Только с января этого года конструктор заводского КБ Василий Иванович Болчис вышел на пенсию, на заслуженный отдых, как мы говорим. И появилось у него совсем недавно занятие, которое потребовало труда большого, значительного. Во-первых, потому, что не набрал за всю трудовую жизнь опыта в том, как писать воспоминания (а заняться этим мог еще много лет тому назад). Во-вторых, рассказать надо обо всех тех людях, кому хотелось помочь и ради которых он сделал тот самый роковой шаг, сломавший и перевернувший всю его жизнь.
— Василий Иванович, что же стало толчком к решению писать воспоминания?
— Совсем недавно ленинградское телевидение пригласило всех, переживших сталинские репрессии, прийти в студию. Я принял участие в этой встрече, и она окончательно убедила меня в том, что писать надо. А потом позвонила директор заводского музея. Правда, и чуть раньше, на работе, товарищи, знавшие о моей судьбе, говорили мне — пиши, ведь об истории нашего отдела знаешь больше всех.
— А что сдергивало до сих пор!
— Я же давал подписку о неразглашении, нельзя нарушать данное слово. Это было бы и нарушением закона.
ГЛАСНОСТЬ сняла этот запрет, и как ни тяжело перенесшим все возможные и невозможные лишения людям возвращаться к истокам своей драмы, мы сегодня своими, может быть, даже и назойливыми вопросами бередим незаживающие раны, мы хотим з-нать, как это было. И надо поспешить, чтобы заполнить пробел в истории — страны, родного города, ^ истории завода. И у нас в музее объединения нет пока стенда, по материалам которого можно было бы рассказать о событиях, происходивших здесь в годы сталинских репрессий. Они собираются. Пишет воспоминания В. И. Болчис.
Вот даты его биографии. Год рождения — 1905-й. Вырос в семье рабочего Ижорского завода, всего их шестеро братьев и сестер. С 15 лет работал чертежником на Ижорском заводе, затем два года службы в армии. Здесь вступил кандидатом в члены партии, получил направление на рабфак. На «Большевик» после армии в 1929 году направлен биржей труда, начинал чертежником в заводском КБ, одновременно учился. Закончил институт, стал конструктором. Член партии с 1931 года.
Так и начался отсчет его трудового стажа на заводе. Трудно делать предположения, как бы он продолжался, если бы не 1937 год...
— Василий Иванович, по-разному откосились люди к происходившему. К есть такие, кто говорит, что не знали о беззакониях, а знать стали только после XX партийного съезда.
— Нет, все совсем не так, у меня совсем не так. В то время я самый рядовой член партии. Обстановка вокруг такая: газеты полны сообщениями о показательных процессах, они идут и у нас в районе, на заводе. Это борьба с вредительством, вредители» «нашлись» и в нашем отделе.
— Были ли факты и «вредительства» связаны с какими-то авариям, например?
— Нет, то, что ставилось им в вину, — это обычные конструкторские доработки в новых изделиях. То есть самая обычная конструкторская работа. Мне от этих процессов становилось не по себе — в же знал хорошо каждого из них, что это честные, порядочные люди. Чувствовал, что совершается несправедливость. И выступил в их защиту на одном из партийных собраний.
ПОСЛЕ его выступления ничего не изменилось. Обстановке накалялась, нарастал террор, гибли люди. Гибли самом прямом смысла слова. Василий Иванович назвал двух человек: А. В. Залазаев (он работав на «Большевике» с 1901 года) и А. В. Алексеев. Они умерли, сердца не выдержали накаленной атмосферы нагнетаемого страха, когда каждая ночь проходила в бессонном ожидании, к шуму подъезжающих автомашин прислушивались с перехваченным дыханием...
В МАРТЕ 1937 года в партийной организации проводилась чистка. Несколько вечеров подряд все коммунисты собирались в большом зале Дворца культуры.
— Помню, в каком волнении вышел директор завода Иван Павлович Руда. Знал его практически каждый работник; потому что все привыкли к его обходам цехов, когда он мог подойти к каждому, спросить и о делах семейных, домашних.
И вот началось «разбирательство». Один выступающей говорил о том, что дисциплина слишком суровая. А порядок тогда был такой ~ причем установлен он был не директором — за небольшое опоздание рабочего до трех суток задерживали на заводе, не отпускали домой. Дальше другой выступающий, о том, как директор посетил пионерский лагерь, а дети подарили ему рубашку. С осуждением, мол, зачем взял подарок, ведь рубашка и пионерам нужна...
Затем помню, как вышла перед всеми жена директоре (она тоже . была членом партии), как она плакала, убеждала, что человек он честный, ни с какими уклонами не связан.
И вот после всех этих выступлений голос председательствующего: предлагаю передать дело директора в суд. И лес рук, все «за»... Пропал Иван Павлович, бесследно пропал.
Я все больше задумывался над происходящим. Надо было что-то предпринять, м если я €уду бездействовать, то как буду смотреть людям в глаза? Для чего же тогда вступал в партию?
26 июля я написал .заявление в партком и в ЦК партии. Я писал о том, что установился по отношению к людям террор без всякого намека на гуманность. Писал, что хотел бы служить народу, будучи членом ВКП(б), но нести ответственность за преступления руководства не могу... Я поступил в полном соответствии с Уставом партии, использовал право коммуниста обратиться с заявлением в партийные организации. И в ночь на 27-е раздался стук в дверь: вошедшие поинтересовались, храню ли я оружие, есть и ордер на арест...
— Василий Иванович, вы ожидали таких последствий вашего заявления?
— Нет, не ожидал.
НЕ ПРЕДПОЛАГАЛ он но только об аресте, но и о том, какими будут десять лет вынесенного ему приговора, первый и особенно страшный год следствия - с ночными допросами, с угрозами, с переполненными камерами и камерами-одиночками.
Потом, в пересыльной тюрьме, он встретился с конструкторами, в защиту которых выступал. На долгие годы они стали коллегами— как мы знаем, заключенные работали в лабораториях, конструкторских бюро, выполняя заказы народного хозяйства (как, например, разрабатывались проекты Туполева). О людях, о пережитых годах Василий Иванович подробно рассказывает в своих воспоминаниях. Упомянет ли о том, как развела их с женой судьба, а до ареста они поженились только за две недели?
Что спасло его в испытаниях? Такого вопроса я ему не задавала, но по его увлеченному рассказу было понятно: спасением стала работа. Так было и до 1947 года, когда вышел срок, и потом, когда через два года, в 1949 году, решением особого совещания был он (и тоже вместе со своими товарищами) отправлен в ссылку «до особого распоряжения», работал на металлургическом комбинате в Норильске. Ссылка растянулась до 1955 года; -
Василий Иванович рассказывает в воспоминаниях, как происходила его реабилитация, как он был восстановлен а партии. Но имена людей, о которых он также рассказывает, он просил обязательно назвать в газете. Просил назвать Николая Никитича Магдасиева, начальника КБ, арестованного в 1935—1936 годах, и умершего а тюремной больница. Просил назвать ведущих конструкторов, с кем работал, отбывал заключение, Георгия Николаевича Рафаловича, Виктора Ивановича Кудряшова, Евгения Павловича Иконникова. И еще его товарищи, конструкторы Михаил Павлович Грацианский, Павел Михайлович Павлов, Сергей Афанасьевич Морозов, Евгений Дмитриевич Зайцев.
С. НИКИФОРОВА
"Коммунист" (Орган парткома, профкома, комитета ВЛКСМ и дирекции шестиорденоносного производственного объединения "Завод "Большевик" №127 (8157) 4 ноября 1988 г.
Материал предоставлен фондом Иофе