Вход N 9-621
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА РСФСР
Тов.БАДАЕВУ
СЕКРЕТАРЮ КРАСНОЯРСКОГО КРАЕВОГО КОМИТАТА ВКП(б)
Тов.КУЛАКОВУ
З А Я В Л Е Н И Е
Подсудимого члена ВКП(б)
Чубарова Петра Спиридоновича
15/IX-39 г.
Крайностью принужден обратиться к Вам. Прошу выслушать меня.
С конца августа месяца 1937 г. я работал заместителем управляющего по УБЧ Березовской трудколонии ОТК УНКВД по Красноярскому краю. В начале ноября месяца 1937 г. по моим материалам был изъят и репрессирован пом.управляющего названной колонии, враг народа, бандит Аксенов, а в след за ним и часть его банды: ст.бухгалтер колонии Ширинский (бывший князь), технорук Вишневский (бывший офицер).
В этот же момент врид. управляющего колонией – Нач. ОТК края Казначмевский (друг и покровитель Аксенова) направлен был на курсы в город Харьков. Таким образом, мне пришлось одному с начала ноября до конца декабря 1037 г. руководить колонией, где оставалась, тогда еще не раскрытой часть Аксеновской банды, которая, между прочим, намеревалась “убрать” меня.
Вражеское руководство колонии в течение 1936-37 гг. довело колонию до чрезвычайно тяжелого материального, организационного и политико-морального состояния к зиме 1937-38 года. Последний диверсионный акт вражеских отребьев – большой пожар в колонии 21 декабря 37 года, в котором погибли двое из воспитанников-, еще более усугубил напряженность состояния трудколонии, поставив ее под угрозу развала.
При таким условиях, 10-го января 1938 г., в 8 часов вечера, осужденные воспитанники-подростки (1920 г.рождения) БЕЗРУЧЕНКО Н. и ДЕМШИН пьяные, вооруженные ножами и дубинами учинили бандитский ночной погром колонии.
БЕЗРУЧЕНКО и ДЕМШИН это совершеннолетние, физически сильные с резко выраженными чертами уголовщиков люди. Будучи на положении воспитанников открытой ДТК они грубо нарушали режим последней: систематически пьянствовали, имели половые связи с женщинами в колонии и соседних селениях, куда уходили самовольно, картежничали, занимались кражами и сбытом краденого, часто избивали несовершеннолетних воспитанников, к труду относились с презрением. Весной 1937 года Безрученко с Демшиным приготовив кинжалы и маски, хотели совершить бандитский ночной налет на соседнее село Маганское, но их замысел был своевременно предупрежден. Безрученко и Демшина предполагалось направить в лагеря НКВД.
Как уже сказано выше, в момент чрезвычайно тяжелого общего состояния колонии, когда наследие вражеского руководства было довольно чувствительным - Безрученко с Демшиным учинили ночной погром колонии: наносили побои всем попадавшимся им под руку, успели избить около 10 человек, в т.ч. дежурного охранника гр-на Игнатова, девушку официантку Королеву, последней нанесли сильный тупой удар в спину, в результате чего Королева, спустя несколько месяцев умерла. Погромщики ворвались в столовую, где разогнали прислугу, выбили окна, разбили горевшие керосиновые лампы, опрокинули на пол пищу приготовленную на завтрак, разобрали часть кирпичной плиты на кухне, кирпичами и поленьями кидали в окна и двери не допуская к себе никого, угрожая “раздробить череп” каждому кто попытается взять их.
С группой воспитанников-активистов я сделал ДВЕ попытки к задержанию Безрученко и Демшина, к прекращению погрома, но безрезультатно. После этого я пришел на квартиру к новому управляющему колонией лейтенанту Госбезопасности тов.Сенаторову, информировал его о происходящем и, между прочим спросил: можно ли в данном случае применять оружие. На что тов.Сенаторов ответил: “Если потребуется, то и оружие применим”.
Мы с тов.Сенаторовым, с браунингами в карманах, пошли к столовой с разных сторон. Спустя несколько минут т.Сенаторов сделал 2-3 выстрела около столовой. Я с группой воспитанников стоял у главного входа в столовую, откуда выбежал Безрученко с дубиной и кинулся на ребят, я к нему и кричу: “Стой”, но он, увидев меня, побежал по направлению здания конторы управления колонии, я за ним, кричу: “Стой! Стой!” и при этом сделал два-три выстрела вверх. В момент, когда Безрученко завернул за угол здания конторы, я на бегу слышал резкий щелчок, на который не обратил внимания. Следом за Безрученко, огибая угол названного здания, я внезапно набежал на Безрученко, стоявшего с поднятой над головой дубинкой и, как бы делавшего выпад с целью нанесения мне удара. В этот миг я выстрелил в Безрученко, намереваясь попасть ему в ногу ниже колена, т.е. легко ранить и тем задержать его, прекратить погром колонии, могущий принять более серьезные размеры и одновременно предотвратить удар направленный на меня.
После моего выстрела Безрученко присел, затем лег на землю. На крыльце и у крыльца конторы стояли люди, ст.бухгалтер колонии ВИХРЕВ, подняв правую полу пальто вкладывал в кобуру или карман пистолет N 1, на что я так же не обратил внимания в тот момент. По моему распоряжению Безрученко немедленно отвезли в больницу колонии, а спустя несколько минут после этого, Демшин с ножом пришел в контору, где и был взят без сопротивления.
Уверенный в том, что Безрученко ранен мною, сильно потрясенный всем случившимся, я не поинтересовался характером раны и состоянием раненого. Подписал акт, поспешно написанный ВИХРЕВЫМ, а на следующий день или через день подтвердил свою виновность в ранении на допросе следователя.
Через 10-12 дней раненый Безрученко умер в больнице Красноярской тюрьмы, а Демшин был сужден и приговорен к 10 годам лишения свободы.
Спустя 2-3 месяца, после того как следствие было закончено и дело, видимо, прекращено, воспитанник Саглей Василий, сидя у меня в кабинете, в разговоре к слову заявил о том, что Безрученко был ранен не мной, а Вихревым. На мой недоуменный вопрос: “Как это могло случиться?” - Саглей сказал, что он, Пехтерев, Николаев и еще некоторые воспитанники стояли тогда у конторы и видели, как Вихрев стрелял в бегущего Безрученко, после чего тот остановился и закрутился на месте раненый. Опрошенные мною Пехтерев и Николаев подтвердили сказанное Саглаем и указали еще на некоторых воспитанников, видевших момент ранения.
Эти заявления поколебали мою уверенность в том, что Безрученко был ранен мною. Восстановив в памяти и здраво проанализировав все моменты и обстоятельства ранения и характер самой раны, я понял, что ранение было произведено выстрелом Вихрева, а не моим. Доводы к этому:
а) Слышанный мною на бегу за Безрученко резкий щелчок – был выстрел Вихрева в Безрученко, завернувшегося за угол конторы и поровнявшегося с крыльцом,
б) Причина неожиданной остановки Безрученко против крыльца конторы - полученное им ранение от выстрела Вихрева из-за угла,
в) Стоявший у крыльца конторы Вихрев закладывал в кобуру или карман пистолет после выстрела в Безрученко,
г) Характер раны (пуля вошла сзади в левую ягодицу) свидетельствует о том, что ранил именно Вихрев, стоявший за углом слева от бегущего Безрученко и стрелявший по диагонали,
д) Вихрев, не принимавший участия в прекращении погрома, хладнокровно метко из-за угла сразил бежавшего Безрученко. Так же хладнокровно-расчетливо Вихрев воспользовался моим злополучным для меня выстрелом в уже раненого, но еще сгоряча крутившегося на ногах Безрученко и услужливо написал акт о ранении мною,
е) Разговоры о том, что Вихрев стреляет лучше Чубарова и Сенаторова, о том, что раненый Безрученко, когда его везли в тюремную больницу, ругался и грозил по адресу Вихрева - все эти разговоры имеют реальное основание.
Так я убедился в том, что Безрученко был ранен не мною, а Вихревым.
Об этих новых, случайно мною выявленных обстоятельствах дела я не заявил тогда же потому, что, во-первых, считал дело прекращенным, во-вторых, сам факт ранения, кем бы он совершен ни был при той обстановке, был действием вынужденным и не являющимся преступлением. Но когда в августе м-це 1938 года, т.е. спустя 7 месяцев после первого следствия, по проискам быв.нач. ОТК УНКВД Казачеевского, дело это возобновилось следствием против меня, естественно пришлось мне указать на эти новые, не фигурировавшие ранее в деле обстоятельства. При этом мною были названы свидетели-очевидцы ранения быв. воспитанники – Саглай, Тиликов, Шибейников, Пехтерев, Николаев, Харитошин Утюжников, Смирнов, Чешкло.
Повторное следствие началось с 10-го августа 38г. Сначала его вел сотрудник АХО УНКВД т.Макаров, имевший тенденциозное задание в обвинении Чубарова. Это чувствовалось в тактике следствия, да и сам т.Макаров не хотел или не сумел скрыть от меня предвзятости в отношении меня. Следователь тов.Макаров собирал материалы по обвинению меня в целом ряде должностных преступлений: нарушении финансовой дисциплины, “очковтирательстве” сведений в стат.отчетах УВЧ, привоз в колонию 12 чел. воспитанников казахов и т.д. Ранение же Безрученко, т.е. виновность моя в этом считалась, очевидно, уже вполне доказанным фактом, плюсуемым к делу. Поэтому, указанные мною новые обстоятельства ранения не удостоились внимания следователя.
Затем спустя 1-2 месяца дело следствием повел другой следователь – лейтенант госбезопасности т.Григорьев. Теперь главное обвинение – ранение и последовавшая за ним смерть Безрученко. Но следствие осложнилось в виде того, что почти все свидетели-очевидцы воспитанники колонии были уже выпущены из колонии и разъехались по стране. В процессе затянувшегося следствия были допрошены только двое из девяти свидетелей-очевидцев, бывшие воспитанники – Саглай В., Тиликов Н. и приложено к дело заявление б.воспитанника Шибейникова К., подтверждающее факт ранения Вихревым.
В мае м-це 1939 года следствие закончено. В моем ходатайстве о допросе всех остальных выставленных мною свидетелей, отказано постановлением Особоуполномоченного УНКВД по Красноярскому краю, с мотивировкой “ввиду того, что названных свидетелей в городе Красноярске нет”. В таком виде дело представлено на рассмотрение Военного Трибунала.
Военный Трибунал войск НКВД Зав.Сиб.Окр. по Красноярскому краю рассмотрев дело по обвинению меня в преступлениях предусмотренных ст.ст.193-17 п.”а” и 139 УК РСФСР, нашел все прочие преступления мои “малозначительными”, ранение мною Безрученко “вполне доказанным” и приговорил меня к ЛИШЕНИЮ СВОБОДЫ СРОКОМ НА ДВА ГОДА без поражения прав.
Несомненно, что повторное следствие и суд В/Т исходили целиком из данных первого следствия (когда по недоразумению я принимал вину на себя), а новые, реабилитирующие меня данным рассматривали как мою попытку ускользнуть от заслуженного наказания. Поэтому все, что против меня (акт, мои первые показания, показания Вихрева и его свидетеля Шувалова) – аксиома истины, а все то, что реабилитирует меня (мои новые показания, показания свидетелей Саглая, Тиликова, заявления Шибейникова, характеристика РК ВКП(б) и др. материалы) – все это – “новые неприятные обстоятельства в деле”.
Конечно, суд убежден был в моей виновности и вынес приговор, руководствуясь законами. Но почему же, в данном случае закон применен односторонне?
Ведь сами обстоятельства, при которых совершего преступление, если не реабилитируют виновоного полностью, то должны сильно смягчать вину (разд.5 УК ст.48 п.п. “а”, “б”, “в”, “д”).
Далее, в примечании к ст.28 УК говорится, “что лишение свободы может применяться только по тем делам, по которым суд признает необходимым изолировать подсудимого от общества на длительный срок (от 1 до 3 лет)”. Есть ли такая необходимость в данном случае?
Далее, раздел 5 УК ст.51 гласит: “… и в тех случаях, когда суд признает, что обвиняемый к моменту рассмотрения дела не представляется общественно-опасным, и вовсе не применит к нему мер социальной защиты”. Неужели член партии, которому РК ВКП(б) дает положительные характеристики, является “общественно-опасным” элементом? Почему эта сторона закона не применена?
Мне кажется, что наш Советский суд должен проявлять и политическую принципиальность, иметь в виду учение тов.СТАЛИНА об отношении к живым людям, к кадрам и особенно партийным кадрам.
По моей кассационной жалобе Военный Трибунал войск НКВД Зав.Сиб.Окр. своим определением от 15 июня 1939 года за N 134 отменил приговор В/Т по Красноярскому краю от 26 мая 1939 года и направил дело “на новое рассмотрение в тот же трибунал, в новом составе со стадии предварительного следствия”. Причем, пункт 5-й определения говорит: “При подтверждении дополнительным следствием виновности Чубарова в стрельбе по Безрученко и нанесении ему огнестрельного ранения, предъявить Чубарову обвинение вместо ст.193-17 п. “а” и 139 УК по ст.136 УК РСФСР”.
Этот пункт определения можно понимать так: обвиняемый брыкается, заставляет нам возиться с ним – припечатайте его покрепче!
Прошло уже три месяца со дня вынесения указанного определения, но мне ничего неизвестно о дальнейшем движении моего дела. Это молчание, при наличии п.5-го определения В/Т Округа, мне кажется зловещим для меня.
ОДИН ГОД и 8 месяцев МЕНЯ ДЕРЖАТ НА ПОРОГЕ ИЗ ПАРТИИ ПРЯМО ПЕРЕД ОТКРЫТОЙ ДВЕРЬЮ ТЮРЬМЫ. Тяжело, очень тяжело работать и жить, имея перед собой такую мрачную перспективу. Это убийственно действует на психику, парализует работоспособность. С расшатанной сердечно-нервной системой (миопатит сердца, реактивная неврастения) я боюсь, что не вынесу этой пытки еще продолжительное время. Не могу больше служить объектом юридических упражнений, не могу быть в роли “Ваньки для битья!”
Мне 36 лет от роду. Почти вся моя, еще недолгая сознательная жизнь проходила в борьбе за укрепления Советской власти, за осуществление генеральной линии нашей партии, за социализм в рядах комсомола (1919-1924гг.), в рядах ВКП(б) с 1927 года. Мне и впредь тоже хочется по-большевистски работать на благо нашей социалистической родины и радостно жить!
УВЕРЕННЫЙ В НЕВИНОВНОСТИ В ПРЕДЪЯВЛЯЕМОМ МНЕ ОБВИНЕНИИ ПРОШУ ВАШЕГО РЕШАЮЩЕГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА В ДЕЛО, ПРОШУ ОГРАДИТЬ МЕНЯ ОТ УГОЛОВНОГО ПРЕСЛЕДОВАНИЯ.
Проситель подсудимый член ВКП(б) п/б N 2127146
/Чубаров/
Адрес: Красноярский край, Советский район, с.Березовка,
Оргкомитет КИК по Советскому р-ну.
КЦХИДНИ ф.26 оп. 1 д.763
