Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Жизнь и смерть дипломата


Подшитое в папку письмо написано от руки. Почему? Не было времени на перепечатку? Не хотел знакомить с содержанием машинистку? Можно только гадать. Почерк трудный для прочтения, нервный, видно, что писавший очень торопился.

"Секретно. Заведующему Вторым западным отделом Вайнштейну.

Положение отчаянное. На близком расстоянии прямо тяжело видеть, наблюдать бездеятельно гибель живых и часто очень ценных товарищей, жертвующих собой в обстановке, исключающей даже возможность сопротивления, активной борьбы... Очень прошу вас: проработайте, подайте докладную записку руководству, но не ограничивайтесь устным докладом по инстанции".

Это последнее сообщение из Праги полномочного представителя СССР в Чехословакии Сергея Сергеевича Александровского, отправленное дипломатической почтой. Достаточно взглянуть на дату -15 января 1939 года, чтобы понять, почему автор нервничал и спешил. Несколько месяцев тому назад союзники Чехословакии - Великобритания и Франция отреклись от нее в Мюнхене. По соглашению, название которого во многих языках стало синонимом предательства и коварства, от Чехословакии отторгли около 20 процентов ее территории. Было уже ясно, что Гитлер не остановится на этом...

Через несколько дней сам полпред по срочному вызову руководства вылетит в Москву и уже больше никогда не вернется в Прагу. В Москве он будет побуждать правительство более энергично спасать друзей, хоть чем-то облегчить участь Чехословакии.

Казалось бы, Советскому Союзу не в чем себя укорять. В сентябре 1938 года, за считанные дни до подписания Мюнхенского соглашения, заместитель наркома иностранных дел СССР В.Потемкин направил полпредам СССР в Германии, Польше, Италии, Венгрии и Румынии срочную телеграмму, в которой приказал немедленно уничтожить все секретные документы, кроме шифров, и приготовиться в случае необходимости уничтожить и шифры. Не нужно быть дипломатом, чтобы догадаться, что означают такие телеграммы. Указание Потемкина говорило о том, что СССР допускал возможность если не войны, то уж по крайней мере серьезного конфликта с этими государствами. На западных границах были приведены в боевую готовность несколько дивизий. Вот на какие меры шел СССР в поддержку Чехословакии, несмотря на то, что договор СССР с Чехословакией, заключенный при активном участии Александровского в 1935 году, предусматривал оказание помощи только при условии, что такую помощь пожелает оказать Праге ее главный союзник Франция. Париж, напротив, подталкивал Чехословакию к капитуляции. А сама Прага фактически отказалась от нашей помощи и предпочла принять условия Мюнхена.

Читаю папки "Референтура по Чехословакии" тридцатых годов. Читаю, и пытаюсь понять, как соотносится личная драма Александровского с крутыми переломами эпохи, выбрасывавшими из колеи нормальной жизни (а часто и из жизни вообще) миллионы людей.

Читаю и будто слышу - голос умного, тонкого человека, отчаянно, на пределе возможностей, защищающего интересы своего государства. И все же именно в 1939 году Александровский становится вдруг больше не нужен советской дипломатии. Почему? Еще совсем недавно нарком Литвинов спрашивал его: где бы он хотел работать дальше, в Бухаресте или в Варшаве? И Александровский убедительно объяснял, почему Варшава в этом смысле была бы предпочтительней... И вдруг вот так - не нужен, выброшен без особых церемоний. Смотрю на решительную подпись Молотова под словами "Надо бы тов.Александровского уволить из НКИД" и думаю: неужели не дрогнула рука, и не стало ни на секунду жалко по крайней мере ценного работника, если уж не человека?

Молотов давно был лично знаком с Александровским, не понаслышке знал о его опыте, успехах его дипломатической деятельности в Берлине и работы - в качестве полпреда - в Литве, Финляндии и особенно в Праге. Возможно, он даже читал автобиографию Александровского, написанную им 30 января 1937 года. Читаю ее сегодня и я, пытаясь понять, что в ней могло вызвать неудовольствие.

Дворянское происхождение? Да, Сергей Сергеевич происходил из русского дворянского рода, но его отец Сергей Васильевич до революции с успехом защищал на судебных процессах большевиков, в том числе В.Куйбышева, а вскоре после Октября и сам вступил в партию, пользовался немалым почетом, даже получил от Советского государства персональную пенсию.

Сам Сергей Сергеевич вступил в РСДРП в 1906 году, был профессиональным революционером, сидел в царской тюрьме, жил в эмиграции. Правда, в конце тридцатых годов эти обстоятельства стали превращаться из положительного фактора в отрицательный, по крайней мере опасный, большинство старых революционеров, и в их числе многие товарищи Александровского, оказались "врагами народа". Опасными стали и те строчки в автобиографии, где говорилось о его работе в двадцатых годах на Украине, где он входил в состав Совнаркома и ЦИК республики, был уполномоченным НКИД. Ведь было известно, что там Александровский близко сошелся с П.Постышевым... Был он дружен и с В.Антоновым-Овсеенко и многими другими "разоблаченными".

Не в пользу Александровского в глазах придирчивого кадровика говорила и его женитьба на иностранной подданной (хоть и с российскими корнями) - примадонне Венской оперы Кларе Спиваковской, певшей вместе с великим Энрико Карузо. Этой женитьбой он к тому же приобрел родственников за рубежом, в том числе в США...

Но разве не уравновешивались эти "отрицательные баллы" (по тогдашней шкале ценностей в госаппарате) положительными - прежде всего долголетней беззаветной службой партии и государству? Разве не проявил Александровский свой дипломатический талант, чутье, мастерство?

Судя по воспоминаниям современников, Александровский был в тридцатые годы одним из самых популярных дипломатов в столице Чехословакии. В совершенстве владея языком ("В Словакии меня принимали за силезского чеха, на Моравии за словака, а в Чехии за чехословацкого немца", - пишет он в одном из писем М.Литвинову), тонко чувствуя и языковые и политические нюансы, он легко вступает в контакт с представителями разных слоев, умеет и сострить и незаметно направить разговор в нужное русло, и "отбить" словесную "атаку". Он смог установить близкие, доверительные отношения с Эдуардом Бенешом - сначала министром иностранных дел, а потом и президентом Чехословакии. (Эта близость много лет спустя будет поставлена Александровскому в вину, когда его бездоказательно обвинят в том, что он якобы передавал получаемую от Бенеша сверхважную информацию, не только в Москву, но и в Берлин).

Александровский использует свое немалое влияние на Бенеша, чтобы склонить его к более тесному, более искреннему союзу с Москвой, организовать совместные действия против фашизма.

Отвращением и презрением к нацизму (может быть, слишком личным, слишком страстным?) проникнута его книга, вышедшая в Москве в 1938 году под псевдонимом С.Сергунов, "Угроза Чехословакии - угроза всеобщему миру". Сам заголовок свидетельствует о том, как кратко, но предельно точно формулировал Александровский суть "чехословацкой проблемы". Было ли столь же ясным видение этой проблемы в Кремле? Не берусь здесь отвечать на этот вопрос: это уже тема для отдельной статьи...

...2 мая 1939 года в здании НКИД на Кузнецком мосту начала работать комиссия ЦК. В ней участвовали Молотов, Берия, Маленков, представитель НКВД Деканозов, назначенный замом наркома иностранных дел. Целью комиссии была полная ревизия деятельности советского внешнеполитического ведомства. Присутствовавший на заседании нарком Литвинов был снят со своего поста, в короткий срок заменяется почти весь состав наркомата и загранпредставительств. За неимением других кадров на дипработу были взяты люди не только профессионально не подготовленные, толком не знающие иностранных языков, но иногда и просто малограмотные. Наверно, ни одна дипломатическая служба в мире никогда не испытывала столь молниеносной деградации.

Сталин считал необходимым полностью обновить НКИД. Советским официальным лицам было дано указание разъяснять, что кадровые изменения вовсе не означают перемен в политике: ее ведь определяет ЦК, а не НКИД. Но пройдет всего несколько месяцев, и СССР заключит с Германией один за другим два договора: о ненападении и о дружбе и границе.

Из старых работников НКИД многие будут репрессированы, другие просто уволены, в числе последних - и С.Александровский. Да и действительно, разве не нелепо было бы представить его осуществляющим политику "дружбы и сотрудничества" с фашистской Германией? Его, еще в 1918 году сражавшегося на баррикадах в Германии вместе с восставшими немецкими матросами, его, не скрывавшего своей личной, глубоко эмоциональной ненависти к фашизму - ни в книгах, ни в статьях, ни в беседах, ни в личных письмах?

Но все же, видимо, надо считать, что тогда, в 39-м. Александровскому повезло. Ведь его всего-навсего "перевели" в рядовые адвокаты в юридическую консультацию № 32 Бауманского района Москвы. И он мог даже продолжать заниматься еще одним любимым делом - переводить на русский язык произведения чешских писателей - К.Чапека, А.Ирасека и других. Наибольшей известностью пользовался его перевод пьесы Чапека "Средство Макропулоса" (спектакль этот был поставлен в Театре Советской Армии в пятидесятые годы).

Но дальше события в его жизни начинают напоминать греческую трагедию. В 1941 году С.Александровский настаивает, чтобы его отправили на фронт, хотя по возрасту он уже не подлежит мобилизации. Добивается того, что его берут в московское народное ополчение. Воюет недолго: так же, как тысячи других плохо вооруженных и обмундированных, толком не обученных людей, он попадает в окружение и плен, в немецкий концлагерь. С помощью партизан ему удается бежать.

Много лет спустя сын С.Александровского получит письмо от А.З.Гаврусева - начальника штаба партизанской бригады имени Щорса, где воевал С.Александровский. Вот что пишет о нем начштаба: "Главное, что в нем, так сказать, всегда светило, - это внутреннее благородство и порядочность, а это отражалось в его обходительности и интеллигентности".

Все было неплохо, но по чьему-то "сигналу" Александровского неожиданно вызывают на "большую землю". За ним даже, не скупясь, присылают специальный самолет... А в Москве его немедленно арестовывают. Это был октябрь 1943 года.

"Что я видел и пережил за время плена, того не описать, от этого не отделаться... и при воскрешении из мертвых". Это из последнего письма, полученного семьей Александровского. Оно было отправлено из партизанской бригады, когда Сергей Сергеевич еще не предполагал, что его ждет нечто более страшное, чем пережитое в немецком плену.

Видимо, он сопротивлялся долго и упорно. Иначе чем объяснить, что следствие тянулось многие месяцы - до 4 августа 1945 года, когда, морально так и не сломив его, Особое совещание при НКВД приговорит С.Александровского за "измену Родине и шпионаж в пользу фашистской Германии" к расстрелу.

...Нежарким летом 1953 года в популярном московском театре "Эрмитаж" вечерами шли концерты Аркадия Райкина. Концерты пользовались успехом, и в многолюдной толпе можно было легко затеряться. На это, наверно, и рассчитывал молодой человек, жавшийся к деревянной стене театра. Не сразу можно было разглядеть в нем семейное сходство с Сергеем Александровским. И все же это был его сын Саша. В "Эрмитаж" его привела не столько страсть к искусству, сколько надежда незаметно остаться после окончания спектакля в зрительном зале и переночевать на какой-нибудь лавке.

Конечно, это был совершенно безрассудный поступок с его стороны -бежать из ссылки, да еще ринуться в родной город, в столицу. Он и сам понимал, как невелики его шансы избежать ареста. А ведь за побег ему грозили 25 лет лагерей. Но надежда, появившаяся после смерти Сталина (все горести его семьи уже давно и прочно были связаны в его сознании с этим именем), была сильнее соображений разума. И в Москву он бежал главным образом для того, чтобы вновь, через восемь лет после казни отца, попытаться восстановить его доброе имя. Для этого им было заготовлено множество петиций в самые разные адреса - от прокуратуры и ЦК до коллегии адвокатов.

Добравшись чудом до Москвы, Александр Александровский обнаружил, что ему негде ночевать: ни родственники, ни друзья не хотели рисковать из-за него.

При входе в "Эрмитаж" он вдруг заметил знакомую девушку Надю. Оказалось, что она работает в театре билетершей. Надя была ему так искренне рада, что Саша сам не заметил, как все ей рассказал. "Я знаю, кто тебе может помочь. Подожди здесь", - сказала Надя. Прошло всего несколько минут, и Саша увидел перед собой Райкина. "Это вы тот молодой человек, которому негде ночевать?" - спросил он. Саша кивнул. "Сядьте незаметно в мою машину, вас отвезут ко мне на дачу", - сказал Райкин.

Почти двадцать дней Саша прожил на даче, которую Райкин снимал в Подмосковье. Артист не расспрашивал его ни о чем... Возможно, Александр был бы на свободе и дольше, не решись он на поступок, уже совсем отчаянный. Мать просила его отправить из Москвы весточку родственникам в США, с которыми, находясь в ссылке, долгие годы не имела никакой связи. Письма из Сибири в Америку, естественно, не доходили. Но Саша логично предполагал, что и письмо, опущенное в почтовый ящик в Москве, вряд ли достигнет адресата. Поэтому он пошел на настоящую авантюру по тем временам: воспользовавшись замешательством милиционера, проник в здание посольства США в Москве, передал кому-то приготовленное письмо и тут же вышел. Его, естественно, уже поджидали...

И вот тут Саше невероятно повезло. По всем нормальным меркам ему должно было быть уготовано суровое наказание, а то и обвинение в шпионаже. Но через несколько дней после того, как Саша попал в здание на Лубянке, там началось что-то неописуемое: по коридорам бегали взмыленные люди, хлопали двери, кого-то вели куда-то вооруженные люди, в кабинетах из ящиков письменных столов вытряхивали содержимое. Потом все-таки нашелся человек, занявшийся его судьбой. Но и ему, видно, тоже было некогда: он велел просто отправить Сашу назад, в Сибирь, под конвоем, без всякого разбирательства. Александр не знал, что, пока он сидел в одиночной камере, был арестован Берия, и уже начался демонтаж подчиненного ему огромного механизма репрессий...

Прошли еще три долгих, мучительных года. В 1956 году постановлением Военной коллегии Верховного Суда СССР Сергей Сергеевич Александровский был полностью реабилитирован "за отсутствием состава преступления" и посмертно восстановлен в КПСС. Его семья также была реабилитирована и вернулась из сибирской ссылки в Москву.

Но Александр Сергеевич был не до конца удовлетворен. Его не покидало ощущение, что реабилитация была слишком тихой, никому не заметной, что доброе имя отца восстановлено не полностью, что его моральный долг - добиваться большего. И вот уже более тридцати лет он старается этот долг выполнить.

Вновь и вновь обращается он в правительство, к руководству МИД СССР с просьбой о "публичной реабилитации". Он хочет, чтобы на всю страну было заявлено: С.С.Александровский никогда не был шпионом и изменником Родины, он был честным человеком, отдавшим своей стране всю свою жизнь и талант. Однако во всех публикациях 60-х и 70-х годов об Александровском тот факт, что он был незаконно репрессирован, замалчивался. И вот только теперь, кажется, никто и ничто не мешает рассказывать правду о судьбе Александровского. Это тем более уместно, что в эти дни исполняется сто лет со дня его рождения.

Сколько похожих судеб прошло в последние годы через страницы газет, но все же каждая уникальна, каждая похожа и не похожа на другую, трагична и страшна по-своему. Сколько же потеряли мы все, недосчитавшись в самые важные моменты своей истории самых талантливых, самых ярких, неординарных, тех, кому плохо давался принцип "не высовывайся!". И как нужен нам именно сегодня их внутренний свет, тот самый, что так поразил партизанского начштаба. Не вернув этих людей в нашу историю, нам не восстановить связь времен.

А.Остальский
"Известия", № 209, 28.07.89 


/Документы/Публикации 1980-е