Мемориал: год спустя
(взгляд изнутри)
Недавно, на одной из встреч “формалов” с “неформалами”, кто-то сказал, показывая на меня: ” А вот товарищ из “Памяти” правильно заметил ...”
Кольнуло. Даже не то кольнуло, что спутали именно с “Памятью”, с которой мы ничего общего не имеем и иметь не хотели бы. Кольнуло то, что нас вообще с кем-то спутали.
Дело в том, что член общества “Мемориал”, или, на нашем жаргоне, “мемориалец”, живет особой (но не обособленной!) жизнью. Все свободное время в мыслях его - тюрьмы, баланда, ссылки, стукачи и прочие малоприятные вещи. Жизнь без “Мемориала” для него немыслима. Известен случай с одним “мемориальцем”, который выбрался с женой в кино, на “Одиночку”, и, при виде Жан-Поля Бельмондо, в самом прямом смысле слова ВЫТРЯХИВАЮЩЕГО показания из подозреваемого, едва не начал машинально заполнять карточку в так называемую “картотеку палачей” :” Незаконные методы ведения следствия. Париж. Семидесятые ...”
Когда “мемориалец” общается с бывшими репрессированными (на мемориальском жаргоне - “зэками”, или “старичками”), то разговор идет на равных: порой не хуже сидевших знает он, кому положено спать у параши, кому под нарами, а кому “в середке”; какая полагалась пайка хлеба; из чего именно варили баланду в том или ином лагере; и так далее, вплоть до того, как женщины разрешали свои женские проблемы, когда на день полагалось две кружки воды : хочешь - пей, хочешь - умывайся. “Мемориалец” неплохо ориентируется в подпунктах 58-ой статьи, указах Президиума Верховного Совета и постановлениях ЦК. У “мемориальцев” сложился даже свой юмор, по большой части почерпнутый из лагерного фольклора; по мнению посторонних, юмор этот слишком мрачен, но такова уж специфика общества. ”Мемориал” - это не официозная контора, а коллектив друзей-единомышленников, неформальный в самом прямом смысле этого слова. Коллектив, в котором люди работают без принуждения, где лишение поручений - это худшее наказание, которое применяется к тем, кому не доверяют, к тем, для кого “Мемориал” - средство заработать дивиденды. “Мемориал” основную часть сил, времени, переживаний тратит на то, чтобы помочь людям.
Поэтому когда натыкаешься на
людей, которые не знают о “Мемориале”, первая
мысль: как же так? Вторая мысль: плохо
работаем...
Но нельзя сказать, что работаем плохо. Например: год назад мы заявили, что вспомним КАЖДОГО репрессированного поименно, и в нашей картотеке уже больше 4000 человек. Конечно, это даже не десятая, а скорее сотая, а может, и тысячная, часть пострадавших в Красноярском крае, но учтем, что за каждой фамилией стоят поездки, расспросы, письма, что некоторые судьбы восстановлены практически полностью. Учтем, что мы делаем это в свободное от основной работы время, без помещения и материальной базы. По-моему, не так уж плохо!
Сообщения, воспоминания, документы, фотографии занимают уже тысячи страниц. Их надо было найти, обработать, перепечатать, скопировать, сделать опись, вынести в картотеку фамилии, факты.
А наши “старички”? Сначала - знакомство,
потом - опросы, а потом - то позвонишь, справишься
о здоровье, то забежишь по дороге. Кому-то помогли
написать бумаги о реабилитации, кому-то запрос о
судьбе родителей, с кем-то просто поговорили.
А прибалтийская и немецкая секции, которые состоят из репрессированных?
А так называемая “разная” работа? Вот, например, часть работ на август 1989:
1. Из Москвы позвонила Екатерина Ивановна Муранова: она получила ответ из Красноярского УВД, что ее репрессированный отец похоронен на Торгашинском кладбище, номер могилы неизвестен. Просит отыскать могилу, чтобы, когда она приедет в Красноярск, ее туда провели. Сходили. Кладбище в ужасном состоянии: не то что номеров, но и столбиков уже нет, и сторожа тоже нет. Определили с точностью в несколько десятков метров квадрат, в котором находится нужная могила. Ждем Екатерину Ивановну, чтобы показать.
2. Олег Боровых из Ужура узнал,
что дед его сидел в лагере на станции Кача.
Спрашивает: есть ли выжившие репрессированные,
сидевшие там же? Просмотрели картотеку, нашли
одного человека: правда, он сидел после войны, а
дед Олега умер в середине сороковых. но все-таки...
3. В “Красноярском комсомольце” промелькнуло в статье, что в одной деревне в годы репрессий забрали 87 человек. Нужно найти автора статьи, взять фамилии, разнести в картотеку.
4. Обратилась Нина Григорьевна Кулинич, бывшая репрессированная: племянник пытается выселить ее из квартиры, оформил на себя телефон, выделенный ее мужу как ветерану войны, каждый день пьянки и угрозы. Пришли: в комнате погром, дверь в комнату снята, телефон заперт. Вышли на участкового, сходили в ГТС, в краевой суд, в отдел юстиции, в совет ветеранов, задействовали юристов из объединения “Правовед”. Что-то начало двигаться, но до конца далеко. Проблема решится только тогда, когда им дадут отдельную квартиру...
5. В Степном Баджее имеется литовское кладбище. Каково его происхождение? Имеет ли это отношение к депортации литовцев в Сибирь в 1941 году? Нужно съездить, расспросить, узнать.
... и так далее, и тому подобное. Август, сентябрь, октябрь и далее по календарю. После работы, в выходные, в отпуске. 3-4 часа ежедневно.
Нет, работы было много. Но
работы “черной”, тихой, невидной. С одной
стороны, это хорошо : такая конкретная работа, в
основном, и нужна. С другой стороны - мы ведь
общество ИСТОРИКО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКОЕ. Наша
основная цель - способствовать десталинизации нашего государства, а значит,
воздействовать на сознание людей. Ведь, для того, чтобы выйти из тюрьмы, нужно
для начала осознать, что ты в ней находишься. Никогда не забуду одну женщину, у
которой расстреляли в 38 году отца, которая девочкой просидела в тюрьме с
матерью несколько лет, которая прожила жизнь без квартиры, без семьи,
практически нищенствуя - и которая сейчас желает “твердой руки”, чтобы та
обеспечила ее стиральным порошком, сахаром и чаем. Мыло-то, может, и будет,
убеждал я ее, да и мылить будет нечего: головы полетят! Бесполезно. А сколько
сейчас таких, жаждущих нового вождя и старого порядка... Значит, недостаточно мы
рассказали о временах “твердой руки”, значит, все-таки плохо работали! Да, было
множество наших лекций и встреч, были выставки и статьи, есть рубрика в
альманахе “Енисей”, была передача по телевидению, но почти не было массовых
акций: не организовали митинг к 50-летию пакта Молотова-Риббентропа 23 августа,
не выразили свою позицию во время съезда народных депутатов( а там многое нас
непосредственно задевало ). Правда, на “сороковины” событий в Тбилиси стояли со
свечами на площади революции. Правда, 14 июня, в годовщину депортации из
Прибалтики, организовали торжественный спуск венка в Енисей. Правда, собираем
подписи под “Декретом о власти” А. Д. Сахарова. (А. Д. Сахаров НАШ депутат: он
председатель Общественного Совета “Мемориала”). Но многое упустили, не успели,
не догадались. За каждый промах мы судим себя сами: отчитываться не перед кем.
Поэтому судим строго. Если вернутся сталинские времена, виноваты будем и мы.
Пока не получается у нас и контакт с молодежью: ”мемориальцы” в основном возрасте от тридцати и выше. А ведь для учителей истории, да и для студентов исторического факультета, “Мемориал” - это широчайшее поле деятельности. Вот, скажем, в селе Успенка Рыбинского района учитель Феофан Михайлович Попков и его ученики составили список репрессированных односельчан. Молодцы! Думаю, для ребят есть разница - прочитать ли в газете, что во время коллективизации истребили столько-то миллионов крестьян (миллионом меньше, миллионом больше), или же, послушать рассказ бывшего “раскулаченного”, давно знакомого, деда Миши, и почувствовать сердцем, что это были не просто безликие миллионы, а миллионы раз по вот такому деду Мише. А почему бы не составить такие списки в каждом селе? Почему бы не высечь в камне не только фамилии погибших на войне, но и ЭТИ фамилии? “Мемориал” обещает поддержку!
Еще один существенный для нас вопрос: об отношениях с органами власти. Члены “Мемориала” входят в Координационный Совет при Центральном райкоме КПСС, налаживаем мы отношения и с комиссией по помощи реабилитированным при краевом совете депутатов, но пока не входим в нее, хотя были уже достаточно высокие ходатайства, да и О. С. Шенин на известной встрече с “неформалами” согласился с тем, что мы в этой комиссии должны быть. А ведь некоторые вопросы нам самим не решить. Ну ладно, пусть КГБ и МВД делают вид, что не знают, где захоронены расстрелянные в тридцатых годах: мы не пишем ходатайств, а просто берем в руки лопаты и ищем сами. Но вот минуло полгода с тех пор, как “Мемориал” подал в горисполком список 20 бывших репрессированных, нуждающихся в решении социально-бытовых проблем. Один из них за это время уже умер, а из горисполкома - ни звука. Совместно с Центральным райкомом КПСС мы подали в крайком конкретные предложения: распространить на бывших репрессированных льготы, аналогичные льготам участников войны, выделить помещение для работы “Мемориала”, открыть рубрику “Мемориал” в краевых газетах и опубликовать списки репрессированных в Красноярском крае. Ждем ответа. А пока создаем при “Мемориале” общество репрессированных, налаживаем контакты с городским советом ветеранов. Проблемы бывших репрессированных нужно решать срочно: во многих городах они уже приравнены по правам к ветеранам войны, получают пособия. Не опоздать бы!
Да, “Мемориал” уже созрел для того, чтобы заниматься не только днями минувшими. “Мемориал” - это ДВИЖЕНИЕ, направленное на десталинизацию нашего общества. Современного общества. Поэтому мы, не оставляя изучения прошлого, поворачиваемся сейчас - к настоящему. Не оставляя работы исторической - к работе общественной.
По поручению “мемориальцев” изнутри смотрел Алексей Бабий
Опубликовано:"Красноярский
комсомолец"
© Алексей Бабий 1989