Он мог бы находиться
сегодня среди нас, ведь ему в эти дни исполнилось
бы ровно 90 лет.
Но он не дожил. Вернее — ему не дали. Палачи
оборвали жизнь этого крепкого, полного сил,
мужественного человека в 1938-м. Безжалостно.
Подло. Бессмысленно. А сами, вполне возможно,
здравствуют и поныне. Ведь палачи всегда живут
дольше, чем их жертвы.
Наш рассказ сегодня — о Субботине Александре
Петровиче, первом начальнике строительства и
одновременно директоре завода “Красмаш”
Из автобиографии:
“Родился в 1900 г. 13 мая в г.Усолье Уральской области в семье рабочего-кузнеца солеваренного завода, который умер в 1902 г. Мать для воспитания оставшихся четверых детей добывала средства способом выпечки хлеба и держанием на квартире рабочих-строителей.
В 1908 г. работал мальчиком на котельных работах...
В 1914 г. поступил юнгой в Балтфлот, где был принят в машинную школу и служил во флоте до 1926 г.
В 1917 г. был избран председателем судового комитета, в 1918 г. вместе с флотилией из Петрограда направлен в Волжско-Каспийскую военную флотилию, где пробыл до 1921 г. Был, на Южном и Северном фронтах под командованием тов.Раскольникова, Смирнова и Попова. Был ранен, контужен...
...По постановлению ЦК РКП(б) был командирован в Ленинград на учебу во ВТУЗ...
В 1932 году... назначен начальником строительства и директором Красноярского машиностроительного завода...
За время пребывания в партии прошел все чистки без замечаний...”.
На улице Московской в Красноярске стоит обыкновенный пятиэтажный дом, каких в городе многие сотни. Здесь проживает Игорь Иванович Добровольский — ветеран “Красмаша”, теперь уже пенсионер. С его помощью мы восстанавливаем в памяти годы становления завода, прослеживаем трагическую судьбу его первого директора. А уж тому, как не Игорю Ивановичу, знать Александра Петровича. Ведь он его приемный сын.
— У меня жизнь поначалу не очень-то сложилась, — рассказывает Игорь Иванович. — Моя мать, Лина Христиановна, сошлась с Александром Петровичем еще в Баку, когда он был комиссаром на миноносце. Потом переехали в Батуми. Вскоре Субботина послали на учебу в Ленинград, мать уехала вместе с ним, а я остался в Батуми. Целый год беспризорничал, связался с воровской шайкой, сам “чистил” карманы... Лишь потом, когда отец уже работал в Иркутске, он взялся за меня. “Я, говорит, сам несколько лет беспризорничал, знаю, что это такое. Берись-ка за ум”. И настоял на том, чтобы я поступил в Иркутский политехникум. А после окончания учебы забрал меня в Красноярск, на свой завод. Здесь я работал механиком, был секретарем комсомольской организации промплощадки...
Февраль 1933 года. Лютая сибирская зима, морозы в 46-50 градусов. А на стройку со всех концов страны каждый день прибывают все новые отряды.
Весной дела пошли веселей. Замелькали лопаты в руках рослых, как на подбор, землекопов из бригад Штырева, Андрея Солдатова. Перед ними поставили задачу: за 20 дней вырыть котлован в 4 тысячи кубометров Землекопы уверенно идут в графике, ежедневно выполняют норму на 170-193 процентов.
О многом могут рассказать архивные документы. Вот я держу в руках некоторые из них. Они рассказывают о том, как трудно складывалась судьба Субботина.
“Выписка из протокола N 93 заседания бюро горкома ВКП(б) от 25 февраля 1936 г.
...Объявить Субботину А.П. за демонстративный уход с заседания парткома выговор.
Секретарь горкома ВКП (б) М.Степанов”.
Следующий документ — стенограмма собрания городского партийного актива, состоявшегося 23 августа 1936 года:
...“Субботин. Седова, как говорится, богом сюда занесло, как ссыльного, как инженера-специалиста.
Степанов. Как “инженера”?
Субботин. Да. (Смех). На третий или четвертый день после моего приезда ко мне в кабинет вошел человек” назвался Седовым и стал предлагать свои услуги, как специалист по газогенерации. Он стоит передо мной, я его спрашиваю: “Да ты откуда взялся?” “Я, — говорит, — сын Троцкого”. Надо оказать, я немножко вспотел. “Надо немного подождать”, — говорю.
И так Седов ходил некоторое время около завода, потом его взяли на работу”.
Сергей Седов, младший сын Троцкого, сосланный в Сибирь, — вот она, ключевая фигура, сыгравшая, как мы вскоре убедимся, столь роковую роль в жизни Субботина...
Наконец еще один документ — протокол заседания Партийной Коллегии Партийного Контроля при ЦК ВКП(в) по Красноярскому краю. Заседание состоялось 25 сентября 1936 года. Партколлегия обвинила Субботина в том, что он, “зная Седова, как сына Троцкого, принял его на работу в штат завода... Кроме того, им был принят на работу племянник Зиновьева — Закс и ряд других контрреволюционных элементов”.
В итоге — строгий выговор с занесением в личное дело.
Следует дать некоторые пояснения.
Выговор “за демонстративный уход с заседания парткома” Субботин получил за то, что хотел отстоять некоторых инженеров, толковых специалистов, приносящих пользу заводу. Однако, поскольку они были “классово чуждыми элементами” (кто из дворян, кто бывший белый офицер, кто просто держал себя независимо), партком требовал от директора их увольнения.
О приеме на работу сына Троцкого — Сергея Седова.
В своих многочисленных объяснениях — и устных, и письменных — Субботин пытался правдиво рассказать, как все произошло.
Да, действительно, однажды в его кабинете появился молодой человек, назвался Седовым и предложил свои услуги в качестве специалиста по газогенерации. Пояснил, что работал в НАТИ (научный автотранспортный институт) в качестве доцента, что у него есть труды по данному вопросу.
Надо сказать, что Субботин лишь три-четыре дня как вернулся из командировки в Москву, где получил от своего непосредственного руководителя, начальника Главзолото А.П.Серебровского важное задание — освоить впервые в стране производство газогенераторных двигателей. На прощание Серебровский вручил небольшую книжку “Легкие газогенераторы автотранспортного типа” трех авторов — Н.С.Мезина, С.Л.Седова и Б.М.Черномордика.
Сейчас, увидев книжку на столе, Седов оказал Субботину, что это он и есть, один из авторов.
До этого момента Субботин и понятия не имел, что перед ним стоит сын самого Троцкого. И лишь когда он поинтересовался, каким же ветром доцента НАТИ занесло в Сибирь, посетитель оказал, что он — административно-ссыльный.
— А за что же вас выслали?
—Я — сын Троцкого...
Вот здесь-то, как объяснил Субботин, “он немножко вспотел”.
— Специалисты по газогенераторам мне, конечно, нужны, — сказал Субботин посте минутного замешательства. — Но вас я сейчас взять не могу, пока мне не будет дано разрешение.
Не надо думать, что Субботин был уж таким наивным человеком, чтобы сразу, с бухты-барахты взять на завод сына врага народа № 1”. На следующий же день он отправился к первому секретарю крайкома партии П.Д.Акулинушисину, рассказал ему и про задание, полученное в Москве, и про Седова. Акулинушкин тут же позвонил в управление НКВД и согласовал вопрос о приеме на работу ссыльного Седова. Был издан соответствующий приказ.
Вскоре в Красноярске появился А.П.Серебровский, который оказал: “Конечно, Седов — фигура не совсем удачная, но как специалиста его можно использовать”, и даже поднял перед П.Д.Акулинушкиным вопрос — нельзя ли в Красноярске организовать техническое бюро из всех ссыльных специалистов, которые работали бы под контролем НКВД, а занимались бы газогенераторами, паровыми машинами и прочими механизмами, которые будет осваивать завод.
Из НКВД ответили: бюро создавать нецелесообразно, Седова можно использовать как специалиста. Но не в штате, а по договору.
После этого по заводу был издан другой приказ — об освобождении Седова от занимаемой должности и заключении с ним трудового соглашения.
В “деле” Субботина подшит
личный листок по учету кадров и самого Седова
Сергея Львовича. Из него можно узнать, что
родился он в марте 1904 года в Вене, беспартийный,
окончил Московский механический институт, имеет
научные труды в области газогенераторов,
двигателей и термодинамики. Состоит на учете как
административно-ссыльный. В Красноярск выслан
постановлением Особого совещания НКВД по ст.58 УК
сроком на 5 лет.
Приложено и фото — молодой человек
интеллигентного вида, стрижен наголо, одет в
осеннее пальто, шарф, галстук.
Взгляд спокойный, внимательный. По воспоминаниям
Добровольского, Сергей Седов отличался
общительным характером, был доброжелателен,
азартно играл в заводской футбольной команде.
Известный биограф Троцкого Исаак Дойчер отмечал в своей книге “Пророк в изгнании”, что, в отличие от старшего брата Льва, Сергей Седов сторонился политики, старался ни в какие дела отца не впутываться. Видимо, был неплохим специалистом в своем деле, мог принести стране пользу. Но... Следователей, занимавшихся “делом” Седова-младшего, людей, как правило, не очень образованных, зато с гипертрофированным чутьем на “классовых врагов”, не могли не раздражать такие детали его биографии, как длительное проживание за границей (Австрия, Швейцария, Франция, Испания, Америка), знание французского языка, научные труды. Ну, а такие вещи, как ответ в графе “народность” — “русско-еврейская” или в графе “занятие родителей” — “Политика” (да еще с большой буквы) вызывали просто бешенство. Ишь ты, “Политика”! Все добропорядочные граждане, печатая шаг в сомкнутых колоннах, стараются построить, как учит “Великий вождь и учитель”, социализм в отдельно взятой стране, а эти, из “образованных”, вредят всюду, где только можно, да еще “Политикой” это называют. К стенке их — вот и весь разговор!
Разумеется, и поставили потом Троцкого-младшего, “замаскировавшегося” под фамилией “Седов”, к стенке. Вот только в мотивах обвинения Сергея Седова Исаак Дойчер не совсем точен. В своей книге он пишет, что младший сын Троцкого был обвинен “в подготовке по приказу отца массового отравления заводских рабочих”, за что осужден и расстрелян. Архивные документы, которыми располагаем мы, позволяют считать, что Седову приписывались также и вредительства, и саботаж.
Такой конец неминуемо ждал каждого, кто состоял в любых родственных отношениях с Троцким.
Ясно, что никакие доводы, никакие ссылки Субботина на производственную необходимость при приеме Седова и других специалистов на работу не возымели действия.
Петля, наброшенная на шею директора, начала постепенно стягиваться...
Конечно, работать в таких условиях, руководить огромной стройкой и одновременно готовить цеха к выпуску столь нужной стране продукции было крайне тяжело. Но Субботин, человек, закаленный в житейских бурях, умел, когда надо, проявить характер, противостоять начавшейся травле.
Он — всегда с рабочими, прекрасно знает их нужды и беды, в обращении прост, не чванлив и не гневлив. Вот он на фотографии, хранящейся у Игоря Ивановича, вместе с другими работниками заводоуправления на субботнике, тащит огромные строительные “козлы”. Всех ударников стройки директор знал по имени-отчеству. В день закладки первого корпуса завода после коротенького митинга сел за общий стол, уставленный вином и закусками, ел, пил, пел песни. Рабочие потом часто вспоминали этот день и назвали его “народный пир”...
Любой рабочий запросто мог попросить у своего директора денег взаймы или закурить — никогда не отказывал.
Многие годы по старой привычке Субботин носил бушлат матросский. Лишь потом, когда в командировке за границей побывал (в Германии), стал следить за одеждой, к хорошему костюму, шляпе да галстуку приохотился.
А уж петь-то как любил! И в своем коллективе, и в семье. Бывало, как затянет во всю свою могучую глотку:
“По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах...”
— не было такого, чтобы не подтянул.
О большом личном мужестве, о порядочности и человечности Субботина красноречиво свидетельствует такой факт. Вспомним фразу из протокола заседания Партколлегии: “…И даже .после ареста Седова тов.Субботин продолжал заботиться о Седове”.
Так и было. Субботин после ареста Седова 16 июня 1936 года не мог оставить без средств к существованию его жену Г.М.Рубинштейн. Приняв и выслушав несчастную женщину, Субботин наложил на бумагу в бухгалтерию резолюцию: “Прошу произвести расчет с тов.Седовым немедленно и деньги не задерживать”.
Этот и другие факты вскоре же были поставлены в вину Субботину его преследователями. В одном из документов говорится:
“Кроме Седова, на завод 17 марта 1935 г. был принят племянник Зиновьева — Закс, который неоднократно имел перемещения по заводу с повышением в окладе жалованья... При попустительстве Субботина как члена парткома он редактировал стенную газету “Коммунар” и руководил кружком немецкого языка, посещаемым рабочей молодежью...”.
Из личного листка по учету кадров, заполненного Заксом 25 февраля 1935 года, можно узнать, что Рафаил Самуилович родился в 1911 году, по национальности еврей, образование высшее, несколько лет жил в Германии (отсюда отличное знание немецкого языка), где его мать работала в Берлинском полпредстве. По образованию — экономист. Имеет печатные работы. Преподавал в советских школах. Здесь, на “Красмаше”, был принят на инженерную должность.
Ага, опять интеллигент! Вновь — печатные труды, пребывание за границей, Знание иностранного языка! А главное — племянник самого Зиновьева! Кто не знает про правый “антисоветский объединенный троцкистско-зиновьевский центр”! Ух, вражина! И вот таких пытается взять под крыло директор завода товарищ Субботин?.. Да ведь дядю этого самого Закса, Г.Е.Зиновьева, еще в январе 1935 года осудила военная коллегия. Оказался руководителем подпольной контрреволюционной организации, которая готовила террористические акты в отношении руководителей партии и правительства, участвовала в подготовке убийства любимого народом С.М.Кирова! Да разве мог племянник не знать о коварных замыслах своего дядюшки? Наверняка знал!
А потом, взгляните вы на этого Субботина, “благодетеля” и защитника врагов народа. Куда ни глянь — всюду у него люди с какими-то уж больно подозрительными фамилиями. Взять хотя бы Шауба. Шауб — немец, из потомственных дворян, бывший владелец меднолитейного завода в С.-Петербурге. Вряд ли у него, сына какого-то там академика и архитектора, все чисто, недаром ГПУ арестовывало его в Иркутске в 1931 году. А Субботин не посмотрел ни на что, назначил немца начальником отдела эксплуатации завода. Потом и Седова туда же пристроил.
Впрочем, и другие не лучше. Вот главный механик завода Грачев Н.Н. Говорят, за участие в монархическом заговоре в знаменитых Соловках сиживал. Еще бы! Ведь капитаном первого ранга был, старшим механиком на яхте самой императрицы служил! Наверняка по старым временам тоскует. Так почему его Субботин пригрел? Неспроста! Специалист хороший, в судостроении разбирается? А это мы еще посмотрим!
Или Телегин А.В., руководит на заводе судостроением. А ведь тоже из дворян, вроде даже к “вышке” приговаривался, да вот сумел выкрутиться. А теперь на нашем, советском заводе работает. А Субботин еще ему и значок стахановца вручил. Недаром рабочие возмущаются.
Гневно “разоблачает” Субботина, этого “пособника врага”, на партийных собраниях редактор многотиражки “Сталинец”.
Одну бумагу за другой отсылает секретарь парткома, сменивший на этом посту Леймана, конечно же, оказавшегося троцкистом.
Лихорадочно, боясь опоздать, проявляя “бдительность”, сочиняет докладную в крайком партии секретарь Кировского райкома ВКП(б).
В травлю включаются краевые газеты.
22 августа 1936 года в “Красноярском рабочем” появляется корреспонденция “Без самокритики нет бдительности”. В ней описывается, как действовали на Красмашстрое “вредители”, как “экспериментировал” с газогенераторами Седов, как директор завода вместо того, чтобы “оказать активную помощь в разоблачении классового врага, встал на явно непартийные позиции, не прислушивался к голосу коммунистов”.
В других публикациях газета требует: смерть шпионам и вредителям!
Никогда не следует забывать: пресса - оружие очень сильное. Она формирует общественное мнение, она способна поднять миллионные массы как на доброе, так и на злое дело. Именно так и было в 1937-1938 годах, когда миллионы глоток требовали крови, немедленной расправы с “врагами народа”. А потом попробуй разберись — правым иль виноватым снесли головы.
25 сентября 1936 года Партколлегия КПК при ЦК ВКП(б) по Красноярскому краю объявила Субботину строгий выговор с занесением в учетную карточку “за притупление классовой бдительности, выразившееся в засорении строительства антисоветскими элементами”.
28 января 1937 года Кировский райком принял постановление: “Вывести Субботина из состава бюро и поставить на пленуме крайкома вопрос об исключении его из членов райкома.
Поставить перед горкомом и крайкомом вопрос об исключении Субботина из рядов партии.
Партийный билет Субботина задержать”.
10 июня 1937 года Субботин был исключен из членов партии (дело об этом в архивах не найдено).
А пока... Пока травля продолжается. Немного раньше, 11 апреля 1937 года, Субботина вызвали в горком партии. Здесь секретарь горкома М.Степанов в присутствии первого секретаря крайкома П.Д.Акулинушкина учинил Субботину подлинный допрос (в стенограмме он стыдливо именуется “беседой”). На голову Субботина обрушился град вопросов-обвинений, один зловещее другого: когда и почему он принял на завод Седова? Почему доверил производство ему газогенераторов? Почему, когда на заводе тяжелое положение с жильем, предоставил Седову квартиру с бесплатными коммунальными услугами? Правда ли, что книга Седова была принята им, Субботиным, в подарок с надписью от автора “На память”? С какой целью послал он в Москву, в Главзолото, телеграмму, в которой извещал Серебровского об аресте Седова? Почему дал положительную характеристику Кутузову, изобличенному как троцкисту? Да еще сидел с ним на диване “в приятельской позе”?
Субботин защищался. Да, Седову была предоставлена комната (не квартира!) наряду с другими специалистами, но коммунальные услуги — платные, как у всех. Книгу Седов ему не дарил, надписи не делал. Телеграмму в Москву Субботин не посылал, был обыкновенный телефонный разговор. С Кутузовым приятельских отношений не поддерживал, а на диване вообще никогда не сидел, только на стуле...
Особенно тяжким преступлением в то время считалось непочтительное отношение к “любимому вождю и учителю всех народов”, проявление недоверия к проводимой им и правительством политике.
А Субботин позволял себе иметь свое мнение, не хотел действовать по указке сверху, быть марионеткой в чужих руках. В одном из документов (иначе, как доносом, его не назовешь), отравленном из Кировского райкома в крайком партии, говорится:
“Субботин на партийном собрании, где изучался доклад и заключительное слово тов. Сталина, категорически отказался выступить и предопределить свое отношение к этому важнейшему партийному документу, мотивируя отказ тем, что он не подготовился к выступлению по данному вопросу.
Такую линию поведения нельзя рассматривать иначе, как протест против доклада и заключительного слова тов.Сталина”.
Позже, уже находясь под арестом, Субботин твердо стоял на своем:
“...Я, наконец, не мог мириться с внутрипартийной жизнью, которая лишала прав члена партии высказывать свои взгляды по вопросам политики партии, а решения низовых партийных организаций принимались по прямому указанию партийного руководства. (Как современно звучат сейчас эти слова! — К.П.).
Я не разделял также линии партии в вопросах массовых репрессий и судов, применяемых иногда совершенно необоснованно к лицам, не разделяющим полностью политики партии”.
О широте взглядов Субботина, независимости его суждений говорят и такие его слова, записанные в протоколе одного из допросов:
“...Я не разделял политики партии в отношении взятых темпов индустриализации страны, которая проводилась, по-моему, за счет ухудшения материально-бытовых условий рабочих”.
Да, были люди, настоящие коммунисты, которые и тогда, в годы бурного расцвета культа личности и развязавшейся кампании террора в отношении инакомыслящих, не соглашались с политикой командования в партии, слепого и бездумного копирования идущих “сверху” указаний. Находились люди, которые открыто протестовали против произвола и необоснованных репрессий, видели серьезные изъяны в политике индустриализации страны.
Одним из них и был Александр Петрович Субботин.
Естественно, подобное свободомыслие и “строптивость” ему простить не могли. Первый секретарь крайкома партии П.Д.Акулинушкин, вначале защищавший директора Красмашстроя от необоснованных нападок и травли, видимо, решил перестраховаться и откреститься от человека, ведущего себя столь независимо.
16 июня 1936 года был арестован Сергей Седов, а вместе с ним руководители отделов, другие специалисты. Официально сообщили о том, что на предприятии раскрыта крупная контрреволюционная группа, действующая независимо и дерзко. И вот на свет появляется документ, который показывает нам, к сожалению, иное лицо П.Д.Акулинушкина. Это официальное письмо, на имя тогдашнего секретаря ЦК ВКП(б) А.Андреева. Приведем из него несколько отрывков:
“На стройкрасмаше в 1936 году вскрыта, контрреволюционная троцкистская вредительская группа, возглавляемая Седовым — сыном Троцкого, Заксом — племянником Зиновьева и другими...”
В письме приведен длинный перечень фактов “вредительской деятельности” как самого директора, так и нашедших у него убежище “врагов народа”, в том числе срыв выполнения приказа С.Орджоникидзе о начале выпуска на заводе четырехосных вагонов и т.д. и т.п.
В заключение — “выводы крайкома партии”: “органически сросся с троцкистами, вредителями и классово враждебными элементами”, “сомкнувшись” этими врагами народа, сам встал на путь вредительства”.
Это был, по сути дела, смертный приговор...
Какими
чувствами руководствовался Павел Дмитриевич
Акулинушкин, пользовавшийся в крае огромным
авторитетом, сочиняя сталь зловещий документ?
Как мог он, сын бедняка, честный и открытый
рабочий парень, прошедший фронт гражданской
войны, в 20 лет ставший комиссаром, а в 35 —
возглавивший краевой комитет партии в только что
созданном Красноярском крае, как мог он
подписать этот смертный приговор, в котором не
было ни строчки правды?
Вновь вопросы, вопросы, остающиеся без ответа…
Сообщение о том, что на заводе раскрыта
диверсионно-террористическая организация (в
одном из документов значится цифра 100),
парализовало коллектив. Резко упала
производственная дисциплина, люди боялись всего
— неосторожного слова, жеста, поступка...
Весть о тревожном положении на заводе дошла и до Наркомтяжпрома. Коллегия наркомата вроде бы приняла решение об укреплении порядка на Красмашзаводе. Сам Серго Орджоникидзе лично позвонил и, как записано со слов работника радиосети завода, сказал Субботину: “Бросьте заниматься паникерством. Вам надо руководить заводом!”
Надо сказать, что работники радиостанции завода нередко тогда транслировали, в целях агитации, подобные переговоры, которые велись по радиотелефону, на всю территорию завода, так что этот разговор Орджоникидзе с Субботиным слышали многие. Подтверждение мы находим и в воспоминаниях И.И.Добровольского:
— Однажды я слышал транслировавшийся по заводу разговор Орджоникидзе с Субботиным. Это было в период, когда у Александра Петровича партбилет уже отобрали, но из партии он еще не был исключен. “Ты, Александр, не беспокойся, — говорил Орджоникидзе, — я добьюсь того, чтобы партбилет тебе вернули...”.
Не успел. Сам пал жертвой чудовищных интриг Сталина.
Но Субботин, уже в одиночку, упрямо продолжал неравную борьбу. Арестовать его, члена партии с 1918 года, в прошлом боевого комиссар”, было не так-то просто. Ведь он был награжден орденом Трудового Красного Знамени, имел знак стахановца золотоплатиновой промышленности и другие награды и поощрения. Да и по партийной линии к нему не придерешься: в далеком 1921-м — член Батумского обкома, в 1930-м — член Иркутского горкома, затем два года — член Восточно-Сибирского крайкома. Здесь, в Красноярске, тоже избран в состав крайкома партии.
Без партии, без активного участия в общественно-политической деятельности он не мыслил своей жизни. Так и писал в одной из объяснительных:
“Будучи членом партии с 1918 года, я никогда не был обличен в двурушничестве или за связь с чуждым элементом, я никогда не был в лагере контрреволюционных групп и не буду...”
Но тщетно. Обвинения, одно страшнее другого налипали, росли, как снежный ком, “улики” становились все более неопровержимыми: приятельские, почти семейные связи с изобличенным “врагом народа” Серебровским, подозрительная командировка в Москву в 1935 году к самому Пятакову! А цель командировки? Получить директиву о снятии 75 процентов финансовых средств со стройки. А это, как явствует потом из обвинительных документов, “ставит под угрозу срыва выпуск вагонов в 1936 году и вызвало тяжелое материальное положение рабочих”.
Короче говоря, хватит с ним церемониться, рассудили его преследователи, пора брать!
16 июня 1937 года он был арестован.
Войдя в раж, преследователи “вредителей” и “врагов народа” уже не могли остановиться. Масштабы репрессий все увеличивались, аресты все учащались. Был взят и позже расстрелян Акулинушкин. Не избежали ареста Степанов, другие руководящие работники партийно-советского аппарата города.
Теперь необходимо рассказать о семье Александра Петровича, о его близких. А для этого вернуться в Баку той далекой революционной поры. Здесь мы вновь предоставим слово И.И.Добровольскому.
— Наша квартира в Баку, по рассказам матери, служила явкой для революционеров, — рассказывает Игорь Иванович. — В ней бывали и Орджоникидзе, и Киров, и Микоян, а также те, кого потом стали называть “26 бакинских комиссаров” — Шаумян, Джапаридзе и другие. Сестра моей матери - Мария Христиановна — вышла замуж за одного из этих комиссаров — Амирова, который, таким образом, стал моим дядей.
Потом, уже в первые годы Советской власти, у нас в квартире появился бравый комиссар с эсминца — Александр Петрович Субботин. Мать моя занималась тогда вопросами продовольственного снабжения города. И к ней часто приходили по служебным делам. Вот после этого знакомства они и поженились.
Здесь же, в Баку, состоялось первое знакомство Субботина с Орджоникидзе и с Серебровским, который занимался восстановлением нефтяных промыслов, разрушенных во время гражданской войны.
Считать и писать научила Игоря его тетя, Мария Христиановна, которая потом учительствовала в Москве. После окончания Игорем политехникума в Иркутске семья вновь воссоединилась в Красноярске. Здесь вскоре у Субботиных родился сын, которого назвали Святославом (сейчас он живет и работает в Москве).
Игорь Иванович в 1934 году тоже обзавелся собственной семьей, пошли дети, внуки, а сейчас уже и правнуки... Внук Евгений живет у него, работает инженером все на том же Красмаше.
— Игорь Иванович, а вас лично коснулись события 1937 года? — спрашиваю своего собеседника.
— Еще как! — отвечает. — 1937 год мне всю жизнь испоганил. Все время таскали меня за отца, “троцкистом” называли за то, будто я, используя комсомольский кружок, проповедовал взгляды Троцкого. А когда отца арестовали окончательно, вызвал следователь меня и сует под нос бумажку: “Подписывай!” Я смотрю, а в ней сказано, что Субботин — “враг народа”. Я: “Не буду!” Тогда следователь выхватывает наган. “Пристрелю, — говорит, — как собаку!” Но не на таковских напал. Меня, бывшего беспризорника, не очень-то напугаешь, ответил я ему.
— В общем, ничего у них со мной не вышло, — продолжает свой рассказ Игорь Иванович. — Хотя вижу, чувствую, что осведомлены они обо мне хорошо: и мои высказывания среди комсомольцев знают, и про драку с отцом (было дело, заспорили мы с ним на стройке по поводу возможностей трактора, спаренного с канатной дорогой, да так, что потом сцепились и разнимать пришлось). А вот друг мой, Борис Рогозов, который помогал в работе Седову, сыну Троцкого, не выдержал преследований, покончил с собой...
Вскоре после ареста мужа Лина Христиановна вместе с сыном Святославом перебралась в Москву, где и умерла в 1980 году. Святослав приезжал в Красноярск в 1989 году, остановился у брата. Ходил на завод, в крайком партии, поднимал вопрос об увековечении памяти отца...
Обвинения, выдвинутые против начальника Красмашстроя, бывшего боевого комиссара, члена партии с 1918 года, бывшего участника гражданской войны, бывшего орденоносца, бывшего члена крайкома партии, бывшего... были тяжкими. К тому же их умело переплели с обвинениями против Седова.
Надеяться было не на кого (самый влиятельный друг, Орджоникидзе — мертв) и не на что.
Теперь мы знаем, какими методами тогда выбивались “признания”. Поэтому не приходится удивляться, что Субботин в конце концов подписал все, что от него требовали, в том числе и то, что он “возглавлял контрреволюционный центр на заводе”. А то, что он оговорил и Акулинушкина, и Серебровского, и других, теперь уже никакого значения не имело. Они давно, как и он, были обречены на смерть. С того злосчастного дня, когда появился на заводе Седов...
И вот — приговор.
“...Предварительным и судебным следствием установлено, что Субботин А.П. в 1935 году по заданию врага народа Серебровского создал и возглавил на Красноярском заводе тяжелого машиностроения право-троцкистскую террористическую организацию, контрреволюционной деятельностью которой лично руководил и сам занимался активной вредительской (и шпионской — вписано сверху. — К.П.) деятельностью, направленной на срыв строительства завода; вербовал в состав организации других лиц, был лично связан с врагами народа Серебровским и Пятаковым, подготовлял совершение террористических актов над руководителями ВКП(б) и Советского правительства...
На основании изложенного и руководствуясь ст.319 и 320 УПК РСФСР, Выездная Сессия Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР
п р и г о в о р и л а
Субботина А.П. к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией лично ему принадлежащего имущества.
Приговор окончательный и на основании постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года подлежит немедленному исполнению...”.
В “деле” имеется и справка. Сухим, бесстрастным языком в ней сообщается о том, что “приговор о расстреле Субботина А.П. приведен в исполнение в Красноярске 13 июля 1938 года”.
13 июля, 13 июля... Знакомая зловещая дата. Уж не в этот ли день, одновременно с Субботиным был расстрелян и профессор Косованов? Нахожу соответствующий документ. Точно. Все совпадает. И крупный хозяйственный руководитель, герой гражданской войны, и известный ученый, гордость Сибири, были лишены жизни в один день, пали от рук одних и тех же палачей. Те, кто творил над ними расправу, очень торопились, обоих расстреляли немедленно, сразу же после вынесения приговора...
Но наверняка в тот день, 13 июля 1938 года, были расстреляны и другие. Кто они? Со временем придет ответ и на этот вопрос. Думаю, что придет.
***
В заключение — еще один документ: Определение Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 14 ноября 1956 года:
“Произведенной дополнительной проверкой по делу установлено, что Субботин А. П. в суде виновным себя не признал (подчеркнуто мной. — К.П.) и заявил, что на предварительном следствии он себя и других лиц оговорил. Что же касается Серебровского А.П. который якобы завербовал Субботина А.П. в антисоветскую организацию, то он осужден был необоснованно, и дело в отношении его Военной Коллегией Верховного Суда СССР 19 мая 1956 года прекращено за отсутствием состава преступления.
Проверкой также установлено, что обвинявшиеся в принадлежности к контрреволюционной организации, созданной Субботиным, Ермилов, Раввин, Рагимов, Дорохов, Бурмакин и ряд других лиц осуждены, были необоснованно и в настоящее время полностью реабилитированы.
Никаких объективных обстоятельств виновности Субботина в антисоветской деятельности в материалах дела не имеется, и он был осужден необоснованно.
Соглашаясь с доводами заключения, Военная Коллегия определила: “Приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 13 июля 1938 года в отношении Субботина по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело о нем за отсутствием состава преступления прекратить”.
После обращения жены Субботина — Лины Христиановны в Комитет Партийного Контроля при ЦК КПСС в 1957 году она получила ответ, подписанный председателем этого Комитета Н.Шверником, в котором есть такая строка:
“Реабилитировать Субботина А.П. партийном отношении”.
Остается надеяться, что коллектив Красмаша найдет возможность и средства, чтобы увековечить память о первом директоре завода.
Он достоин этого.
Коминт ПОПОВ
“Красноярский рабочий”, № 112, 16.05.90 г.; № 113, 17.05.90 г.; № 114, 18.05.90 г.