляков встретил Серго Орджоникидзе и отправил в столицу к Сталину. Иосиф Сталин выслушал доклад Мирского и направил его вместе с ходоками в Народный комиссариат иностранных дел. В мае 1920 года Россия заключила с Грузией мирный договор на довольно выгодных условиях.
После этого авантюрного вояжа Мирский в составе русско-украинской делегации побывал в Варшаве. По возвращении его назначили помощником начальника бронесил республики, но в 1922 году отправили на курсы комсостава РККА, а затем отозвали на железнодорожный транспорт.
Крах блестящей карьеры Мирского, скорее всего, был связан со знаменитым «Грузинским делом». В 1922 году на мужской вечеринке Кабахидзе обозвал Серго «сталинским ишаком», а тот в ответ ударил его кулаком по лицу. Кабахидзе пожаловался в ЦКК, тогда в Грузию выехал Феликс Дзержинский со специальной комиссией. Он встал на сторону Орджоникидзе, оставив факт рукоприкладства без внимания. 12 декабря Владимир Ульянов выслушал доклад обрусевшего поляка, а на следующий день у него случились два тяжелейших припадка.
Ленин смог вернуться к «Грузинскому делу» только 30 декабря. По злой иронии судьбы, он продиктовал статью «К вопросу о национальностях или об “автономизации“», направленную против Сталина и Орджоникидзе, в день и час торжественного открытия 1-го Всесоюзного съезда Советов, где был провозглашен СССР. Не приглашенный на праздник Ульянов с горечью писал, что чиновного рукоприкладства нельзя оправдать никакими оскорблениями или провокациями.
Больной Ульянов хотел более внимательно ознакомиться с заявлением Кабахидзе, но в секретариате ему ответили, что бумага «затерялась» в ЦКК, председателем которого вскоре стал Орджоникидзе. Тогда вождь попросил Мдивани передать всем обиженным грузинам, что он целиком стоит на их стороне.
Тем временем Мирский связался с Троцким и его сторонниками. Он подписал программные заявления «46-ти», «83-х» и «13-ти», выступал на оппозиционных собраниях. Летом 1925 года его уволили с должности зампреда правления Московско-Курской дороги и исключили из компартии. Формальным предлогом послужило устройство им на «хлебную» должность своего дальнего родственника. Московская контрольная комиссия заменила ему исключение на строгий выговор. Однако Мирский продолжал апеллировать в ЦКК, где с помощью Воровского и Авеля Енукидзе отменили и этот выговор.
После разгона левацкой демонстрации на десятилетие Октября, его отправили директором на Забайкальскую дорогу. В апреле 1928 года он покаялся в Читинском окружкоме. В июле он снял подписи с программных документов оппозиции. В августе его дело разобрали на партколлегии ЦКК, где секретарь Емельян Ярославский объявил Мирскому прощение всех грехов.
В 1930 году капитулировавшего троцкиста на два года перевели начальником Северо-Кавказской дороги в Ростов и на год задержали в Ленинграде. В 1933 году Мирский вновь оказался на Забайкальской дороге. Затем кто-то из высоких покровителей зачислил его слушателем Военно-транспортной академии. Там он учился до февраля 1936 года, получив назначение в Красноярск [43].
Грузинский князь не прижился на берегах Енисея. Первый удар ему нанесли на закрытом собрании в Управлении дороги. Машинист Очередько заявил, что начальник окружил себя подхалимами и спровоцировал «драку» командного состава. Он предложил исключить Мирского из партии. Собрание единогласно поддержало это решение [44].
Поэтому на собрании городского актива Мирскому пришлось каяться во весь голос. Он начал издалека: «Товарищи, без чувства глубокого негодования, без чувства глубокого омерзения невозможно говорить о людях, которые докатились и сомкнулись с рядами контрреволюционного фашизма». Далее Мирский заявил, что последние 9 лет он готов зубами перегрызть горло любой троцкистской сволочи.
Из зала деловито спросили, кому перегрыз? Мирский пояснил, что на Забайкальской дороге он лично провалил несколько троцкистских групп и ему доверяет нарком Лазарь Каганович.
Начальник политотдела дороги Юдельзон засомневался в искренности его покаяния. Мирский слишком легко обзывал всех сволочами, чтобы ему верить. Зал подбадривал комиссара выкриками: «Правильно!», «Может, сволочь расшифровывается как „свой человек“?». Уполномоченный комиссии партийного контроля Хавкин рассказал, как «их сиятельство» крыл людей матом и распускал руки. В зале поднялся шум, кто-то выкрикнул: «А еще орден на груди носит!» [45]. Дальше всех зашел водник Руковишников. Он не сомневался, что в случае войны Мирский сдаст дорогу японцам. В ответ Мирский закричал, что всему есть предел, и гордо покинул собрание. В спину бывшему князю аплодировал весь зал [46].
На следующий день в газетах опубликовали смертный приговор левакам, и Мирскому пришлось бегом вернуться на собрание актива. От него уже шарахались его близкие сотрудники. Старого благодетеля поспешил предать управленец Сурвилло, который еще 12 лет назад служил под его началом. Сурвилло заявил, что начальник политуправления НКПС Росов и лично «железный нарком» Каганович отправили его в Красноярск, чтобы он следил за Мирским. Тот громко предупредил доносчика, что за такие слова придется отвечать [47].
В октябре 1936 года ЦК снял Мирского с работы. В декабре в его личном деле появилась жирная карандашная надпись: «Расформировать, как исключенного из партии за троцкизм» [48]. Затем в январе 1937 года Политбюро лишило его ордена [49]. Вероятно, к тому времени Мирского уже не было в живых.
Остроумова. Гибель Каменева стала грозным предупреждением Валентине Остроумовой. В сентябре 1936 года ее доклад заслушали на заседании бюро крайкома и похвалили за быстрый и грамотный обмен партийных документов. Однако члены бюро указали на сильную засоренность троцкистами аппарата управления «Главсевморпути» и лесокомбината. Остроумовой поручили чистку игарских управленцев [50].
В декабре 1936 года VIII Чрезвычайный съезд Советов СССР принял новую Конституцию. Она гарантировала всеобщее, равное и прямое избирательное право при тайном голосовании за кандидатов. Ограничения снимались даже со служителей культа, бывших белогвардейцев и других категорий «лишенцев».
1937 год начался с шумной кампании, посвященной столетию со дня гибели Александра Пушкина. В юбилейных речах и газетных передовицах впервые зазвучали державные нотки, мало походившие на песни «альбатросов» мировой революции. В ходе кампании кремлевские идеологи завершили строительство доктрины сталинизма. Народу разъяснили, что ленинизм является законным наследником всей русской культуры, а его целиком унаследовал Сталин, который любит все русское. Под этим знаменем «Кремлевский горец» добил остатки левой и правой оппозиции, провел декоративные выборы в Верховный Совет.
Смерть Серго. Роковую роль в судьбе директора Субботина сыграл Андрей Губин. Он родился в сентябре 1899 года под Саратовом. В 1919 году вступил в партию, учился в коммунистическом университете им. Свердлова. Потом его отправили на комсомольскую работу на Ставрополье. Там Андрей перебрался под крыло спецслужб. В 1932—1933 году он служил начальником отдела кадров ПП ОГПУ по Центрально-Черноземной области. Но в 1934 году чекиста отозвали на курсы марксизма-ленинизма при ЦК. В октябре 1935 года Губина прислали в Красноярский крайком, где до июня 1936 года его продержали рядовым инструктором, а затем направили секретарем в Кировский райком [51].
Его сигналы беспокоили краевую верхушку. Субботин был человеком «своего круга», но защищать «троцкиста» было опасно. Поэтому 11 января 1937 года второй секретарь крайкома Семен Голюдов распорядился срочно проверить материалы о зажиме самокритики и недопустимом отношении Субботина к врагам партии. Секретарь горкома Максим Степанов взялся изучить вопрос и доложить на заседании бюро. При этом аппаратчики одернули Губина, посоветовав чаще посещать заводские цеха [52].
Тем временем в горком поступила секретная докладная записка «О состоянии Красноярского ПВРЗ». Ее подписали начальник УНКВД старший майор Анс Залпетер и начальник технического отдела старший лейтенант Гуминский. Они считали, что завод не выполняет плана из-за вредительства.
За 5 лет служба безопасности арестовала на заводе 82 троцкиста. В 1932 году чекисты раскрыли подпольную группу из 13 человек и успокоились. Но в январе 1936 года нарком Каганович приказал считать диверсантами всех аварийщиков и нарушителей дисциплины на транспорте. Поэтому в декабре 1935 – январе 1936 годов сотрудники НКВД ликвидировали конспиративную сеть из 17 человек и три «боевки» из 17 диверсантов. В июле они разоблачили банду Осташенко, а в сентябре нашли целую подрывную организацию из 23 человек. Чекисты уверяли, что подпольем руководил брат члена Политбюро, бывший редактор «Труда» Владимир Косиор, который отбывал ссылку в Минусинске за участие в группе «Демократический централизм».
Из пойманных троцкистов 52 осудили на различные сроки, дела на 17 человек передали в военную коллегию Верховного суда и 13 вредителей оставались под следствием. Кроме того, 118 антисоветчиков удалили из коллектива ПВРЗ в административном порядке. Вместе с тем чекисты констатировали, что изъятия врагов не стабилизировали работы завода [53].
Вскоре в столице прошел процесс Пятакова, а на «Красмаше» состоялся погромный митинг. Там рабочие проклинали сына Троцкого, который хотел их отравить газом, и громко одобряли расправу с крупными московскими чиновниками [54].
После заводского митинга Губин не стал дожидаться решения крайкома и 28 января устроил бурное заседание бюро Кировского райкома. В резолюции говорилось, что «Субботин сконцентрировал вокруг себя целую группу троцкистов и классово враждебных элементов, которые вели подрывную, вредительскую и контрреволюционную работу. Субботин сомкнулся с этой троцкистской и вредительской сворой, создавал им особые условия. Будучи непосредственно связан с вредительской группой на „Красмашстрое“, проводил линию двурушничества, обманывал партию, скрывал действительное положение на заводе, давая фиктивные данные о выполнении промфинплана». Директора вывели из состава бюро и отобрали у него партийный билет.
Субботин сообщил об этом Серго Орджоникидзе. Тот ответил телефонным звонком, который транслировали по заводской сети. Нарком успокоил директора и пообещал вернуть партийный билет [55]. После этого звонка Голюдов и Степанов решились осадить дерзкого райкомовца. В начале февраля завод посетила комиссия «Главзолота». Краевые аппаратчики заслушали их выводы, констатировали полное отсутствие вредительства и отдали партбилет Субботину [56].
Вдруг 19 февраля народу объявили, что Орджоникидзе скоропостижно скончался от разрыва сердца. Ему устроили пышные похороны у Кремлёвской стены, но до сих пор достоверно не известно, сам он застрелился или был убит. По одной из версий, Орджоникидзе собирался на пленуме остановить погром его капитанов индустрии, опираясь на материалы комиссии, побывавшей на «Красмаше».
Пленум. С 23 февраля по 2 марта прошел печально знаменитый Пленум ЦК, откуда либеральных коммунистов, Николая Бухарина и Алексея Рыкова, увели в лубянские подвалы. На заседании Пленума Сталин резко критиковал начальников, которые подбирали себе команды по признаку личной преданности, приятельства и землячества. Эти верные сотрудники помогали своим шефам обособиться от местных жителей и распоряжений ЦК. С другой стороны, Генеральный секретарь хвалил за грамотность и честность «маленьких людей», которым враги закрыли дорогу к большой карьере.
Сталин объявил «кадровую революцию», развязав Ежову руки для массовых репрессий. Российские правители не раз обращались к народу для расправы с разными ветвями бюрократического аппарата. Партийная структура сразу затрещала по швам, а из темных низов рванулись вверх новые коноводы. Вскоре погибло более 70 процентов участников февральско-мартовского Пленума.
В новой ситуации второй секретарь крайкома Голюдов попытался отгородиться от красмашевской истории. Он направил в ЦК отчет о работе крайкома за июль—декабрь 1936 года. В нем сообщил, что «Красмашвагонстрой» не справился с заданием из-за вредительства троцкистов во главе с Сергеем Седовым. При этом директор Субботин покрывал контрреволюционеров, но крайком проявил бдительность, выведя его из состава Пленума [57].
Вернувшись из Москвы, Акулинушкин 16—19 марта провел пленум крайкома, где рассказал столичные новости. Партийцы не приготовились к новой смертельной драке. На заседаниях еще витал дух товарищества, но это было затишьем перед бурей.
Первым нарушил благодушное настроение Андрей Губин, обвинив Субботина в сознательном подборе и защите вредителей. На заводе уже арестовали 15 вредителей и выгнали более 100 социально чуждых элементов. Хотя ЦК заставил вернуть Субботину партийный билет, Губин требовал не тянуть волынку и поддержать исключение Субботина.
Задетый Акулинушкин спросил его, почему райком обвиняют в разложении заводского коллектива? Губин попытался оправдаться, но Голюдов раздраженно объявил: «Кончай, время вышло» [58].
Против Губина резко выступил начальник пароходства П.М. Мещеряков. Его бесило, как райкомовский «мотивы разносит». Речника больше беспокоило прожектерство аппаратчиков, мечтавших об увеличении прекрасных цехов, акваторий и аудиторий без финансовых вложений [59].
Следом сельский партиец Тараканов высказал опасение, что они раскачали народ погромными кампаниями, и это им даром не пройдет. Теперь если у колхозника что-то неладно на конюшне, он начинает искать классового врага [60].
Его поддержал секретарь горкома Степанов. Из спецсообщения он узнал, как в железнодорожной больнице плотник Иванов авторитетно заявил: «Все начальники, а вместе с ними и коммунисты, прохвосты, мошенники и самоснабженцы» [61].
Участники пленума обвинили Остроумову в подхалимстве по отношению к краевым вождям. Валентина оправдывалась, что всегда старается привлечь внимание к Северу, а вымпел с приветствием на пароход с начальством сбросила по обычаю полярников [62].
Секретарь КПК Горшков начал перестраиваться раньше прочих. Он восстановил в партии рабочего стеклозавода товарища Шиклина, которого исключили за ходатайство о пересмотре расценок. Горшков похвалил этого коммуниста за принципиальность и посоветовал администраторам не дожидаться общего недовольства рабочих [63].
В заключение участники пленума призвали всех партийцев усилить бдительность, чтобы уничтожить остаток троцкистов, правых реставраторов капитализма и прочих двурушников [64].
Затем крайкомовцы провели собрание городского партактива. Верхушка еще контролировала положение и нажимала на низовых аппаратчиков. Семен Голюдов под одобрительные выкрики и смех зала обозвал Губина зазнайкой, чванливым и вредным человеком. Ему надо для сближения с рабочими переселиться на правый берег. Губин резонно ответил, что будет жить там, где ему больше нравится. Из зала закричали: «Вельможа!», «Это зазнайство, недостойное большевика!» [65].
Акулинушкин не стал публично защищать Субботина, потерявшего своих высоких покровителей. Он даже высказал осторожную самокритику. Недавно строители хотели присвоить его имя хакасской гидростанции, но он отказался [66].
Следом секретарь Голюдов отчитал секретаря Игарского горкома Валентину Остроумову. Она не вдумалась в решения Пленума ЦК и слабо вскрывала свои недостатки. Из публики закричали: «Звону у нее много, а самокритика зажата!» [67].
Вскоре члены игарской парткомиссии подвергли резкой критике методы руководства секретаря горкома Остроумовой. Ее ругали за командование и бездушное отношение к отдельным членам партии. Участники собрания не избрали Остроумову в состав городского комитета и решили вывести ее из членов пленума крайкома.
Вероятно, причина недовольства партийцев заключалась в том, что Остроумова слишком усердно взялась чистить управленческий аппарат ГУСМП от врагов. Говорят, что один из несправедливо обиженных коммунистов застрелился, и эту смерть Валентине не простили.
27 апреля скандальную ситуацию обсудили члены бюро крайкома во главе с Акулинушкиным и приняли резолюцию «Об ошибках Игарского горкома ВКП(б) и газеты „Большевик Заполярья“. В ней содержится резкая критика, но Остроумову пока не обвиняли в причастности к контрреволюционному троцкизму. 7 мая в протоколах заседаний бюро появилась запись о приобретении для тов. Остроумовой двух путевок для лечения на курорте [68]. Валентина выехала в Москву и в Игарку больше не вернулась.
Гибель крестьянской армии. В кулуарах пленума Акулинушкин поделился с доверенными секретарями секретной информацией. Его принял Николай Ежов и дал установку кончать с правыми, но запретил исключать из партии без санкции спецслужб. Залпетер подтвердил эту директиву и пообещал быстро подготовить необходимые инструкции.
В перерывах между заседаниями актива секретарь Абанского райкома Шахновский настойчиво спрашивал секретаря крайкома и начальника УНКВД, как ему быть с бывшими красными партизанами и их вожаком Будой. Начальство приказало райкомовцу пока не высовываться и терпеливо ждать своего часа.
Через 8 дней секретарь Тасеевского райкома Кулашников прислал в крайком телеграмму, в которой заявил, что больше он терпеть не может. Переждав еще неделю, райкомовец кинулся на свой страх и риск громить бывших повстанцев. Первыми его жертвами стали 60 крестьян [69].
Эта история началась вскоре после колчаковского переворота. Председатель Тасеевского волостного исполкома большевик Василий Яковенко подготовил восстание. Повстанцы объединились в крестьянскую армию под командованием Николая Буды. 24 июля 1919 года они разбили регулярные части колчаковцев. В январе 1920 года партизаны соединились с 30-й дивизией и в составе 5-й армии дошли до Байкала. Потом сибиряки штурмовали Перекоп и в Приазовье добивали крестьянских повстанцев из армии Нестора Махно.
После демобилизации партизаны вернулись к крестьянскому труду. Мужицкая сноровка и партизанские льготы помогли им сколотить крепкие хозяйства. Бывшие полевые командиры осели в краевом и районных управленческих аппаратах. Василия Яковенко заметил председатель Совнаркома Владимир Ульянов и назначил наркомом земледелия республики. Затем он был наркомом соцобеспечения РСФСР, членом Комитета содействия народам северных окраин при ВЦИКе, работал на ответственных должностях в Госплане.
В январе 1928 года в Красноярск приехал Сталин и приказал реквизировать хлеб у крестьян, отказавшихся его сдавать по твердым расценкам. После первых реквизиций на селе разгорелась скрытая гражданская война. В свою очередь нарком Яковенко посетил родную деревню, где разъяснил землякам ошибочность политики насильственной коллективизации и раскулачивания [70].
Крестьянский протест выплеснулся 4 июня 1931 года на сходе жителей деревни Рассол. Восстание быстро распространилось на Дзержинский, Тасеевский и Абанский районы. Бывшие партизаны во главе с прежними командирами двинулись на Канск.
Власти оцепили повстанческие районы регулярными войсками и частями особого назначения. Из Красноярска приехал Николай Буда. Он от имени правительства пообещал землякам полную амнистию и расследование перегибов. Часть повстанцев поверила крестьянскому вожаку, спрятала оружие и разошлась по домам. Другие крестьяне приняли бой с карателями под деревнями Рассол, Батов и Борки.
Победители отправили активистов в концлагеря, а ненадежных жителей целыми деревеньками переселили в Забайкалье. Проявивших лояльность партизанских ветеранов тогда не тронули. Но они не нравились секретарям Дзержинского и Тасеевского райкомов Иршкову и Кулашникову, которые считали их махновцами. Летом 1936 года Кулашников вооружился протоколами закрытых собраний, в сентябре направил секретную записку в крайком, а затем начал бомбить его телеграммами.
Осенью начались аресты среди командного состава крестьянской армии. Вскоре бывший нарком Яковенко подтвердил следователям, что направлял в Сибирь директивы о подготовке кулацких восстаний [71].
Главарем повстанцев оказался Николай Буда, который заведовал приемной председателя крайисполкома. Позднее новый секретарь крайкома С.М. Соболев уверял, что Буда вместе с верхушкой кулацких повстанцев продался японской разведке. Более правдоподобно выглядит другая версия. В марте 1936 года Буда дал положительную характеристику своему армейскому сослуживцу Лапину, которая не спасла его от ареста. Буда покаялся КПК, что не знал темного прошлого своего боевого товарища. Его строго предупредили и не погасили старого партийного взыскания [72]. Тогда бывший командарм запил «горькую». 17 апреля его арестовали, а в письменном столе нашли 200 завалявшихся крестьянских жалоб [73].
Не покорившихся адмиралу Колчаку ветеранов партизанского движения расстреляли 30 октября 1937 года. На смертный приговор каждому красному командиру у судей уходило от 15 до 45 минут [74].
Сталин умело манипулировал массовым сознанием и различными элементами бюрократического аппарата. Однако главную роль в кадровой революции он отводил органам государственной безопасности.
Первый начальник. Спецслужбы
нового края возглавил Карп Александрович
Павлов. Он родился в 1895 году в семье
смоленского железнодорожника. Карп окончил
3 класса сельской школы, а затем 5 лет учился
в ремесленном училище. В 1915 году его
призвали в телеграфную роту крепости
Свеаборг. Там в июне 1917 года Карп вступил в
компартию. В октябре он перебрался в
Петроград, а в декабре его назначили
комиссаром телеграфа НКПС.
В Гражданскую войну Павлов служил в прифронтовых ЧК и в особом отделе 5-й армии, с которой дошел до Иркутска. После войны он служил в Башкирии и Западной Сибири. Затем сменил Курск на Гомель, оттуда подался на Ставрополье, далее в Чечню, а потом на Дон. В 1930 году Карпа назначили начальником оперсектора Шахтинского ГПУ. После служил в Пятигорске.
В сентябре 1932 года Карпа отправили в Восточно-Сибирский край. В июле 1934 года он стал заместителем начальника УНКВД края и начальником отдела ОГПУ Красноярска. В декабре ему поручили организовать спецслужбы нового края [75].
Павлов был опытным сотрудником. Летом 1935 года он вполне реально оценивал обстановку в крае. По его сведениям, военные проступки и бандитизм составляли по 0,2 процента от всех преступлений, диверсии — 0,4 процента, шпионаж — 0,6 процента, а повстанческие организации — 0,9 процента. В то же время агитация против колхозов выросла до 24 процентов, саботаж сельхозкампаний — до 25 процентов, а хищения государственного имущества — до 28 процентов. Остальные 20,7 процента приходились на служебные и бытовые преступления [76].
В ноябре 1935 года Павлову присвоили звание старшего майора госбезопасности, что приравнивалось к воинскому званию генерала. В октябре 1936 года Политбюро утвердило Павлова заместителем начальника управления НКВД Азово-Черноморского края. В июне 1937 года его выдвинули на должность наркома внутренних дел Крымской АССР [77]. Однако в октябре Павлова отправили на Колыму командовать «Дальстроем». Перед войной он стал заместителем начальника ГУЛАГа, курировал строительство заводов и шахт. В годы войны он сначала командовал «Главоборонстроем» НКВД, а потом ГУШОСДОРом МВД СССР.
После войны Карп вышел на пенсию. В 1948 году он добился назначения начальником «Волгодонстроя». Однако спустя год его отправили на покой. После осуждения культа личности на XX съезде Карп Павлов застрелился [78].
Латышский стрелок. После него место начальника УНКВД занял Анс Карлович Залпетер. Этот латыш родился в 1899 году в имении Баркланы Ковенской губернии. Он окончил рижскую гимназию. В декабре 1918 года Анс ушел из дома с латышскими стрелками. Вскоре он записался в компартию и занялся военной разведкой. В июне 1920 года Залпетер уже был начальником сектора информации особого отдела 11 Петроградской дивизии, откуда его перевели в Петроградскую губЧК.
В 1921 году Залпетера перебросили на Кавказ помощником начальника осведомительного отдела штаба армии. Потом Анс стал уполномоченным по шпионажу Закавказской ЧК. В 1924 году он командовал восточным отделом ПП ОГПУ по ЗСФСР и Закавказской ЧК.
В 1925–1928 годах Залпетер служил начальником контрразведывательного отдела ЧК Грузии, которой командовал Лаврентий Берия. Грозный начальник отчаянно интриговал и, по мнению подчиненных, запустил оперативную работу. Залпетер пожаловался на него начальнику Закавказского ГПУ Павлуновскому, который обрадовался компромату на своего подчиненного. Однако после ведомственной склоки Берия занял должность Павлуновского, а Залпетеру пришлось покинуть Закавказье [79].
Анса отправили в Новосибирск, где он возглавил КРО ОГПУ по Сибирскому краю. Там ему вручили орден Красного Знамени. После разделения Сибирского края он возглавил особый отдел ОГПУ по Западно-Сибирскому краю. В январе 1931 года его понизили в должности, переведя заместителем начальника особого отдела. Однако в марте 1932 года Залпетера назначили в Белоруссию, где он дослужился до должности заместителя наркома внутренних дел республики.
После убийства Кирова Залпетера вызвали в Ленинград, где он служил начальником особого отдела областного УНКВД и военного округа. Затем в августе 1935 года его опять отправили в Сибирь заместителем начальника УНКВД Западно-Сибирского края. Там ему присвоили звание старшего майора государственной безопасности.
В сентябре 1936 года Залпетера перевели с повышением в должности в Красноярский край [80]. Он быстро подчистил заводских «вредителей», и в апреле 1937 года Николай Ежов назначил его своим заместителем, а вскоре наградил орденом Ленина и поставил начальником 2-го отдела ГУГБ НКВД СССР. Однако в январе 1938 года его перевели в кадровый резерв, а в марте отправили на строительство Куйбышевского гидроузла [81]. Там ему нашли мелкую должность в Самарском исправительно-трудовом лагере.
22 мая 1938 года Анса Залпетера арестовали, а 4 марта 1939 года расстреляли, кремировали и зарыли пепел в братскую могилу на кладбище за Донским монастырем [82]. Новый нарком НКВД Лаврентий Берия не забывал старых обид.
Выдвиженец. Владимира Крестьянкина на должность заместителя начальника УНКВД выдвинул нарком Ежов. Капитан госбезопасности охотно занимался заводскими делами. В начале 1936 года он считал, что технических аварий на производстве не избежать без повышения квалификации кадров [83]. В конце года за служебной халатностью он уже искал саботаж троцкистов [84].
Весной 1937 года Крестьянкин опрометчиво заступился за директора промбанка Колпакова, которого исключили из партии как вредителя. Тем временем арестовали следователя Лидию Востинскую. Она в юности боролась с колчаковцами, а с 1920 года состояла в компартии и служила в органах ВЧК—ГПУ. Коллеги обвинили ее в том, что она «смазывает» «вредительские» дела. Потом показания Востинской фальсифицировали и от ее имени обвинили группу сотрудников во главе с Крестьянкиным в принадлежности к подпольной организации правых [85]. 20 июня его арестовали, а 5 июля исключили из партии с ярлыком предателя и врага народа [86]. Войтинскую приговорили к расстрелу в июле 1938 года.
Охранник. В апреле 1937 года в Красноярске появился старший майор госбезопасности Фома Акимович Леонюк с орденом Красного Знамени на груди. Он родился в 1892 году в семье русского крестьянина Гродненской губернии. Ему удалось окончить лишь 3 класса сельской школы. Фома работал лесорубом и молотобойцем.
В 1913 году Фому призвали в армию, где он два года служил в конвойной команде. Революция открыла ему путь к карьере. В ноябре 1917 года Леонюк стал секретарем отдела юстиции исполкома Западной области. В марте 1918 года он уже возглавил ЧК Оршанского уезда. Через год Леонюк недолго командовал особым отделом Могилевской губЧК, затем был председателем Гомельской губЧК, а после служил зампредом ЧК Екатеринославской губернии.
После войны Леонюка перебросили в Николаев, потом на Волынь, а оттуда в Донецкую губернию. К апрелю 1932 года дослужился до должности зампреда ГПУ Украинской республики, а потом два года командовал спецслужбами в Одесской области. В апреле 1935 года Леонюк возглавил Куйбышевское управление НКВД.
В конце декабря 1936 года его перевели в Красноярск [87]. Хотя Фома был знаком с Акулинушкиным и Рещиковым по Одессе, местная элита не приняла его в свой круг. Леонюку оставалось только посылать рапорты на них в центральный аппарат. В конце июля 1937 года Леонюк держался победителем. Фашистские наймиты ему быстро признались, как нарочно разваливали советское хозяйство. Он призвал всех большевиков стать активными чекистами [88].
В октябре 1937 года Леонюка назначили помощником начальника ГУЛАГа. Через полгода он занял должность заместителя начальника ГУЛАГа. В начале войны он строил оборонительные сооружения. Потом в июне 1943 года его вдруг перевели на должность начальника отдела по борьбе с детской беспризорностью, где он прослужил до 50-х годов. За войну Фому Леонюка наградили еще 5-ю орденами и присвоили звание генерал-майора.
После смерти Сталина Леонюк занялся детскими исправительными колониями. Однако в мае 1954 года его уволили. Спустя два года военная коллегия Верховного суда СССР вынесла частное определение о привлечении к ответственности бывших руководителей УНКВД Красноярского края [89]. Фома был лишен звания, как «дискредитировавший себя за время работы в органах и недостойный в связи с этим высокого звания генерала» [90]. До 1967 года Леонюк тихо жил на пенсии и умер в новогоднюю ночь.
Секретный сотрудник. В августе 1937 года Политбюро направило в Восточно-Сибирское областное управление Дмитрия Гречихина [91]. Однако направленец не добрался до Иркутска, а в сентябре уже командовал Красноярским управлением НКВД [92].
Дмитрий Гречихин родился в 1903 году в селе Наволоки Владимирской губернии. Он окончил 3 класса школы второй ступени. С 16 лет пошел служить конторщиком в райсобес. Там он вступил в компартию и стал секретарем партячейки текстильной фабрики. В 17 лет Дмитрий стал милиционером, а затем перешел служить в ЧК Кинешмы. Однако в январе 1922 года Гречихин вернулся на фабрику, где работал в профкоме, вероятно, не теряя связи со спецслужбами.
Спустя 6 лет Гречихин вернулся в ГПУ [93]. Через полтора года его назначили начальником ИНФО Костромского ГПУ. Еще через год Дмитрия перевели в Ивановскую область, а затем отправили в Западно-Сибирский край. В Сибири ему удалось сделать стремительную карьеру. В марте 1936 года Гречихину присвоили звание лейтенанта, в декабре старшего лейтенанта, а летом 1937 года капитана госбезопасности.
К ноябрю 1937 года Гречихин наловил целую банду врагов, получил орден Красной Звезды и стал кандидатом в депутаты Верховного совета от Енисейского избирательного округа. В феврале 1938 года его отправили в Одессу, а потом в Киев. Там летом 1938 года ему присвоили звание майора и поставили исполнять обязанности заместителя наркома внутренних дел Украины. Осенью Гречихин возглавил Ростовское управление НКВД, но там его карьера оборвалась. Чекиста арестовали и расстреляли в феврале 1939 года. По ходатайству родственников дело Гречихина пересматривалось в 1989 году, но в посмертной реабилитации им было категорически отказано [94].
Земляк. Виктор Журавлёв не руководил Красноярским управлением НКВД, но именно здесь началась его головокружительная карьера. На самом деле его звали Филиппом. Он родился 14 ноября 1901 года в селе Имисское Минусинского уезда Енисейской губернии [95]. Филипп проучился в школе 3 года. В 14 лет он уже нанялся рабочим на рыбные промыслы.
В октябре 1919 года Филипп вместе с другими красными повстанцами влился в армию Кравченко-Щетинкина. После взятия Красноярска Реввоенсовет 5-й армии направил командира роты Журавлёва учиться в Омскую военную школу. После ее окончания его рекомендовали в органы ВЧК—ГПУ. Филипп 5 лет мотался по Омской губернии уполномоченным ЧК.
В Славгородском уезде он под видом белого офицера внедрился в банду. Тогда он и стал Виктором Павловичем. Вскоре белые повстанцы догадались, что к ним заслали лазутчика. На одной из сходок подозрение пало на Журавлёва. Тогда он выхватил револьвер, вышел в круг и закричал, что он сын русского офицера, сам офицер и не может допустить, чтобы его расстреляли как шпиона. Лучше пусть старший по званию офицер возьмет у него отцовский наган и застрелит его. Ему легче умереть, чем быть опозоренным. Всех поразил этот «благородный» порыв, и с Филиппа сняли подозрения [96]. За выполнение задания Виктора наградили золотыми часами.
В 1926 году Журавлёва перевели в Хакасию, а летом 1929 года в Барнаульский округ. В декабре 1929 года его вызвали в Новосибирск, где он до 1931 года служил в ОГПУ Сибирского края. Потом Журавлёв опять служил в Барнауле, а затем в Томске. Там ему присвоили звание старшего лейтенанта госбезопасности и наградили орденом Красной Звезды.
13 марта 1937 года Журавлева перевели в Красноярское управление НКВД, где он до сентября служил заместителем начальника секретно-политического отдела. Вероятно, он участвовал в расправе с местной элитой.
Нарком Ежов оценил его способности, присвоил ему звание капитана и послал командовать Куйбышевским управлением НКВД и особым отделом Приволжского военного округа. Там Журавлёв быстро подвел под расстрел опального члена Политбюро Павла Постышева. В феврале 1938 года Ежов послал своего выдвиженца в Иваново. Там Журавлёв принялся разматывать дело «Нового параллельного правотроцкистского центра». Подходящей кандидатурой в главари заговора ему показался Михаил Шрейдер.
В 1934–1937 годах он командовал ивановской милицией, а в начале 1938 года стал заместителем наркома НКВД Казахстана Станислава Реденса (свояка Сталина). Журавлёв арестовал сослуживцев Шрейдера, в том числе Фёдора Чангули, к тому времени служившего помощником начальника управления красноярских лагерей. Затем Ежов разрешил Журавлёву взять самого Шрейдера, которого по этапу доставили в Иваново.
К тому времени Журавлёв перебрался из Иваново в Москву. Он раньше других почуял опалу своего покровителя и написал Сталину, что нарком Ежов убивает честных людей и укрывает врагов народа. Генеральный секретарь использовал этот донос в циркулярном письме ЦК, где назвал Журавлёва бдительным чекистом, не побоявшимся обвинить могущественного Ежова в недостойном поведении. В награду Журавлёва произвели из капитанов сразу в старшие майоры, назначили начальником управления НКВД Московской области, а на XVIII съезде избрали кандидатом в члены ЦК. Журавлёв рвался в кресло наркома внутренних дел.
Всего за несколько месяцев нарком Ежов выгреб из спецслужб 14 тыс. сотрудников. Он мучился, что вокруг него одни враги, а он плохо вычистил карательный аппарат. Однако в сентябре 1938 года наркома перебросили на водный транспорт, а в конце января 1939 года арестовали. 4 февраля временщика казнили за шпионаж, предварительно ославив садистом, наркоманом и гомосексуалистом [97].
Тем временем опытный Шрейдер дал нелепые показания, что он обрезанный для конспирации немецкий шпион. Обрадованные карьеристы даже не пытались уличить его в обмане. Попав на Лубянку, Шрейдер предостерег Лаврентия Берию от провокации Журавлёва. Берия задумал ответную операцию против конкурента.
Шрейдер получил 10 лет за «служебную халатность», прямо из лагеря ушел на фронт, где кровью смыл судимость. Он умер в своей постели в 70-х годах, оставив весьма поучительные записки [98].
13 января 1939 года Журавлёва сняли с должности, но в июне отправили начальником Карагандинского лагеря. В сентябре 1943 года его наградили орденом «Знак Почета», но в марте 1944 года выгнали с должности за злоупотребление служебным положением. В июле 1944 года его отправили на Колыму, где он служил в «Дальстрое» до ноября 1946 года.
Журавлёв умер 1 декабря 1946 года при сомнительных обстоятельствах. По одной версии, он покончил жизнь самоубийством, а по другой — скоропостижно скончался по дороге в Москву [99]. Позднее его жена рассказывала, что на перроне в Хабаровске он встретил знакомого военного, с которым пошел в вагон-ресторан. Там они выпивали и мирно беседовали. Внезапно чекист упал и умер, а его собутыльник исчез. Среди пассажиров оказался врач, который сказал, что Журавлёва отравили.
Существует аппаратная байка, будто бы однажды Сталин спросил: «А где Журавлёв?» Ему ответили, что того нет в живых. Услышав ответ, Сталин вздохнул и сказал: «Жалко, дельный был малый» [100].
Красноярские чекисты защищали правящий режим и гибли вместе с отсеченными ветвями его властных группировок. По сведениям ветерана спецслужб Владимира Бушуева, в 1936—37 годах были репрессированы 24 сотрудника Красноярского управления НКВД [101]. Из руководителей управления был посмертно реабилитирован только Анс Залпетер.
После злодейского убийства Кирова волна массовых репрессий обрушилась на троцкистов и зиновьевцев, левых противников сталинского режима. Затем Генеральный секретарь направил гнев на правых коммунистов. Сталинцы провели мощную погромную кампанию, которая сломала хрупкий гражданский мир и обернулась массовыми репрессиями среди населения.
Кремлевские легаты. 9 июня 1937 года в Красноярск нагрянули секретарь КПК Матвей Шкирятов и ленинградец Сергей Соболев. Они прямо с вокзала поехали в управление НКВД. Там столичные эмиссары решили, что начальник управления Леонюк работал хорошо, но не смог опереться на местных партийцев и сигнализировал на них в центральный аппарат. До него красноярские чекисты арестовали всего двух инструкторов горкома и бывшего партизанского командарма Буду. Леонюк пожаловался приезжим, что хотел взять секретаря горкома Максима Степанова, но ему не разрешил Акулинушкин, который тащил горкомовца на должность своего заместителя в крайком.
После этого разговора командированные зашли в кабинет секретаря крайкома, где Соболев с порога протянул Акулинушкину ордер на арест Степанова. Павел замешкался, долго вздыхал, а потом подписал ордер. Со слов Шкирятова, Степанов «признался» на второй день допросов. Клубок его личных связей быстро размотался до самого Акулинушкина [102].
16 июня арестовали Александра Субботина, а на следующий день «Правда» опубликовала статью «Странная позиция Красноярского крайкома». Журналист Синцов писал о том, что сибирские партийцы восприняли арест нескольких аппаратчиков, как гром среди ясного неба. По его мнению, грязные вражьи следы вели в краевой комитет партии. Журналист недоумевал, почему секретарь Акулинушкин так слепо доверял многим врагам [103].
Далее события развивались с бешеной скоростью. Все летние протоколы и выписки бюро крайкома изрезаны, подклеены и переправлены разными чернилами. Акулинушкин задним числом исключил из партии врага народа Степанова и председателя горисполкома Н.Н. Балахонова [104]. 20 июня был арестован заместитель начальника управления НКВД Владимир Крестьянкин.
С другой стороны, секретные информаторы доносили о стремительном падении авторитета власти. 23 июня прошло скандальное заседание пленума сельсовета в пригородном селе Берёзовка. Крестьянские депутаты молча выслушали доклад о процессе Тухачевского. Затем встал местный фельдшер и авторитетно заявил: «Все партийцы жулики, в горкоме и крайкоме одни враги, а мы на них всех горбаться, корми их». Следом загалдели остальные мужики: «Куда ни кинь, везде клин. На „Красмаше“, ПВРЗ и горкоме одни вредители. Вот мы днем и ночью спину гнем, а субботины расхищают по 145 тыс. рублей» [105].
Тем временем в Кремле с 23 по 29
июня шел Пленум ЦК. Николай Ежов сообщил
цекистам о гигантском заговоре, который
завел страну на порог гражданской войны, и
потребовал себе чрезвычайных полномочий.
Против вакханалии террора выступили только
ветеран Коминтерна Осип Пятницкий и
молодой нарком здравоохранения Григорий
Каминский. Они назвали Ежова и Берию
провокаторами и убийцами. Остальные
функционеры наперебой припоминали друг
другу старые грешки. Только в первый день
трагичного фарса из состава ЦК исключили
26 человек, а к концу заседаний еще пятерых.
Охрана немедленно уводила их в лубянские
подвалы. Нарком Ежов вырвал себе
диктаторские полномочия, включая
индульгенцию на пытки подозреваемых [106].
Опала. Акулинушкин из последних сил пытался удержаться на плаву. 25 июня секретарь сообщил поредевшей краевой верхушке об аресте правого заговорщика Семёна Голюдова и четверых его доверенных сотрудников [107]. На следующий день секретарь сдал исполнявшего обязанности заместителя председателя крайисполкома Афанасия Лютина [108]. Некогда могущественные чиновники покорно ждали своей участи. Только председатель крайплана Орлов безуспешно просился отпустить его за пределы края, да ударился в бега отчаянный райкомовец Искра, давно живший под псевдонимом.
26 и 27 июня парторги городских организаций по вечерам сходились на совещание. Павел Акулинушкин рассказывал им о разоблачении новых врагов и ошибках крайкома, вскользь упоминая собственные промахи. Однако партийцам не понравилась заносчивость секретаря. Уполномоченный КПК Хавкин заявил, что Акулинушкин окружил себя врагами и подхалимами, певшими ему дифирамбы [109].
Через день чекисты изъяли из аппарата крайкома 10 инструкторов, делопроизводителей и машинисток [110]. Технический персонал крайкома быстро пополнился случайными людьми. В документах появилась масса грубых опечаток. Например, в стенограмме VII пленума крайкома вместо «пролетарский суд» было напечатано «предательский суд» [111].
Следом за подчиненными настал черед самого партийного наместника отправиться по крестному пути. 2 июля бюро крайкома разрешило Акулинушкину выехать в Москву для доклада в ЦК ВКП(б). Под этим документом стоит единственная подпись нового заместителя секретаря крайкома Чулкова [112].
9 июля 1937 года Акулинушкина арестовали в Москве, без санкции прокурора и соответствующего оформления документов. Уже 11 июля корреспондент «Правды» Синцов поведал стране, как красноярский секретарь покрывал врагов народа. Рядовые партийцы разоблачили директора «Красмаша» Субботина, который вредил заводу и пытался замять дело об отравлении рабочих. Крайком затянул расследование, а честных коммунистов обвинил в подрыве единоначалия, помогая вредителям заметать следы.
Потом Акулинушкин продвинул своих людей в бюро нового Сталинского райкома города, но партийцы их провалили на тайном голосовании. Тогда секретарь послал туда группу Коновалова, а их арестовал НКВД. В горкоме провалился Морозов, на его место секретарь крайкома сразу назначил врага Степанова. В крайзо вредителя Лютина заменил врагом Думченко. Поэтому Синцов не сомневался, что руководители крайкома сошли с партийных рельсов и потеряли доверие своей организации [113].
Погромный пленум. 21 июля 1937 года в Красноярске открылся VII пленум крайкома. Судя по стенограмме, страсти закипели уже при выборах рабочего президиума. Из зала закричали, что не доверяют бюро, поэтому выбирать людей надо персонально. В свою очередь, Хавкин настоял утвердить список из остатка членов бюро с приезжими Соболевым и Шкирятовым.
Матвей Шкирятов в своей речи сразу сбился на славянофильский лад. Он восхищался умом и хитростью русского мужика, а поэтому требовал для деревни особого подхода. Ему вторил бывший питерский пролетарий Соболев [114].
Оказалось, что Сергей Соболев приехал возглавить краевую партийную организацию. Он родился в 1890 году и с 15 лет начал работать в литейке Балтийского завода. В 1917 году Сергей вместе с другими организаторами Петроградского комсомола записался в Красную гвардию. На следующий год он вступил в партию и служил комиссаром в Красной армии. Затем Сергей был на Южном и Польском фронтах, освобождал Крым, где остался на комсомольской работе. Более двух лет Соболев жил в Баку и состоял в ЦК комсомола Азербайджана. Потом его на год послали руководить комсомолом всего Сибирского края, откуда забрали в аппарат ЦК ВЛКСМ.
Еще на XIV съезде партии Соболев примкнул к сталинской группировке и под командой Кирова выехал в Ленинград громить зиновьевцев. Там он захватил Северо-Западное бюро ЦК ВЛКСМ и Ленинградский обком комсомола. Вскоре за беспощадность к оппозиции его поставили заведовать отделом кадров Ленинградского горкома партии, выбрали членом ЦК ВКП(б) и ВЦИК РСФСР [115].
Новый секретарь сразу перешел к кадровой революции. Он пояснил сибирским партийцам, что между собой сговорились троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы, рыковцы, эсеры, шпионы, японо-германские фашисты и кулацкие партизаны. Они напоминают змей в мешке, но их невозможно отличить друг от друга. В Красноярске враги проникли на руководящие посты и поставили важный край под удар. Они разложили партийную организацию: одних —подкупив, других — подпоив, а третьих — заманив должностью. Даже на обувной фабрике «Спартак» подпольщики из крайкома готовили забастовку, лишив работников сырья и заработной платы [116].
Опытный Шкирятов взялся учить активистов засекать врагов по их критическим речам. О своих недостатках кричит только враг или шляпа. Пусть это хорошенько запомнят уцелевшие аппаратчики [117].
Его товарищ Соболев умел разоблачать врагов по глазам. Всего раз он глянул на секретаря крайкома комсомола Большакова и сразу окрестил его «подходящей тварью».
За ними партиец Кубеко влез с рассказом, как их натаскивал искать врагов Лазарь Каганович. «Железный нарком» велел заходить к врагу не с переду и смотреть в его рожу и подкрашенные губки, а с заду. Там правда так и попахивает, но ее лучше видно [118].
Затем психика провинциальных чиновников не вынесла запаха крови и они скатились на обсуждение пьянства. Этот вопрос разрешился скорым и трагикомическим образом. Вдруг Шкирятов ткнул пальцем в зал: «Вот здесь вчера пьяный сидел, его надо исключить из партии. Кругом враги, а он приехал на пленум и вот возьми его». На трибуну вытолкнули секретаря Тюхтетского райкома Терентьева. Он сразу назвался напрасной жертвой и запричитал о том, как он 20 лет рубал врагов на Северном Кавказе, не примыкая к оппозициям.
Тогда встал райкомовец Петров и пожаловался на Терентьева, который на каждом пленуме напивался, как свинья и творил безобразия. В марте тюхтетский секретарь вернулся в гостиницу под утро сильно пьяным и справил малую нужду в сапог Петрова. Терентьев отчаянно закричал: «Ой, ты врешь нахально, ты спал и не видел этого». Тогда райкомовец Иршков подтвердил, что веселый партиец третий год гуляет. Весной он вместе с Ивановым так набедокурил в городе, что секретари до сих пор стесняются показаться на улице.
Тут вмешался Матвей Шкирятов. Он признался, что не встречал совсем не пьющих мужчин. Но одно дело выпить дома с товарищами и совершенно другое пьянствовать на глазах у народа. Люди только посмеются над пьяным рабочим, а на партийного сразу пальцем укажут — коммунист напился. Поэтому Терентьеву нельзя доверять. Активисты дружно проголосовали, и у него тут же отобрали мандат [119].
Соболев передал партийцам сталинскую установку выдвигать кадры из «маленьких людей», придавленных сапогом мерзавца Акулинушкина. Секретарь закрыл пленум на мажорной ноте. К 20-й годовщине революции все организации будут в праздничном убранстве и местным партийцам надо подтянуться, чтобы в общем народном торжестве услышали их победный голос.
Из зала деловито поинтересовались насчет отпусков. Докладчик поморщился и напомнил о необходимости полного напряжения аппарата. Проклятые враги еще постараются им отомстить. Нужно скорее разгромить эту тварь и расчистить дорогу для процветания края. Поэтому все коммунисты должны за сутки делать столько, сколько другим не выполнить за 48 часов. Уцелевшим аппаратчикам вместо отпуска дали пособие в размере месячного оклада и отправили их дальше вершить «великую кадровую революцию» [120].
24 июля был арестован и увезен в Москву председатель крайисполкома Иосиф Рещиков. Тем временем жертвы кадровой революции за тюремными стенами отчаянно боролись за жизнь.
«Кадровая революция» особенно лютовала летом и осенью 1937 года. Однако и после падения наркома Ежова ее волны продолжали смывать различные слои населения и ветви управленческого аппарата. Ко второй партконференции в Красноярском крае сняли 38 первых и 14 вторых секретарей райкомов, из них 31 человек был обвинен во вредительстве [121]. Судьбы участников трагических событий сложились по-разному.
Акулинушкин. 20 августа Павел начал давать показания. Согласно протоколу, перед отъездом в Красноярск Акулинушкин встретился с начальником сельскохозяйственного отдела ЦК партии Хатаевичем, который ранее был секретарем в Гомеле и Одессе. Тот посоветовал вести саботаж так, чтобы даже сами подпольщики и не подозревали о деятельности других членов подпольной организации.
Акулинушкин привез с собой в Красноярск правых коммунистов из Одессы. Создать краевую подпольную организацию ему помог иркутский секретарь Михаил Разумов. Он прислал в Красноярск около 25 правых сотрудников во главе с Голюдовым. В свою очередь, председателя крайисполкома Иосифа Рещикова правые завербовали еще в Западно-Сибирском крае. Заговорщикам удалось сохранить кадры кулацкого восстания 1931 года. Бывшими партизанами из Москвы руководил нарком земледелия Яковенко, а местными ячейками командовал Буда.
С конца лета 1935 года правые приступили к контрреволюционной деятельности. В промышленности они покрывали вредителей. На «Красмашвагонстрой» истратили более 60 млн рублей, но предприятие не имело своего профиля. Голюдов и Степанов под видом борьбы со штурмовщиной развалили стахановское движение на ПВРЗ. Золотые рудники были засорены троцкистами. Они запустили разведочные работы, вели хищническую добычу металла и портили дороги. В сельском хозяйстве вредители составляли непосильные планы, распространяли инфекцию среди скота, завозили в северные районы негодные семена и срывали ремонт тракторов.
Далее Акулинушкин показал, что еще в 1930 году Хатаевич стоял «за защиту Родины, но за поражение и смену руководства партии». Поэтому подпольщики стали готовить восстание. В 1933 году Хатаевич будто бы сообщил о переходе правых к индивидуальному террору. Узнав об этом, секретарь горкома Степанов взялся готовить боевиков из бывших партизан.
После ареста Рыкова и Бухарина на пленуме ЦК Хатаевич посоветовал Павлу на время прекратить работу и во что бы то ни стало сохранить свои кадры. В июне 1937 года Акулинушкин в последний раз встретился на аэродроме с Михаилом Разумовым, который летел в Москву. Разумов рассказал ему, что в Иркутске идет разгром правых коммунистов, и тоже посоветовал принять меры к сохранению кадров [122]. Акулинушкин не смог воспользоваться запоздалым советом. Его исключили из партии, приговорили к смерти и казнили 30 октября 1937 года.
По сведениям «Мемориала», его кремировали, а прах и сейчас находится в могиле невостребованных прахов № 1 Донского монастыря. Рядом с ним покоится прах Семена Голюдова, расстрелянного 30 октября 1937 в Москве [123].
В марте 1957 года Анна Водяновская добилась посмертной реабилитации брата Павла. Военная коллегия Верховного суда СССР определила, что дело в отношении Акулинушкина П.Д., Рещикова И.И., Голюдова С.Т., Лютина А.В. и других было сфальсифицировано бывшими руководящими работниками УНКВД Красноярского края. В отношении виновников трагедии было вынесено частное определение на предмет привлечения их к ответственности. Поэтому инструктор КПК при ЦК КПСС Горбачев предложил считать Павла Акулинушкина реабилитированным в партийном отношении [124].
Вместе с ним реабилитировали 34 подельника, включая Иосифа Рещикова, осужденного по ст. 58—7, 58—8, 58—9, 58—11 УК РСФСР по делу Акулинушкина и расстрелянного 26 ноября 1937 года [125]. Именно по их делу было вынесено частное определение о привлечении к ответственности руководителей спецслужб [126].
Курагино. Кадровая революция дотянулась до самых дальних уголков края и смела секретаря Курагинского райкома Александра Иванова. Вместе с ним арестовали председателя райисполкома Высокоса, прокурора Лагздина и еще шестерых явных бухаринцев. По мнению следствия, подпольщики прокрались к власти еще в начале 1935 года, расставив своих людей в колхозах и сельсоветах, а прокурор защищал этих вредителей. Всех арестованных обвинили по 7 и 11 пунктам 58 статьи УК РСФСР [127].
В отличие от безвестно сгинувших коллег, курагинских вождей судили на открытом процессе, а репортаж из зала суда опубликовали в «Красноярском рабочем». 18 сентября прокурор Любошевский и член специальной коллегии краевого суда Жильцов открыли выездную сессию. Многие крестьяне приехали из дальних сел и с раннего утра окружили Дом колхозника, где проходили судебные заседания. Каждый вспоминал старые обиды и кричал в спину подсудимым: «Подлецы, сволочи!». Через переполненный зал к президиуму пробрались только депутаты с резолюциями сельских сходов. Перед глазами подсудимых красовался плакат «Смерть врагам народа! Какой другой приговор может быть для предателей, изменников родины, заклятых врагов советского народа».
На суде выяснилось, что бывшие начальники умышленно занижали планы одним хозяйствам и сильно завышали другим. Они часто заставляли колхозников косить зеленый хлеб, но уборочную страду специально затягивали. Через такую «рачительность» артельщики «Коминтерна» получили на один трудодень в 1934 году по 7,5 кг пшеницы, в 1935 году по 246 граммов, а в 1936 году по 826 граммов. Доходы первомайских колхозников за этот период понизились с 5,16 до 0,53 килограмма. При этом прокурор Лагздин не принимал жалоб населения и преследовал невинных людей.
Александр Иванов чуть слышным голосом признался, что в апреле 1936 года его завербовал бывший первый секретарь райкома Михаил Иванов. Однофамильцы тайно сговорились сопротивляться колхозной политике сталинцев. Они нарочно вели ручной сев, жгли зерносушилки и ломали трактора. Подсудимый сначала хотел казаться просто обманутым человеком, но затем признал себя врагом народа.
На утреннем заседании 19 сентября допрашивали бывшего заместителя председателя райисполкома Козлова. Он сразу заявил, что продался вредителям еще в 1930 году, а в 1935 году снова принялся за нелегальную работу. Прокурор заинтересовался, как ему удалось связаться с другой, совершенно незнакомой бандой. В ответ исполкомовский работник горько усмехнулся: «Рыбак рыбака видит издалека».
Враги народа установили в районе режим полного правового беспредела. Обиженным трудящимся некуда было на них пожаловаться. 43 свидетеля нарисовали в своих показаниях кошмарную картину деревенского произвола. Председатель колхоза Хохлов выгнал в поле беременную жену красноармейца Матрену Комарову, которая родила сына прямо в борозде.
Вдову Ксению Кувину весь зал слушал в гробовой тишине. Однажды сельчане прогнали районного ставленника и выбрали председателем колхоза ее мужа Андрея. Тот переживал за каждую копейку, а его обвинили в растрате. Козлов при людях кричал на народного избранника, угрожал ему арестом. Андрей Кувин не пережил оскорбления и застрелился.
Петр Курагин рассказал, как подло враги расправились с колхозом «Трудовой крестьянин». Районные власти хотели всю деревеньку передать в более крупное хозяйство «Коминтерн», но колхозники наотрез отказались переезжать. Когда зимой деревенские мужики подались в тайгу на лесозаготовки, к оставшимся женщинам, старикам и детям явились райкомовские чины с милицией и «удовлетворили их желание» по переселению. Вскоре погибшая деревенька заросла бурьяном. На новом месте закрепились только 14 из 75 семей, а остальные разбрелись по белому свету.
Судьи не обманули доверия своего народа. 22 сентября они приговорили семерых подсудимых к смерти, а двоих посадили на 10 лет с дальнейшим поражением в правах [128].
Новой властной команде краевых управленцев удалось списать все беды на прежних правителей, оказавшихся вредителями. В августе 1937 года СНК СССР и ЦК ВКП(б) объявили краю финансовые льготы. Колхозам погасили задолженность по подоходному налогу и государственному страхованию, а их долги МТС заплатили из резервного фонда республиканского бюджета. Всем крестьянам списали недоимки за два года [129].
Кадровая революция породила у части населения надежду на ослабление бюрократического гнета. Народ расправился с одиозными начальниками и готовился выбирать своих депутатов в Верховный совет. Однако уже в сентябре крайкомовцы развеяли вредные иллюзии. Уполномоченный КПК Хавкин доложил на бюро крайкома про антисоветские вылазки в Ачинском районе. Председатели Круглов, Хаткевич и Киселев самовольно раздали колхозникам до четверти обмолоченного хлеба, не выполнив государственных зернопоставок. Этих председателей обвинили в грубом нарушении устава сельхозартели, а секретаря райкома Тараканова строго предупредили и велели ему расследовать причины саботажа [130].
Остроумова. 23 мая в Москве состоялось заседание оргбюро ЦК. На нем Остроумову отстранили от должности начальника Игарского политотдела. Затем в ее личном листке появилась короткая запись «арестована» на основании письма контрольной комиссии от 17 октября 1937 года, а 11 января 1939 года была наложена резолюция «снять с учета» [131].
По сведениям «Мемориала», в Москве Валентина работала в коллегии Наркомата социального обеспечения, а затем стала начальником секретариата Управления гражданского воздушного флота. 19 октября 1938 года ее арестовали по одному делу с женой Калинина, 16 марта 1940 приговорили к смерти и расстреляли на следующий день [132].
В одной камере с ней оказалась Анна Ларина, вдова Бухарина. Остроумова рассказала ей, что как-то в октябре 1938 года она зашла к Екатерине Калининой. Подруги откровенно говорили о политике. Валентина обозвала Сталина тираном и садистом, уничтожившим ленинскую гвардию. 17 октября ее задержали чекисты. Берия уже знал подробности крамольного разговора, ссылаясь на признание Калининой. Валентина не стала запираться, а на очной ставке выяснилось, что ее подруга ничего не сказала провокаторам [133].
Остроумову обвинили в подрывной и шпионской работе, которая заключалась в сборе сплетен о руководителях партии и правительства. Такую информацию ей поставляла жена Калинина, превратившая свой дом в великосветский салон. По слухам, Валентину жестоко пытали, а на допросы носили на носилках. Она погибла, оставив сиротами двоих детей [134].
Седов. Сергею дали 5 лет и отправили в воркутинские лагеря. Там он участвовал в знаменитой голодовке троцкистов, продолжавшейся 132 дня. Однако Сергея из лагеря отправили в Москву.
Тем временем Лев Троцкий затеял в Мексике общественный контрпроцесс. Независимая комиссия под председательством философа Джона Дьюи работала с апреля по сентябрь 1937 года. Комиссия объявила московские судебные процессы фальшивкой и полностью оправдала Троцкого и его старшего сына Льва Седова [135].
Сталин отомстил своему противнику. 16 апреля 1937 года Сергея доставили из Сухановской тюрьмы в Красноярск. 29 октября 1937 года выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР приговорила Седова к высшей мере наказания. Сына Троцкого обвинили по статьям 58—1а, 58—8, 58–9 и 58–11 УК РСФСР [136]. Его казнили в полночь за городом, о чем был составлен акт [137]. Вместе с ним расстреляли племянника Зиновьева, Рафаила Закса.
Скорбные слухи о гибели сына докатились до отца в начале следующего года, а подробности были скрыты. Дочь Седова Юлия Аксель считала, что отца расстреляли в Сухановской тюрьме, откуда пришла его последняя весточка [138]. Сергея Седова посмертно реабилитировали ВС СССР 28 сентября 1988 года.
Телегин. Александра Викторовича арестовали 31 октября 1936 года. Следователи утверждали, что бывший помещик и заводчик много лет боролся с Советской властью. Он сколотил вокруг себя группу из антисоветски настроенных специалистов. Эта группа вредителей строила морально устаревшие и дорогие речные суда, а потом подстраивала на них аварии, чтобы сорвать снабжение золотых приисков. Для этого Александр Телегин покровительствовал всем бракоделам и рвачам. Кроме того, он с помощью взяток организовал закупку некондиционных деталей тракторных моторов на Челябинском заводе.
В 1934 году Телегин связался с германским шпионом Андреем Шаубом, который вместе с Сергеем Седовым создал на «Красмашвагонстрое» германо-японо-троцкистскую диверсионно-вредительскую организацию, которая убила Сергея Кирова. Подпольщики готовили террористические акты, а также диверсии на производстве и транспорте с целью подрыва обороноспособности страны. Более того, Телегин занимал руководящее положение в этой подпольной организации и поддерживал контакты с молодежной террористической группой Сергея Седова [139].
29 октября 1937 года состоялось закрытое судебное заседание военной коллегии Верховного суда СССР. Александр Викторович виновным себя не признал и отказался от показаний, данных им на предварительном следствии. Он попросил судей учесть, что всегда хорошо работал и никогда не состоял ни в какой контрреволюционной организации. Однако суд признал его виновным и приговорил к смертной казни. Судебное разбирательство заняло всего 20 минут [140]. В ту же ночь его расстреляли за городом вместе с Борисом Рогозовым.
14 ноября 1956 года главный военный прокурор внес протест по делу Телегина. Дополнительной проверкой было установлено, что никаких объективных доказательств виновности А.В. Телегина в материалах дела нет, следовательно, он был осужден необоснованно [141].
Серебровский. О падении Серебровского рассказал историк Антонов-Овсеенко со слов Александра Мильчакова. Бывший секретарь ЦК ВЛКСМ дожидался ареста. Вдруг 27 сентября 1937 года секретарь Бауманского райкома Коротков отвез его прямо к Сталину. Хозяин встретил ласково: «Садись, дорогой, что они с тобой сделали! Ай-ай-ай. Сейчас мы все исправим. Вот что, дорогой, тебе важное поручение ЦК. Получи выписку из решения правительства. Тебя назначают заместителем начальника „Главзолота“. Серебровского знаешь? Злейший враг народа. Понимаешь, он передал Троцкому 50 млн в золотых слитках. Что сделал, злодей, а? Сегодня в 2 часа ночи его арестуют. Поезжай с этим мандатом к Серебровскому и не отходи от него ни на шаг, до самой ночи не отходи. Он в столовую — и ты в столовую. Он в уборную — и ты в уборную. Он домой — и ты с ним. В 2 часа за ним придут, чтобы ты был на месте. А в 9 утра тебе принесут выписку ЦК о твоем назначении начальником „Главзолота“. ЦК на тебя надеется, поезжай сейчас же».
Мильчаков близко знал Серебровского, но покорно отправился в главк. Там начальник познакомил заместителя с делами. Потом они вместе пообедали и поехали к нему на квартиру. Ровно в 2 часа ночи Серебровского забрали. Утром Мильчакову прислали обещанную выписку, а через полгода арестовали. Ему удалось пережить Сталина в норильских и колымских лагерях [142].
В декабре 1937 года Серебровского лишили трех орденов и одновременно с Акулинушкиным вывели из состава ЦИК СССР [143]. По сведениям Центрального архива ФСБ, 8 февраля 1938 года заместителя наркома тяжелой промышленности СССР приговорили к расстрелу за участие в антисоветской организации. Через 2 дня Серебровского казнили. В мае 1956 года военная коллегия закрыла дело Александра Серебровского за отсутствием состава преступления [144].
Субботин. Сначала чекисты подозревали директора лишь в том, что он нарочно задерживал пуск завода и сконцентрировал на стройке белогвардейцев, троцкистов и шпионов. Поэтому подпольная организация провела ряд вредительских актов, из-за которых завод до сих пор не запущен [145].
Спустя десять дней после ареста Субботин признал себя участником контрреволюционной организации в золотой промышленности, куда его завербовал Александр Серебровский в 1933 году. Серебровский намекал директору, что никому такого завода не надо, кто его проводил, тот пускай и строит. В 1935 году он посоветовал взять деньги от «Вагонпрома», а вагонов им не давать [146].
18 ноября 1937 года Субботину объявили об окончании следствия. К тому времени бывший комиссар понял, что в стране идет переворот. В тюрьмах гибнут лучшие люди страны, вынесшие на своих плечах две пятилетки и создавшие имя вождю. По его мнению, это творила кучка наркомвнудельцев во главе с Ежовым [147].
Субботин признался сокамерникам, что принимал меры к уничтожению ежовской банды. Скорее всего, он имел в виду помощь «комиссии Орджоникидзе», собиравшей компромат на Ежова. Он советовал всем брать пример с сына Троцкого и племянника Зиновьева, которого, вероятно из-за бюрократической волокиты, арестовали только 1 ноября 1937 года. Они много знали, но погибли, ни в чем не признавшись [148].
Так Субботин провел в тюрьме зиму и весну 1938 года. Почему его сразу не судили, пока остается загадкой. Возможно, его хотели вывести на Бухаринский процесс или какое-нибудь несостоявшееся судилище.
10 июля 1938 года Субботину предъявили обвинение. Через три дня состоялось заседание выездной сессии военной коллегии. Субботин заявил судьям, что не был участником контрреволюционной организации, и отказался от всех показаний. Суд признал Субботина виновным в преступлениях, предусмотренных статьями 58—1а, 58—7, 58—8, 58—11 УК РСФСР, и приговорил его к расстрелу с конфискацией имущества. Приговор был окончательным и подлежал немедленному исполнению. По протоколу судебное заседание открылось ровно в 13 часов, а закрылось спустя 10 минут [149].
В хрущевскую оттепель его вдова Лина Христиановна стала хлопотать о реабилитации. В сентябре 1956 года военная прокуратура закончила проверку по делу Субботина. Оказалось, что на момент его ареста управление НКВД Красноярского края не располагало материалами о существовании троцкистской организации на «Красмаше». Якобы завербованных бывшим директором Ермилова, Раввина и других лиц осудили необоснованно, их дела переданы на реабилитацию.
Специалисты подтвердили, что в 1934—37 годах цеха строились в соответствии с проектами, они до сих пор работают и находятся в хорошем состоянии. Следовательно, обвинение Субботина во вредительской деятельности также полностью несостоятельно.
Заместитель главного военного прокурора Максимов потребовал отменить приговор военной коллегии от 13 июля 1938 года по вновь открывшимся обстоятельствам, а дело прекратить за отсутствием состава преступления [150].
На причины трагедии указывает листок, подшитый к делу Субботина. Документ называется «Список лиц, осужденных военной коллегией Верховного суда в 1937 году по делу Седова Сергея Львовича, сына Троцкого, по „Красмашу“» [151]. В нем имена 14 красмашевцев:
Губин. В июле 1937 года Андрей держался победителем. Он напомнил, что райком с января не считал «мерзавца» Субботина членом партии. Более того, секретарь лично проследил вражьи следы, вплоть до столичного правления «Главзолота». Райкомовца радовала бурная активность красмашевцев, готовых быстро ликвидировать все последствия вредительства [152].
28 июля Губина за бдительность назначили исполнять обязанности заведующего совторготделом крайкома [153]. В декабре 1937 года Андрей Кузьмич написал новую жалобу в секретариат ЦК. Через месяц столичная КПК вернула заявление в Красноярский крайком, а в марте 1938 года потребовала сообщить о принятых мерах [154]. Вероятно, его расстреляли в том же году.
Хавкин. По протекции Соболева, в августе 1937 года Политбюро назначило партийного контролера Хавкина председателем крайисполкома [155]. В октябре его забрали в центральный аппарат КПК, а на вакантное место назначили В.А. Егорова [156]. Далее следы партийного контролера Хавкина теряются. Какого-то Хавкина в Москве исключили из партии по «Коминтерновскому делу», но не арестовали. Осенью 1941 года он добровольно записался в народное ополчение и вскоре погиб на подступах к Москве. Однако тот ли это Хавкин, определенно утверждать нельзя даже после знакомства с его личным листком в Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории. Возможно, что он жил под чужим именем.
Шкирятов. Матвей на год пережил своего хозяина. После его смерти он уничтожил все бумаги и ушел на заслуженный отдых. Шкирятов считал себя верным солдатом партии, но о своих подвигах не распространялся.
***
До сих пор исследователи спорят о реальности антисталинского подполья. Одни верят в сильных духом подпольщиков, которые готовили мятежи и перевороты. Другие сомневаются, что дело зашло дальше критики режима или стихийного саботажа. Эту версию уже полвека молчаливо подтверждают судебные органы, реабилитируя пострадавших «за отсутствием состава преступления».
Начатая Сталиным революция обернулась чисткой управленческой элиты. Однако, как и многие другие революции «сверху», погромная кампания быстро вышла из заданных берегов и смыла многих активных погромщиков.
Сталину удалось выйти победителем из революционной бури. Он перебил лидеров, способных повести народ против его режима, и сформировал новую управленческую элиту из послушных людей. Фактически режим «диктатуры пролетариата» сменился пожизненной диктатурой Иосифа Сталина. Он возродил Российскую империю, сохранив коммунистическую фразеологию и демократические институты, но лишь в декоративном виде.
Похожий режим сложился в Древнем Риме после затяжных междоусобиц. Граждане продолжали выбирать магистратов, не замечая, что республика превратилась в империю, а военные диктаторы — в императоров.
В мае 1941 года старый троцкист Христиан Раковский потерял надежду на помилование и потребовал пересмотра своего дела. Бывший болгарский дворянин и видный троцкист грозился рассказать всю правду о «дутых» процессах, состряпанных из–за личной мести. Бунтарь заявил своим тюремщикам: «Пусть я скоро умру, пусть я труп, но помните, когда-нибудь и трупы заговорят» [157].
Слова покойного дворянина оказались пророческими.
Анатолий Ильин,
кандидат исторических наук,
доцент КГУ
1. Большевистски воспитывать партийные организации на боевом проведении важнейших хозяйственных кампаний / Радиобеседа т. Разумова // Красноярский рабочий. 1933. 15 ноября.
2. Большевистская самокритика — лучший путь и лучшее средство очищения и укрепления партийных рядов / Выступление секретаря Восточно-Сибирского крайкома ВКП(б) тов. Леонова на совещании в горкоме // Красноярский рабочий. 1933. 31 августа.
3. Протокол ПБ №148 от 1.10.1933. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.933, л.7; Постановление ЦК от 5.03.1934. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.940, л.69.
4. Протокол ПБ №148 от 1.11.1933. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.933, л.13.
5. Справка инструктора КПК при ЦК КПСС от 17.03.1957. // Архив автора; Протокол ПБ №69 от 15.10.1931. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.862, л.10; Протокол ПБ №106 от 29.04.1932. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.890, л.4; Протокол ПБ №107 от 10.07.1932. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.891, л.9; Протокол ПБ №9 от 26.06.1934. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.947, л.14; Протокол ПБ №17 от 5.12.1934. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.955, л.22.
6. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.100, д.29543, л.5,6,7,1.
7. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.21, д.2356, л.17.
8. Красноярский рабочий. 1937. 23 августа.
9. Личный листок. ЦХИДНИ РФ. Ф.17, оп.100, д.13386, л.5—7.
10. Личный листок. ЦХИДНИ РФ. Ф.17, оп.100, д.13386, л.5—7.
11. Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. Ф.П, д.5990, л.12,13.
12. Воспоминания Добровольского И. // Архив автора.
13. Личная карточка. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.10, д.4282, л.3,5—7.
14. Следственное дело Телегина А.В. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5966, л.21.
15. Следственное дело Телегина А.В. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5966, л.274—275.
16. О так называемом "Кремлевском деле" // Известия ЦК КПСС. 1989. №7. С.86—93; Справка. Центральный архив ФСК РФ. №10а—2909 от 22.06.1994.
17. Протокол допроса обвиняемого Рагимова Рашида / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.84.
18. Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.163.
19. Автобиография. ЦГАНХ. Ф.270, оп.1, д.2, л.1—2, 7—14.
20. Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.30—31.
21. Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.130.
22. Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.121—125, 134, 131.
23. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.437, л.81—89.
24. Следственное дело Телегина А.В. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5966, л.46, 42.
25. Протокол допроса свидетеля Тимофеева А.П. / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.230.
26. Следственное дело Телегина А.В. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5966, л.110, 30, 108.
27. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.437, л.87.
28. Протокол допроса свидетеля Крюкова А.И. / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.209.
29. Аксель Ю., Рунин Б. История моего одиночества. С.130, 122, 132.
30. Троцкий Л. Дневники и письма. С.109.
31. Реабилитация. М.: Политиздат, 1991. С.175, 191—195.
32. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.68, л.2—5.
33. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.91, л.8.
34. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.68, л.8.
35. Реабилитация. С.196—210, 216—217.
36. Красноярский рабочий. 1936. 26 августа.
37. Красноярский рабочий. 1936. 22 августа.
38. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.432, л.445—447.
39. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.432, л.455—463.
40. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.432, л.474—476.
41. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.432, л.503—504.
42. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.202, л.139.
43. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.100, д.3657, л.3—7, 11—12.
44. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.440, л.43—45.
45. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.432, л.399—400, 407.
46. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.432, л.451.
47. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.432, л.523—526.
48. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.100, д.3657, л.1.
49. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.983, л.22.
50. ЦХИДНИ КК. Ф.26, оп.1, д.202, л.4—7.
51. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.10, д.973.
52. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.437, л.38, 277.
53. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.437, л.90—93.
54. Пухов. Сын Троцкого — Сергей Седов пытался отравить рабочих // Правда. 1937. 27 января.
55. Попов К. Виновным себя не признал // Красноярский рабочий. 1990. 18 мая.
56. Губин А. До конца разоблачить врага // Красноярский рабочий. 1937. 23 июля.
57. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.187, л.65, 72.
58. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.434, л.21—26.
59. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.434, л.43—44.
60. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.434, л.49.
61. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.434, л.92—93.
62. ЦХИДНИ КК. Ф.26, оп.1, д.434, л.167.
63. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.434, л.194—196.
64. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.433, л.35—41.
65. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.496—а, л.82—84.
66. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.496—а, л.112—113.
67. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.496—а, л.99.
68. ЦХИДНИ КК. Ф.26, оп.1, д.440, л.128, 169.
69. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1 Д.435, л.79—82.
70. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.435, л.80.
71. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.496—а, л.9—11.
72. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.444, л.114.
73. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.435, л.96—98.
74. Боровец В. Расстрелянная республика // Красноярский рабочий. 1990. 16, 30 ноября.
75. Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934—1941: Справочник. С.328—329.
76. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.37, л.10—14.
77. Протокол ПБ №51 за июнь—июль 1937. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.989, л.2.
78. Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934—1941: Справочник. С.329.
79. Меркулов В. Докладная записка / Неизвестная Россия. ХХ век. Т.3. М.: Историческое наследие, 1993. С.65—67.
80. Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934—1941: Справочник. С.201.
81. Протокол ПБ №75 РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.994, л.63.
82. Расстрельные списки: Донское кладбище // Вечерняя Москва. 1996. 20 февраля. С.7.
83. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.437, л.94—95.
84. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.437, л.2—3.
85. Бушуев В. На изломе / Региональное управление ФСБ России по Красноярскому краю. На страже безопасности отечества. Красноярск: ИПК «Платина». 1997. С.24—26.
86. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.21, д.2356, л.18—19,36, 5.
87. Протокол ПБ №45 от 2.01.1937. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.983, л.13.
88. Собрание партактива // Красноярский рабочий. 1937. 28 июля.
89. Акулинушкин П.Д.: Справка КПК при ЦК КПСС // Архив автора.
90. Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934—1941: Справочник. С.268.
91. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.990, л.128.
92. Протокол ПБ №55 от 27.10.1937. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.993, л.2.
93. Стаккатов. На чекистской вахте // Красноярский рабочий. 1937. 27 ноября.
94. Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934—1941: Справочник. С.155—156.
95. Петров Н.В. и Скоркин К.В. указали в справочнике на 1902 год (С.194). Старший брат Лука Филатович сообщил эту дату, хотя оговорился, что память у него теперь совсем никудышная.
96. Письмо Л.Ф. Журавлева учащимся Имисской средней школы // Архив Андюсева Б.Е.
97. Кругом меня были одни враги народа: Из последнего слова Н. Ежова // Спутник. 1994. №11. С.117—118.
98. Шрейдер М.П. НКВД изнутри: Записки чекиста. М.: Возвращение, 1995. С.58, 63, 118—120, 141, 214, 236—239.
99. Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД, 1934—1941: Справочник. С.194.
100. Письмо Л.Ф. Журавлева / // Архив Андюсева Б.Е.
101. Бушуев В. На изломе / Региональное управление ФСБ России по Красноярскому краю. На страже безопасности отечества. С.299.
102. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.21, д.2356, л.22—23.
103. Правда. 1937. 17 июня. С.3.
104. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.443, л.117.
105. КЦХИДНИ. Ф.17, оп.1, д.437, л.138.
106. Роговин В.З. 1937. М., 1995. С.439—444.
107. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.443, л.185.
108. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.444, л.46.
109. Кузнецов В. До конца разоблачить и выкорчевать троцкистско—бухаринских шпионов, вредителей и диверсантов // Красноярский рабочий. 1937. 29 июня.
110. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.444, л.31.
111. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.435, л.67.
112. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.444, л.86.
113. Синцов П. Дела Красноярского крайкома // Правда. 1937. 11 июля.
114. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.435, л.168, 263.
115. Красноярский рабочий. 1937. 23 июля.
116. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.435, л.251—252.
117. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.435, л.165—166.
118. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.435, л.265, 108.
119. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.435, л.102, 173—180.
120. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.1, д.435, л.264, 262, 268.
121. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.2.Д.3.Л.30.
122. Выписка из протокола допроса Акулинушкина П.Д. от 20.08.37 / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.298—322.
123. Сайт региональной общественной организации «Красноярское историко—просветительское правозащитное и благотворительное общество „Мемориал“» / Memorial.krsk.ru. Ад—Ак.
124. Справка инструктора КПК при ЦК КПСС от 17.03.1957. // Архив автора.
125. Memorial.krsk.ru. Ре.
126. Акулинушкин П.Д.: Справка КПК при ЦК КПСС // Архив автора.
127. Сообщение прокурора края // Красноярский рабочий. 1937. 9 сентября.
128. Эрпорт Д., Черниченко А. Враги колхозного крестьянства перед советским судом: процесс над контрреволюционной бандой правых в Курагинском районе // Красноярский рабочий. 1937. 20—24 сентября.
129. Красноярский рабочий. 1937. 8 августа.
130. В крайкоме ВКП(б) // Красноярский рабочий. 1937. 22 сентября.
131. ЦХИДНИ РФ. Ф.17, оп.100, д.13386, л.9, 3, 2.
132. Memorial.krsk.ru. Ос.
133. Ларина (Бухарина) А. Незабываемое. С.224—225.
134. Васильева Л. Кремлевские жены. С.290—298.
135. Троцкий Л.Д. Великий вердикт / Преступления Сталина. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 1994. С.238—239.
136. Справка ФСК РФ №10/ А—2909 от 22.06.1994.
137. Копия акта о расстреле от 18.11.1993. // Архив РУ ФСБ по КК, д.661. Т.1 (копии актов о приведении в исполнение решений судебных и несудебных органов о расстреле). С.102, 104.
138. Аксель Ю., Рунин Б. История моего одиночества // Искусство кино. 1990. №3.
139. Следственное дело Телегина А.В. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5966, л.329—334.
140. Следственное дело Телегина А.В. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5966, л.338—339.
141. Следственное дело Телегина А.В. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5966, л.346.
142. Антонов-Овсеенко А. Портрет тирана. Нью-Йорк: Хроника пресс, 1980. С.219—220.
143. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.994, л.20, 19.
144. Справка ФСК. №10/А—2909 от 22.06.1994.
145. Справка на арест бывшего директора «Красмашвагонстроя» Субботина А.П. / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.1—3.
146. Протокол допроса Субботина А.П. от 26.06.1937 / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.21—23.
147. Протокол допроса Хохлачева В.А. / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.324—325.
148. Протокол допроса Ларионова П.А. / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.328—329.
149. Протокол судебного заседания и приговор / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.347—348.
150. Заключение по делу Субботина А.П. / Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.350—352.
151. Следственное дело Субботина А.П. // Архив РУ ФСБ по КК. П—5990, л.344.
152. Губин А. До конца разоблачить врага // Красноярский рабочий. 1937. 23 июля.
153. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.21, д.2373, л.74.
154. КЦХИДНИ. Ф.26, оп.10, д.973.
155. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.3, д.990, л.124.
156. РЦХИДНИ. Ф.17, оп.21, д.993, л.5.
157. Реабилитация. С.240.
Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. Том 1 (А-Б)