В ПРЕЗИДИУМ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА
от СУДАКОВА-ФЕДОРОВСКОГО
Александра Георгиевича
/Красноярский край, г.Боготол/
ЗАЯВЛЕНИЕ
Когда это заявление дойдет до Вас, я буду уже мертв и поэтому для меня лично Вы сделать ничего уже не сможете, но можете сделать для моей семьи и для восстановления чести советского гражданина, замученного палачами в советских мундирах.
Я уже писал Вам не раз о том, что был арестован 14/YII 38 г. Боготольским ДТО НКВД Красноярского края, несмотря на то, что никакого повода для ареста не было, что за 20 лет пребывания в Красноярском крае я достаточно выявил себя как преданный и убежденный согражданин; меня не только арестовали, но подвергли всевозможным физическим истязаниям, а также пригрозили разгромить семью /что в условиях Боготола неоднократно проделывалось/.
Заставили меня подписать клеветнические протоколы, сочинили клеветническое дело, устроили судебную комедию и приговорили к расстрелу.
С 6/XII 38 года началось доследствие, конца которого я не дождался. Я не буду лишний раз писать о методах следствия райпрокуратуры и судебной комедии - в своей объяснительной записке, находящейся в деле, и в своих заявлениях я писал об этом достаточно, подтвердить мои слова могут все заключенные, побывавшие в Боготольском ДТО НКВД.
Я хочу написать о том, как я добивался справедливости, для того чтобы в дальнейшем такие кошмарные вещи не могли повторяться /8 человек неправильно осужденных расстреляны/. Об условиях содержания в КПЗ камерах ДТО я писал. Там я написал свое заявление, в котором выражал протест против безобразия и недоумения о причинах безнаказанности этих прохвостов.
Заявление было перехвачено, я был подвергнут новым издевательствам и пыткам, меня лишили передачи и добавили 7-ой и 6-ой пункты статьи 58 УК.
На Вышке нас было 25 боготольцев в самых ужасных условиях: в темных, холодных, сырых клетушках, валяясь в ужаснейшей тесноте на холодном цементном полу, голодные, больные, без медицинской помощи, мы держали длительные голодовки, для того чтобы получить бумаги, для того чтобы написать Соввласти об этих безобразиях, но нам или не давали бумаги, или же, дав бумагу, не отсылали заявлений, не помогла даже голодовка 18 смертников в течение 8 дней. Бумагу для заявлений стали давать только в конце 1939 года, но и то нерегулярно и в недостаточном количестве /клочок бумажки/.
За заявления, посылаемые нелегально, я сидел в карцере /из них 10 дней под баней, в сыром, темном и холодном подвале/ и, кроме того, 8 месяцев в штрафной 9-й камере - сырой и вонючей, почти без прогулок.
Много и других издевательств пришлось испытать мне, как и другим подследственным, добивающимся справедливости, и в конце концов мое здоровье окончательно расшаталось.
Я умираю, не добившись справедливости, но выражаю твердую уверенность в том, что Вы сурово накажете виновников дикого произвола - персонально Ступина, Голощапова, Сафронова /причем Сафронова я /не?/ обвиняю в воровстве принадлежащих мне ценностей/.
Я надеюсь, что моя семья получит полностью за мой вынужденный прогул, получит единовременное пособие, а в дальнейшем будет получать пенсию. Как гражданин, надеюсь, что в дальнейшем прокуратура займет свое настоящее место и не будет покровительствовать преступникам и покрывать их, а суд будет гласный и таким образом возможностей для создания дутых дел будет меньше.
Федоровский
Эль, дорогая, я боюсь помереть, не обеспечив тебя. Ты мне дала большое счастье и сделала больше, чем можно было ждать, тем более что я этого не заслуживал.
Пока я жив, не посылай так много, не обижай себя и ребят.
Я постараюсь выжить, но не ручаюсь.
Запеки мне записку, а то я соскучился. Чтобы я знал, ты в записке напиши: «Посылаю ветчину» - и зачеркни.
Целую тебя и ребят.
Дорогая, как я мучаюсь за тебя, но осудить меня не смогут, и дети будут получать пенсию.
Спасибо за все, моя ясная. Я очень люблю тебя.
Саша
Это письмо первоначально было написано химическим карандашом на полотенце, которое передал супруге А.Г.Федоровского его сокамерник, отпущенный на свободу. На словах передал, чтобы она - Елизавета Николаевна Федоровская - переписала его и отправила с попутной оказией в Москву в Верховный Совет. Так она и сделала. С запечатанным письмом пришла к пассажирскому поезду, следовавшему в Москву, присмотрелась к проводникам и одного из них, показавшимся ей добропорядочным, попросила об одолжении - сбросить это письмо в Москве или даже в приемной Верховного Совета. Он согласился выполнить ее просьбу. Добавил, что с подобными просьбами уже многие обращаются к ним, к проводникам.
Однако увы - и это письмо не помогло.
Александр Георгиевич то ли был расстрелян, то ли умер больной перед самой войной в 1941 году. Кажется, одно время их содержали в концлагерях на острове перед самым Красноярском. Записи о беседе с Елизаветой Николаевной имеются в моих дневниках восьмилетней или шестилетней давности. Сейчас она проживает в Боготоле
Александр Ероховец
23 июля 1998 г.