12 июня 1941 года вечером мама сказала, что днем ходили какие-то люди и записывали, кто проживает в квартире, состав семьи, национальность. Мама сказала, что она немка, а отец был недоволен, что она не узнала о цели записей.
Позже с товарного двора позвонил знакомый шофер, молодой парень, и рассказал, что там собраны грузовики всех предприятий города. Но работы для шоферов нет, они бьют баклуши, и от скуки наш знакомый звонит нам. На этот звонок мы даже не обратили внимания - и напрасно, как выяснилось.
Накануне субботы мама испекла медовый торт и накрутила волосы на бигуди, чтобы завтра пойти на вечер в университет, и мы легли спать: я и мама в спальню, а отец в кабинете, так как он вставал ночью пить лекарство и не хотел мешать нам.
Звонок раздался в шесть часов утра. Вошли дворник, два человека из НКВД и молоденький солдат с винтовкой наперевес. Начался обыск - искали валюту и оружие. Конечно, ничего не нашли. Вдруг слышу голос: "Вы все арестованы и высылаетесь за пределы Риги". Нам приказали немедленно собраться, покинуть квартиру, взять с собой вещи не более 50 килограммов на человека. На сборы дали 15 минут.
Началась лихорадка. Постель догадались завязать в узел, я на себя напялила два платья, взяла плащ, пальто - зимнее и демисезонное, шляпу, купальник... Брата Пауля разбудили к концу этого спектакля. Он вышел из комнаты совсем сонный и до конца ничего толком не понял: Пауль плохо знал русский язык, а объяснять ему было некогда. Нас постоянно торопили. Отец вышел, из дома в одной туфле (на другой ноге была надета тапочка), в соломенной шляпе и летнем пальто.
Нас вывели на улицу и затолкали в крытый грузовик. Редкие прохожие взирали, как нас вели, но их торопили быстрее проходить мимо. Брезентовый полог опустился, мы сидели в темноте на узлах, и нас везли по улицам родной Риги. В машине были еще люди, но мы были так потрясены, что даже не расспросили их ни о чем. Первые мысли были, что нас везут на расстрел. Но зачем разрешили взять с собой вещи? Мысль о расстреле гнали: каждый хочет жить. Также гнали мысль о тюрьме. Она была рядом, а мы колесили по городу. Наконец машина остановилась и раздалась команда: "Выходи!" И мы вместе с огромным количеством народа оказались у товарного поезда. Площадь была оцеплена милицией. Товарный двор!.. Так вот для чего сгоняли на него грузовики...
Все смешалось здесь, все национальности собраны: латыши - их, конечно, большинство, - русские, евреи. Публика вся хорошо одетая, с узлами, сундуками, чемоданами, дорожными корзинками. Дети, старики, еле передвигающие ноги, много молодежи. Тоска страшная, а главное, непонятно, что происходит.
Это случилось в ночь с 13 на 14 июня 1941 года. Больше мы никогда свою родину, свою Латвию, свои квартиры, своих родных и друзей не видели.
Когда мы сели в товарные вагоны, всем мужчинам приказали выйти для того, чтобы якобы не нарушать санитарный режим. Сказали, что они поедут в другом составе, а на конечной станции их соединят с семьями. Вышли практически все мужья, но отца я не пустила, заставила его лечь на нижнюю полку и не откликаться. Только потом мы поняли, как мудро я поступила. Изоляция мужчин была гнуснейшим обманом, провокацией. Конвоиры боялись сопротивления мужчин, поэтому их посадили в отдельный эшелон с усиленной охраной. Многие из них так и сгинули для семьи. Мы провели день и мучительную ночь в переполненном душном вагоне. На другой день поезд тронулся и покатил нас в неизвестность - в Сибирь...
Рут ХИНОВКЕР (урожденная Крамер)
Красноярск
"Красноярский рабочий", 23.11.89