Я, как бывший узник, хотел бы поведать о некоторых фактах истории Норильского лагеря НКВД периода сталинского произвола. Пару слов о себе. По замыслу наркома Серго Орджоникидзе на железнодорожном узле Верховцево строилась механизированная сортировочная горка, на которой производилась сортировка вагонов с криворожской рудой для металлургических заводов. Стройка считалась важной и курировал её Серго. А меня назначили сюда парторгом ЦК ВКП(б). На похоронах Серго Ордженикидзе я был в составе делегации днепропетровских большевиков. Ну а в 1937 году меня репрессировали как «врага народа». С того периода начались 18 лет тюремных застенков, политизоляторов, централов, этапов, лагерей и ссылок. Провёл я их рядом со многими невинными людьми.
В 1939 году нас из Елецкого политизолятора, измученных режимом, цингой и дистрофией, привезли в Красноярскую пересыльную тюрьму. Оттуда погрузили на деревянные баржи, оборудованные восьмиярусными нарами. И на буксире колёсного парохода «Мария Ульянова», вслед за ледоходом, повезли по Енисею в Дудинку.
Этот этап длился два месяца. Кормили затирухой: смешивались вода из Енисея, соль и мука. Весь рацион составлял по три черпака на душу. Вместо посуды каждый получал свой черпак затирухи – кто в ботинок, кто в фуражку, шапку, рукав или полу пиджака. не получил – издыхай. Алюминиевые ложки отобрали, а деревянных не дали. Поэтому кушать приходилось по-собачьи – языком вылизывать содержимое. Воды, кипятка и хлеба – не давали.
В барже около 600 зэков. На каждом этаже нар оправка, которую раз в сутки подавали через люк на палубу и выливали за борт. Так как бочки не были оборудованы ручками, они часто соскальзывали из рук слабых людей, опрокидывались на нары, постели и нам на головы.
Люди на глазах умирали от отсутствия воздуха, воды, человеческой пищи и от антисанитарии. Трупы умерших не выдавали на палубу конвою до полного разложения. Почему? Это давало возможность на усопших три черпака затирухи в сутки. За два месяца одна только наша баржа потеряла более 150 человек.
По прибытии в Дудинку мало кто по трапам через льдины мог выйти на берег – в основном выносили и клали на землю вечной мерзлоты Таймыра. А здесь к цинге и дистрофии добавлялось ещё и воспаление лёгких.
И снова начались потери среди живых «трупов»: этому способствовал «освежающий» таймырский порывистый холодный ветер, дующий на истощённых и полураздетых людей. Выжившие запомнят ветерок тот на всю оставшуюся жизнь. Очень хотелось, чтобы про всё это знало новое поколение советских людей…
Норильск запомнился нам рудником Морозова, зонами палаток шестого и второго лаготделений, бревенчатым домиком легендарного геолога Урванцева и добротным двухэтажным домом НКВД. На работу нас погнали строить в первую очередь тюрьму для себя, а вольнягам – дома и коттеджи, а также долбить фундаменты в вечной мерзлоте для ТЭЦ… Впрочем, и других работ хватало.
Первые годы трудились только на общих подконвойных работах, как тогда говорили – «иди и не вертухайся». Однако мне, в отличие от других повезло. В моём лаготделении жила бригада музыкантов духового оркестра, создателем и руководителем которого был заключённый – композитор Сергей Фёдорович Кайдан-Дешков, автор пионерского гимна «Взвейтесь кострами». С детских лет я рос в музыкальной семье и играл на трубе. А оркестру как раз требовались трубачи, и Кайдан пригласил меня в клуб-барак.
Проверил мои музыкальные способности. Там же он рассказал, что осужден тройкой по статье 58-10 сроком на 10 лет. В Норильск его привезли в 1935 году. В оркестре он один политический, а все музыканты – бытовики (воры, бандиты, аферисты, мошенники и др…). Политических к ним не берут. Но так как им остро требуется трубач, то он попробует добиться, чтобы меня взяли в оркестр. Все музыканты работали на «блатных» работах – они не враги народа, а бытовики-«друзья». Оркестр обслуживал в первую очередь вольняг, главным образом работников НКВД. Как раз через НКВД Кайдан и добился разрешения допустить меня, политического, ещё не разоблачившегося врага народа, играть в оркестре. Оркестр часто играл на увеселительных вечерах работников НКВД, танцах, похоронах вольняг, торжественных праздниках комбината и других мероприятиях. Все музыканты, так называемые друзья народа (в отличие от нас – «врагов народа»), были расконвоированы. Кроме, конечно, Кайдана и меня. На каждый выход из зоны к нам двоим приставляли «попку» с наганом.
Я же работал ещё и на общих работах: шахтёром, грузчиком угля, рабочим в геологической бригаде рыл шурфы… В те дни, когда нужно было играть с оркестром, меня на полдня освобождали от общих работ и под персональным конвоем доставляли с трубой на культурно-увеселительные мероприятия.
Потом появился даже театр, ибо к нам начали поступать из этапов такие музыканты, как Бачеев Иван Александрович, бывший руководитель джаза Цфасмана (осужден тройкой по статье 58-10, срок – 10 лет), Сергей Дягель – дирижёр, виолончелист, впоследствии работал в Свердловском оперном театре. Художник театра Лев Хоменко – осужденный за то, что родился на КВЖД. В полном составе Львовская хоровая капелла под руководством Драгана. Меццо-сопрано латвийской оперетты Ирина Крытс. Стихи Пушкина читал у нас спортсмен, пловец Валерий Бурэ. Работал и знаменитый эстонский пианист Уно Томбрэ. Зачислили в ансамбль цыганских танцоров и много других музыкантов, фамилии которых, увы, я уже не помню.
Мы давали концерты для заключённых, вольных в лаготделениях и на заводах, а жили на хлебном пайке и небольшом приварке. А после войны таким же этапом меня отправили отбывать срок тюремного заключения (четыре года) в Александровский централ…
Извините за плохое изложение: писать я не умею. Рассказать о годах, проведённых в Норильском лагере НКВД, о себе и людях могу значительно больше. Очень жаль, что не смогу оставить всего, что знаю, для будущей истории Норильска периода репрессий и беззакония: мне уже 78-й год. Мы постепенно уходим в небытие.
Виталий Бабичев, ветеран партии и труда, почётный железнодорожник, г. Киев.
Речник Енисея, № 47, 25.11.1989