Спортивный клуб
Братья Старостины олицетворяли собой успехи и необычайную популярность «Спартака», которые столь болезненно воспринимались почетным председателем «Динамо» Берия. А Лаврентий Павлович не любил, когда кто-нибудь своим существованием на свободе напоминал ему о футбольных неудачах опекаемого общества.
В 1942 году Николай, Александр, Андрей и Петр были арестованы.
Так родилось «дело» братьев Старостиных
Вспоминает Николай Старостин, старший из четырех братьев, популярнейших советских футболистов 20-30-х годов.
...Не разрешив взять с собой никаких вещей, меня вывели на родную Спиридоновку.
Ровно через десять минут я оказался в «приемном отделении» внутренней тюрьмы Лубянки. Еще часа через два дверь открылась, и молодой охранник с напускной свирепостью на лице сказал: «Старостин Андрей — выходи!» — Я удивленно на него посмотрел и ответил: «Старостин, но не Андрей».
Парень растерялся. Видимо, с его стороны это был явный прокол — до поры до времени мне не полагалось знать о судьбе братьев.
Я понял, что Андрей где-то рядом.
Его и Петра арестовали в ту же ночь, что и меня — с 20 на 21 марта 1942 года. Чуть позже взяли мужей наших сестер Веры и Клавдии — известных футболистов Петра Попова и Павла Тикстона и близких друзей нашей семьи, тоже игроков московского «Спартака» — Евгения Архангельского и Станислава Леуту. А вскоре один из конвоиров, нарушая все инструкции, шепнул мне: «Александра привезли». Брат был в действующей армии, и, видимо, на его доставку и прочие формальности ушло какое-то время.
У этого мифического дела была своя вполне
реальная предыстория. Генеральный
секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев
считал, что «Спартак», который создавался
по его инициативе и при его поддержке, в
союзе с «Динамо» поможет комсомолу
выиграть борьбу у профсоюзов за
руководство спортом. Но судьбе было угодно
в первые же годы знакомства столкнуть
ведомственные интересы предполагаемых
союзников, превратив их в вечных
конкурентов.
Соперничество началось в 1936 году. И не на стадионе, а на Красной площади. Председатель правительственной комиссии по проведению Всесоюзного дня физкультурника предложил включить в программу праздника новинку: футбол у кремлевских стен. Всенародно любимая игра впервые предстанет перед взором Сталина. Историческая миссия выпала «Спартаку».
Стоя на трибуне Мавзолея рядом со Сталиным, Косарев незаметно сжимал в правой руке белый носовой платок. На тот случай, если игра вдруг придется не по вкусу «лучшему другу физкультурников». По отмашке надлежало немедленно все прекратить. Бегая по «полю», его заменил огромный ковер площадью 9 тысяч квадратных метров, я непрерывно бросал взгляд на Мавзолей и чем дольше не было взмаха руки, тем отчетливее становилось: футбол нравился. Вместо оговоренных 30 минут матч продолжался почти целый тайм.
Тринадцатилетний путь «Динамо» к высочайшему признанию «Спартак» преодолел за 43 минуты.
Новый 1937 год — новый взлет популярности. Теперь уже всенародной. Победное турне знаменитых басков по Советскому Союзу удалось остановить только «Спартаку». А вскоре еще один мгновенный, но болезненный укол. Первое в истории Страны Советов награждение физкультурников правительственными наградами. Общество «Динамо» получает орден Ленина. А ваш покорный слуга принимает из рук Калинина сразу две высшие награды — «Спартаку» и себе.
...Надо сказать, что Берия посещал практически каждый интересный матч. Вся незадача состояла в том, что на 1938 и 1939 годы выпали наибольшие успехи «Спартака».
Пожалуй, особо самолюбие Лаврентия Павловича было задето в 1939 году. В полуфинале розыгрыша Кубка СССР «Спартак» встречался с тбилисским «Динамо» и победил. После этого благополучно выигрываем финал у ленинградской «Зари». «Спартак» получает Кубок, устраивает банкет, празднует победу...
Через месяц меня неожиданно вызывают в ЦК к заведующему отделом агитации и пропаганды Александрову.
— Товарищ Старостин, принято решение переиграть полуфинальный матч с тбилисцами. Надеюсь, вы поддержите это решение.
— Это невозможно. Переигрывать полуфинал после финала — случай в мировой практике небывалый.
— Не вам решать, что возможно, а что нет. Вас вызвали не для дискуссии, а для того, чтобы передать мнение товарища Жданова. Вы свободны.
На следующий день звонок первого секретаря Московского городского комитета партии Щербакова.
— Николай Петрович! Игру придется переиграть. Есть указание, которое не может быть не выполнено. Готовьте команду.
...Во втором тайме беспрецедентной переигровки нападающий «Спартака» Георгий Глазков забивает гол. Счет становится 3:0. Перевожу взгляд с табло на правительственную ложу. Берия встает, со злостью швыряет стул в угол и уезжает со стадиона.
К чувству восстановленной справедливости примешивается тревога.
Тогда я не мог понять, откуда она появилась и что означала. А происходила простая в сущности вещь: гонимые мной последние годы смутные предчувствия начали обретать свою плоть. Дьявол в обличье Берии включил часы моей судьбы. Время пошло...
По своей наивности я еще не догадывался, что даже светские воскресные встречи на Патриарших прудах в предписанном ходе вещей ничего уже изменить не могли.
...Зимой на Патриарших был один из лучших в Москве катков, где проводились матчи на первенство города по хоккею с мячом. Берия, живший в особняке неподалеку, нет-нет да и приходил на наши хоккейные игры в сопровождении охраны и многочисленной свиты. Прошло 50 лет, но я хорошо помню его первый визит. Я подъехал к нему. Разговаривали только на спортивные темы. Кто как играет, что нового в команде. Потом он сказал: «Идите, Николай, играйте. Вы все объяснили, мы посмотрим без вас, спасибо за информацию». В тот раз он представил меня своей свите: «Это тот самый Старостин, который однажды убежал от меня в Тифлисе».
Ни я, ни его окружение не знали, как реагировать на услышанное, но сам Берия был явно доволен произведенным эффектом. Он напомнил мне о давно забытом всеми матче. В начале двадцатых годов сборная Москвы играла в Тбилиси. В рядах наших противников играл грузный, не очень техничный, грубоватый левый полузащитник. Это был Берия. Как правый крайний нападения, я постоянно сталкивался с ним в единоборствах. Правда, при моей тогдашней скорости не составляло большого труда его обыграть. А во втором тайме я действительно убежал от него и забил гол.
Почему у Берии остался в памяти тот матч? Может быть, потому что я стал потом известным футболистом и он считал для себя лестным, что играл против меня. А может, потому что это был тот редкий случай в его жизни, когда он, как все, играл по правилам. Потом многие годы играл только в одни чужие ворота. Не знаю, но даже, если я бы помнил тот матч, при всем желании не смог бы узнать в этом ожиревшем человеке в пенсне своего опекуна. Берия, словно прочитав мои мысли, сказал: «Видите, Николай, какая любопытная штука жизнь. Вы еще в форме, а я больше не гожусь для спортивных подвигов». И, посмотрев мне прямо в глаза, добавил: «Правда, сейчас вы едва ли сможете от меня далеко убежать». И все вокруг рассмеялись.
Я вспомнил это в первую ночь своего пребывания во внутренней тюрьме Лубянки. А вспомнив, вдруг удивился: почему меня не арестовали гораздо раньше? Размышляя о своем затянувшемся пребывании на свободе, я и не предполагал, на краю какой пропасти находился.
Потом в своем «деле» я читал сфабрикованные показания о том, что оказывается для террора против руководителей партии и правительства среди спортсменов была организована боевая группа во главе с Николаем Старостиным...
Однако случилось непредвиденное: Молотов не подписал ордер на наш арест.
Воистину не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Моя дочь Евгения училась в то время в 175-й школе Свердловского района. Там же, только в классе на год старше, училась Светлана Сталина, и на год младше — Светлана Молотова. Дочь Сталина держалась довольно обособленно, дочь же Молотова была общительной, и они с Евгенией даже дружили. Об этом хорошо знала жена Молотова Жемчужная, бывшая тогда секретарем Замоскворецкого райкома партии и каждый день приезжавшая в школу за дочерью после уроков.
Может быть, зная это, и дрогнула рука Молотова, когда на зеленое сукно его стола лег ордер на арест с фамилией Старостин.
Редчайший случай: Берии не удалось осуществить задуманное. У меня есть основания полагать, что если бы он смог «взять» нас в 1939 году, с братьями Старостиными все было бы решено одним ударом. И сегодня некому было бы мучить читателя своими воспоминаниями.
...1942-й — не 1939-й. Было не до футбола. И, честно говоря, я начал думать, что опасность миновала.
Но Берия про нас не забыл. То, что в минуту нахлынувшей сентиментальности не сделал председатель Совнаркома Молотов в 1939-м, в 1942-м в здравом уме и ясной памяти сделал секретарь ЦК Маленков.
...Я не разбирался в хитростях сталинской юриспруденции. Мне еще надлежало освоить законы того мира, в котором предстояло прожить ближайшие 12 лет. Но даже мне, дилетанту, было заметно, как мучилось с нами следствие. Начав с терроризма, оно скатилось до обвинений в хищении вагона с мануфактурой, который при первой же проверке сразу нашелся, и в конце концов вынуждено было опуститься до явной нелепицы — обвинения в пропаганде нравов буржуазного спорта.
За два года пребывания в одиночке внутренней тюрьмы Лубянки я так и не смог привыкнуть, что любая нелепица в этом ведомстве тянула минимум на десять лет. И все-таки после суда мы не скрывали радости: 10 лет лагерей — по тем временам это был почти оправдательный приговор. Вот маршрут моей десятилетней экскурсии по сталинским местам: Ухта — Хабаровск — Комсомольск-на-Амуре — Ульяновск — Акмолинск — Алма-Ата.
Не хочу делать из себя мученика. Бывало всякое, но в основном я отбывал срок не в самых тяжелых условиях. Тщеславие и ведомственные амбиции генералов, возглавлявших местные «Динамо», оказались сильнее страха перед Берия. В те годы разыгрывалось первенство ГУЛАГа и каждый из них хотел иметь хорошую команду. Меня хоть и негласно, чтобы, не дай бог, не дошло до Москвы, привлекали к работе тренером, футбол спас мне жизнь.
В 1954 году в Алма-Ату позвонил помощник Хрущева Лебедев. Он родился и вырос в Тарасовке, мальчишкой бегал смотреть тренировки «Спартака». И при первой возможности лично занялся пересмотром «дела» Старостиных. Вскоре в Москве мы вновь встретились с братьями. Впервые за 12 лет.
***
Николай Старостин родился в 1902 году. Впервые выйдя на поле в 1918-м, он и теперь, в 1989-м, остается одной из ключевых, действующих фигур нашего футбола. Сейчас в издательстве «Советская Россия» готовится книга его воспоминаний.
Александр Вайнштейн
(Огонек?)
Этот снимок, сделанный в 1933 году, публикуется впервые. Петр, Андрей, Александр и Николай Старостины (слева направо) — выдающиеся мастера советского футбола.