ВСЯКОЕ негативное отношение к прошлому уже преступно тем, что оно негативно. Не понимать этого — значит не усвоить уроки Истории, отрицать ее объективные законы, то есть разрушать положительный образ будущего, способствовать распространению упадничества, разочарования, что приводит к социальной нестабильности, политическим катаклизмам, идеологическому вакууму, экономическому хаосу. История дает нам горькие примеры. Вспоминая февраль 1956 года, Николай Месяцев пишет: «В народе был шок, в том числе в рядах комсомола. Надо было найти пути заполнения вакуума, огромного душевного вакуума...» («Комсомольская жизнь», 1988, 18, с. 8). Провал реформ Хрущева, торжество контрреформ Брежнева — яркое свидетельство, что пути заполнения вакуума, «огромного душевного вакуума» найдены не были.
Логика прошлого свидетельствует: «все. что было, то и должно быть», а значит, из прошлого мы должны брать не позитивное или негативное, а то, что разумно, необходимо для данной конкретно-исторической ситуации. Для конкретной ситуации февраля 1956 года разумное взято не было.
В кризисные переломные моменты истории возникают тенденции к полному разрыву с прошлым. Отречение от старого в такие времена может быть условием обновления, но люди, впадающие в крайний радикализм, как правило, не находят, верной ориентации. Пренебрежение к традициям предшествующих поколений имеет разные формы проявления. Оно может выражаться в чрезмерно эмоциональном восприятии событий прошлого, их субъективистской оценке, подмене конкретно-исторического анализа «литературщиной» (т. е восприятием истории по романам, пьесам, газетным и журнальным публикациям).
Нельзя глумиться над тем, что было священно в глазах людей прошлого, нельзя интеллектуально и нравственно принижать их в своих представлениях на том основании, что мы знаем больше об их кумирах и вождях. Нужно видеть историю такой, какова она есть. Изучать «...неизбежные повороты, показывая их неизбежность на основании детальнейшего изучения развития во всей его конкретности» (Ленин В. И.. Полн. собр. соч., т. 8, с. 400). Не видя разумного в прошлом, мы неизбежно впадем в иллюзии относительно существующего положения дел, возможности и перспектив будущего.
Историческое прошлое не может быть предметом торга. Однако в статье кандидата философских наук И. Наставшева «Прикоснись к источнику» («Коммунист», 1988. 6) читаем: «Шпаги скрестились у могилы Сталина, где покоятся его останки... Этот могильный холмик стал настоящей баррикадой, где выясняют отношения...» Далее автор резонно замечает: «И дело вовсе не в Сталине лично, хотя отчасти и в нем». Что это? Шпаги, могильные холмики, выяснение отношений? Вот уж действительно пророческие слова Карла Маркса: «Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых» (Маркс К., Энгельс Ф„ соч. т. 8, с. 119). Кошмар выяснения отношений сталинистов и антисталинистов тяготеет над нашими умами. Хотя еще в 1956 и в 1961 годах все точки над i были расставлены, выводы сделаны, уроки усвоены.
Никто из политических деятелей XX века в своей судьбе не претерпел столько превратностей, как Сталин. Никто, кроме него, не испытал такого восторга, проникновенной близости при жизни и враждебной отчужденности после смерти. В этих колебаниях оценок, в этих перебоях любви и ненависти есть как будто своя закономерность. В эпохи общественных кризисов и исторических потрясений всякий раз возобновляется интерес к Сталину, но притупляется и заметно слабеет по мере изживания этих кризисов и потрясений. Эту закономерность в газетных публикациях окрестили «феноменом» Сталина.
Был ли (существует ли) «феномен» Сталина? Ф. Энгельс, размышляя над «феноменом» Наполеона в письме к В. Бор гиусу писал: «...что Наполеон, именно этот корсиканец, был тем военным диктатором, который стал необходим Французской республике, истощенной войной, — это было случайностью. Но если бы Наполеона не было, то роль его выполнил бы другой. Это доказывается тем, что всегда, когда такой человек был нужен, он находился: Цезарь, Август, Кромвель и т. д.». (Маркс К., Энгельс Ф.. соч., т. 39, с. 175—176). Если мы, исходя из соображений Фридриха Энгельса, представим ситуацию следующим образом: что Сталин, именно этот грузин, был тем военным диктатором... и т. д. и т. п., — станет ясно, что никакого «феномена» Сталина нет, а есть нормальный ход развития. Роль Сталина мог выполнить любой политический деятель того времени — будь то Николай Бухарин, Алексей Рыков, Лев Каменев, Григорий Зиновьев или кто другой — неважно.
Вот что, к примеру, говорил Председатель Совета Народных Комиссаров А. И. Рыков на XV съезде ВКП(б): «Эти люди (имеются в виду Зиновьев, Каменев и их группа) должны понять, что они для партии, для рабочего класса, для революции потеряны и с ними партия не будет полемизировать а будет бороться» («Правда», 1927. 20 декабря). В этом же выступлении Рыков называл оппозиционеров «...занозой, которая должна окончательно быть вырвана», а, выступая на партийном активе Москвы, обещал всех их пересадить в тюрьму. Алексей Рыков и ему подобные способствовали своей гибели. Сталин не сразу решился на репрессии. В теоретической работе «Об основах ленинизма» он писал: «Наоборот, железная дисциплина не исключает, а предполагает критику и борьбу мнений внутри партии» (Сталин И. В.. соч., т. 6, с. 182).
Вспомните Максимильена Робеспьера; Он отправил на гильотину тысячи тех, кто делал революцию, вождей Великой французской революции. Гильотина — орудие для обезглавливания осужденных на казнь — была введена во Франции во время Великой революции самой революцией. Революция пожирает и своих отцов, и своих детей, как только они становятся ей не нужны. В этом есть тоже закономерность.
Великий русский гуманист Н. Г. Чернышевский писал: «Исторический путь — не тротуар Невского проспекта; он идет целиком через поля, то пыльные, то грязные, то через болота, то через дебри. Кто боится быть покрыт пылью и выпачкать сапоги, тот не принимайся за общественную деятельность». Наполеон, Робеспьер, Марат, Сталин прошли целиком через поля, и грязные, и пыльные, и не столько их ошибка, сколько беда, что не смогли выбраться из дебрей революции.
Параллель между Великой русской революцией и Великой французской революцией вполне уместна. Еще Г. Е. Зиновьев в статье «Философия эпохи» (1924 год) дал сравнительную характеристику Ленина и Марата.
Я не оправдываю культ личности Сталина и связанные с ним массовые репрессии. Партия высказала свое отношение к этому явлению. Но странно, когда в культе личности ищут истоки чуть ли не всех сегодняшних бед, ошибок и просчетов в самых разных областях. Необходима реалистическая, диалектическая оценка такого сложного явления в истории нашей страны, как культ личности. Нужно исходить из сущности марксистских законов развития. Все мы со школьной скамьи знаем закон единства и борьбы противоположностей. Закон этот гласит, что борьба противоположностей может осуществляться только в условиях их единства, а единство может существовать лишь при условии их борьбы. Светлое и темное, доброе и злое, группа Бухарина и группа Сталина, триумф и трагедия — все это проявления борьбы, выражающей активный характер взаимодействия противоположностей, представляющий собой импульс движения, обоюдную принадлежность к единой сущности. Маркс в «Нищете философии» писал: «Тот, кто ставит себе задачу устранения дурной стороны, уже одним этим сразу кладет конец диалектическому движению» (Маркс К., Энгельс Ф., соч. т. 4, с. 136). Законы истории Маркс не придумал, он их сформулировал.
Партийная оценка деятельности Сталина дана в докладе М. С. Горбачева «Октябрь и перестройка: революция продолжается»: «Сейчас много дискуссий о роли Сталина в нашей истории. Его личность крайне противоречива. Оставаясь на позициях исторической правды, мы должны видеть как неоспоримый вклад Сталина в борьбу за социализм, защиту его завоеваний, так и грубые политические ошибки, произвол, допущенные им и его окружением,- за которые наш народ заплатил великую цену и которые имели тяжелые последствия для жизни нашего общества» (Горбачев М. С. Избранные речи и статьи. М„ 1988, т, 5, с. 401—402). Эта объективная взвешенная оценка охватывает две стороны деятельности Сталина. Однако в публикациях нашей прессы обращается внимание лишь на одну из них.
В работах современных историков и публицистов сделаны попытки доказать наличие в истории нашей страны такого явления, как «сталинизм». Для примера можно привести сборник «Если по совести». (Конечно, непросто тягаться с писателями и публицистами, высмеивающими «сталинистов» и период «застоя». И мы не собираемся это делать, хотя трудно удержаться от того замечания, что лет 5-7 назад эти же люди писали обратное). Или вот что читаем в статье Дмитрия Волкогонова «Шанс совести существует всегда» («Книжное обозрение», 1988, 12 августа): «До сих пор у нас многие авторитетные авторы заявляют, что вообще сам термин «сталинизм» не имеет научного содержания, что это орудие буржуазной пропаганды. Это, конечно, ерунда... «Сталинизм» был и еще частично существует. полностью он не преодолен». В разных журналах сущность «сталинизма» раскрывают по-разному. «Сталинизм» — это «контрреволюционный переворот» («Новый мир», 1988, I, с. 205), «оттеснение рабочего класса от политической власти» («Наука и жизнь», 1988, 4, с. 47), «деспотический тоталитарный режим, тирания, кровавый террор» («Октябрь», 1988, 4. с. 188). Иное мнение высказал М. С. Горбачев. Отвечая на вопросы газеты «Юманите», Генеральный секретарь ЦК КПСС говорил: «Сталинизм» — понятие, придуманное противниками коммунизма, и широко используется для того, чтобы очернить Советский Союз и социализм в целом (Горбачев М. С. Избранные речи и статьи, М. 1988, т. 3, с. 162). Думаю, комментарии к определению сущности «сталинизма» излишни.
Наш долг —• уважительно, бережно обращаться с нашей историей. Ее ни переписывать ни подчищать нельзя. Но и вся- , кого рода очернительство, нигилистическое перечеркивание прошлого — недопустимо.
АЛЕКСАНДР ПАНЮКОВ.
Фото А. Купцова
МНЕ ИМПОНИРУЕТ призыв Александра Панюкова к уважительному и бережному отношению с нашей историей. Но сразу возникает вопрос: о какой истории- идет речь? Ведь и сталинисты, и антисталинисты, пользуясь его терминологией, аргументируют свои позиции именно уважительным отношением к истории.
Сожалею, но, на мой взгляд, сам автор демонстрирует прямо противоположное своему утверждению — причем с первых же строк.
«Всякое негативное отношение к прошлому преступно...». Чем? «Тем, что оно - негативно». Не думаю, что этот тезис можно отнести к перлам логики, но меня беспокоит другое: несогласным Панюков сулит социальную нестабильность, политический катаклизм, идеологический вакуум и экономический хаос (очень знакомый мотив: не хотите, мол, жить, как люди — получайте).
И на тот случай, если предупреждение не сработает, Панюков делает еще выпад (шпаги-то скрестились) по поводу подмены конкретно-исторического анализа «литературщиной». Иными словами, конкретно-исторический анализ — это одно, а романы, пьесы, газеты, журналы — другое. Откровенно сказать, с такой концепцией изучения истории я встречаюсь впервые. Это несколько напоминает технологические установки средневековья, делившие христианские источники на канонические и апокрифические. Первые предписывалось заучивать, .не вникая в смысл, вторые — уничтожать, не заглядывая внутрь. Мотивировка та же: нельзя глумиться над тем, что священно в глазах людей.
Нельзя судить о прошлом по воспоминаниям Хрущева, Симонова, Гинзбург, Мандельштам, по пьесам Шатрова, по рассказам Шаламова, по очеркам Медведева... Ибо разрушится канон.
Призывая к канонизации истории сталинского периода, а, следовательно — и Сталина, Панюков цитирует отрывок из письма Энгельса по поводу закономерности появления на подмостках Истории «великих людей». Не оспаривая остроумной идеи использования классика диалектики в качестве апологета механического детерминизма, позволю себе все-таки усомниться в ее плодотворности. Ведь, следуя логике автора, Иван Грозный со своей опричниной, Гитлер, Пиночет, Пол Пот — все это «нормальный ход событий». Но почему бы тогда, опять же в русле рассуждений Панюкова, не подойти к перечисленному мною ряду «великих людей» с точки зрения Закона единства и борьбы противоположностей. Ведь диалектика не может быть избирательно: в случае со Сталиным действует, а с Пиночетом — отказывает.
На мой взгляд, Панюков выпустил из виду деталь в процитированном им законе: «...борьба противоположностей может осуществляться только в условиях их единства». В тоталитарной же системе ни о каком единстве противоположностей речи быть не может. Думаю, не стоит повторять знакомые всем читателям места, объясняя, каким образом устраняются противоположности при тоталитарных режимах. У них.
У нас дело обстоит сложнее. И прежде всего потому, что принцип тоталитаризма, исключающий наличие малейшей оппозиции в нашем государственном устройстве, венчал самые прогрессивные социально-экономические декларации.
Результат был ошеломляющим: страна крепла, народ ликовал, Сталина боготворили. Обычно этой аргументацией разбиваются в пух и прах все попытки «негативного отношения» к прошлому. Аргументация подкрепляется цифрами, выкладками.
Возражать трудно, но я попробую.
Я не экономист и не берусь судить о том. насколько истинны выкладки, свидетельствующие о непрерывно возраставшей мощи нашего государства, которыми нас пичкали со школьной скамьи. И хотя они сегодня многим представляются небезупречными, я не буду вдаваться в эту область.
Меня заинтересовал другой момент.
Парадоксально, но факт: как только в процветающем и во всех отношениях благополучном государстве перестали боготворить Сталина, народ от ликования моментально перешел к полнейшей апатии, а страна, тоже почти моментально, оказалась на грани экономического развала — это при том, что она более полувека перманентно крепла. Как будто все только и ждали момента, когда Сталина вынесут из Мавзолея.
Мне кажется, причина ностальгии по старым временам кроется именно здесь, какими бы авторитетными цитатами она ни обосновывалась. Огромный, сложнейший государственный механизм, обеспечивающий паразитическое существование миллионам чиновников, основная обязанность которых заключалась в передаче указаний и проверке их исполнения, — этот механизм лишился своего творца. Исчезла необходимость в отправлении привычных функций.
Исчезли десятилетиями совршенствовавшиеся элементы сталинской государственности.
Растаяли, как не были, тьмы и тьмы политических заключенных, безропотно строивших каналы, заводы, добывавших золото. Труд их — каторжный, смертный — составлял солидную долю в создании совокупного общественного продукта, но ни один учебник политэкономии не упоминал об этор. Это была государственная тайна.
Несогласных с этим абзацем отсылаю к газете «Социалистическая индустрия» за седьмое октября этого года, в которой говорится:
«Дешевый труд . заключенных позволял резко снизить себестоимость продукции, производимой как на внутренний рынок, так и на экспорт, что, в свою очередь, давало возможность противостоять инфляции и получать валюту».
Кости десятков миллионов ни в чем не повинных граждан нашего государства легли в фундамент социалистического строительства, однако эта страница нашей Истории плотно заклеена, потому что' ни позитивного, ни разумного для «данной конкретно^исторической ситуации» из рее не выжмешь.
Я понимаю, что рискую быть уличенным в склонности к «литературщине», газетным сенсациям. Однако что же делать, если историки на цыпочках обходят эту тему, ибо обнародование ее означает признание плановой организации рабского труда в стране победившего социализма — на уровне государственной политики.
Уходят на «заслуженный» отдых последние наместники (да и последние пи?) назначавшиеся Центром в края, области города и веси с единственной целью: выкачивать продукцию, давать прибыли, давать план любой ценой, которую впоследствии будут платить — и уже платят — потомки. На огласку их деятельности наложено молчаливое табу, потому что нарушение его раскроет секрет полишинеля: наместники являлись частью государственного механизма и выполняли его установки.
Эта страница Истории тоже подклеена и подчищена. И из тех же соображений: ничего разумного и позитивного здесь нет, стало быть, господа вольные моряки, забудем это печальное происшествие.
Сколько же таких страниц в нашей Истории — и попытка прочтения любой из них считается ересью.
Но сам государственный механизм сталинский механизм — жив и процветает. вопреки всеобщему развалу в стране. Он пытается приноровиться к нашему времени, демонстрирует одряхлевшие мускулы, суетится и всем видом показывает готовность послужить в новом качестве перестройке. Он вербует в свой аппарат молодых чиновников, обучает их мастерству мимикрии и умению «владеть обстановкой».
Если встать на эту точку зрения — не-бесспорную, но и не опровергнутую никем, — то вопрос о сталинизме теряет всякий смысл. Борьба вокруг этого термина начинает напоминать средневековые схоластические споры — тем более, если к этим спорам в качестве решающего аргумента привлекаются вырванные из контекста цитаты. Я имею в виду цитату Панюкова из интервью нашего лидера корреспонденту газеты «Юманите». Не входя в существо ее, хочу обратить внимание Панюкова на другой ответ корреспонденту, страницей раньше. О Сахарове.
«Как известно, с его стороны были допущены противоправные действия. Об , этом не раз сообщалось в печати. В отношении его были приняты меры в соответствии с нашим законодательством Фактически положение дел таково: Сахаров живет в Горьком в нормальных условиях...».
И еще одна цитата, там же:
«Теперь на счет политзаключенных. У нас их нет. Нет и преследований граждан за их убеждения. За убеждения у нас не судят».
Панюков. процитировав М. С. Горбачева. считает дальнейшие комментарии излишними. Я, по его примеру, также воздержусь от комментария, следуя неписаным правилам схоластики.
А говорил о сем святой Кирилл?
Нет? Ну, тогда и. я не говорил.
Что такое сталинизм, волюнтаризм, административно-командная система? Что стоит за этими определениями? Да ничего. Никакого отношения к марксизму, к научным разработкам социально-экономического характера они не имеют. Каждый из этих терминов предназначен для роли, которую выполняет хвост у ящерицы. Ухвати рептилию за хвост — она оставит его тебе и юркнет в щель — отращивать новый...
Был «разоблачен» культ личности, волюнтаризм. «Разоблачается» сталинизм. Будет успешно «разоблачена» (я уверен е, этом) административно-командная система. Но каждое из этих явлений — очередной хвост ящерицы. Потому что все они — вместе и порознь — не касаются сущности проблем нашего государственного устройства. Они отражают его формы. А о формах, если уговориться не замечать содержания, можно спорить бесконечно.
В. КУЗНЕЦОВ.
Красноярский Комсомолец Июль 1989 г.