Работа-победитель 12-го Всероссийского конкурса исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия – ХХ век »
Их нежные кости сосала грязь.
Над ними захлопывались рвы.
И подпись на приговоре вилась
Струей из простреленной головы.
О мать революция! Не легка
Трехгранная откровенность штыка…
Э. Багрицкий. ТВС
Цитатой из «Архипелага ГУЛАГ» А. И. Солженицына я озаглавила текст потому, что, мне кажется, она очень точно передает суть трагедии, произошедшей в страшном для нашей семьи 1938 году.
1937–1938-е – кровавые годы. «…Казни не от поры до поры в каком-то всем известном городе, но всюду и каждый день, и не по двадцать, а по двести, в газетах же об этом ничего не пишут ни крупно, ни мелко, а пишут, что „жить стало лучше, жить стало веселей“» (Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ : 1918–1956 : Опыт художественного исследования. – М. : ПРОЗАиК, 2009. – Т. 3. С. 96).
Я – праправнучка сосланного в Туруханск и там же расстрелянного Федора Григорьевича Долгинского. Мы, его потомки, живем в Туруханске. У прапрадеда нет могилы. Мне хочется восстановить память о нем и, насколько возможно, о других людях, разделивших с ним страшную участь.
Чтобы установить место захоронения моего прапрадеда, я исследовала историю расстрела, произошедшего в Туруханске 2 марта 1938 года, на основе материалов нашего семейного архива и архива РУ ФСБ России по Красноярскому краю.
В моей семье хранится копия постановления Президиума Красноярского краевого суда от 8 июня 1957 года о рассмотрении постановления тройки УНКВД по Красноярскому краю от 21 февраля 1938 года. В нем приведен список расстрелянных 54 человек и сделан вывод о том, что материалы дела полностью сфальсифицированы. Среди расстрелянных и мой прапрадед Ф. Г. Долгинский.
Моя мама Галина Вениаминовна Шевченко (Долгинская) записала рассказ своей бабушки Евдокии Ивановны Долгинской об обстоятельствах ареста и расстрела ее свекра Ф. Г. Долгинского.
Мне удалось поработать в архиве РУ ФСБ России по Красноярскому краю, благодаря чему у меня появились материалы дела моего прапрадеда.
В работе я также пользовалась материалами Е. Л. Зыряновой (Переваловой). Мои родители встретились во время поездки в Красноярск с Евдокией Лукиничной, и она дала им ксерокопию своего письма в РУ ФСБ России по Красноярскому краю. В письме она подробно описывает все репрессивные меры, которым подверглась ее семья, в том числе и связанные с расстрелом в Туруханске. Ее отец, Лука Иванович Перевалов, и дядя, Антон Иванович Перевалов, проходили по одному делу с моим прапрадедом.
По этому же делу проходил Иван Иванович Сырецкий. В нашей районной газете «Маяк Севера» в 1995 году было опубликовано письмо его сына, Михаила Ивановича Сырецкого. Он хотел взять горсть земли с могилы своего отца.
Еще об одном расстрелянном – Семене Илинарховиче Копысове – рассказала жительница Туруханска Калиса Петровна Канаева (Самойлова). В общем списке по делу, с которым я работала, этой фамилии нет. С. И. Копысов был арестован 19 марта 1938 года, расстрелян 30 апреля 1938 года.
Я хотела также узнать о том, сколько было еще расстрелов в Туруханске и сколько человек погибло. Эти сведения удалось узнать из Книги памяти жертв политических репрессий Красноярского края и из архива семьи Переваловых.
Информанты:
1. Зырянова (Перевалова) Евдокия Лукинична, 1928 г. р., пенсионерка, проживает в г. Красноярске, дочь Перевалова Л. И. и племянница Перевалова А. И., расстрелянных в с. Туруханск 2 марта 1938 года.
2. Канаева (Самойлова) Калиса Петровна, 1936 г. р., пенсионерка, проживает в с. Туруханск, старожил села.
3. Фарков Афиноген Михайлович, 1934 г. р., пенсионер, проживает в с. Туруханск, внук Долгинского Ф. Г., расстрелянного 2 марта 1938 года.
4. Чалкина (Долгинская) Тамара Григорьевна, 1938 г. р., пенсионерка, проживает в с. Туруханск, внучка расстрелянного Долгинского Ф. Г. и дочь репрессированного Долгинского Г. Ф.
5. Шевченко (Долгинская) Галина Вениаминовна, моя мама, 1962 г. р., проживает в с. Туруханск, правнучка Долгинского Ф. Г., расстрелянного в Туруханске 2 марта 1938 года.
Мне хотелось бы рассказать обо всех, кто был расстрелян с моим прапрадедом. Все они уже были ссыльными. Паспорта были отобраны, и они должны были ходить на отметку. Это обстоятельство использовали работники НКВД: в протоколе допроса А. И. Перевалов «признается», что с руководителем контрреволюционной организации он познакомился при такой отметке.
Я хочу рассказать не только о своем прапрадеде, но и о некоторых безвинно приговоренных к расстрелу 2 марта 1938 года. Начну со своих родственников – Долгинских.
Семья Долгинских, с. Туруханск, 1950 год.
Григорий Федорович Долгинский – нижний ряд (крайний слева),
Пелагея Федоровна Долгинская (третья слева),
Евдокия Ивановна Долгинская (вторая справа), Тамара
Григорьевна Долгинская – верхний ряд (вторая слева),
Вениамин Григорьевич Долгинский (крайний справа)
Я очень волновалась перед работой в архиве. Ведь мне предстояло увидеть документы из семейной истории, истории, которая известна в моей семье только в общих чертах. Нам с моей сестрой Анастасией принесли «расстрельное дело» моего прапрадеда. Желтая бумага, чернила, казенные формулировки, орфографические ошибки тех, кто заполнял материалы…
За всем этим – трагическая судьба моих родственников по маминой линии. А их судьба пересекается с судьбами еще 53 семей. «Расстрельное дело» – это дело с насилием и произволом, жертвами и палачами. Читая, я все больше погружалась в атмосферу тех страшных лет…
Мой прапрадед Федор Григорьевич Долгинский родился 5 января 1868 года в с. Еланское Барабинского района Омской области – так написано в протоколе допроса (это уже советское территориальное деление. Когда прапрадед родился – это был Барабинский округ Омской губернии. – Прим. авт.). Какое-то время он проживал в с. Иланском Минусинского уезда Енисейской губернии. Именно там родились его сыновья Карп (1905 г. р.) и Григорий (1911 г. р.). Затем семья вернулась на родину Федора Григорьевича. Он был крестьянином, работал в своем хозяйстве. В семье было 3 лошади, 3 коровы, 10 овец, засевали 6 десятин земли (десятина – 1,092 га).
Федор Григорьевич Долгинский, с. Туруханск
Эти сведения я получила из анкеты арестованного. В ней не сказано, что в Омске у моего прапрадеда был конезавод (возможно, в период НЭПа, когда частное предпринимательство разрешалось и даже поощрялось). Видимо, он был предприимчивым человеком. Об этом я узнала из рассказов моей мамы Галины Вениаминовны Шевченко (Долгинской), а та, в свою очередь, узнала от дочери Федора Григорьевича Анны Федоровны Фарковой (Долгинской), которая приходилась моей маме двоюродной бабушкой.
Карп Федорович Долгинский
Григорий Федорович Долгинский, с.
Туруханск
Из рассказов своих родственников я также
узнала, что, когда власть разделилась на красных и белых, в стране начались политические
волнения, которые привели к беспорядкам.
Однажды к прапрадеду пришли люди из Красной армии и изъяли коней. Взамен они выдали
ему справку о том, что это именно они забрали
лошадей и указали их количество. Эту справку
он отдал жене – Пелагее Федоровне Долгин-
ской (Темирязевой).
Вскоре в стране началась коллективизация. Вождь «всех времен и народов» решил, что в стране должна быть единая форма собственности, единая идеология, единая партия под руководством одного вождя. А всех несогласных надо подвергнуть репрессиям. Раскулачивание было одним из методов репрессий. Оно началось в 1929 году. Более зажиточную часть крестьянства заставляли сдавать избыток хлеба. Крестьяне сопротивлялись. И тогда в ход пошли репрессии. В этот маховик попали не только состоятельные крестьяне, но и крестьяне-бедняки. Именно с этого момента, по моему мнению, и началось самое ужасное, результатом чего стало огромное количество сгубленных жизней.
Однажды в 1930 году в дом моего прапрадеда пришли работники НКВД и начали расспрашивать про конезавод. Когда Федор Григорьевич сказал, что лошадей забрали служащие Красной армии, работники НКВД попросили предъявить подтверждающий документ. Именно тогда обнаружилось, что справка, которую дали семье несколько лет назад, безвозвратно утеряна и доказать факт изъятия нечем. На этом их проживание в с. Еланском было закончено. Эту историю моей маме рассказывала ее бабушка – Евдокия Ивановна Долгинская (Петрова), она приходилась Федору Григорьевичу невесткой. Евдокия Ивановна считала, что именно из-за отсутствия справки ее свекор с семьей и был сослан как кулак.
А я думаю, что отсутствие справки было не причиной, а поводом к раскулачиванию. В анкете арестованного о причине раскулачивания ничего не сказано, просто на пункт анкеты «Каким репрессиям подвергался при соввласти?» записано: «В 1930 году раскулачен и особым совещанием НКВД СССР по ст. 58-10 УК [отправлен] в ссылку бессрочно в Туруханск».
Когда в стране началось страшное время коллективизации, наверно, прапрадед не хотел вступать в колхоз. Хозяйство его считалось зажиточным, но работали все: он сам, жена, три сына, две дочери, невестка – восемь работников. Большая семья могла поднять и качественно обработать пашню, получать хорошие урожаи, значит, содержать больше скота и обеспечивать более высокий уровень жизни. Неизвестно, были ли у них наемные работники. Но в крестьянских семьях всегда работала вся семья. Понятно, почему они не хотели вступать в колхоз. Они не вписывались в новую модель общества, поэтому стали «врагами» власти, «неблагонадежными» по отношению к ней.
Уже в 1928 году Сталин требовал применить жестокие меры по отношению к кулакам. А власть на местах старалась эти указания выполнить и перевыполнить. Советская власть объявила Федора Григорьевича кулаком. В 1930 году он был раскулачен. Он с семьей потерял все нажитое имущество и был сослан в бессрочную ссылку в Туруханск. А осуждали по статье 58-10 за «пропаганду или агитацию» против советской власти. О содержании этой статьи так писал А. И. Солженицын: «…58-10, т. е. простую антисоветскую агитацию, значит – одиночную, ни к кому не обращенную, ни с кем не связанную, самозабвенную. (И хотя почти невозможно было представить себе таких агитаторов, но миллионы их были зарегистрированы…)»(Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956 : опыт художественного исследования. – М. : ПРОЗАиК, 2009. – Т. 3. – С. 37.). Семья Долгинских еще не знала, что обвинение в одиночной агитации – не самое страшное. Гораздо страшнее статья 58-11, когда таких «одиночных агитаторов» волей НКВД объединят в выдуманную им контрреволюционную организацию.
Григорий Федорович Долгинский (крайний слева)
на стройке, с. Туруханск
Представляю, как больно было покидать свой дом, свою малую родину, да еще подневольно. Им больше не суждено будет вернуться в родной дом. Они приехали в ссыльный Туруханский край, устроились жить на окраине Туруханска в доме № 13 по улице Партизанской. Жизнь на новом месте потихоньку налаживалась. Семья понемногу стала привыкать к нынешней жизни. Казалось, что чужбина все же приютила и, может, будет более милосердна, чем родная земля. Трудолюбивые крестьяне могли принести пользу и на родине, но их судьбой распоряжалась власть, а не они сами. Всеобщая уравниловка, которую ввел тоталитарный режим, не разрешала подняться трудолюбивым крестьянам
Жизнь шла своим чередом. Семья пополнилась внуками: родились дети Григория Александр, Вениамин, ждали третьего ребенка. Федор Григорьевич работал на разных временных работах, в том числе на заготовке дров для организаций Туруханска. А ведь к моменту ареста ему исполнилось уже 70 лет. Он был неграмотен, большую часть жизни трудился на земле, и в ссылке ему тоже достался тяжелый физический труд. Пелагея Федоровна работала уборщицей в бане. Сыновья Григорий и Карп тоже жили в Туруханске, но уже самостоятельно. Григорий и Карп работали в торговой конторе ГУСМП на распиловке леса. Дочь Анастасия уехала жить в с. Ярцево, а Анна вышла замуж и жила с семьей отдельно. Казалось, ничего не предвещало беды, хотя ссыльные все равно находились под контролем со стороны органов госбезопасности – ходили два раза в месяц в комендатуру на отметки. Они носили статус трудпоселенцев.
О семье Ивана Ивановича Сырецкого известно совсем немного. Единственный источник – письмо его сына Михаила Ивановича в Туруханскую прокуратуру в 1995 году, опубликованное в районной газете «Маяк Севера»(Сырецкий М. Кто знал отца, отзовитесь… // Маяк Севера. – 1995.). И. И. Сырецкий был в ссылке с семьей. Скорее всего, он с семьей был раскулачен в Томской губернии, откуда он родом, и сослан на Север. Как и многие ссыльные, он оказался в районном центре – Туруханске. Семья жила в центре села, по улице Советской (ныне улица Спандаряна) в доме № 21 или 23. Это, скорее всего, был барак на одной улице с милицией и тюрьмой, их разделял мостик через овраг. Барак не сохранился, на его месте – пустырь. Иван Иванович работал столяром в райкомхозе. Полностью состав семьи неизвестен. Ко дню ареста отца сыну Михаилу было 15 лет. Он помнил местных жителей, в письме приводил их фамилии, надеясь, что кто-нибудь откликнется и сумеет помочь найти место захоронения расстрелянных. Наверно, он и не подозревал, что отец друзей детства Лидии, Михаила и Тамары Латынцевых сам был в 1929 году арестован и обвинялся по ст. 58-11, но дело было закрыто без решения (Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. – Красноярск : Издательские проекты, 2007. – С. 57.). Об этом не говорили, и, наверно, в 1938 году семья Латынцевых тоже пережила немало тревожных дней.
О семье Переваловых я знаю по нескольким документам. У моей мамы есть ксерокопия заявления Е. Л. Зыряновой (Переваловой) в ФСБ. В обществе «Мемориал» я также получила ксерокопии некоторых документов этой семьи.
Семья Переваловых проживала в с. Джиндо Тяхлинского района Иркутской области. По другим документам – село то же, но Красночикойского района Читинской области. Это более вероятно, потому что в анкете арестованного А. И. Перевалова написано: «…жил от монгольской границы 2 версты».
Обстоятельства их жизни в тот период во многом перекликаются с жизнью семьи Долгинских. Это тоже была большая трудовая семья, пять детей. В анкете арестованного Л. И. Перевалова записано, что он «крестьянствовал, имел 3 лошади, 5–6 коров». Дочь Евдокия Лукинична Зырянова (Перевалова) писала в своем заявлении в ФСБ: «Имели в хозяйстве скот для содержания семьи, жилье как для семьи, так и для скота». В другом документе – «Жалобе» – она упоминает, что «даже не было железного плуга или железной бороны, пахали сохой да сено косили литовками. Работали сами, как последние батраки».
С момента раскулачивания семья Переваловых оказалась в очень трудных условиях. В 1930 году семья была раскулачена и разделена. Я думаю, что семью разделили по разным основаниям. Глава семьи – просто кулак, а младший сын Антон с 1919 по 1921 год служил рядовым в армии атамана Семенова.
Старшего в семье – Ивана Ермолаевича Перевалова (в некоторых документах Е. Л. пишет отчество «Митрофанович». – Прим. авт.) (61 год), сыновей Луку (38 лет) и Антона (33 лет) отправили в бессрочную ссылку в Туруханский край. И здесь их снова разделили. Отца отправили на станок Горошиху (в некоторых документах Е. Л. пишет, что он погиб во время этапа. – Прим. авт.), а сыновей оставили в Туруханске. Антон Иванович работал распиловщиком леса, а Лука Иванович – на временных работах. В 1932 или 1933 году Иван Ермолаевич в ссылке в Горошихе скончался. А жену и пятерых детей в возрасте от четырех до десяти лет выслали в Сосново-Озерский район (где это, в письме Е. Л. не написано. – Прим. авт.). Женщина с детьми оказалась без средств существования и без жилья. «Жили даже в коровьей стайке, кусок хлеба зарабатывали как могли». В другом документе Евдокия Лукинична пишет: «Бабушку также выгнали из своего дома, и пошла она собирать подаяние, и скончалась у забора чужого дома».
В 1937 году Мария Ивановна получила паспорт, и в сентябре 1937 года она с детьми переехала в Туруханск к мужу. Они поселились на улице Крестьянской в доме № 6. «Семья соединилась только через семь лет, это было для нас счастье». По возрасту четверо детей пошли учиться в школу. А Антон Иванович жил по улице Лыткина в доме № 5. НКВД им отмерил на счастье 4 месяца.
Из письма Зинаиды Лукиничны я узнала некоторые бытовые условия жизни ссыльных. Отопление было печное, а воду нужно было привозить с реки. «Наша семья тоже обеспечивалась дровами и водой на собаках». 13-летний Андрей Перевалов дрова и воду привозил домой и соседям – семье Худышкиных – «старенькие были» – и «другой семье Худышкиных, Илье, у них были дети малые». Этот разговор о дровах из леса – не просто бытовая подробность. Он напрямую связан с местом возможного захоронения расстрелянных.
Она была единственной женщиной среди приговоренных. Сведения о ней я почерпнула из книги «Нарымская Голгофа» ( Фаст М., Фаст Н. Нарымская Голгофа / Материалы к истории церковных репрессий в Томской области в советский период. Томск; М. : Водолей Publishers, 2004. – С. 73–75, 150, 358, 405–409.). Зинаида Феликсовна родилась в 1884 году в с. Киреевском Томской губернии. Она и ее муж Василий Федорович были активными прихожанами Воскресенской церкви г. Томска. С августа 1929 года Зинаида Феликсовна «собирала деньги среди прихожан для отсылки их ссыльному духовенству в Нарым и проживающим в Томске».
Ее арестовали 2 февраля 1930 года вместе с мужем в составе группы более 60 человек духовенства и мирян г. Томска. На допросе она показала: «Я не знала, что на это надо разрешение, это я делала как христианка, считая своей обязанностью. Собирали (деньги) мы с Синичкиной и отдавали их священнику Диатроптову, который их хранил, а потом, когда их скапливалось немного, мы покупали вещи и отправляли вещи посылками, деньгами, с попутчиками (с кем – не помню)». При обыске «изъяты деньги, золотое кольцо обручальное, золотые часы, браслет, портсигар, бумажник…» – все это было собрано от мирян для поддержки репрессированных священнослужителей.
Особая тройка при ПП ОГПУ по Сибирскому краю осудила З. Ф. Безотчества 19 марта 1930 года. Обвинение – «участие в контрреволюционной группировке церкви». Статьи обвинения: 58-10, 58-11 УК РСФСР. Зинаиду Феликсовну приговорили к ссылке на Север в Туруханский край. «Дальнейшая судьба неизвестна. Реабилитация по 1930 году».
Новый источник сведений о судьбе Зинаиды Феликсовны – постановление Президиума Красноярского краевого суда от 8 июня 1957 года и Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. Из них стало известно, что Зинаида Феликсовна сослана в Туруханск.
Всем сосланным нужно было чем-то заниматься, чтобы прокормиться и выжить. О Зинаиде Феликсовне известно, что она по происхождению из крестьян, малограмотная. Где она могла работать? Наверно, руки были золотые, потому что она стала работать портнихой на дому. Дальнейшая ее судьба уже была предопределена НКВД, ведь она сослана за «участие в контрреволюционной группировке церкви». Значит, снова можно обвинить в КРО.
Первые аресты начались 7 февраля. Тогда были арестованы: Агавнян-Арутюнян А. М., Алексеев Н. А., Бажин Ф. Я., Безотчества З. Ф., Богословский Г. В., Бозоян С. М., Бушмакин Г. У., Гарибиян А. В., Граков Б. Г., Горбачев П. Н., Грабовик Х. И., Грабовик И. Г., Домбаян А. С., Дорофеев П. М., Демидов И. А., Дмитрук Н. Ф., Зимник С. С., Жук И. М., Жуковский Р. Л., Иванов И. Н., Кисляков А. А., Козловский А. В., Крылов П. В., Кузнецов Н. А., Кузнецов-Драгомирецкий В. И., Лысов Л. Д., Мак Т. Т., Марчевский Е. С., Медведев И. С., Михаилов Н. Д., Носырев А. Х., Нушукиян Т. М., Пахотин В. В., Поблагуев П. Д., Пойлов В. С., Пономаренко Т. А., Попов И. Н., Прытков Ф. Н., Ракович И. Ф., Сердюк И. И., Сушилин Н. В.
Все они были ссыльными. В Книге памяти написано, что братьев Переваловых арестовали в один день – 7 февраля. Но из письма Е. Л. Зыряновой (Переваловой) следует: «Дядю А. И. Перевалова арестовали 8 февраля днем, как он пришел на обед. Я в это время была у него в доме». Ее отец Лука Иванович был арестован 8 февраля в 2 часа ночи. Однако анкета арестованного Антона Ивановича составлена 7 февраля. Или Евдокия Лукинична ошиблась, или дата в протоколе подтасована. На протоколе обыска Л. И. Перевалова стоит дата 7 февраля, а протокол допроса Луки Ивановича составлен 9 февраля, т. е. через день после ареста.
При обыске у А. И. Перевалова изъяли облигацию, какие-то непонятные 7 предметов (название не прочесть. – Прим. авт.) и две пилы продольные. Если обратиться к приказу НКВД № 00447, то, наверно, это считалось валютой и оружием, особенно пилы. Семье впоследствии ничего не вернули, несмотря на квитанцию. У Л. И. Перевалова изъяли 4 фотокарточки и какой-то один адрес (переписка. – Прим. авт.).
В протоколе допроса А. И. Перевалова написано, что он якобы завербовал в контрреволюционную организацию своего старшего брата, Луку Ивановича. Младшему брату легче было приписать участие в контрреволюционной организации, ведь он в 1919–1921 годах служил рядовым в армии атамана Семенова, поэтому и взяли сначала его.
В семьях других ссыльных Туруханска уже поселилась тревога. Аресты продолжались. 12 февраля арестовали ссыльного В. Е. Николаева. 13 февраля в вооруженные люди из районного отдела НКВД пришли в дом Долгинских. Вся семья испытала ужас. Неужели повторится то, что случилось с ними в родном селе Еланском? Работники НКВД предъявили ордер № 139 от 13 февраля 1938 года на производство обыска и ареста главы семьи, Федора Григорьевича Долгинского. Обыск проводился в присутствии соседа, А. А. Совельева (так написано в протоколе, а должно быть – Савельева. – Прим. авт.), который проживал по адресу Партизанская, д. 9. Искали, в соответствии с «оперативным приказом народного комиссара внутренних дел С.С.С.Р. № 00447»(Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. – Красноярск : Издательские проекты, 2005. – С. 441.), оружие, взрывчатку, отравляющие вещества, контрреволюционную литературу, драгоценные металлы, валюту, множительные приборы и переписку… Оказалось, что в протокол занести нечего. С сожалением записали в протоколе «Ни чего нет». Обыскиваемый Федор Григорьевич, несмотря на то что он был неграмотный, как указано в анкете арестованного, мог поставить свою подпись. И он ее поставил, правда без окончания, под протоколом обыска. Так, на листе 126 дела № П-8474 т. 1 была единственная подпись моего прапрадеда – «Долгински». Это очень важная деталь.
При обыске ничего не смогли найти, но уже, наверно, заранее были составлены компрометирующие материалы, и после безрезультатного обыска 70-летнего главу семьи арестовали и увели. В выписке из протокола заседания тройки от 21 февраля сообщается, что Ф. Г. Долгинский содержится в КПЗ Туруханского РО НКВД с 13 февраля 1938 года. Семья, может быть, и не подозревала, что видит его в последний раз. А может, и подозревала, ведь они уже были репрессированы и могли надеяться только на чудо, а не на справедливость.
В этот день был арестован не только мой прапрадед. Аресты продолжались. Всего было арестовано 54 человека. Наверно, нужно было арестовать большое число людей, чтобы это походило на контрреволюционную организацию ссыльных. 14 февраля еще арестовали И. Т. Буймова. Тогда только в НКВД, видимо, посчитали, что достаточно собрали членов для одной контрреволюционной организации. Допросы происходили через несколько часов после ареста.
В Туруханске была тюрьма. Ее построили политссыльные, в том числе Я. М. Свердлов. Тюрьма очень пригодилась, когда бывшие ссыльные революционеры пришли к власти.
Старожил Туруханска Афиноген Михайлович Фарков (внук Ф. Г. Долгинского, сын его дочери Анны Федоровны, по мужу – Фарковой) рассказал, где находилась тюрьма. Она находилась возле здания милиции по улице Советской (ныне Спандаряна). Рядом была конюшня, а за ней, ближе к оврагу и берегу Енисея, и было здание тюрьмы (сейчас приблизительно на этом месте редакция районной газеты «Маяк Севера»).
Арестованных было так много, что тюрьма не вмещала всех. Евдокия Лукинична Зырянова (Перевалова) пишет: «Наши отцы были посажены не только в тюрьму, даже были посажены в бондарке, где делали бочки, в пожарке и в парикмахерской, столько было арестовано много». Пожарка (пожарная охрана) находилась недалеко от здания милиции. Сюда носили передачи арестованным жена Луки Ивановича с дочерью Дусей. Помещение парикмахерской, скорее всего, стало позднее домом быта, находилось тоже недалеко. Где была бондарка – установить не удалось, но, видимо, тоже где-то недалеко от здания тюрьмы. Все эти здания до настоящего времени не сохранились. Все они в документах названы одним словом – КПЗ.
Но есть еще одно здание, о котором не упомянула Евдокия Лукинична. Моя прабабушка, Евдокия Ивановна Долгинская, рассказывала моей маме, что «арестованных держали в деревянном бараке. Этот барак назывался кирпичным заводом».
Первый и единственный допрос Федора Григорьевича был 14 февраля. Когда мы с сестрой увидели дело прапрадеда, первый вопрос, который мы задали сотрудникам ФСБ Красноярского края: «А почему был только один допрос? Разве он признался сразу?» Для нас это было неожиданным фактом. Почти все безвинно арестованные дали признательные показания и назвали «сообщников». «Метод физического воздействия» применялся на допросах с разрешения ЦК ВКП(б) с 1937 года (см. в приложении шифротелеграмму Сталина от 10 января 1939 г. – Прим. авт.). Возможно, это объясняет, почему на каждой странице протокола допроса вместо подписи «Долгински» стоит только отпечаток пальца.
Протокол допроса проливает свет на то, как 14 февраля проходило судилище над Федором Григорьевичем. Думаю, что и над другими несчастными людьми так же. Никаких изобличающих материалов арестованным не предъявили.
Следствие заключалось в приписывании «политики». Федор Григорьевич «признался» в том, что еще с декабря 1936 года уже действовала в Туруханске «к/р кулацкая эсеровско-повстанческая организация». На вопрос о задачах организации малограмотный Федор Григорьевич отвечает как по писаному с пунктами 1, 2, 3. Задачи у организации поистине глобальные: здесь и «подготовка вооруженного восстания», и «подготовка терактов над руководителями ВКП(б) и советского правительства», и «подорвать авторитет советской власти в лице колхозников, единоличников, развалить колхозы»!
Я представила выполнение этих задач малограмотными ссыльными, да еще из Туруханска, удаленного даже от Красноярска более чем на тысячу километров… Как можно было измыслить такое?! Но, оказывается, на вопрос о практических действиях «дан» ответ, и снова в общих фразах: побег из ссылки «для установления связей с др. к/р организациями и совершения террористических актов над руководителями ВКП(б) и советского правительства». Для этого <…> поручено подготовить «несколько человек…для побегов».
Я поняла, как действовал механизм втягивания в дело уже арестованных людей. По протоколу мой прапрадед оказывает помощь «готовящимся к побегу». Какую конкретно – не указано, кроме одного факта – «деньгами в сумме 94 рубля 24 коп.», и названы фамилии этих людей. «Следствию» нужно было «доказать» чьими-нибудь показаниями, что эти несколько человек (как, впрочем, и другие люди) не зря ими арестованы. Фамилии этих людей я увидела в постановлении Красноярского крайсуда о реабилитации.
Конечно, хотелось бы, чтобы мой прапрадед никого не назвал. Я не осуждаю тех, кто 7 февраля назвал его фамилию как «сообщника» и не могу осудить и моего 70-летнего прапрадеда. Я думаю, что Федору Григорьевичу было очень тяжело, ведь он оговорил не только себя, но и других людей. Не стоит выяснять, кто кого оговорил. Большая часть была арестована в один день, и работники НКВД стремились к тому, чтобы все фамилии арестованных прошли через протоколы. Каждый арестованный обязан был назвать фамилию другого арестованного как человека, который его завербовал в контрреволюционную организацию. Только так можно было «доказать» наличие организации. Все 54 человека – жертвы произвола НКВД.
Подавляющее большинство арестованных заставили признаться в своих якобы контрреволюционных взглядах, согласиться с обвинением. И они дали показания. Показания Ф. Г. Долгинского, А. И. Перевалова и Л. И. Перевалова написаны одинаковыми общими фразами. Можно ли стереотипные фразы назвать показаниями? Очень вероятно, что арестованные не имели никакого понятия о контрреволюционной деятельности. Формулировал все следователь.
В протоколе допроса А. И. Перевалова очень подробно излагаются все пункты обвинения. Видимо, это один из первых протоколов, и в нем требуемый стандартный набор: «участие в контрреволюционной эсеровской белогвардейской организации», ставившей целью свержение советской власти, участие в «контрреволюционных сборищах», занятия вербовкой в организацию (и «подтверждается» это фамилиями «завербованных»), проведение «повстанческой агитации, направленной на уничтожение скота и развал колхозов», «распространение контрреволюционной клеветы на руководителей ВКП(б) и Советского правительства». Такова была «квалификация содеянного», а «мера наказания» – высшая, т. е. расстрел.
Протокол допроса Федора Григорьевича намного короче. Мой прапрадед был арестован на неделю позднее, и, скорее всего, протокол уже оформлялся формально. Обвинения сформулированы короче, ответы напоминают ответы А. И. Перевалова и Л. И. Перевалова, фразы протоколов одинаковые и стандартные. Есть и отличия. Они, видимо, зависели от фантазии следователя. Мой 70-летний прапрадед, зарабатывающий на жизнь в ссылке нелегким физическим трудом, снабжал деньгами «готовящихся к побегу». Антон Иванович сообщил, что «по моей личной инициативе вышло из одного только Туруханского колхоза до 6 или 7 хозяйств, точно не помню». А Лука Иванович и вообще не совершил «вредительскую к/р операцию на электростанции» только потому, что он сломал руку в первый день работы на новом месте. «6 ноября 1937 года на работе сломал руку и пролежал в больнице два месяца. Только выписался из больницы и 7 февраля 1938 года был арестован, и мы навсегда потеряли своего дорогого отца», – писала Евдокия Лукинична в комиссию по восстановлению прав реабилитированных.
При сравнении протоколов бросаются в глаза казенные формулировки ответов. Малограмотный (так написано в анкете и протоколе допроса) Антон Иванович, как и мой прапрадед, тоже говорит как по писаному, строит предложения с несколькими причастными оборотами. Например, на листе 102 дела он рассказывает, как «… (написана фамилия. – Прим. авт.) стал говорить и убеждать вступить в белогвардейскую эсеровскую к/р организацию, находящуюся в Туруханском районе и состоявшую из ссыльных белогвардейцев, кулаков, ставивших своей целью организацию терактов над руководителями ВКП(б) и соввласти и свержение соввласти путем вооруженного восстания». Можно уверенно сказать, что протоколы допросов подобны друг другу.
Как добивались такого единообразия у невиновных?! Следствие велось новыми советскими конвейерными методами. Их можно назвать инквизиторскими. Ни о какой презумпции невиновности не было и речи. В то время общество уже знало негласное правило: если человек арестован – он виновен и будет осужден. Следователи заранее знали «истину», и расследование не имело целью ее установить. Следствию только нужно было привести в соответствие эту «истину», известную компетентным органам, и показания обвиняемого.
От арестованного требовалось только подписать протокол. Но даже если он не подписал, это ничего не меняло ни в его собственной судьбе, ни в судьбе его знакомых, которых он вынужден был назвать соучастниками. Вынужден был дать ложные показания под физическим давлением. Таковы были методы «следствия».
«СОЗНАЛСЯ ПОЛНОСТЬЮ» – большими буквами написано в выписке из протокола № 319 заседания тройки УНКВД от 21 февраля 1938 года. На листе 230 дела эта выписка, а рядом постановление: «ДОЛГИНСКОГО Федора Григорьевича РАССТРЕЛЯТЬ, лично принадлежащее ему имущество конфисковать». «Сознался полностью» и Антон Иванович Перевалов, и Лука Иванович Перевалов.
Но были и такие, кого не смогли сломить. «Осужденные Мак Т. Т., Кузнецов-Драгомирецкий, Носырев, Алексеев и Ракович ни в чем своей вины не признали» – так написано в постановлении Президиума Красноярского краевого суда от 8 июня 1957 года. Наверно, в их делах был не один допрос.
Из постановления Президиума Красноярского краевого суда я узнала, что мой прапрадед был осужден по делу Н. В. Сушилина, П. Н. Горбачева и др. Все они были приговорены тройкой УНКВД КК к высшей мере наказания 21 февраля 1938 года. Большинство арестованных – простые малограмотные люди, поэтому работники НКВД поставили во главе организации «бывших лидеров антисоветских политических партий»: «бывший член Итальянской социалистической партии с 1904 года» Кирдецов Г. Л., «лидер партии дашнаков» Аветисян Т. Г., «бывший член ЦК грузмеков» Джинория, кадровый эсер Головинский, «бывший деятель Сменовеховского движения» Зенченко, «бывший подполковник Пепеляевской армии, бывший белый реэмигрант» Драгомирецкий.
Предназначенные НКВД к роли организаторов были образованными людьми: Тигран
Георгиевич Аветисян – юрист с высшим образованием (Книга памяти жертв
политических репрессий Красноярского края. – Красноярск : Издательские проекты,
2004. – С. 144.), Вадим Платонович Зенченко окончил
кадетский корпус и кавалерий ское училище
(расстрелян 13 августа 1938 г. в г. Красноярске) (Книга памяти жертв
политических репрессий Красноярского края. – Красноярск : Издательские проекты,
2005. – С. 306.). Т. Г. Аветисян просидел под арестом
с 7 февраля до 26 мая 1938 г., когда ему вынесли приговор о ВМН. Дата расстрела в Книге
памяти не указана.
Да и дело, по которому был арестован мой прапрадед, называлось «дело Сушилина», а Н. В. Сушилин на фоне большинства арестованных тоже был грамотным – у него было среднее образование, и он работал заместителем начальника Туруханской пушной конторы. П. Н. Горбачев – из «ссыльных кулаков».
Когда я читала постановление Президиума краевого суда о реабилитации жертв расстрела 2 марта 1938 года, то обнаружила, что в нем 54 человека (дело П-5474), а, по данным Книги памяти, в этот день было расстреляно 62 человека. Оказывается, были разные дела. Например, по делу П-7215 проходили Иван Терентьевич Буймов (Буйлов, Буимов), Василий Егорович Николаев. По делу П-7218 проходил Тигран Георгиевич Аветисян.
К высшей мере наказания в один день был приговорен 61 человек. Василий Егорович Николаев был приговорен 26 февраля, но расстрелян тоже 2 марта. Скорбный список составили 62 человека. Работники НКВД «создали» и ликвидировали контрреволюционную организацию из ссыльных. Но это было только начало. Затем они «создали» не одну такую организацию в нашем районе и расправились с ее «членами».
О судьбе арестованных родственники ничего не знали. Евдокия Ивановна, бабушка
моей мамы, рассказывала ей, что «когда увели деда Федора, семья находилась в полном
неведении: куда? почему? на сколько?» Когда
узнали о том, что деда увели в тюрьму, его жена Пелагея с сыновьями и невесткой
стали носить передачи с продуктами, одеждой.
Это же помнит и Евдокия Лукинична: «Все
передавали передачи, и наша семья тоже передавала, хотя сами жили впроголодь. Мама
говорила, что все получат, а отец нет, вот и передавали. Разрешено было только
передавать белый хлеб, сахар-рафинад, папиросы. Это я все точно на всю жизнь запомнила,
так как каждый раз с мамой носила передачи».
Продукты, которые с таким трудом собирали семьи, и так оказавшиеся без кормильцев на грани голода, присваивались. Во-первых, чего стоит один перечень разрешенных продуктов! Хлеб – только белый! Почему нельзя черный, ведь он дешевле? Наверно, именно потому, что достанется он отнюдь не заключенному в тюрьме.
Во-вторых, факт присвоения привела и моя прабабушка Евдокия Ивановна. Некоторые передачи они уносили домой мужчине, который работал в этой тюрьме (наверно, чтобы передачи шли чаще, чем разрешенные 1 раз в 2 недели). Однажды, когда они в очередной раз пришли, чтобы передать продукты Федору Григорьевичу, то увидели свою корзину с продуктами, которую приносили в предыдущий раз. Тогда они поняли, что его уже нет в живых и отдавать передачи уже просто некому… Им никто ничего не объяснил и не сказал, а сами они спросить боялись. «За что? Почему? Когда расстреляли? Где захоронили? Как будто никогда и не было человека», – говорила бабушка моей маме. И никто не сжалился над ними и не сказал, что их мужа, отца и свекра расстреляли. Рассказ об этом через много лет записала моя мама Галина Вениаминовна, внучка Евдокии Ивановны.
Семьи других осужденных тоже ничего не знали об их судьбах и были в постоянной тревоге. «В конце мая месяца прошел ледоход, пришли лихтера и увезли много арестованных. Мы, конечно, были на берегу, пытались увидеть своих родных, но никого не увидели, так как конвой близко подходить не разрешал», – писала Е. Л.Зырянова (Перевалова).
Меня поразило, что моего прапрадеда тройка УНКВД Красноярского края осудила 21 февраля, а уже 2 марта решение было исполнено. Я поняла, что механизм репрессий отрицал всякое правосудие. Некая «тройка УНКВД» заменяла суд. Ни защиты, ни права на обжалование!
Одних арестованных вывели на расстрел поздней ночью с 1 на 2 марта, других – со 2 на 3 марта. Мы никогда не узнаем о последних днях и минутах жизни безвинно осужденных. Что они чувствовали, как провели последние дни жизни, как они вели себя, когда их выводили на расстрел…
В деле прапрадеда я нашла выписку из акта: «Постановление тройки УНКВД по Красноярскому краю от 21 февраля 1938 года о РАССТРЕЛЕ Долгинского Федора Григорьевича приведено в исполнение 2 марта 1938 г. в 3 часа 30 мин».
Моя прапрабабушка Е. И. Долгинская говорила моей маме, что всех арестованных расстреляли возле деревянного барака, где их содержали, «вроде там же был кирпичный завод. Позднее на том месте находили миски, ложки. Народ туда не пускали, даже за дровами».
Е. Л. Зырянова (Перевалова) пишет: «Как вели расстрел в районе кирпичного завода… нам рассказал Полиэст Федорович Мурзин в Красноярске, когда уже проживал здесь со своей родственницей». Подробностей расстрела со слов П. Ф. Мурзина Евдокия Лукинична не приводит. Но она сообщает в комиссию по восстановлению прав реабилитированных, что «всего их 54 человека. Которые были уничтожены в две ночи в районе кирпичного завода».
Книга «Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920–1930-х годах» основана на документах, их в списке литературы 119. Существовали общие требования к этой страшной процедуре, настолько она была массовой в эпоху репрессий! Думается, что туруханские работники НКВД следовали этим инструкциям.
Инструкции были таковы. Расстрел считался наиболее быстрым и удобным способом для массовых уничтожений людей. Техника расстрелов от общества скрывалась. Секретность казней подтверждалась терминологией. В постановлениях о расстреле писали «осужден к ВМН» или «осужден к высшей мере социальной защиты». Родственникам осужденных в 1937–1938 гг. сообщалось: «осужден на десять лет лагерей без права переписки». Расстрелы производили рядовые оперативники и руководители местных отделений НКВД, к ликвидациям могли привлекать и милиционеров. Руководитель должен «найти место, где будут приводиться приговоры в исполнение, и место, где закапывать трупы. Если это будет в лесу, нужно, чтобы заранее был срезан дерн, и потом этим дерном покрыть это место, с тем чтобы всячески конспирировать место, где приведен приговор в исполнение, потому что все эти места могут стать для контриков, для церковников местом [проявления] религиозного фанатизма» (Тепляков А. Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920–1930-х годах. – М. : Возвращение, 2007. – С. 53.). Руки связывали веревкой. Обычная практика в тюрьмах – раздевать до белья перед расстрелом. Но если расстреливали за городом, то могли оставить в одежде и обуви. После расстрела обычно расстрельщики пили вволю – на это им выделялись деньги.
Свидетельства родственников утверждают, что 2 марта место расстрела находилось возле кирпичного завода. Е. Л. Зырянова (Перевалова) называет кирпичным заводом небольшое деревянное здание. В летнее время в нем делали кирпичи и обжигали в ямах рядом с деревянным сараем.
Найти место, где находился кирпичный завод, нам помог старожил Туруханска Афиноген Михайлович Фарков. Когда ему было 18 лет, он с друзьями был на развалинах этого завода. Сейчас на этом месте – автодром.
Среди расстрелянных 54 человек были представители разных слоев общества: из крестьян – 43 человека, из служителей культа – 4 человека, из мещан – 2 человека, из служащих – 2 человека, из рабочих – 1 человек, из семьи кустаря – 1 человек. По образованию: неграмотных – 6 человек, с низшим образованием – 6 человек, малограмотных – 29 человек, с начальным образованием – 2 человека, с неоконченным средним – 1 человек, со средним – 10 человек.
Все – ссыльные в Туруханске, т. е. они уже были репрессированы. Можно сделать вывод: кто один раз попал в руки НКВД, уже не мог из них вырваться. Среди расстрелянных есть и родственники – братья Переваловы, родственники Грабовики (степень родства не установить: отчества разные, разница в возрасте 10 лет, место рождения одно. – Прим. авт.). Были люди разных национальностей: армяне, украинцы, белорус, большинство – русские.
Родственники долгие годы не могли получить никаких документов о погибших. «Все были расстреляны и даже нигде в актах записей по гражданскому состоянию не записаны, как бы на земле не жили и не было у них ни родителей, ни детей, ушли бесследно», – писала Е. Л. Зырянова (Перевалова) в ФСБ. В нашу семью после моего посещения архива РУ ФСБ России Красноярского края прислали справку о смерти моего прапрадеда.
Реабилитировали 54 человека, расстрелянных 2 марта 1938 года, постановлением Президиума Красноярского краевого суда 8 июня 1957 года по делу П-8474. В Справке о реабилитации Антона Ивановича Перевалова написано: «эсеровско-повстанческо-террористическая организация, якобы существовавшая в Туруханском районе», из-за участия в которой он расстрелян. Остальных расстрелянных в тот день тоже всех реабилитировали, сведения об этом содержатся в Книге памяти.
Но есть еще свидетельство о другом месте расстрелов. Евдокия Лукинична Зырянова (Перевалова) пишет, что в 1945 году она приехала в Туруханск из Ярцева в командировку для учебы в торговокооперативной школе и осталась работать бухгалтером в Туруханском райпотребсоюзе. Анна Максимовна Кулакова ей много рассказывала о расстрелах, в том числе и о том, как «на дне оврага за тюрьмой жгли вещи расстрелянных в овраге. Кружки, ложки, шарниры от ящичков и т. д.». Недалеко от тогдашнего здания тюрьмы в самом деле находится большой овраг. Вполне возможно, что там проходили более поздние расстрелы.
В соответствии с приказом НКВД № 00447 хоронили расстрелянных тайно, место должно было быть в секрете.
Е. Л. Зырянова (Перевалова) описывает предполагаемое место захоронения расстрелянных 2 марта. Стоит вспомнить рассказ о дровах, которые привозили из леса для топки печей, он имеет прямое отношение к месту захоронения. «Весь Туруханск был окружен лесом очень на близком расстоянии. Возили дрова в основном со стороны вниз как бы по Енисею, а вернее, в сторону за почтой».
Проанализируем этот фрагмент воспоминаний. Туруханск расположен на стрелке Нижней Тунгуски и Енисея. На Нижней Тунгуске, чуть выше устья, располагался Туруханский Свято-Троицкий монастырь, поэтому старая часть села располагалась именно там. В дальнейшем Туруханск стал расти от стрелки вниз по Енисею, впоследствии в этом направлении был построен на берегу Енисея аэропорт со взлетной полосой. Улица Крестьянская, где жил с семьей Л. И. Перевалов, находится напротив устья Нижней Тунгуски. Почта (старое здание) – напротив Енисея и чуть севернее по отношению к улице Крестьянской. Еще далее на запад перпендикулярно к Енисею находилась улица, которая сейчас называется Фестивальной. Все это мы отметили на карте отвода земель. А дальше был лес. Получается, что за дровами ездили на северо-запад от улицы Крестьянской («в сторону за почтой»), там на самом деле был лес.
Маршрут, по которому заготавливал дрова в лесу Андрей Перевалов
Обратимся снова к воспоминаниям Евдокии Лукиничны. «Вот когда еще были сильные холода (в то время климат был более суровым, 1 мая еще ходили в валенках. – Прим. авт.), вдруг в эту сторону почты запретили ездить в лес за дровами. Пошли разные в народе разговоры». Это подтверждает и фраза из рассказа моей прапрабабушки Евдокии Ивановны Долгинской: «Народ туда не пускали даже за дровами».
За дровами, по свидетельству Е. Л. Зыряновой (Переваловой), стали ездить в противоположную сторону – вверх по Тунгуске. «Но весной парни за почтой ловили снегирей на свалке отходов и не раз секретно видели в той стороне милиционеров». Вероятно, тела еще не были захоронены, ведь снег лежал, поэтому это место постоянно охранялось.
Да и расстрелы продолжались. «Замаскировали ямы с трупами посадкой деревьев и укладкой дерна весной 1938 года, что видали из укрытия мой брат Перевалов Андрей Лукич 1924 года рождения со своими дружками», – писала Е. Л. Зырянова (Перевалова).
Где располагалось это место? Можно выделить две версии. Версия первая – на основе рассказа Тамары Григорьевны Чалкиной (Долгинской) – внучки расстрелянного Федора Григорьевича Долгинского. Но она родилась уже после смерти деда, поэтому всю историю знает тоже со слов бабушки. Она считает, что не только расстрел проходил возле кирпичного завода, но и захоронение там же. Мы рассмотрели эту версию.
Приблизительное место кирпичного завода мы отметили на карте отвода земель. Рядом с деревянным зданием кирпичного завода были ямы для обжига кирпичей. Мы не знаем, какого размера они были, сколько их. Возможно, в этих ямах или где-то близко и зарыли тела расстрелянных 2 марта? Никаких сведений о том, что на бывшей территории кирпичного завода найдены останки людей, – нет.
Версия вторая. Возможно, их захоронили не рядом с заводом, а подальше в лесу? В таком случае это место могло попасть под территорию аэродрома. Замаскированное под лес захоронение могло оказаться под бетоном.
В 1948 году в Туруханске начали строить аэропорт. Для аэродрома вырубили большую площадь леса и покрыли бетонными плитами. Если посмотреть на ту же карту отвода земель, то видно, что ограда аэродрома находится от автодрома довольно близко. «Взлетно-посадочная полоса аэродрома построена на костях людей», – уверенно написала Е. Л. Зырянова (Перевалова). Она это место знает не по пересказам, она сама жила и работала в Туруханске уже взрослой. Под каким местом взлетно-посадочной полосы, а может быть, шире – аэродрома, неизвестно, можно только предположить, что ближе к лесу на север.
Место предполагаемого расстрела 2 марта 1938 года
и захоронения останков.
Х – место расположения кирпичного завода,
место расстрела.
ХХ – взлетно-посадочная полоса,
место захоронения
При рассмотрении этой версии возник вопрос: как доставляли тела, если расстрел проходил непосредственно рядом с местом заключения – кирпичным заводом? Скорее всего, еще по снегу на санях, и охраняли не только место заключения, но и неубранные трупы, ведь зарыли тела весной.
Таким образом, точное место захоронения останков с точностью до десятков метров установить на данный момент, к сожалению, не удалось. Но, я думаю, наша работа все же имеет большое значение для истории Туруханска и она может положить начало новому исследованию, и со временем появится какой-либо памятник или хотя бы мемориальная доска.
Если какие-то из более поздних расстрелов происходили в овраге за тюрьмой, то где в таком случае могли захоронить останки? В 80-е годы овраг засадили тальником, чтобы укрепить почву. Через овраг построен деревянный мост. Если хоронили там, то разросшийся за 30 лет тальник надежно скрыл все следы. Но опять-таки при посадке деревьев могли и что-то обнаружить, но разговоров никаких об этом среди населения нет. На этот вопрос тоже пока нет ответа.
За 72 года, прошедших после расстрелов, в селе многое изменилось. Там, где раньше был лес, теперь улицы и аэропорт. Сын Ивана Ивановича Сырецкого очень хотел взять горсть земли с могилы отца в Туруханске, чтобы разделить ее пополам и высыпать одну часть к памятнику жертвам политических репрессий в Омске, а другую – на могилу матери. Но могилы его отца нет, как нет и могил других расстрелянных.
Взлетно-посадочная полоса, с. Туруханск
Предположительное место захоронения в
1938 году
Арест близких стал для родственников страшным ударом. Они еще не оправились после первой репрессии, а уже снова попали под прицел власти, получили новый удар. В душах родственников арестованных поселился страх. Что им снова пришлось пережить! Арест близких, увод их из дома, страх, ощущение безысходности, отчуждение окружающих, ожидание собственного ареста…
Близкие осужденных по 58-й статье оказались в очень тяжелой ситуации. «С этого дня, 8 февраля 1938 года, снова начались наши новые беды и горе. Наша семья опять осталась без средств существования», – пишет Е. Л. Зырянова (Перевалова).
Таких, как они, в стране были тысячи, но от этого для каждой пострадавшей семьи их общее семейное и личное горе не стало меньше. От того дня, как арестовали их близких, и до того времени, как они получили справки о реабилитации, – целая жизнь. Расстрел членов семьи отрицательно сказался на их жизни. У них был статус ссыльных, стал статус не менее опасный – «члены семьи врага народа».
Семьи арестованных в годы тоталитарного режима были изгоями общества. «Очень боялись даже вести какие бы то ни было разговоры в школе. Мы уже все были дети арестованных, знавшие друг друга в школе, теперь мы – дети врагов народа. Какое наше было унижение», – писала Е. Л. Зырянова (Перевалова). Знакомые при встрече опускали глаза и старались не разговаривать. Семьи арестованных даже друг с другом не могли общаться, боялись, что сделают еще хуже тем, кого посадили. Все горе было внутри семьи, поделиться, чтобы облегчить боль, ни с кем нельзя.
Для тех, кто был уже в трудовом возрасте, было проблематично устроиться на постоянную работу. К ним было предвзятое и подозрительное отношение. Единственным вариантом для них были черные работы, которые требовали большой физической силы, но приносили очень мало денег. Из-за этого очень сложно было прокормить и семью, и себя.
19 марта 1938 года был арестован сын Федора Григорьевича – Григорий Федорович Долгинский, которому на то время было 27 лет. Дома он оставил двоих маленьких детей: Александра – 6 лет и Вениамина – 3 года, также беременную жену, которая должна была родить в мае. Его тоже обвиняли в КРО, но к расстрелу не приговорили. Он был осужден 14 апреля 1938 года тройкой УНКВД КК по ст. 58-10 УК РСФСР как сын врага народа на 10 лет ИТЛ.
Через несколько дней, 23 марта 1938 года, пришли и за старшим сыном – Карпом Федоровичем Долгинским. У него тоже остались дома жена и дети. И его обвинили в КРО, но не расстреляли, как отца, а так же, как и брата, осудили 14 апреля 1938 года тройкой УНКВД КК на 10 лет ИТЛ.
После случившегося семью Григория сослали в г. Игарку, куда они добирались на лошадях. Скорее всего, они уезжали в ноябре 1938 года, когда встал Енисей, так как добираться по лесу на лошадях было невозможно за неимением дороги, а зимой ездили по льду Енисея на санях. Когда они вернулись в Туруханск – неизвестно, возможно, в 1948 году, после освобождения главы семейства. Он был освобожден из заключения 23 ноября 1948 года. По возвращении мой прадед Григорий Федорович работал на стройке. Он умер 25 июля 1956 года.
Карп Федорович был освобожден из ссылки 23 сентября 1954 года и, забрав семью, уехал жить в г. Зыряновск. Его наказание продлилось вместо 10 лет – 16. Возможно, после лагеря его отправили еще в ссылку на 6 лет. А может, ему продлили на 6 лет заключение в лагере за какой-нибудь важный, с точки зрения НКВД, «проступок».
Не подвергли новым репрессиям жену и дочерей Федора Григорьевича и сына Николая. Спасло дочерей, видимо, то, что одна жила в другом селе, на юге района, а вторая была замужем и жила отдельно.
Карп Федорович и Григорий Федорович Долгинские были реабилитированы 1 февраля 1956 года Комиссией КК по пересмотру дел на лиц, приговоренных за к/р преступления, содержащихся в лагерях, колониях и тюрьмах МВД СССР и находящихся в ссылке на поселении.
В нашем роду хранятся фотографии репрессированной семьи Долгинских. Простые деревенские лица, серьезные, основательные люди – крестьяне, опора государства. Сколько их таких было в стране! Большой класс крестьянства – и что от него осталось…
Не все семьи расстрелянных были оставлены в Туруханске. О судьбе семьи Луки Ивановича Перевалова мы знаем из воспоминаний его дочери – Евдокии Лукиничны. «В июне 1938 года наша семья пополнилась еще одним ребенком. В конце июля 1938 года нас всех, семьи, у кого отцы были посажены, и как мы узнали позднее, что в живых нет, собрали, под конвоем посадили на пароход „Мария Ульянова“ и выслали в Ярцевский район, село Фомка. В Ярцево нас высадили на берег под проливным дождем, наша семья с двухмесячным ребенком. В деревне Фомка не было школы, и дети не учились. В десять лет я – уже два раза высланная на спецпоселение. По разрешению комендатуры нам разрешили выехать в село Никулино, где была школа в семь классов. Здесь мы и узнали страшную весть, что нашего отца в живых нет. Так и жили на поселении под спецкомендатурой. Когда началась война, двух братьев взяли на фронт, из которых один погиб».
Было еще немало бед и проблем. Е. Л. Зырянова (Перевалова) пишет: «Когда нашу семью выслали, мама даже не смогла получить наши детские метрические записи. Когда пришло время получать нам паспорта, мы, дети, разыскивали свои метрические записи много месяцев, перешедших в годы. Пришлось подавать в суд, чтобы нам разрешили пройти медицинскую комиссию по установлению нашего возраста».
Евдокия Лукинична пыталась получить компенсацию за утраченное имущество своего отца. У него и холостого брата были свои небольшие домики в Туруханске, жилье они строили сами. После расстрела и высылки семьи Луки Ивановича домики перешли в собственность коммунального хозяйства. Ответ она получила такой: «…сведений об изъятии либо конфискации имущества Перевалова Л. И., в связи с арестом и осуждением, в материалах дела не имеется. Личных документов и фотографий Вашего отца в деле нет».
В семье Переваловых осталась старая фотография Луки Ивановича, его жены и сына Ивана, родившегося 20 июня 1938 года, – после смерти отца (эта надпись на оборотной стороне фотографии расходится с тем, что Евдокия Лукинична писала: «в июне… с двухмесячным ребенком». – Прим. авт.). Эта фотография и документы, которые Евдокия Лукинична после многих хлопот получила из архива ФСБ, – единственная оставшаяся память об отце. Ее хлопоты об установке памятника на месте расстрела ничем не увенчались.
Сколько же бед выпало на долю только двух семей – Долгинских и Переваловых! А ведь мы ничего не знаем о других семьях. Не счесть слез, выплаканных несчастными женщинами, не счесть ноши, свалившей на их плечи…
И вот еще один поразительный факт из семейной трагедии Григория Федоровича Долгинского. Его дочь, Тамара Григорьевна, рассказала, что когда отец после 10 лет ИТЛ вернулся домой, он нашел большой портрет И. В. Сталина, своими руками сделал рамку и тумбу и поставил в первый угол избы этот портрет. Когда Евдокия Ивановна, его жена, возмутилась, что он, мол, всех вас посадил, а ты его портрет в доме поставил, он встал на защиту Сталина: «Сталин не виноват! Он ничего не знал об этом! Это все Берия!» Этот пример говорит о страшных изменениях в массовом сознании людей в годы сталинского режима: Сталина возвеличили до уровня бога, а бог – непогрешим.
Когда я начинала эту работу, я даже не представляла всего масштаба репрессий в нашем
небольшом селе. Предполагалось в работе
исследовать расстрел 2 марта, но появились
материалы и о других расстрелах. Местная
жительница Калиса Петровна Канаева (Самойлова) рассказала мне о Семене Илинарховиче
Копысове, приходившемся ей родственником –«был женат на маминой тете вторым браком».
Он был почтальоном, во время выборов вез
из Костино (это деревня в 70 км от Турухан-
ска. – Прим. авт.) мешок с избирательными
бюллетенями в Туруханск. В то время бюлле-
тени считались государственной тайной. Ко-
пысов был выпивши, и, когда ветром снесло
мешок, он не заметил. Документы были поте-
ряны, а он – арестован и расстрелян.
С. И. Копысов – второй справа, с. Туруханск (год не установлен)
В Книге памяти жертв политических репрессий Красноярского края есть информация, что в Туруханске расстрелы проводились 2, 14 и 19 марта, 10, 14 и 30 апреля, 10 мая, 1 июня, 13 августа и 30 августа 1938 года. Сколько страшных историй скрывается за сухими строками мартиролога! Во всяком случае Семен Илинархович Копысов, расстрелянный 30 апреля 1938 года, теперь для меня – живой человек, со своими слабостями.
Для многих семей репрессии начались гораздо раньше, но 38-й год поставил трагическую точку в судьбах их родственников. Е. Л. Зырянова (Перевалова) писала: «Арестов в Туруханске было очень много, арестованы в основном ссыльные». Старожилу Туруханска К. П. Канаевой говорила ее мама, что расстрелов было несколько, «милиция наша работала здесь».
Первый расстрел, 2 марта, был самым многочисленным по числу жертв – 62 человека. Расстреляны были ссыльные. Последующие расстрелы коснулись и местных жителей, их расстреливали вместе со ссыльными. Очень хочется, чтобы было принято решение об установлении памятного знака расстрелянным. Игумен Агафангел, настоятель Туруханского Свято-Троицкого монастыря, считает, что нужно заложить часовню в память о всех расстрелянных и в дни, когда производились расстрелы, служить панихиды, тем более что поименные списки расстрелянных есть.
В 50-е годы следственные дела были пересмотрены. В протоколах сухо отмечалось, что состава преступления не было, что следствие велось недозволенными методами. Власть признала, что люди были расстреляны без всякой вины. Маховиком спланированных лимитов они оказались втянутыми в политическую борьбу. Но как дорого это обошлось им самим и их семьям! Их судьбы были сломлены карательной машиной тоталитарного режима.
На примере расстрелов в Туруханске можно сделать вывод, что в 1937–1938 годах расстрелы были заранее спланированными массовыми компаниями. В них грубо нарушалась социалистическая законность, уголовно-процессуальное законодательство, была практика произвола. Арестовывали неосвобожденных – находящихся в ссылке. Все обвинения основаны на показаниях самих арестованных. Никаких изобличающих материалов не предъявляли арестованным. И все это – по приказу сверху. Невинные люди арестовывались в массовом порядке и признавались социально опасными по классовому признаку и врагами народа. Обвинения их в антисоветской деятельности были ложными, никакими действительными данными не подтверждались, т. е. фальсифицировались.
Когда я начинала эту работу, события 1938 года казались такими далекими… Да и о репрессиях я знала немного. Сейчас мне кажется, что я побывала в том времени. Меня охватывали чувства негодования и возмущения, жалости и сострадания, горечи, обиды и сочувствия.
Мы убрали одно белое пятно из истории нашего района, но их осталось предостаточно. Многие годы тщательно скрывались факты жестокого произвола властей, кровавых репрессий. Цензурный асфальт… Бетонные плиты аэродрома над останками расстрелянных… В Туруханске нет могил, крестов, памятников, некуда положить цветы, негде склонить голову в память о погибших и близких – нет места памяти о репрессиях сталинизма. Пусть эта работа станет печальным некрологом жертвам Большого террора в Туруханске, пострадавшим безвинно.
Дарья ШЕВЧЕНКО
(руководитель С. С. Зубова)
1 Гольдвайн, Ю. Духовный наставник и целитель / Ю. Гольдвайн // Туруханская
широта. –2009. – 21 сентября. – С. 6.
2 Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. – Красноярск :
Издательские проекты, 2004. – С. 144, 173.
3 Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. – Красноярск :
Издательские проекты, 2005. – С. 255, 296, 304, 327.
4 Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. – Красноярск :
Издательские проекты, 2005. – С. 12, 306, 425, 439, 441.
5 Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. – Красноярск :
Издательские проекты, 2007. – С. 37–38, 57, 235.
6 Россия, ХХ век. Советское общество: возникновение, развитие, исторический
финал. – М. :
Российский государственный гуманитарный университет, 1997 – Т. 1.
7 Солженицын, А. Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956 : опыт художественного исследования
/
А. Солженицын. – М. : ПРОЗАиК, 2009 – Т. 3. – С. 96.
8 Сырецкий, М. Кто знал отца, отзовитесь… / М. Сырецкий // Маяк Севера. – 1995.
9 Тепляков, А. Процедура : исполнение смертных приговоров в 1920–1930-х годах /А. Тепляков. – М. : Возвращение, 2007. – С. 108.
10 Фаст, М. Нарымская Голгофа : Материалы к истории церковных репрессий в
Томской
области в советский период / М. Фаст, Н. Фаст. – Томск; М. : Водолей Publishers,
2004. –
С. 73–75, 150, 358, 405–409.
ШИФРОМ ЦК ВКП(б) СЕКРЕТАРЯМ ОБКОМОВ,
КРАЙКОМОВ, ЦК НАЦКОМПАРТИЙ,
НАРКОМАМ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, НАЧАЛЬНИКАМ УНКВД
ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов-крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным, как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, – следовательно, продолжают борьбу с советской властью также и в тюрьме. Опыт показывает, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа. Правда, впоследствии на практике метод физического воздействия был загажен мерзавцами Заковским, Литвиным, Успенским и другими, ибо они превратили его из исключения в правило и стали применять его к случайно арестованным честным людям, за что они понесли должную кару. Но этим нисколько не опорочивается сам метод, поскольку он правильно применяется на практике. Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и не разоружившихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, райкомов, ЦК нацкомпартий, чтобы они при проверке работников НКВД руководствовались настоящим объяснением.
Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин
10/I – 39 г.
Машинопись (1-й экз.) с рукописными вставками. Согласно пометам на архивном экз., машинописные копии посланы: Берии,
Щербакову, Журавлеву, Жданову, Вышинскому, Голякову и др. (все-го 10 адресатов).
АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 6. Л. 145–146.
Ордер на производство обыска и ареста
Долгинского Федора Григорьевича
С. Туруханск.
1938 год
Архив РУ ФСБ РФ по Красноярскому краю
Протокол обыска в квартире
Долгинского Федора Григорьевича. с. Туруханск
Архив РУ ФСБ РФ по Красноярскому краю
Анкета арестованного
Долгинского Федора Григорьевича. с. Туруханск
Архив РУ ФСБ РФ по Красноярскому краю.
Протокол допроса Долгинского Ф.Г.
Выписки из протоколов и акта тройки УНКВД по Красноярскому краю. с.Туруханск
1938 год
Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. Том 10 (А-Я)