«Красноярский рабочий», № 274, 08.12.1921.
В субботу 10 декабря в 3 часа дня в Доме Просвещения начинается слушанием громкое дело, давно уже волнующее и занимающее широкие круги населения и известное под именем «Шарыповского дела». Количество обвиняемых по этому делу – 56 человек, кои в настоящее время содержатся в Красноярском Доме Лишения Свободы. Губревтрибунал, желая дать настоящему делу самую широкую гласность, поручил распределить билеты среди населения следующим учреждениям: Губпрофсовету, Губкому РКП и среди воинских частей – Губвоенкому. Председателем по этому делу утвержден т. Гоштовт, членами т. т. Бочков Андрей и Яковенко, государственным обвинителем – т. Алексеев и государственными защитниками – т. Пилов и т. Серебров.
«Красноярский рабочий», № 278, 13.12.1921.
10 декабря с. г. в Доме Просвещения началось слушанием кошмарное дело об удушении 34 граждан села Шарыпово, Ачинского уезда Енисейской губернии.
По делу привлекается 56 человек. Из них 53 на скамье подсудимых. Двое скрываются (Терещенко и Склюев), третий же (Будис) не разыскан.
Все трое разыскиваются Енгубревтрибуналом через опубликование в печати. Обвиняемые содержаться под стражей.
Среди подсудимых много милиционеров. Есть бывшие партизаны.
Перед началом процесса.
Уже с 3-х часов дня у Дома просвещения большая толпа желающих попасть на процесс. Пропускают по билетам, розданным Профсоюзами.
Под усиленным конвоем проводят в зал обвиняемых.
К 4 час. дня зал Дома Просвещения уже переполнен.
Дело слушается Особой Сессией Енисейского Губернского Революционного Трибунала в составе председателя Гоштовт и членов Бочкова и Яковенко.
Государственным обвинителем выступает тов. Алексеев.
Защищают обвиняемых тов. Серебров и Пилов. Секретарь Особой Сессии т. Лесковский.
Открытие процесса (1-е заседание)
Ровно 4 с пол. час. Председатель объявляет 1-е заседание Особой Сессии Енисейского Губернского Революционного Трибунала по делу 53 обвиняемых в произволах, самосудах, насилиях, расстрелах и грабежах, в подрыве Советской власти и создании условий, порождающих бандитизм, открытым. Свидетелей после опроса их и разъяснения председателя о необходимости показывать только истину, удаляют в особую свидетельскую комнату. Свидетелей явилось 17 человек.
Обвинительный акт.
По обвинительному акту дело рисуется в следующем виде:
5 февраля 1921 года в село Шарыпово прибыл начальник Ачинской Уездной Милиции Пруцкий, командированный для борьбы с белыми бандами, появившимися в это время в Ачинском уезде, в частности с бандой бывшего полковника Олиферова.
По прибытии своем Пруцкий, совместно с начальником милиции с. Шарыпово Назаровым наметил себе предварительный план работы с контрреволюцией.
Чтобы обеспечить себе тыл, в случае нападения банды, он, Пруцкий, решил провести чистку населения. С этой целью 12 февраля он произвел массу арестов среди крестьян, яко бы враждебно настроенных против Советской власти и имеющих своим желанием перейти в банду.
При арестах этих лиц Пруцкий основывался на доносах местных милиционеров и отдельных членов местной комячейки, - которые зачастую указывали на неблагонадежность некоторых граждан, руководствуясь соображениями личного характера и мести.
Пруцкий же, не проверив сообщений милиционеров решил учинить над арестованными самосуд.
С этой целью он приказал всех заключенных им (до 60 человек) казнить через удавление, прибегнув к этому способу, как к бесшумному. Часть арестованных в момент, предшествующий казни и во время казни была освобождена.
В целях придания самосуду характера законности, с тем, чтобы обеспечить себе безнаказанность Пруцкий по соглашению с начальником комотряда Михаилом Переваловым (беспартийный) и начмилем Назаровым составили постановление о расстреле упомянутых крестьян, как крайней меры, вызванной боевыми условиями, и предложили под этим постановлением расписаться политруку Дудину, Предволисполкома Гайденко, комотряда Мешкову, председателю комячейки Баландину и др.
В ночь же с 14 на 15 февраля с. г. в здании Волисполкома были введены по одиночке 34 заключенных и здесь лишены жизни через удавление.
Самый процесс удавления происходил следующим образом: вводили по одиночке в комнату Волисполкома, где происходила расправа. Перевалов же Михаил предлагал обреченному на смерть сесть на табуретку, и задав ему несколько вопросов, касающихся его прежней жизни, как те – не служил ли при царе урядником, не выдавал ли при Колчаке сторонников Советской власти и приподнимал свою руку вверх. В этот момент Юшков, стоявший позади табуретки с удавкой (супонью), немедленно набрасывал петлю на шею и с размаху оттаскивал с табуретки свою жертву за дверь в другую комнату, где другие добивали удушенных деревянной колотушкой.
А в это же время, когда под руководством Перевалова происходили все эти операции по удушению, равно как и раздеванию удавленных с целью распределения их одежды между принимавшими участие в убийстве, сам Пруцкий в разных пунктах села Шарыповского, инсценируя бой с наступающими бандами, производил стрельбу и для убедительности прострелил себе рукав платья, перевязал себе руку, как раненый.
Когда все обреченные на смерть были удавлены, Перевалов отдал приказ вывезти трупы их за село в болото, где по ним была произведена стрельба, чтобы придать трупам вид расстрелянных. По обвинительному акту все это происходило в атмосфере пьянства.
После зачтения обвинительного акта и опроса обвиняемых Особая Сессия Енисейского Губернского Революционного Трибунала приступает к заслушиванию показаний подсудимых.
Инициатор самосуда.
Первым дает показания бывший Начальник Ачинской Уездной Милиции, бывший член РКП(б) – Пруцкий. Ему 27 лет. Говорил гладко, без особого волнения. Чувствуется большая самоуверенность и непогрешимость. Виновным в шарыповском самосуде признает себя, заявляя, вполне откровенно, что он, именно, и является его инициатором и вдохновителем.
Отрицает превышение власти, пьянство и расхищение народного достояния им.
Указывает, что всегда и во всем действовал с ведома выше стоящих его. В данном случае его инициатива относительно расправы с арестованными и заключенными в Шарыповском Народном доме, по его словам, не была осуждена теми, которые лучше его должны были разобраться в сложившейся обстановке. И беседуя в Ужуре с представителями Уездной власти, он вынес такое впечатление, что в условиях боевой обстановки все возможно. А так как он заключенных в Шарыпово, согласно общему мнению всех производивших аресты там и дававших сведения о них, считал действительными контрреволюционерами и вредными и опасными для Республики гадами, то и находил целесообразным расправиться с ними так, как они и им подобные во времена Колчаковщины расправлялись не только с партийными, но и беспартийными, простыми сторонниками Советской власти.
Поэтому, задумав и разработав план «бесшумной» ликвидации явной контрреволюции в тот момент, когда банда Олиферова была в нескольких верстах от Шарыпово, свирепствуя на своем пути, Пруцкий, по его словам, не мог не поддаться тому общему настроению окружавших его, которое требовало осуществления того плана, который родился в его голове.
К тому же, по его мнению, в борьбе с бандой Олиферова было наделано столько ошибок и Томским командованием и нашим, что нужно было ловить момент, «ковать железо, пока оно было горячо», так как в это время уже были вести о восстаниях в Сибири и в России.
Вот почему и был осуществлен тот именно план борьбы с контрреволюцией о котором говорится в обвинительном акте.
На вопрос обвинителя, знал ли он в момент совершения самосуда, где находится банда Олиферова, Пруцкий отвечает, что точно не знал, где она.
На второй вопрос – почему удавили, а не расстреляли, - отвечает, что при отсутствии большого количества патронов экономил их, а кроме того не считали законным то деяние, которое задумали, почему и произвели вымышленное нападение банды на Шарыпово; в противном случае не пожалели бы и патронов.
На вопрос почему не отправили арестованных в Ачинск, Пруцкий говорит, что не считал это целесообразным, хотя не знает, что с ними могло случиться по дороге. Показание Пруцкого продолжается 40 минут.
Организатор самосуда.
Следующим показанием после Пруцкого явилось показание Михаила Перевалова.
Это беспартийный партизан, хорошо известный крестьянам Ачинского уезда во время борьбы с колчаковщиной. 30 лет от роду. Говорит отрывисто и резко, видимо сильно волнуясь. Во время объяснений несколько раз пьет воду. Подробно рассказывает о деталях борьбы с бандой бывшего полковника Олиферова, о недоразумениях между ним, Переваловым, и томским командованием, также преследовавшим эту банду; говорит и о тех ненормальных условиях в которых приходилось вести борьбу в это время, когда не было достаточного количества патронов, обмундирования при отсутствии единого командования.
Говоря об имевшем место в дер. Сорокиной бое с бандой Олиферова – Перевалов отмечает то настроение, которое требовало мести бандитам, причинившим столько страданий партизанам, равно как и казни тех гадов, которые во времена колчаковщины выдавали тех, которые стояли за Советскую власть.
В момент совершения Шарыповского самосуда Перевалов занимал должность начальника коммунистических отрядов.
Не отрицает, что был организатором удавления, хотя настаивает, что склонен был на это Пруцким.
Говоря о последнем отметим иронизируя, что во время инсценировки нападения Пруцкий, вместо того, чтобы прострелить себе руку, как было условлено, прострелил только рукав одежды. Согласился с планом ликвидации арестованных и задержанных в Шарыпово гадов-контрреволюционеров, предложенным Пруцким, так как, по его мнению, этого хотели все бойцы его отряда и все пострадавшие от контрреволюции.
На вопросы, заданные ему сторонами и членами суда отвечает, что по имеющимся у него тогда сведениям, банда Олиферова, разбитая им у Сорокино не была уже страшна, имея не более 30 боеспособных бандитов.
Но те сведения, которые имелись тогда у него о положении в Сибири и Кронштадтском восстании требовали, по его словам, решительных действий.
Поэтому он и не возразил против предложения Пруцкого, тем более, что еще в то время, когда Перевалов был связан с томским военным командованием, ему было известно о наличии военного положения в Томской губернии и о приказе № 1, пункт 7, где говорилось о расстреле захваченных без суда.
Полагал, что в Ачинском уезде следует действовать также.
Слышал от Пруцкого, что яко бы многие авторитетные люди в Ачинске рекомендовали ему не останавливаться перед решительными действиями в борьбе с контрреволюцией, избирая способы борьбы, не бросающиеся в глаза, «бесшумные».
Наличие пьянства во время борьбы с контрреволюцией категорически отрицает. Присваивание имущества также.
Картину самосуда, нарисованную в обвинительном акте, признает правильной, за исключением пьянства. Объяснения он дает около часу.
После объяснений Назарова, Малахова, Пахомова, Соломиных Григория и Семена, Юшкова, в общем признавших свое участие в самосуде, 1-ое заседание Особой Сессии Губревтрибунала прерываются до 10 ч. утра 11 декабря.
В. Н.
«Красноярский рабочий», № 279, 14.12.1921.
Утреннее и вечернее заседание 11 и часть утреннего заседания 12 декабря продолжается допрос обвиняемых.
Не отрицая своего участия в деле, почти все обвиняемые виновными себя не
признают. Подробно рассказывают о всем, что имеет связь с убийством, хотя бы и
самую отдаленную, но о самом убийстве его непосредственные участники говорят
глухо и коротко: был, помогал, душил, бил колотушкой, возил трупы и т. д.
Первым в утреннем заседании опрашивается Начальник 8 района милиции Назаров.
Показание Назарова.
Пруцкому по его приезде Назаров докладывал об обстреле постов и Волисполкома, где был ранен член Культпросвета. Кто стрелял, выяснено не было. В Шарыпово почти никого не знал и контрреволюционеров указать не мог. Указывали заместитель Предволисполкома Гайденко и Предс. ячейки Баландин. Названо было человек 65, которых и арестовали в порядке охраны. Возвратясь из Ужура Пруцкий сказал, что арестованных надо расстрелять и убедил, что это будет законно. Посылали за Переваловым, но он не пришел. Пошли к нему с Пруцким и Пруцкий с Переваловым поспорили. После того Назаровым были расставлены посты и еще произведены аресты по приказанию Пруцкого. Приказ о расстреле подписывал. Когда началась стрельба, узнал о демонстрации. Видел, как Пруцкий прострелил рукав, спросил объяснения и получил его. Ночь провел дома и о трупах узнал лишь через несколько дней, т. к. уезжал в командировку, не зная, что произошло. Сообщил о трупах в Ачинск, просил выслать комиссию для расследования, полагал, что это необходимо. Получив распоряжение предать трупы земле, разрешал родственникам делать гроба и обмыть трупы. Проекта самосуда и демонстрации не разрабатывал. Когда Иосифович – член КСМ выступил с обличениями на одном собрании, я присутствовал, составил протокол и послал в Политбюро. Оттуда получилось предписание выслать Иосифовича, о чем я ему сообщил, и он бежал с подложными документами, был задержан в д. Суше. Выступал с протестом и политрук кав. эскадрона Иванов, но на тех митингах я не присутствовал, хотя знаю, что крестьяне, после речи Иванова задавали больше вопросов о разверстке, чем о самосуде.
«Красноярский рабочий», № 280, 15.12.1921.
Показания Гайденко и других.
Подсудимый Гайденко в своем показании подробно останавливается на истории смертного приговора и составления списков. Гайденко, только что вышедший из больницы и еще слабый, был вызван, как Зам. Предволисполкома к приехавшему 11-12 февраля Пруцкому. Там Пруцкий спросил его, есть ли в селе контрреволюционеры, при чем рассказал о банде Олиферова ничего не знавшему Гайденко. Несколько имен Гайденко назвал. Кроме него в Милиции было еще много людей, дававших указания. Когда во время арестов оказалось захвачено много невинных, Гайденко, посоветовавшись с ячейкой, просил их отпустить и многих освободили.
В ночь расправы за Гайденко послали из Милиции. Придя туда, Гайденко застал там Пруцкого и командира кавалерийского эскадрона Иванова. Позже пришли другие, Пруцкий задал вопрос, как быть с арестованными, если вблизи стоит банда и может ворваться в село, причем познакомил Гайденко с приказом Томского командования и сослался на Предуисполкома т. Кашникова, который будто бы говорил, что в таких случаях можно расстреливать. Гайденко согласился и начал под диктовку Пруцкого писать, но у него закружилась голова, и он должен был выйти, чтобы оправиться. Вернувшись через 10-15 м. Гайденко застал постановление уже написанным и подписанным всеми, находившимися в комнате. Подписав постановление о расстреле всех арестованных, без указания имен, Гайденко ушел домой.
Кроме Пруцкого, Перевалова и Гайденко, постановление подписали: Иванов, командир кав. эскадрона, принимавший участие в демонстрации, Дудин, политрук Комотряда, подчиненный Перевалова, пришедший случайно в милицию, не участвовавший ни в совещании, ни в самом самосуде, убежденный в правоте дела приказом Томского командования и уверением Пруцкого, что об этом будут в свое время уведомлены и уездные и губернские власти.
Подписал и комроты Дм. Мешков, приехавший в Шарыпово и узнавший от Перевалова о положении дел. Баландин, предкомячейки, усомнился при подписании – ладно ли будет? Но подписал за остальными. Он также давал сведения о контрреволюционерах, внесенных в список.
Подписано постановление и адъютантом Астраханцевым, и по делу почему-то не привлеченным. Ошибку предварительного следствия исправляет суд, постановивший привлечь и Астаханцева.
Из лиц, подписавших постановление, кроме Перевалова, никто непосредственного участия в избиении не принимал. Исполнение взяли на себя другие, выполнившие приговор самозваных судей.
Исполнение приговора.
Ночью расставили цепи за деревней, посты по дорогам. Промчался эскадрон под командой Иванова, загудел набат, за кладбищем послышались выстрелы, крики «ура!». Получилось полное подобие ночного нападения банды. Провели захваченного еще прежде бандита и на глазах Прокудина изрубили. В это время началось страшное действо в Волисполкоме. Перевалов опрашивал для формальности, Юшков закидывал петлю из супони, ему помогали тащить с табуретки до двери то Пахомов, то другие присутствовавшие. В двери принимали задушенных и добивали колотушками, потом передавали дальше. Ив. Леонов, посланный перед утром в Волисполком в 3-ей комнате увидел Склюева, Терещенко и Казакова добивающих колотушками задавленных и должен был принимать участие, т. к. ему пригрозили, что и ему «тоже будет». При этом трупы были уже все голые.
Кто раздевал, когда и как – опрос свидетелей не установил. Потом, уже к рассвету, нагрузили подводы и вывезли трупы на болото.
Возили те, кто пришел позже других сменившись с поста, как Разуваев, Васинцов, Родин и др. Одежду, снятую с убитых, увезли в санях, и она была роздана тем партизанам и красноармейцам, у которых ее не было.
Все делалось невероятно просто. Если Баландин, на предложение подписать приговор, задал вопрос: «ладно ли будет?», то здесь и этого вопроса не задавали. Раз так делают, стало быть так надо. И только у посланных Назаровым в волисполком милиционеров достаточно нашлось мужества, чтобы отказаться от участия и уйти обратно.
«Красноярский рабочий», № 281, 16.12.1921.
Утреннее и вечернее заседание 12, утреннее 13 декабря.
Опрос свидетелей.
Первым допрашивается свидетель Кашников, бывший Предс. Ачинского Уисполкома.
Показания т. Кашникова.
Появление банды Олиферова поставило Ачинский Уисполком в затруднительное положение: регулярных войск в уезде не было, надеяться на скорый их приход тоже было нельзя, а отпор надо было дать немедленно. Решено было использовать территориальные и регулярные войска из милиции, членов комячеек и партизан, находящихся под командой Перевалова, хотя о некоторых правонарушениях, совершавшихся Переваловым и прежде было известно. Чтобы избежать их повторения, зная по заявлению Пруцкого, что он пользуется некоторым влиянием на Перевалова наблюдение и ответственность за действия последнего было возложено на Пруцкого.
Проведя Ужурскую беспартийную конференцию, по получавшимся сводкам, я знал о положении дела в Шарыпово и о состоявшихся арестах. Было известно, что арестовано несколько человек продагентов и что зав. сыпным пунктом скрылся. С Райпродкомис. Флагором по этому вопросу было совещание, и было послано распоряжение прекратить аресты продагентов и вообще всякие аресты, основанные на личных счетах. Приехавши в Ужур, Пруцкий ничего нового не сообщил. В беседе со мной высказывал мысль, что трудно сдерживать разыгравшиеся страсти и удерживать массу от сведения личных счетов и, что партизаны могут выйти из повиновения. Мною было подтверждено, что за незаконные действия будет ответственным и Пруцкий. Об арестованных договорились, что их с надежными людьми отправят в Ачинск. В присутствии Флагора еще раз было сказано об арестованных продовольственниках, чтобы их, если нельзя сейчас же освободить, немедленно отправили в Ачинск.
Переговоры с Ачинском о возможности нападения на Шарыпово банды и о необходимости срочных подкреплений и указаний, как действовать, велись мною вместе с Пруцким.
Когда, уже в Ачинске была получена сводка о расстреле в Шарыповском вследствие нападения банды, сводка была переслана Губисполкому и передана в Политбюро. Я просил, по получении подробного доклада Пруцкого, сделать расследование, хотя Уисполком и был уверен, что расправа была произведена в боевой обстановке. Лишь позже начало выясняться, что здесь был допущен обман.
Обвинитель, защитники, члены суда задают свидетелю целый ряд вопросов, на которые он отвечает подробно, освещая то ту, то другую детали своего первоначального показания, свидетель между прочим, твердо помнит, что разговор с Пруцким о положении дела в Шарыпово происходил без Щетинкина. Возможно, что при Щетинкине, приехавшем вечером, Пруцкий заходил еще раз, собираясь уезжать. Сторонником расстрела на месте Пруцкий себя не выказывал, и если бы это было им высказано, то в Шарыповское с прежними полномочиями он бы не вернулся.
Приговор по Шарыповскому делу.
После двенадцатичасового совещания суда инициатор-вдохновитель Шарыповского дела Пруцкий, исполнители Перевалов, Назаров, Баландин, Терещенко, Юшков, Прокудин, Соломин, Пахомов, Малахов, Леонов, Будис, Мешков Дмитрий и Аржанников приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Но принимая во внимание обстановку напряженной борьбы с белыми бандами, прошлые заслуги подсудимых и последовавшие после преступления амнистии, высшая мера наказания заменяется: для Пруцкого – 5 лет заключения в ДЛС и 5 лет лишения права занимать ответственные посты; Перевалова и остальных 12 человек – 5 лет заключения в ДЛС без дальнейших ограничений в правах; Леонов ввиду его раскаяния и поданного им еще в мае заявления способствовавшего раскрытию преступления осужден на 5 лет условно.
Остальные, кроме семнадцати человек признанными по суду оправданными, осуждены на заключение в ДЛС на сроки от 1 с полов. до 3 л. 4 м.
Наказание должно быть отбыто в ДЛС вне Сибири.
«Красноярский рабочий», № 282, 17.12.1921.
Потерпевшие.
Родственницы убитых в Шарыповском самосуде допрашиваются судом, как потерпевшие.
Анна Шарыпова, арестованная и затем освобожденная Переваловым в тот момент, когда ее привели в комнату, где происходила расправа дает довольно сбивчивые показания. Повторяя несколько раз, что была без памяти от страха, она сообщает: в то же время, что в комнате было человек 50 коммунистов, от них сильно пахло самогонкой. Многое передает со слов соседей, как например, будто бы Леонов говорил, что приносил в волисполком самогонку или, что Шамкин рассказывал, будто ездил с Пруцким искать места для трупов.
Потерпевшая Лобыкова рассказывает, как арестовали ее мужа и как долгое время не знали, куда девались арестованные, пока не помог найти трупы Нач. эскадрона Иванов. На вопросы защиты отвечает, что вины никакой за собою убитый не знал, жил с крестьянами дружно. Детей осталось 7 чел. Один сын служит в Красной Армии, прежде служил у Колчака, офицер. При аресте мужа ничего взято не было.
Комлева, у которой задушен муж, 80 летний старик, недоумевает, кому он мог помешать. У ней осталось 3 сына, вся семья – 16 человек.
Обвинитель задает Перевалову вопрос не бросалось ли ему в глаза нелепость обвинения в контрреволюции старика 80 лет, как что Перевалов отвечает, что он знал не мало стариков, борющихся против Советской власти. Баландин, отвечая на вопрос обвинителя, говорит, что Комлева в список контрреволюционеров внес он, и что причиной послужило открытие контрреволюционной организации, собиравшейся на гумне Комлева. Баландин же включил в список и Сухаченко, жена которого дает свои показания вслед за Комлевой. Косилевы отец и сын выдали при Колчаке спрятавшегося у них в соломе Степана Чернова, который и был расстрелян.
Потерпевшая Чарикова утверждает утверждает, что арестовывать ее мужа приходило человек 7, все пьяные.
Нелюбова, жена задушенного священника, переехавшего в Шарыповское за 3-4 месяца, перед арестом рассказывает об аресте мужа и о том, как удалось узнать о его смерти. Сообщил эту весть кто-то из командного состава отряда Щетинкина, попавший на квартиру к Нелюбовой и получивший эту справку от нач. милиции.
Дарья Мусорина потеряла 2 сыновей, третьего сына не было дома, когда его приходили арестовывать. В список Мусорины были внесены Гайденко за то, что были замешаны в открытых в Шарыпово контрреволюционных организациях, дважды были арестованы, причем один раз за то, что везли сухари банде.
Клавдия Амирова была арестована и пробыла 3 дня под арестом. Была свидетельницей удушения парикмахера Слуцкого (дело выделено). На четвертый день, когда началась расправа была выведена седьмой. В первой комнате Волисполкома на столе стояла крынка и кружка и пахло самогонкой. Считает, что арестована по злобе на нее Прокудина, осужденного на год тюрьмы за насилия. Попова Анисия рассказывает, как в ночь самосуда была ограблена Баландиным, Бондаренко, Васинским, Шаровым, Маслициным и Солосниным. Пришли, выбили наружную дверь, а когда начали выбивать и вторую, Попова с сыном и ночевавшим в доме красноармейцем бежали через окно и, спрятавшись, наблюдали, как грабили. Сама Попова в лицо никого не признает, имена назвал сын. На другой день пришли Баландин с Назаровым и позабрали, что осталось. После грабежа спрашивали дочь и сына. А потом заняли и дом Поповой под квартиру Перевалова, взяли ключ от сарая и вытащили оттуда все, что там было.
Признать кого-либо из названных ею лиц свидетельница отказывается, даже Назарова, которого, якобы, знала хорошо.
«Истинный революционер».
По Шарыповскому делу осужден бывший начальник Ачинской уездной милиции Пруцкий, который на суде все время старался показать себя «истинным революционером», пострадавшим во время Колчака «коммунистом» и т. д.
В наших руках имеется дело № 94 Управляющего Енисейской губернией, 1919 г.
В нем имеется следующее заявление, писанное лично Пруцким.
«Его Превосходительству Господину Управляющему Енисейской губернией
Члена Канской Уездной Земской Управы, ныне содержащегося в Красноярской губтюрьме Петра Ефремова Пруцкого
Заявление.
Являясь жертвой личных счетов, что несомненно беру на себя смелость доказать рядом фактов и свидетельскими показаниями, это, во-первых, во-вторых, являясь истинным поборником существующей власти (т. е. колчаковщины – примеч. А), как хорошо знающий местность, охваченную восстаниями, мог бы оказать услуги в подавлении таковых, в особенности в Приангарском крае, где я уже однажды участвовал в ликвидации вспышки возникшей в связи с мобилизацией (август 1918 г.) совместно с хорунжим Сизых и начальником милиции Бернацким, - прошу Ваше Превосходительство освободить меня из-под стражи. Присовокупляю, что в Приангарском крае я служил в дореволюционные времена в течении двух лет волостным писарем (Кежемская волость) и знаю не только культ и привычки населения и лиц и их направления. Результат покорнейше прошу объявить через администрацию тюрьмы.
Петр Пруцкий.
7 апреля 1919 г.
16 июня 1919 г. Пруцкий пишет второе заявление, в котором просит «освободить его из-под стражи с правом поступления добровольцем в армию или отряд милиции особого назначения».
Как жаль, что эти справки не попали к судебному разбирательству.
Что важно еще сказать о таком «революционере». Нам кажется, что нашим судебным органам следовало бы привлечь Пруцкого к ответственности за подавление партизанских восстаний в 1918 г.
Пусть знают ячейки Ачинского уезда, что в их среде работал провокатор.
А.
«Красноярский рабочий», № 285, 21.12.1921.
Показания Моисеенко.
Вызванный по ходатайству защиты, бывший Нач. Губ. Милиции Моисеенко в Шарыповском деле знает только то, что можно было почерпнуть из официальных донесений Пруцкого. Как только о самосуде стало известно, тотчас же сообщил в Отдел Управления Губисполкома. В месячной сводке, отсылаемой в Москву, о Шарыповском самосуде было сказано все, что было тогда известно. Шарыповский самосуд не является одиночным явлением, с ноября 1920 по март 1921 гг. в Енисейской Губернии случаи самосудов повторялись почти ежедневно. Условия работы милиции были ужасны, десятки милиционеров пали жертвами. Выезжать и производить дознания по каждому самосуду было немыслимо. О всех таких случаях доносилось Губчека. Жалоб на Шарыповский самосуд в Милицию не поступало. О заявлении, поданном Петренко в Сов. Нар. Ком. свидетелю известно не было.
Показания Петренко.
Петренко не является непосредственным свидетелем Шарыповского самосуда, т. к. его в это время в Шарыпово не было, поэтому о ходе дела рассказывает исключительно со слов других лиц. Петренко, собрав сведения о самосуде, подавал заявления в центр и благодаря этим заявлениям было получено распоряжение ускорить расследование дела.
Назначенный в феврале Пом. Нач. Милиции, Петренко почти тотчас же выехал из Шарыпово для расследования дела об аресте Бугаева, о котором заявили его братья, Бугаева в милицию не привозили, и Петренко был поражен просьбой братьев Бугаева разрешить им поискать его труп. Вернувшись в Шарыпово, Петренко доложил об этом Назарову, но получил в ответ: «Убили и черт с ним, туда и дорога!» Вечером приехал Пруцкий и заявил, что едет к Перевалову звать его в Шарыпово, где надо сделать чистку.
Расследуя дело об убийстве Ачисова, Петренко получил предупреждение, что против него устроен заговор и возвращаться в Шарыпово ему пришлось кружным путем. Приехавши в Шарыпово 19 февраля, 20 Петренко узнал о самосуде от одного из младших милиционеров. Рассказывали и о других случаях самосудов, например, милиционер Шаров рассказывал, как задавили д-ра Валина и указал кольцо в комнате, соседней с кабинетом Нач. Милиции. Тихонов Михаил рассказывал о расстреле нескольких арестованных крестьян, которых вез через Шарыпово Чуприн. Одному из арестованных удалось бежать от расстрела, но его поймали и задавили.
28 арестовали Иосифовича, выступавшего с обличениями. Иосифовича привели в штаб милиции, где ночевал в ту ночь Петренко и сдали Леонову. Иосифович говорил Петренко, что боится самосуда. В 2 ч. ночи пришел Терещенко и обращаясь к Леонову сказал:
- Зачем сюда привели этого гада? Мы хотели его сегодня ночью задавить.
Леонов выдать арестованного отказался. Тогда Терещенко разбудил милиционера Лебедева и прошел с ним к Назарову. Всего разговора с Назаровым Петренко не слышал, но разобрал слова: «Петренко здесь».
На другой день с Иосифовичем покончили. Расправы с Иосифовичем Петренко не видел, но предполагает, что Иосифович был задушен в каталажке: подложный документ, написанный Иосифовичем, был пропуск до Ачинска, приготовленный на всякий случай.
Петренко спасался. Леонов передал ему слова Назарова: «Устраивайте самосуды, только осторожнее, а то Петренко нас засыплет». Было даже нечто вроде заговора против него, в котором участвовали Баландин, Соломин, Терещенко и пр.
Производя расследование по делу Ачисова, Петренко подал заявление Нач. Губ. Милиции, прося вызвать его для личных объяснений, но ответа не получил. По объяснению свидетеля Моисеенко, заявление Петренко он получил, была послана телеграмма с вызовом, но получил ответ, что Петренко уже уволен.
Показания Мордасова.
Свидетель Мордасов о Шарыповском самосуде ничего не знает, был назначен в Шарыповский район через 2 м. после самосуда. До этого около полумесяца пробыл в Балахте, где при нем было восстание из-за нежелания крестьян выполнять разверстку. Чтобы ликвидировать восстание пришлось прибегнуть к крутым мерам, подошедший отряд в 40 чел. после выстрелов вверх, стрелял в толпу, одного ранили смертельно. Это подействовало, и толпа разошлась, 18 человек арестованных были переданы властям. Среди милиционеров наклонность к самочинным действиям свидетель замечал, пытался бороться против этого, но будучи партизаном сам, не хотел обострять отношение с товарищами и предпочел уйти из района. Атмосфера работы все время была напряженная – в с. Парненевском были убиты 2 коммуниста Сарычевы, якобы бандой, но после оказалось, что банды там не было.
Показания Мешкова.
Свидетель Василий Мешков, член КСМ выступал после самосуда на митинге, когда стали говорить об убийствах, после чего его стали называть «гадом». Чтобы избежать участи задушенных, Мешков поступил в эскадрон Иванова и уехал из села. Вместе с ним собрался уехать и Иосифович, но его не приняли.
Перед самосудом члены КСМ, несшие до того времени охрану постов, были распущены. Приехал Переваловский отряд и эскадрон 86 бригады и пили самогонку у Прокудина, который гнал самогонку. Иванов, нач. эскадрона сам говорил свидетелю, что в ночь самосуда, устраивая демонстрацию, он еле держался на лошади.
13 или 14 февраля в заседании ячейки обсуждался вопрос об освобождении арестованных, Гайденко был выпивши и сказал: «не мы арестовали, не мы и выпустим».
В ночь самосуда свидетель из дому не выходил, боялся, обвиняемый Соломин утверждает, что видел Мешкова, когда возили трупы, обвиняемый Прокудин заявляет, что Мешков с ним разговаривал, когда везли трупы и жалел, что напрасно оставили Юрку.
После самосуда.
Амирова Екатерина мыла полы в Волисполкоме тотчас после расправы. На полу были лужа крови, лежали чурки, сучья лиственницы, в крови. В той же комнате, где была кровь, лежало белье и одежда. Многие вещи были в крови. Горел жировик, на столе лежала папка.
Крынки на столе не было. Когда рассветало, к Волисполкому начали подходить жены и матери убитых. У дверей стоял часовой. Не пускавший женщин в Волисполком. На снегу, возле крыльца и дальше по дороге, куда увезли убитых, видны были кровавые следы.
Подошедший Гайденко направил женщин к начальнику милиции. Назаров, на вопрос, где арестованные, отвечал, что их отправили в Ачинск.
Возле милиции стояли подводы со следами крови. Страшная догадка напрашивалась сама собою. Пошли по следам крови, но побоялись заходить далеко, вернулись обратно и разошлись по домам, ничего не добившись.
Лишь через 3 недели Нач. Эскадрона Иванов взял на себя задачу разыскать трупы.
Самосуды в районе.
Шарыповский самосуд – самое крупное событие в деле Ачинской милиции, но далеко не единственное. Дела об убийстве д-ра Валина и Слуцкого выделены, и судом не заслушивались показания свидетелей по этим делам. Разбирались кроме Шарыповского – самосуды Кизыльской волости, над Ачисовым, Итыгиным, Зыковым, Потехиным, Тапановым и дело о присвоении отобранных при обыске вещей.
Убийство Итыгина.
Итыгин, из села Чебаки, был осужден в концлагерь за выдачу Колчаку сочувствующих Сов. власти крестьян. Бежал из лагеря в банду Соловьева, вышел на призыв Сов. власти и некоторое время жил спокойно. Когда появилась банда, выехавшие в разведку Аблагачев и Тюхтаев встретили Итыгина в тайге идущим в сторону предполагаемого нахождения банды.
Аблагачев – еще не достигший совершеннолетия, до прихода Сов. власти уже состоял в партизанском отряде, дважды попадал в плен к белобандитам, попробовал шомполов, но бежал и спасся от жесткого истязания – ему хотели выколоть глаза. Итыгин арестовал при Колчаке братьев Аблагачева и одному из них сломал три ребра.
Брат Тюхтаева при Колчаке был расстрелян Итыгиным на глазах юноши, наблюдавшего расстрел в щель забора. При попытке арестовать отца Итыгина, старик чуть не задушил Тюхтаева, но был сам застрелен милиционером. Сын все время грозил отомстить Тюхтаеву за смерть отца.
Встретив Итыгина в лесу и подозревая его в сношениях с бандой, Тюхтаев и Аблагачев пристрелили его, и вернувшись в деревню, тотчас же заявили об этом.
Убийство Ачисова.
Бандит Ачисов время от времени появлялся дома. В одно из таких посещений Терещенко, Кухарцев, Мешков Дмитрий и Ильин арестовали его и по дороге задушили. Ильин оставался в стороне, душили Терещенко и Мешков, Кухарцев помог, когда те двое не могли справиться и окликнули его. Труп бросили в воду.
Убийство Ачисова произошло 23 октября 1920 года.
Расстрел бандитов в Кизыльской волости.
По делу об убийстве 3 бандитов на скамье подсудимых находится один Васильев. При наступлении банды, находясь в цепи, Васильев встретил Боярского, приведшего трех захваченных бандитов. Когда цепь была обстреляна подходившей бандой, пленники бросились бежать. Боярский выстрелил первый и убил одного бандита, двух других убили выстрелами с места, а потом поехали догонять отступившую банду.
Убийство Тапанова.
Инородец Тапанов бывший бандит, убит Ковригиным за отказ подчиниться аресту. Опасаясь, что у бандита есть оружие и не желая рисковать ни своей, ни чужой жизнью, Ковригин, после несколько раз повторенного требования сдаться, выстрелил. У убитого был найден при себе нож.
Убийство Зыкова.
В с. Балахта был задушен член РКП, назначенный Зав. Вол. Отд. Нар. Образования, Зыков.
Только что приехав в Балахту, Зыков был арестован. Обвинителем выступил Похабов, случайно присутствующий при аресте.
Похабов сообщил о Зыкове, что он сын купца, бывший офицер, участвовавший в порках и расстрелах. Разъезжая по волости, Зыков однажды арестовал и Похабова, бывшего на мельнице.
Подтвердил рассказ Похабова Большаков. Устроили совещание, на котором присутствовал агент ЧК Попов, Большаков, Монид, Чуприн, Ячменев, постановили: - убрать. Потом задушили, бросили труп в реку и донесли о побеге.
Ячменев, главный исполнитель приговора, убит бандой, Попов не привлечен. Суд постановил привлечь Попова за участие в самосуде.
Убийство Потехина.
Показания жены убитого Потехина, арестовавшего его Черепанова, Перевалова и др. обвиняемых слегка приподнимают завесу над одной из житейских драм.
В богатый кулацкий дом Потехина приезжает Перевалов и останавливается здесь на квартиру. Дом Потехина – гнездо контрреволюции, по выражению Перевалова. Чтобы иметь сторонника и следить за работой врагов, Перевалов вступил в связь с дочерью Потехина, Натальей. Пруцкий женится на ее сестре Лидии. Потехин, выдавший при Колчаке 5 человек, во время Шарыповской расправы остается цел, и был взят на поруки Переваловым. В мае Перевалов узнал, что открыта контрреволюционная организация, в которой состоял Потехин. Потехина арестовал Черепанов в д. Дойдоновой и отправлен в с. Чебаки. Сопровождавший Потехина милиционер Гундеев убил Потехина при попытке к бегству. Наталью Потехину искали, чтобы арестовать, но она бежала в банду.
«Красноярский рабочий», № 286, 22.12.1921.
Присвоение имущества.
Обвинение в присвоении имущества задушенных в Шарыповском деле подсудимыми не отрицается. Имущество родственникам возвращено не было, было свезено в склад и из склада все вещи были распределены тем из находившихся в отряде Перевалова, у кого не было одежды или обуви.
Подсудимые Ганцбург и Кацмировский признаются в присвоении отобранных при обыске вещей. Кацмировский 2 катушек ниток, а Ганцбург – диагоналевых брюк. Брюки были им взяты т. к. ему не в чем было ходить, но об этом было доведено до сведения Начальника милиции и дано обязательство возвратить брюки при первой возможности.
Вечернее заседание 13 декабря и утреннее 14 декабря.
Речь государственного обвинителя.
Госуд. обвинитель т. Алексеев в начале своей речи останавливается на значении Шарыповского самосуда. Это из ряда вон выходящее дело. Оно привлекает к себе внимание населения не только Ачинского уезда, не только Енисейской губернии, но всей России, всего мирового пролетариата. В Советском Государстве, являющимся первым пролетарским государством во всем мире, правонарушения, подобные Шарыповскому самосуду, перед которыми бледнеют даже ужасы царской охранки, недопустимы тем более, что Сов. Россия окружена кольцом врагов, стремящихся раздуть самые невинные ошибки Сов. власти до размеров преступления. В обстановке напряженной, повседневной борьбы с капиталистическим миром, Сов. власти необходима строжайшая дисциплина. И преступление в Шарыпово, помимо своей уголовной сущности, является и преступлением против Сов. власти, подрывающим ее авторитет. К таким преступлениям нужно отнестись с наибольшей строгостью. Нужно уничтожить гнойный нарыв на здоровом теле республики, показав массам, что беззакония и правонарушения преследуются Сов. властью с неуклонной суровостью, от которого бы они не исходили.
Переходя от характеристики самого преступления к характеристике его отдельных участников т. Алексеев особенно подробно останавливается на центральных фигурах процесса, Пруцком и Перевалове.
Пруцкий, инсценируя нападение банды на с. Шарыпово и подготавливая расправу с арестованными не только преследовал цель «уничтожить гадов», но и выставить себя в выгодном свете перед высшей властью, быть может с целью упрочить свою карьеру. В том виде, как это было представлено в докладах Пруцкого, Шарыповское дело помогло Пруцкому стяжать себе славу бойца и, если бы не нашлись люди, вскрывшие сущность дела, оно осталось бы не наказанным. Инсценируя нападение, Пруцкий знал, что затеянное им дело беззаконно, тем более, что Сов. власть в лице т. Кашникова категорически запрещала расправу с арестованными, но Пруцкий решил обмануть и Сов. власть и своих ближайших помощников, и соучастников в преступлении.
Перевалов не является человеком, способным подчиниться чьему-либо влиянию. Он всегда исполнял лишь те приказы, какие считал для себя приемлемыми, и для него обман Пруцкого не играл такой большой роли, как для остальных участников преступления. Перевалов шел на расправу добровольно, великолепно сознавая ее незаконность и вместе с Пруцким изыскивал способы придать ей окраску военной необходимости, он дал своих людей для демонстрации, сам участвовал в приведении в исполнение подписанного им постановления о расстреле. Авторитет Пруцкого в данном случае для Перевалова никакой роли не играл, да этим авторитетом Пруцкий в глазах Перевалова не пользовался – Перевалов с иронией отмечает тот факт, что Пруцкий прострелил себе рукав, а не руку, как было условлено. Для Перевалова – бойца партизана, привыкшего к боевой обстановке, такой поступок – трусость. Но, несмотря на все это, Перевалов, не признающий никакого начальства, кроме себя, никакой дисциплины, кроме своей, подчиняется приказу Пруцкого и принимает активное участие в расправе с арестованными.
Не приказание Пруцкого, а добрая воля Перевалова привела его к участию в Шарыповском деле.
Иван Леонов принимал участие в убийстве арестованных, но его мучила совесть, и еще в мае он подал заявление, вскрывшее обстоятельства самосуда. Это чистосердечное признание должно быть принято во внимание судом.
Остальные подсудимые, приняв участие в расправе с арестованными, до сих пор остались в уверенности, что «гадов» надо душить, что убийство «гада» естественное и простое дело. Один из подсудимых, придя в Исполком и увидев, что там душат, помогает убивать. Как будто бы убийство является какой-то обычной работой. Возможно ли оставить гражданские права тем, кто так рассуждает? Их нужно не только наказать за преступление, но доразъяснить массе, что сделано контрреволюционное дело теми, кто считает себя революционерами. Такие самосуды, как Шарыповский, насаждают бандитизм и приносят Советской власти огромный вред.
Шарыповское дело не единичный случай самосуда, а только самый ужасный. И Шарыповское дело не закончилось удавлением арестованных в ночь 15 февраля – оно повело за собой другие преступления. Выступивший с протестом против самосудов Иосифович убит, якобы при попытке к побегу. Мешков Василий спасся лишь тем, что поступил в эскадрон и уехал. Новое преступление было скрыто пом. нач. милиции Малаховым.
Останавливаясь на истории отдельных самосудов и убийств, как самосуда над Итыгиным, Ачисовым, и др., т. Алексеев отмечает характерную черту: - обстановки убийств и показания подсудимых показывает, как глубоко укоренилось в сознании подсудимых мысль, что можно убить кого угодно, если уверен в его виновности. Каждый из них глубоко уверен, что Сов. власть – это он сам, и что в присвоении ее функции нет ничего незаконного.
Шарыповское дело вскрыло язву, которую необходимо удалить.
Прося снисхождения к рядовым участникам преступления, государственный обвинитель, ради сохранения здоровья всего организма, требует уничтожения язвы самосудов применением к главным его виновникам высшей меры наказания.
«Красноярский рабочий», № 288, 24.12.1921.
Речи защитников.
Защитник т. Серебров обращает внимание суда на обстановку Шарыповского самосуда и предшествовавшие ему события. Колчаковская реакция, на 2 года отделившая Сибирь от Сов. России сделала самосуды обычным явлением. Достаточно было указать пальцем и назвать большевиком, чтобы обвиненный был расстрелян. Крестьянство Сибири не могло примириться с реакцией и уходило в леса, в партизанские отряды, чтобы бороться с угнетателями и отомстить за перенесенные страдания, и за смерть близких. Оторванные от Сов. России, плохо вооруженные, партизаны шли против регулярных войск, снабжавшихся всем реакционным миром, именно как мстители.
Но и после прихода Сов. войск атмосфера продолжала оставаться напряженной – банды, вроде Олиферовской, шли по деревням и выжигали их, уничтожая все на своем пути. И опять же отпор им давали те, кто боролся при Колчаке. Это была даже не гражданская война, а война зверей, где каждая из борющихся сторон искала возможности отомстить. Такова была обстановка в которой совершались самосуды.
Шарыповское дело пережиток 18 г. Совершившие самосуды не искали славы, не хотели обогатиться за счет своих жертв, не жаждали крови. Они хотели отомстить. Проводя свою неорганизованную месть, были уверены, что делают это ради укрепления Сов. власти. Нельзя отрицать того, что пострадавшие являлись контрреволюционерами. Чувствуется, что будь здесь на скамье подсудимых удушенные в Шарыпово, их следовало бы приговорить к высшей мере наказания. Вина подсудимых в том, что они попали в условия партизанщины, которая их создала такими, каковы они сейчас есть.
Переходя от общей обстановки к участию в деле отдельных лиц, защитник указывает на недостаточную ясность дел об убийстве Зыкова и Иосифовича, по которым привлекаются Похабов и Аржанников. Назаров, не принимавший прямого участия в Шарыповском самосуде, действовал по приказанию Пруцкого.
Пруцкий, до Шарыповского дела вел себя как честный работник Сов. власти. Приехав в Шарыпово, Пруцкий не сразу дает приказание об аресте и лишь под давлением партизанской массы, решается допустить преступление. Пруцкий – человек слабой воли и легко подчинялся психологии массы.
Заканчивая свою речь защитник Серебров напоминает о милосердии Сов. власти даже по отношению к ее явным врагам и выражает надежду, что это милосердие будет проявлено и к людям, 4 года боровшимся за Советскую власть с оружием в руках. Содеянное ими противно Сов. власти, не является следствием малосознательности. Осудив самое деяние, как недопустимое, нужно дать обвиняемым возможность загладить свою вину своей дальнейшей жизнью.
Защитник т. Пилов, осуждая самый акт самосуда и варварский способ удушения, останавливается на моменте, предшествовавшем самосуду. Томское командование не справилось с бандой Олиферова – с ней справились плохо вооруженные, плохо одетые и обутые люди Переваловского отряда. И после боя, в котором почти безоружные, они разбили находящегося в лучших условиях врага, по возвращении в Шарыпово узнают, что арестованы люди, сигнализировавшие бандитам. Узнают об этом от своего начальника. Разбираться в этом вопросе было трудно для командира отряда, и возбужденный борьбой, он, не обдумывая, принял предложение расправиться с ними. Распределили роли и Перевалову было поручено лишить жизни арестованных, и он это выполнил.
Преступление остается преступлением независимо от способа расправы. Но все же преступление было совершено не ради желания получить жертвы, а из-за ошибочно понятого чувства долга и желания оградить Сов. власть.
Переходя затем к отдельным участникам самосуда, т. Пилов напоминает революционное прошлое Перевалова, на имени которого до Шарыповского дела нет ни одного пятна. Лица подчиненные, как Юшков и Пахомов, были обязаны подчиниться приказу, т. к. для партизанских отрядов существует дисциплина и слово командира – закон. Дудин, Гайденко и Баландин подписали приговор под давлением авторитета Начальника Милиции и сознавая необходимость обезопасить себе тыл.
Характеризуя остальные случаи самосудов, защитник отмечает главную черту всех этих убийств: это непонимание своей вины, неуменье разграничивать убийство в бою от убийства в мирной обстановке одного и того же врага.
Последнее слово подсудимых.
Выражая глубокое раскаяние в своем поступке, Пруцкий отрицает какие бы то ни было мотивы личной заинтересованности и говорит о том глубоком впечатлении, какое произвели на него трупы убитых бандитами. В то время, как партизаны Перевалова, разутые и раздетые, рисковали своей головой, местная буржуазия мирно попивала чаек и подсмеивались над ними. Лично для себя добиваться ему, Пруцкому, было нечего – членом Укома и Уисполкома в то время он уже был, а на большее рассчитывать было не чего.
Я надеюсь. – заканчивает свою речь Пруцкий, - что если мне будет дарована жизнь, то я докажу, что я преданный работник Советской власти.
Перевалов в своем последнем слове говорит не об одном себе, но и о своих товарищах. Вспоминая о том, как при Колчаке он первый с пятью братьями поднял знамя восстания и к нему примкнули 85 фронтовиков. Перевалов говорит, что партизанская война была проведена ими честно. Все, что попадало в их руки, было сдано в Енисейский Уком.
- Теперь я с теми, кто вместе со мной шли умирать на фронте, на скамье подсудимых. На нас льется грязь, мечутся громы и молнии обвинителем. Виноваты ли мы в свершенном преступлении, или виновата революция, тот длинный путь, которым мы шли. Я зверь, я привык к трупам, я тащил их за собою все эти годы. Я убивал за Советы, мысль о смерти стала привычной – все равно умирать. Но здесь, на скамье подсудимых, со мною те товарищи, которые когда-то пришли ко мне на первый зов и до сих пор оставались на посту, сражаясь полураздетые, не евши, не пивши, не спавши. Мы все, сидящие здесь, революционеры, мы все смотрим на суд революционный и какого бы не было его решение, мы сумеем принять его без ропота.
Назаров говорит, что участвовал в арестах по распоряжению Пруцкого. В самосуде и демонстрации участия не принимал.
За исключением Ковригина (обвиняется в убийстве Тапанова), который просит обратить внимание на то, что он не пытался замаскировать убийства, составив акт о случившемся, остальные подсудимые ограничиваются короткими фразами: «на ваше усмотрение», «полагаюсь на вашу революционную совесть» и т. п.
«Красноярский рабочий», № 289, 25.12.1921.
Приговор.
После совещания, продолжавшегося почти 12 часов, суд признал виновными:
Пруцкого Петра – в том, что, состоя на службе в качестве Начальника Ачинской
Уездной милиции, и получив приказание ликвидировать банду Олиферова, для каковой
цели приехал в с. Шарыповское и произвел здесь массовые аресты среди местного и
окрестного населения по обвинению их в контрреволюции. Не проверив
действительную виновность арестованных лиц, склонил к самосуду над ними
Перевалова и других лиц, результатом чего в ночь с 14 на 15 февраля посредством
удушения были лишены жизни 34 человека. Для придания суду законной окраски, он,
Пруцкий, склонил Перевалова, Назарова, Дудина, Мешкова Дм., Гайденко и
Большакова подписать постановление о расстреле арестованных, подписал это
постановление и сам. Кроме того, чтобы придать делу самосуда вид меры
необходимой, он инсценировал якобы нападение банды на с. Шарыпово. Для большей
доказательности нападения банды, Пруцкий прострелил себе рукав и перевязал руку,
якобы раненый. Своими действиями он превысил данные ему полномочия,
дискредитировал Сов. власть среди широкого крестьянского населения и
содействовал развитию бандитизма, а ложными своими донесениями уездным и
Губернским властям ввел последних в заблуждение.
Перевалова Михаила в том, что, будучи командиром комбатальона, по соглашению с Пруцким, подписал постановление о расстреле, заведомо незаконное, и, зная об инсценировке нападения банды, дал для этой цели людей из своего отряда и добровольно принял на себя приведение в исполнение постановление о лишении жизни арестованных. Приводя в исполнение постановление, лично руководил этим делом, избрав зверский способ – удушения и добивания колотушками.
Назаров Степан, будучи районным начальником милиции, от не законных действий Пруцкого не только не уклонился, но принимал в них активное участие, выразившееся в том, что подписал постановление о расстреле арестованных и принимал участие в составлении списка лиц, подлежащих аресту и, кроме того, систематически потворствовал самосудам, совершавшимся в его районе.
Баландин Михаил, председатель Шарыповской комячейки, виновен в том, что участвовал в подписании приговора о расстреле, составлении списка подлежащих аресту и, воспользовавшись инсценировкой наступления банды, произвел грабеж имущества у гражданки с. Шарыпово Пановой.
Терещенко Прохор, Юшков Семен, Прокудин Федор, Соломин Григорий, Пахомов Иван, Малахов Григорий, Леонов Иван, Будис, Склюев (двое последних не разысканы), Мешков Дмитрий, Аржанников Василий, - в том, что принимали непосредственное участие в арестах, удушении и добивании колотушками арестованных. Кроме того, Терещенко был инициатором и участником удушения Ачисова, а Мешков – в удушении Ачисова и подписании постановления о расстреле.
Монид Иван – виновен в том, что, будучи пом. нач. милиции, принял участие в удушении арестованного Зыкова.
Большаков Никита, Чуприн Матвей, Злотников Иван – виновны в том, что на устроенном совещании решили удавить Зыкова, что и было приведено в исполнение ныне убитым Ячменевым при непосредственном участии Монида и Большакова.
Ильин Александр, Кухарцев Алексей – виновны в том, что по совещании между собой и Терещенко и Мешковым приняли решение лишить жизни гр. Ачисова, что и привели в исполнение.
Гайденко Василий, Дудин Ксенофонт – виновны в том, что подписали постановление о расстреле 34 арестованных и, кроме того, Гайденко в том, что не донес о случившемся в Уисполком.
Аблагачев Виктор и Тюхтаев Николай – виновны в том, что убили гр. Итыгина.
Ковригин Александр в убийстве Тапанова, Соломин Семен, Ботов Илларион, Шамкин
Иван, Вахминцев Карп, Васильев Иван, Черепанов Зиновий, Морозов Иван, Васинский
Фирс, Разуваев Павел, Родин Герасим, Зачесов Петр, Яковлев Тихон, Бондаренко
Иван – виновны в том, что принимали непосредственное участие в аресте граждан, а
после задушения, в чем не донесли высшим властям.
Виновные приговорены судом:
Пруцкий, Перевалов, Назаров, Баландин, Терещенко, Юшков, Прокудин, Соломин Григорий, Пахомов, Малахов, Леонов, Будис, Склюев, Мешков Дмитрий, Аржанников – к высшей мере наказания, расстрелу. Остальные в ДЛС на сроки от 3 до 5 лет.
Принимая во внимание, что обстановка борьбы с белобандитами способствовала ожесточению нравов, заслуги перед Советской властью, а также амнистию 7 ноября, суд постановил заменить высшую меру наказания:
Пруцкому – заключением в ДЛС на 5 лет и по окончании срока заключения лишить права занимать ответственные и выборные должности в течении 5 лет. Перевалову, Назарову, Баландину, Терещенко, Юшкову, Прокудину, Соломину Григорию, Пахомову, Малахову, Будису, Склюеву, Мешкову Дм., Аржанникову заключением в ДЛС на 5 лет. Леонову Ивану, принимая во внимание его раскаяние и поданное им в мае заявление, способствовавшее разоблачению преступления высшую меру наказания заменить заключением в ДЛС на 5 лет, условно.
Дудину, Гайденко, Ильину, Кухарцеву, Чуприну, Большакову 5 лет заключения в ДЛ Свободы сократить на одну треть, принимая во внимание амнистию.
Мониду 5-летний срок заключения в ДЛС сократить на одну треть.
Соломину, Ботову, Шамкину, Вахминцеву, Васильеву Ивану, Черепанову, Морозову, Васинскому, Разуваеву, Родину, Зачесову, Яковлеву Тихону, Бондаренко трехлетний срок заключения в ДЛС сократить до 1 г. 6 м.
Аблагачеву, Тюхтаеву и Ковригину, принимая во внимание амнистию, сократить срок заключения в ДЛС до 2 лет условно.
В отношении обвиняемых Шарова Петра, Кацмировского Степана, Ганцбурга Михаила, Лебеденко Марка, Тарасова Алексея, Агеева Якова, Яковлева Осипа, Яковлева Антипа, Соловьева Александра, Тимофеева Лаврентия, Трутнева Николая, Мамаева Ивана, Кочнева Андрея, Шарыпова Владимира, Афонасова Митрофана, Нефедкина Андрея, Похабова Еремея, виновность которых не доказана, суд постановил считать оправданными и из-под стражи освободить.
Всем лицам, приговоренным к отбыванию наказания в ДЛС, срок наказания отбывать вне пределов Сибири.