Я слышал, есть на Солнце пятна,
Но светит так, что не видать.
Вот пятна на штанах — понятно,
Их видно, надо оттирать.
И на Луне при небе ясном
Заметна пятен пестрота.
А между тем Луна прекрасна
И незапятнанно чиста!
На репутации бывает
Вдруг обнаружится пятно.
Кто оттирался — твердо знает,
Насколь прилипчиво оно.
Давно ль пятнали мы друг друга?
В этапах гибли, в лагерях.
Потом — прозренье до испуга.
Потом — пятнавших липкий страх.
Пусть прожито. Но не забыто,
Не все еще народ узнал.
Не все просмотрено, раскрыто,
Кто шел в этапах, кто пятнал.
Один вопрос до дна понятен,
Что мы в историю страны
Всадили столько липких пятен,
Что жить не можем без вины.
Что ж, начинаем очищенье,
И покаянье — не беда.
Но вот заслужим ли прощенье,
И пятна смоем ли когда?
Без них не обойтись. Но можем
Честнее, лучше, чище стать.
Ведь вон на Солнце пятна тоже,
А светит так, что не видать
В.Николаев
Дорогая редакция! Еще в декабре прочитала в газете «Заветы Ильича» статью «Когда молчал закон». В ней названы некоторые жертвы сталинских репрессий, в том числе и мой отец — Артемий Прокопьевич Исупов.
Отец осужден по навету, по злу, он ни в чем не виноват. В 58-м его реабилитировали, но до сих пор мне говорят: «Твой отец — враг народа. В то время зря никого не арестовывали и не расстреливали». Как больно это слышать в течение пятидесяти лет — с детского возраста и до старости. Видимо, и не отмоется это пятно до смерти.
Отец мой работал бухгалтером Имисского сельпо с апреля 1931 года по январь 1938 года, был членом партии и председателем местного комитета. 17 января 1938 года его перевели бухгалтером транспортной конторы райпотребсоюза. Уехал он в Курагино, а 8 марта был арестован прямо за рабочим столом.
В это же время в Имиссе арестовали учителя Филимона Ивановича Олексюка. Вскоре его освободили, и он рассказал, как сидел в камере вместе с отцом, как применяли к арестованным пытки. Через три дня отца увели на допрос, и больше он его не видел.
Мы с мамой жили в Имиссе в квартире сельпо. Жили и боялись, что вот придут за нами, арестуют и увезут. Как было страшно! С квартиры скоро выгнали. Приняли нас на постой на частную квартиру, но хозяева боялись, как бы и их не арестовали. В школе нас тоже упрекали, правда, не все учителя. Один учитель все время повторял: «Знаешь ли ты кто ты такая, где твой отец?». В комсомол меня не приняли, так прямо и говорили: «Твой отец — враг народа!». Соседи и подруги перестали ходить к нам, даже разговаривать боялись. Сколько пережили мы холода и голода, ведь остались без копейки денег.
После опубликования Указа Президиума Верховного Совета СССР мы обратились туда, чтобы узнать о судьбе отца. Пришел ответ из краевого суда. В нем говорилось, что 17 мая 1958 года дело в отношении отца производством прекращено, и он реабилитирован. Мы знали, что его расстреляли. Но нам выслали справку от 14 октября 1958 года, что отец находился в местах заключения с 8 марта 1938 года по 11 февраля 1943 года. Выслали и свидетельство о смерти 1-ВЭ № 053792, выданное Курагинским райзагсом. Ясно, что не в Курагине его хоронили. Да и хоронили ли вообще в то время? Знать бы, где его могила, чтобы сходить или съездить да поклониться. В 36 лет оборвали ему жизнь, да и у нас искалечили судьбу.
Год назад читала статью Нины Андреевой, отец у которой был рабочим Ленинградского порта, мять - слесарем Кировского заводя. Она пишет, что ее семья не попала под репрессии. А разве наши отцы были фабрикантами или помещиками? Мой отец по тем временам был грамотным, 4 класса кончил. А были ведь совсем неграмотные люди, которых брали прямо с пашни. Помню, например, что были арестованы колхозники Павел Бехтерев, Николай Евдокимов, Василий Васильевич Маркушев.
…Пишу уже третий день, не могу, слезы душат меня.
Исупова-Гилева
«Заветы Ильича», № 45 (7226), 15.04.89