ВЕРХОВНОМУ ПРОКУРОРУ СОЮЗА СССР
от Коротича Григория Игнатьевича,
проживающего в г.Черногорске Красноярского края
по улице ..., дом № ..., кв....
По делу № 863 УНКВД Читинской области
от 29 декабря 1937 года
Жалоба
26 декабря 1937 года я был арестован Петровск-Забайкальским Райотделом НКВД Читинской области, а 29 декабря Читинским УНКВД был приговорен к 10 годам заключения в исправ. трудлагерях как участник контрреволюционной вредительской группы (ст.58-7 и 58-11 УК РСФСР). Весь срок заключения я пробыл в Краслаге МВД в г.Канске Красноярского краям и освободился в ноябре месяце 1947 года. Со дня освобождения до настоящего времени я имею ограничения по ст.ст.38 и 39 Положения о паспортах.
18 лет я совершенно незаслуженно ношу позорное клеймо политического преступника.
В период заключения и после освобождения я много раз писал жалобы органам МВД, доказывая, что я не виновен, что в моем деле какая-то роковая ошибка или злая клевета, но все мои жалобы остались бее ответа. Сейчас я убежден, что надо мной "сыграли злую шутку" настоящие враги народа. Это они в течение ряда лет в среде честных тружеников искренне преданных советской власти, старались посеять недоверие, ненависть, озлобление, они не давали законного движения жалобам невинно осужденных.
За 18 лет я не потерял надежду доказать свою невиновность, поэтому обращаюсь к вам с просьбой о пересмотре моего дела. Я уверен, что в результате пересмотра я буду полностью реабилитирован, с меня снимутся ограничения, я и мои дети открыто сможем заявлять, что в нашей семье не было, нет и не будет врагов народа.
По существу предъявлявшегося мне обвинения хочу сообщить следующее:
На допросе в Райотделе НКВД следователи пытались обвинить меня в связи с заграницей - в шпионаже, но скоро убедились, что я никогда за границей не был, родственников у меня там нет и что я никогда не знал ни одного человека, который бывал за рубежом.
После этого обвинение приняло другое направление. В протокол допроса записали: "Следствием установлено, что вы являетесь участником контрреволюционной вредительской группы; покажите что вы делали, кем вы завербованы и кого вы завербовали". Это был вопрос, поставленный мне допрашиваемыми, и с этого начался буквально подбор подходящей вредительской деятельности.
Никогда и ни в каких группах я не состоял, никого из своих знакомых в контрреволюционных действиях не подозревал, что же я мог ответить?
Трое суток без отдыха, сна, пищи я доказывал свою честность, но под силой физических воздействий, под угрозой расправы не только надо мной, но и над моей семьей в невменяемом состоянии я подписал протокол, в котором признавал вину.
Я не помню, что написано было следователем (следователь знал, что я не напишу этого), но знаю, что там я принимал на себя вину в скрытии и задержке материалов на растратчиков, выявленных в предприятии, где я работал. Предъявлять мне такое обвинение мог только тот, кто совсем не знал моих прав и обязанностей.
В 1937 году на день моего ареста я работал в Петровск-Забайкальской МРК Забайкалторга в должности бухгалтера-ревизора. Так называлась моя должность, хотя нигде и никаких ревизий я не производил. Торговые инспекторы проводили ревизии (снятие остатков) в магазинах, бухгалтерия на основании их материала устанавливала результат и в том случае, когда подотчетное лицо не соглашалось с выведенной суммой недостачи, весь материал передавался мне для проверки. Кроме этого, у меня имелось еще несколько участков работы, которые мне поручали главный бухгалтер и директор; постоянные участки в различных комиссиях, предъявление претензий поставщикам, выступления в арбитраже и т.п.
Из указанного выше ясно, что скрыть или задержать материал по растратам я не мог, так как я о них узнавал уже после того, как они имели отражение в балансе МР конторы. Я не знаю, по какому материалу меня арестовали, но твердо уверен, что в протоколе, мною подписанном, написана явная чепуха, ничем не подтвержденная. Я считал, что на заседании суда я легко опровергну обвинение и разоблачу пристрастных следователей, применявших запрещенные методы допроса. Но никакого суда не было, никто больше не спросил, считаю ли я себя виновным. 29 декабря 1937 года я находился еще «на конвейере» следствия, в этот день в Чите управление НКВД уже приговорило меня к 10 годам заключения, о чем мне объявили в феврале месяце 1938 года.
Начальник РО НКВД Войнов сдержал свое обещание: не посадил в тюрьму жену, а предложил ей в 24 часа покинуть пределы Читинской области. И вот женщина с двумя малолетними детьми (одному семь лет, второму полтора года), без средств существования, бросив все имущество, в товарном вагоне, при январских сибирских морозах была вывезена за 1500 км.
Из Читинской тюрьмы и из лагеря я много писал желоб в вышестоящие органы НКВД, но ответа не получал. В лагере я встречал своих «однодельцев», т.е. сослуживцев по Забайкалторгу, которые рассказывали то же, что пишу здесь и я. Встречал я среди заключенных и своих следователей (сотрудник милиции Белоусов и др.), которые отбывали наказание по ст.197 за превышение власти, злоупотребление и т.п. Я имел сведения, что многие из работников НКВД по Читинской области привлечены к ответственности, но на моей участи это не отразилось.
Я понимаю, прошло очень много времени, проверить факты очень трудно, но мне кажется, достаточно будет прочитать дело, сверить мои показания с показаниями других, учесть то, что я написал здесь и будет ясно, что я не виновен. В материалах дела может быть клеветнический материал лица за что-либо недовольного мною или так же данный под нажимом следователей, но я прошу проверить, подкрепляется ли это обвинение показаниями других лиц?
Неужели за 13 лет я не смогу доказать свою невиновность? Может быть в своих жалобах я пишу не то, что следовало бы написать? Или обращаюсь я не по адресу? Я знаю только, что я не был врагом народа, не был к.р. вредителем, что настоящие враги народа приклеили мне этот позорный ярлык и упорно не хотели снять его, но истинные защитники справедливости, настоящие проводники революционной законности разберутся в этом деле и вернут меня в число честных порядочных людей.
В этом заявлений я не пишу свою автобиографию, производственную деятельность, подробности ведения следствия, работу во время заключения и после его и т.п. Считаю, что если это нужно – меня запросят, и тогда я опишу все.
Еще раз прошу Вашего распоряжения о пересмотре моего дела в полной уверенности, что пересмотр снимет с меня незаслуженное обвинение.
24 июня 1955 года