Николай Федоровский: «Не мог буквально раскрыть рта в свою правоту»
Изучением жизни и деятельности Николая Mихайловича
Федоровского (1886-1956), ученого-минеролога,
большевика, участника трех русских
революций, занимаюсь давно — с того времени,
когда работал вместе с ним горнорудном
управлении Норильского комбината. Казалось,
до конца выяснена его роль в всех сферах
деятельности, которые он избрал. И прежде
всего — в науке: минералогии, геологии.
Но вот довелось участвовать в конференциях, посвященных столетию со дня рождения этого человека — в Горьком и Норильске, в торжественном собрании в московском Доме ученых. Слушал доклады и выступления маститых и начинающих исследователей, академиков и студентов, министра и преподавателей истории, геологов и минералогов-практиков. И росло в душе радостное волнение: нет, не только в прошлом эта насыщенная жизнь. И сегодня, оказывается, продолжают жить и развиваться его идеи, его предвидения, начатое, заложенное им. А значит, исследования и о нем самом не закончены!
«Идеи Федоровского в комплексном использовании минеральных богатств лежат в основе современной безотходной технологии» (главный геолог Норильской КГРЭ, лауреат Государственной премии СССР В.А.Люлько); «Разработанная Федоровским классификация минералов по энергетическим признакам может быть приравнена в минералогии к таблице Менделеева в химии» (вице-президент Академии наук СССР А.Л.Яншин); «Одно только перечисление сделанного Федоровским в организации советской минералогической и геологической науки занимает немало страниц (министр геологии СССР профессор Е.А.Козловский). Это — только о научном наследии Федоровского. А сколько было сказано и написано о революционной работе Николая Михайловича, его необычайно активной, весьма заметной организаторской роли в 1905-1907 годах! Впрочем, и тут исследовано далеко не все.
А ведь есть еще стихи Федоровского. Они тоже звучат в каждый его юбилейный день, тоже живут, занимают свое место.
Да, много известно о жизни и деятельности Николая Михайловича, немало опубликовано. Но до сих пор остаются неизвестными страницы трагической поры его биографии. В предлагаемых читателям документах — все они публикуются впервые — раскрываются некоторые из этих страниц.
Из «жалобы», написанной в первой половине 1946 года и адресованной Верховному суду СССР:
«26.IV.39 г. я был осужден Военной Коллегией Верхсуда СССР по ст.58, п.6, 7, 8, 11 на 15 лет исправительно-трудовых лагерей, считая срок с 25.Х.37... Теперь я отбыл большую половину срока, и Верховный суд может убедиться, что я являюсь случайной жертвой обстоятельств. За долгие годы заключения я не только не имел взысканий, но честно и добросовестно работал и получал благодарность за свою работу в лагере. А последние три года (1942-1945) я активно работал на оборону нашей Родины в Особом Конструкторском бюро IV-го спецотдела НКВД СССР в г.Москве, где имел хорошие отзывы о работе и получил крупную денежную награду в феврале 1945 г. Н.М.Федоровский».
Читая сегодня этот документ (как и все другие, публикуемые ниже), мы должны учитывать, когда и в каких условиях он родился. Федоровский считает себя «случайной жертвой обстоятельств», доказывает свою преданность советскому строю также и тем, что в условиях лагеря вел себя честно и дисциплинированно, активно работал и даже был отмечен за это. Сам тон документа и даже его официальное название — «Жалоба» — говорят о том, что человек был сломлен, верил в случайность обстоятельств, жертвой которых пал. Теперь часто приходится читать о том, что люди, подобные Федоровскому, понимали всю трагическую глубину происходящего тогда. Это большое упрощение, либо незнание обстановки. Большинство попавших под жернова сталинских репрессий, сталинского террора считали себя случайными жертвами, не допускали мысли о закономерности своей трагической судьбы. Несмотря на большой жизненный и политический опыт, высокую образованность разделял это заблуждение и Федоровский.
Из «Автобиографии», составленной по возвращении в Москву из Норильска:
«В 1937 году, в то время, когда я исполнял обязанности директора ВИМСа, я был арестован и направлен в город Воркуту, где вел научную работу. В 1941 году был переведен в Москву и работал в Институте удобрений при АН СССР. В 1942 году меня снова отправили в Воркуту, оттуда в 1945 году меня перевели в г.Норильск, где мне дали возможность работать по специальности — читать лекции в горно-геологическом техникуме при Норильском комбинате. В 1954 году, в марте месяце, я был реабилитирован и в настоящее время нахожусь в Москве».
Когда составлялась эта автобиография, Федоровский был парализован, не мог говорить, и писала его дочь, Елена Николаевна Федоровская. Он лишь кивками мог выразить свое согласие с написанным. Поэтому вкрались неточности. Федоровский в момент ареста не исполнял обязанности, а уже 14 лет работал директором института. Ни Воркута, ни Норильск не были в 1937 и в 1945 году городами. Норильский техникум назывался горно-металлургическим.
Еще одни документ (я получил его от сына Николая Михайловича, Юрия Николаевича Федоровского, в Москве). Привожу его целиком.
«Заместителю Наркома Внутренних дел СССР Завенягину Абраму Павловичу от з/к Федоровского Николая Михайловича, б. профессора и члена-корреспондента Академии наук СССР.
ЗАЯВЛЕНИЕ.
12.Х.45 я был передан в ГУЛАГ из IV-го спецотдела НКВД СССР, где я проработал с 1942 по 1945 г., т.е. три года. С этого момента до настоящего времени, т.е. почти три месяца, я нахожусь в этапных поездках в тяжелейших условиях — наравне с каторжниками, бандитами, рецидивистами. Так как Норильлаг, куда я направлен, меня не принимал, то я проехал Красноярск—Иркутск и обратно до Новосибирска, валяясь на голых нарах, на голодном пайке. Между тем мне уже 60 лет, и я, истощив последние силы, в отчаянии обращаюсь к Вам с просьбой:
1) — прекратить мои мучения, заменив этапирование спецконвоем;
2) — не посылать меня в северные лагеря, т.к. при моем здоровье это равносильно смертному приговору. Так, за три года пребывания в Воркуте, где я был съактирован как инвалид, и только возвращение в Москву возвратило мне здоровье;
3) — прошу вернуть меня в IV спецотдел, где у меня оказались прерванными две работы: первая — искусственное получение алмазов, чем я интересовался с 1929 года, но только в последнее время, после открытия строения (атомного) кристаллов алмаза, мне пришла идея о методике его искусственного получения. Подробная записка осталась в IV спецотделе, и работа была принята на совещании у полковника Осипова. Но я не успел доложить о ней руководству, желая сначала кое-что проверить опытами. Но как раз, когда были должны начаться опыты, я был передан в ГУЛАГ. Вторая работа, не доложенная мною руководству, это Основы минералогии, переработанные мною в свободное время на основе новейших данных о строении вещества. Вчерне она закончена — но осталась брошенной лежать в шкафах IY спецотдела мертвым капиталом в сыром виде. Между тем, можно сказать без преувеличения, в законченном виде она составит эпоху в русской науке.
Убедительно прошу Вас вернуть меня на работу в IV-й спецотдел для успешного завершения вышеуказанных работ.
Н.М.Федоровский».
Этот документ, представляющий собой второй или третий экземпляр машинописи, передан мною в Архив Академии наук СССР Н.М.Митряковой 7 апреля 1987 г.
Мы не знаем, дошло ли это заявление до А.П.Завенягнна и, если дошло, как он на него реагировал. Но известно, что в IV-й спецотдел ГУЛАГа Федоровского не вернули, а направили в Норильск.
Размеры газетной публикации не позволяют привести здесь все имеющиеся у меня документы, написанные Федоровским в Норильске. Останавливаюсь на письмах Сталину.
Председателю Совета Министров СССР
Сталину Иосифу Виссарионовичу.
От Федоровского Николая Михайловича,
доктора геолого-минералогических наук,
профессора и члена-корреспондента Академии
наук СССР.
В последние годы мною дан целый ряд научно-промышленных предложений, имеющих большое экономическое и оборонное значение. К сожалению, по не вполне еще понятным причинам эти предложения постигла довольно странная судьба. Так, например, еще 10 лет назад мною было внесено предложение об организации производства «минеральной шерсти» синтезом минерала волластонита. Идея по тому времени совершенно новая, представляющая гораздо больший интерес, чем, скажем, столь рекламируемое нашими журналами достижение последних лет — «стеклянные ткани».
Предложение не было реализовано и пропало, а в 1943 г. мы читаем в американских журналах о постройке в США ряда крупных заводов по производству «минеральной шерсти» из волластонита.
Аналогично получилось с моим предложением (1936-1937 гг.) по получению алюминия из обычных простых глин путем сплавления их с известняком. С 1937 г. работа приостановлена и заброшена, а в 1945 г. я читаю в американском журнале, что добыча известняка в США увеличилась на много миллионов тонн вследствие применения его в новом способе получения алюминия из глины.
Крайне обидно видеть, как плоды моей научной работы и изобретательской мысли достаются другим странам и выношенные, выпестованные годами творческие идеи и сама работа идут на свалку.
Должен вам сообщить, что я был в 1923-1937 гг. — 14 лет — директором Института минерального сырья (ВИМС), созданного по моей инициативе для борьбы за независимость нашей Родины от капиталистических стран в области минерального сырья. Оценка проделанной ВИМСом под моим руководством работы дана в приказе НКТП (Наркома тяжелой промышленности. – Ред.) от 15.III.1935 г., в котором сказано: «В течение 10 лет ВИМС проделал огромную работу по освобождению СССР от иностранной зависимости» (см. журнал «Минеральное сырье», № 3, 1935 г.). Действительно, работами коллектива ВИМСа, поставленными по моей инициативе и с непосредственным участием, удалось дать нашей стране сотни миллионов экономии в валюте (см. статью «Фронт работы Института прикладной минералогии»).
Так, например, наша Родина не имела ванадия, этого важного оборонного металла для автотанковой и пушечной промышленности. Мне с моими сотрудниками не только удалось в течение двух лет открыть мощные залежи ванадиевых руд (титаномагнетиты) на Урале, но и проработать в ВИМСе всю технологию вплоть до примустановок. Теперь наша Родина имеет свой ванадий.
Зная, что прозрачный флюорит дает возможность конструировать, приборы для снимков в темноте и тумане, я ряд лет упорно проводил поиск этого минерала, которого мало во всем мире. Наконец, удалось (34-36 гг.) найти в горах Таджикистана невиданную в мире пещеру с флюоритом, откуда 2,5 тонны этого чудесного камня было привезено для оптических заводов страны. Причем цена его по весу превышает цену золота. Теперь прозрачного флюорита у нас больше, чем в любом капиталистическом государстве.
В 1933 г. В.В.Куйбышев предлагает мне лично найти мышьяковые руды, необходимые для оборонных целей. Я принимаю вызов и этим же летом вместе с проф. А.А.Творчеридзе ставлю поиски в Грузии. В результате этого найдено крупное месторождение мышьяка, и страна получила мышьяковое сырье. И так далее.
Все эти случаи и примеры позволяют мне заявить, что я вправе рассчитывать на большее внимание к моим заявлениям, предложениям и работам. Однако, даже готовая работа «Минералогические провинции СССР», очень важная для горно-разведочного геологического дела, заморожена в наборе и не увидела света. Пропал и подготовленный справочник по определению 1500 минералов (два года работы).
Но если пренебрежение к этим творческим работам можно объяснить моим арестом 25.Х.1937 г., то трудно объяснить пренебрежение к предложению сенью 1945 г. о поисках урановых руд в хорошо мне известных областях Средней Азии.
К тому же мой арест и осуждение произошли по клевете и оговору врагов народа, о чем я подробно писал в жалобах на имя Предверхсуда Голикова. Но, очевидно, вопрос пересмотра дела очень сложен и делается крайне неохотно. Что же мне делать, если энтузиазм к научно-промышленным работам у меня не погас и голова моя пол на новыми интересными проблемами, которые я не в силах продвинуть в жизнь в условиях заключения? Правда, я честно и добросовестно работаю в лагере и в лаборатории IV-го спецотдела МВД, имею благодарности и крупную денежную награду за работу в IV спецотделе МВД в феврале 1945 г. Но использование меня с моей специальностью, с тридцатилетним стажем, широкими новыми идеями в условиях заключения — это все равно, что микроскопом забивать гвозди.
В частности, я хотел бы включиться в проблему урана. Я хорошо знаю Среднюю Азию и урановые руды. У меня есть ряд соображений, каким образом поставить работы по открытию крупных запасов урановых руд. Есть и еще ряд наполовину законченных разработкой интересных тем, но я не буду загромождать свое заявление. Я оторван от любимой работы и бессилен реализовать свои творческие идеи. Помогите мне!
Н.М.Федоровский.
«...» июля.
Приведенный документ передан мне М.А.Крюковой. Он представляет собой машинописную копию. Написано заявление, полагаю, в 1946 году. Об этом свидетельствует хотя бы подчеркнутый интерес к проблеме урана, которая, как известно, трагически обострилась с осени 1945 г. В публикации полностью сохранен текст и орфография, исправлены лишь явные опечатки машинописи. Пунктуация приведена в соответствии с нынешними правилами.
Привлекает достоинство, с которым обращается Федоровский к высшему лицу в государстве, нет и следов обычного раболепства, с которым писали Сталину. Николай Михайлович, надо думать, понимал, как мало надежды, что письмо достигнет адресата. К тому времени он уж достаточно убедился в том, как везде и всюду правит произвол. Какая гарантия была, что письмо на имя Сталина выпустят из Норильска? Ну, допустим, что Федоровский нашел какую-то возможность переправить его в Москву с оказией, минуя официальные каналы. Но и из Москвы непросто было доставить письмо генералиссимусу.
Не тешил он себя иллюзиями и на счет того, что Сталин отзовется на его крик души, ежели, паче чаяния, письмо окажется у него в руках и он соизволит его прочесть. Едва ли оставалась к тому времени у Федоровского вера в то, что «отец народов» не знает, что за люди гниют в лагерях, сколько похоронено там идей и талантов, жизненно важных для Родины. И тем не менее Николай Михайлович, как и многие, многие в его положении, кто еще сохранил силу духа, пытался сделать все возможное и даже невозможное, чтобы выкарабкаться из бездны, в которой барахтался вот уже восемь лет.
Он не принадлежал, конечно, к тем совершенно редким людям, которые далеко не на все могли пойти ради освобождения. Он не отказался бы разрабатывать атомную бомбу (образ такого ученого вывел Василий Гроссман в романе «Жизнь и судьба»). Он хватается за возможность «выплыть» на урановых рудах.
И содержание, и стиль письма показывают также, что Федоровский не страдал излишней скромностью. Он не стесняется подчеркивать личные заслуги. Но и должен сказать: из множества подобных ходатайств, которые приходилось мне видеть в Норильске в те достопамятные годы, вытекало: таков был общепринятый обычай. Принцип «с волками жить — по-волчьи выть» определял поведение большинства людей в то время. Скромность «не котировалась».
Вот еще одно обращение Федоровского к «вождю и другу» трудящихся.
Председателю Совета Министров СССР
Генералиссимусу СТАЛИНУ Иосифу Виссарионовичу.
От Федоровского Николая Михайловича, доктора геолого-минералогических наук, б. профессора и члена-корреспондента Академии наук СССР, 1886 г. рожд.
ЖАЛОБА
Приношу жалобу на действие Предверхсуда Полякова и Верхпрокурора СССР Горшенина, необоснованно отказавших исправить ошибку Военной Коллегии, осудившей меня (26.IV.39 г.) без экспертизы и справок с места работы по лживым показаниям разоблаченных впоследствии врагов народа.
Я указываю в жалобах документы и лиц, неопровержимо могущих установить мою непричастность к возведенным на меня преступлениям. Военная Коллегия Верхсуда не принимает к рассмотрению мои жалобы без представления документов и отзывов. Но получить документы и отзывы лицу осужденному, да еще находящемуся за тысячи километров от Москвы, абсолютно невозможно. Это значит до самой смерти не иметь возможности опровергнуть ложь и клевету.
Я прошу Вас дать указание Предверхсуда затребовать мое дело и проверить, ознакомившись с документами и запросив указанных лиц.
Федоровский Николай Михайлович.
Норильск, 2-е лаготделение.
25.VI.47 г.
Документ скреплен собственноручной подписью Николая Михайловича. Это первый экземпляр машинописи. Неизвестно, был ли он отправлен адресату. Возможно, был отпечатан и отправлен еще один экземпляр. Автору публикации документ представлен М.А.Крюковой, у которой он хранился до середины шестидесятых годов. Об этой женщине я когда-нибудь расскажу, она многим рисковала, пытаясь помочь Федоровскому.
...Да, Николай Михайлович - поэт. Ему свойственно образное мышление: «микроскопом забивали гвозди». Что было Сталину и его клевретам до человеческих, нравственных и экономических потерь?!
1950-1952 годы были самыми тяжелыми в жизни Федоровского в Норильске. Никто тогда не знал, не мог предвидеть, что близится конец страданиям таких людей, как он. Часы истории отбивали свои удары, но ни один человек не в состоянии был познать, куда идет время. И как на войне в самый канун победы случаются особенно тяжелые схватки и жертвы, так и в последние годы царствования Сталина меч опричнины обрушивался на невинных с непостижимой яростью. Федоровскому, как и многим перед самым финишем их тернистого пути, предстояло еще одно великое испытание: почти три года лагеря в лагере, самых ужасных каторжных работ и унижений.
Едва ли когда-нибудь обнаружатся какие-либо документальные свидетельства о пребывании Федоровского в горлалаге. Дневников там никто не вел, мало кто, выйдя оттуда, дожил до тех дней, когда делиться воспоминаниями стало более или менее безопасно.
Мне, часто бывавшему в те годы на руднике «Медвежий ручей», ведшему там взрывные работы оксиликвитом, приходилось каждый раз видеть колонны тех каторжан, встречать их в пути на смену или со смены, а также в карьерах. Жуткая была картина: конвоиры с винтовками наперевес, овчарки; под вой пурги и в снежной круговерти едва передвигали ноги несчастные в бушлатах и бурках «ЧТЗ»; поверх шапок — шарфы, полотенца, просто тряпье.. Вот среди этих людей и находился Федоровский.
Сергей Норильский
P.S. 19 апреля 1989 года постановлением Совета Министров РСФСР присвоено имя Н.М.Федоровского Всесоюзному институту минерального сырья (ВИМС) в Москве.
Видный советский ученый, основатель прикладной минералогии, большевик с тринадцатилетним дореволюционным стажем, Николай Михайлович Федоровский в 1923 году преобразовал национализированный после революции частный петрографический институт «Литогео», принадлежавший до национализации В.В.Аршинову, в институт прикладной минералогии. Он был руководителем научно-исследовательских и промышленных работ, в итоге которых Советская страна получила экономическую независимость от иностранного капитала в разведке, добыче и переработке минерального сырья для промышленности и сельского хозяйства.
В 1935 году институту было присвоено его нынешнее название — ВИМС. В дни празднования 90-летия Н.М.Федоровского (декабрь 1976 г.) на здании была открыта мемориальная доска с барельефом Николая Михайловича.
Норильчанам дорога память об этом человеке, проведшем здесь восемь лет в заключении по необоснованным обвинениям. Думаю, что присвоение имени Федоровского всесоюзному институту ускорит в Норильске установление мемориальной доски на здании завода-втуза.
С.Н.
Иосиф Сталин: «Нет ничего хуже, чем
либеральничать»
(Страницы очерка В.Вантробы «Тундра и
культ Сталина»)
На XVI съезде ВКП(б), после того как было покончено с тремя внутрипартийными оппозициями (Зиновьева, Троцкого, Бухарине), впервые зазвучали слова: «Да здравствует товарищ Сталин!». Этим славословием официально (с трибуны съезда) было провозглашено начало эры культа личности, что чуждо большевизму и не вписывается в его предшествующую историю (1903-1930 гг.).
С этого момента на любых собраниях в СССР любой оратор, какую бы он речь ни произносил, неизменно заканчивал ее словами: «И да здравствует товарищ Сталин». Впоследствии славословие культа приняло крайнюю форму («Сталин — корифей наук», «Сталин — светоч коммунизма» и т.д.).
Повсеместно в стране общественные места украшались портретами и скульптурами Сталина. Бюст его стоял даже в вестибюле Ленинградского Эрмитажа, что вызвало недоумение у знатока древней культуры Лиона Фейхтвангера.
Посвященные Сталину произведения искусств грешили против исторической правды. Чего, например, стоит скульптурная композиция «За власть Советов». В ней даже не нашлось места для фигуры Ленина: все подчинено прославлению Сталина, его «величия»... Мне довелось видеть эту ком позицию в Батуми 20 ноября 1968 г. В небольшом здании музея я насчитал тогда 49 экспонатов-изображений, из которых 24 прославляли Сталина как тифлисского революционера 1900-1901 гг. и генералиссимуса 1945 года.
Культ Сталина уникален не только по славословию, числу портретов и скульптур, а также посвященных ему произведений художественной литературы и музыкального искусства. Культ Сталина не превзойден и по количеству собранных со всего света подарков, от которых ломились стены музея в Москве. Этот культ побил все рекорды по числу писем, когда-либо написанных в адрес одного и того же человека по поводу восстановления в партии, освобождения из заключения, помилования. Наконец, культ Сталина совершенно уникален по количеству принесенных в жертву братьев — по классу, по партии, по оружию.
Здесь можно говорить не только о жертвах физических (умерщвленных и умерших в репрессиях), но и о жертвах нравственных, к числу которых относятся «двадцатипятитысячники». Мобилизованные 25 тысяч боевых коммунистов, подобно питерцу Давыдову из «Поднятой целины» Шолохова, горели желанием выполнить срочную директиву Сталина о сплошной коллективизации и ликвидации кулачестве как класса.
На словах Сталин ратовал за кооперативный план Ленина, за чуткое отношение к крестьянам-середникам. На словах он выступал против волюнтаристских попыток «идти наперекор экономическим законам», на чем настаивали троцкисты. На деле он нацеливал «двадцатипятитысячников» на экстремистские действия.
Осенью 1929 г., выступая на пленуме Свердловского губкома (обкома) партии, Сталин говорил: «Мужик уважает силу. И нет ничего хуже, чем либеральничать с ним». А в январе 1930 г. была опубликована статья «Головокружение от успехов», в которой весь экстремизм, включая сеть спецкомендатур в Нарыме, Туруханске, Игарке и в десятках других отдаленных мест страны, — все это, строго соответствующее подлинным замыслам Сталина, теперь сваливалось на голову «двадцатипятитысячников» и объяснялось их горячностью (!) и легкомыслием (!) в политике.
(Нечто подобное испытали китайские хунвэйбины и цзао-фаны 60-х годов, поначалу спровоцированные Мао Цзедуном на шельмование ценностей мировой культуры).
Культ Сталина нанес колоссальный ущерб общественным отношениям. В художественную литературу и в киноискусство с трудом, но все же проникали произведения, по которым будущие историки и психологи, отдаленные от политических страстей, смогут исследовать необратимые изменения в нашей исторической психологии, вызванные множеством негативов, — таких, например, как вспышке спровоцированного бериевцами массового кровавого антагонизма между «мастями» уголовно-бандитских элементов в Сибири и на Дальнем Севере (1947-1953 гг.); гаранинщина на Колыме (1938-939 гг.); трагическая судьба всех членов семьи Председателя Совнаркома Украины товарища Любченко (Киев, 1938 г.); одиозное дело жен (1939 г.) и т.д., и т.п.
В той же связи вспомним еще один факт: первый заместитель Генерального прокурора CCCР (фамилию не припомню) в 40-х и 50-х годах отбывал 20-летнее наказание в спецлагере за «истребление партийно-советских кадров» (точная формулировка судебного решения). А его высокий и непосредственный руководитель Вышинский, спустя двадцать лет, спокойно (с партбилетом и в должности постоянного представителя СССР в Организации Объединенных Наций) умер в Нью-Йорке. Спрашивается, как отнеслись к этому современники Вышинского? Дрогнул хоть один мускул, народился какой-либо нюанс в их социальной психике?!
Теперь вспомним, как Сталин относился к чаяниям и заботам простых людей — к братьям по классу в суровые годы карточной системы (1928-1934 гг.). Не хватало продуктов питания и товаров широкого потребления — хлеба, масла, сахара, носков, швейных ниток и т.д. Такие нехватки побуждали отдельных нестойких людей, отнюдь не рецидивистов, к мелким (и даже ничтожным по своим размерам) кражам. Спору нет, и малое воровство надо пресекать. Но как?
7 августа 1932 г. был издан широко известный в народе — под названием «от седьмого восьмого» — закон о строгом наказании за расхищение общественной собственности. Сталину хорошо было известно, что на практике этот закон применялся с перегибами: кампанейски, утрированно, вычурно. Например, если судили за хищение 10 катушек швейных ниток, то в приговоре указывалось не число похищенных катушек, а количество намотанных на них метров ниток. Цифры получались более «внушительными». И в психологическом самообмане судьи выносили строгие приговоры (обычно 5-8 или 10 лет заключения в исправительно-трудовом лагере).
Закон от «седьмого восьмого» еще применялся на полную силу, когда в 1940 г., по инициативе И.В.Сталина и в связи с переходом страны на новый режим рабочего времени, был издан Указ об уголовном наказании за прогулы. Достаточно было без уважительной причины не выйти на работу, или опоздать на двадцать одну минуту, чтобы рабочий, служащий был осужден к году принудительных работ или даже к лишению свободы.
В период войны 1941-1945 гг. этот закон ужесточался, и наказание за прогулы было увеличено до 8 лет лишения свободы. Я вспоминаю громадные этапы указников-прогульщиков (главным образом женской молодежи 18-25 лет), которые прибывали в Норильск в 1941-1944 гг. Правда, многие из осужденных девушек в связи с амнистией 1944 г. (75-летие Н.К.Крупской) были освобождены. Однако Указ о прогульщиках в облегченном наказании действовал в стране вплоть до смерти Сталина.
И если действие этого Указа в годы Великой Отечественной войны диктовалось велением времени и как-то могло быть оправдано, то в послевоенные годы (и особенно в предвоенные) жестокость карательной политики Сталина использовалась лишь как инструмент высокоорганизованного насилия, роли которого в истории он придавал огромное значение. Ничем, кроме воспитания страха, не объяснить печально знаменитый Указ от 26 июня 1947 г., согласно которому максимальный срок лишения свободы увеличивался с 10 до 25 лет. Правда, такую меру Сталин преподносил как благодеяние вместо смертной казни, но отлично понимал, что «сверхгуманность» этой версии не выдержит испытания временем.
Все это — перипетии карательной политики Сталина по отношению к своему народу. Теперь вспомним, как Сталин относился к ближайшему окружению, к тем, кто искренне верил его ответным словам на поток юбилейных приветствий 1929 года: «Отдам всю свою кровь, капля за каплей, за дело рабочего класса». В действительности Сталин не отдавал, а, напротив, брал кровь, каплю за каплей, даже у своих соратников, Очень точные слова нашел Федор Раскольников: «Сталин оболгал живых, обокрал мертвых».
В нашем распоряжении находится еще один кричащий документ, автобиографическая справка, написанная Валентином Михайловичем Вантробой. Если ее пересказать…
Родился в 1910 году. С четырнадцати лет — в комсомоле (на фабрике, потом в райкоме на Петроградской стороне). В 1929 году — кандидат, в 1930-м — член партии. Участвовал в коллективизации, безоглядно, не допуская и грамма сомнений в праведности своих действий… Вернулся с чувством выполненного долга.
Инициатор организации первой в Ленинграде фабрики-втуза, с 20-летнего возраста преподавал в ФЗУ и техникуме, в 23 опубликовал первую книгу (специальную, по коттон-машинам). Соавтором был иностранец, Эмиль Раш, инженер, член ВКП(б)...
Вот и все. А ведь доверяли — мало кому так доверяли: даже выдвинули на «секретно-мобилизационную работу» (первый отдел). Валентин Михайлович уже ходил по семи кругам ада, а в Ленинграде... продолжали выходить его труды по технике и технологии трикотажного дела (!).
На оду было написано, видимо, другое дело: горно-добывающее... Во всяком случае, оно заняло два десятилетия. А когда пришло время свободы, список реабилитаций выглядел так: а) по перводекабрьскому выстрелу 1934 г. — Постановление Президиума Ленинградского горсуда (1956); б) по Нарымской политссылке 1936 г. — Постановление Судебного состава Военной Коллегии Верховного суда СССР (1957); в) по делу «повторников» в Кокандской высылке 1950 г. — Решение Комиссии Прокуратуры СССР, КГБ и МВД СССР (1955).
В октябре 1957 г. Ленинградский обком восстановил партстаж В.М.Вантробы без перерыва.
Он проработал на Крайнем Севере 18 лет; в Норильске — 8 (до 1947-го). Кроме никелевой промышленности, изучил вольфрамовую и золотодобывающую (Индигирка, Оймякон, Колыма, Чукотка). В Ленинград вернулся из Северо-Енисейска только в 1968-м, уже пенсионером. Еще в Сибири начал писать на новые для себя темы. Эту работу определял так: «самостоятельные исследования теоретического и прикладного характера».
Среди рукописей (их десятки) есть и экономические, и социологические, и политические; автора интересуют общественная психология, нормы права и морали, принципы классификации рабочих профессий, аспекты идеологии, методы технического нормирования, марксистская теория быта... Он раздумывает над оптимальными структурами в партийном строительстве, принципами методологии определения эффективности производства, понятиями теории воспитания, фактами норильской истории... Вот в каком ряду очерк, с фрагментом которого вы познакомились. Автор придерживается версии, несколько устаревшей: извращениями в нашей истории мы прежде всего обязаны личным качествам Сталина. Ничего удивительного, ибо очерк написан к 100-летию бывшего вождя, даже — «посвящен юбилею И.В.Сталина (1879-1979)».
Сегодняшние данные раскрывают более глубокие истоки сталинизма нежели «субъективный фактор». Мы имеем возможность познакомиться с мнениями и выводами Ю.Буртина и О.Лациса, А.Ципко и И.Бестужева-Лады, О.Волобуева и Н.Маслова, Л.Пияшевой и других ученых (перечисляю авторов сборника «Суровая драма народа» о природе сталинизма). Так вот, В.Вантроба, человек изломанной судьбы, но выстоявший и выпрямившийся, эрудит и мыслитель, доверил бумаге свои мысли и знания гораздо раньше, чем Д.Волкогонов или Р.Медведев... Даже «Правда» еще пять лет назад писала, что периода сталинизма в нашей стране не было, это, мол, выдумки...
Но еще более чем отметить заслуги автора, нам важно было представить именно сегодня его труд, портрет палача, нарисованный рукой жертвы. На фоне криков «сколько можно!» и заклинаний Н.Андреевой «с партийно-классовых позиций... оценивать... историческую роль... Сталина» две биографии — Н.М.Федоровского, члена партии с 1903 года, и В.М.Вантробы, члена партии с 1930 года, — легко перевешивают, свидетельствуя на суде истории: вина Сталина непростительна, а история его восхождения и узурпации власти — урок на все времена.
А.Львов
«Заполярная правда», 21.12.89