Изучая «Записки партизана» Василия Григорьевича Яковенко, я заметил, что в протоколе от 28-29 апреля 1919 года военного собрания наиболее интересным был вопрос «О письме Холчевского, Кагилева и Мокринского».
«По десятому вопросу о письме Холчевского, Кагилева и Мокринского общее собрание, выяснив всесторонне письмо, в котором есть предложение для Яковенко воздержаться от диктаторства, заслушав сведения о действиях тов. Яковенко по отношению к Апанскому штабу, а также и других его поступках, находят, что в действиях Яковенко никакого диктаторства не наблюдалось, и что брошенный ему от товарищей упрек несправедлив, и ввиду этого собрание постановило Холчевскому, Кагилеву и Мокринскому сделать порицание и поставить на вид, что с юридической точки зрения Апанкий полевой штаб должен подчиняться Тасеевскому районному штабу. Резолюция принята единогласно».
О Халчевском сведения были собраны достаточно полные и опубликованы в газете.
А кто такие Мокринский и Кагилев? Я стал собирать материал о них. И вот раскрылась еще одна интересная и трагическая страница жизни Мокринского
Живя в Тамбовской области, Матвей Степанович Мокринский испытывал постоянную нужду: семья большая, земля, хотя и хорошая, но во владении помещиков, крестьянам же приходилось работать на неплодородных неудобицах.
Бедняки семьями снимались с родных мест и уезжали в уже обжитую Сибирь, откуда приходили письма с радужными рассказами о том, что здесь крестьянам можно жить, земля есть и лес, чтобы дом построить. Только трудись.
И вот после долгих колебаний ехать — не ехать, решил: «все равно помирать, здесь ли от голода, там ли от морозов... поеду. «Решено — сделано. Собрав все необходимое, двинулись в путь. Шел 1914 год.
Остановились в деревне Вознесенка ныне Дзержинского района. С ними приехал брат Матвея с семьей. Семьи у братьев были большие, но дружные, Жили вместе. Не успел Матвей как следует оглядеться, решить вопрос со строительством жилья, как пришла повестка на фронт. Брат Петр начал готовить материал на дом. Но и ему не пришлось построить жилье, он вслед за Матвеем ушел на германскую, как тогда говорили.
Две семьи, во главе которых стали женщины-солдатки, не умевшие выполнять мужицкую работу, начали вести хозяйство. Так продолжалось почти два года.
В 1916 году Матвей в звании унтер-офицера, получив тяжелое ранение, возвратился домой, совершенно изменившийся в своих взглядах на жизнь. Революционно-пропагандисткая работа партии распространилась и на армию, поднимая революционное настроение солдат.
Встречаясь с земляками, Матвей рассказывал о положении дел на фронте, жизни солдат в окопах и, между прочим, задевал вопросы о партии, ее задачах и отношении к революции. Такие беседы проводились не только в Вознесенке, но и Михайлове, Чурюкове.
В Чурюкове жил Востриков, с ним Матвея связывала давняя дружба. Востриков не только поддерживал революционно-бунтарский характер своего друга, но они вместе иногда проводили беседы с крестьянами близлежащих деревень.
Февральскую буржуазно-демократическую революцию 1917 года бедные крестьяне встретили с радостью. С кем идти — долго не выбирали, путь был один — за большевиками.
В далекие от железнодорожных путей села сведения о революционных делах в центре России доходили с опозданием. А дела шли бурные. Не успело временное правительство что-то предпринять к улучшению условий жизни, как было свергнуто.
Установившиеся в селах Советы вроде бы взяли правильный курс, но тоже были свергнуты колчаковцами. Поди - разберись в этой заварухе — что к чему? Но и здесь сработала армейская закалка, полученная в окопах.
Под влиянием большевистской пропаганды, взяв в руки охотничьи ружья, пошли крестьяне за своим мужиком Василием Яковенко, возглавившим общекрестьянское движение тасеевских, канских, абанских, дзержинских и других крестьян, вступивших в открытую борьбу против интервентов и насилия колчаковских отрядов.
Учитывая службу в царской армии, участие в боях против Германии и звание унтер-офицера, командование Тасеевского фронда назначило Матвея Степановича Мокринского на должность командира кавалерийского эскадрона.
С партизанами Тасеевской республики, а затем с частями регулярной Красной Армии, после их соединения, прошел он боевой путь от Канска до Иркутска, участвуя в полном освобождении Сибири от остатков колчаковцев.
Возвратившись домой в Вознесенку, Матвей Степанович приступил к мирному крестьянскому труду.
Жизнь в Вознесенке не радовала. Большая семья требовала не только материального обеспечения, нужно было думать об учебе детей. В Вознесенке школы не было. Пришлось покинуть село и выехать в Канск, где прожили до 1929 года. Чтобы дать детям образование, в тот же год Матвей решил выехать в центр России. Начались поездки в поисках подходящего места — Москва, Ленинград, Ростов-на-Дону.
Если находилась работа, не было жилья и наоборот. Странствуя, попал Матвей Степанович в окрестности Геленджика, где в 15 километрах расположилась коммуна Джангот, в которой Мокринский нашел работу и жилье.
Работа крестьянина по выращиванию яблок, винограда, помидор его устраивала. Жить можно, но на здоровье стал сказываться влажный жаркий климат, начали мучить различные болезни. Пришлось снова ехать в поисках более подходящего места. В Ростове-на-Дону нашел и работу, и квартиру. Здесь остановился, прожив до 1933 года.
В 1933 году, приехав в Сибирь в отпуск, Мокринский по доносу был арестован. В процессе следствия ему предъявлялись обвинения в связях с иностранной разведкой, в подрыве устоев Советской власти.
Содержание в Канске, Красноярске. Наконец, суд и приговор — пять лет ссылки.
Где отбывал Матвей Степанович Мокринский наказание и как проходила его жизнь красноречиво говорят письма, которые мне передал его сын Василий Матвеевич Мокринский.
Судя по письмам, нелегко было Мокринскому отбывать наказание, но он и здесь остался верен себе, превратив наказание в учебу, о чем писал в одном из писем.
Проходя школу жизни, Матвей Степанович собирался в ожидании окончания срока ссылки выехать на родину, в места, где проходила его боевая смертельно опасная работа в дни становления Советской власти, в «Таежную республику». Не знал он, что судьба предначертала ему другой путь. Собираясь домой в ожидании окончания срока ссылки, который должен быть наступить 12 июня 1936 года, в одном из писем он делится с родными своими сомнениями в отношении встречи, говоря, что «я замечаю, что лица, у которых заканчивается срок ссылки, почему-то не уезжают домой, а или остаются здесь с последующим переводом в другие места поселений или сразу же переводятся в другие поселения, так что наша встреча как бы не отложилась на неопределенное время».
Его беспокойство оказалось не напрасным. Родным больше увидеть и получить письмо от Матвея Степановича не пришлось. Куда они ни обращались, кому ни писали, ответа не было.
Затем наступили беспокойные военные годы, и только после победы им было сообщено, что Матвей Мокринский умер в ссылке.
Казалось бы, все забыто за давностью времени. Матвей Степанович Мокринский осужден как враг народа, и память о нем должна быть вычеркнута из памяти людской. Но нет.
Долгие годы родные берегли письма Матвея, пряча их от глаз людских. Ведь всякое может случиться. «Чего греха таить, какое отношение было к нам, детям врага народа? — спрашивает, рассказывая об отце, инвалид первой группы Василий Матвеевич Мокринский. — Разъехались мы в разные места. На работе никому не говорили, что отец осужден, об этом знали только родные и близкие нам люди.
«Я учительствовал в школе, брат Алексей работал бухгалтером, а Григорий был кадровым военным, служил в Канске, в начале Великой Отечественной войны был направлен на фронт и погиб в Польше, о чем было сказано в похоронном извещении».
Василий Матвеевич Мокринский 2 сентября 1941 года был приглашен в Дзержинский ВКК на собеседование. И хотя была возможность остаться в тылу по брони, он выбрал фронт.
Ожесточенные бои 1942 года. Тяжелое ранение и полная слепота, поставившая ряд проблем перед этим мужественным человеком. Но об этом будет наш следующий рассказ.
Материалы о Матвее Степановиче Мокринском предложил газете Г.Е.Чуприков, когда приехал в наш район на празднование 70-летия Кайтымского боя. Сегодня мы опубликовали его рассказ о судьбе красного партизана, в следующем номере напечатаем часть писем, написанных М.С.Мокринским своей семье из ссылки, куда он был отправлен в годы репрессий
ПС. Это сокращение сегодня понятно всем. Но в тридцатые годы в Сибири каждый знал, что оно означает «политический ссыльный». Матвей Степанович Мокринский, крестьянин, красный партизан Тасеевской республики, стал в годы сталинских репрессий политическим ссыльным. И так именовал себя в письмах жене и детям.
Удивительно, как удалось семье сохранить эти письма из ссылки. Теперь их можно опубликовать. Мы прочли эти строчки с большим волнением и горечью. Думаем, что и читателей газеты не оставят они безразличными.
Письма политссыльного М.С.Мокринского не нуждаются в комментариях. Единственное, о чем хотелось бы напомнить, прежде чем попасть по адресу, они проходили цензуру. Учитывайте это.
Вместе с материалом о М.С.Мокринском, опубликованном в прошлом номере «Сельского труженика», письма эти переданы в газету преподавателем Рыбинского техникума Г.Е.Чуприковым.
Редакция благодарит автора за интересный исторический материал.
Гонорар за публикацию автор просит перечислить на счет сооружения памятника партизанскому командиру В.Г.Яковенко.
Предъявитель сего гр. дер.Вознесенской Рождественского района, Канского округа, Сибирского края Матвей Степанович Мокринский, в том что он в период гражданской войны в Северной части Канского округа с 1918 года по 1919 год принимал деятельное участие на партизанском Тасеевском фронте (Северо-Канском) в деле сбора и передачи оружия партизанам, доставки нелегальным путем медикаментов через фронтовую полосу, а также по должности командира кавалерийского эскадрона, выполняя аккуратно возложенные на него обязанности командным составом фронта.
Что и удостоверяется:
Бывший председатель
Армейского совета Северо-Канского фронта
В.Яковенко
Подпись члена ВКП(б) т.Яковенко
удостоверяется.
Зав. общим отделом
Канского окружкома ВКП(б) Бублик
22.IX-28 г.
г.Ларинск, 29 февраля 1934 года.
5 часов утра.
Я послал вам карточку.
Проснувшись рано утром, мечтал о вас, милая и дорогая жена и дети, после прочтенного письма, полученного мной накануне. И что же?
Скучно и грустно мне стало жить в глухом краю, вдали от родного очага.
Алеша! Ты хочешь знать край по климатическим условиям и населению. Говорю — край суровый и по климату и по населению.
Ты, может, думаешь приехать сюда и пожить? Скажу откровенно — если хочешь испить горькую чашу до дна, то приезжай, а если нет, сиди там и не рыпайся.
Что же касается приехать для свидания, то с моей стороны больше чем желательно, так как сильно по вас скучаю и подчас бывает невыносимо. Займет это дело 20 дней взад и вперед. А дорогу ты легко можешь оправдать, так как цены на продукты, яйца, масло гораздо выше канских. И если поедешь, а это, повторяю, больше чем желательно, то обязательно обеспечь себя документами от сельсовета и коллектива, если целы мои партизанские документы, то захвати их с собой. Я их пошлю в Москву. Кроме того, захвати какую-либо одежонку, хоть летнюю, а то на случай освобождения не в чем будет приехать. Последнее — по возможности.
Слышишь, приезжай, Леня. Будь настолько добр и любезен.
Заканчиваю. Сказанного достаточно. Только исполни.
С пламенным приветом: ваш папа.
Адрес мой: НКВД Уссурийской ж.д. Ст. Б. 23 бр. Невер, почта, до востребования.
6 июля 1934 года.
Здравствуй, здравствуй, любезный сын Леня!
Уведомляю: вчера я имел счастье получить письмо от Гриши, сегодня от тебя, на которое тотчас отвечаю.
Алеша! Ты пишешь о присылке мне денег. Денег мне не надо, на них я здесь ничего не куплю. А если можно на них что-либо купить в военном ларьке посодержательнее, как-то: масло, сахар, пряники или просто сухари, если сможешь их где приготовить.
Приехать я тебе желаю и советую сюда по окончании службы. Для этой цели ты спишешь с Гришей и Васей, чтобы они тебе привезли в Канск побольше сухарей и что-либо другого.
Ты их и привезешь. А что касается работы, то ты ее здесь иметь будешь в тот же день, как приедешь. Адрес мой: ДВК. Уссурийская жд, станция Большой Hевер, 5 отд. Бамлага. ОГПУ, Фаланга № 8.
Станция от нас в пяти километрах, ближе, чем Тахтамыгда, но в Тахтамыгде слезать тебе надо будет к уполномоченному ОГПУ за разрешением для свидания, иначе ты меня не увидишь.
До скорого свидания. Твой папа.
Часть письма. Дата неизвестна.
Вам тоже нелегко. Деньги эти я прошу у вас взаимообразно, по реализации орехов я вам вышлю их обратно. До сих пор я писал вам, что материально обеспечен хорошо. Все это правда, только с моей точки зрения. Исходя из опыта довольствоваться тем, что есть. Но если вам посмотреть на мой наряд, то вы никому не признались бы, что это ваш папа. Одежда и верхняя и нижняя не может именоваться иначе как ветхая с тысячью заплаток и все же дырявая. В такой я провел зиму, сгибаясь в три погибели от сурового нарымского климата.
Большинство из простонародья сбиты с толку, глядя на меня. Их удивляет, за что я сослан на поселение. Ведь на их взгляд все пс/ должны быть деликатно одеты, хорошо упитаны, помыты, побриты и т.д., которым имя буржуи, а на тебя поглядишь, ты такой же крестьянин, как все, возишься с огородом, лошадью, перевозишь тяжести. Какой ты политссыльный, говорит мне любопытная женщина-староверка.
Прав был брат Александр в своем письме, полученном мной в концлагере, говоря, что я попал, как партизан и бывший батрак в большинстве своей жизни, не по адресу. И я теперь понимаю, что не по адресу, но скажу, что эти пути для меня не бесполезны. Я, по крайней мере, узнал, как живут и жили люди в домах заключения, на принудительных работах и в ссылках. А попади я по адресу, этого бы не видел и не знал и говорил бы, что хуже нашей жизни на свете не сыскать. Теперь же я этого не скажу. Правда, я пострадал. Но я теперь уяснил многое. Теперь меня на мякине не обманешь. Итак я себя авансом закрепляю на зиму, и если вы поможете мне встретить ее во всеоружии, то я не раскаиваюсь и проведу ее не бесполезно для себя, а может быть, и для вас, так как естественного союза с вами я прерывать не хочу.
25 августа 1934 года.
Любезный сын Вася! Сейчас я получил твое письмо и сию минуту на него отвечаю.
Анализируя содержимое в письме, я очень рад за ваше благополучие. Надеюсь, что и зиму вы сумеете обеспечить себя необходимой одеждой и обувью. Мне же больше ничего не шлите — я всем обеспечен очень хорошо.
Нахожусь я на сенокосе, занимаюсь в конторе, а в часы досуга время провожу среди природы, на лоне ее красот. Развлекаюсь сбором ягод (голубики и клубники), которых здесь очень много.
Подчас приходится мечтать о матери, для которой было бы уместно провести недельку вместе со мной. Но, останавливаясь о том, что мечта эта неосуществима, приходилось и грустить. Все же в основном с положением примириться можно. Мы считаем, что держать нас долго не будут, с окончанием вторых путей распустят.
Этим же я и закончу. Адрес мой старый.
С пламенным приветом, целую всех вас. Ваш папа.
Дата неизвестна.
Любезный сын Вася!
Письмо твое от 12.5 с.г. я полупил только вчера, т.е. 15.7, на которое спешу ответить.
Да, Вася! Говорить о том, что я так же, как и вы, скучаю, не приходится, ибо это так же естественно, как сильный побеждает слабого. Что же касается вспоминать о прожитых днях или времени и забывать, что бытие определяет человека, по-моему, тоже неуместно, так как человек в своем естестве не может оставаться без движения вперед, а поэтому без трудностей ему не обойтись.
У меня так же, как и у вас, постепенно рушатся преграды к счастливой будущности. А именно: учтя мои способности продуктивно трудиться для общего блага, администрация фаланги вместе с шефами штаба «О» выдвинули меня на должность начальника фаланги по сенозаготовке. С 9 см я приступил к своим обязанностям по организации этого дела.
Строю палатки под жилье, запасаю инвентарь и продукты на 120 человек, которые прибудут не сегодня так завтра косить траву. Я великолепно здоров, самочувствие хорошее, время провожу весело. От Гриши и дяди Саши получил письмо 7.7 с.г. Первый обещает выслать посылку, второй уже выслал.
Вчера от курьера узнал, что на мое имя есть посылка, но от кого, не знаю. Недельки через две получу.
Погода стоит теплая, по временам выпадают дожди. Начинают появляться грибы и разного рода ягоды, которыми край сильно обогащен. Между прочим, по слухам, нашей фаланге есть план заготовки: 1 вагон грибов и 1 вагон ягод. Последний надеюсь выполнить, исходя из расчета максимального урожая.
Не знаю, что еще сказать, как будто все, да и время не позволяет. За неимением счетовода дело это выполняю сам.
Целую и крепко жму руку.
Твой папа. Мокринский М.С.
Адрес мой старый, без изменений.
20 марта 1935 года.
Любезная дочь Поля и внучата: Настя, Маня и Катя! Шлю вам пламенный привет и благие пожелания.
Уведомляю: великолепно здоров. Из концлагеря переведен в ссылку в Нарымский округ. Живу в деревне Брагино. Окончание срока ссылки в 1936 году 12 июня.
В данное время имею острую нужду в деньгах, и если не скоро устроюсь на работу, то придется поголодать. Продать у меня абсолютно нечего.
Надежда только на то, что вы еще меня не забыли, сжалитесь и пошлете деньжонок. Но будьте осторожны в том, чтобы не обидеть себя. Я ведь, как сказать, уже стар и безынтересен, а вы еще молоды, и жить вам еще много.
Маня, напиши от бабки Алены мне письмо, пропиши все подробно. Я буду ждать с нетерпением.
Ваш папа и дед Матя.
Поцелуйте за меня бабку Алену, свою маму и старенькую бабку Марфу.
13 июля 1935 года.
Деревня Брагино. Остров (Огород пс/сыльн.)
Дорогая моя старушка Е.К.!
Сегодня я, как никогда, решил письмом поговорить с тобой о нашей разлуке. Заставляют меня говорить мои чувства, вытекающие из ужасных материальных условий моей жизни. Это теперь, весной и летом, а зимой жизнь будет для меня невыносимой. Поэтому средством улучшения ее я избрал просить тебя приехать ко мне. Вместе с этим возникают сомнения, целесообразно ли это будет? Во-первых, я не знаю, как ты там обеспечена необходимым и имеешь ли желание прожить остаток времени моего наказания вместе со мной, вдали от Поли и сыновей. Кроме того, я не знаю то, что разлука с ними причинит им много вреда, в смысле оказания им материальной помощи, в особенности Грише.
Вопрос: почему мне будет с тобой лучше, чем одному? Объясняется тем, что я предполагаю имеющуюся у тебя корову там продать, а с приездом сюда купить. Этим самым мы обеспечены будем как-то: хлебом, самое главное, и кой чем другим, выделяя для этого на продажу часть молока. Сена я для нее накошу. Картофель, морковь, редька, свекла посеяны, и все хорошо растет.
А если ко всему этому приехал бы с тобой Алеша, то еще было бы лучше. Тогда я бы совсем воскрес. А это тоже возможно. Работой в качестве счетовода он здесь будет обеспечен. Кроме того, мы бы осенью набили орехов, набрали ягод, и то, и другое имеется в нонешнем году в изобилии. А Вася поддержит Гришу, пока мы устроимся, а потом и мы не бросим.
Вот, милая старушка какое дело.
Если все это будет целесообразно с вашей стороны, то немедленно приезжайте.
Маршрут: ст.Тайга, Томск и пароходом до Каргасок. О дне выезда телеграфируйте. Я буду косить траву для коровы.
Стоимость коровы до 1000 рублей. С собой берите все, что необходимо, вплоть до сковороды, но так, чтобы это было по карману.
Часть письма.
Дата отправки точно не установлена,
(приблизительно в конце 1935 года).
... Пришлось отрабатывать за шубу и хомут, взятые мной в кредит, 1-ая за 120 рублей, 2-ая — за 60 р. За последний я еще обязан отработать половину, т.е. 30 р. С 5.12 с.г. и по сей день я не работаю. Заболел. Намял кровавый мозоль на пятке левой ноги величиной во всю пятку. В данное время я в тупике — ни коню, ни себе нечего есть и занять не у кого, чтобы избежать эту нужду. Сегодня же пошлю вам телеграмму с просьбой выслать денег. О документах ничего не слышно, а если получу, приеду на своей лошади, жалко будет продавать и расставаться с ней. Очень хорошая.
Заканчиваю. С пламенным приветом твой папа.
Заочно целую всех.
Дата неизвестна.
Дорогой и уважаемый зять Вася и дочка Поля!
К вам моя просьба писать почаще мне письма, а то вдали от вас жить очень грустно, чрезвычайно грустно.
Последнее письмо произвело на меня очень хорошее впечатление.
С приветом ваш папа.
Привет свахе Татьяне и всем колхозникам. Напишите, кто у вас в правлении колхоза.
9 февраля 1936 года, с.Каргасок.
Дорогой мой сын Гриша!
С получением от Васи фотокарточки я почувствовал страстное биение моего сердца. Трудно объяснить, как вы мне все дороги. Перечитывал письма от зятя, Лени и Васи. Я несколько чувствую себя огорченным тем, что нет от тебя писем. Я понимаю, что твое время ограничено, но все-таки при желании можно уделить минутку для письма в три строчки, для того, чтобы утешить сердце твоего отца.
Мне интересно знать, как идут твои успехи в учебе, в препровождении времени, как ты себя чувствуешь и как здоров.
Что же касается меня, то я по-прежнему здоров, силен и весел, но одинок. И если бы не имел друга и кормилицы-лошади, которая поглощает все мое время, считал бы себя сильно несчастным. Кличка ему «Рысак», но я зову его мальчиком, так как ему только три года, и он похож на малое дитя. Я горжусь его удалью, ходом на бег и шаг, в разнопряжке и в запряжке, плугом, т.е. гуськом. Всюду как стрела. Часто я вспоминаю о том, что ты имеешь пристрастие кататься на лошади и грущу, что ты не со мной, чтоб доставить тебе это удовольствие. Особенно теперь, когда твой возраст свидетельствует героя кавалера любимого и любящего. Мне так же приятно было тебя видеть вдвоем или в кругу нашей семьи, как на фотокарточке с твоей возлюбленной.
Глядя на карточке на Васю, Марусю я чувствую что-то близкое сердцу, согревающее и успокаивающее.
Знаю что ты мне возразишь, что мои мечты не осуществимы, что тебе не до этого, но я будучи в твоем возрасте женатым как будто бы никаких препятствий на своем пути для семейной жизни не встречал.
А примерно взять Васю. Он пишет: «Живем и работаем дружно. Воспитываем новое поколение». Значит это то, что жена не помеха. К тому же это дорого только в зрелом и невинном возрасте. Когда со всем пылом способен отвечать взаимностью своей возлюбленной. К тому же цель жизни человеческого рода, да и всего космоса, заключается в тождестве воспроизведения своего рода и сохранении его в потомстве.
Помни, что 12 июня с.г. окончание срока моей ссылки. О! Как я буду счастлив, когда увижу всех вас троих попарно! И для вашего удовольствия в обществе семьи Вострикова Вани будем проводить по-прежнему время на озере в купании. Да к тому же я научился кататься в лодочках и обласках. Надеюсь, и это было бы для нас немаловажным.
Кроме вышеперечисленного меня пока ничто не интересует, и я очень счел бы себя счастливым на самом деле быть в кругу вас и Востриковых. По-прежнему проводить время в пении наших общенародных песен, играх и т.д. Способности в этом я еще не утратил, и вы, надеюсь, тоже.
Что же касается взаимоотношений с родными и знакомыми в смысле времяпрепровождения, я тоже не думаю порвать, так как все, что было воспринято от колыбели и до сегодня, во мне осталось. Я и теперь бы прокричал во все горло: «Со родимой сторонки ясный сокол прилетел».
Вместе с тем сообщаю, ссылка на меня в данное время особенного ничего не производит, за исключением только разлуки с вами. Материально я сам себя обеспечиваю. В деньгах не нуждаюсь, спокоен, в уюте, тепле.
Этим и закончу, спешу на почту. Жду с нетерпением ответа. Пиши.
Целую. Твой папа.
Привет Вострикову Ване и всем партизанам.
Адрес мой: Нарымский округ. ЗСК. Почто Каргасок, Школьная площадь, № 6, п/с Мокринскому М.С.
Г.Чуприков, преподаватель Рыбинского совхоза-техникума
«Сельский труженик» (Тасеево), №№ 89-90,
26.07.1989 г., 28.07.89