В 1937 г. Николаю Григорьевичу Брозинскому
не было еще и тридцати лет. Всего год назад
закончил авиаинженерный
институт и дирижаблестроительный учебный
комбинат ГВФ в Тушино. На Красноярском
авиаремонтном заводе ГУСМП он проработал
всего год, начальником отдела технического
контроля. Красноярск был основной
авиабазой ГУСМП, и авиаремонтный завод
играл большую роль в освоении Севера.
Впрочем, завод — громко сказано. На
самом деле это были авиаремонтные
мастерские.
Николай Григорьевич вряд ли представлял себе, на какую опасную должность он назначен. Подход к производственной деятельности в те годы был простой: хоть яловая, а телись. Уже потом, когда Брозинского и других расстреляли, в справке по материалам архивно-следственного дела бывшего директора завода П.Ф.Зуева было написано:
«В ходе проведенного расследования было установлено, что Красноярский авиаремонтный завод в 1935—1936 гг. работал без производственного плана, необходимая потребность в ремонтных материалах не удовлетворялась, сам завод переживал организационный период, и его цеха не были достаточно оборудованы для выполнения в них серьезных работ по ремонту самолетов».
В таких условиях трудно было работать и специалисту. Зуев же не имел образования, чувствовал, что с работой не справляется, неоднократно просил начальника Енисейской авиагруппы Шевелева освободить его от этой должности. Однако — партия сказала: «Надо!». В 1936 году Зуеву удалось-таки снять с себя директорские полномочия, что, возможно, и спасло ему жизнь — дело по участию его в антисоветской троцкистской вредительской организации было закрыто в 1939 г. за отсутствием состава преступления.
Разумеется, в таких условиях качественный
ремонт выполнить было нельзя, и самолеты
выпускались с браком. Начальник ОТК
находился в безвыходной ситуации. Не
принимать самолеты — обвинят во
вредительском срыве поставок самолетов
народному хозяйству. Принимать —
неизбежны аварии и опять-таки обвинение во
вредительстве.
Николай Григорьевич делал все, что можно, чтобы самолеты выпускались исправными. Однако совершил аварийную посадку самолет, доставлявший экспедицию знаменитого профессора Кулика, известного исследованиями Тунгусского метеорита, были неполадки в самолете полярного летчика Молокова, в честь которого и был назван остров на Енисее, где размещался в то время авиаремзавод (только в 1939 г. он перебазируется на правый берег). Все это потом поставят ему в вину.
Однако начиналось дело авиаремзавода совсем не с этих аварий. Начиналось оно обыденно по тем временам. 26 июня 1937 г. арестовали рабочих завода — Сычева и Жданова. Арестовали как бывших кулаков, прокравшихся на авиаремзавод. По ходу дела приписали им еще и вредительство. Однако достойного размаха в деле не было. И не было модного в то время в НКВД троцкистского следа. И он нашелся. По производственным делам директор завода Крутский нередко встречался в Москве с племянником Троцкого Бронштейном. Вот тут уже следователям было где развернуть свою фантазию. Из Жданова и Сычева выбивают «признания» на директора. Жданов 29 июля показывает: «В разговоре со мной приблизительно в январе месяце 1937 г. Крутский мне говорил: „Вот скоро поеду, привезу Гробовского, который будет нашим членом антисоветской троцкистской организации, и тогда наши дела пойдут несколько лучше“, тем легче будет выгнать всех коммунистов, которые нам мешают работать».
Вот это уже разветвленный заговор, с центром в Москве, охватывающий весь завод, от директора до рабочих. Это то, что надо. Берут и Крутского, и Гробовского, и Зуева, и Брозинского. Давят морально и физически.
Поначалу люди держатся. Григорий Гаврилович Руднев на вопрос: «Троцкиста Зуева вы знали?» отвечает: «Зуева я знал как директора авиаремзавода, как троцкиста я его не знал». На странице 52 дела он говорит: «В антисоветской троцкистской организации я никогда не состоял и не состою». Но уже на следующей странице — «не скрываю, что являюсь членом…». Подписывают признательные показания и другие участники «заговора». Программа действий «антисоветской организации» кочует от обвиняемого к обвиняемому слово в слово — а это семь пунктов, почти страница машинописного текста. Слово в слово повторяется и фраза о самолете Молокова, у которого якобы вредительски тросы управления были пущены не по роликам, а по болтам: «Мы просчитались, так как оказались перетертыми только пять прядей тросов».
Как добывались эти «признания», рассказал сам Брозинский в письме прокурору. Писал, что не спал 11 суток, трое из которых стоял по стойке «смирно». Его толкали, хватали за горло, угрожали не давать спать, пока не сдохнет. Осыпали нецензурной бранью. Н.Г.Брозинский был совершенно обессилен, качался. Эти сведения подтвердили стрелки ВОХР, когда по письму Брозинского проводилась прокурорская проверка. Таким образом, выяснилось, что в ходе следствия к Николаю Григорьевичу применялись пытки. И что? А ничего. Прокурор отнесся к этому равнодушно. Пытки официально разрешены ЦК ВКП (б), так что нарушения социалистической законности не было.
Николаю Григорьевичу удалось передать на волю еще одно письмо:
«Здравствуйте, моя милая, дорогая мамочка и славная сестричка Сонечка! Дорогие мои страдальцы, я прекрасно себе представляю все то горе, которое выпало на вашу долю в связи со смертью папы. Но одно горе — не горе. Мой арест довершил наши общие страдания. Прошу об одном, милая Сонечка, утешай и береги маму. Для ее разбитого здоровья надо очень немного, чтобы мы остались круглыми сиротами. Я пока жив и здоров. Виноватым себя не чувствую ни на одну каплю. Наоборот, я теперь только, в связи со следствием, анализируя свою работу, пришел к выводу, что я работал гораздо лучше и был полезен производству, несмотря на свою молодость и небольшой стаж, во много раз больше, чем большая часть наших начальников и инженеров. Вот это сознание поддерживает во мне силу и надежду на то, что правда и честный труд восторжествуют над замаскировавшимися врагами народа, злой язык которых, спасая свою собственную шкуру, выставили меня как мишень. Благодаря действиям Миши я был вызван прокурором. Было их двое. Один прокурор крайНКВД и военный прокурор. Я все им подробно рассказал, о всех пытках. Все мои показания они записали и займутся проверкой. Это меня несколько обнадежило. Но боюсь, что пытки еще не кончились, т.к. визит прокурора крайне не понравился начальнику отд. НКВД т. АНАСТАСЕНКО. После ухода прокурора он вызвал меня к себе, вот что он сказал: „Ты что, бандит, сволочь — и проч. матерные выражения, — решил жаловаться прокурору на меня? Тут тебе не вывернуться с помощью прокурора. Твою жалобу прокурорам я поверну на твою шею, можешь писать им заявления, что я тебя запугиваю“. Конечно, никакое мое заявление к прокурору не пойдет, как и все другие попытки, официально через тюрьму. Он говорит: „То дело, которое против тебя создано, еще не все, есть еще похуже. Ты скрываешь польскую фамилию какого-то человека, будто мне знакомого“. В общем, он теперь, назло за мою жалобу, будет стараться загубить меня. Боюсь, что скоро опять начнется пытка, о которой знает Миша. Посылаю вам это письмо, чтобы вы его переслали Мише. Я не знаю, где они. Пусть помимо меня действует с т.Вышинским, т.Калининым и т. Ежовым. Установка у следователя пришить дело независимо от виновности. Они совершенно не интересуются практической деятельностью и отзывами рабочих завода. Ваш Коля».
Выездной сессией военной коллегии Верховного суда СССР 19.07.38 г. он был приговорен к расстрелу и в этот же день расстрелян. Заседание коллегии по делу Брозинского было открыто в 20.20 и закрыто в 20.30.
До 1958 года мать Николая Григорьевича, С.Л.Брозинская, ничего не знала о его судьбе и о судьбе второго сына, В.Г.Брозинского, летчика, арестованного в 1942 г. Она писала прокурору:
«До каких пор это будет тайной для матери? Сколько можно писать, молить и не получать должного ответа на мои материнские вопли?
Где мои сыновья? Никому больше до них нет дела, что 20 лет я от слез не вижу света, камень тяжелый на ранах в сердце ношу и позор моей седой голове. За что они смяты, стерты и уничтожены?
Мне 70 лет, я скоро уйду на вечный покой. Но я не могу, не хочу умереть, не зная правды, не убедившись, что мои сыновья — свет моих очей, мои радости и надежды — не были врагами народа, не могли быть, а только пали жертвами врагов народа, от чьих рук они погибли».
А те, от чьих рук они погибли? Насколько нам известно, следователь Дмитриев, пытавший Николая Григорьевича, не понес наказания. В расследовании дела Брозинского принимал участие Анастасенко, работавший с августа 1937 г. по август 1938 г. начальником II отд. УНКВД. Это он просил увеличить расстрельные лимиты на 200 человек. В донесении Анастасенко писал, что «почистил» ГУСМП — арестовал 336 чел. В 1939 г. он был судим по статье 193—17«а» за незаконные аресты граждан и незаконное расходование средств, имеющих спецназначение. Дали ему 4 года лагерей — за три колоска, «украденные» с колхозного поля, давали больше…
И, кстати, как насчет качества ремонта самолетов? Стало ли оно лучше после того, как большая часть инженерно-технических работников авиаремзавода была расстреляна? Разумеется, нет…
Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. Том 1 (А-Б)