Едва ли в Красноярске найдется человек, который бы не знал имен Алексея Черкасова и Полины Москвитиной. Книги сибирских писателей расходятся мгновенно. Их издание далеко уже не удовлетворяет потребность.
На «черном» рынке, например, роман «Конь рыжий» стоит сорок рублей, «Хмель» — восемьдесят-девяносто, произведения авторов давно перешагнули границы страны, чего так и не смог сделать при жизни Алексей Черкасов. Они изданы в Югославии, ГДР, Бразилии... и только сейчас, по прошествии более пятнадцати лет со дня смерти Алексея Тимофеевича, мы узнаем доселе неизвестные трагические страницы книги жизни и творчества оставшихся преданными друг другу, высокоодаренных людей.
В конце ноября П.Д.Черкасова-Москвитина, несмотря на свою занятость — встречи с друзьями, писателями, издателями, партийными работниками, выступления по радио и телевидению, — поделилась своими воспоминаниями и размышлениями.
***
— Полина Дмитриевна, почему в трилогии «Хмель», «Конь Рыжий», «Черный тополь» вы являетесь «официальным» соавтором только двух последних книг, в то время как работа проходила над всеми сказаниями о людях тайги?
— Я страшно хотела, чтобы Алексей Тимофеевич реабилитировал себя на деле.
— Он был репрессирован?
— Трижды. 1937 год — отец расстрелян, вся семья арестована. У Алексея находят томик стихов турецкого поэта и фабрикуют на него обвинение — турецкий шпион. Год и восемь месяцев вместе с остальными заключенными строил он Волго-Донской канал, пока дело вернулось с доследования. Второй арест последовал в 1942 году. Алексей Тимофеевич работал в то время в редакции и отказался подписаться под статьей, в которой говорилось о послевоенной жизни страны. «Люди не поймут, — сказал он, — и подумают, что война закончилась». На следующий день его выгоняют с работы, а через десять дней арестовывают. Травля не прекращалась и после того, как я его вытащила из «дурдома», куда его засадили во время заключения. 1947 год — снова арест по доносу.
— Как же вы познакомились с Алексеем Тимофеевичем?
— В сорок третьем я работала в комитете госбезопасности. Работы хватало — заключенных было много. Небольшие письма просматривали мои подруги, письма побольше подбрасывали мне: читала я быстрее, знала даже иностранные языки. И вот однажды в мои руки попал толстый сверток с вложенным внутри лиловым подснежником. Страницы письма к матери (я даже адрес ее запомнила: Минусинск, Подсинская, 41), полные любви, отчаяния, тягостных раздумий, стихи тронули меня до слез. Человек, писавший из психиатрической больницы, очень просил... бумаги. Мы с подругой Люсей Гомоновой взяли хлеба, махорки, бумаги и пошли в больницу. Первый раз не пустили, но когда удалось пройти во второй, увидели тощего, обессилившего человека лет пятидесяти (а ему в то время не было и тридцати). Началась борьба за освобождение. С помощью родных, которые не одобряли моего поступка, я связалась с прокуратурой. Не отказалась, как настаивало руководство, от своего письма прокурору Абрамову. Алексея Тимофеевича освободили. Алексею не вернули ни паспорт, ни диплом агронома, к тому же здоровье его было основательно подорвано. Решаем ехать под Минусинск, где в то время были большие поселения старообрядцев и небольшая пасека — у моих родителей.
— Недаром кержаки-старообрядцы считают «Хмель» «своей» книгой.
— Общение с этими людьми дало богатый материал для романа. Черкасов садится за восстановление погибшего «Ледяного покрова», который читал еще Горький. Но фактически была написана другая, новая, переосмысленная книга — «Хмель». Через год у нас родился ребенок, а в сорок седьмом на теплоходе «Академик Павлов», где капитаном плавал Михаил Демьянович Селиванов, мы снова возвращаемся в Красноярск.
***
Алексей и Полина Черкасовы, по воспоминаниям (ныне директора музея Енисейского пароходства) М.Д.Селиванова, с его разрешения все время от Минусинска до Красноярска находились в рубке. Когда проезжали родину Черкасова — село Погапово (сейчас оно на дне Красноярского водохранилища), Алексей погрустнел, начал рассказывать о детстве, односельчанах, чьи имена хорошо помнил. Вторая случайная встреча Селиванова и Черкасовых переросла в крепкую дружбу. Как дражайшие реликвии бережет бывший капитан написанные крупным размашистым почерком на успевших уже пожелтеть листах бумаги письма А.Черкасова.
«29 июля 1969 года.
...Приятно и радостно сознавать, что в Сибири, в нашем родном Красноярске есть у нас истинные друзья — Ваша семья!
...Тот рейс остался у меня не только в памяти и сердце, но и в моих записках, которые, если бог даст здоровья, думаю осуществить в своем будущем романе. Как он сложится, этот роман, я еще твердо не знаю, но главная фигура романа — капитан Селиванов. На будущий год, если удастся, я специально приеду к Вам, чтобы сплавать еще в один рейс на Север — подмолодить впечатления, чтобы потом начать работу над романом. В капитане Селиванове (у меня в романе — Селижанов) я вижу фигуру незаурядную, с беспокойным характером, человека, который не терпит бесхозяйственности, анархии, рутины и умеет сплачивать вокруг себя разных и всяких людей, не боится ни черта, ни бога — сам себе бог...».
— Судя по рассказам речников, вас с ними связывают давние узы дружбы.
— Я бы сказала больше — речфлот породил Черкасова и Москвитину. Когда было трудно, все эти люди мне помогали, в страшных условиях подставляли плечо.
***
«...Ваши чудесные ребята, Михаил Демьянович, оказали такую неоценимую помощь. моей жене, Полине Дмитриевне, во время погрузки, что я прошу Вас, передайте им мою особенную искреннюю благодарность!
Контейнеры пришли в Симферополь через 12 дней — все в полном порядке, как будто на руках перенесено; ни царапинки, ни урона!.. И это все зависело от аккуратной загрузки их Вашими ребятами...».
***
— Все же что заставило вашу семью покинуть Красноярск в 1969 году?
— Нездоровые отношения, сложившиеся между Черкасовым и красноярскими писателями и издателями. Вдобавок у Алексея открылось кровотечение из горла, и мы понадеялись на перемену климата физического и нравственного.
Встретили нас в Симферополе прекрасно, но застой духа царил повсеместно — в глаза говорят хорошо, а делают наоборот. Гонорар за переиздание книг становился все меньше, средства начали оскудевать. Парализованным продиктовал Алексей Тимофеевич роман «День начинается на востоке».
Когда он умер и вторые сутки лежал в квартире, я все еще обивала пороги по поводу аванса на книгу — не было денег даже на похороны. Прокурор просьбу отклонил, а когда уходила, своему коллеге сказал, что не в писателе дело — не надо нам второго Солженицина с тремя судимостями. (Но ведь его же полностью реабилитировали!).
***
Только с помощью адвоката мне удалось за соавторство добиться персональной пенсии в сто рублей. Решением Красноярского крайисполкома дали специальные талоны на бесплатный проезд в Красноярск и обратно. Правда, на Украине эти талоны проштамповывать отказываются — приходится посылать их в Красноярск, чтобы уже здесь через друзей взять билеты.
***
Из письма П.Д.Черкасовой-Москвитиной М.Д.Селиванову 30 января 1987 года:
«...Вам посчастливилось прожить на одном месте, а земля родная и под старость питает своими силами. Другое дело — моя судьба. Я на нее не жалуюсь, премного ей благодарна, но бывают такие кризисы духа, упадки, что и не знаешь, как из них живой выбраться. В один из таких кризисов я и послала Вам свою рукопись, боясь, что умру внезапно, а тут все растащат. Сейчас этот кризис духа вроде бы миновал. Я на все смотрю спокойно. Долг свой перед памятью А.Т., перед литературой и перед обществом я по мере своих сил выполняла и выполняю. Но мне очень больно и обидно, что ровным счетом ничего не могу сделать даже для таких друзей, как Вы. Я не могу Вам прислать ни одной книги — у меня их попросту нет. Хотя в Москве только (в 1986 году) вышел трехтомник: «Хмель», «Конь Рыжий», «Черный тополь». Я ездила туда, писала. Все напрасно. Я не член СП, вот они меня и унижают. Когда был жив А.Т., мы брали по 300 штук. А теперь мне не дают. Красноярцы... присылали, но зато биографию они «зарезали». Он сказал на смертном одре: «Напиши эту книгу в первую очередь!.. Пиши правду, только правду — по документам...». Я это выполнила, чтобы только разорвать ложь, которую десятилетиями поливали нам на голову! Прав был Евтушенко, когда предостерегал от... потомков Сталина... Все мы вынесли, и вот теперь только бы жить да радоваться. Но как радоваться, когда даже книг собственных нету, и голоса нету, и сил, а денег — кот наплакал. Одно утешение — казенная квартира. Да к пенсии 20 рублей прибавили. Теперь 120 получаю...».
— Как сейчас обстоят дела с изданием биографии Алексея Черкасова, которую вы написали?
— Пятнадцать лет в рукописи — никто не берет. Предлагала журналам. В «Молодой гвардии» отказались, в «Огоньке» сказали, что больше печатного листа (я разрешала сокращать). Надеюсь на помощь в родном городе. Издательство «Краснояркий рабочий» обещает в 1990 году в канун 75-летия со дня рождения Алексея Тимофеевича издать 300-тысячным тиражом трилогию «Хмель», «Конь Рыжий», «Черный тополь», альманах «Енисей» — в 1989 году опубликовать биографический очерк. Кроме того, у меня собран колоссальный архив писем, дневников, рукописей. Наберется целый том, если его издать, стихов, которые Черкасов писал на протяжении всей жизни.
— Интересно, книга о Селижанове увидела свет?
— «Была ли у старика луна?» осталась незавершенной. Не дописал Алексей роман о капитане, но его характером, который подстать одному лишь Енисею, наделил главного героя своих произведений — народ сибирский.
В.Гринив
«Красноярский комсомолец», № 3 (7303), 05.01.89