Наше общество пробуждается постепенно от духовной спячки. Многое, немым укором лежавшее в глубинах памяти или в ящиках столов, написанное, но без надежды на публикацию, теперь появляется на страницах периодических изданий, заполняя белые пятна нашей героической и трагической истории.
Держатели таких материалов приходят и к нам в редакцию, что-то печатается на страницах журнала. Но журнал в состоянии напечатать только малую толику этих живых свидетельств, а каждая страница их — драгоценна и безусловно должна быть сохранена для истории.
Редакция журнала «Наука и жизнь» хочет создать у себя архив таких материалов и просит читателей поддержать это начинание. Переберите старые письма, фотографии, быть может, вы сами хорошо помните или близкие рассказывали вам о годах революции, гражданской войны, коллективизации, о трагическом времени репрессий, о Великой Отечественной войне. Запишите это, как можете, и пришлите нам. Важными могут оказаться любая «мелочь», любой штрих, а сотни, тысячи этих штрихов дадут объемную картину нашего прошлого, помогут лучше разобраться в нем.
Ждем от вас, дорогие читатели, материалы, рассказывающие о становлении Страны Советов. Это станет данью памяти тем, кого уже нет с нами. Наиболее интересные, яркие документы будут опубликованы, остальные мы будем бережно хранить и в дальнейшем передадим в государственные архивы.
Если что-то из того, что вы захотите прислать, дорого вам как семейная реликвия, снимите копию или предоставьте такую возможность нам, мы возвратим оригиналы.
Статья Галины Колдомасовой «В те далекие годы» (№ 3 за 1988 год) потрясла меня. Она написана о женах и членах семей «врагов народа», заключенных в лагерях. Я же хочу рассказать о женах и детях, которые остались на воле. Сколько они выстрадали ог произвола и беззакония!
Мой отец Ключников Петр А рсентьевич 1895 года рождения, инвалид гражданской войны, не был знаменитостью. Вырос он в громадной (двадцать семь человек) крестьянской семье. Служил в царской армии в чине младшего унтер-офицера, воевал в партизанском отряде в Тасеевском районе Красноярского края, служил рядовым в Красной Армии. После демобилизации работал секретарем и председателем Щекотуровского сельского Совета. Работал и счетоводом сельпо, а в последнее время — учетчиком по закупке хлеба в Тасеевском райпотребсоюзе.
Семья наша была счастливой. Росли три девочки — любимицы отца. Он воспитывал нас в духе патриотизма и любви к Родине. В нашем маленьком жилье висели портреты вождей. Часто по вечерам в холодные зимние месяцы мы пели всей семьей любимые песни отца «По военной дороге», «По долинам и по взгорьям» и другие. Отец был очень ласковым, внимательным. Все свободное время проводил с нами.
В последнее лето мама с папой строили собственную хату, ведь семья росла. Однажды, в воскресенье, 2 октября 1938 года, мама и папа ушли работать. Домой мама вернулась одна, в слезах: папу арестовали как врага народа. Дали ему восемь лет. Наказание отбывал в лагере в городе Мариинске Кемеровской области. А 31 декабря 1957 года он был реабилитирован из-за отсутствия состава преступления. Мы узнали об этом только через десять лет.
Было маме тогда тридцать лет.
Она осталась с тремя малышами, старшей семь лет. И ждала еще одного. Остались мы без кормильца, без средств на жизнь, в недостроенной хате. Зимой в Сибири мороз доходил до 60°. Ни дров, ни корма для коровы. Все от нас отказались, даже родственники — боялись навлечь на себя беду.
Мама на нервной почве заболела. Появилась угроза выкидыша. Спасибо бабушке, маминой маме. Она помогла нам, отогрела и накормила. Ночью тайно увезла к себе в деревню. У нее мы и перезимовали.
В январе мама узнала, что отца и других заключенных, а их было девятнадцать из Тасеевского района, привезли в райцентр на допрос. Маме подсказали сведущие люди, что она может увидеть отца. Никакие силы не могли удержать ее от этого. И вот раннее утро, темно, м о роз трескучий, а мать, на девятом месяце, сидит в чужом дворе, под забором в снегу, смотрит в щель и ждет, когда заключенных выведут во двор в туалет. Стало светать, и она дождалась. Увидела отца, отскочила от забора, насколько могла, чтобы отец увидел ее, и крикнула: «Ключников, я здесь. Дети здоровы, у мамы, я еще при куче!» Он ответил: «Ладно, иди домой». Забегали конвоиры. Заключенных погнали в помещение, а маму вытащили из снега и буквально поволокли к начальнику НКВД. Можете представить ее состояние. Когда пришла в себя, ей учинили допрос. Зачем пришла?
Она ответила: «Чтобы увидеть мужа». Начальник начал уверять, что его здесь нет. Мама сказала: «Как нет, если я видела его и разговаривала с ним?» Я думаю, что только беременность помешала ее аресту.
Ей так и сказали: «Зачем тебя арестовывать, ты и так сдохнешь со своими щенками». Затем ее вытолкали на улицу.
Два дня она провалялась голодная в холодной хате. А на третий пошла в деревню за восемнадцать километров. Идти надо было мимо НКВД. И надо же! Такое совпадение: мама второй раз увидела отца. Они этапом выходили из ворот.
Их гнали пешком в Канск за сто пятьдесят километров. Отца было не узнать, так он осунулся за два дня.
Пустая котомка болталась у него за плечами. Одет плохо, передачи не принимали. Маму подобрали добрые люди и отвезли в роддом. В феврале она родила мальчика и чудом осталась жива.
От нервного потрясения долго не могла оправиться. Только в мае забрала меня, няньку и трехмесячного малютку и пошла в село искать работу. Грязь, распутица. Мне восемь лет, у мамы на руках ребенок, идти восемнадцать километров в пустую хату. Мама неграмотная. Четверо маленьких детей, жена врага народа.
Кто и куда ее возьмет? Пошла в колхоз имени Ленина. Колхоз бедный, но контора недалеко от дома и ясли по пути. С трудом приняли.
Троих детей определили в детские ясли, я стала домохозяйкой. По вечерам, после работы, мама и я раскапывали лопатами целину под огород. От работы и ветра у меня лопалась кожа на руках. Кровь с пальцев капала на землю. Ночью мама парила мне руки и смазывала их рыбьим жиром. Плакала я, и мама вместе со мной. Дети, наплакавшись, уже спали, кто и где свалился. Так прожили до осени.
Осенью я пошла в школу, в первый класс. Детские ясли на зиму закрылись. У нас жила мамина сестренка одиннадцати лет, училась в третьем классе. Мы с ней через день ходили в школу и смотрели за детьми. Питание было плохое, одежда и обувь тоже. В классе, на уроках пения, учительница заставляла меня запевать песню «Счастливое детство», хотя ни слуха музыкального, ни голоса у меня никогда не было. Я пела со слезами на глазах: «Мы дети заводов и пашен, И наша дорога ясна, За детство счастливое наше Спасибо, родная страна.
У карт и у досок мы встанем, Вбежим мы в сверкающий зал, Мы учимся так, чтобы Сталин «Отлично, ребята»,— сказал».
С трудом перезимовали. Весной посадили картофель, овощи и продолжали раскапывать целину. Этой весной у нас сдохла корова. Мы остались без молока. Дети пошли в ясли, а я с девяти лет носила воду на коромысле из ручья, на гору, около километра расстояние. До тридцати ведер в день носила на поливку овощей, рубила и возила на тележке сучья из леса на растопку печей зимой. Обрабатывала огород.
Помогала маме на сенокосе. Пилили с мамой дрова в лесу и зимой, и летом. Заготавливали бревна на постройку сеней, хлева для будущей коровы. Бабушка дала нам годовалую телочку Рубили жерди для изгороди. Трудились в поте лица. Но новое горе посетило нас. От плохого ухода и питания, ослабевший от кори, умер наш маленький братик. Мы тяжело перенесли эту утрату. С какой болью я сообщила отцу об этом 22 июня 1941 года! Война. Горе всем, а нам — вдвое. Все дети провожают отцов на фронт, а наш в тюрьме. Сколько незаслуженных обид, оскорблений, побоев перенесли мы. На нашей улице мы были новоселами, дети незнакомые.
Мы были для них преступниками, бандитами. Родители в большинстве неграмотные,
недалекие, не могли втолковать детям, что так нельзя относиться к людям.
Наоборот, некоторые подстрекали своих детей. Как могла, защищала я себя и своих
сестер. Только маму не могла защищать. Мама работала в колхозе от темна до
темна, заменила мужчин.
С первого дня вступления в колхоз маму обложили налогами. Все, что удавалось
собрать с огорода, она продавала и платила: 46 килограммов мяса, 250 литров
молока, 75 штук яиц, сельхозналог, подоходный, военный, культналог,
самообложение, кожа свиная, овечья шерсть... — на жизнь оставались крохи. В
колхозе, особенно во время войны, за трудодни ничего не платили. Лошадей для
привоза дров и корма для коровы давали только семьям фронтовиков, мы же все возили на себе и на
корове.
В сорок втором году в октябре отец прислал письмо, сообщил, что лежит в больнице с дизентерией, сильно истощен, просил посылку с жирами. Мама собрала посылку, не знаю какими судьбами, но отправила. Отец получил ее, поблагодарил, а 18 декабря он умер. Мы даже плакать гром ко не могли. Плакали тихо, чтобы не услышали соседи и не радовались нашему горю. Вот так и погиб наш отец, без вины виноватый.
Нам заплатили за него 56 рублей, его двухмесячный заработок на старые деньги. Столько стоила его жизнь и наши страдания.
В десять лет я доила корову, а в двенадцать мама брала меня с собой на работу в колхоз, чтобы заработать 300 граммов хлеба, а вдвоем 800 граммов, которые мы делили на четверых. Летом я работала на прополке овощей и зерновых, на сенокосе, а осенью— на уборке урожая овощей и молотьбе хлеба. Осень в Сибири ранняя. Бывало, приезжали с мамой с молотьбы в ледяном панцире. Прежде чем раздеться, нужно было раньше оттаять о ко ло печки. Младшие сестры оставались дома на хозяйстве, и домашняя работа перешла к ним. Зимой учи- лись в ш коле, и не хуже других.
Закончила я семь классов, пошла в восьмой. Осенью на молотьбе сильно простудилась. Кашляла всю зиму. Весной на каникулах поехала в Канск на рентген. Обнаружили кавернозный туберкулез легких. Положили в тубдиспансер на лечение. А чем лечить? И у средней сестры тоже нашли затемнение легкого. М ама в отчаянии хотела отравиться, да только случай спас ее. Из-за нашей болезни она в этот год не смогла заплатить некоторые налоги. И вот рано утром к нам нагрянули агенты из финотдела описывать вещи. Я лежачая больная, с высокой температурой. Описывать нечего. Описали мою постель — перину и подушки и швейную машинку. Корову пока не тронули.
Как жить дальше? А главное: как спасти детей от смерти? В горе, со слезами пошла мама на совет к врачу. ВКК дала заключение, что мне требуется лечение на курортах Южного берега Крыма. На счастье, в Керчи жила мамина тетя. Продала мама хату, корову, картофель, расплатилась с налогами за 1948 год и авансом — за 1949 год. В феврале мы выехали в Керчь. В руках чемодан с бельем, узел с подушками и одеялами да торба с сухарями.
Приехав в Крым, мы умолчали о том, что наш отец враг народа. Мама устроилась работать в совхозе «Приозерный» под Керчью. Меня взяли в бухгалтерию учеником. М не еще не было восемнадцати. Лечилась я в тубдиспансере. Летом через горздравотдел направили в санаторий в Ялту. Следующей весной мне стало совсем плохо. Пошла горлом кровь. Борьба за м ою жизнь продолжалась восемь лет. Потом меня оперировали, и процесс закрылся.
Вышла я замуж за такого же парня, как сама. Шесть лет он ждал меня. У нас родился здоровый сын. Мы были счастливы. Но счастье было недолгим. М уж умер через десять лет от туберкулеза легких. Осталась я с девятилетним сыном и старыми родителями мужа, которых досматривала еще десять лет до их смерти.
Сейчас мне пятьдесят семь, пенсионер, ветеран труда. Тридцать семь лет отдала производству. На почве перенесенного туберкулеза у меня легочная недостаточность, хронический бронхит с астматическим компонентом и ишемическая болезнь сердца. М едицинское обслуживание в поселке плохое. У меня бывают приступы удушья, особенно по ночам, а помощь оказать некому.
Квартира неблагоустроенная. О топление печное. Вода и туалет во дворе. Нет никакой возможности нет звать «скорую». Только в прошлом году поставили меня с сыном на очередь на другую квартиру. Ждать придется в лучшем случае лет шесть— восемь. Скорее всего и не доживу до этого.
Маме семьдесят девять. Живет со средней дочерью в благоустроенной квартире. Жизнь ее угасает. Она ветеран труда. Получает пятьдесят восемь рублей колхозной пенсии. Средняя сестра дорабатывает до пенсии последний год, ветеран труда. Имеет двух детей. У нее хроническая пневмония. На нервной почве потянуло ногу, хромает. Младшая сестра тоже ветеран труда. С шестнадцати лет работает медсестрой в Керчи. Вот так и живем мы. Нашей маме еще при жизни надо поставить памятник за ее труд, терпение. Были семьи, в которых оставалось по семь и более детей. Им еще труднее было.
Н икогда не писала, а сейчас появилась острая необходимость высказать наболевшее. Писала и плакала, плакала и писала.
Л. БАБИЧ
(село Приозерное, Ленинский район, Крымская область].
Наука и жизнь. Октябрь 1988