Федот Федотович Сучков — знаменитый московский человек. Он живет в
Колобовском переулке, в полуподвальном помещении дома, расположенного меж
уцелевшим винным заводом и таинственным оштукатуренным строением. Местная
легенда утверждает, что это бывшая «глушилка вражеских голосов», законсервированная ввиду новых веяний. Местная легенда скорее всего
врет, хотя многое в жизни
Федота Федотовича сначала кажется легендой, а при ближайшем рассмотрении оказывается сугубой былью. Иной раз горькой, иной раз —
радостной. ко никогда не
приторной — такой уж он человек.
Федот Федотович — скульптор и писатель. Федот Федотович, естественно, не член Союза писателей и Союза художников. Естественно, потому что в Союз писателей не принимают авторов неопубликованных книг, в Союз художников — участников несостоявшихся выставок. Естественно, учитывая, что большая часть сознательной жизни Федота Федотовича приходится на тот исторический отрезок времени, который ныне именуют сталинским, застойным, брежневским, авторитарным, тоталитарным, казарменно-социалистическим и т. д. Что ж, как это время ни назови, Федот Федотович всегда жил, как хотел, то есть — свободно. И пусть это звучит горьким парадоксом.
Ибо в 1939 году он, сын сибирского мужика, поступил Литературный Институт им. А.М. Горького. Ходил в город и подружился с А. Платоновым, который жил во флигельке того же института, но все же не работал дворником, как это иногда утверждают отдельные жалостливые из нынешних прозаиков и поэтов. 5_сентября 1942 года Федот Федотович был арестован органами НКВД и в качестве «врага народа» укреплял- завоевания социализма в Бутырской тюрьме, на «мертвой дороге», в ссылке на севере Красноярского края и в других экзотических местах. Реабилитированный, доучивался в том же институте, отчего имеет фантастический диплом, достойный книги рекордов Гиннесса. Там написано: поступил в 1939-м. закончил в 1959 году. Его соучениками в этот период были Б. Ахмадулина, Ю. Казаков, А. Приставкин.
Казалось, далее ему светила лишь обеспеченная, как на одноименной картине, старость, но — увы, увы... Новые приключения ждали Федота Федотовича. В качестве лит сотрудника, завотделом и ответсекретаря «Сельской молодежи» он содействовал первым публикациям Платонова и Булгакова, многим памятно его замечательное предисловие «На красный свет» к тому сборнику Платонова, где впервые был напечатан «Город Градов». Он открывал на страницах своего журнала ныне всем известных классиков А. Битова, Ф. Искандера, А. Кима. Создал множество скульптур, добрый десяток пьес, изрядное количество прозы, стихов, мемуаров. «Горел» в 1968 году за несколько отличный от официального взгляд на события в Чехословакии, в 1969-м — за яркую речь, произнесенную на юбилейном вечере А. Платонова, в 1980 м — непонятно за что, скорей всего по причине окончательно сгустившегося застойного маразма. Вечерком к нему в мастерскую пришли казенные люди и после многочасового обыска унесли в холщовых мешках все, что он за свою жизнь написал.
Забрали и ужасные крамольные книги типа «Факультета ненужных вещей» Л «Колымских рассказов», которые ои преступно хранил.
Сейчас жизнь Федота Федотовича вновь переменилась. Печатается то, что некогда было унесено в холщовых мешках. На недавней выставке «Памяти жертв сталинских репрессий» в Центральном Доме художника экспонировались созданные им скульптурные портреткы Ю. Домбровского, В. Шаламова, А. Солженицына и другие работы, к нему зачастили корреспонденты, его сняло Центральное телевидение.
Переменилась, да не совсем. До сих пор многое не опубликовано, до сих пор кочует по редакциям его повесть «История Алпатьева», предвосхитившая «Один день Ивана Денисовича» и рассказывающая о жизни лагерного солдата, ставшего зэком. Литературные качества его прозы бесспорны и признаны критиками и писателями, однако как то всегда оказывается Федот Федотович не ко времени, не к официальному времени. Даже в тюрьму, по его мнению, сел преждевременно. «Я, парень, только начал задумываться о власти, глядь — и уже сижу»,— рассказывал мне Федот Федотович.
Драгоценные крупицы опыта общения с великими ушедшими мира сего — не растерять их, внимание к людям, прошедшим ГУЛАГовскую мясорубку,—не проявлять его формально, помочь, не забыть, попытаться скрасить жизнь, компенсировать страдания не жалким словом, а — делом. Я в данном случае говорю о конкретном человеке, конкретном гражданине своей Родины, длят которой он сделал больше, чем десятки его именитых сверстников и коллег.
Евгений ПОПОВ.
"Неделя" Май 1989