Можно выделить три этапа раскрестьянивания: «вегетарианский» (1926–1929), когда методы давления были в основном экономическими, «жесткий» (1930–1933), сопровождавшийся массовыми высылками и арестами, и завершающий (1934–1936), когда «додавливали» немногочисленных оставшихся единоличников.
С 1928 года резко расширили перечень оснований для лишения избирательных прав. Избирательных прав лишали тех, кто, по мнению власти, жил на нетрудовые доходы, то есть:
До сих пор лишение избирательных прав считается незначительным ущемлением прав и свобод и не служит основанием для реабилитации. Однако лишение избирательных прав в деревне имело серьезные экономические последствия. Оно практически всегда вело к замене единого сельхозналога (ЕСХН), который рассчитывался исходя из количества земли, скота и т. д. — индивидуальным налогом, который определялся весьма произвольно и обычно превосходил ЕСХН в разы, а иногда и на порядок. Лишение избирательных прав, таким образом, вело к разорению хозяйства.
Такой же результат был у обложенных твердым заданием. Вот динамика хозяйства единоличника, продержавшегося до 1932 года: из пяти лошадей не осталось ни одной, из четырех коров — одна, посевы уменьшились в три раза. Обычно «упорных твёрдозаданцев», дотянувших, несмотря ни на что, до 1932 года, высылали-таки из села, но эту семью, к счастью, эта судьба миновала. Либо уехали из села, либо вступили-таки в колхоз.
Архив г. Ачинска, ф. 295, оп. 1-с, д. 1352, л. 4
Если крестьянин выплачивал индивидуальный налог — хозяйство разорялось. Если не выплачивал — осуждался за неуплату налога (к слову, по этим статьям УК также реабилитация не проводится). Более того — когда началась высылка крестьянских семей, основой для списков высылаемых стали всё те же списки лишенцев.
Присутствие в этих списках было попросту опасным, и крестьяне, как могли, сопротивлялись. Они писали жалобы в райисполком, или во ВЦИК, или в прокуратуру, доказывая, что их лишили избирательных прав неправильно. В значительной степени личные дела лишенцев состоят именно из этой переписки. К жалобе нередко прикладывали «письма одобрения», подписанные десятками односельчан, которые ручались за просителя. Примеры таких писем приводились в томе 12 Книги памяти. Такие письма встречаются в делах очень часто, они подписаны не только середняками, но я бедняками и батраками, что опровергает тезис о том, что беднота была за то, чтобы репрессировать зажиточных крестьян.
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 737, л. 2, 3
ГАКК, ф. Р-1991, оп. 1, д. 175, л. 7
ГАКК, ф. Р-1750, оп. 1, д. 282, л. 5, 5 об.
Тем не менее как лишение избирательных прав, так и, на втором этапе, выселение, инициировалось так называемым собраниями бедноты. Этих «активистов» было немного, но именно они на своем собрании намечали первоначальный список репрессируемых односельчан. На самом деле, как правило, эти собрания проходили при участии и контроле со стороны уполномоченного «из района». До 1930 года это был уполномоченный райисполкома, а с 1930-го, в соответствии с приказом ОГПУ № 44/21 от 02.02.1930, уполномоченный районного ОГПУ. Инициированные и контролируемые сверху, эти собрания, тем не менее, запускали процесс репрессии как «инициатива снизу», «просьба трудового народа». Формально эти собрания не могли принять окончательного решения. Список, принятый на этом «собрании», поступал в сельсовет с просьбой рассмотреть и подтвердить. К слову, на заседаниях сельсовета нередко тоже присутствовал уполномоченный из района и контролировал процесс.
Но и сельсовет не имел права принять окончательное решение. Он всего лишь рассматривал «предложение бедноты» и оформлял его соответствующим образом. Например, если на «собрании бедноты» достаточно было голословно заявить, что такой-то имел батраков, то сельсовет уже был обязать оформить это справкой либо от имени самого батрака, либо от имени свидетеля, который видел работу этого батрака. В некоторых селах были люди, которые подписывали все или почти все такие справки от своего лица. С формальной точки зрения это не воспрещалось — райисполком следил только за тем, чтобы был необходимый комплект документов:
Если был некомплект документов, райисполком заворачивал дело в сельсовет для дооформления. Он мог также счесть документы недостаточными для лишения избирательных прав.
Это важный момент: семья лишалась избирательных прав (или выселялась) только после решения райисполкома (или районной тройки/пятерки по выселению). Решение собрания бедноты юридической силы не имело, как и решение сельсовета. Все последствия (индивидуальный налог, выселение и т. п.) наступали только после утверждения райисполкомом. В частности, при составлении данной Книги памяти факт лишения прав и/или высылки фиксируется только по райисполкомовским документам. Различные же документы на уровне сельсовета используются, по сути, только для уточнения посемейного списка.
На всех этих этапах, от решения собрания бедноты до утверждения списков
районными властями, была возможность воспрепятствовать лишению избирательных
прав или добиться его отмены. Надо, однако, отметить, что в деревне было очень
мало грамотных людей, а тем более грамотных юридически. Конечно, процент
грамотных был выше среди зажиточных крестьян, поэтому нередко они вели эту
переписку сами, но чаще все-таки это делали люди, добровольно взявшиеся за эту
работу. Часто жалобы из одного села исполнены одним и тем же почерком, автор
явно из «бывших», судя по почерку и дореволюционным оборотам речи (а иногда и в
дореволюционной грамматике). Власть нашла способ бороться с этими стихийными
адвокатами. Она объявила, что они имеют нетрудовые доходы от своей деятельности
и обложила их высоким индивидуальным налогом (до 750 рублей в месяц). Это было
очень много. Неизвестно, брали ли деревенские «адвокаты» на самом деле плату за
эту работу или просто за правду воевали (вполне могло быть и так), но только
власть очень быстро отбила охоту с ней судиться. Одна из таких историй в
документах содержится в деле: ГАКК, ф. 1747, оп.1, д. 360.
В своих жалобах крестьяне доходили не только до районных, но и до окружных,
краевых (областных) исполкомов, писали Калинину и Сталину. Бывали случаи, когда
сверху одергивали районное начальство, но чаще подтверждали их решение.
Избирательных прав лишался не только глава семьи, но и все члены семьи, достигшие совершеннолетия. Это также имело последствия — например, юноши призывались не в армию, а в так называемое тылоополчение, что-то среднее между стройбатом и концлагерем. Следует отметить, что по российскому законодательству трудополченцы также не реабилитируются. У детей лишенцев были проблемы с поступлением в учебные заведения (особенно высшие), да и с устройством на работу. Были и формальные ограничения, однако чаще в организациях руководствовались принципом «как бы чего не вышло» — лишенцы стали «токсичной» группой населения, из-за которой могли быть проблемы.
Все это, конечно, вызывало разрушение семейных отношений. Дети отказывались от родителей, в том числе публично, через газету. Примеры таких заявлений даны в документах ниже.
Назаровский муниципальный архив, ф. Р-584, оп. 1-с, д. 192, с. 18, 18 об.
Назаровский муниципальный архив, ф. Р-584, оп. 1-с
Бывали случаи разводов, инициированных женами. Нередко эти разводы были фиктивными, только для того, чтобы вывести жену из-под лишения избирательных прав. Но нередко это были реальные разводы, особенно в тех случаях, когда жена была из бедной семьи. Когда она выходила замуж за сына крепкого крестьянина, она считала это удачным браком. Однако этот социальный лифт с 1928 года стал приводить к лишению прав, а потом и к выселению, и женщины пытались избежать этой участи при помощи развода, напирая на свое бедняцкое происхождение и заявляя при этом, что их выдали замуж чуть и не насильно. Иногда этот прием срабатывал, но было немало случаев, когда женщина и после развода долго оставалась лишенкой.
В документе, приведенном ниже, замечательна не только фактология, но и язык — совершенно платоновский: «я прожила с ним 10ть лет в плохом настроении жизни как не любя из бедного класса. Я с ним порвала житейскую связь в Березовском райисполкоме при отделе Зап. Актов Граж. Сост.»
Назаровский муниципальный архив, ф. Р-584, оп. 1-с
Следует отметить любопытный факт: многие документы деревенских лишенцев (заявления и т. п.) написаны совершенно платоновским языком, он его не выдумал, а брал из жизни. В то же время заявления городских лишенцев — совершенно зощеновские:
«Излагая жизниный процесс что я от ца порвал связ 1927 года» (Архив г. Ачинска,
ф. 310, оп. 1-с, ед. хр.146).
«Но мне надо что то кушать а чтобы кушать надо работать а что бы работать надо
иметь право а потому убедительно прошу дать мне право голоса чтобы меня не
уволили из сторожей или бы по крайней мере дети бы не так гнушались» (Архив г.
Ачинска, ф. 310, оп. 1-с, ед. хр. 324, л. 2).
Если лишение избирательных прав и налогообложение до 1930 года регулировались соответствующими комиссиями райисполкома (избирательной и налоговой), то массовое выселение крестьян в 1930–1933 годах происходило совершенно иначе. Это была спецоперация ОГПУ, проводившаяся в соответствии с приказом по ОГПУ № 44/21 2 февраля 1930 г. По многим параметрам эта спецоперациям напоминала «кулацкую операцию» 1937 года: внесудебные осуждения тройками, спущенные сверху планы (причем цифры и в том, и в другом случае были достаточно круглые), разделение репрессируемых по категориям и т. п. Районные административные и партийные органы играли скорее вспомогательную роль.
В Сибири первоначально предполагалось раскулачить 25 000 семей. Однако эта цифра была сильно перекрыта: во время работы над Книгой памяти жертв политических репрессий Красноярского края выяснилось, что только на территории нынешнего Красноярского края (без Республики Хакасия) было раскулачено не менее 20 000 семей. Однако важно, что имелся первоначальный план, который затем делился по округам, затем по районам, а там уже по сельсоветам.
Семьи, подлежащие выселению, были разбиты на три категории.
В первую категорию попадали наиболее авторитетные и активные крестьяне, которые могли оказать сопротивление сами, и более того, организовать групповое сопротивление. Поэтому их арестовали до высылки, приговорили к расстрелу или лишению свободы на длительные сроки. Приговор выносил внесудебный орган: тройка или пятерка, в которую входили начальник райотдела ОГПУ, председатель райисполкома и первый секретарь райкома ВКП(б). Иногда включался и районный прокурор. Семья репрессированного по первой категории выселялась за пределы района.
Семьи из второй категории также выселялись за пределы района, но взрослые мужчины не проходили через тройку: их арестовывали, держали некоторое время в тюрьме, а потом, когда их семьи уже были раскулачены и отправлены на сборный пункт, на этом сборном пункте их с семьей соединяли. Впрочем, было немало случаев, когда тройка приговаривала главу семьи к высылке с семьей, но это не меняло общую картину.
И наконец, семьи третьей категории либо выселялись в так называемые «кулацкие поселки» внутри своего района, либо их не выселяли никуда, но экспроприировали все имущество. Разумеется, имущество экспроприировали у всех трех категорий, но у третьей категории это могло не сопровождаться принудительной высылкой. По сути, «третью категорию» обрекали на голодную смерть, поскольку в деревне у них негде было жить и нечем кормиться, а в городе у них также были проблемы с устройством — лишенцев остерегались брать на работу. По сути, эта категория «выдавливалась» на стройки пятилетки, где требовалось много рабочей силы, а условия жизни и работы мало отличались от тех, которые были на спецпоселении.
Отличалась и процедура принятия решений. Списки крестьянских семей на высылку принимались на собраниях бедноты, но их обычно организовывал уполномоченный из исполкома или ОГПУ. Таким образом, «волеизъявление народа» на самом деле было полностью организовано властью.
Назаровский городской архив, ф. Р-10/584, оп. 1-с
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 260, л. 9
Когда протокол собрания бедноты поступал в сельсовет, на его заседании тоже, как правило, присутствовал уполномоченный из района, осуществляя контроль за выполнением плана. Окончательное решение принимали районные тройки или пятерки.
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 521, л. 22
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 260, л. 8
Назаровский городской архив, ф. Р-10/584, оп. 1-с, д. 979, л. 23
Протокол районной тройки по выселению кулаков выглядел примерно так:
Слева описание выселяемого хозяйства, справа решение районной тройки и резолюция краевой тройки. Типичная резолюция — ВЫСЛАТЬ, ВЫСЛАТЬ С СЕМЬЕЙ (что по факту оказывалось одно и то же), ВЫСЛАТЬ ПО РОЗЫСКУ ГЛАВЫ СЕМЬИ (сбежавшего). По пальцам можно пересчитать резолюцию ОТ ВЫСЫЛКИ ВОЗДЕРЖАТЬСЯ — но и там по факту семья либо сбежала, либо ее выселили-таки через год-два. То есть если попал в этот список — обратно дороги практически нет.
Описание хозяйства состоит из четырех частей:
1. «Установочной» — сельсовет, деревня, Ф. И. О., иногда год рождения, еще реже
— состав семьи (увы, состав выселяемой семьи там указан далеко не всегда, что
создает проблемы при реабилитации).
2. Динамика хозяйства.
3. Компромат: индивидуальный налог, наемный труд, производство (мельницы и т.
п.), сдача в аренду с/х машин.
4. Политическая характеристика: на чьей стороне воевал в гражданскую, как
относится к советской власти и т. п. Очень редкие случаи «воздержания» от
высылки относятся к бывшим красным партизанам, но и партизанства, как правило,
оказывается недостаточно.
Эти протоколы напечатаны на тонкой папиросной бумаге — явно под копирку.
Есть еще другие протоколы. По сути то же, только формат другой, решения троек пишутся прямо по левому полю, и окончательное решение не всегда понятно: один карандаш пишет ВЫСЛАТЬ, другой — ВОЗДЕРЖАТЬСЯ. В некоторых районах вместо резолюции писали синим карандашом одну из цифр: I, II, III, то есть категорию.
Следует отметить, что территория нынешнего Красноярского края тогда была поделена на Восточно-Сибирский край с центром в Иркутске и Западно-Сибирский край с центром в Новосибирске. Единого образца документов по высылке не существовало. В частности, протоколы тройки по выселению в ВСК и ЗСК сильно отличаются по формату, составу граф и наполнению. В ВСК все было более формализовано и информативно. Например, многие бланки напечатаны типографским способом, протокол тройки практически всегда содержит полный состав выселяемой семьи, включая несовершеннолетних, с годами рождения или, на худой конец, с возрастами. В ЗСК типовых бланков почти нет, они воспроизводятся на машинке. Причем по формату и составу сильно отличаются по разным районам, протоколы тройки часто не содержат имен детей (а нередко и жены), указывается только пол и возраст, а то и просто «семь едоков». В некоторых районах и количество едоков не указывали, в протоколе фигурировал только глава семьи.
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 737, л. 121
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 737, л. 31
На высылаемую семью заводилась учетная карточка, по инструкции — в трех экземплярах. Если в ВСК карточка была отпечатана типографским способом на плотной бумаге и заполнялась с двух сторон, то в ЗСК — печаталась на машинке с одной стороны (примерно с теми же графами) и называлась «Анкета высылаемого».
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 340, л. 23
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 340, л. 23 об.
Назаровский городской архив, ф. Р-10/584, оп. 1-с, д. 1103, л. 68
Заполнялась личная анкета семьи, подлежащей выселению.
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 353, л. 37–38
И производилась опись экспроприированного имущества.
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 353, л. 86–87
Все это происходило в соответствии с инструкцией.
ИНСТРУКЦИЯ-ПАМЯТКА
работникам ОГПУ и коммунистам,
мобилизованным на работу по выселению кулачества
Составлена 26 июня 1931 года
Гор. Красноярск
1. Для проведения работы по выселению кулачества Райтройка в каждый Сельсовет
направляет не меньше 3-х уполномоченных:
1) Уполномоченный Опергруппы;
1) Представитель Райисполкома;
2) Уполномоченный Райкома Партии (массовик).
2. Работники, прибывшие на место с соответствующими полномочиями, проводят в деревне, где есть кулаки, подлежащие выселению, следующую работу:
а) Немедленно по приезде в деревню Уполномоченный Опергруппы производит изъятие глав семьи и заполнение личной анкеты (социально-экономической характеристики) путем личного опроса главы кулацкой семьи или его заменяющего, но ввиду того, что кулаки обязательно будут скрывать данные об экономике своего хозяйства и признаках эксплоатации, Уполномоченный имеет перед собой личное дело данного кулацкого хозяйства и, кроме того, приглашает Председателя местного Сельсовета и актив, хорошо знающий данного кулака. Анкеты заполняются со всей внимательностью, без всяких умолчаний на анкетные вопросы, а сведения, реабилитирующие кулаков, проверяются внимательным образом.
После заполнения анкеты и подписи ее заполняющим и присутствующим при опросе, глава семьи сдается под охрану и направляется на сборный пункт.
б) После оформления личного дела Представитель РИК'а, совместно с членом Сельсовета или его Председателем и понятыми производит опись имущества кулаков и его экспроприацию.
Экспроприации подлежат:
1. Посевы.
2. Орудия производства.
3. Надворные постройки
4. Все вклады в сберкассы, потребобщества и проч.
5. Ценные вещи, золото, серебро, драгоценные камни, иностранная валюта.
6. Продовольственный запас, свыше 2 мес. потребности, из расчета установленной
нормы.
7. Мануфактура и промтовары, только явно превышающие потребности семьи.
8. Деньги сверх 500 руб. на семью.
9. Оружие и боеприпасы.
Все остальные вещи кулацкими семьями могут реализоваться на месте или быть взятыми с собой, но не свыше 30 пудов на семью.
Уполномоченный Опергруппы несет ответственность за случаи расхищения и изъятия носильных вещей (пальто, платье, белье и т. д.), колец, серег, домашней утвари (столы, стулья, горшки, чайные приборы, кухонные принадлежности и т. д.), носильные принадлежности и пр. Все это конфискации не подлежит, также не включается в опись.
Кулацкие семьи могут производить продажу неконфискуемого имущества, но сами работники, занятые работой по конфискации, покупать ничего не должны.
Конфискация имущества каждой кулацкой семьи оформляется составлением подробной описи по форме, Вам посланной в 4-х экземплярах, из коих 1 направляется в Районную Тройку, второй — передается в местный Сельсовет вместе с конфискованным имуществом, третий — приобщается к делу выселяемой семьи и четвертый вручается главе раскулаченной семьи.
Все конфискованное включенное в опись имущество передается в местный Сельсовет, а скот — в ближайшие колхозы, с оформлением соответствующим актом также в 4-х экземплярах для приложения к описи имущества. В актах обязательно указываются приметы скота и его состояние в момент передачи колхозу.
Реализация конфискованного имущества проводится Районной Тройкой после выселения кулацких семей в следующем порядке:
а) За счет конфискованного имущества производится полное возмещение недоимок государственного и местного значения;
б) По выяснению на месте потребности колхозов и утвержденных Райтройкой заявок колхозов им передается конфискованное имущество с составлением подробной описи с указанием оценки, фамилии бывшего владельца имущества. Опись составляется в 3-х экземплярах: один направляется Райтройке, второй остается в местном Сельсовете и третий — в колхозе, принявшем имущество.
Все переданное в колхозы имущество зачисляется как неделимый фонд государства за вступивших бедняков и батраков.
3. Для точного учета, кроме личного дела на каждую выселяемую семью, заполняется 1 экз. учетной карточки по форме, Вам посланной, из коих один хранится в личном деле, второй отсылается в Сектор и третий в ПП. Заполнение карточек проводится на месте. На основании дел и карточек Райаппарат составляет список выселенных, который и хранит у себя.
4. После того как имущество конфисковано, кулацкие семьи собраны — последние направляются под охраной из местного актива до ближайшего сборного пункта и от него по маршруту до места отправления.
5. Порядок обслуживания на Районном сборном пункте и порядок отправления подробно указан в приказе М 64 п. 7, 8.
6. Изъятые глав семей с семьями соединяются на станции отправления.
7. Работа по проведению собраний, производству описей и выселению с места производится одновременно во всем районе.
Выселению подлежат только те кулаки и их семьи, которые включены в список, подписанный Председателем Краевой Комиссии для каждого района в целом, а для отдельного Сельсовета подписанный Председателем Районной Тройки.
а) Выселению подлежат все лица, включенные в список, оставляются на месте только больные и инвалиды, не могущие следовать ни пешком, ни в повозке. Инвалиды оставляются родственникам под обязательство, а больные до выздоровления и при возможности следовать пешком подлежат выселению.
б) Дети, не достигшие 10-ти летнего возраста, при отсутствии взрослых членов семьи, остаются на месте ближайшим родственникам или другим лицам с отобранием обязательства (форма отослана) в 2-х экземплярах. Вообще дети до 10-летнего возраста, а также инвалиды, не могущие следовать, при желании могут быть оставлены на попечение ближайшим родственникам с отобранием обязательства от принимающего и под подпиской о добровольном оставлении от кулацкой семьи. Не подлежат выселению женщины после 7-ми месяцев беременности. Подписанные обязательства приобщаются к делу выселяемой семьи.
Данная инструкция выдается на руки каждому работнику по выселению кулаков.
Краевая тройка: (Юрович)
(Плоткин)
(Букатый)
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 353, л. 39
Назаровский муниципальный архив, ф. Р-10/584, оп. 1-с, д. 3, л. 54
Назаровский городской архив, ф. Р-10/584, оп. 1-с, д. 1031 л. 3
Назаровский городской архив, ф. Р-10/584, оп. 1-с, д. 92
Затем раскулаченных крестьян обозами отправляли на сборный пункт, а оттуда на место спецпоселения. Как правило, кони, телеги (сани) и фураж были отобраны у тех же раскулаченных. На перемещение раскулаченных были выделены небольшие средства, и поэтому, как правило, их перемещали не далее соседнего района. Из юго-западных районов — на Саралинский или Артемовский рудники, из западных — в нынешнюю Кемеровскую или Томскую области. Из восточных районов — либо в соседний район, севернее (чаще всего — Кежемский или Богучанский), либо восточнее, на территорию нынешней Иркутской области. Из северных районов переселяли еще севернее, в том числе в Игарку. Были довольно редкие случаи высылки далеко на восток, в нынешнюю Читинскую область. Надо сказать, что сама по себе транспортировка большого количества людей, расселение их, обеспечение минимальных бытовых условий по тем временам было нерядовой операцией, в процессе которой погибло и пострадало множество людей.
После высылки сельсоветы отчитывались о проделанной работе.
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 668, л. 11
%d0%94%d0%be%d0%ba%2023.jpg
ГАКК, ф. 1747, оп. 1, д. 694, л. 26
В ЗСК сельсоветы заполняли специальную форму отчетности — список выселенных семей. Почему-то в ВСК это не практиковалось. Эти списки — хорошее подспорье при составлении Книги памяти.
Архив г. Ачинска, ф. 295, оп. 1-с, д. 1466, л. 49
В Березовском районе ЗСК была еще одна форма отчетности — о количестве разного рода собраний, проведенных до и после выселения.
Назаровский городской архив, ф. Р-10/584, оп. 1-с, д. 1238, л. 32
Назаровский муниципальный архив, ф Р-10/584, оп. 1-с, д. 3, л. 46
Многие крестьяне сбегали накануне высылки («самораскулачивались») или сбегали из ссылки. В Березовском районе даже завели специальный двусторонний бланк с анкетой для сбежавших кулаков.
Назаровский муниципальный архив, ф. Р-584, оп. 1-с, д. 1002, л. 4, 4 об.
Но и находясь на спецпоселении, крестьяне нередко продолжали писать жалобы, доказывая, что их неправильно лишили избирательных прав и выселили. Редко, но бывало, что их восстанавливали в правах и освобождали от спецпоселения. Вот один из документов такого рода:
Назаровский городской архив, ф. Р-10/584, оп. 1-с, д. 439, л. 14
В заключение хотелось бы сказать, что раскрестьянивание — это недооцененная и недоисследованная страница истории нашей страны. Это был первый опыт массовых административных репрессий, который потом был многократно повторен при депортациях народов перед войной, во время войны и после нее. Это был также опыт проведения массовых репрессий несудебными органами, с использованием лимитов и категорий — и этот опыт был использован в «кулацкой операции» столь памятного 1937 года. По своему размаху и по количеству жертв 1930 год вполне сравним с 1937 годом, однако ему уделяли и уделяют намного меньше внимания. По возможности наше издание восполняет этот пробел
Подготовил Алексей Бабий
Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. Том 14 (Раскулаченные)