О.Е.Богданов. Репрессии в Рыбинском районе

Считаю своим долгом рассказать о проделанной работе по поиску и выяснению судеб бывших жителей Рыбинского района, подвергшихся политическим репрессиям в 30-40-е и начале 50-х годов прошлого столетия.

Начну с далекого 1938 года.

Третье отделение Бородинского зерносовхоза, ныне д. Верховая. 23 февраля . День Красной армии. Вечером в клубе должно пройти торжественное собрание, посвященное этой дате, а после . небольшой концерт художественной самодеятельности.

Днем, для большей торжественности, проводится первая электрическая линия, и должна загореться первая лампочка в клубе. Эту работу проводил бывший хуторянин, разнорабочий отделения. Это был мой отец, Егор Федорович Богданов. Хорошо помню этот день, ведь мне было уже 9 лет. Я смотрел, как отец делал проводку в клубе. Свет он людям дал, идет собрание, затем будет и концерт, а в это время в конторе отделения сидят сотрудники НКВД и ждут окончания торжественного вечера, чтобы арестовать отца и еще двоих. Ближе к полуночи у нас дома был произведен обыск. Забрали все документы, фото отца и охотничье ружье с припасами. Нам с матерью разрешили свидеться с отцом. Мама на скорую руку взяла хлеба, сала и денег, и мы пошли в контору отделения. Хотя прошло уже столько лет, у меня перед глазами до сих пор стоит картина нашего свидания. Горит керосиновая лампа, за столом сидят трое арестованных. По бокам и сзади стоят и сидят энкавэдешники» в темно-синих шинелях. Мама, плача, передает сверток и деньги. Милиционер разворачивает сверток, разрезает ножом на мелкие куски сало и хлеб и затем отдает отцу. Отец только и успел сказать: «Не волнуйтесь, я завтра буду дома». Даже попрощаться по-человечески не дали. До середины марта были арестованы все бывшие жители Кабрицких хуторов, мои земляки . эстонцы. Попытки их жен и детей узнать об их судьбах заканчивались неудачей.

Шло время, жизнь продолжалась. После того, как закончились занятия в школе, мы переехали в Камалу, где в это время жили сестра матери и их мать. Купили избушку. Была своя корова. Мать устроилась работать в «Заготсено», по-простому . сенопресс. Сторожила, ухаживала за лошадьми, помогала в вязке тюков.

Началась Отечественная война. Жить стало тяжелей. И наше горе растворилось в общем горе. Я помогал матери, как мог: косил сено, копал землю под картошку, собирал колоски, ухаживал за младшим братом, который родился после ареста отца. Один учебный год пришлось пропустить, и школу я закончил в 1944 году. В том же году поступил в Рыбинский сельскохозяйственный техникум, который окончил в 1947 году. Затем - работа.

А об отце ни слуху ни духу. Лишь в 1958 году мы получили справку, что он реабилитирован определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР от 30 января 1957 года. Затем получили свидетельство о смерти, где было указано, что он умер 24 декабря 1942 года, причина смерти . склероз сосудов головного мозга, место смерти - РСФСР. Такие же справки и свидетельства получили многие жены и дети, но ни в одном свидетельстве не было указано, что причиной смерти был расстрел. Я писал в Верховный суд СССР, чтобы сообщили, в чем же отец был виновен и где похоронен, ответа не последовало. Реабилитацию невинных жертв официальные органы не афишировали.

16 января 1989 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30.40-х и начале 50-х годов».

Вышедший в свет Указ и стал отправной точкой в моей работе по поиску жертв репрессий. Честно признаться, вначале у меня не было намерения разыскивать жертв репрессий по всему Рыбинскому району. Я же не знал масштабов репрессий. Знал только, что мои родные и мои земляки-хуторяне не вернулись после ареста домой. Начал поиск. А с чего начинать? С белого листа? Написал про своих родственников в Управление КГБ по Красноярскому краю. Я ожидал письменного ответа, но вместо этого приехал сотрудник Управления и рассказал, что мой отец, Егор Федорович Богданов, не умер в заключении, как было сообщено ранее, а расстрелян в г. Канске 24 июля 1938 года. Выразил соболезнование от имени сотрудников Управления. Затем я получил и официальные ответы, и во всех - расстрел, расстрел - и число 24 июля, и г. Канск. Только двое из моих родных были осуждены на 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Впоследствии я узнал, что они погибли в лагерях Магадана. Подключил к поиску родственников хуторян, которых я знал. Из ответов им стало ясно, что всех расстреляли в один день. Я сутками не мог уснуть: перед глазами милые родные лица и их расстрел. Переборол себя, внушил, что если так будет продолжаться, то я не смогу закончить задуманное.

Людская молва распространяется быстро. Начали писать и приезжать ко мне уже незнакомые люди. Помогал советами. Тут подвернулся случай увидеть, а затем и выписать более 200 фамилий репрессированных. Вот тут-то понял, что должен весь остаток моей жизни посвятить поиску.

В Управлении КГБ, я спросил, могу ли обращаться с полученными официальными ответами по своему усмотрению, и получил положительный ответ. Редакция нашей районной газеты в лице Антонины Ильиничны Дубра и Людмилы Леонидовны Белецкой дала добро на публикацию моих материалов. Первая публикация была в середине 1991 года под рубрикой «Без вины виноватые». Большое им человеческое спасибо. После этого поток писем увеличился, они приходили чуть ли не каждый день, приезжали люди, которые хотели узнать о судьбе своих родных. Я отвечал на каждое письмо, ездил на встречи с родственниками репрессированных. Сотни писем были написаны в правоохранительные органы края и в другие области. Большую поддержку в моральном плане я получил от главы района, Сергея Михайловича Колесова, был включен в состав комиссии по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий при администрации района. Бессчетное количество встреч с работниками КГБ, затем ФСБ, краевой прокуратуры, информационного центра ГУВД, благодаря которым я смог ознакомиться с реабилитационными делами с самого начала работы по реабилитации, а это десятки тысяч. В поисках жителей своего района я просмотрел все эти дела. Хуже было с национальными меньшинствами.

Эта категория людей была реабилитирована определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР, РСФСР и военными трибуналами военных округов, а материалы находятся в уголовных делах в архивах ФСБ. Сотрудники ФСБ на все запросы давали ответы и оказали ощутимую помощь в поиске, особенно в последнее время. Сколько было затрачено нервов, сил, средств, но не зря.

В результате я выяснил судьбы 607 человек, из них: эстонцев - 148 человек, латышей - 33 человека, поляков - 13 человек, китайцев - 8 человек, австрийцев - 3 человека, татар - 3 человека, немцев - 2 человека, один узбек и один румын, братьев-славян (русские, украинцы, белорусы) - 395 человек. Эстонцы, латыши, поляки, китайцы, австрийцы, татары, немцы и румыны были арестованы в ходе второй волны репрессий, в 1938 году.

Дальнейшая судьба арестованных:

Анализируя собранный материал, я невольно задавался вопросом: что за люди работали в то время в органах НКВД? Именно они были врагами народа, а не наши родные. Братьев-славян они расстреливали в основном в течение месяца со дня ареста, а эстонцев, латышей и др. томили в ожидании приговора по 4, 5, 6 месяцев без смены белья, голодных, холодных, в тесных камерах.

Как оформлялись расстрельные дела? Приведу подлинный пример.

Решением Народного комиссара внутренних дел СССР, Генерального комиссара государственной безопасности тов. Ежова и Прокурора Союза СССР тов. Вышинского от 20 мая 1938 года (Протокол № 56) приговорены к расстрелу и расстреляны в г. Канске 24 июля 1938 года: 77 человек, из них один латыш, а остальные эстонцы, в том числе и все мои родные (9 человек), и 45 бывших жителей Кабрицких хуторов, откуда и я родом. 22 августа расстреляно 70 человек, из них 31-. жители д. Н.-Печера.

В указанных актах расстрела . жители не только Рыбинского района, но и Канского, Иланского, Нижне-Ингашского. Город Канск был местом расстрела многих тысяч жителей восточных районов края.

11 апреля 1930 года Постановлением особой тройки при ПП ОГПУ по Сибирскому краю был осужден 31 человек, из них к расстрелу приговорено 18 человек . бывшие жители с. Заозерного. Обвинение построено на показаниях одного штатного свидетеля, на что указали работники правоохранительных органов, проводивших пересмотр уголовного дела в 1974 году. В том же 1930 году были осуждены 10 человек из с. Рыбинского, из них 8 человек расстреляны по показаниям 19 свидетелей.

Что характерно для того времени - при заполнении уголовных дел работники НКВД не указывали свои имена и отчества, а только фамилии. Видимо, боялись, что их рано или поздно вычислят, а так - разве мало одинаковых фамилий, глядишь и останешься неузнанным иудой-подлецом. Так же и со многими свидетелями: фамилия, и все.

Во время встречи с родственницей одного из расстрелянных, Клавдией Максимовной Яницкой (ныне покойной), узнал из ее рассказа следующее: она работала машинисткой в РИК. И вот в 1936 или 37 году она и еще одна машинистка несколько дней печатали в здании РО НКВД списки на производство ареста жителей района. За их спиной стоял один из сотрудников НКВД, который контролировал их работу. Они были предупреждены о неразглашении сведений о своей работе в уголовном порядке. А ведь в этих списках был брат ее мужа, Юзеф Алуизович Яницкий. Клавдия Максимовна назвала фамилию сотрудника, назову его К. При работе с реабилитационными материалами я обнаружил: допрошенный бывший сотрудник Рыбинского РО НКВД К. показал, что в 1937-38 годах существовала практика произвола, грубого нарушения социалистической законности. Невинные люди арестовывались в массовом порядке по национальному признаку, по социальному положению, а обвинения их в антисоветской деятельности фальсифицировались. За фальсификацию уголовных дел в 37-38 годах К. был осужден на 10 лет лишения свободы.

В одной из встреч в Заозерном зашел разговор о делах минувших лет, и я не предполагал, что услышу опять про К. Одна из собеседниц сказала, что он действительно работал в органах до войны, сидел в тюрьме и по возвращении домой служил на одном из предприятий города, умер в 1973 году. Как о человеке отозвалась нелестно. Бог ему судья.

«Не плюй в колодец» - так можно бы озаглавить нижеследующее. Перепечатано без каких-либо исправлений, кроме пунктуации.

В Сибирский крайисполком гр.Татрик Освальда Фридриховича артели «Красный охотник» деревни Н.-Лебедевка Ильинского с/совета

Рыбинского района Восточно-Сибирского края 

Заявление

В 1908 году приехали из Эстонии в Сибирь. Причина нашего приезда в Сибирь была та, что отец наш с нами, маленькими детьми, все время жил батраком у помещиков. Приехавшие в Сибирь год прожили на заработки. В 1909 году приписались на вновь открытом участке «Чухновский» деревни Н.-Лебедевка. Так как мы были еще маленькие, то отец старался изо всех сил обзавестись постройками и другим необходимым.

В 1920 году меня забрали в Красную армию, откуда вернулся домой в 1924-м. Во время моей службы отец умер в 1923 году. Возвратясь из Красной армии, прожили с братом два года вместе. В 1926-м разделились и начали вести каждый отдельное хозяйство. Так как наш хутор находится под сосняком, то нам досталось работы по горло, пока выкорчевали лес под пригодные поля. Работы производили только своими собственными руками, без наемных рабочих. Каждый год покупали сенокос со стороны, чтобы завести скот.

Во время коллективизации в нашей деревне организовалась сельхозартель из латышей под названием «Северная заря». Мы, эстонцы, воздержались приписываться в члены «Северной зари» и как другая нация организовали другую артель из эстонцев, 25 семейств, под названием «Ударник». После существования одного года нашей артели «Ударник», латышская артель благодаря нехозяйственности в артели дошла до ручки. Не было ни семян, не едового хлеба. Весной 1932 года началась ликвидация правления «Северная заря». Сельсовет обратились с просьбой в райколхозсоюз соединиться с нашей эстонской артелью «Ударник». На предложение соединиться мы, эстонцы, протестовали. Во-первых, потому что мы другая нация и другой разговор. У нас есть много таких, которые по-русски и латышски нисколько не понимают и между латышами тоже такие находятся. Какая может быть там работа, когда человек человека не понимает. Во-вторых, в латышской артели находились и теперь находятся такие, которые вредят коллективной жизни. Как, например, имярек, теперь председатель данной артели «Северного ударника». Он держал работниц до самой коллективизации, продал свой надел земли за 300 рублей беженцу Германской войны без построек, голую тайгу. Он, а также его дядя кузнец все время эксплуатировал народ. Зато ихний артель и дожил до ручки, зато наш артель не хотел соединиться. И декрет тоже говорит что, без согласия обеих сторон нельзя соединить, вдобавок еще что каждая артель из отдельных наций. Правление «Северной зари» и сельский совет поступили с другой стороны. Наметил из нас самых лучших работников, которые были в рядах ударников, к раскулачиванию. И этот маневр им удался. После раскулачивания остались в нашей артели только 4 мужчины трудоспособных. За неимением рабочих рук пришлось поневоле этим остатком соединиться с «Северной зарей». Артель переименовали в «Северный ударник». После соединения и раскулачивания на наших заявлениях поданных нами райорганизациям, что мы никак не подлежали раскулачиванию, районные организации и местный сельский совет признал, что это левый загиб и восстановил нам голоса. Кто подал заявление в артель «Северный ударник», приняли обратно, но я не желал туда. Подал заявление в промысловую артель «Красный охотник» и приняли меня членом. Теперь исполняю свои обязанности в данной артели с семьей.

При первом раскулачивании у меня отобрали нижеследующее имущество: 5,5 килограмма вычесанной шерсти, 1 корову, 1 свинью, тушу свинины, 2 овцы, 3 овчины выделанные, 8 куриц. Последние были на месте зарублены А. (названы фамилия, имя, отчество. - О.Б.).

Из этого имущества на торгах при сельсовете ничего на образовалось и теперь никакой записи нет, куда использовано мое имущество, потому что они сами в сельском совете разделили между собой (присвоили). Теперь после восстановления голоса и принятия обратно в артель мы начали спрашивать, куда наше имущество делось, что на торгах не продавалось. Как раз теперь находится в Ильинском сельсовете председателем имярек А., которому это не нравится. И нас начали раскулачивать вторично. 25 декабря 1932 года отобрали корову с теленком, которую передали не в нашу артель «Красный охотник», а передали в артель «Северный ударник». Мои постройки записали вместе с братовыми и на имя брата. 1 января сего года продали на торгах и теперь я нахожусь без квартиры и молока, с семьей с двумя маленькими детьми.

В артели «Красный охотник» свою работу исполняю честно и аккуратно, как и раньше в эстонской артели «Ударник». Вышеизложенным покорно прошу Крайисполком обратить внимание на мою просьбу и расследовать это незаконное раскулачивание колхозника. Справки, одобрение сельского совета и артели «Северный ударник» находятся в Рыбинском райисполкоме, а дальнейшие справки можно достать в артели «Красный охотник».

В чем и расписываюсь,
О. Татрик
10 января 1933 года.

(Архив г. Заозерный ф. 78, ед. хр. 127. 2 ноября 1993 года). 

Указанный в заявлении А. в 1931-32-м году был председателем сельсовета и его членом, поэтому он себя так вольготно вел. Письмо Татрика в Сибирский крайисполком повлияло на дальнейшую судьбу А. Он в этом же 1933 году был привлечен к уголовной ответственности по ст. 169 УК РСФСР (мошенничество, имевшее своим последствием причинение убытка государственному или общественному учреждению, наказывается лишением свободы сроком на 5 лет с конфискацией всего или части имущества) и приговорен к 5 годам лишения свободы.

По отбытию срока он был арестован вновь и Постановлением тройки УНКВД Красноярского края осужден к высшей мере наказания . расстрелу. Расстрелян в один день с О.Ф. Татриком, 22 августа 1938 года. В 1933 году многие жители района были осуждены в уголовном порядке по Закону от 7 августа 1932 года о соблюдении социалистической законности. Вот под этот Закон, видимо, и попал любитель курятины и чужого имущества. А если один раз побывал в руках НКВД, то из них уже не вырваться.

* * *

Большинство из тех, о чьих судьбах мне удалось узнать, были осуждены по пресловутой 58-й статье. Это . участие в контрреволюционной националистической организации, контрреволюционная агитация, антисоветская агитация, участие во вредительской диверсионной организации и т. д.

Но, кроме того, были и другие методы репрессий . например, раскулачивание. Все начиналось в конце 1929 года. Более зажиточную часть крестьянства заставляли сдавать излишки хлеба. Крестьяне сопротивлялись. Тогда в ход пошли репрессивные меры. Приведу типичный документ.

Протокол № 1
заседания районной тройки
по хлебозаготовкам
4 октября 1929 года

Присутствуют: Яковлев, Осипенко, Пурсаков.

Повестка дня:

1. Утверждение кратного самообложения за несдачу хлебных излишков 1920 г.
2. Разное.

1. Слушали:
а) материалы кулака д. Высотиной Заспа Сергея Парамоновича.

. дано хлебное задание 555 пудов, выполнение к 1 октября.

Сумма стоимости имущества по описи 1198 рублей, сумма доходности не указана, сумма выплачиваемого с/хоз. налога не указана. Задание к сроку не выполнил. Постановление:

Утвердить в трехкратном размере на сумму 1650 рублей. Взять хлеб и сено.

Всего за пять заседаний были обложены кратным самообложением 81 человек. Многие из них были сосланы на Ангару, осуждены или расстреляны.

В государственных архивах Заозерного и Красноярска находится 323 описи имущества так называемых «кулаков».

После выхода в свет Постановления Правительства РФ от 12 августа 1994 года № 926 «Об утверждении Положения о порядке возврата гражданам незаконно конфискованного или вышедшего иным путем из владения в связи с политическими репрессиями имущества, возвращение его стоимости или выплаты денежной компенсации», в комиссию по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий при администрации района поступило 82 заявления, в городскую комиссию поступило 12 заявлений. Все заявления рассмотрены и удовлетворены согласно Постановлению. Параллельно с выяснением судеб жителей района я пытался увековечить их память. По первым сообщениям понял, что большинство расстреляно в г. Канске. Канский горисполком принял решение о строительстве памятника, открыл счет в коммерческом банке для сбора средств, определили место под строительство. Я присутствовал на согласовании эскиза памятника. За два с небольшим месяца после моих обращений к родственникам репрессированных и руководителям предприятий на счет в банке поступило около 30 тысяч рублей. Счет был открыт в ноябре 1991 года. Затем -1992 год, либерализация. и денег нет. Нет и памятника.

Поиск мест захоронений также не дал результата. Ответ от официальных органов один - место установить невозможно за давностью прошедших событий.

Вот вкратце и все. Свою обязанность я выполнил, и пусть моим родным, близким и всем репрессированным, расстрелянным в тюрьмах и умершим в лагерях земля будет пухом и память о них будет вечной.

О.Е. Богданов

ПРИЛОЖЕНИЕ

Из письма дочери Владимира Николаевича Василенко, Екатерины Владимировны

В 1937 году я училась на первом курсе фармацевтического училища в г. Красноярске. Приехала домой за продуктами. В эту же ночь пришли трое наших жителей, постучались громко в дверь. Отец уже спал, а мы с мамой разговаривали. Мама подошла к двери. Спросила: «Кто?» - «Свои». Видимо, мама их узнала по голосу и впустила. Я их не знала. Двое начали обыск по горшкам и кринкам, открывая каждую из них в подполье. Мама спросила: «Что ищете?» - «Хомуты». Когда вылезли из подпола, который сидел, сказал: «Володя, собирайся, пойдешь с нами». Увидели висевшее на стене охотничье ружье, забрали его. Мама спросила, когда ждать. - «Скоро вернется». Это было 30.04.37 года. Мы, конечно, до утра не спали, и, чуть рассвело, мама оделась и пошла: «Пойду узнаю, где отец». Приходит вся в слезах. Мы все плачем тоже: «Где папка?!» Его и очень многих забрали и увезли в Заозерный, в милицию. Мама приказала нам никуда не ходить и сама поехала Заозерное, взяв покушать отцу. Они все были за проволокой и под охраной. Мама все же сумела передать, что привезла покушать, и он сказал, что их повезут в Канск. Ездили несколько раз в Канск, но передачу не принимали. Затем ездила в Красноярск в прокуратуру, все бесполезно, нигде ничего не говорили. Мы все только слышали, что мы дети врагов народа.

Отец и мать у нас были очень жалостливые и добрые. После смерти маминой сестры они забрали ее детей к себе: одну девочку и двух мальчишек, несмотря на то, что нас у них пятеро. После ареста отца мы и начали год от года улетать из своего гнездышка. Старшая, окончив педучилище в Канске, пошла работать учительницей, я закончила фармучилище, уехала работать по своей специальности, приемная сестра вышла замуж, двое ребят ушли в армию. В 1943 году я тоже была призвана в армию.

Матери с оставшимися малолетними детьми председатель сельсовета не давал продуктовые карточки, старался отправить малолеток от матери на работу подальше. Мама вынуждена съездить в райвоенкомат, и только вмешательство военкома поставило все на свои места.

Пережили очень много горя, питались колосками, собирая их на полях, в нас и стреляли, и отбирали мешки с собранными колосками.

Благодаря нашей умной мамочке мы все выжили и получили среднее образование.

25 февраля 1991 года

Архив О.Е. Богданова
24 февраля 2004 г.

Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края. Том 2 (В-Г)