Секретно
Лично
Наркому Внутренних Дел СССР
От з/к Бронникова Спиридона
Мефодьевича
1940г. 20 марта
Жалоба
Особенности моего дела заставляют меня обратиться лично к вам.
Ввиду того, что я не имею возможности говорить лично с Вами, то я нахожу нужным изложить в своей жалобе, хотя это будет вкратце, так чтобы все нижесказанное послужило материалом для разбора моего дела и определения степени моей виновности.
Я – сын батрака. Рождения 1903г. Читинской обл. Нерчинско-Заводского р. сел.Чалдучи-Килча.
В 1904г. отец был убит на Русско-Японской войне. Мать вышла замуж, а меня взял на воспитание ее отец – бедняк Пинигин П.Як. В 1913г. я, как сирота, был принят учиться на казенный счет в г.Читу в сиротский приют. В 1917г. образовавшееся “Временное правительство” не стало нас сирот содержать и учить, а поэтому я выехал к деду. В 1919г. окончил в своем Нерчинско-Заводском районе Высше-Начальное Училище и в 1920 и 21гг. учительствовал в своем селе. В 1922г. поступил учиться во II-ю ступень, но ввиду недостатка средств учиться бросил и поступил на должность военного делопроизводителя в Чалбучи-Килчинский Волисполком.
Работая на этой должности, я как преданный работник для Соввласти, дал согласие и подписку работать секретным сотрудником с Нерч-Заводским ОГПУ.
Поскольку я проживал на границе, то и работа моя заключалась по борьбе с контрабандистами, а также с антисоветскими элементами в окружающих селах.
Все донесения я делал на погранзаставу 2-й Булдуруй, а в особо серьезных случаях в Нерч-Зав ОГПУ.
В сентябре 1925г. призывался в РККА, но от в/службы был оставлен по болезни и как льготник I-го разряда.
С 1925г. по 1928г. работал в системе сельской кооперации сперва предправления, а потом ввиду соединения нашего Сельпо с другим – продавцом.
В 1928г. организовал колхоз и работал в нем счетоводом. В июне 1931г. ячейкой ВЛКСМ был выделен на одномесячные учительские курсы в г.Сретенск.
По окончании курсов РайОНО назначило меня заведующим однокомплектной школой в с.Козулино.
В 1932г. в период х/заготовительной компании колхозы, а в особенности единоличный сектор плохо выполняли план х/сдачи. Несмотря на принятые меры со стороны актива села, уполномоченного от Райисполкома и впоследствии приехавшей из Района от разных организаций буксирной бригады в числе 7 чел. план не выполнен был и к 10/XI-32г. 20/XI РайОНО снимает меня, по настоянию Райкома партии с учительской работы за плохое участие в хлебо-заготовительной компании.
Сдав школу, я как член колхоза стал работать в колхозе. 1/I-33г. из колхоза вышел и поступил на производство.
Являясь секретным сотрудником НКВД, я в селе Козулино эту работу вести продолжал. Выделял к-р элементы, их настроение и делал донесения в РайУНКВД Оперуполномоченному Чувинскому.
В марте 1933г. Начальник 19-го погран. отряда Аршакунян предложил мне поехать на закордонную работу в пределы Ман-Жоу-Го, местность “Трехречье” населенную эмигрантами-белогвардейцами ушедшими с 1920 по 1933гг.
После беседы с ним, поняв, что на меня возлагается ответственная и вместе с тем почетная обязанность, я как патриот Родины, нисколько не задумываясь о том, что могу поплатиться жизнью, дал согласие поехать на работу.
В надежде честно выполнить возложенную на меня задачу и в будущем по возвращении обратно в СССР продолжать работу с органами НКВД, ведя работу с к-р элементами.
День моего выезда был назначен 26/III-33г.
Сказав жене, что повезу пассажиров в г.Сретенск, этим обманув ее и оставив с 4-мя детьми, выехал в погранотряд.
Перед отъездом за кордон Нач-к штаба Кушлянский и Нач-к РайУНКВД Зильбер провели беседу и дали следующее задание: 1) найти Козулина А.А. (это эмигрант из с.Козулино с 1932г.), остановиться у него, 2) зарекомендовать себя как действительно бежавшего от репрессий Соввласти как-то арест, выселение и т.д.
Мною им был задан вопрос: “Что я должен говорить тем, которые будут спрашивать о в/частях в отряде и вообще о жизни в районе?”. Кушлянский ответил: “Ты должен говорить то, что видел, если будешь врать или говорить, что не знаю, то тебе не поверят, т.к. сколько в/частей и что у нас есть там известно вперед тебя от ушедших эмигрантов. Ты должен стараться зарекомендовать там себя так, чтобы на тебя не было никакого подозрения, что ты подослан нами и создать благоприятную почву для работы”. Зильбер сказал: “Всем, кто будет тебя спрашивать о жизни в районе, скажи: в населении недостаток хлеба, идут аресты и выселение имеющих родственников за границей, а поэтому сбежал я, боясь ареста как имеющий родственников за границей”.
Назначив срок выхода для связи 19/Y-33г. на погранзаставу 2-й Булдуруй, я выехал в Ман-Жоу-Го.
30/III нашел Козулина А.А. в с.Верх-Урга, отстоящем от границы р.Аргунь в 80-ти клм.
Имея разговоры с жителями сел.Верх-Урга, я на все их вопросы о жизни в районе отвечал так, как наказывали в РайУНКВД.
У Козулина встретился с агентами Русско-Японской полиции: Несмеяновым, Башуровым, Новиковым и другими, с которыми, имея разговор, отвечал на их вопросы так, как действительный беженец от Соввласти. Говорил, что в районе идут аресты и выселение имеющих родственников за границей. Недостаток хлеба и живут впроголодь. В самом Нерчинском-Заводе 4 эскадрона и 2 танкетки, что я видел, когда вели поить лошадей, а танкетки бегают по улице.
На это они мне говорили, что мы про это знаем, т.к. бываем сами, да и почти ежедневно бегут беженцы.
Подозрительного во мне ничего не нашли и я стал спокойно жить и работать с Козулиным у кулаков на постройке домов и заготовке строит. материала.
Приближался срок выхода для связи. Я повел подготовку к отъезду и с этой целью повел среди населения разговоры о том, что здесь плохие заработки, придется уехать в г.Хайлар.
16/Y выехал из с.Верх-Урга. 19-го прибыл на погранзаставу 2-й Булдуруй. С погранзаставы был увезен в РайУНКВД, где, дав подробные показания о своей работал и, получив новое задание, выехал за кордон.
Задание заключалось в следующем: 1) уехать в город Хайлар, там остановиться у Петрова (эмигрант с 1920г.). В Хайларе несколько дней поработать и ехать в с.Верх-Ургу. Срок выхода для связи на погранзаставу 1/YII-33г.
26/Y приехал в Хайлар и остановился у Петрова, которому сказал, что приехал из сел.Верх-Урга на работу. В это время японцы строили аэродром, куда я, устроившись, проработал 3 дня.
Прожив еще несколько дней, выехал опять в сел.Верх-Ургу. Приближался срок 1/YII выхода для связи. Я, побывав в окружающих селах и собрав необходимые сведения о находящихся японских частях и вооружении, выехал в г.Хайлар, имея целью взять нужные сведения о в/частях и выехать оттуда на погранзаставу.
В Хайларе у Петрова встретился с Костроминым, он служил в Трехреченской Русско-Японской полиции. Увидев меня, он отнесся ко мне подозрительно. Начал выпытывать у Петрова, чем я здесь занимаюсь и как себя веду. Петров ответил, что работает, а больше я ничего за ним не замечал.
Костромин предложил ему за мной следить, сказав, что из СССР посылают шпионов.
На 20-й день Костромин дал знать обо мне японской полиции. Перерыв все мои вещи и двое русских пришли меня обыскивать. Перерыв все мои вещи, ничего не нашли. Спросив, когда я еду из Хайлара и получив от меня ответ, что сегодня, ушли.
Во время выезда из Хайлара меня остановили и завернули в полицию, где опять обыскали, но ничего не найдя, отпустили.
Выехав из Хайлара, я в ночь, нигде не останавливаясь на ночлег, поехал как можно быстрее для того, чтобы скорее скрыться на нашу сторону. Приехав на условленное место к реке Аргуни, где мне должны с погранзаставы дать перевоз, я никого не обнаружил. Плыть на лошади через Аргунь не решился, т.к. она была полноводная. День провел в кустах.
Зная, что у китайцев, что живут против погранзаставы 2-й Булдуруй имеются на протоке лодки, на которых они переезжают на поля, я решился выкрасть лодку и переплыть на нашу сторону.
Перед утром выкрал лодку и повел ее ниже за ? клм. от их населения, т.к. в том месте протока впадала в р.Аргунь и там переплыть. Лошадь же, связав ей две передние лапы ноги, пока оставил. Уведя лодку, я пришел за лошадью, но она, порвав то, чем была связана, оказалась со свободными ногами и, имея дикий нрав, мне не поддавалась.
Стало светло. Приближался восход солнца. Слышны голоса китайских батраков, идущих за лошадьми, с которыми спарилась моя лошадь. Густой туман скрывал меня от них. Чтобы не обнаружили меня, я решился попуститься лошади. Подбежал к лодке и переплыл на нашу сторону. Явившись на погранзаставу, сообщил о себе в РайУНКВД.
К 12 ч. дня приехали Нач-к УНКВД Зильбер и Оперуполн. Червинский.
Я им передал все собранные мною сведения за период пребывания за кордоном с 22/Y по 1/YII-33г. С ними был решен вопрос, чтобы лошадь, которая теперь попала в руки китайцев, не брать. Ехать на другой. Ввиду того, что я был болен малярией, пробыть на заставе в конспиративной квартире дол выздоровления.
Дали мне задание: 1) поступить на службу к японцам, 2) для связи не выходить, а ждать 5-го и 28-го августа присланного ими человека (мною было указано место встречи), передать ему сведения, 3) жить в ближнем селе от границы Тулунтуе, 4) лошадь, на которой поеду, бросить, не доезжая до села, а седло сжечь и прийти в село пешим.
Выздоровев, я 6-го/YII, выехал в Ман-Жоу-Го. 7-го/YII явился пешим в Тулунтуй. Там рассказывал каждому спрашивающему меня как лишился лошади и говорил следующее: “Ехал из Хайлара к вам, лошадь вырвалась и побежала сперва по дороге, а потом в степь и там скрылась. Где она сейчас, не знаю”. К моей выдумке относились подозрительно, а почему я скажу ниже.
12/YII в Тулунтуй приехал агент Русско-Японской полиции Несмеянов. Спросив меня, где лошадь и получив ответ, что не знаю, т.к. она сбежала по пути следования меня из Хайлара в Тулунтуй, он велел записать ему, как это получилось и ее приметы, что я и выполнил.
Вечером 12/YII Макаров Иван, будучи под рюмкой водки рассказал мне, что про мою лошадь здесь известно с 3/YII от Костромина (это тот, который в г.Хайларе сообщил обо мне в полицию). Макаров сказал, что Костромин, проезжая с японцами по берегу р.Аргуни и заехав в кит. население увидел твою лошадь, он ее признал, т.к. видел у тебя в Хайларе. Приехав сюда, он рассказал, что ты или ушел на ту сторону или был у китайцев воровать лошадей.
Теперь-то я понял, почему к моей выдумке относились подозрительно. В полиции я стал числиться на плохом счету. Население смотрит на меня косо. Все во мне видят вора и опасаются как заразу.
Положение мое стало опасное. Если я сначала прибытия в Тулунтуй работал за то, лишь бы кормили, то сейчас решил иметь определенного хозяина и нанялся в бараки к Каюкову. Работали на сенокосе. 15 авг. Были дома. День праздничный. В этот день я должен встретиться с присланным от РайУНКВД человеком. И вдруг… в 10 ч. дня поселковый атаман Квасов предъявляет мне, что я должен явиться в сел.Драгоценку в Русскую полицию. Дает конвоира, и мы едем туда. Там меня поместили в общей казарме с их казаками. Вместе со мною находилось еще 7 чел. арестованных русских заподозренных в воровстве у китайского торговца мануфактурой. Допроса никакого сначала не было. Держали без караула. Но дальше ограды не пускали. На 3-й день увезли всех на сенокос. 13/YIII выехали мыться в бане. После бани сотник Пешков вызвал меня и попросил рассказать, как попала моя лошадь к китайцам. Я ему рассказал также, как говорил раньше. Он заставил меня записать. А потом серьезным тоном сказал: “Я русский человек и русских подводить и предавать в руки японцев не желаю, скажи мне правду: ходил ли на берег р.Аргуни к китайцам воровать лошадей?!” Я тоже серьезно ответил: “Нет, и никогда этого не думал”. Он тогда сказал: “Ну, смотри, если мы узнаем, что ты занимаешься воровством, то найдет тебе место в тюрьме, а сейчас иди в Тулунтуй, там припишись к поселку и работай, а туда-сюда не шатайся”.
Я, дав ему обещание жить в Тулунтуе, ушел. В Тулунтуе сперва косил сено по найму у Волчика, а поток жил и работал бесплатно у Кузьмина. Сведения для погранотряда РайУНКВД продолжал собирать. С этой целью я сделал две поездки в г.Хайлар на лошади Кузьмина с конспиративным маслом.
28/YIII на условленном месте человека, которого должно прислать РайУНКВД опять не встретил. Связь потеряна. Выходить самому нельзя, т.к. на это нужно потратить минимум 4 дня, а с этой целью необходимо скрыться из с.Тулунтуй. Но этого сделать теперь нельзя. Причин никаких для отлучки не было. Сбежать совсем не было смысла, т.к. это было бы не в интересах РайУНКВД, а, кроме того, не нависала для меня угроза.
Решил ждать удобный момент и наладить связь. С 1-го окт. японцы через б/гвардейских офицеров Пешкова и Куклина начали формировать из эмигрантов любого возраста отряд для расстановки на посты по границе взамен китайцев. Я, вспомнив, что имею задание от Нач-ка РайУНКВД вступить к ним на службу, решил проситься принять меня в отряд. Этим преследовал две вещи: 1) глубже пролезть в их ряды, где развернуть свою работу и 2) укрепить пошатнувшийся авторитет.
Пришел в с.Драгоценку к Пешкову и стал проситься принять в отряд. Он сказал: “Отряд набран, иди к полковнику Куклину, если он примет, то я ничего не имею”.
К Куклину я не пошел. А когда отряд поехал на границу, я сел с возчиками и поехал, мотивируя тем, что еду за лошадью.
Доехав до киткордона “Челоктуй”, я взял свою лошадь и с оставшимися после расстановки казаками поехал обратно.
Доехав до поста “Бура” расположились на постоялом дворе для ночлега. Вечером пришел Банщиков и спросил меня, буду ли я служить на посту. Я, помня, что на это есть задание, дал согласие. Через несколько времени наш пост перевели в Средне-Борзинск.
17/XI старший поста Банщиков объявил мне, что я должен явиться к Нач-ку постов Боброву в сел.Бура.
16/XI Банщиков был у Боброва, но, приехав вечером, ничего мне об этом не сказал.
Я стал приготовляться к поездке. Когда же зашел за седлом, то слышу про меня идет разговор, в котором я уловил слова Банщикова: “Он советский шпион”. Мурашки пробежали у меня по телу. В голове засверлили мысли: арест, муки, пытки, смерть.
Со мною поехал сопровождающий Сапожников.
Приехав в Буру, я заметил, что ко мне относятся недружелюбно.
В этот же день Бобров поехал в Драгоценку. Старший поста мне сказал, что я поеду его сопровождать.
Я, предвидя, что, попадя в Драгоценку, центр полиции, буду арестован, от поездки начал отказываться, мотивируя тем, что нет катанок и по 40 град. морозу на расстоянии 60 клм. нет никакого жилья, я обморожу ноги, а сам соображаю, если оставят, то я сбегу на нашу сторону.
Бобров оставил, велев старшему поста направить меня завтра с арестованными, а мне подготовить обувь. Арестованные были 2 чел. из жителей с.Бура заподозренных в шпионаже, которых пытая здесь, избили до полусмерти.
Вечером назначают меня и еще 3 чел. дневальными по конюшне. Назначен 5-й следить за сменой, чего раньше не было, сменялись сами разбужая очередного.
Я заступил с 9 ч. до 12 ч. ночи. Чепалов через каждые 10-15 мин. выходил и следил за мною.
Я, видел, что если не удастся уйти на нашу сторону до 12 ч., то пропал. По поведению Чепалова я понял, что я намеченная жертва на муки и пытки, а поэтому решил во чтобы то не стало сбежать.
Чувствуя, что Чепалов должен скоро выйти, я сам зашел в помещение якобы погреться и этим предупредил его выход. Узнав, что мне осталось стоять немного я быстро вышел из помещения, сел на лошадь и, перебежав р.Аргунь, приехал на погранзаставу в сел.Бура.
Здесь Нач-к застававы Кобылкин позвонил по телефону Нач-ку РайУНКВД о моем прибытии, который велел секретным порядком в эту же ночь доставить меня на комендатуру 2-й Булдуруй.
Здесь, прожив день, ночью выехали с оперуполномоченным Михеевым в РайУНКВД.
Находясь на комендатуре во 2-м Булдуруе, я узнал от коменданта, что за миной гнались 4 чел. Это ему сообщено было с Буру.
За 7 дней я закончил отчет о своей работе, который написан мною на 48 стр.
Составил карту всей местности “Трехречья”.
Передал шифр по радио, перехваченный мною перед убегом.
На 15-й день проживания меня в конспиративной квартире было дано свидание с женой.
В сентябре ей, вызвав в РайУНКВД открыли, что я отправлен на работу за кордон и устроили ее на работу в школу уборщицей.
Всего я прожил в конспиративной квартире месяц. За этот период времени было проверено через посылаемых людей за границу действительно ли я бежал от репрессий японцев и убедившись, что в этом нет сомнения был направлен с оперуполномоченным Поповым в г.Иркутск ППОГПУ со всеми материалами.
В ППОГПУ я также давал письменные показания, но вкратце, т.к. подробные данные мною в погранотряде были здесь же.
31/XII-33г. оперуполн. Деменков принес из КрайОНО путевку на учительскую работу в г.Красноярск.
31/XII вечером я выехал из Иркутска в Красноярск.
В Красноярске в первую очередь, увязавшись с Нач-ком УНКВД Хмариным через письмо присланное со мною от Нач-ка III отд. ППОГПУ Смирнова, устроился по путевке на учительскую работу в школу № 48. Летом 1934г. вывез с Неч-Завода семью. Работая учителем, я не прерывал связи с УГБ НКВД. Выявлял по г.Красноярску и его предместьям к-рев. элементы, делая на них донесения в III отд. УГБ. Имел от III отд. Командировку в г.Канск, где также были выявлены антисоветские элементы и дан рапорт на них в III отд. УГБ.
29 авг. 1937г. был УГБ арестован для работы в камерах тюрьмы среди бывших б/гвардейских офицеров. По окончании с ними дел был 11/XII-37г. уволен. С помощью III отд. УГБ был в правах восстановлен и опять работал учителем в шк. № 38.
29 апр. 1938г. арестовываюсь опять для работы в камерах тюрьмы среди группы кулаков и высланных с ДВКрая и Читинской обл. Эта террористическо-повстанческая группа была выявлена мною на совхозе “Солонцы”, которая по сделанному мною донесению была арестована и привлечена к ответственности. По окончании с ними дел 2/YI меня III отдел уволил.
3/YI был командирован с оперуполн. III отд. Акулининым в Большемуртинский район Красноярского края на “Предивинскую Судостроительную верфь”, где выявлено и арестовано более 70 чел. к-рев. элементов.
Вся вышеуказанная мною секр.-операт. работа говорит за то, что я целиком и полностью посвятил себя для борьбы с к-революцией, отдался этой работе и был неизменно предан для Соввласти, укрепляя ее мощь и обороноспособность.
Но рок невинной судьбы судил иное…
26/YII-38г. меня вызывают в УГБ г.Красноярска и арестовывают опять.
27/YII при вызове на допрос следователь Керин предъявил мне, что я в показаниях даваемых в г.Иркутске скрыл свой арест русско-японской полицией, этим самым хотел замаскировать свою вербовку японской к.-разведкой. Такое нелепое обвинение поразило меня до невозможности. Мне стало обидно, что за всю свою трудную, ответственную и вместе с тем почетную работу я получаю незаслуженное обвинение и звание врага народа. Собравшись с мыслями, я начал следователю доказывать вполне справедливыми фактами, что свой арест за кордоном я нигде не скрывал. Во всех показаниях, как в Нерч-Зав. погранотряде, в Иркутске, а также в беседах с оперуполномоченными всегда рассказывал о своей работе и аресте за кордоном. Если бы я был завербован японской к.-разведкой, то не скрыл бы и сказал при последнем выходе, т.к. я не боялся, что за это буду привлечен к ответственности. Кроме этого не зря держали меня около месяца в конспиративной квартире при погранотряде, делая в этот период времени справки через посылаемых туда людей. Как, почему я сбежал и убедившись, что я действительно бежал от ареста и репрессий японцев и б/гвардейцев, был выпущен на волю и определен на работу органами НКВД. Не мог я скрыть еще и потому, что я знал то, что вся моя работа была проверяема органами погранУНКВД за время моего нахождения еще за кордоном. Так, что я еще находился там, а органы погранУНКВД знали обо мне, что я делаю и чем занимаюсь за кордоном. Следователь во внимание это не принимал. Он мне определенно заявил, что я должен дать показания, что был завербован японской к.-разв. во время ареста и передал шпионские сведения. “В противном случае, если не будешь давать такие показания и откроешь с нами борьбу, то мы сделаем так, что ты вынужден будешь подписать то, что нам нужно. Бороться с нами у тебя не хватит сил, потому что ты один. Рано или поздно ты подпишешь то, что нам нужно, но знай, что упорство в не даче показаний отразится на твоем здоровье”. Я просил проверить весь материал с приложенными к нему отзывами обо мне из Нерч-Заводского погранУНКВД, на котором можно убедиться в моей невиновности. Но это во внимание следователем принято не было. Я слышал только одни угрозы и настойчивое требование дать показания, что я был завербован японской к.-разведкой в противном случае мне будет плохо.
Обдумав свое положение я убедился, что я сейчас бесправный и бессильный человек, приняв во внимание то, что многие подследственные, не знаю, заслуживали они этого или нет, подвергались тяжелыми методами следствия, в силу которых доходили до полусознания.
Такое следствие, как я понял из слов следователя, ожидало и меня.
Чтобы не подвергать себя физическим и моральными переживаниям я решил принять на себя незаслуженное обвинение и дать ложные показания, имея надежду на суд, который учтет показания данные в погранУНКВД в Нерчинском-Заводе и я буду оправдан, т.к. суд, соблюдая революционную законность должен отнестись к разбору дела вполне справедливо.
28/YII написал сам показание, в котором указал, что дал согласие Пешкову во время ареста служить у них. Передал ему сведения, что в райцентре Нерч-Завода находится 4 эскадр. бойцов и 2 танкетки.
3/YII-38г. следователь вызвал меня в кабинет и заставил подписать протокол, составленный им без моего присутствия. Протокол, в общем, имел такое содержание, что я, подписав его, оказался и шпионом в пользу Японии, и изменником Родины, и врагом народа. Он не совпадал с моими показаниями, но отказаться подписать его я не смог, боясь тяжелых методов применяемых следователем в случае отказа.
На этом следствие окончилось. Но 12/XII меня вызывает следователь Сойфер и предъявляет постановление на арест и обвинение. Велев прочитать, заставил подписать.
Потом он потребовал с меня подтверждение показаний от 28/YII-38г.
Ввиду того, что те показания были даны мною под угрозой и в части вербовки меня японской к.-разв. неверны, то я подтвердить отказался. Но следователь, делая угрозы и вместе с тем обещая правильный разбор дела судом, заставил подписать подтверждение.
При подписи протокола об окончании следствия 206 ст. УПК следователем была нарушена. С делом знакомиться не дал.
Подписки о том, что порывают со мною связь, с меня не брали.
18/XII вызвали из городской тюрьмы во “Внутреннюю” НКВД и я до 22/I-39г. работал среди арестованных со следователем Сойфером и Прокопьевым.
6/YI-39г. получаю выписку из обвинительного заключения, в которой было указано, что я в 1933г. был завербован японской к.-разв. и передал шпионские сведения.
Я был вызван на суд Военного Трибунала СибВО. На суде было зачитано мне обвинение, которое заключалось в следующем: в марте 1933г. я был отправлен органами НКВД на закордонную работу со специальным заданием, но этого задания не выполнил. Был завербован японской к.-разв. для шпионской работы на территории СССР и передал ряд шпионских сведений. Работал на аэродроме у японцев. Поступил добровольно в погранохрану.
Задав мне вопрос признаю ли себя виновным и получив отрицание с просьбой выслушать как фактически обстояло дела, суд не нашел это нужным.
Не принято было во внимание то, что обвинение я на себя подписал под угрозой тяжелых методов следствия.
Все судебное следствие продолжалось не более 15 мин. Причем в защиту себя не дали говорить. Свидетельских показаний, кроме моих вынужденных, не было.
После судебного совещания суд выносит приговор – к высшей мере уголовного наказания – расстрелу. Приговор мною был обжалован в Военную Коллегию Верх. Суда СССР.
Военная Коллегия к разбору дела, несмотря на то, что в кассационной жалобе я детально описал свою работу как закордонную, так и с органами НКВД, отнеслась формально, не проверив насколько верен был подписанный мною материал и не приняв во внимание, что все это произошло под нажимом следствия и то, что не всегда показания обвиняемого могут быть правильными, в данном случае обвинения, возложенные на меня.
13/XI-39г. Приговор выездной Сессии Военного Трибунала СибВО Военная Коллегия Верх. Суда заменила 10-ю годами ИТЛ с поражением в правах на 5 л.
Обидно мне, что эта трудная закордонная работа послужила мне ни на пользу, а основным обвинением по 58 ст. п.6 и заключением меня в лагерь. Я не скажу, что мною, работая с органами НКВАД с 1923г., а также на закордонной работе сделано много, но что было в моих силах, в моей возможности сделано все. Я преданно и честно работал на пользу Социалистического Государства. Находясь за зак. работе в Ман-Жоу-Го я рисковал своей жизнью. Агент русско-японской полиции Несмеянов 10 окт. ночью хотел меня убить, но я скрылся.
Несмотря на угрозы, я старался как можно ближе пролезть в гущу б/гвардейцев и японцев, добывая у них сведения о в/частях и вооружении. Работать на аэродроме и служить в погранохране у японцев поступал не с целью измены СССР, а с целью достачи сведений, имея на это задание от Нерч-Зав. УНКВД.
Я жил за кордоном до самого критического момента и когда уже нависала угроза ареста, пыток и т.д. я сбежал.
Работая за кордоном, я выполнял все по заданию от РайУНКВД. Передача сведений о в/частях, настроение населения, выселение, аресты, недостаток хлеба в районе и вообще жизнь населения я рассказывал в “Трехречье” с разрешения УНКВД с целью зарекомендовать себя как действительного эмигранта. Да иначе и быть не должно, любому кого бы ни отправляли на зак. работу пришлось дать такой наказ, а ему выполнить.
Но мне это разрешение поставлено в вину, да еще приплюсовано, что я завербован японской к.-разв. на территории СССР и что эту вербовку скрыл. Да, я подписал это. Мне трудно теперь поверить, что я подписал ложь, но если детально проверить весь материал о закордонной работе, отзыв обо мне погранУНКВД, то вполне можно убедиться, что я не виновен.
Неужели отправляли на зак. работу и давали наказ как зарекомендовать себя затем, чтобы, использовав меня для пользы Гос-ва, в будущем наказать.
Нет, этого не должно быть. Я верю, что это ошибочное обвинение должно быть вытравлено. Я уверен и надеюсь, что правда есть и она существует только у нас в Сов. Союзе. Есть законы, охраняющие права Гр-н СССР.
Никогда я не ожидал и не думал, что буду арестован и привлечен к ответственности как японский шпион. Всю свою жизнь я хотел посвятить на пользу Соввласти в борьбе с к.-революцией, но благодаря неправильному следствию и формальному отношению к разбору дела я признан виновным и мою вину как Выездная Сессия Втр. СибВО, так и Военн. Колл. Верх. Суда признали доказанными.
Я знаю некоего Ременных, который был также приговорен к расстрелу и сидел со мною в одной камере. Сужден по 58-6-10. Бывший торговец с ДВК. Отбывал срок на Беломорканале с 1932г. по 35г. за попытку перехода границы. Освободившись, проживал в Красноярске. В г.Харбине живут его компаньоны по торговле. Он в 1935г. установил с ними связь, получал доллары и вел переписку. Всего получил 260 долл. В 1939г. был арестован УГБ НКВД по Красноярск. краю и осужден к расстрелу. Военн. Колл. Верх. Суда по поданной им жалобе отменила п.6 58 ст. Остался 10. А основания были к тому, что он был шпион. Как же так. Я, отправленный на работу, по выходу оказался привлеченный, а Ременный, который неравен мне оказался оправданным по п.6.
На основании вышеизложенного я прошу Вас, гр-н НарКом Внутр. Дел СССР рассмотреть мою жалобу и выправить мое дело. Дать указание следственным органам сделать переследствие лично в моем присутствии моего дела. Или за, запросив весь материал, пересмотреть мое дело Верховном Суде СССР. О последующем результате на мою жалобу прошу сообщить по адресу: Красноярский край, Н-Ингашский район, О.Л.П.
Проситель: Бронников
Источник: Архивно-следственное дело П-11581 в архиве УФСБ по Красноярскому краю.